Русские посольства в XVI– XVII вв.

Не имея постоянных представителей в иностранных государствах, древняя Русь, в случае нужды дипломатических сношений, отправляла в ту или другую страну нарочитое посольство, количественный состав которого колебался в значительной степени. Оно могло состоять из 1, 2, 3, 4 человек, равно как могло возрасти и до нескольких сот, вследствие присоединения к нему многочисленной свиты, как напр. было ве 1578 г., когда с отправленными в Польшу послами М. Д. Карповым, П. И. Головиным и дьяком К. Грамотиным выехало за рубеж дворян и людей всего 282 человека. Послам набирались всегда лучшие люди, пользовавшиеся доверием великого князя и царя, и, быть может, к тому же отличавшиеся умением вести дипломатические переговоры. Московские великие князья и цари часто назначают в состав посольства членов Боярской Думы (Государственного совета), иногда в более важных случаях даже 2, 3; для ведения письменной части к постам прикомандировываются дьяки, а иногда и подьячие на правах дьяков («во дьяцех» послан такой то подьячий, говорит запис). В виду незнания русскими послами иностранных языков, с ними ездили переводчики и толмачи, служившие посредниками при всех разговорах (упом. с начала XVI в.). Содержались послы во время своего пребывания в пределах другой державы на счет этого государства.

По своему значению лица, посылавшиеся с дипломатическими поручениями в иностранные государства, были или 1) «послы великие» или 2) «легкие послы», посланники или 3) «гонцы», «посланцы», «посланные». Различие это зависело, главным образом, от важности и цели посольства, значения государства, в которое посольство ехало, и от большей или меньше торжественности, которую хотели придать посольству. Та или другая степень важности посольства влияла и на состав его, назначение того или другого лица во главе его, с большим или меньшим званием – боярина, окольничего, стольника, и т. п.; а в связи с этим находилась и численность свиты, которой было более у боярина, чем у окольничего и т. д. Послы и посланники не имели полного представительства; они были только доверенными лицами государя, с которыми можно было вести переговоры и выработать проект договора, утверждение которого зависело от государя; часто при переговорах, не предусмотренных дававшеюся им инструкцией-наказом, они не принимали ни того, ни другого решения, и обращались в Москву за разрешением недоразумения. – Обязанность гонцов – доставить отданную им грамоту; в какие-либо дипломатические переговоры вступать им не поручалось. – Иногда посылались тайные агенты с целью узнать что-нибудь или доставить секретную грамоту. Так в феврале 1588 г. царь приговорил с боярами послать к цесарю Рудольфу и его брату Максимилиану «с грамотами тайно чрез Лифляндскую землю на Ригу цесарского немчина Л. И. Магнусова для того: любо гонца Офонасья Резанова чрез Литовскую землю не пропустят, ино б та грамота с Лукашом до цесаря дошла» (отпущен 8 февраля); тогда же «отпущен тайно к цесарю с грамотою московский торговый человек Тимоха Выходец, а велено ему ехать из Пскова на Pигy, или на которыя места пригоже, куды проехати можно».

Личность посла считалась вообще неприкосновенною, но во времена не мирные бывали отступления от этого правила, так что русские послы, для большего обеспечения своей личности, заручались «опасными грамотами», без коих иногда им не разрешалось ехать за рубеж⁸⁴. Чаще всего оскорблениям и разного рода унижениям русские послы подвергались в Крыму⁸⁵; для большего обеспечения русских посланников Московское правительство крымских послов и гонцов отпускало из своих пределов обыкновенно только по размене в том или другом месте на русских послов, возвращавшихся из Крыма. Небезопасны были также русские послы у ногайских князей.

В киевской Руси первоначально удостоверением звания посла, возложенного на то или другое лицо дипломатического поручения, были, кажется, золотые печати; но из слов договора великого князя Игоря с византийским императором («ныне уведел князь ваш посылати грамоту», 945 г.) можно думать, что тогда уже выдавались послам верющие грамоты, которые впоследствии встречаются постоянно. Грамоты эти не были полномочными, а только верительными, удостоверяющими, что слова посла суть речи государя: «бо то суть наши речи»⁸⁶. Кроме этой грамоты, послам давались особые наказы, инструкции, как им вести себя, что говорить на аудиенции и при переговорах и как отвечать на разные возможные вопросы; кроме обыкновенного, давался еще иногда тайный наказ. и тот, и другой наказ послам предписывалось возможно чаще прочитывать, чтобы запомнить все, там написанное, и не затрудняться ответом на предложенный вопрос. Держать их послы должны были в большой тайне, чтобы никто их не знал; если бы угрожала какая-либо опасность послам, они должны были наказы каким бы то ни было образом уничтожить, хотя бы съесть.

Послы не всегда были вестниками мира; иногда чрез них же совершалось объявление войны. Великий князь Святослав, имевший обыкновение предупреждать о своих действиях, отправляет послов к своим недругам с объявлением войны и предстоящаго сражения. В удельный период русской истории это объявление войны производилось посредством вержения грамот договорных, которое совершали послы. «И то рек, поверже крестные (крестоцеловальные, договорные) грамоты» или: «а се твои грамоты, а нам с тобою, яко Бог даст». В последующее время нарушение («отказ») мира объявлялось чрез отсылку докончальных и перемирных грамот, или чрез присылку особой «складной» грамоты, декларации о войне.

Московское правительство строжайшим образом относилось к соблюдению установленного этикета и требовало точного соответствия в посольском церемониале, чтобы русские послы были принимаемы точно также, как оно принимало иностранных. В наказах предписывалось послам следить за тем, чтобы иностранные государи, при вопросе о здоровье царском, приподымались и снимали шляпу; и бывали случаи, что когда это не соблюдалось, русское послы тут же, на аудиенции, выговаривали это или сами, уходя, делал и государю малый поклон. При отправлении на аудиенцию, впереди русских послов везли привезенные ими дары; присланную грамоту торжественно нес какой-либо подьячий посольства, но на аудиенции подавал ее государу первый посол. На то, чтобы грамота русская была принята самим государем, равно как и ответная передана была им же самим, – обращалось особенное внимание; и послы отказывались принимать ее из других рук, от того или другого сановника. Послы также внимательно следили за правильностью титула царского в грамоте, в случае неисправности настаивали на уничтожении ошибки и отказывались в противном случае принять грамоту. Бывали случаи, что послы, получив отказ на свои неоднократные требования, уезжали без ответных грамот, не взяв неисправных, хорошо зная, как строго Московское правительство относилось к вопросу о «прописках» в царском титуле. Вообще, к обереганию чести царской послы относились чрезвычайно строго и ставили это на главнейшем месте. «Самое большое дело, говорили они, государскую честь остерегать; за государскую честь должно нам всем умереть; прежде всего нужно оберегать государское именование; начальное и главное дело государев чести остерегать». – Вопрос о царском титуле, титуле государя Московского «царь», служит предметом неоднократных споров в ХVI веке. С вел. князя Ивана ІІІ внутри России давали Московским великим князьям титул то сударя всея Руси и царя. Так величают Ивана II псковитяне и новгородцы, и так послы наши именуют своего государя в Германии. На этом основании император Максимилиан І, в акте 1505 г., называет Ивана II и Василия ІІ императорами и величеством; в акте 1514 г. дает Василию ПI титул брата и императора, Ливонский орден скоро признал этот царский титул в договорах с Новгородом и Псковом и потом в прямых сношениях с Москвою. Одно великое княжество Литовское упорно отказывало нашим Государям в этих титулах; титул всея Руси Литва признает только с 1494 г. Царский титул был признаваем всеми державами Только в XVII в. из-за этого титула не раз дипломатические переговоры прерывались, и послы уезжали, не достигнув той цели, для которой были отправлены.

Все эти пререкания о посольском церемониале и царском свидетельствуют не об узости взглядов русских послов, не о рутинности древнерусской дипломатии, а о старании их ставить честь своего государства выше всего, нежелании умалить ее чем-либо. Значение церемониалу и титулу придавали не одни русские, а и иностранцы, и они также горячо спорят из-за него и отказываются поступиться своими мнениями. «При зародышном состоянии правильных международных сношений определение формальных и обрядных условий дипломатических переговоров всегда стояло на первом плане... Споры и беспокойства из-за правильного употребления титула далеко не всегда имели только формальное значение, и нельзя их объяснить исключительно воинственным задором или наивною заносчивостью. Титул государственный выражает формальное подтверждение конкретных прав. Умышленное изменение этого титула на пропуск составных его частей представляются посягательством на чужую честь или отрицанием приобретенных тем или другим способом прав. Вот почему, между прочим, претензии Московских царей к Польше, по причине неправильного употребления царского титула, весьма часто имели более глубокий смысл, чем кажется с первого взгляда»⁸⁷.

На ведение дипломатических переговоров должно было оказывать известное влияние незнание русскими послами иностранных языков, а иностранцами русского; ввиду этого, приходилось обращаться к посредству толмачей и переводчиков, а это конечно не так удобно было для хода переговоров и могло порождать недоразумения. Сбежавший в Швецию подьячий Посольского приказа, озлобленный на своих бывших начальников и товарищей, кажется, преувеличивает возможное иногда явление, говоря, что русские послы «ненаучением своим говорят многия речи к противности или скоростию своею к подвижности, а потом в тех своих словах временем запрутся и превращают на иныя мысли; а что они каких слов говоря запираются, и тое вину возлагают на переводчиков, будто изменою толмачат».

Из общего, вполне корректного, поведения русских послов бывали исключения и на них иногда приносились жалобы; вероятно, в виду этого, в XVII в. из существовавшего в царствование Алексея Михайловича приказа Тайных дел, состоявшего под непосредственным ведением царя, куда «бояре и думные люди не входят и дел не ведают, кроме самого царя», посылались «подьячие с послами в государства и на посольские съезды для того, что послы в своих посольствах много чинят не к чести своему государю, в проезде и в разговорных речах; и те подьячие над послы надсматривают и царю приехав сказывают. И которые послы, ведая в делах неисправление свое и страшась царского гневу, и они тех подьячих дарят и почитают выше их меры, чтобы они, будучи при царе, их послов выставляли, а худым не поносили» (Котошихин). Но этот приказ Тайных дел прекратил свое существование со смертью царя Алексея и контроль, установленный над деятельностью послов, окончился.

Послы, по окончании возложенных на них поручений, представляли привезенные ими грамоты или заключенные ими проекты мирных договоров и подавали отчеты (донесения) о своих действиях – статейные списки (отчеты по статьям, день за днем), дневники своего посольства.

Договоры в киевской Руси писались на двух хартиях, листах: «и eдина хартия есть у царства нашего, на ней же есть крест и имена наша написана, а на другой сли (послы) ваши и гостье ваши». Хартии эти отличались одна от другой, прежде всего, своею внешнею формою: в греческой находился крест, вместо печати, и подпись императора; в русской не было ни того, ни другого. Далее они различались и изложением: греческая грамота содержала в себе более подробное изложение обязанностеїї Греции относительно Руси, подобно тому, как Русская содержала более подробное изложение обязанностей Руси относительно Греции, упоминая только вообще об обязанностях другой стороны. По форме и содержанию договоры Х в, были род росписок, которые выдавали себе взаимно стороны договаривающихся. Договор утверждался присягою, и потом уже его акты разменивались. Мир заключался на веки, «пока сияет солнце и весь мир стоит», или «пока хмель не потонет и камень не поплывет». В двух экземплярах договоры писались и в последующее время; при этом только условии возможно было вержение грамот в случае объявления войны. Грамоты и договоры подписывались лицами, выдававшими их или ведшими переговоры по заключению их. Московские цари, до конца XVII в., не подписывали никаких грамот и, цоодраеов и, вместо них огрское имя (царь и великий князь...) писали послы и дьяки. «Цари и бояре ни к каким делам, кроме того, что послы прикладывают руки к договорным записям, руки своей не прикладывают, для того устроены думные дьяки», и на грамотах в иностранные государства «для крепости вместо царские руки подписывают подпись думные дьяки сами или товарищи их, простые дияки». После того, как договор подписан и к нему привешена печать, он скреплялся крестным целованием. Послам царя Ивана IV предписывалось в 1571 г. наблюдать, чтобы польский король целовал крест на обеих грамотах и не в подножие креста, а в самый крест, «и не мимо креста, да и не носом». Заключенные мирные записи были только проектами трактата, потому что они получали силу только после того, как царь утвердит их и присягнет на их исполнении.

Статейные списки, которые послы подавали по возвращении из посольства, суть подробнейшие их дневники, в коих они день за днем отмечают весь свой путь и все разговоры, веденные ими: как они ехали, как были встречаемы и принимаемы, как они были у того или другого государя на аудиенция, и что говорили при этом и какие далее переговоры вели с посылавшимися к ним лицами или к коим они сами ездили. Статейные списки эти поражают своею точностью, подробностью, строгим отстаиванием со стороны русских послов интересов и чести Московского государства; но тот же подьячий Посольского приказа Котошихин заподозривает их достоверность, соответствие тому, как на самом деле было. «Все речи, которые говорены и которые не говорены, пишут они в статейных своих списках не против того, как говорено, прекрасно и разумно, выславляючи свой разум на обманство, чрез что б достать у царя себе честь и жалованье большое».