Священник

Леонид Михайлович был человеком разносторонних дарований и удивительной судьбы, воплотившим в себе лучшие черты Чичаговского рода. Он хорошо рисовал. Иконы его работы сохранились в Москве в храмах во имя Святителя Николая Чудотворца в Старом Ваганькове и во имя Святого пророка Илии во 2-м Обыденском переулке, а также в Санкт-Петербурге в Троицком соборе Александро-Невской Лавры.

Они поражают высоким профессиональным мастерством. Для храма во имя святителя Николая в Старом Ваганькове в Москве Леонид Михайлович написал две иконы: «Спаситель в белом хитоне» (размером 210 см х 120 см) и «Преподобный Серафим Саровский, молящийся на камне» (размером 180 см х 120 см). Обе этих иконы – образ «Спасителя в белом хитоне»²⁸ (на терракотовом фоне) и образ преподобного Серафима, находятся в московском храме во имя Святого пророка Илии, что во 2-м Обыденском переулке.

В Александро-Невской Лавре в СанктПетербурге имеется второй вариант образа «Спасителя в белом хитоне», написанный святителем Серафимом в бытность его митрополитом Ленинградским в 1928 – 1933 гг. В отличие от московского варианта эта икона меньшего размера и написана на ультрамариновом фоне.

Когда подходишь к этому большому, в человеческий рост, образу, – будто предстаешь перед реальным видением, которое, вероятнее всего, и послужило причиной написания этой иконы.

Сюжет иконы преподобного Серафима Саровского был разработан святителем Серафимом в то время, когда он приступал к написанию «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря». В сонном видении ему явился преподобный Серафим молящийся, и, проснувшись, он быстро набросал то, что видел, затем перенес этот эскиз с бумаги на доску. Оригинал иконы он всегда возил с собой. Известно, что автором было сделано несколько копий. Одна из копий иконы была преподнесена как подарок Императору Николаю II. Остальные копии он щедро раздаривал. Что касается храма Святителя Николая в Старом Ваганькове, то паруса этого храма он расписал ликами евангелистов. В наше время в отреставрированном Никольском храме стоят копии обеих икон – «Спасителя в белом хитоне» и преподобного Серафима Саровского²⁹ – в натуральную величину и на тех местах, которые им предназначил в свое время иконописец. По духовному завещанию внучки Л. М. Чичагова игумении Серафимы (Черной), настоятельницы Новодевичьего монастыря,– копии с написанных им икон должны находиться в местах его пастырского служения: в Сухуме, Орле, Кишиневе, Твери и Санкт-Петербурге.

Как образы письма архимандрита Серафима (Чичагова) могли в то время попасть в храм Илии Обыденного?

В Москве сохранилось немного храмов, которые в годы разгула безбожия не закрывали, не перестраивали до неузнаваемости и не сносили. Таким оказался храм во имя пророка Илии в тихом 2-м Обыденском переулке. Во время наиболее жестоких гонений на Православную Церковь, когда закрывались и разрушались храмы, а имущество арестованных священнослужителей подлежало конфискации, храм Илии Обыденного стал своего рода прибежищем для многих икон, которые, в отличие от их владельцев, избежали участи быть уничтоженными. Вот так чудесным образом в этом храме оказались и сохранились иконы святителя Серафима.

Леонид Михайлович был музыкален: хорошо пел и играл, сочинял церковную музыку. Он обладал прекрасным композиторским почерком. По словам известного пианиста, профессора Московской консерватории Михаила Воскресенского, «его сочинения – это очень профессиональная музыка... Красивый мелодический язык, довольно сложные гармонии, развернутая фортепианная партия, хорошее чувство формы, умело подготовленные кульминации ,– все это свидетельствует не только о природном таланте, но и о композиторской школе автора»³⁰. Александра Николаевна Энден, дочь старшего брата Леонида Михайловича– Николая Михайловича Чичагова, вспоминала: «С тех пор, как дядя Леонид бывал у нас, прошло не менее шестидесяти лет, однако я так ясно вижу его дородную фигуру в черной рясе, его красивые чичаговские синие глаза, ясно слышу голос – какой-то особый, мягкий, как бы приглушенный, его ироническую манеру говорить, слегка насмешливую, но не резкую. Я тогда училась в консерватории. Дядя часто садился к роялю и играл что-нибудь задумчиво-лирическое. Музыку он любил, всю жизнь сочинял романсы, а потом религиозные вещи. Не знаю, сохранились ли его сочинения. Когда он стал монахом, рояль заменила фисгармония, с которой он не расставался до конца жизни»³¹.

В 1999 г. в архиве были найдены его инструментальные произведения для органа, фисгармонии и фортепиано. Они были написаны в 1905–1912 гг. и представляли собой два альбома– «Листки из музыкального дневника». Первый состоит из пяти произведений, второй – из тридцати трех. Эти произведения содержат духовные размышления о подвигах самопожертвования, красоте, любви к людям. Второй альбом «Духовно-музыкальные сочинения» (музыка и слова на него принадлежат самому автору) включает в себя 15 вокальных произведений, которые были написаны автором после 1912 года. Они поражают мелодическим даром и гармоническим мастерством автора. Чувствуется, что он глубоко воспринял опыт русской духовной музыки и использовал его для воплощения своей мечты о нравственном совершенстве человека.

Музыку Владыки Серафима называют проповедью на музыкальном языке – так глубок ее духовный смысл. Он старался передать в звуках смысл богослужебных текстов, смотрел на серьезную музыку словно на высшую поэзию, словно на молитву, а искусство служило ему для прославления Бога. Владыка Серафим заботился о постоянной живой связи слова и музыки ради внимательного восприятия молящимися слов Божественной Литургии и более полного проникновения в их смысл.

Большое внимание он уделял церковному пению: где бы он ни служил, всегда подбирал певчих для хора, разучивал с ними песнопения и проводил спевки.

При всем разнообразии талантов и занятий Леонида Михайловича главным делом своей жизни он считал служение Русской Православной Церкви, которой он посвятил себя целиком, взойдя к самым высоким должностям в церковной иерархии и отдав за веру свою жизнь. Но накануне принятия решения стать священником Л. М. Чичагову пришлось испытать одно из серьезнейших искушений в его жизни. Следует вспомнить, что в послепетровские времена русская аристократия, зараженная духом масонства и нигилизма, считала для себя зазорным путь священства. В монахи, правда, шли те немногие, кто со временем рассчитывал стать архиереем и сделать себе карьеру по церковной линии. Но стать священником, вступить в эту замкнутую и не слишком (с точки зрения той же аристократии) образованную среду в девятнадцатом веке отваживались немногие. В священники тогда шли в основном разночинцы. Поэтому нетрудно представить себе, какой шок у близких Чичагова и какие пересуды в аристократических кругах Санкт-Петербурга вызвало это его решение. В 1909 г. в одном из своих писем он напишет: «...что только я не перенес в свое время, поставив и бедную жену в положение субъекта, который только ленивый не атаковал за мое увлечение о. Иоанном (Кронштадтским – прим. авт.), за порчу карьеры, потерю пенсии, прав для детей и т. и.»³². Многие из петербургских аристократов и придворных недоумевали, как могло случиться, что блестящий офицер – герой Телеша и Плевны, душа аристократических салонов и нередкий гость в Царском Селе – вдруг решил круто изменить привычный ему образ жизни. «Мог ли себе представить, – признавался позднее сам Леонид Михайлович, – что мой первоначально светский путь, казавшийся естественным и вполне соответственным моему рождению и воспитанию, и продолжавшийся так долго и с таким успехом, – не тот, который мне предназначен Богом?»³³. Его решение стать священником вызвало настоящий шок у его близких и особенно у жены-аристократки. Наталия Николаевна настойчиво возражала против решения мужа. Причины, побудившие ее противиться воле своего мужа, коренились в ее нежелании порывать со всем внутренним и внешним укладом окружавшего ее высшего петербургского общества и в довольно непростой житейской ситуации, в которой в то время находилась семья Чичаговых.

Сознавая всю сложность предстоящей жизненной перемены в семье Чичаговых и хорошо понимая всю тяжесть бремени матушки – супруги любого священника, протоиерей Иоанн Кронштадтский счел необходимым в личной беседе с H. Н. Чичаговой убедить ее дать согласие на принятие Леонидом Михайловичем священного сана и благословил ее стать матушкой³⁴. «Вы думаете, легко было моей жене, когда отец Иоанн Кронштадтский ей сказал: “Ваш муж должен быть священником”», – вспоминал через много лет Леонид Михайлович.

Слова мудрого кронштадтского пастыря и данное ей благословение стать матушкой, а также верность грядущему священническому призванию и глубокая любовь к ней мужа помогли H. Н. Чичаговой преодолеть свои сомнения, и она согласилась разделить с супругом бремя его нового служения.

В 1891 г. Л.М. Чичагов переезжает с семьей в Москву.

В Москве Леонид Михайлович поселился на Остоженке в доме № 37. Этот особняк с белыми колоннами сохранился и до наших дней. В нем жил И. С. Тургенев, написавший здесь повести «Первая любовь» и «Муму». С фасада дом одноэтажный, а с тыльной стороны – двухэтажный. На этих двух этажах в комнатах с более низкими потолками поселились барышни Чичаговы.

Целых три года он готовится к принятию священства. Этот период его жизни характеризуется внешне незримым, но глубочайшим процессом формирования в душе офицера непоколебимого мировоззрения православного христианина. В его жизнь вошли систематические богословские занятия, в результате которых Леонид Михайлович, не получивший семинарского образования, превратится в энциклопедически образованного богослова, авторитет которого со временем будет признан всей Русской Православной Церковью.

Интересна его богословская концепция: «Мир был сотворен Богом, чтобы человек служил Ему, но человек восстал против Бога и борется с Ним. Бог все дал людям, но человек отверг Его дары».

Вспоминая росписи во Владимирском собор е в Киеве, он говорил: «Распятие, а вверху Бог Отец показывает на него руками: “Я все вам дал, больше ничего не могу дать”. Когда окончательно выяснится, что мир не может служить Богу, мир погибнет – и будет новое небо и новая земля»³⁵.

Леонид Михайлович Чичагов не только усердно изучает богословские науки, но и стремится активно творить добро, памятуя о том, «что вера без дел мертва». И вот с 1893 г. он – приходской московский священник. «Насколько трудным в психологическом и нравственном отношениях был для семьи Л. М. Чичагова разрыв с родной для нее военно-аристократической средой, настолько же тяжелым оказалось вхождение новопоставленного священника Леонида Чичагова в незнакомые для него жизнь и нравы русского духовного сословия»³⁶.

26 февраля 1893 г. он был рукоположен во диакона, а 28 февраля во пресвитора с назначением в церковь Двенадцати Апостолов в Московском Кремле. Пресвитерская хиротония (посвящение) совершена в той же церкви при значительном стечении молящихся. Ему пришлось принять на себя обязанности ктитора и благотворителя храма Святого апостола Филиппа, в котором ему предстояло служить приходским священником, но которого там тогда не было, так как в нем многие годы размещалась Синодальная ризница.

Отец Леонид Чичагов добился перенесения ризницы в помещение Мироварной палаты и осуществил в храме капитальный ремонт и его обустройство за счет личных, к тому времени хотя и ограниченных средств, отрывая их от «бюджета» своей семьи.

«За усердную заботу об украшении придельной церкви во имя апостола Филиппа, что при Синодальной церкви Двенадцати Апостолов в Кремле» он был удостоен первого награждения на поприще священнического служения – набедренником и бархатной фиолетовой скуфьей. Свое служение уже как приходского пастыря он начал в ноябре 1893 г.

Испытания первых лет священнического служения о. Леонида были усугублены тяжелой болезнью его супруги, матушки Наталии, которая умерла в 1895 г. в возрасте тридцати шести лет от дифтерии, оставив после себя четырех малолетних дочерей. Из них младшей было 9 лет, а старшей – 15.

Когда умерла его жена, о. Леонид перевез ее тело в Дивеево в Троицкий Серафимо-Дивеевский монастырь и похоронил в северо-западном углу монастырского кладбища, поставил часовню и в ней устроил склеп. В склепе висели два изображения преподобного Серафима. У надгробия жены находилась икона с изображением кончины преподобного, а над местом, приготовленным для о. Леонида,– икона с изображением преподобного, идущего с посохом. От Государя о. Леонид получил письменное распоряжение, в котором было указано: Леонида Михайловича Чичагова, где бы он ни умер, привезти и похоронить в Дивееве рядом с могилой его супруги. С горечью приходится признать, что в настоящее время часовни и склепа нет. Они были разрушены, а прах Наталии Николаевны был перезахоронен там же на кладбище. Но теперь нет и кладбища. На его месте была построена школа со спортивной площадкой.

При всей своей занятости церковными делами о. Леонид не упускал из вида своих дочерей, следил за их духовным воспитанием, заботился об их благополучии и безопасности. На первых порах он оставляет своих дочерей на попечение доверенных лиц – их воспитанием занимались две бонны (воспитательницы). Позднее, когда дочери подросли, о. Леонид поручил двум интеллигентным дамам следить за их воспитанием и дальнейшим образованием. Этими дамами были Софья Рудольфовна Герман и Екатерина Константиновна Иванова. Они являлись одновременно воспитательницами, гувернантками и экономками. Софья Рудольфовна жила на Остоженке в собственном доме по соседству с «тургеневским особняком», где снимал квартиру Леонид Михайлович вместе со своей семьей. На фотографии Софья Рудольфовна и Екатерина Константиновна сняты вместе с Наталией, Леонидой и Екатериной (Вера к этому времени ушла в монастырь).

14 февраля 1896 г. по распоряжению протопресвитера военного и морского духовенства о. Леониду поручается окормление военнослужащих – артиллеристов Московского военного округа. Это назначение предполагало не только направление бывшего артиллерийского офицера как военного священника в знакомую ему среду воинов-артиллеристов, но и возложение на овдовевшего о. Леонида, имевшего на своем попечении четырех дочерей, бремени материальных затрат по восстановлению храма во имя Святителя Николая в Старом Ваганькове, где ему предстояло служить по благословению праведного о. Иоанна Кронштадтского.

Отцу Леониду предстояло окунуться в море хозяйственных забот, неизбежных при восстановлении храма. На свою военную пенсию, ограничивая себя во всем, он восстанавливает храм. Со смирением исполнял он возлагавшиеся на него приходские послушания, позволившие ему во всей полноте узнать тяжкую долю русского приходского духовенства, которое нередко совершало свое служение при равнодушном отношении не только паствы, но и священноначалия. На всю оставшуюся жизнь о. Леонид приобрел столь важную для его будущего архипастырского служения способность жить проблемами духовенства и сочетать строгую архиерейскую требовательность к нему с чутким отношением к нуждам своих приходских священников и их семей. Весьма показательно, что впоследствии, уже в своем слове при наречении во епископа, святитель Серафим, говоря о предстоящем ему архиерейском служении, счел необходимым подчеркнуть, что сердцу епископа должны быть близки «нужды, семейная обремененность... сельского духовенства... и бесчисленные скорби младших членов клира, которые епископы обязаны облегчать»³⁷.

Благодаря усердию и пастырским заботам священника, забытый и заброшенный храм, принадлежавший ранее Румянцевскому музею и в течение 30 лет стоявший закрытым, превратился в один из привлекательных московских храмов. Как уже говорилось выше, до наших дней в храме сохранились настенные изображения четырех евангелистов, сделанные о. Леонидом Чичаговым.

Весна 1898 г. стала временем принятия о. Леонидом окончательного решения о своей будущей судьбе. 30 апреля 1898 г. он освобождается от приходского служения. В период настоятельства он был награжден Народным болгарским орденом «За гражданские заслуги» с наперсным крестом, болгарским орденом Святого Александра со звездою и греческим орденом Христа Спасителя II степени³⁸.

Что же полагал в основу своей духовной жизни о. Леонид в эти первые пять лет священнического служения, исполненные дотоле неизвестными ему пастырскими трудностями? Очень выразительно о преобладавшем тогда в его душе умонастроении он высказался в одной из проповедей, произнесенных им в это время в приходском храме. «В древности люди всему предпочитали молитву, и святые отцы при свидании всегда спрашивали друг друга о том, как идет или действует молитва? Действие молитвы было у них признаком духовной жизни... Действительно, молитва есть мать и глава всех добродетелей, ибо заимствует их из источника всех благ – Бога, с Которым молящийся пребывает в общении... Только молитвой можно дойти до Всемогущего Бога, ибо она есть путь к Нему»³⁹.

Эта нарочитая обращенность к молитвенной жизни неотвратимо влекла о. Леонида в стены монастыря.