Глава 12. Жизнь пастыря в современном мире

Самим своим присутствием в повседневной жизни пастырь призван оздоровлять, просвещать и преображать ее молитвой, примером личной духовной жизни, кристальной нравственной чистотой, благородством сердца, любовью к людям, а также быть носителем высших достижений национальной культуры своего народа и мировой христианской культуры.

Помимо глубокого богословского образования пастырь может быть знаком с основными достижениями классической и современной светской культуры: литературы, изобразительного искусства, музыки, театра, кино; осведомлен в главных направлениях философии, знать основные факты мировой истории, в особенности истории своей Родины. Живя в провинции, но имея возможность приезжать время от времени в столицы и крупные культурные центры, священник может посещать известнейшие музеи нашей страны (Эрмитаж, Русский музей, Третьяковская галерея, Музей древнерусского искусства им. А. Рублева, Музей изобразительных искусств им. A. С. Пушкина, музеи Московского Кремля, киевские и ленинградские музеи-заповедники), слушать симфонические и инструментальные концерты классической музыки, оперы. Все эти знания, осведомленность в истории литературы и искусства могут быть полезны пастырю для лучшего понимания интересов и запросов отдельных членов его паствы в области культуры, руководства или исправления вкуса, облагораживания нравственного облика. Для того, чтобы иметь возможность оказывать такое влияние, пастырь не должен ограждать себя непроницаемой стеной от научных и культурных интересов мирян, но, напротив, уметь вникать, понимать и выражать христианское суждение по конкретным вопросам. Разумеется, возникает вопрос: в какой мере это доступно и позволительно священнослужителю? Что должно быть здесь мерилом истины?

Евангельский дух противоположен духу аскетического ригоризма. Сам Спаситель посещал брачный пир, вечерние трапезы простых людей, нигде не обличая здорового веселья, радости созерцания тварной красоты, стремления к познанию тайн Творения. С другой стороны, Евангелие ясно свидетельствует, что мир лежит во зле, что грех проникает всюду и им отравлены все душевные и плотские устремления человека, а, следовательно, необходимо блюсти себя, стараясь не обращаться к делам тьмы. Обращаясь к церковным канонам и писаниям отцов Церкви, мы встречаем среди них прямые запреты христианам участвовать в театральных представлениях не только в качестве актера, но и в роли зрителя; при расширенном толковании этих мест Священного Предания под запрещение должно попасть все светское искусство: литература, музыка и живопись. Однако правомерен ли такой подход? Каноны, принятые всей полнотой Церкви, тем не менее отражают не только духовную высоту того времени, но и определенные исторические условия, проявившиеся в культурной среде ранней эпохи христианства.

Римский театр II–IV веков, а позднее народные празднества и зрелища византийского средневековья были полны грубых, эротических сцен; в них жили еще отзвуки языческих мистерий и дионисийских оргий. Конечно, такого рода зрелища не могли способствовать облагораживанию нравов и противопоставлялись христианскому благочестию. Но со временем Церковь христианизировала массовые народные зрелища, введя в них библейские сюжеты, которые разыгрывались непосредственно в храмах или на соборных площадях: «Три отрока в пещи огненной», «Возвращение блудного сына», «Вход в Иерусалим». Последний сюжет ежегодно разыгрывался в Москве в Вербное Воскресение вплоть до царствования Петра I. При этом Христа, въезжающего «на осляти» в святой град, изображал сам Патриарх, а царь смиренно шел пешком, держа под уздцы его коня. В целом Церковь терпимо и даже одобрительно относилась к театрализованным зрелищам, если они не содержали кощунственных или грубо чувственных сцен.

Конечно, и в наше время часть пьес театрального репертуара или кинофильмов вряд ли принесет пользу христианину; но наряду с ними на наших театральных подмостках или на киноэкране можно увидеть шедевры классического наследия мировой драматургии, принадлежащее перу таких авторов, как В. Шекспир, Ф. Шиллер, A. С. Пушкин, A. К. Толстой, А. П. Чехов, A. Н. Островский. Никому не придет в голову «ставить на одну доску» классическую оперу, балет, симфонические концерты с играми гладиаторов, вакхическими плясками и оргиастическим беснованием языческого искусства ранних веков христианства, когда Церковью были приняты соответствующие каноны.

Зрелище, которое посещает священник, не должно унижать его сана, его христианского достоинства, противоречить христианской морали, вводить в соблазн окружающих. Нельзя, оправдываясь досугом, снижать требования к себе, к своему духовному строю, молитвенности; именно духовный опыт пастыря порождает чувство меры и вкус в развлечениях во время заслуженного отдыха, оберегает священнослужителя от крайностей в его мирских увлечениях.

Получая эстетическое наслаждение от произведений искусства, не следует забывать, что всякое наслаждение вызывает рост самолюбования, личностного самовыделения, «самости», и чем острее наслаждение, тем глубже этот разрыв со всеобщей гармонией. «Не сотвори себе кумира», – заповедал нам Господь; разумеется, этот запрет относится и к идолам душевной, эмоциональной, эстетической сферы жизни. Эстетическое чувство так похоже на религиозное, что здесь легко ошибиться, подменив духовное переживание чувственным. Заметив в себе «страстное» отношение даже к гениальному произведению, созданному человеческими руками, умом, талантом, надо внимательно разобраться в своих чувствах, опасаясь нарушить внутренний духовный строй, оставаясь при этом до конца правдивым в самооценке. Пережитое наслаждение вызывает острую потребность в повторении и воспроизведении этого состояния, тем самым толкая человека на путь самоуслаждения, самолюбия, к разложению духовной гармонии, а отсюда прямой путь к самозамыканию в гордыни, к духовной гибели.

Чувство такта и уместности подскажет священнику в каждом конкретном случае, какую ему выбрать одежду. Не существует никаких канонических предписаний и гражданских законов о покрое одежды священнослужителей, есть лишь историческая традиция. Смысл этой традиции в том, что одежда не случайно отличает священнослужителей от других людей. Нравственные качества пастыря должны проявляться не только во внутреннем состоянии души, но и в его внешнем виде как во время храмового богослужения и в его собственном доме, так и на улице и в домах его прихожан, куда его приглашают для совершения церковных Таинств над больными и немощными. Особая одежда священника призвана удерживать его от поступков, жестов, слов, унижающих его иерейское достоинство, несовместимых с его саном. Уже своим одеянием священник призван исповедовать Христа, являть полнейшее смирение Его воле и преданность Ему. Сам покрой рясы уже зовет к степенности, скромности, строгости, целомудрию. Ряса скрывает все природные недостатки тела, как, например, чрезмерную полноту, которой, к сожалению, часто страдают православные священники из-за неправильного режима питания. Еще в XIX веке в целях большего удобства при поездках священнослужителей на транспорте, а также для заграничных священников, живущих в неправославной среде, было дозволено во внебогослужебное время, вне храма носить светскую одежду. Таким образом канонического запрета на ношение светской одежды не существует; имеется даже формальное разрешение в уместных случаях ею пользоваться (когда в поездках по личным делам или на отдыхе священнику приходится, например, переносить багаж, нести большие свертки или сумки с покупками, вряд ли уместно быть в рясе, так как это может вызвать насмешку, оскорбительную реплику по его адресу). Светский костюм и верхняя одежда священнослужителя должны быть всегда чисты и отглажены. Не следует гнаться за модой и носить на людях одежду броскую, кричащих цветов или фасонов (джинсы, трикотажные облегающие костюмы, спортивные майки, шорты и т. п.). Все эти одежды могут оскорбить чувства верующих, вызвать насмешки и порицания.

Само собой разумеется, что священник не должен быть пристрастен к табаку и алкогольным напиткам. В случае же опьянения священник ни при каких обстоятельствах не должен появляться на людях, а тем более в храме. Лучше отменить службу и остаться дома, а затем покаяться в этом архиерею и понести заслуженное наказание, чем в непотребном виде кощунственно совершать богослужение.

Жена священника должна придерживаться тех же правил скромности в одежде и поведении. Роскошные, сшитые по последней моде платья, ювелирные украшения и употребление декоративной косметики не вызовут к ней доверия и уважения рядовых верующих, но такое же отталкивающее впечатление вызовут неопрятность, вульгарные манеры, невежливость и неприветливость.

Дом священника, который посещают его прихожане, должен быть образцом христианского быта. Именно домашняя жизнь священника более всего отражает уровень его духовной жизни, искренность его проповедей. Потому так шокирует и смущает прихожан роскошь и излишества в его жилище, свидетельствующие о духе стяжательства и пристрастии к благам земным, а не небесным. Дорогая мебель, изобилие украшений, это признаки мещанского бездуховного прозябания, а не самоотверженной пастырской жизни. Конечно, священник обязан обеспечить семью всем необходимым для нормальной, по нынешним представлениям, жизни, но это не может быть его основной задачей хотя бы потому, что жизненные стандарты и потребности постоянно растут и стремление их удовлетворить порабощает душу, делает ее неспособной к восприятию единого на потребу духа Истины.

Есть формула личной жизни, равно применимая к мирянину и священнослужителю: «Живи так, как если бы ты должен умереть сегодня, и одновременно так, как если бы ты был бессмертен... Работай так, как будто история никогда не кончится, и в то же время так, как если бы она кончалась сегодня».

Бесконечность, бессмертие определяют здесь содержание жизни и работы, не ограниченной никакими перспективами времени. Смерть, эсхатология определяют духовную установку: сознание относительности, хрупкости, тленности всякого человеческого дела и жажду абсолютного совершенства, не утоляемую культурой.