Архипастыри о Владыке Питириме

Митрополит Минский и Слуцкий

Филарет

В 1953 году я начал учиться в Московской духовной семинарии. Нашим классным руководителем был назначен диакон Константин Нечаев, будущий митрополит Питирим. И эти отношения учителя и ученика между нами сохранились, можно сказать, до конца его жизни. Последняя наша беседа состоялась в Дивееве, на юбилее преподобного Серафима.

Владыка Питирим вел меня через всю мою сознательную жизнь, начиная с первого класса семинарии, а потом, продолжая свое попечительство надо мной в академии, привел к монашеству.

Однажды Владыка Питирим, возвратившись от старца Севастиана, которого я не знал лично, передал мне, тогда студенту второго курса академии, спелую грушу и спросил: «Ты понял знак, который прислал тебе старец?» Я сказал: «Понял, благословите». И через некоторое время я перешел на жительство из академии в монастырь.

Еще одна ниточка уходит глубже, в 1943 год. В тот год я должен был идти в первый класс, и в день Успения Божией Матери мама привела меня в храм Иоанна Воина, что на Якиманке, чтобы получить благословение от настоятеля отца Александра Воскресенского, который, как я узнал позднее, был духовником Владыки Питирима. Вот такие у нас духовные связующие нити. По-моему, этого достаточно для того, чтобы охарактеризовать наши отношения с Владыкой и проиллюстрировать, что такое Промысл Божий, который ткется из таких тонких нитей. И спустя годы мы можем только вспоминать и сожалеть о том, сколько было возможностей сделать эти нити более прочными...

Владыка был коренным москвичом и, конечно, прекрасно знал Москву. Я тоже москвич, и у нас была договоренность, чтобы найти время и вместе проехать по святым местам Москвы. Потому что мне зачастую бывает стыдно перед людьми, которые, приезжая в Москву, очень хорошо ее изучают и знают, а я знаю плохо. И вот, у нас была такая договоренность с Владыкой, – а тогда храмов в Москве было чуть больше сорока и объехать их все было легко... (Теперь вы можете понять, какая красота, какой духовный сад расцвел в Москве, когда количество храмов так увеличилось!) Но, к сожалению, наша договоренность так и не осуществилась.

Помню, когда мы закончили первый класс семинарии, наш наставник устроил нам поездку в Москву всем классом. Мы тогда побывали в нескольких храмах и в том числе посетили Богоявленский собор. Служил протопресвитер Николай Колчицкий, и после полиелея мы все приложились к Евангелию, приложились к мощам и получили в благословение от отца Николая иконочку святителя Алексия, которая у меня хранится до сих пор. А потом мы поднялись на Воробьевы горы, и на фоне университета вот такая группа бурсаков во главе с Владыкой в белом макинтоше сфотографировалась. У меня есть эта фотография 1954 года.

Подражайте наставникам вашим, завещал нам апостол Павел (Евр.13:7), и мы стараемся запомнить этот образ благостного нашего архипастыря и подражать вере, жизни и делам дорогого Владыки.

Архиепископ Новосибирский и Бердский

Тихон

Я пришел в Издательство в 1976 году, и с митрополитом Питиримом меня связывают десять лет жизни. Во втором классе Московской Духовной семинарии протоиерей Борис Демушкин, мой зять, познакомил меня с отцом Иннокентием (тогда протоиереем Анатолием Просвирниным), а тот познакомил меня с Владыкой Питиримом и сказал, что хочет меня взять в богословский отдел «Журнала Московской Патриархии». На что Владыка Питирим ответил, что начнем с иподиаконства. В то время как раз шла смена иподиаконских поколений: те, которые были до нас, получили священнический сан, так что иподиаконами стали мы с Владимиром Ригиным (ныне протоиерей). И следующие десять лет мы были вместе около Владыки.

В пору моего иподиаконства я много ездил с Владыкой. Он очень любил служить в Волоколамске. Святейший Патриарх Пимен благословлял его служить вместо себя, когда уезжал в Троице-Сергиеву Лавру (на Троицу, на преподобного Сергия) и в другие моменты, когда сам не мог служить. Я прислуживал Владыке в Елоховском соборе и в других московских храмах. Хорошо помню свое первое участие в богослужении – тогда Владыка служил на Иверскую в храме Воскресения Христова в Сокольниках, у чудотворной Иверской иконы. Прихожане, везде и всегда принимавшие Владыку с большой любовью, особенно любили приходить на его богослужения в храм Воскресения словущего на Успенском Вражке – храм обычно был полон молящихся. Этот храм он считал своим кафедральным и вкладывал в его ремонт издательские деньги; так же Владыка относился и к храмам Волоколамского благочиния, возродив многие из них буквально из руин. И он мечтал, что когда-нибудь ему отдадут Иосифо-Волоцкий монастырь и можно будет возродить в нем монашескую жизнь, сделать его монастырем для ученого монашества, чтобы там можно было работать над церковными изданиями (об этом они мечтали вместе с отцом Иннокентием).

Когда Владыка проповедовал за богослужением, то это всегда был экспромт и слушать его было чрезвычайно интересно, потому что он всегда говорил по вдохновению. Помню такой случай: однажды на Акафисте мы не подали ему молитву, которую положено было читать, и Владыка тут же произнес молитву, составленную им экспромтом, – ему это было легко, так как он прекрасно знал богослужебные тексты. При этом Владыка говорил, что следует практике Святейшего Патриарха Алексия I, который также любил экспериментировать с Уставом. Он вообще во многом старался копировать Предстоятеля Церкви – и в манере поведения, и в общении с людьми, и даже в походке. Владыка считал, что Патриарх Алексий I как дворянин являл собой образец русского православного человека. Впрочем, от многих я слышал, что и сам Владыка является для них образцом православного архипастыря, и многие духовные люди мне говорили, что держатся того направления, которое идет от Владыки Питирима, видимо, зная, что он, в свою очередь, всегда придерживался наставлений преподобного Севастиана Карагандинского.

Что касается отношения к Владыке как преподавателю Московской Духовной академии, то следует сказать, что далеко не все студенты его понимали. Он преподавал у нас Новый Завет и подходил к нему, как исследователь: обращал наше особое внимание на разночтения в текстах, на подстрочный аппарат и т. д. Но многие студенты пришли в Академию только для того, чтобы получить сан священника, их такая глубина не интересовала и на его лекциях они скучали. Владыка же знал, как далеко продвинулся Запад в библеистике, какое значение там придается анализу разночтений в Священном Писании, и сам считал, что именно на таком сравнительном анализе студент может вырасти как богослов.

Вообще, Владыка все время пытался поднять уровень образования в Академии. Иногда он даже говорил на редакционных советах, что поскольку многие сотрудники Издательства или учатся, или преподают в Московской академии, то надо пытаться как-то повлиять в том отношении, чтобы там наконец началась какая-то перестройка в системе подготовки священнослужителей, что семинария действительно должна ориентироваться на подготовку священнослужителей, но в Академии следует готовить богословов-ученых.

И Владыка пытался что-то делать, но ему всегда катастрофически не хватало времени, потому что он часто бывал в зарубежных поездках, совершал богослужения, постоянно участвовал в различных общецерковных мероприятиях. На Академию у него почти не оставалось времени, приезжал он на занятия редко, всегда его кто-то замещал, не было у него времени и для более тесного общения со студентами. Но сам я с интересом посещал его лекции и по сей день считаю важным то, к чему он нас на них призывал: критически мыслить, сравнивать, анализировать – для студентов Академии все это очень важно. И то, что сейчас Академия перестраивается и превращается в такое учебное заведение, где готовятся ученые, богословы Русской Православной Церкви, – это было его мечтой, в осуществление которой вложен и его молитвенный труд.

Владыка был человеком энциклопедических знаний. Как он сам рассказывал, с Издательством его связало тоже иподиаконское дело: когда он был иподиаконом у Святейшего Патриарха Алексия I, то вместе с другими иподиаконами выпускал домашний журнал, который всегда читал Святейший; и Патриарх тогда уже заметил, что у Владыки (тогда у Кости Нечаева) хорошо получается – вот почему впоследствии и благословил его на должность главного редактора «Журнала Московской Патриархии». Будучи на этом послушании, Владыка старался поднять издательское дело на новый, более высокий уровень, и в этом весьма преуспел. Он был знаком со многими учеными людьми в Москве, часто посещал архивы и рукописные отделы библиотек, считая важным печатать что-то новое с рукописей, еще не известное, а не перепечатывать уже опубликованное. К работе с источниками он приучал и нас, молодых своих референтов, а потому архивы и библиотеки были излюбленным местом работы многих сотрудников Издательства.

Владыка очень любил фотографировать и всегда носил с собой фотоаппарат. Каждому новому сотруднику, приходящему в Издательство, он обязательно давал фотоаппарат. А когда мы во время богослужения начинали со всех сторон его фотографировать – не обращал на это внимания, отчего наши прихожанки говорили, что Владыка очень любит фотографироваться (не понимая, что таким образом он обучает нас, делая потом различные замечания о наших снимках).

Я считаю, что Владыка был образцом православного архипастыря, потому что он с детских лет окорм ля лея ныне канонизированным старцем Оптиной пустыни отцом Севастианом. Преподобный Севастиан скончался в Караганде. А в то лихолетье на Руси, когда закрывались храмы и монастыри, он из Козельска попал в город Козлов (Мичуринск), где жила семья будущего Владыки Питирима и служил его отец Владимир Нечаев. Уже с детских лет Костя Нечаев был знаком со старцем и, конечно, им воспитывался: старец приучал его к молитвенному деланию. О том, что Владыка Питирим был делателем молитвы Иисусовой, мне говорил и митрополит Зиновий (Мажуга) – старец, который жил в Тбилиси и скончался в 1985 году. Он очень любил Владыку и считал его опытным молитвенником. И сами мы замечали, что Владыка внутренне сосредоточен, имеет внутреннюю молитву, любит ее. Он и нам, своим молодым иподиаконам, пытался передать эту любовь и часто говорил с нами о важности Иисусовой молитвы. Но нам как-то трудно было окормляться у архиерея, ибо хотя мы постоянно находились около Владыки, но не были его духовными чадами: ведь мы учились в Московской академии и нашими духовниками были монастырские старцы.

Я помню, что когда в 1986 году мы издавали «Канонник», у нас оставалось еще в запасе несколько страниц и зашел разговор о том, чем бы их заполнить. Тогда Владыка Питирим принес из своей библиотеки книгу «Уставы» знаменитых монастырей по чтению сотниц Иисусовой молитвы. И эти уставы иноческого келейного правила мы как раз и опубликовали в приложении к «Канонику». Надо сказать, что до этого я не только ни у кого не видел такой книги, но даже не слышал о ее существовании. Но он такую книгу имел, у него вообще была хорошая библиотека и дома, и в Издательстве.

В библиотеке Издательства хранилось много интересных рукописей: ведь тем людям, которые оставляли какие-то воспоминания о церковной жизни, о положении Церкви в Советском Союзе, о своем жизненном пути, связанном с Церковью, – просто некуда было их нести: других церковных издательств тогда не было и все это попадало к нам и хранилось в Издательском отделе. Помимо этого, в нашей библиотеке было собрано множество ценных и интересных книг, в основном – материалы по издательскому делу, различные словари, энциклопедии. Все это очень помогало нам в работе: любую справку можно было найти, не выходя из помещения Издательства.

Владыка старался окружать вниманием и заботой свои молодые церковные кадры, вырастить из них настоящих церковных журналистов. В Издательство часто приезжали коллеги-иностранцы, он устраивал встречи с ними. Владыка входил во «Всемирную Ассоциацию христианских коммуникаторов» и «Экуменический круг по информации в Европе». Они часто устраивали различные мероприятия, на которые он выезжал за границу и брал с собой кого-нибудь из сотрудников. Потом Владыка приглашал их в Издательство и тоже с ними были встречи, беседы. Темами таких бесед в то время были защита мира во всем мире, экуменические контакты и, конечно, христианская информация в Европе и мире. Для нас было очень важным изучение новых средств массовой коммуникации, новых масс-медиа, которые уже вовсю применялись на Западе, – в СССР ничего этого тогда не было, но Владыка старался не отставать от жизни.

Кое-что (например, прекрасные фотоальбомы) он издавал за границей, используя хорошие зарубежные полиграфические базы – все это отнимало много времени и сил и также требовало частых поездок за рубеж. Ему очень нравилась заграница – я думаю, потому, что он любил порядок, любил, чтобы все делалось на высшем уровне. К сожалению, у нас в то время добиться этого было невозможно, а Владыка постоянно старался подтягивать свое Издательство к европейскому уровню.

Всем, что происходило в Издательстве, Владыка живо интересовался. В частности, он следил не только за правильным ходом производственных дел, но и за бытом своих сотрудников, всегда утверждая, что работа и жизнь – это одно и то же. Старайтесь, говорил нам Владыка, чтобы вам было на работе комфортно; некоторые проводят разделение: вот это – моя работа, здесь я зарабатываю деньги, а это – моя жизнь; но такое разделение неправильное, потому что человек раздваивается и ни здесь, ни там не получает удовлетворения; и поскольку большую часть жизни мы проводим на работе, отдавая ей очень много времени, то и быт с этой стороны, рабочая обстановка должны помогать человеку не только трудиться, но и жить.

И чтобы сделать эту жизнь интереснее, он перенимал опыт дипломатов – в дипломатических кругах бывают такие дни недели, когда все работающие за границей сотрудники посольства собираются вместе и устраивают какое-то общее мероприятие – концертный или литературный вечер, показ фильма и т. д. Такой день был и у нас – в среду мы на час раньше заканчивали работу и в 16 часов собирались в конференц-зале. Как правило, зал всегда был полон, ведь все это происходило в рабочее время. На таких вечерах некоторые из наших сотрудников рассказывали о своих поездках (помню свое выступление с показом слайд-фильма после поездки в Данию). Владыка часто приглашал на них интересных людей, устраивались концерты, пел хор храма Воскресения словущего на Успенском Вражке, который фактически был музыкальной редакцией Издательства (приход храма не мог их содержать, поэтому они получали деньги в Издательстве, здесь же проходили спевки, а иногда и концерты). Характерной чертой их выступлений был углубленный подход к творчеству того или иного церковного композитора. Например, если они занимались композитором А. А. Архангельским, то устраивали концерт только из его песнопений, стараясь полностью выявить все их характерные особенности. Потом они так же прорабатывали Д. С. Бортнянского, В. Н. Зиновьева и др.; для сотрудников это было чрезвычайно интересно. Более того, они изучали их жизнь, старались отыскивать могилы, где они похоронены. Так, я помню, удалось найти могилу композитора-священника Василия Зиновьева, привести в порядок уже заросшее мхом надгробие. А поскольку многие в этом хоре имели высшее музыкальное образование, то они могли также писать и публиковать в нашем Журнале статьи о тех самых композиторах, творчество которых изучали.

Если это был рождественский вечер или пасхальный утренник, то сотрудники приходили с детьми, для которых заказывались мультфильмы, приглашались Дед Мороз со Снегурочкой. Составлялся план таких вечеров чуть ли не на год вперед, и там все было расписано; всем этим занимались сами сотрудники, конечно, с подсказки и благословения Владыки.

Частыми были и паломничества по святым местам. Нанимался автобус, и все с удовольствием ездили в Иосифо-Волоцкий монастырь, во Владимир, в Суздаль. Это также сплачивало коллектив, а ведь среди нас всегда было много людей одиноких, не имеющих семьи. Владыка обычно заранее созванивался с архиереем той епархии, в пределы которой мы направлялись, и это давало свои плоды; хорошо помню, как по-отечески нас принимал во Владимире Владыка Серапион: и подарки всем подарил, и сам во всех мероприятиях участвовал. Когда Владыка Питирим служил в Волоколамске, то мы приезжали туда даже с ночевкой, причем ехали в село Пески, в котором жила псаломщица Надежда Прохоровна (недавно она умерла); она нас радушно встречала – бывало, пойдем в лес, наберем грибов, она нам их нажарит. Старые сотрудники Издательства до сих пор вспоминают эти замечательные поездки, которые устраивал для нас Владыка Питирим, во время которых все мы чувствовали себя единой православной семьей. И когда я занимал должность Председателя Издательского Совета в 1995–2000 годах, то старался эту традицию продолжать.

Но мы и помногу работали, никто не считался со временем. Ведь в советское время в церковные структуры приходили энтузиасты, они знали, на что шли, им хотелось помочь Церкви и они полностью отдавали себя работе. Владыка старался замечать тех, кто хорошо трудился, как-то их поощрять и продвигать. Как руководитель он был строгим и взыскательным, так что не только ему приходилось терпеть нас, но и нам приходилось смиряться и терпеть. Но мы видели, что Владыка по своим знаниям намного выше всех нас, и очень его уважали. Он всегда говорил: не стесняйтесь обращаться ко мне, потому что у меня большой опыт и я знаю ответы на многие вопросы. И действительно, когда приходилось готовиться к каким-то докладам в Московской Духовной академии, к каким-то выступлениям на вечерах, посвященных памяти святых, то он мог сходу, не пользуясь никакой литературой, сообщить множество сведений практически на любую тему. И, конечно, он прекрасно знал особенности духовной жизни Православной Церкви, поскольку сам воспитывался старцем. Он хорошо знал, как надо молиться, что надо читать, и это, я думаю, помогало ему правильно вести и церковное издательское дело.

Прежде всего Владыка был главным редактором «Журнала Московской Патриархии», каждый номер которого он прочитывал и редактировал. Но когда у него не было времени, он говорил: я прочитал этот номер «по диагонали». Но так как он был редактором высокого класса, то сразу замечал, сырой это материал или нет... Действительно, опытному человеку не надо прочитывать каждое слово, по ходу текста он сразу видит, какие у него есть недостатки.

В то время идеологию Журнала контролировал Совет по делам религий, и положено было каждый номер возить туда на утверждение. Часто они вычеркивали то одно предложение, то целый абзац, где им что-то не нравилось. Помню, я написал в одной статье фразу о том, что Церковь указывает человеку верный путь и дает правильный идеал, – эти две строчки они у меня вычеркнули. Богослужебные книги они, как правило, не правили, а вот всякие предисловия к ним или журнальные тексты – тут они старались, чтобы не было никаких покушений на линию партии. Впрочем, и к этой своей работе они во многом относились формально. Так, когда мы делали «Настольную книгу священнослужителя», материал шел сотнями страниц и они, как правило, ничего не читали, полагаясь на нас, что мы сами следим, чтобы все было «нормально». И действительно, нам отнюдь не хотелось, чтобы был какой-то конфликт с государством, потому что от Совета по делам религий зависели все бумажные фонды.

Прерогативой Владыки было проведение редсоветов. Это случалось не очень часто, но на таких редсоветах всегда выслушивали всех. Обсуждались и стратегические вопросы, например, рубрики Журнала. Конечно, были и устоявшиеся рубрики, но Владыка всегда был готов ввести что-то новое, насколько это тогда было возможно. Но это было трудно, потому что, если уж что-то менять, то менять нужно было кардинально.

Иногда менялись люди. Владыка экспериментировал: пробовал ставить на какой-нибудь отдел одного человека, другого... Кстати, сотрудники, работающие в Журнале, занимались и изданием книг, так как специальной книжной редакции тогда не существовало; и кому-то поручали заниматься Требником, кому-то Псалтирью и т. д. – они готовили свои книжные издания в свободное от работы над Журналом время.

Владыка постоянно старался создавать новые направления в работе Издательства – у нас делали и кинофильмы, и слайд-фильмы, создавали фототеку. Для последней использовались работы своих фотографов, которых у нас было много; высококлассные фотографы нанимались и со стороны. Специально занимались и церковной музыкой, записью различных хоров.

Нас часто посылали ездить по епархиям для сбора материалов о церковной жизни. Мы снимали храмы, монастыри, богослужения архиереев, иконы в музеях и храмах, накапливался самый разнообразный материал. Что-то из этого шло в книги, что-то в Журнал. Многие материалы никуда не шли и просто откладывались – думаю, и до сих пор собрание фототеки включает в себя множество никогда не использованных фотографий, которые были сделаны во времена Владыки Питирима. Конечно, тогда были возможности оплачивать командировки, оплачивать работу хороших фотографов. Ведь все это стоило очень дорого – и пленка, и бумага, да и «Кодак» в то время не каждое издательство имело. У нас работали журналисты-фотокорреспонденты из ТАСС и АПН, многие люди, лица которых мы потом видели на экранах телевизоров, прошли через наше Издательство. В то время те, которые не хотели работать на советскую пропаганду, шли в церковные структуры и попадали или в ОВЦС, или в Издательский отдел (тогда в Русской Церкви только и были эти два отдела). Многие из светских журналистов и ученых в той или иной форме работали в нашем Издательстве – здесь они зарабатывали какие-то деньги и в то же время, имея настоящее образование, поднимали уровень Журнала. Конечно, им было труднее входить в церковную тематику, – обычно на это требовалось несколько лет, зато потом они давали для Журнала множество серьезных работ.

«Журнал Московской Патриархии» иногда упрекали, что он не очень интересен; но я думаю, что если бы на месте Владыки Питирима был другой человек, то многие наши проекты просто не осуществились бы. Потому что у него были налажены хорошие контакты со всеми, он умело подходил ко всем вопросам, а потому все-таки печатались и богослужебные книги, и «Богословские труды»; регулярно выходил и «Журнал Московской Патриархии». Но когда на Синоде с него требовали, чтобы было больше молитвословов и Евангелий, Владыка только улыбался и говорил: у нас ограниченные фонды по бумаге – сколько нам государство выделяет, столько мы и издаем. А выделяли тогда буквально крохи: 200 тонн бумаги на все религии Советского Союза, и надо было эти 200 тонн разделить по всем конфессиям и по всем религиям, так что Издательству оставалось немногое. Так, при каждом издании Библии – а это был все же особый случай – вопрос о выделении бумаги на печатание решался на очень высоком уровне и тиражи разрешались не очень большие. Себестоимость книг в советское время была невысокая – например, одна Библия обходилась что-то около рубля – в продаже, конечно, она была намного дороже, но Владыка старался, чтобы она продавалась не дороже 30 рублей (правда, храмы могли делать свою наценку).

Конечно, монопольное положение Издательства в экономическом отношении способствовало его процветанию. У нас были средства для того, чтобы содержать большое количество сотрудников. Поскольку я тоже занимался кадрами, то помню, что по списку у нас работало около 900 человек (хотя не все из них были оформлены в штат). Конечно, имелись большие проблемы с их профессиональной подготовкой – ведь в то время ни Академии, ни светские вузы не готовили ни церковных журналистов, ни церковных редакторов. Поэтому Владыка брал этот подвиг на себя и все старался из нас, простых семинаристов, из которых многие и пришли-то не для издательской карьеры, а чтобы стать священнослужителями, – сделать профессиональных работников.

Он приглашал к нам известных мастеров устного слова – помню, приходил чтец-декламатор Д. Н. Журавлев и читал нам лекции по основам ораторского искусства. Владыка приглашал известных писателей, которые занимались с нами литературным русским языком, потому что, к сожалению, у русских людей всегда самое слабое место – литературный язык. Приглашал и опытных светских фотографов и пишущих журналистов, которые с нами беседовали и учили, как надо обрабатывать тот или иной материал, как сделать его интересным. Словом, Владыка всячески старался подтянуть нас до соответствующего уровня в журналистике.

Поэтому скучать не приходилось, работа была всегда интересной, много работали в архивах, в первую очередь в архивах Санкт-Петербургской, Московской, Казанской, Киевской духовных академий, знакомились с рукописями как студентов, так и преподавателей. Интересного материала было очень много, мы отыскивали работы, которые не успели выйти в свет до революции, а после об этом не могло быть и речи. Мы их обрабатывали и давали и в «Богословские труды», и в «Журнал Московской Патриархии».

Владыка рос в большой семье, у него было много братьев и сестер и он, конечно, рассказывал о своем детстве, об отце. Помню, отец Иннокентий очень уважал маму Владыки Ольгу Васильевну – даже его исследования о святой княгине Ольге были как-то связаны с ней, поскольку она носила имя этой святой.¹ Интересно отметить, что у мамы митрополита было имя Ольга, у отца – Владимир, у самого Владыки светское имя – Константин, т. е. в этой семье все небесные покровители – благоверные князья и княгини, очень знаменитые, важные для православной Церкви люди.

По словам архимандрита Иннокентия, мама Владыки Питирима, когда его вынашивала, видела сон, и в нем ей явился Патриарх Тихон и вручил цветок лилии, сказав: береги этот цветок. И она так и подумала, что ее Костя будет особым человеком, что от нее, может, даже родится преемник Святейшего Патриарха Тихона. В целом этот сон, я думаю, был вещим, если учесть, каким важным для Церкви человеком стал ее сын: и скончался в сане митрополита, и как издатель сделал для Церкви очень многое, притом в те времена, когда сделать это было очень не просто. Ведь он три десятка лет возглавлял Издательство, а редакцию небольшого по объему Журнала преобразовал в современное громадное Издательство. И не его вина в том, что в конце 1994 года он был освобожден от своей должности, да и Издательский отдел прекратил свое существование. Полагаю, что этого потребовало время, поскольку в стране шли уже глубокие политические и экономические преобразования, требовались другие подходы и методы в осуществлении издательской деятельности. К тому же возможность выпускать церковную литературу обрели и другие издательства, поэтому острой необходимости в большом церковном издательстве уже не было. Были, вероятно, и другие причины, но как бы то ни было, что случилось – то случилось.

Владыка Питирим дружил с очень многими интересными людьми: так, в Издательстве можно было увидеть и академика Б. В. Раушенбаха, и академика Д. С. Лихачева – они были его друзьями, бывали у него на богослужениях, беседовали с ним на различные темы – и богословствовали, и философствовали. Как-то Дмитрий Сергеевич пришел в Издательство в день памяти его мамы, и Владыка Питирим в домовом храме Издательского отдела во имя преподобного Иосифа Волоцкого служил панихиду. Я часто бывал на службах с митрополитом – и в качестве иподиакона, и в качестве иерея, но другого такого богослужения я не помню: в храме ощущалась какая-то особая атмосфера, как в воздухе перед грозой – это была атмосфера духовности, поскольку и сам академик Лихачев был человеком высокой духовности, и, конечно, духовным человеком был Владыка Питирим. То было незабываемое богослужение.

Какая-то информация доходила до нас и о том, о чем Владыка беседовал с академиком Раушенбахом. Как правило, они обсуждали научные вопросы, например, можно ли на иконах изображать облака. Раушенбах доказывал, что нельзя, поскольку облака – это атмосферное явление. А Владыка Питирим возражал, что облака на иконах – это не те облака, которые мы видим на небе и из которых идет дождь, – это совершенно другие облака, о них говорится в Священном Писании и они всегда связаны с какими-то Божественными явлениями, с проявлением Божественной энергии.

Вообще я думаю, что многие ученые, приходившие к Владыке и беседовавшие с ним, укрепляли свою веру; после таких бесед и своих встреч с ним они считали себя его духовными детьми. И многие начинали сотрудничать с нами: конечно, они не могли печатать статьи под своими настоящими именами, приходилось использовать псевдонимы, но это были очень интересные статьи, особенно на исторические темы – они имели высокий научный уровень.

Владыка Питирим хорошо знал и любил старцев, которые еще оставались в СССР, несмотря на все гонения. Он поддерживал с ними отношения с неизменной внимательностью, всегда относился к ним бережно, с любовью. И я помню, как во время какого-то официального визита в Грузинскую Православную Церковь, в котором он участвовал и днем был очень занят, он даже ночью специально поехал, чтобы встретиться с Владыкой Зиновием, побывать у него в келье, взять благословение. Он много раз бывал в Караганде, где после ссылки остался жить преподобный Севастиан, брал с собой и отца Иннокентия. И я видел фотографии, где они оба сидят за столом рядом со старцем. Я думаю, что и весь жизненный путь отца Иннокентия определился влиянием и воспитанием Владыки Питирима, – и то, что он из простого семинариста стал богословом и церковным ученым, и то, что он тоже любил старцев, любил молитву, стремился к этой молитве и старался воплотить в своей жизни высшие достижения Православия – традицию исихазма. А ведь традиция эта включает в себя настоящий молитвенный подвиг –не просто некое посильное дело, а именно серьезный и тяжелый труд.

Но Владыка Питирим, как и архимандрит Иннокентий, был беззаветным тружеником, он трудился, не считаясь ни со временем, ни со своим здоровьем. К тому же он приучал и нас, однако не все это понимали и принимали, некоторые даже роптали, что из нас делают каких-то роботов, которые обязаны работать день и ночь. Но тот, кто полюбил издательское дело, а тем более дело издания богослужебных и богословских текстов, – тот понимает, какую великую пользу он приносит не только другим, но и самому себе, так что он уже не нуждается в принуждении, напротив, у него появляется желание потрудиться для Церкви, появляется любовь к своей профессии. Ведь работая в церковном издательстве, он получает большую пользу и для своей души.

У Владыки Питирима была дача в Подмосковье, иногда он там бывал, летом там жили его сестры (одна из них была инвалидом-колясочницей), и мы как помощники Владыки помогали им. Кстати, они всегда были дома на телефоне и фактически выполняли секретарские обязанности: при необходимости им можно было позвонить в любое время дня и ночи, и если Владыки нет, сестры всегда примут телефонограмму, все обстоятельно запишут и обязательно передадут Владыке. Часто и он, если не мог до кого-нибудь дозвониться, звонил домой, а уже его сестры разыскивали нас и передавали задание, которое давал Владыка.

Отношения с другими архиереями складывались у Владыки по-разному: с некоторыми архиереями он дружил, был с ними единомыслен, часто общался. Но были и такие, которые не считали его своим, быть может, в силу различий в характерах. Ведь дружба невозможна без взаимности: человек ищет в друге свое продолжение, и то, что, наверное, хотел бы видеть в себе – находит в друге своем; как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься. Поэтому с теми, с которыми он получал какую-то пользу, он поддерживал отношения. Были архиереи, отношения с которыми у него были чисто официальными. Но так ведь и в жизни у каждого человека: каждый сам себе выбирает, с кем ему идти по жизни, – и те, кто подходят, с теми он общается больше, с другими же отношения только по необходимости, по работе, по послушанию.

К Патриархам он относился очень уважительно и всегда, когда собирался ехать на доклад в Чистый переулок, очень напрягался, сосредотачивался – чувствовалось, что он весь уже там. Если в этот момент станешь задавать ему какой-то вопрос, он рассеянно говорил: потом, потом; он весь как-то концентрировался, собирался, хотя особых промашек у него никогда не было. Он старался показать Предстоятелю Церкви каждое свое новое издание, брать благословение на новый издательский план – и это было в порядке вещей, так было заведено.

Первоначально мы работали в Успенском храме Новодевичьего монастыря. Сотрудников у нас было много, а потому подсобные помещения храма были разделены буквально на клетушки (размером два с половиной на два с половиной метра), в которых сидело по несколько сотрудников. Было очень тесно, неудобно, но зато там были очень хорошие подвальные помещения – это было хорошо и для книжного склада, и для экспедиции. Взять, например, издания богослужебных книг: быстро продать их нельзя, поэтому их печатали и складывали там же, в подвале; потихоньку эти издания расходились – как для нужд Русской Православной Церкви, так и за границу, для Патриарших приходов за рубежом, православные храмы которых вели богослужения на церковнославянском языке.

Но хотя начало Издательства было положено в Новодевичьем монастыре, расширение издательского дела требовало новых помещений. Владыка все время искал такие помещения и наконец добился, чтобы ему передали несколько зданий на Погодинской улице, некогда принадлежавших Новодевичьему монастырю. Под одно из них (одноэтажное) был подведен новый фундамент, на котором и возвели несколько этажей; был такой церковный строитель И. И. Макаров, который ранее занимался строительными работами в Пюхтицком монастыре – он и руководил строительством. В результате сотрудники получили очень хорошие помещения, где уже можно было не только выпускать журнал, но подготавливать и другие издания. Появилось сразу несколько новых редакций, которые занялись разными издательскими направлениями. Сотрудники для них были уже подготовлены. Вообще, начало 1990-х годов – это время наивысшего расцвета Издательства, его золотой век. Ну и как всякий золотой век – длился он недолго, потому что уже начиналась перестройка... Сам я ушел из Издательства в 1986 году, получив на это благословение Владыки Зиновия. Конечно, Владыка Питирим воспринял это тяжело, он вообще очень огорчался, когда уходил кто-то из Издательства. Но остальные сотрудники еще работали, и работа шла полным ходом...

Когда в 1991 году меня рукоположили во епископа Новосибирского, Владыка был первым, от кого я получил поздравительную телеграмму. И оказывается, что он задолго до этого говорил сотрудникам: когда рукоположат отца Тихона, мы первые должны послать ему в Новосибирск поздравительную телеграмму, потому что он наш первый архиерей из Издательства.

И потом, когда меня назначили в Издательство в 1995 году, он первый позвонил и сказал, что хочет приехать. Приехал, мы с ним около часа проговорили. Кое-что он рассказал, как уходил. Кое-что попросил, какие-то свои личные вещи, которые накопились за 30 лет и которые сразу не увезешь.

После 1995 года, когда он уже был не у дел, а только иногда служил и выполнял отдельные поручения Святейшего Патриарха, мы также порой пересекались. Это бывало, например, на патриарших богослужениях. Обычно мы, сослужащие архиереи, приезжаем за час до Патриарха, сидим в алтаре и в ожидании Святейшего беседуем. Иногда мне выпадало сидеть рядом с ним и перемолвиться несколькими фразами: он спрашивал, как дела, я что-то рассказывал ему. На одной из таких бесед я сказал ему: Владыка, помните, как Вы обижались на нас, иподиаконов: мол, с вами говоришь, а всё будто в песок уходит – никакого отклика, никакой реакции; но ведь, Владыка, все это проявляется не сразу... вот, скажем, семя бросишь в землю – и ему нужно какое-то время, чтобы прорасти. Так и с нами: все что Вы, Владыка, в свое время посеяли – надеюсь, когда-то прорастет. Вот, например, когда я выезжаю сейчас за границу, то неизменно следую некогда услышанным от Вас советам: старайтесь, чтобы у вас все всегда было под рукой, размещалось удобно; допустим, если вы берете фотокамеру, то чтобы был к ней удобный чехол; и такой же чехольчик к перочинному ножу; и чтобы сумка была с собой удобная и можно было в одно отделение документы положить, в другое очки – тогда и не будете искать по карманам, где что положили... Не знаю, утешали ли Владыку такие мои речи, но то, что даже таким мелочам жизни он старался нас научить, – это ведь тоже характеризует человека.

Встречались мы и на различных церковных и культурных мероприятиях (например, на праздновании 70-летнего юбилея выдающегося дирижера Евгения Светланова), и всегда общались нормально. Когда в 1998 году нас подкосил дефолт, я от разных людей слышал, что Владыка очень за нас переживал и спрашивал (хотя и не лично у меня, а у других), как идут наши дела. И как-то раз на какое-то мероприятие в Издательстве мы его пригласили, и он пришел; но когда по окончании мероприятия мы хотели пригласить его на чай, оказалось, что он исчез. Я спрашиваю: где же Владыка Питирим? А мне говорят: он ушел. Правда, перед этим зашел в картинную галерею каминного зала, посмотрел, увидел, что все картины на месте, и сказал: слава Богу...

Когда я пришел в Издательство, я старался восстановить всё – взаимоотношения, редакторскую работу, быт – именно в том виде, как было при нем. Потому что мне казалось и кажется сейчас, что тогда наш Отдел был эталоном того, каким должно быть церковное издательство. Конечно, возможности были уже не те, появилось и много новых проблем. Но я рад, что издательское дело в нашей Церкви живет, а его начало было положено Владыкой Питиримом.

Архиепископ Орехово-Зуевский

Алексий,

викарий Московской епархии, заведующий кафедрой теологии МИИТа

Размышляя о людях, подобных митрополиту Питириму, о тех, чей путь жизни уже исполнен, хочется, восхищаясь, с благоговением хранить молчание. Жизнь каждого человека сокровенна и всегда – тайна, особенно сокровенна жизнь человека духовного, и нам приоткрывается только видимая, внешняя ее часть. Опыт Церкви говорит, что Богу угодно, чтобы мы поминали наших наставников и не только поминали в молитвах, но и, взирая на кончину их жизни, подражали вере их (Евр.13:7). И в этом видится всепопечение Божие о нас и о тех наших братьях и сестрах, которым предстоит идти по жизни после нас и учиться дорожить духовными традициями и опытом других людей.

Мне хотелось бы это подчеркнуть, потому что наша память о Владыке необходима в первую очередь нам самим. Она должна нас созидать и, конечно, объединять. Нельзя ограничиваться только лишь констатацией множества присущих ему добрых качеств и перечислением его заслуг, выдающихся способностей и природных талантов, всесторонней образованности. Сам Владыка Питирим говорил: «Достоинство человека не в талантах, а прежде всего – в мере его ответственности». В нас должно появиться доброе желание духовно породниться с такими людьми, как Владыка, почувствовать в этом необходимость и пожелать вместить нечто, что было и есть общее и объединяющее всех подвижников веры, искренних служителей Церкви и Отечества.

Личность митрополита Питирима производила на людей почти полностью расцерковленного общества громадное впечатление.

Один человек мне сказал, что единственная встреча и беседа с Владыкой стала самым важным событием в его жизни. Отчего это могло произойти? – Оттого, что через Владыку Питирима люди соприкасались с живой глубокой православной церковной традицией, носителем которой он был. Это было открытие смысла жизни.

Высокопреосвященный митрополит Питирим был выдающийся иерарх, замечательный педагог, человек высокой культуры. Для многих он был и духовным отцом.

Мое знакомство с ним состоялось в 1972 году, когда я стал воспитанником Духовной семинарии. Сначала были только короткие встречи, когда, увидев Владыку, мы, студенты, бежали взять у него благословение. Затем, когда Владыка читал лекции, мы с большим вниманием и интересом слушали его слова о самых разных предметах: об иконе, о русской книжности, об издательской деятельности.

С 1975 года по рукоположении в диаконы мне посчастливилось служить с Владыкой в различных храмах – как московских, так и волоколамских.

Он мало говорил о том, как надо относиться к храму, богослужению, святым. Но он это показывал всем своим существом. Вообще надо сказать, что когда мы говорим о Владыке Питириме, мы ведь говорим не просто о хорошем человеке. Нечто особое отличало его от всех других людей. Он был иным, носителем иной жизни. Эта «инаковость» была зрима, чувствуема, вызывала трепет и нередко благоговейный страх; то была его духовность, внутреннее сердечное предстояние пред Богом, высота его невидимого для окружающих подвига делали его и внешне красивым.

Но, несмотря на высоту его служения, Владыка был прост и доступен. Для нас, студентов, это было очень важно: часто на ходу мы задавали ему различные вопросы, и он с любовью, с необычайной тактичностью, нередко с юмором, но всегда с большим уважением к вопрошающему на них отвечал. Владыка был очень деликатным человеком, и многие отмечали, что он никогда никого не убеждал, не уговаривал, не настаивал. При этом он говорил, что надо дать возможность действовать самому Богу, не мешать Ему человеческой волей, своим желанием. Для нас каждая встреча с Владыкой была событием, о котором говорили, часто вспоминали.

Владыка часто выезжал в зарубежные командировки по благословению наших Патриархов с различными миссиями и по делам издательства. Нас всегда поражало его благоговейное отношение к опыту других конфессий: католиков, протестантов. Но это ни в коем случае не значит, что Владыка не был принципиальным человеком. Я думаю, что это показатель очень высокой духовной культуры человека, который блестяще знал Православие и жил им. К нему с большим уважением относились и миряне, и церковнослужители, и богословы различных исповеданий. Он очень интересно рассказывал о своих поездках. Но при этом мы всегда отмечали, что при всём обилии этих впечатлений он с неизменной любовью относился к своему Отечеству, своей Церкви и нашему замечательному народу.

«Какое великое счастье – родиться на нашей земле», – говорил он.

Прошли годы. Многое изменилось в нашей жизни. И именно в это время, время больших перемен, митрополит Питирим, будучи исполнен высокого духовного опыта и имея огромный опыт преподавательской деятельности, пришел в родной для него институт (Московский государственный университет путей сообщения – МИИТ), откуда он начинал свой жизненный путь, пришел, чтобы заинтересовать идеей создания кафедры теологии.

Принято считать, что духовный опыт – привилегия, дарованная некоторым избранным. Остальным же приходится довольствоваться (в силу якобы объективных причин) только возможностью его изучать. Отчасти это верно, пока утверждающие так сами стремятся к духовному опыту по своим силам, сверяясь с опытом преуспевших. Но если этого не происходит, то возникает незаметная, но очень опасная ошибка. Незаметно происходит подмена того, ради чего мы трудимся, самим трудом. И тогда мы перестаем жить, а начинаем изучать жизнь. Для нас же, православных христиан, свойственно не отделять конечную цель жизни от самой жизни и от путей, по которым она нас ведет. Другими словами, православное сознание не мыслит отдельно теорию от практики, обучение от опыта, богословие от аскетики, науку от доброго практического применения ее достижений. Восточное предание никогда не проводило резкого различия между практической жизнью христианина и догматическим учением. Более того, никогда оно не разделяло духовного и материального, а лишь определяло всему свое должное место.

Мне хотелось бы, чтобы мы задумались, обращаясь к памяти дорогого нашим сердцам Владыки Питирима, не только о том, как он жил и чего достиг в своей жизни, что, конечно же, чрезвычайно важно. Мне хотелось бы, чтобы мы задумались о том, ради чего он прожил свою жизнь. Только тогда память о Владыке может быть по-настоящему полезной для нас, принесет нам пользу реальную, обогатит нас духовно.

В дорогих нам людях, в тех, кого мы любим, нам всё дорого и нет ничего несущественного и маловажного, нет мелочей. Это происходит потому, что мы любим. Жизнь становится житием, когда она исполнена любовью. И поэтому говорить о единении в любви без общих целей в жизни нельзя, так же, как невозможно достигать понимания вне любви, вне этой общей жизни, имея разный взгляд на конечную ее цель.

Нас могут поражать отдельные черты и качества в человеке, мы можем восхищаться теми или иными его достижениями и подвигами. Но сколько бы мы ни углублялись в отдельно взятые подобного рода частности, нам невозможно по-настоящему узнать человека без глубокого осмысления его жизненной мотивации и, значит, без того, чтобы разделить с ним жизнь и быть с ним в единстве.

Возвращаясь снова и снова к памяти митрополита Питирима, хочется сказать, что всё, что он делал в своей жизни, осмыслялось и направлялось им к главной и единственной цели – той, что объединяет всех святых, всех праведников и подвижников и должна объединять всех христиан, и нас с вами в том числе. Владыка никогда не разделял в своей жизни духовное любомудрие и науку, духовное благочестие и быт, отношения деловые и личные, вообще личное и общественное. Все эти понятия и ещё многие для него, были скорее условными, а реально живым было то, что можно назвать жизнью во Христе, церковностью без всякого существенного разделения на отдельные сферы этой жизни, смысл которой – любовь к Богу и исполнение Его воли.

Воздавая честь святым и подвижникам нашей веры, мы тем самым прославляем Самого Бога. Они – плод Его дела на земле, Его слава на земле, исполнение Церкви – Тела Христова, как говорит апостол Павел. Поэтому, вспоминая митрополита Питирима, обращаясь к его личности, мы делаем это по любви к Самому Богу, если делаем правильно. И тогда воля Божия и единое с ней желание Владыки исполнятся. И совершится это ради нас с вами, ради нашей пользы, ради нашего спасения. Поэтому, как учат нас наши наставники, что бы мы ни делали в жизни, в любой области, надо стремиться к основной ее цели – возвращению себя в Отеческий Дом, не к временному, но к вечному и совершенному единению с Богом и в Боге друг с другом.

Воздавая славу Богу за Его милость через дарование нам в лице митрополита Питирима выдающегося наставника, будем стремиться прославлять Бога в каждом нашем слове. И во всём остальном в нашей жизни будем также учиться у Владыки, как учился и он у наставников своих, учился всю жизнь.

Митрополит Питирим жил по святоотеческой многовековой традиции и в традиции, жил ради одного: «Да святится Имя Твое, Боже!» и «Не нам, Господи, не нам, но Имени Твоему даждь славу!» Понять по-настоящему Владыку мы сможем, лишь имея в какой-то, пускай и в несравнимо малой мере, такой же мотив наших дел и жизненных устремлений. И тогда есть надежда, что встреча с нашим дорогим наставником реально произойдет и он будет с нами своей любовью и дарованной ему от Бога благодатью.

Епископ Венский и Австрийский

Иларион

Мое сознательное вхождение в жизнь Церкви произошло в конце 1970-х годов и связано с храмом Воскресения словущего на Успенском Вражке. Этот храм расположен в самом центре Москвы, в квартале, где проживает творческая интеллигенция: рядом находятся Дом композиторов и Дом художников, в нескольких минутах ходьбы – Консерватория. В советское время в храме можно было за богослужениями видеть певца Ивана Козловского, актеров Иннокентия Смоктуновского, Владимира Заманского, многих других известных деятелей искусства. Как и все московские церкви того времени, храм Воскресения словущего был переполнен молящимися в каждый воскресный и праздничный день, а в пасхальную ночь все примыкающие к нему улицы заполнялись народом, стоявшим с зажженными свечами.

В храме Воскресения словущего на протяжении четырех десятилетий служил митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим, одновременно занимая должность председателя Издательского отдела. Настоятелем тогда был протоиерей Леонид Ролдугин. В храме пел прекрасный хор, один из лучших в Москве. Но самые яркие воспоминания связаны с богослужениями, которые совершал Владыка Питирим, тогда архиепископ Волоколамский. В этих службах раскрывалась глубокая любовь Владыки к Богу и Церкви – любовь, которую он унаследовал от своего отца-священника, репрессированного в 1930 году, от своего духовного отца преподобного Севастиана Карагандинского, от своего наставника Святейшего Патриарха Алексия I. Люди, знавшие Патриарха, утверждали, что в своем служении Владыка Питирим – вольно или невольно – подражал ему. Но мы, представители молодого поколения, об этом не задумывались. Мы могли лишь восхищаться служением архиепископа – торжественным, величественным и в то же время глубоко молитвенным.

Однажды, когда мне было лет тринадцать, в канун Великой пятницы я был в храме Воскресения словущего. Читали Двенадцать Евангелий. Несмотря на продолжительность службы, усталость не чувствовалась – настолько ярко возникали в уме образы, связанные с последними днями земной жизни Спасителя. Евангелия читали поочередно архиерей и священники, все стояли с зажженными свечами. Вдруг по окончании последнего чтения Владыка Питирим обернулся ко мне – а я стоял возле кафедры, прямо за его спиной, – и протянул мне свою горящую свечу. Я не понял, зачем он это сделал и почему именно мне, незнакомому мальчику, а не кому-либо из своих иподиаконов отдал он эту высокую и тонкую архиерейскую свечу (которую я храню вот уже четверть века). Но что-то загорелось в моей душе от этой свечи, какой-то огонь зажегся в глубинах сердца. Может быть, именно тогда пробудилось во мне желание посвятить жизнь служению Церкви.

Когда мне исполнилось пятнадцать лет, я попросил отца Леонида Ролдугина взять меня в алтарь. Он согласился. С тех пор я начал регулярно прислуживать в алтаре и читать за богослужением. Поначалу Владыка Питирим разрешал мне участвовать в богослужениях только по будням, так как лицам, не достигшим восемнадцати лет, принимать участие в церковной службе в те годы запрещалось. Но вскоре Владыка закрыл глаза на этот запрет, и я стал ходить в алтарь на все службы, в том числе воскресные и праздничные. За архиерейскими службами я иподиаконствовал. В пасхальные и рождественские дни Владыка Питирим брал меня в свои архипастырские поездки в Волоколамск. И там он служил так же торжественно, как и в Москве.

Еще будучи учеником музыкальной школы, я по приглашению Владыки начал сотрудничать с Издательским отделом: печатал статьи по церковной музыке в «Журнале Московской Патриархии», занимался редактурой и корректурой литургических книг, в частности, некоторых томов богослужебной Минеи. Это сотрудничество продолжилось и во время моей учебы в Консерватории, и даже тогда, когда я служил в армии. Уходя на военную службу, я получил благословение Владыки Питирима, который напутствовал меня образом святителя Феодосия Черниговского. А когда через два года вернулся из армии, Владыка предложил мне поступить на работу к нему в отдел. Я ответил отказом, так как не мыслил себя кадровым сотрудником синодального учреждения. Владыка удивился: «Тогда скажи, чего ты хочешь». Я сказал, что хочу быть священником и служить алтарю. Сошлись на том, что я буду готовиться к поступлению в семинарию, работая одновременно алтарником в храме Воскресения словущего и оставаясь внештатным сотрудником отдела.

Издательский отдел, возглавлявшийся Владыкой Питиримом на протяжении тридцати лет, был мощной кузницей кадров для Русской Православной Церкви. Некоторые воспитанники Владыки впоследствии стали архиереями, наместниками монастырей, ведущими сотрудниками синодальных учреждений. Во времена моей юности в «команду» Владыки входили диакон Леонид Емельянов (ныне – архиепископ Новосибирский и Бердский Тихон), диакон Николай Моисеев (ныне – епископ Брянский и Севский Феофилакт), Владимир Грезин (епископ Пермский и Соликамский Иринарх), Георгий Шевкунов (ныне – наместник Сретенского монастыря архимандрит Тихон), Всеволод Чаплин (протоиерей, заместитель председателя ОВЦС). Думаю, что все они, ныне занявшие высокие и ответственные посты в Церкви, хранят в сердце добрую память о Владыке Питириме.

Мое общение с Владыкой прервалось более чем на десять лет после того, как в 1987 году я уехал в Литву, где вскоре принял монашеский постриг и священный сан. Возобновилось наше общение лишь после моего назначения на должность секретаря ОВЦС по межхристианским связям осенью 1997 года. Несколько раз мне довелось сопровождать Владыку Питирима в зарубежных поездках. К этому времени Владыка постарел, хотя совершенно не утратил прежней ясности ума и бодрости духа. И, что меня особенно порадовало, стал более простым и доступным. В советские годы, когда Владыка находился на ответственной должности, в нем всегда чувствовалась некоторая напряженность – он, видимо, следил за каждым своим словом, чтобы, не дай Бог, не сказать чего-нибудь лишнего. Теперь же этого напряжения не было, и я радовался общению с умудренным опытом архипастырем, который простыми словами рассказывал о своей долгой, яркой и многотрудной жизни.

Митрополит Ловчанский

Гавриил

(Болгарская Православная Церковь)

Главной угрозой для будущего не только России, но и всего мира становится сегодня духовный и моральный кризис общества, отсутствие у людей твердого нравственного чувства, неспособность решительно следовать нравственным правилам. В такие времена, во времена великих испытаний и политических перемен особенно возрастает роль духовного пастыря, способного воздействовать на общественное сознание.

Таким настоящим пастырем был Владыка Питирим, человек, сочетавший в себе государственную мудрость и высокую нравственность. Будучи истинно русским человеком, гражданином, настоящим патриотом России, той православной России, которая была государством духа, он всю свою жизнь посвятил служению Богу, Родине и Православию. Всегда и везде, используя все возможности, он старался приобщать людей к нравственным ценностям, к благочестию.

Мое знакомство с Владыкой Питиримом произошло задолго до нашей встречи. В то время духовным наставником моим была русская старица схиигумения Мария, и однажды, когда мы с ней рассматривали православный календарь Русской Православной Церкви, она сказала, указав на фотографию митрополита Питирима: «Это один из подвизающихся монахов России». Сказала это торжественным голосом, а старица просто так никогда ничего не говорила. После ее кончины я решил поехать к Владыке Питириму.

Так и получилось. И мое общение с Владыкой продолжалось 25 лет.

Он оставил огромное наследство: пример духовного подвига – свою жизнь. И чем дальше будет уходить время, тем более будет возрастать то, что сделал Владыка для России и не только для нее, но и для всего Православия. Он общался со многими людьми во всём мире, и люди ощущали большую духовную пользу от этого общения. Владыка не игнорировал тех, кто не исповедовал православную веру, и, если это были честные и искренние люди, готовые постичь истину, относился к ним внимательно, был терпелив в общении с ними. Я знал людей, которые не будучи православными, относились к нему с огромным уважением как к человеку и как к православному Архиерею, а значит, и к Православию в целом.

Вся жизнь Владыки прошла в постоянном напряженном труде. В Советской России, государстве агрессивного атеизма, священнослужитель не мог воспользоваться средствами массовой информации как своей трибуной, только храм был тем местом, где он мог обратиться к людям. И Владыка Питирим пользовался любой возможностью, чтобы войти в контакт с человеком. Он общался с творческими людьми, с учеными, политиками, военными, простыми людьми; к каждому находил свой подход и всегда умел сказать умное назидательное слово. Он мог начать говорить о чем-то, казалось, далеком от веры, а человек в результате этого общения приходил к вере. Владыка был очень терпелив и постоянен в этой нелегкой работе. Он спас многих людей. Были даже известные функционеры, которые находились под духовным влиянием Владыки, люди из высшего эшелона власти настолько доверяли ему, что становились верующими православными людьми, хотя и вынуждены были в то время скрывать это. Ради спасения людей стоило так работать. Ведь иногда легче даже мученически пострадать, чем много лет жить в таком напряжении, в постоянном труде и риске. Владыка однажды сказал мне, что он как будто идет по туго натянутой струне, и можно сорваться в любой миг и упасть в одну или другую сторону, вправо или влево. Так он и шел всю свою жизнь.

Один греческий подвижник, с которым меня познакомил Владыка Питирим, на мою жалобу о том, что я не в силах так неутомимо подвижнически общаться с людьми, как Владыка, ответил, что этим общением Владыка спасся, а подражать ему я не смогу, так как то было другое время, другая эпоха, в которой Владыка нашел свой правильный путь спасения людей.

Он был исключительный человек, скромный, очень требовательный к себе. Даже близким людям он почти ничего не рассказывал, скрывая свою глубокую духовность, которую, однако, мы всегда чувствовали, как чувствовали и понимали его мудрость, его молитвенный подвиг.

Владыка лично не писал книг (хотя, когда он был главным редактором Издательского отдела Русской Православной Церкви, по его инициативе и под его редакцией издавались многие книги). Мне кажется, что были две причины такого положения. Во-первых, у него просто не было времени на это. Все минуты его трудовых дней были заняты. Помню, как приезжая из Болгарии, я, чтобы иметь возможность пообщаться с Владыкой свободно и подольше, ждал его в Издательском отделе по несколько часов (а однажды даже с полудня до 12 часов ночи). И пока терпеливо ждал, видел, какой поток людей к нему шел: были люди известные и обыкновенные, и он внимательно относился к каждому, стараясь понять их и помочь им.

А во-вторых, по смирению считал, что святые отцы-подвижники уже всё, что нужно, сказали, и он ничего нового не добавит. Даже проповеди свои он не записывал, говорил экспромтом то, что думал, что чувствовал. Это были прекрасные проповеди, полные живого чувства и мысли. Иногда во время его проповедей делались магнитофонные записи, но не для публикации, а для внутреннего пользования, для себя. Владыка часто сожалел, что у него не хватало времени, чтобы подготовиться к проповеди так, как хотелось бы ему. Тем не менее это были волнующие и запоминающиеся выступления, которые оказывали живое воздействие на слушателей.

Могу сказать точно, что Владыка Питирим добивался этого молитвой. Однажды я присутствовал вместе с Владыкой на его занятиях в Троице-Сергиевой Лавре. Он спрашивал студентов, как подготовиться к проповеди. Они отвечали, что надо прочитать наставления святых отцов, Евангелие... Не могу дословно передать слова Владыки Питирима, но помню, как он тогда сказал: то, что вы назвали, – это всё правильно и хорошо, но главное, что надо сделать обязательно, так это хорошо помолиться, и вместе с молитвой откроется ваше сердце. Тогда всё сказанное будет пропущено через него, будет прочувствовано и дойдет до сердца каждого слушателя, и запомнится надолго, даже, возможно, навсегда. А если смысл проповеди не пропустить через свое сердце, то слушавшие скажут, что батюшка хорошо говорил, но, выйдя из храма, быстро забудут услышанное. Душу, сердце согревают молитвой!

Так что свои проповеди Владыка Питирим готовил с молитвой, и они у него были сильные, впечатляющие. И лекции его были превосходные. Когда я находился в Троице-Сергиевой Лавре, мне не надо было посещать лекции, так как я закончил Духовную академию в Болгарии, а в России писал кандидатскую работу. Владыка преподавал Священное Писание Нового Завета. Так я два года подряд ходил на его лекции, так они были хороши и интересны, я просто сидел с открытым ртом, не замечая, как пролетали 45 минут. Когда я на второй год опять пришел на занятия к Владыке, он шутя даже спросил меня: «Что, соскучился?» Хотя я закончил и среднюю школу, и технический институт, я не встречал нигде таких познавательных, интересных и незабываемых лекций.

Три десятилетия Владыка Питирим собирал Издательский Отдел Московского Патриархата. В 1960–1980-е годы деятельность единственного церковного издательства была каждодневной борьбой. В эти тяжелые годы отдел публиковал писания святых отцов Православной Церкви, богословские сочинения, богослужебную литературу... В такой атеистической стране издавать церковные книги было настоящим чудом. И в этом несомненная заслуга Владыки Питирима. В то время на Западе издавалась православная литература, но оттуда ее невозможно было ввезти в страны советского блока, а из Советского Союза ввозить книги было разрешено. И для нас, болгар, это была единственная возможность приобретения церковных книг. Весь православный мир, особенно тот, что находился за железным занавесом, пользовался литературой, изданной Владыкой Питиримом. Значение этого переоценить невозможно.

Когда Владыку отстранили от работы в Издательском отделе и на него обрушились с критикой средства массовой информации, Никита Михалков выступил по российскому телевидению в защиту Владыки. Он показал книги, выпущенные отделом под руководством митрополита Питирима, подчеркнул огромное значение этого труда во благо всего Православия.

Господь ниспослал Владыке очень тяжелый крест, и он безропотно, смиренно его нес. Последние годы жизни Владыки были связаны с большими скорбями. Он был человеком праведным, а Господь попускает скорби праведникам. Если посмотреть на жизнь отцов-подвижников, то она была связана со многими страданиями. Моя духовная старица, которая указала мне на Владыку, последние годы жизни тяжело болела. Читая труды многих подвижников благочестия, она говорила: «Да, я болею, но сколько они страдали!» Ничего не делается без воли Божией! И Господь попускает скорби, чтобы тяжелее был крест праведника и чтобы вследствие этого воздаяние было больше.

Конечно, все невзгоды сказались на здоровье Владыки. Потеря близких людей была для него тяжела, особенно последней сестры. Когда она умерла, Владыка говорил, что ему не хочется даже идти домой. Раньше он делился с ней своими радостями, трудностями. «Вот, – говорил, – есть у меня редкий снимок, обязательно покажу сестре... новый архитектурный план подготовлю – опять с ней обговорю. А сейчас и рассказать некому, не с кем поделиться».

Владыка как-то цитировал подвижников, которые говорили, что «рак – это дверь в Царствие Небесное...». Так с ним и произошло.

Трагедия нашего времени в том, что всё меньше у людей настоящей веры и настоящей любви. Господь сказал: Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле? (Лк.18:8) Но пока есть хоть один человек, который спасается, Господь будет держать мир; когда же не станет таких людей – придет конец миру. Люди должны жить верой! Чтобы привести людей к истине, помочь избрать праведный путь, надо им дать знания, любовь к Богу и надежду на спасение, которые помогут справиться с искушениями, одолеть трудности.

Огромная ответственность лежит на священнослужителях, на нас, епископах, за это дело. Господь взыщет с нас за душу каждого человека. И чтобы оправдать доверие Господа, надо отдавать всего себя служению Церкви. Владыка Питирим был последователем отцов-подвижников и всего себя отдавал на благо Православия и Отечества. У него было всё, что способствовало этому служению: и духовные корни (он стал священнослужителем в 9-м поколении), и талант, и собственная воля, – он в полной мере использовал это счастье.

И последнее, о чем я хотел бы сказать. Несколько лет назад в России была издана книга о Владыке Питириме с пессимистическим названием «Русь уходящая». Как не подходит это к личности Владыки! Владыка Питирим боролся за возвращение духовной жизни в России, стремился каждому человеку дать надежду на возрождение... Какая же это уходящая Русь – это Русь возрождающаяся!