Апатия в отношении Бога. Что она может означать?

Сталкиваться на просторах Сети с решительными атеистами всегда большое утешение: за их нередко язвительным, враждебным тоном скрывается искренняя заинтересованность. Как говорил писатель Салман Рушди (сам атеист), «атеисты – это люди, зацикленные на Боге». Иногда им самим как-то неловко за эту страсть к отрицанию Того, Кого, по их мнению, не существует, но горячее желание говорить о Боге (хотя бы в резко негативном ключе) сразу отличает их от равнодушного большинства. С ними можно вступить в живой диалог – по крайней мере, мы должны быть им благодарны за то, что они постоянно привлекают внимание к спорам о Боге. Люди, которые настойчиво уверяют: «Не ходите туда! Вы ничего там не найдете!» – против своей воли привлекают внимание к тому, против чего выступают.

Другое явление получило название «апатеизма» – это слово образовано от слов «апатия» и «теизм», то есть безразличие к вопросу о бытии Божьем. Конечно, апатеизм как осознанная позиция – удел немногих. Но очень многие придерживаются ее бессознательно – они говорят, что просто «не интересуются религией». Они не верят в Бога и не отрицают Его – просто этот вопрос находится за пределами их интересов. Можно ли оценить это явление, дать ему ответ с христианской точки зрения? Попробуем.

Что за ним стоит? Конечно, немалую роль играет простая неосведомленность о том, что такое вообще религия и для чего она предназначена. Люди могут видеть в Церкви что-то вроде клуба для тех, кто не находит общения в каком-нибудь другом месте, «комнаты психологической разгрузки», национальной скрепы и хранительницы традиций, которая в этом качестве может вызывать смутное уважение, но отнюдь не желание к ней присоединиться, или даже (увы) поставщицу какой-то «белой магии», которая должна защищать от бед и содействовать здоровью и удаче в делах. Естественная, дикорастущая языческая религиозность, как отмечал еще блаженный Августин, довольно прагматична – ее интересует возможность, прежде всего, употребить высшие силы для обретения вполне земных благ, вроде здоровья или достатка. Человек может называть «религией» что-то из этого – и, в таком качестве, ей вполне обоснованно не интересоваться.

«Религия» видится как какое-то необязательное (и, по большей части, бесполезное) дополнение к «настоящей жизни». У человека полно дел и забот, которые требуют его внимания.

Конечно, здесь нам стоит приложить усилия к тому, чтобы рассеять ложные представления о Церкви – и религии вообще. Религиозный поиск человечества (в его лучших проявлениях) был обращен к другим целям – к обретению смысла и преодолению смерти. Почему мы существуем? Почему мы умираем? Что могло бы сделать нас по-настоящему счастливыми? Как сказал поэт, «Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана, И зачем судьбой тайной ты на смерть обречена?» Церковь говорит о том, что на эти человеческие вопрошания был дан ответ.

Мы сотворены Богом из любви – для жизни вечной и блаженной. Мы умираем, потому что отпали от Него в грех. Бог пришел в лице Иисуса Христа, чтобы спасти нас и вернуть к подлинной жизни. Через Свою смерть и Воскресение Христос предлагает каждому из нас прощение и новую жизнь, которую мы принимаем покаянием и верой. Это возвещение о подлинной, бессмертной жизни можно счесть истинным или ложным. Но его трудно счесть неважным.

В каком-то фильме про Ноя, снятом по библейскому сюжету, но с некоторыми вольностями, Ной уже завершил постройку ковчега, который стоит в чистом поле. На небе ни облачка, и жена говорит Ною: «Если ты ошибся, то это большая ошибка». Если мы поверили – и ошиблись, то мы посвятили свою жизнь чему-то пустому, что не может оправдать наших ожиданий; если мы отвергли веру – и оказались неправы, то дело обстоит еще более серьезно, тогда нам предстоит убедиться, что нас настойчиво звали в рай, а мы отказались, причем убедиться, когда будет уже поздно.

Другая причина может быть связана с нашей склонностью игнорировать все, что не требует немедленной реакции. Мы начинаем всерьез задумываться о чем-то только тогда, когда нас вынуждают другие люди или обстоятельства. Это немного напоминает заботу о здоровье – пока оно не причиняет серьезного беспокойства, и у нас ничего не болит (по крайней мере, так сильно, чтобы нам пришлось бросить все наши дела и искать помощи) – мы склонны о нем просто не думать. Это может быть неразумно и опасно, но днем мы заняты делами, требующими нашего внимания, а вечером слишком устали, чтобы сосредоточиться еще и на этом.

Из различных просителей у порога нашего сознания вера – самый смиренный; она пропускает вперед почти всех. Мы вынуждены думать о том, как починить протекающий кран, выполнить требования начальства по работе и вообще заработать денег – мы не можем отложить все это «на потом». Обычно люди говорят, что не молятся, потому что им «некогда», но просто это значит, что требования всех остальных дел оказываются гораздо более настойчивыми. Им нельзя отказать: они давят, требуют и грозят немедленными неприятностями. Молитве отказать можно; это, кажется, не вызовет немедленной катастрофы.

Конечно, какие-то обстоятельства могут вынудить нас задуматься о вечном – чаще всего, близость смерти. Когда человек грубо вырван из своей привычной жизни и вынужден осознать конечность своего бытия на земле, ему приходится задуматься о смысле его пребывания в мире и о том, есть ли у него надежда за порогом неизбежной смерти. Но это обычно очень неприятные моменты страха и страдания – мы избегаем их изо всех сил, а когда угроза миновала, стараемся забыть о них как можно скорее.

Для многих людей «религия» – это что-то связанное, прежде всего, со смертью, крест воспринимается как чисто могильный символ, а единственная церковная служба, на которой они побывали, – отпевание кого-то из родственников или друзей. Люди обычно избегают мыслей о смерти и в связи с этим – мыслей о религии.

Другая проблема – религия ассоциируется с виной. Это что-то связанное с грехами, религия вытаскивает на поверхность души смутное сознание того, что мы живем не так, как нам следовало бы. Иногда люди реагируют на это острой враждебностью, как это бывает хорошо заметно у пламенных антиклерикалов, которые не могут просто успокоиться и зажить своей жизнью. Они видят в Церкви обвиняющую инстанцию, и обрушиваются на нее с контробвинениями.

Но большинство людей это смутное чувство вины побуждает просто держаться подальше от всего, связанного с Церковью. Это, возможно, похоже на то, как люди избегают врачей, ведь медицина – это то, что имеет дело с болезнями, а думать о болезнях не хочется, пока они не заставят думать о себе. Конечно, это плод недоразумения. Христос, пребывающий и действующий в Церкви, предлагает прощение и жизнь, а не вину и смерть. Но, чтобы понять это, надо приложить некоторые усилия, а барьер смутного нежелания может оказаться достаточно высоким. Проблема с мировоззренческими вопросами, однако, в том, что мы не можем их обойти. Мы уже живем в состоянии того или иного ответа.

Наши поступки, решения, которые мы принимаем, неизбежно диктуются нашими представлениями о реальности – отдаем мы себе в этом отчет или нет. Мы к чему-то стремимся, чего-то избегаем, что-то задевает нас, и мы ввязываемся в спор, что-то оставляет вполне равнодушными. У нас есть система координат, из которой мы исходим – как программа в компьютере исходит из установок «по умолчанию», пока мы ее не перенастроим. Мы можем не осознавать эти установки, но они глубоко влияют на наше поведение. Конечно, они выходят на поверхность в момент, когда нам приходится принимать значимые решения, но и без всяких испытаний изо дня в день мы живем, исходя из того, во что верим. И вот апатия по отношению к Богу – это позиция, на самом деле, атеистическая. Занимая ее, мы ведем себя так, как будто Бога не существует – произносим мы это вслух или нет.

Человек может говорить, что ему неважно, возможен счастливый брак или верная дружба, но, услышав эти его слова, мы обоснованно заключим, что он на самом деле одинок и, пока он придерживается таких взглядов, останется одиноким. Он не надеется на дружбу и любовь и поэтому не обретет ее. Говоря, что нам неважно, есть Бог или нет, мы исходим из не проговоренной вслух, даже не продуманной, но определяющей наши поступки безнадежности – выше головы не прыгнешь, наша жизнь ограничена в пространстве, тремя измерениями, и во времени – скоро мы все просто перестанем существовать.

Это можно сравнить с тем, как пожизненно осужденный, который уверен, что его никогда не выпустят, а сбежать у него получится, приспосабливается к жизни в тюрьме. Он предпочитает не думать о мире за пределами тюремных стен, потому что это бессмысленно. Есть ли там жизнь, нет ли ее – для него она в любом случае недоступна, никакие усилия не помогут ему достичь ее.

В истории человеческой мысли многие, в том числе за пределами библейского мира, догадывались, что наше нынешнее состояние – это состояние неволи, изгнания и потерянности. Впрочем, об этом говорили и вполне неверующие люди, такие как французский философ, атеист, Альбер Камю: «Человек изгнан навек, ибо лишён и памяти об утраченном отечестве, и надежды на землю обетованную. Собственно говоря, чувство абсурдности и есть этот разлад между человеком и его жизнью, актёром и декорациями». Какое-то время мы можем выталкивать эту трагичность человеческого бытия за пределы нашего внимания, особенно пока мы молоды, здоровы и полны планов на будущее. Мы живем в условиях несравненно большей безопасности и комфорта, чем даже наши недавние предки. Индустрия развлечений поставляет на наши экраны – большие и маленькие – неисчислимые возможности забыться. Социальные сети дают возможность увлечься яростными спорами по самым разнообразным поводам – от медицины до истории. Но эти же самые сети делают нас свидетелями жизни других людей, а значит их трагедий и смертей. Они напоминают нам о том, что мы сами уязвимы и смертны, как и все люди. Даже в условиях полного благополучия мы сталкиваемся с тем, что наши планы не сбываются, а если сбываются, то не приносят нам того счастья, на которое мы рассчитывали. Молодость неизбежно уходит, здоровье начинает сдавать, и мы оказываемся на том же пути к угасанию и смерти, что и все остальные.

Как пел Юрий Лоза:

«Мне уже многое поздно,

Мне уже многим не стать,

И к удивительным звездам

Мне никогда не слетать.

Мне уже многое сложно,

Многого не испытать.

Годы вернуть невозможно,

Но я умею мечтать:

О далеких мирах,

О волшебных дарах,

Что когда-нибудь под ноги мне упадут.

О бескрайних морях,

Об открытых дверях,

За которыми верят, и любят, и ждут меня».

Люди переживают «кризис середины жизни», меняют работу, бросают семьи, делают еще что-то, что, как им кажется, поможет им доказать себе, что они все еще молоды, все еще полны сил, все еще имеют будущее, но от этого им становится только хуже.

Смертность, ограниченность во времени – это один аспект нашей заключенности; другой ее аспект – о котором поет Лоза – можно назвать «несбывшимся величием». Мы чувствуем, что созданы для чего-то великого, значимого, славного – и что это не сбылось. Человек оказывается подобен самолету, который так ни разу и не взлетел, кораблю, который так и не вышел в море, а теперь уже и не выйдет никогда, и его никому не нужный корпус тихо ржавеет. Можно смириться с этим и принять, что такова уж жизнь, в ней больше ничего нет и не будет. Апатия по отношению к Богу – это признак того, что наша жизнь лишена надежды. Мы сдались и смирились со своей несбывшестью и смертностью.

Церковь говорит о том, что из тюрьмы нашей ограниченности и смертности есть выход. «Бог даровал нам жизнь вечную, и сия жизнь в Сыне Его» (1Иоан 5:11). Мы созданы для рая – и мы можем туда попасть. У английского поэта Сэмюэля Колриджа есть короткое стихотворение о пробудившейся надежде:

«Что, если ты уснул?

И что, если во сне ты видел рай небесный?

И что, если в раю цветок сорвал ты странный и чудесный?

Что, если ты проснулся, а цветок

Еще в твоей руке?

Ах, что тогда?»

Что, если обещание жизни вечной и блаженной – истинно, и я могу обрести эту жизнь? Церковь верит, что все злое и мучительное – грех, смерть, уродство – это что-то временное, непрочное, преходящее. А подлинная, вечная реальность – реальность Бога – преисполнена любви, милости, радости и красоты. Каждый из нас создан из любви и для вечной радости. Нас глубоко и искренне любит сам Создатель мироздания. Настолько, что, когда мы отпали от Него в грех, Он стал человеком, одним из нас, во всем подобным нам, кроме греха, прожил жизнь в свершенной праведности и умер на Кресте, чтобы вернуть нас к вечной жизни. Если мы отзовемся на Его дар верой, мы обретем прощение грехов и вечную жизнь – так, что сама смерть будет для нас вратами к вечной радости.

Как говорит Апостол, «Ибо знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный» (2Кор.5:1). Мы будем вечно и бесконечно счастливы и живы подлинной жизнью, по сравнению с которой лучшее, что мы могли бы пережить здесь, на земле, – бледная тень. Почему в эту немыслимо огромную радость так трудно поверить?

Надежда – это трудная добродетель. Она требует постоянных усилий. Когда мы плывем по течению, мы склонны к безнадеге, унынию, ропоту и горькому ворчанию. Мы живем в мире, где легко столкнуться с трагедией – катастрофой, преступлением, болезнью. А вот с чем-то ошеломляюще хорошим? Это непривычно. Мы даже не знаем, как на это реагировать. Мы привыкли сталкиваться с обманом. Сообщения о том, что вы получили огромное наследство, выиграли в лотерею или еще каким-то образом на вас свалилась куча денег, почти наверняка исходят от мошенников. Если мы последуем за этими «добрыми вестями», то жестоко разочаруемся. Нередко люди переживают боль и разочарование в чем-то гораздо более важном, чем деньги. Браки, заключенные по огромной, пламенной, восторженной любви, распадаются. Человек, которого вы считали лучшим другом, предает вас. Как говорил Марк Твен, «Кошка, раз усевшаяся на горячую плиту, больше не будет садиться на горячую плиту. И на холодную тоже».

Опыт говорит о том, что ожидание чего-то хорошего легко может обернуться разочарованием и болью. Причем, чем сильнее надежда, тем страшнее боль. А боли мы настроены избегать почти любой ценой. Трудно решиться и поверить, что мы на самом деле глубоко и верно любимы, и что нас ожидает небесное наследие. Весь опыт жизни в этом падшем мире, где против нас грешат другие люди, а мы грешим против них, мешает нам доверять.

Но Церковь указывает на Того, на Кого мы можем положиться – на Господа нашего Иисуса Христа. Он безгрешен. Он не может нас подвести. Мы можем перестать строить свою жизнь на неосознанной безнадежности, а начать воздвигать ее заново, на фундаменте осознанной надежды. А когда мы обретаем надежду – оказывается, мы и в самом деле можем обрести жизнь вечную и блаженную – это становится самым важным и интересным в мире.