Материализм, вера и ошибки мышления

Первая и бросающаяся в глаза проблема этого аргумента – материализм (а именно таково мировоззрение «научных атеистов») в таком случае оказывается верой, то есть убеждением, которое превышает имеющиеся данные – и более того, этим данным противоречит.

Он тоже, таким образом, оказывается «ошибкой мышления».

Материализм – это представление о том, что реальность сводится к материи, которая движется по неизменным законам природы так, что любое событие в мире определяется предыдущим состоянием системы и этими законами.

Личность, дух, свобода – всё это, в рамках такого мировоззрения, сводится к сложным, но чисто материальным процессам в коре головного мозга. Как сказано, например, в «Декларации в защиту клонирования», подписанной ведущими атеистическими интеллектуалами мира: «Богатство мыслей, чувств, упований и надежд человечества возникает, по всей видимости, из электрохимических процессов в мозге, а не из нематериальной души, способы действия которой не может обнаружить ни один прибор».

Есть ли у такого мировоззрения доказательства? Здесь нам стоит разграничить два разных тезиса.

1. Существует материя. В её поведении мы наблюдаем устойчивые регулярности, которые получили название «законов природы». Эти регулярности могут быть описаны на языке математики – и на их основании мы можем делать предсказания относительно того, как материя будет вести себя в дальнейшем.

2. Вся реальность сводится к материи. В частности, «богатство мыслей, чувств, упований и надежд человечества возникает, по всей видимости, из электрохимических процессов в мозге».

Первый тезис принимают как материалисты, так и христиане – мы не спорим, что материя реальна, она может быть объектом наблюдений и экспериментов, её поведение может предсказываться научными теориями.

Более того, мы не спорим, что воздействие на мозг может влиять на сознание – в конце концов, все всегда прекрасно знали, что болезнь, травма или опьянение могут влиять на самоощущение и поведение человека.

Второй тезис – всё сводится к материи – невозможно подтвердить какими-либо наблюдениями и экспериментами, а попытка свести личность к материи натыкается на целый ряд непреодолимых проблем, начиная со свободной воли.

Конечно, ваша личность взаимодействует с миром через мозг – и вообще через тело. Но это не значит, что она сводится к мозгу (или телу). Если привести грубую аналогию: я постоянно работаю с компьютерами и использую базу данных, черновиков и заметок, которые хранятся в специальных приложениях. Утрата доступа к ним очень сильно затруднит мне работу, более того, я вообще могу пропасть из вида моих друзей, знакомых и работодателей, если не смогу выходить в интернет. Я исчезну из их поля зрения, как мертвые исчезают из мира живых, но это никоим образом не будет означать, что я прекращу свое существование.

Связь между телом и сознанием, следовательно, никоим образом не доказывает истинность материализма – но вот само существование сознания и свободной воли свидетельствует против него.

Если все ваши мысли и решения определяются процессами в вашем мозге, которые в свою очередь определяются законами природы, то никакой свободной воли не существует – о чём не устают говорить материалисты. Но это делает материализм абсурдным с самого начала! Чтобы сделаться материалистом (или хотя бы рассмотреть доводы в его пользу) я должен проявить именно то, чего у меня в таком случае нет – свободную волю. Абсурдно отрицать свободную волю, потому что такое отрицание само по себе есть акт свободной воли.

Материализм, таким образом, есть вера – причем не только недоказуемая, но и явно абсурдная.

Что же заставляет людей держаться этой позиции? Среди причин этого можно выделить несколько, бросающихся в глаза, и первая, на которую можно обратить внимание, – это путаница между наукой и материализмом.

Наука добилась очевидных успехов. Мы постоянно пользуемся основанными на ней технологиями. Она сделала нашу жизнь сытнее, продолжительнее и гораздо удобнее.

Это несомненный факт. Другой несомненный факт – наука имеет дело с материей, она «материалистична» в том смысле, что её метод охватывает безличные, воспроизводимые явления, которые не обладают свободой и развиваются предсказуемо.

Отсюда возникает понятный соблазн видеть в научном методе «ключ от всех дверей», универсальную отмычку к реальности – и поверить, что реальность сводится к материи, которая лежит ниже нас в иерархии бытия и которую мы можем научиться контролировать.

Но на самом деле наука не предполагает материализма – создатели европейской науки были христианами, да и сейчас далеко не все ученые являются материалистами.

Путаница между наукой и материализмом порождает еще одну путаницу – между научным обоснованием и обоснованием вообще. Наше убеждение в чём-то может быть совершенно разумным и обоснованным – и при этом не опираться на «формально-логические или эмпирические доказательства».

Обоснование того или иного убеждения может сильно отличаться в различных случаях – в частности, в зависимости от того, что именно является объектом веры.

Научное открытие – например, новое лекарство от рака? Историческое событие – например, дуэль Пушкина с Дантесом? Личность – например, свидетель, дающий показания в суде?

Кто является субъектом веры, т. е. собственно, верующим – отдельный человек или сообщество? Специалист в конкретной области или профан?

Одна из ошибок вышеприведенного довода против веры в том, что он берет «веру» в очень узком смысле, который описывает что-то вроде «обоснованного убеждения сообщества специалистов в истинности научного открытия», и проецирует его на все случаи жизни.

Наши методы обоснования будут сильно зависеть от ситуации. На какой вопрос мы отвечаем: «на каком основании научное сообщество приходит к выводу, что эта научная теория верна?» или «на каком основании я, в чужой и опасной стране, полагаюсь на услуги этого проводника?»

Ответ в этих ситуациях будет отличаться – научное сообщество использует ряд тщательно разработанных критериев, которые должны если не гарантировать, то максимально обеспечить объективность. В случае с проводником все эти критерии бесполезны: всё, что у вас может быть, – это рекомендация друзей, которые уже имели дело с этим проводником и нашли его надежным человеком.

Абсолютное большинство решений в нашей жизни мы принимаем опираясь на веру другим людям – как в случае с проводником. Эпистемология (область философии, исследующая знание) здесь использует термин «свидетельство» – утверждения других людей, которым мы верим.

Наука не может обойтись без веры свидетельствам в этом смысле – ученый должен верить, что его сотрудники не фальсифицируют данные, а коллеги не подгоняют свои выводы под государственный или корпоративный заказ.

Конечно, существуют методы, предназначенные для того, чтобы максимально затруднить обман – но и сами эти методы, а главное, люди, которые их практикуют, в свою очередь требуют доверия.

При этом, хотя мы признаем, что люди, включая ученых, могут намеренно лгать, ошибаться или принимать желаемое за действительное (чему есть масса примеров), мы исходим из того, что в целом члены научного сообщества – честные люди. Без этого базового доверия к чужой честности наука не могла бы существовать. Как, впрочем, не могло бы существовать и общество в целом.

Будучи человеком сторонним по отношению к науке, я могу только доверять специалистам, проверить утверждения которых я не могу. Для проверки мне пришлось бы самому стать специалистом в этой области, то есть годами учиться, а потом тщательно отслеживать все относящиеся к делу новинки.

Я, например, ничего не смыслю в медицине и понятия не имею, как действуют те или иные лекарства. Я не могу затребовать «формально-эмпирические или логические доказательства». Даже если бы мне их предъявили, я бы их не понял. Говорить о том, что данные, на которых ученые строят свои теории, и весь ход их рассуждений вполне доступны для публики, тут бессмысленно. Хотя вы можете зайти в интернет и скачать специализированные статьи, вы их просто не поймете – или поймете неправильно.

Даже если вы профессиональный ученый, скажем, биолог, вам приходится просто верить в утверждения других ученых, которые трудятся вне сферы вашей компетенции – например, физикам. Это только в интернете люди с легкостью являются специалистами одновременно в области эпидемиологии, ракетостроения, химии, экономики, истории и, конечно же, блестящими политическими экспертами.

Среди профессиональных ученых существует узкая специализация – и специалистам в других областях остается только верить.

Вера врачам, или проводнику, или специалисту в определенной области знания – это вера, которая опирается на личные свидетельства. Как и, например, вера свидетелю в суде – у нас обычно нет эмпирических доказательств его правоты. Если бы они были, это сделало бы само его свидетельство ненужным.

Практически всё наше историческое знание построено на вере дошедшим до нас свидетельствам, иногда довольно скудным.

Таким образом, большую часть решений в нашей жизни люди, в том числе атеисты, принимают не на основании «формально-логических или эмпирических доказательств», а на основании веры – доверия тому, что говорят другие люди, в условиях, когда мы не можем этого проверить.

Но здесь немедленно возникает другой вопрос, на который нам стоит ответить: «Почему, – спрашивают атеисты, – вы верите свидетельству апостолов о воскресении Иисуса, но не верите утверждениям, например, известного окультиста Грабового, что он может воскрешать мертвых? Люди могут лгать и ошибаться, фантазировать и бредить – как вы понимаете, где им можно верить, а где – нет?»

Разумеется, мы не верим всему подряд – и мы можем вернуться к примерам «бытовой веры», о которой мы уже говорили. Мы верим врачам – но чаще всего способны отличить их от шарлатанов. Мы доверяем специалистам – но не каждому пользователю интернета, который претендует на тайные знания. Обычно мы вполне ориентируемся в мире и способны понять, кому нам стоит доверять, а кому – нет.

Подход к религиозным свидетельствам определяется теми же соображениями здравого смысла, что и подход к свидетельствам вообще. Поэтому и вопрос: каким религиозным утверждениям стоит верить, а каким – нет, вполне разрешим.

Мы можем обозначить те критерии, которые мы используем, чтобы отличить более правдоподобные утверждения от менее правдоподобных.

Во-первых, есть у свидетелей мотивы лгать? Приносит ли им это деньги, известность, власть, удовольствия, решает ли это какие-то их проблемы? Когда мы говорим о лидерах культов, которые живут в роскоши на деньги, собранные у своих поклонников, или об их ближайшем окружении, которому от этих денег перепадает, то корыстный мотив, несомненно, присутствует. Если человек, «похищенный инопланетянами», оказывается в центре внимания, может издать книгу и на этом заработать, это еще не служит гарантией того, что он врет – но это делает его заявления менее правдоподобными.

Напротив, когда мы сталкиваемся со свидетельством, которое, по крайней мере на мирском уровне, не приносит человеку денег, власти, известности и т. д., это может говорить в пользу того, что он не ставит целью нас обмануть.

Были ли мотивы лгать у апостолов? Всё, что они на мирском уровне приобрели своей проповедью – это гонения и смерть.

Конечно, люди могут быть глубоко привержены ложным убеждениям и умирать за них. Но для этого они должны быть вполне уверены в их истинности. Никто не станет умирать за то, что, как ему самому точно известно, является ложью.

Апостолы же умирали не за убеждения, воспринятые от кого-то еще, а именно за свидетельство о том, что они лично видели и слышали.

«Сего Иисуса Бог воскресил, чему все мы свидетели» (Деян.2:32).

Во-вторых, имеем ли мы дело со свидетельством одного человека или группы? Как сказано в известном мультфильме, «с ума по одиночке сходят, это только гриппом все вместе болеют». Человеческая психика – вещь загадочная, люди могут фантазировать, галлюцинировать или бредить. Но определяющий признак галлюцинации – то, что она носит индивидуальный характер. Она происходит в вашей голове и оттуда проецируется в реальный мир. Иногда во сне мы можем бывать в удивительных местах – и нам хочется привести фотографии из этого «путешествия». Но, увы, проснувшись, мы убеждаемся, что в нашем смартфоне ничего не сохранилось – мы не можем показать другому человеку наш сон. Он остается исключительно нашим.

Так и с галлюцинациями. Если вы вышли на улицу и с изумлением видите на ней розового слона, в то время как никто другой слона не видит, все спокойно идут по своим делам – это галлюцинация. Если вместе с вами на эту диковинку таращится еще толпа народа, то это точно не галлюцинация. Слон существует в реальном мире. То, что в одном месте в одно время собрались люди с одним и тем же дефектом психики, который проявился одинаковым образом – в одной и той же галлюцинации, – чрезвычайно маловероятно.

Конечно, группа людей может сговориться и преднамеренно лгать – хотя группе это труднее, чем отдельному человеку. Но вопрос о лжи мы уже рассмотрели – ложь требует хотя бы мотива.

В-третьих, насколько пережитый опыт повлиял на самого человека? Допустим, ревностный член религиозной общины переживает мистический опыт, который целиком и полностью подтверждает его уже сложившиеся на данный момент убеждения. Он, например, оказывается на небесах и слышит именно те гимны, к которым он привык на земле. Это не доказывает, что он говорит неправду – мы не знаем. Но мы можем сказать, что такой опыт был ожидаем.

Убеждения, которые наделяют жизнь человека смыслом и достоинством, определяют его отношения с ближними и место в мире – вещь очень устойчивая. Признать, что ты (и всё твое окружение) были неправы всё это время, бывает не легче, чем умереть. Самые неопровержимые доводы могут разбиваться о решимость человека стоять на своем, как волны о скалу.

Другое дело, когда взгляды человека резко меняются, человек отказывается от своих убеждений, от привычной жизни и буквально «почитает за сор» то, что до этого ценил, – у нас появляются основания полагать, что его опыт был подлинным.

Классический пример – обращение святого Апостола Павла, который был ревностным фарисеем и гонителем христиан, но после того, как ему явился Христос, совершенно переменил свою жизнь, отказавшись от всего – социальных связей, статуса, достатка, безопасности – ради обретенной им уверенности, что Иисус и есть долгожданный Мессия.

Это верно и в отношении других апостолов – каким-то образом они приобрели уверенность в том, что Иисус, умерший лютой смертью на Кресте, оплаканный и погребенный, воскрес из мертвых. Что явилось причиной этой уверенности – настолько глубокой, что они охотно шли на муки смерть за свое свидетельство? Что сделало учеников, сокрушенных и обескураженных страшной смертью своего Наставника, бесстрашными проповедниками Его Воскресения? Если не само Воскресение, то что?

Таким образом, у нас есть вполне понятные критерии, по которым мы можем оценивать достоверность свидетельств людей, и по этим критериям аналогии между апостолами и культистами вроде Грабового оказываются неосновательными.

Что же заставляет атеистов раз за разом отождествлять свидетельство апостолов с самыми грубыми и очевидными случаями надувательства? Материализм, принятый за непреложную истину, – в свете которого любые вообще свидетельства сверхъестественного должны рассматриваться как заведомо ложные.

У довода против веры, который мы рассматриваем, есть еще одна проблема. Он оставляет непроговоренным, какие именно доказательства его сторонники готовы принять.

Мы (чаще всего, бессознательно) пропускаем входящие данные через плотные фильтры – что-то мы выделяем как важное, что-то решаем игнорировать, что-то отсеивается, даже не достигая уровня сознания. Это неизбежно – мы просто не смогли бы функционировать, если бы наше сознание не фильтровало поток постоянно обрушивающихся на нас стимулов.

Мы так или иначе выстраиваем себе систему приоритетов – на что обращать внимание, а на что нет – и систему интерпретаций, в которой мы решаем, как понимать то, что достигло нашего внимания.

«Объективный» подход, при котором мы читаем все надписи и выслушиваем все сигналы, просто невозможен – у нашей психики бы на это не хватило мощности.

Поэтому, что мы примем в качестве доказательств, а что проигнорируем, что встроим в нашу картину мира, а что отбросим, как неподходящее – определяется не только самими внешними данными, но и нашей системой отбора и интерпретации, той картиной мира, из которой мы (сознательно или нет) исходим.

Это ставит нас перед вопросом, на чём основаны наши фильтры, насколько оправдана та система отбора и интерпретации фактов, которой мы придерживаемся? Конечно, одной из наиболее распространённых наших склонностей является своего рода культурный шовинизм – тенденция считать, что наша культура (или наша субкультурная среда) поняла всё правильно, в отличие от всех остальных. Мы обладаем истинной картиной мира, у нас – правильно настроенные фильтры, мы можем сразу отсеять заведомую ложь и понять, на что и внимания обращать не стоит.

Для атеистов таким фильтром оказывается уже упомянутый нами материализм, представление о том, что вся реальность сводится к материи, которая движется по неизменным законам, а любое событие должно иметь «естественное» объяснение – то есть находить себе исчерпывающие причины именно в рамках законов движения материи.

Любые сообщения, которые бы предполагали, что реальность нельзя свести к материи, рассматриваются как заведомо ложные – если у них есть сколь угодно натянутые, но материалистические объяснения, именно они будут приняты. Если никаких правдоподобных объяснений нет, люди будут искать утешения в «обещающем материализме» – представлении, что когда-нибудь потом будет найдено материалистическое объяснение всему.

Материализм в этом случае оказывается не выводом из данных, а рамками, в которых только и могут интерпретироваться любые данные. Например, факт «тонкой настройки» Вселенной невозможно ни оспорить, ни объяснить в рамках материализма – и нам говорят о том, что когда-нибудь потом она получит материалистическое объяснение.

Есть ли у христианской веры «формально-логические или эмпирические доказательства»? Можем ли мы обосновать, что атеизм – ошибочен, а Бог – существует? Да. Об этом на «Азбуке веры» уже есть подробная статья¹.

Но нам стоит уточнить, что христианская вера не является научной теорией – как не является ею и материализм. Наука косвенно указывает на то, что у Вселенной есть разумный Создатель. Но Он не является объектом или процессом в материальном мире, который мог бы быть выявлен средствами науки.

Мы можем, опираясь на разум, прийти к выводу, что Бог существует – как это сделал, например, один из самых известных атеистических философов ХХ века, Энтони Флю.

Но вера – это не только признание того, что Бог существует. Это личное доверие – подобное тому, которое мы можем испытывать к близким людям. Бог в Священном Писании сравнивает себя Отцом, Другом или Супругом – кем-то, с кем возможны отношения близкого доверия.

Он – не объект, который можно обнаружить, а Субъект, с которым можно познакомиться. Как говорит Писание, «веровал Авраам Богу, и это вменилось ему в праведность, и он наречен другом Божиим» (Иак.2:23).

Он дает нам достаточные основания для веры – но не принуждает к ней.