Графу А. П. Толстому от 25 марта 1861 г.²⁴⁴

Давно вы писали мне, что «определение меня к новой должности требует особого соображения, дабы эта новая должность не отнимала у меня удобства заняться окончательно изданием в свет всех моих трудов. Такое издание, как дело великой важности для православной церкви, не должно теряться из виду при будущем назначении моем».

Долго ожидал я этого соображения, но напрасно. Открывалось много мест и в числе их место ректора С.-Петербургской духовной академии, которое я мог бы занять предпочтительно перед другими и на котором мог бы трудиться для церкви и науки полезнее других. Но, как видно, не пришла череда заботливости о мне, или я забыт был, потому что не числюсь в печатном списке архимандритов.

А может быть и затруднительно устроить мой быт? Предполагаю затруднения, но ищу и выхода из темного лабиринта. К счастью, у меня есть нить, и она выведет меня на маленький простор.

Пока не пришел час призвания меня к высшему служению в нашей церкви, я могу жить в Одессе и приготовлять издание ученых трудов моих и всех, приобретенных мною на Востоке, новых и богатых материалов для науки. Там моя библиотека. Там можно найти греков, способных переписывать эти материалы для печати. Там и климат хорош. Правда, нет для меня ни келлий в Успенском монастыре, отдаленном от сего города, ни помещения в архиерейском доме, очень холодном и тесном. Но такому старцу, как я, можно дозволить жить и в городе. Тут и переписчики и рисовальщики будут у меня под рукой. А так как в Одессе очень дороги квартиры и дрова, следовательно, не дешевы и сотрудники в моем деле, то неизбежно увеличить мой оклад (1000 р.), получаемый из духовно-учебных капиталов св. синода. Я испрашиваю прибавки 2000 рублей ежегодно на наем квартиры с отоплением и на плату переписчикам и рисовальщикам до окончания моих ученых занятий. Эта сумма не мала. Но можно ли пожалеть ее для издания тех материалов, которых ожидают от меня все ученые в Европе? Не лучше ли подорожить славой русского духовенства?

Но если по каким-либо особенным причинам будет признано за нужное вызвать меня на жительство в С.-Петербург, в таком случае св. синод да благоволит, во-первых, предписать священноархимандриту тамошней лавры отвести мне те самые кельи с южной стороны соборного храма, в коих я жил перед выездом за границу, с прибавкой трех смежных покоев для моей библиотеки и для переписчиков и рисовальщиков, во-вторых, прибавить к вышеупомянутому окладу моему 1.300 руб. ежегодно на содержание с отоплением и на приготовление изданий; в-третьих, назначить мне на подъем библиотеки моей из Одессы и на путевые издержки мои до С.-Петербурга 1.200 рублей.

В заключение покорнейше прошу ваше сиятельство решить это дело как можно скорее и уведомить меня о решении его. Ибо сроки пребывания моего на Востоке кончились. Занятий для меня здесь уже нет. Почти весь Восток во мне.

P. S. Ежели и это дело сверх чаяния моего будет отринуто начальством, то я приду к последнему заключению, что меня, неизвестно за что, гонят с лица русской земли, и, воспользовавшись единственным правом, какое дает мне Евангелие, правом отрясти прах от ног моих, буду искать защиты моей невинности в священном синоде вселенского патриарха нашего пред лицом всей Европы.

Возвышение этого права на степень долга отлагается мною только до первых дней мая.

А далее? Меня ожидает или слава мученика, или торжество вселенского оправдания.

Поймите эту дилемму и подумайте об ответственности за невинного человека Божия и невинного человека народного и жреца науки, об ответственности пред Государем, отечеством и нашей церковью, пред всем Востоком и пред всей Европой.

Этот человек, давно презревший все удовольствия и почести мира и потому несокрушимый, этот человек, дышущий любовью к церкви, отечеству, престолу и науке, есть покорнейший слуга вашего сиятельства навсегда, или до 8 мая сего года, кафолический архимандрит Порфирий.