Глава XXI. Лето в Екатерининской пустыни; село Суханово; газетная обо мне сплетня; Берлюковская пустынь; письмо преосвященного Леонида

По расстроенному моему здоровью, по неоднократном совещании врачей: Новацкого, Гаага, Стуковенки, Басова и постоянного нашего врача Сергея Арсентьевича Тяжелова еще в конце прошлого, 1872, года признано было необходимым, для предупреждения опасных последствий, лечение водами; вследствие чего по моему прошению и был я уволен епархиальным начальством от управления монастырем с 13 июня сроком на два месяца. Я нашел для себя всего удобнее поблизости от Москвы и от Угрешского монастыря провести это время в Екатерининской пустыни и, поручив управление монастырем на время моего отсутствия казначею иеромонаху Мелетию и ризничему иеромонаху Валентину, я отправился туда 13 июня. Первые 30 дней мне предписано было пить горячие воды Карльсбад-мюльб-рунн, а другие 30 дней виши-гранд-гриль. Ежедневно я начинал пить воды в 7 часов утра, и после каждого стакана (которых было назначено 3) я шел гулять 20 минут, и после того мне давали легкий завтрак. Поместился я не в монастыре, но в старой гостинице, выстроенной в 1820 годах одной старушкой-госпожой, усердствовавшей к обители. Эта одноэтажная гостиница по своему расположению походит на дачный дом, деревянная и разделенная сенями на две половины, из которых я занял левую сторону, обращенную в рощу. Окрестности монастыря довольно низменные для прогулок, и я облюбовал полуденную сторону по направлению к селу Суханову, имению князя Волконского, внука известного князя Петра Михайловича, бывшего столько времени министром Высочайшего Двора. Почти от самого монастыря до села тянется длинный и прекрасный березовый проспект. Так как я ходил гулять преимущественно в эту сторону, то я заметил по часам и дошел до известного места, которое знал по одному дереву, возвращался обратно, и эти два конца я делал в двадцать минут. Местность Суханова (куда я неоднократно ходил гулять, и однажды в подробности осматривал весь дом) не представляет ничего особенно привлекательного. Дом – в полном смысле жилище вельможи, парк старинный, прекрасно разбитый и хорошо содержанный, очень обширен; к дому примыкает церковь, которая служит как бы домовой; она позднейшего времени, а другая, также каменная, старинная, на некотором расстоянии с противоположной стороны парка, служит усыпальницей для рода князей Волконских. В доме меня особенно поразили две вещи: столовая, стены которой украшены фарфоровыми тарелками, составляющими сервиз, пожалованный покойным Государем Императором Николаем Павловичем князю Петру Михайловичу; на тарелках и блюдах изображение всех существующих в России военных мундиров, и живопись превосходная Императорской Александровской фабрики. Вторая вещь, которая может быть для каждого весьма поучительна, в кабинете князя в большой вечке под стеклом хранятся все орденские знаки: и русские, и иностранные, которые имел князь Петр Михайлович, и старушка-немка, смотрительница замка, водившая нас, показывала нам их, и их было более 70, кроме жалованных портретов и других царских пожалований. Какое поучение для всякого! Сколько величия! Много ли было, есть и будет людей, на долю которых выпадет столько почетных знаков, так трудно достающихся, которых многие домогаются, будучи готовы всем жертвовать, – и все это оканчивается со смертью, все суета суетствий, все тление! и проч., и проч.

Суханово было многократно посещаемо покойными Государями Александром и Николаем, Государынями Императрицами и другими членами Царственного Дома, и в нашу бытность в Екатерининской пустыни, говорят, Суханово посетил принц Лейхтенбергский СМ. Рассказывают, что покойной Императрице Елисавете Алексеевне очень нравилось Суханово и что она намеревалась избрать его себе местом пребывания, но смерть помешала ей осуществить ее намерение.

В 20 числах июня прямо из Москвы приехал преосвященный Леонид и провел несколько дней, в продолжение которых делал объезд по своей епархии и совершил освящение в соборном храме города Подольска. Преосвященный жительствовал в больших настоятельских келиях; утром или после своей трапезы выезжал в объезд, а к вечеру возвращался обратно. В один из дней я сопутствовал ему, и мы посетили, между прочим, и село Дыдылкино (верстах в пяти от Екатерининской пустыни). Оно окружено оврагами, когда-то было вотчиной Московского Вознесенского монастыря, и одна из игумений построила там деревянный храм, существующий и поныне. Этот храм, деревянный, холодный, весьма необширный и существующий почти без всяких изменений около 200 лет.

Накануне праздника святых апостолов Петра и Павла я проводил преосвященного к нам, на Угрешу, где в скиту в этот день храмовый праздник, а сам я служил и всенощное бдение и наутро позднюю литургию в главном храме великомученицы Екатерины, а у праздника, в приделе, что над теплой церковью, была ранняя литургия.

Так как я пил воды, то служил не часто, а только в большие праздники, как-то: в Преображение, в Успение и в день принесения из Бронниц чудотворной иконы Пресвятой Богородицы Иерусалимской, которую по усердию принимал у себя на даче Кононов, а от него понесли ее в Подольск. Это было в конце июля, 1-го Спаса я ходил на воду, на пруд, но не служил. Народного стечения большого не было. Вскоре после Ильина дня посетил меня преосвященный Кирилл, митрополит Пальмирский, который по расстроенному своему здоровью с 12 июля и по 9 августа временно пребывал на Угреше.

Он родом грек, купеческого звания, константинопольский уроженец. Приехал в Москву в 1870 году за сбором для Антиохийского патриархата, жительствовал на Антиохийском подворье, что между Ильинкой и Варваркой.

Владыка наш и преосвященные весьма полюбили его за благодушие, кротость и строго монашеское житие и часто приглашали его к служению и трапезованию. При служении с преосвященными он первенствовал.

Ему было на вид лет около 45; весьма благообразен, худенький, небольшого роста; одежду сохранил по образцу греческих иерархов. Он вел жизнь весьма уединенную и скромную, большей частью ходил по Москве пешком, и когда приходилось ему ехать на служение, ему присылал карету кто-нибудь из владык. Нередко он бывал в крестных ходах.

Приехавши на Угрешу, он не пожелал пребывать в архиерейском доме, но предпочел мою скитскую келию. Ходил к службам по усмотрению, то в скитскую церковь, то в монастырь.

Пребывание у нас в монастыре ему принесло видимую пользу, так что не пробыв у нас месяца, он возвратился в Москву и вскоре, после – на родину.

Мое пребывание в Екатерининской пустыни подало повод к весьма смешной и странной сплетне, ни на чем не основанной, неизвестно кем распущенной и напечатанной в № 200 «Современных Известий» июля 23. Именно публиковано было, что я живу в Екатерининской пустыни под началом.

Это известие дошло до меня следующим образом: меня приехал навестить мой помощник по благочинию архимандрит Новоголутвинский Сергий; он привез разные бумаги и несколько номеров газет, положил их на мой стол, а сам отправился в церковь. Я просмотрел бумаги, принялся за газеты и, читая «Современные Известия», вижу, что напечатано: «Нас извещают, что настоятель Угрешскаго монастыря архимандрит Пимен, по распоряжению Святейшаго Синода, отправлен на покаяние в одну из Московских пустыней, за оскорбление действием иеромонаха Угрешскаго монастыря», прочитавши это, в первую минуту я нимало не смутился, но впоследствии времени действительно приходили мне возмутительные мысли, тем более, что много прошло времени, пока епархиальное начальство не опровергло печатно эту печатную клевету, именно октября 10 в № 254 «Московских Ведомостей», о чем скажу своевременно.

Многие из моих хороших знакомых, ожидавшие немедленного опровержения, видя, что его нет, сильно негодовали, а другие соблазнились и приняли напечатанное за истину.

Немало, впрочем, успокаивало меня, что в действительности к этим печатным сплетням не было подано ни малейшего повода ни с моей стороны, ни со стороны монастыря; ибо, благодаря Господа, я могу сказать по совести, что во все время моего двадцатилетнего настоятельства я ни чем не заслужил, чтобы кто-либо счел себя вправе распускать обо мне подобные слухи.

Обстоятельства вынуждают меня при случае высказать, что покойный владыка, при всей своей точности относительно соблюдения обязанности подчиненными, оказывал мне лестное для меня доверие, в котором я вполне мог убедиться. Наилучшим доказательством его архипастырских милостей может служить преобразование Угрешской обители в общежитие и все сделанные при жизни его постройки и обновления, начатые и оконченные без всяких формальностей, по словесному его благословению. Во все время его жизни и до самой его кончины его доверие ко мне осталось неизменным, и едва ли еще кто-нибудь из настоятелей, ислючая Лаврского наместника, пользовался таким отличием. Что же касается до того милостивого внимания, которым я пользуюсь ныне от владыки нашего и преосвященного Леонида, то я и слова не нахожу, чтобы выразить вполне все чувства искренней моей благодарности. Некоторые из людей, расположенных ко мне, за меня негодовали и упрекали меня в беспечности, зачем я не возвращаюсь в монастырь и не спешу печатно ответить печатному, ежели уже начальство и само, затронутое и оболганное, так долго безмолвствует. Сознаюсь, что иногда, во время бессонных ночей (которые у меня бывали во время моего пребывания в Екатерининской пустыни), мне и самому нередко приходили черные мысли и негодование на начальство, что оно без защиты оставило меня на посрамление. Но в эти тяжелые часы раздумья я успокаивал себя, повторяя себе и другим, что клеветы бояться нечего, но что должно опасаться повода к справедливому нареканию. И что мне ни говорили, но я все-таки остался до окончания лечения, которое хотя завершилось 13 августа, но я пожелал остаться еще два дня, служил 15 числа у праздника Успения в приделе на хорах, а 16 в настоящей церкви соборного храма, отслужил благодарственное молебствие великомученице и, отобедав у себя дома и простясь со всеми, я приехал на Угрешу.

Переночевавши на Угреше, я наутро поехал в Берлюковскую пустынь, где прекрасная местность, так как врачи не дозволяли мне после лечения немедленно возвращаться к обычным моим занятиям.

Я этим воспользовался, чтобы подышать горным чистым воздухом, и 17 числа приехал в Берлюки и поместился в новой гостинице, в верхнем этаже.

По пути в Берлюки есть много хороших барских усадеб, в которых в особенности заслуживают внимания: 1) село Троицкое, вправо от дороги в полуверсте. Оно принадлежало знаменитому Румянцеву-Задунайскому и до сих пор посреди ближайшей деревни видна бронзовая во весь рост статуя Императрицы Екатерины II; в селе две церкви, господский дом и великолепные строения. 2) Сельцо Кучино, принадлежавшее недавно еще Н. Г. Рюмину, имевшему весьма большое состояние и в продолжение немалого времени бывшему одним из Московских хлебосолов. По смерти его имение куплено А. Вл. Алексеевым. В Кучине прежде был дом весь из стекольных рам, наподобие оранжереи, наполненный цветами; теперешний дом очень хороший, но обыкновенный; за селом на несколько верст парк с шоссейными дорогами. 3) Село Леоново-Пехорка на большой шоссейной Владимирской дороге, версты 4 за Кучиным; кому прежде принадлежало это имение, я не умею сказать, но ныне принадлежит Шалашникову. Как церковь, так и дом, и все прочие строения свидетельствуют, что их строила рука богатого вельможи.

Проехавши Леоново, вправо от шоссе, невдалеке от села Купавна, Ивановское тож, некогда имение князей Тюфякиных (давно угасших), а ныне обширная суконная фабрика Бабкиных (московских купцов), храмоздателей Всехсвятского великолепного храма за Рогожской заставой, обращенного ныне в женский новоблагословенный монастырь.

В этом селе – пространная церковь и колокольня весьма высокая; бывают базарные дни.

Не доезжая 12 верст до Берлюковской пустыни, сворачивают с шоссе влево, и путь лежит на Лосинный завод, заведенный при Петре I и существовавший до 1850 годов, следовательно, почти что полтора века. С виду это целый город, имеющий две старинные церкви, одну маленькую деревянную и небольшую каменную, а в другом месте – недавнего построения церковь каменная и с колокольней, весьма обширные.

Прежние здания упраздненного Лосинного завода распроданы в частные руки под фабрики, преимущественно суконные, одна из значительнейших Тюляева.

От Лосинного завода приходится ехать мимо села Глинищи, принадлежавшего знаменитому Якову Вильновичу Брюсу. Церковь каменная небольшая; в ней есть священные сосуды и дискос из чистого золота в несколько фунтов, жертвованные графом Брюсом. Дом господский каменный, двухэтажный с колоннами и не очень обширный, оставшийся в том виде, в каком был при известном Брюсе. Вероятно, он и остался неприкосновенным потому только, что во мнении народном и по сие время Брюс слывет все еще колдуном, и говорят, что в доме доныне живет нечистая сила. Владельцев много переменилось, но ни один не жил в Брюсовском доме, и теперешний владелец (фабрикант А.И. Колесов), неизвестно почему живет во флигеле, а не в доме, который превращен в склад товаров. Хотя Брюс был иноземец и иноверец, но он доказал свое расположение к Православной Церкви, пожертвовав драгоценные золотые сосуды, был русским подданным и, хотя занимался астрономией и астрологией, но из этого не следует заключать, чтобы он был колдуном, а просто ученым человеком.

Верстах в двух, не доезжая пустыни, очень близко от дороги сельцо, бывшее село Саввинское, принадлежавшее еще в начале нынешнего столетия Ивану Владимировичу Лопухину*⁴⁹, которого очень часто посещал преосвященный митрополит Платон, и отсюда он ходил гулять в упраздненную в то время Берлюковскую пустынь. Говорят, что Лопухин много содействовал к восстановлению оной и пожертвовал в нее деревянную ветхую церковь со всей утварью*⁵⁰. Теперь это имение принадлежит Охотниковой М. Арс, вкладчице Берлюковской пустыни.

Так как я перестал уже пить воды и силами поправился, то и служил три раза всенощную и литургию августа 26, в день коронации, 27 в день моих именин и 30 день тезоименитства Государя Императора. Отец-строитель Нил в день моих именин устроил для братии праздничную трапезу. В тот же день, к вечеру, приехал поздравить меня с Угреши отец-архимандрит Сергий, там служивший в моем отсутствии, Гуслицкий строитель Иероним и Угрешский казначей Мелетий, и привезли мне поздравительное письмо от преосвященного Леонида, которое списываю:

« Высокопреподобнейший

отец архимандрит!

Мир тебе, любителю монашества, ревнителю душеспасительнаго общежительства! Вот Вам, Авва возлюбленный, привет на день ангела, подсказанный мне св. Иларионом.

Вот вижу и Иларион идет на помощь и велит мне повторить и для себя, и для Вас, что сказал он некогда отцам на вопрос их: «Что мы сделали?» Авва отвечал: «Мы исполнили заповеди Божии». Когда спросили затем: «А что сделают те, которые будут после нас?» он сказал: «Сделают вполовину против нас». Когда же наконец спросили: «А что те, которые после них будут?» ответствовал Иларион так: «Люди века того ничего не сделают; но к ним придет искушение, и те, которые в то время окажутся добрыми, будут выше нас и отцов наших».

Вы не можете сказать, что ничего не сделали; но тем лучше для Вас, что и в нынешний век, когда ничего не делают мнимые подвижники, дал Вам Господь многое сделать во славу Его, и к тому присоединил поприще, на коем и они спастися могут. Пришли искушения: болезнь, клевета. Вы терпеливо переносите болезнь, не примечаете внешних знаков чести, в которых совсем не та похвала, что так была дорога Павлу; наконец и от клеветы человеческой не потеряли мужества в хранении заповедей. Будет или не будет оказана обещанная защита, она не для Вас нужна, а для монашества и для Вашего делания, а наипаче для общественнаго тела, которое у нас часто поражают публично в самые нежные и жизненные органы. Может быть, Богу нужно в этом только испытание Вашего смирения и средство к Вашему совершению? Тогда ничего внешнего не возникнет. А может быть, что Богу угодно, да, послужив разными способами монашескому и не монашескому обществу, Вы и этим послужили Ему: тогда случай с Вашим именем не останется в забвении, и Господь, яко свет, изведет правду Вашу.

Мирствуйте же и поучайте нас опытом монашескаго духа в Вас!

27-го, аще Бог изволит, должен в ход, а там 29 и 30, поэтому ни на Угреше ни в Берлюках, не могу видеться. Желаю быть с Вами духом. Благословите!

Леонид Е. Дм.

25 августа, 1873.»

Погода была теплая, сухая, и я мог насладиться прогулками, да ктому же пошло много грибов, и я несколько раз ходил за ними в лес, и приносили мы немало. В первый раз довелось мне видеть здесь такое множество векшей, перескакивающих с дерева на дерево.

Поутру августа 31, хотя день был пасмурный, я, однако, решился ехать и возвратился на Угрешу.