Могут ли люди построить рай?

Людям свойственно мечтать о рае – мире, где не будет зла, боли, ненависти, вражды, где они обретут подлинно счастливую жизнь. При этом в традиции человеческой мысли возникло два представления о том, как этой рай обрести. Христиане верят в то, что рай – это дар Бога, мы не можем создать его для себя сами. Земную жизнь можно (до определенных пределов) улучшить, но мы всё равно будем жить не в раю, а в мире, который, как и мы сами, глубоко поврежден в результате грехов падших ангелов и людей.

Рай приходит в результате спасительных деяний Бога; люди могут войти в него покаянием и верой.

Но огромным влиянием на людей пользуется и другое представление – Бога нет, так что мы сами должны заняться строительством рая. Как пишет популярный футуролог Юваль Ной Харари, «После смерти нас не ждет рай – мы вправе создать рай здесь, на земле. И жить в нём вечно, если только сумеем преодолеть кое-какие технические трудности».

Верно ли это представление? Можно ли построить рай человеческими силами? И как он должен выглядеть?

Иногда рай представляется местом непрестанных и несмущаемых удовольствий – что-то вроде «сада земных наслаждений», нарисованного нидерландским художником XVI века Иеронимом Босхом, где люди купаются, едят огромные ягоды и предаются всевозможным утехам. Образ рая как места максимального комфорта – самый простой и, возможно, самый популярный. Реклама курортов довольно часто обещает «рай», то есть физический комфорт, тем, кто купит их услуги.

В древних описаниях рая очень много еды. Райские растения приносят фантастически щедрые урожаи. Это понятно. Большую часть своей истории люди жили впроголодь и тяжело работали. Неудивительно, что рай представлялся им местом, где можно будет досыта наесться и отдохнуть. Но в наши дни такая простодушная картина рая разрушается тем, что хорошо знакомо большинству жителей развитых стран, – пресыщением.

В моем советском детстве сгущенка была чем-то невероятно, райски вкусным – потому что она бывала на столе довольно редко. Сегодня, когда она продается на каждом углу, она потеряла всё свое очарование. Просто не слишком полезный продукт, и всё. Житель бедной страны вроде Афганистана, поменявшись местами с жителем мегаполиса, мог бы решить, что попал в рай – то есть в условия несравненно более комфортные, чем те, в которых он жил раньше.

Но через какое-то время он привыкнет – и, как и многие природные горожане, проникнется недовольством. Даже «райские» курорты сохраняют свое очарование, пока человек находится там недолго – пару недель. И к концу этого срока ему уже начинает надоедать.

Трансгуманисты надеются переделать человеческий мозг так, чтобы избежать этого чувства пресыщения – и, таким образом, дать человеку «блаженствовать без перерыва», но довольно сомнительно, чтобы нас можно так переделать. Чтобы удовольствия не были отравлены пресыщением и скукой, нужно определенное личное отношение – сдержанность в потреблении и благодарность за то, что есть. Искусственная перенастройка мозга тут едва ли будет полезной.

Кроме того, нам нужно нечто гораздо большее, чем просто удовольствие. Нечто такое, что мы не можем обрести в этом мире. Без конца есть сгущенку и не пресыщаться – это все-таки не рай.

Однако многие строители рая делали упор не на удовольствия как таковые, а на нечто более важное и достойное – созидательный труд и человеческое братство.

Кто-то удачно сравнил людей с мерзнущими дикобразами – им хочется согреться, и они сближаются, но тут иглы начинают колоться. Люди ищут любви, понимания, единства со своими ближними – и не находят.

Людям очень трудно жить в любви даже с узким кругом ближайших родственников – и половина браков распадается. А вот любовь и доверие с теми, кто не входит в ближний круг, – это совсем трудно.

Мы находимся в парадоксальной ситуации. Все хотели бы жить в мире, где люди любят, доверяют и заботятся друг о друге, где сердца всех открыты всем – но в то же время постоянно воспроизводят мир отчужденности, недоверия, несправедливости и конкуренции.

Поэтому популярный образ земного рая – это образ подлинно братских отношений между людьми, которые вместе, переживая счастье созидательного труда, строят что-то очень хорошее. Одни люди верят в то, что рай (в этом смысле) можно построить, другие – нет.

Революционеры верят, что землю можно превратить в рай – надо только иметь правильную теорию о том, как это сделать, и следовать этой теории достаточно упорно и последовательно. Законы общественной жизни подобны законам природы – их можно выяснить, и с опорой на них радикально улучшить человеческий удел.

Можно построить общество, в котором не будет неравенства, несправедливости, эксплуатации и преступности, установятся подлинно братские отношения между людьми, а естественные науки покончат с голодом и болезнями – или даже с самой смертью. Как бы ни были смелы эти мечтания – люди верят, что они вполне осуществимы, надо только набраться решимости объединиться с единомышленниками и взяться за дело.

Мир – и человеческое общество – видится как машина, которую можно и нужно переделать, или даже сломать и заменить новой.

Как говорится в знаменитой песне Джона Леннона «Вообрази» (Imagine):

Вообрази – нет рая, (это легко, если попробовать)

над нами только небо, нет и ада внизу.

Вообрази – все люди живут сегодняшним днем.

Вообрази – больше нет стран, (это не так трудно сделать)

Не за что умирать и убивать – и религии тоже нет.

Вообрази, что все люди живут в мире

Вообрази – нет собственности (я думаю, ты сможешь)

Нет ни жадности, ни голода,

А братство всех людей

Ты можешь сказать, что я – мечтатель,

Но я не один такой.

Надеюсь, однажды ты присоединишься к нам – и мир будет един.

Консервативный подход исходит из того, что, хотя жизнь можно улучшить, её нельзя сделать райской – не нужно и пытаться, будет только хуже. Общество воспринимается не как машина, нуждающаяся в переделке, а как организм, который должен расти естественно, без резких переломов. Земля, до Второго Пришествия, не будет раем – и, более того, имеет тенденцию к уподоблению аду, так что главная задача государства – предотвращать ад, а не строить рай.

На стороне революционеров – нравственное воображение; разве не благородно мечтать о мире братства и справедливости? Разве совесть и человеколюбие не зовет нас трудиться ради того, чтобы приблизить этот мир? Разве человеческое братство – не та цель, к которой стоит стремиться?

На стороне консерваторов – исторический опыт. Джон Леннон, мягко говоря, не первый, кто мечтает о дивном новом мире.

«Свободу, Равенство и Братство» провозгласила еще французская революция. Это звучит очень благородно, но когда мы вникаем в подробности процесса, то находим в революционной Франции не что иное, как грандиозную братоубийственную резню.

Как сообщает французский историк Альфонс Олар, «13 марта 1793 года... Конвент постановляет, что священники, изгнанные из пределов Франции, подлежат в случае обнаружения их на французской территории военному суду и расстрелу в 24 часа. 23-го апреля Конвент выносит постановление, согласно которому церковники, не присягнувшие свободе и равенству, подлежат немедленной ссылке на Гвиану». «А кто не будет присягать свободе и равенству, подлежит ссылке или расстрелу» – это выглядит крайне иронично, но эта ирония повторяется раз за разом, причем в нашей стране – в особенно ужасающих масштабах.

Погибают не только враги революции – но и сами революционеры, многие из которых становятся жертвами своих недавних товарищей. Как мы видели и в революционной Франции, и особенно в СССР времен сталинских чисток. Да и много еще где.

Как отмечает Клайв Льюис, «Тратится гигантское количество энергии, возникают цивилизации, создаются отличные, благородные организации, но всякий раз что-то идет не так, как надо. По причине какого-то фатального дефекта наверху всегда оказываются эгоистичные и жестокие люди, всё снова рушится и скатывается вниз, к бедствиям и отчаянию».

Обозревая всё то, что было совершено в ходе борьбы за всеобщую свободу, равенство и братство – от «сентябрьской резни» до Бутовского полигона и кровавых полей Кампучии – консерватор проникается глубоким недоверием к гениальным проектам переустройства земли в рай.

На это революционер отвечает, что в прошлые проекты вкрались ошибки, а в руководящие органы пролезли негодяи – но в этот-то раз всё будет хорошо, сейчас-то всё должно сработать. Предыдущие утопии кончились катастрофой – но на этот-то раз мы построим настоящий, научно выверенный рай.

Но какие у нас основания полагать, что следующая утопия не кончится той же катастрофой, что и предыдущие? И как так получается, что прекрасные намерения приводят к катастрофе?

Почему «свобода, равенство и братство» раз за разом приводит к тирании, угнетению и террору? Этому есть несколько причин.

Для того чтобы построить рай на земле, вам нужно сломить сопротивление противников и лень равнодушных. Этой проблемы не возникает у христианина – который ожидает рая от Бога. Никто и ничто не может помешать Богу явить рай, а христианину – личным покаянием и верой – в него войти. Те, кто противятся Богу, не только не могут сорвать Его планов – но и, против своей воли, послужат их осуществлению. Как, например, говорят апостолы, столкнувшись с враждебностью и гонениями: «Они же, выслушав, единодушно возвысили голос к Богу и сказали: Владыко Боже, сотворивший небо и землю и море и все, что в них! Ты устами отца нашего Давида, раба Твоего, сказал Духом Святым: что мятутся язычники, и народы замышляют тщетное? Восстали цари земные, и князи собрались вместе на Господа и на Христа Его. Ибо поистине собрались в городе сем на Святаго Сына Твоего Иисуса, помазанного Тобою, Ирод и Понтий Пилат с язычниками и народом Израильским, чтобы сделать то, чему быть предопределила рука Твоя и совет Твой» (Деян.4:24–28).

Всеведущий Бог знает о всех добрых и злых поступках всех людей, и уже учел их в Своем замысле, так что Его воля неизбежно совершится. Невозможно обойти Бога, как невозможно было бы выиграть у всеведущего гроссмейстера, который знает все ходы заранее.

Всё, что в конечном итоге могут богопротивники, – это погубить себя лично. При этом Страшный Суд, окончательное разделение спасенных и осужденных, совершается за пределами человеческой истории, и вершит его Бог, а не люди. Людям же сказано «оставьте расти вместе то и другое до жатвы» (Мф.13:30). Мы призваны ожидать Царства в терпении, а не пытаться устроить его своими силами: «Неправедный пусть еще делает неправду; нечистый пусть еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святый да освящается еще. Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его» (Откр.22:11,12).

Но если вы строите рай сами – вам придется что-то делать с теми, кто вам мешает. Вам придется взять страшный суд на себя. У вас нет отдельной планеты, куда вы могли бы удалиться со своими сторонниками и осуществить там свой великий социальный эксперимент. Вам неизбежно приходится строить Светлое Царство в этом мире – где у вас на дороге становятся, во-первых, сознательные противники, которым ваш проект почему-то не нравится, во-вторых, «болото», «мещане», которые совершенно не проявляют энтузиазма в отношении ваших гениальных идей.

Революционеры вовсе не являются изначально кровожадными людьми. Они, прежде всего, пытаются убедить своих оппонентов по-хорошему. Максимилиан Робеспьер в молодости был противником смертной казни и даже отказался от доходного и почетного места члена суда, потому что это предполагало вынесение в том числе и смертных приговоров. Это потом уже, когда революция победила, он пришел к выводу, что добродетельное общество невозможно построить без гильотины. Новым революционным властям приходится, так или иначе, приводить к покорности темные массы, не понимающие своего счастья. Как писал участник подавления вандейского восстания, комиссар Жан-Клод Бенабен,

«Мы поместили этих негодяев на баржи и затопили их. Мы называли это „отправить в водяные башни”. По правде сказать, если мятежники иногда жаловались на то, что умирают от голода, они, по крайней мере, не могли бы пожаловаться на то, что умирают от жажды. Сегодня мы напоили около 1200. Я не знаю, кто придумал этот способ казни, но он гораздо быстрее, чем гильотина, которая в наши дни предназначена для отсечения голов дворян, священников и всех тех, кто благодаря своему рангу имел влияние на массы».

Феликс Дзержинский до революции остро переживал все несправедливости тогдашнего общества и горячо сочувствовал простым людям. Как писал он сам, «каждое насилие, о котором я узнавал, было как бы насилием надо мной лично». Это потом уже, после победы революции, ему пришлось быть главой организации, по словам некоторых из самих большевиков (в частности наркома внутренних дел Петровского), «напичканной преступниками, садистами и разложившимися элементами люмпен-пролетариата».

Разгул насилия и самой зверской жестокости не планировался строителями «нового мира», и они едва ли были ему рады. Но стоявший перед ними выбор был небогатым: или лишиться «завоеваний революции» и свернуть весь проект, либо задавить всякое сопротивление при помощи тех кадров, которые охотно возьмутся за эту работу. То есть, в большой мере, «преступников и садистов».

В подобном развитии событий есть своя логика. Вы не можете построить рай на земле, царство свободы и братства, не преодолев сопротивления тех, кто этому мешает. И что же вам остается делать, если уговоры не работают? А опыт показывает, что они не работают.

Как сказал французский философ Жан-Поль Сартр, «Революционный режим должен избавиться от определенного числа индивидов, которые угрожают ему, и я не вижу для этого других средств, кроме смерти; всегда можно вырваться из тюрьмы; революционеры в 1793-м, возможно, не убили достаточно людей».

Упоительное переживание братства, как правило, возникает в определенных обстоятельствах. И это обстоятельства острого противостояния, когда «братство всех людей» превращается в «боевое братство» одних людей против других. Те, кто пережил этот опыт товарищества – когда люди, которых ты не знал полчаса назад (да и сейчас-то не знаешь), становятся тебе ближе, чем семья, – могут вспоминать его как самый важный и ценный в их жизни, немеркнущий источник смысла и достоинства, что-то, по своей интенсивности напоминающее первую любовь или религиозное обращение.

Этот опыт с большой яркостью проявляется у участников массовых выступлений – революционная эйфория побуждает людей воспринимать себя (и всех своих товарищей) как прекрасных, благих и безусловно правых. Частные конфликты, несовпадающие интересы, «шкурная» забота о себе и своих домашних исчезает в этом упоительном пламени общей борьбы. Светлое будущее видится как безусловно реальное – и уже почти наступившее.

Но у такого экстатического опыта есть ряд темных сторон.

Во-первых, такая эйфория – и гораздо эффективнее, чем эйфория наркотическая – подавляет способность к критической оценке себя и своих соратников. Самые отвратительные (со стороны глядя) акты жестокости видятся как благородное торжество справедливости, самое нелепое безрассудство – как мужественная решимость. Убийцы и психопаты (а они не замедляют явиться) воспринимаются как «наши славные товарищи», всякая критика в адрес которых неуместна.

Во-вторых, это упоительное единство требует врага. Теплое братство людей, поющих «Марсельезу», существует потому, что «на нас тиранов рать идет, поднявши стяг кровавый». Враги снаружи и предатели внутри необходимы для того, чтобы поддерживать энтузиазм. Победа над врагами приводит к разрушению братства – люди возвращаются к обычному режиму жизни, у них обнаруживаются частные интересы и конфликты. Поэтому эйфория «братства» легко переходит в «охоту на ведьм» – враги нужны в любом случае, и если таковых нет, их создают.

В-третьих, то грандиозное предчувствие светлого будущего, которое воодушевляет людей сворачивать горы, не сбывается. Всё идет не так, как должно. Почему? Потому что гениальные прозрения оказались пустыми мечтами, жертвы и подвиги были напрасны? Признать это невозможно, и, значит, надо найти другое объяснение. И оно лежит на поверхности – враги и предатели вставляют нам палки в колеса. «Подавили ли мы реакционное духовенство? Да, подавили. Беда только в том, что оно не вполне еще ликвидировано». Но врагами оказываются не только противники данного проекта строительства рая на земле – но и его горячие сторонники, которых разоблачают как изменников и двурушников. Сам Робеспьер был казнен своими бывшими соратниками – как и многие «старые большевики».

Кроме того, в картине мира, где жизнь человека заканчивается со смертью, в принципе отсутствует беспокойство за свою индивидуальную душу. Слова Христа: «Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мк.8:36), –больше не могут приниматься всерьез, и деяния, которые раньше воспринимались как сводящие душу в ад, становятся не только допустимыми, но и, в определенных обстоятельствах, должными. Как говорит Макар Нагульнов в «Поднятой целине», «Да я .. тысячи станови зараз дедов, детишков, баб … Да скажи мне, что надо их в распыл … Для революции надо …Я их из пулемета … всех порежу!» Поскольку – как об этом так убедительно поет Леннон – «нет ни рая вверху, ни ада внизу», вопрос «какая мне польза в победе революции, если я погублю мою бессмертную душу», даже не может быть поставлен.

Сторонники раестроительства иногда отрицают, что эти ужасы вообще имели место. Они придуманы врагами и клеветниками. Но иногда их не оспаривают и объясняют тем, что это был неправильный проект раестроительства, который и пошел наперекосяк. Настоящую, научно обоснованную утопию еще и не начинали строить. Все прошлые преобразователи общества ужасно ошибались – но мы-то теперь ничего не напутаем, наша теория верна.

Но проблема не в частных ошибках и не в конкретных плохих людях. Проблема в самом подходе к реальности – которая должна быть переустроена в соответствии с некими великими идеями. Грандиозный план переустройства жизни, разработанный очередными гениями, должен быть сверху навязан живым людям – для их же пользы.

Преобразователь очень быстро впадает в коллизию, много раз описанную (Достоевским, но не только). Он ненавидит человека из любви к человечеству. Конкретные люди, с их частными интересами, косностью, эгоизмом и замшелыми верованиями не дают осчастливить человечество. «Великие идеи» могут быть разными – от евгеники до коммунизма, от всеобщего переселения в сельскохозяйственные коммуны до трансгуманизма – принципиально то, что для их воплощения нужно эффективно преодолеть сопротивление противников и лень равнодушных.

Вспомним например, строчку того же Леннона: «вообрази, что нет религии». В рукотворном раю религии, действительно, не должно быть – но если вы предоставите людей самим себе, часть из них неизбежно будет религиозна. Как только государство перестает жестко подавлять религию, она немедленно выходит на поверхность – люди строят храмы, открывают семинарии и воскресные школы, активно проповедуют свои взгляды, и план дивного нового мира опять оказывается сорван.

Живых людей можно загнать под власть великих идей только обманом или суровым принуждением – так что стремление к всеобщему братству оборачивается очень большой кровью.

В чем же наша главная проблема? Почему мы до сих пор не в раю, и все попытки его построить провалились самым ужасным образом? Где корень зла? Строители рая и христиане резко расходятся в ответе на этот вопрос.

Христиане полагают, что человек сотворен изначально благим, но глубоко поврежден грехом – как прародительским, так и своим личным. Как говорит Пророк, «Лукаво сердце [человеческое] более всего и крайне испорчено; кто узнает его?» (Иер.17:9), а Господь Иисус подтверждает, что «извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, – все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека» (Мк.7:21–23).

Наше положение отнюдь не безнадежно – но надежда находится не в нас самих, а в Боге, не оставившем нас в беде, в которую мы себя ввергли. Но для того, чтобы обрести спасение, мы должны обратиться к Богу, Который нас создал. Мы не можем спасти себя сами.

Противостоящая традиция, которую можно с некоторым основанием связать с именем французского мыслителя XVIII века Жана-Жака Руссо, видит ситуацию совершенно по-другому. Человек от природы благ и хорош, никакого первородного греха не существует – отсюда популярный образ «благородного дикаря», живущего в естественной гармонии с ближними и природой. Людей портит что-то внешнее по отношению к ним – чаще всего неправильно устроенное общество, или ложные верования, или дурные традиции.

С точки зрения любых проектов построения рая, зло находится вне человека. Человек сам по себе хорош или, по крайней мере, его можно исправить.

Если устранить это внешнее зло и переустроить общество на началах разума, люди сделаются добры и разумны, зло исчезнет, и земля преобразится в рай. Именно этим и стоит заняться – а не ждать милости от Бога, в Которого сторонники такой традиции обычно не верят.

Однако все такие попытки оканчиваются самым ужасным провалом.

Мы много раз видели это в истории. Но энтузиазм в отношении раестроительства не иссякает. В чем причина такого нежелания признавать очевидное?

За ним стоит добрый, хотя и сбившийся с пути мотив – стремление к раю, к подлинно доверительным и братским отношениям между людьми, к тому Истинному Граду, где наши мечты сбудутся. Если нет Бога, Который создал нас для рая, то всё, что людям остается – это самим о себе позаботиться.

Но откуда в нас вообще берется это стремление к раю? За всем раестроительством стоит убеждение в том, что мир находится в глубоко недолжном состоянии, он испорчен и нуждается в исправлении. Причем эта испорченность носит нравственный характер – люди неправильно обращаются друг с другом.

Но если атеистическая картина мира верна, и Бога не существует, мы вовсе не созданы из любви и для любви, то откуда вообще берется сознание того, что наш мир не в порядке? Чтобы говорить о порче, мы должны иметь представление о правильном, неиспорченном положении дел.

Если мы возникли как промежуточный результат долгого, бесцельного и бессмысленного процесса, в ходе которого приспособленные выживали в острой борьбе за ресурсы, а неприспособленные отбраковывались, то откуда мы взяли, что в ситуации, когда «всё живое (включая людей) грызет друг друга», есть что-то глубоко ненормальное? Откуда мы взяли представление о какой-то другой норме?

Когда подросток испытывает любовное томление, мы знаем, что это указывает на определенную реальность – мы существа, обладающие полом, мы (по крайней мере, потенциально) можем вступить в брак. Это томление было бы невозможно в бесполом мире.

Наша тоска по раю тоже указывает на нечто важное в нашей природе – мы созданы для рая. Здесь мы находимся на чужбине и тоскуем по дому.

А это указывает на то, что атеистическая картина мира просто неверна – и мы не должны пытаться строить рай своими силами. Мы призваны принять тот, который даст нам Бог.

А для этого нужно признать реальность – мы сотворены для жизни вечной и блаженной и отпали от нашего предназначения в грех. Мы должны признать наше падшее состояние – и обратиться к Тому, кто может и хочет нас спасти. Тогда окажется, что рай гораздо ближе, чем мы думали.