Погребение Христово... (Мф. 27:57–61)

ОН,  ПРИДЯ, или, как выражается святой Марк, «осмелился» с твердой решимостью "войти» К ПИЛАТУ, и ПРОСИЛ (обратился к нему с просьбой дозволить ему снять со креста)  ТЕЛА ИИСУСОВА, чтобы предать погребению. «Он отважился теперь на явную смерть, – говорит святитель Златоуст, – так как возбуждал против себя всеобщую ненависть тем, что обнаруживал свою любовь к Иисусу и дерзнул просить тело Его, и не прежде отступил, пока приял его; дерзнул даже не только приять тело и погрести честно, но и положить в новом гробе, чем показал и свою любовь и мужество». Он не побоялся и того, что прикосновение к мертвецу, по закону, оскверняло человека на семь дней и, следовательно, лишало его всех святых обрядов и радостей Пасхальной недели. Для возлюбленного Учителя Иосиф теперь был готов на все. «Прошение Иосифа было для Пилата первым известием, – говорит Иннокентий, архиепископ Херсонский, – что Иисус уже умер. Игемон весьма удивился такой скорой смерти, потому что из многих опытов знал, что распятые остаются в живых гораздо долее. Не имея никакой причины сомневаться в справедливости свидетельства Иосифа о смерти Иисуса, он желал, однако же, узнать ее подробности и немедленно позвал сотника, стоявшего на страже у креста Иисусова. «Давно ли Он умер?» , – спросил он, и когда сотник подтвердил, что Иисус действительно уже умер, ТОГДА ПИЛАТ ПРИКАЗАЛ ОТДАТЬ Иосифу ТЕЛО Иисусово. Пилат рад был теперь это сделать, чтобы сколько-нибудь успокоить свою совесть, которая тревожила его за неправду суда, это было как бы жертвой, которую Пилат принес памяти Праведника, невинно им осужденного». И вот, едва только воины успели нанести телу Иисуса Христа последний знак своей безчеловечности, Иосиф явился на Голгофу для снятия Его со креста. Вместе с ним и для того же пришел Никодим, тот самый, который приходил некогда к Иисусу Христу ночью и слушал Его высокую беседу о духовном возрождении, необходимом для людей, желающих войти в Царство Мессии, тот самый, который однажды всему синедриону, осуждавшему Иисуса, громко сказал: «судит ли закон наш человека, если прежде не выслушают его и не узнают, что он делает?»  (Ин. 7:51). Подобно Иосифу Никодим был богат и заседал в верховном совете Иудейском; подобно ему принадлежал тайно к числу учеников Иисуса Христа и не открывал всех своих мыслей о Нем из страха перед первосвященниками, и подобно ему хотел теперь благородным самоотвержением загладить прежнее малодушие, иногда почти неизбежное, но всегда тягостное для сердец великодушных. Если Никодим не разделил с Иосифом дерзновения явиться в преторию Пилата с просьбой о погребении, то не из недостатка усердия, а по нужде: он употребил это время на приготовление вещей, необходимых для погребения» (Иннокентий, архиеп. Херсонский).

Притом же Никодиму не было и надобности идти к Пилату; достаточно было явиться к правителю одному Иосифу, как хозяину той гробницы, где предполагалось погребение. Очевидно, два друга, два тайных ученика Иисусова, действовали по взаимному соглашению, и Иосиф вел себя перед Пилатом как добродушный хозяин, испрашивавший у Пилата дозволения принять у себя дорогого Гостя. «У Иосифа близ Голгофы был сад, в котором находились каменные скалы. В одной из них, по обыкновению Иудеев, высечена была пещера для погребения. Она походила на жилую комнату, была довольно просторна и столь высока, что человек, стоя, едва мог достать рукой свод ее. Пещера была новая, еще никто не лежал в ней в безпробудном сне, и Иосиф предназначал ее, вероятно, для себя и своего семейства. Обладание этим местом, не совсем приятным по причине соседства его с Голгофой, всего в ста шагах от нее, было на этот раз очень кстати для Иосифа и прочих друзей Иисусовых: удобно было не только похоронить Божественного Мертвеца без всякого отлагательства, но и невозбранно приходить потом на гроб Его, чтобы изливать горе свое слезами. Поэтому пречистое тело Господне немедленно было перенесено в сад Иосифа. Промысл Божий и в этом явил след Своего особенного смотрения: если бы в пещере, где решили положить тело Иисусово, были уже прежде погребены тела других людей, то злоба врагов Иисусовых могла бы впоследствии говорить, что воскрес не Он, а другой, или что Он воскрес не Своей силой, а от прикосновения к костям какого-либо праведника, как это случилось однажды во времена царей Израильских, когда воскрес мертвец от прикосновения к костям пророка Елисея. При всей нелепости таких клевет, они могли бы смущать и соблазнять легковерных. Тотчас занялись и погребальными приготовлениями» (Иннокентий, архиеп. Херсонский). Никодим принес целых сто фунтов ароматов. Это было смешение из смирны и алоя. Смирна – дорогая смола благовонного аравийского дерева. Еще дороже был алой – произведение Индии, тоже благовонное растение в виде тростника. Смирна и алой употреблялись при погребении как благоухающие вещества, и как средства, предохраняющие тело от скорого гниения. Эти ароматы употреблялись и в сухом виде, и в виде благовонной масти. Для тела Спасителя они были употреблены в виде масти. Иосиф от себя купил новую, чистую плащаницу (льняное, самое тонкое и очень дорогое полотно).  И,   ВЗЯВ ТЕЛО,   ИОСИФ ОБВИЛ ЕГО ЧИСТОЮ ПЛАЩАНИЦЕЮ. Омытое чистой водой тело Спасителя было потом осыпано и намащено ароматами, и вместе с ними обвито плащаницей, широкой четырехугольной простыней, а голова и лицо покрыты были сударем – длинным головным полотенцем.

Затем все тело было перевито снурками, как пеленают младенца. Именно в таком виде был положен в гроб и Лазарь, Господом воскрешенный. «По всему видно, – говорит святитель Златоуст, – что Иосиф и Никодим думали о Христе, как о простом человеке» и погребали Его навсегда, до последнего дня мира, хотя и выказывали самую горячую любовь к Нему. Но эти знаки глубокого уважения к Божественному Мертвецу обратились потом в неоспоримых свидетелей Его воскресения. Невозможно было эту плащаницу, плотно прилипшую от мастей к телу, этот сударь быстро отделить от бездыханного тела, а между тем, в утро воскресения эти ризы, этот сударь лежали в порядке сложенными на опустевшем ложе воскресшего Господа. «Краткость времени не дозволила соблюсти всех прочих погребальных обрядов. Недостаток их надеялись восполнить по прошествии субботы, – говорит Иннокентий, архиепископ Херсонский, – когда закон Ветхого Завета не мог уже препятствовать усердию к Законодателю Завета Нового».  И ПОЛОЖИЛ ЕГО  (пречистое тело Господа своего) Иосиф  В НОВОМ СВОЕМ ГРОБЕ,   КОТОРЫЙ ВЫСЕК ОН В СКАЛЕ; И,   ПРИВАЛИВ БОЛЬШОЙ КАМЕНЬ К ДВЕРИ ГРОБА, УДАЛИЛСЯ. Вход в пещеру был плотно завален огромным камнем, таким, который трудно было сдвинуть с места даже соединенными усилиями нескольких человек. Такая предосторожность была необходима в Иудее, где водилось много хищных зверей и птиц; но она совсем была излишня для Того, Кто и во гробе не переставал быть Господом неба и земли. С такой великой честью, с таким благоговением совершено было погребение нашего Господа. И с какой изумительной точностью исполнилось при этом пророчество Исайи: «Ему назначали гроб со злодеями, но Он погребен у богатого!»  (Ис. 53:9). Пророк как бы стоял на Голгофе и записал то, что слышал и видел: он записал и совещание злобы человеческой и распоряжение благоговейной любви к Иисусу Христу. Как при снятии со креста, так и при погребении присутствовали некоторые из жен, преданных Господу, которых мы видели стоящими у креста Его: БЫЛА ЖЕ ТАМ МАРИЯ МАГДАЛИНА И ДРУГАЯ МАРИЯ, Иосиева, КОТОРЫЕ СИДЕЛИ ПРОТИВ ГРОБА. «Усердие Иосифа и Никодима не давало теперь места их усердию: они смотрели только, как и где погребали Господа. Однако же от нежной любви их к Иисусу не скрылось, что драгоценным останкам Его еще можно оказать некоторые знаки уважения, и они решили запастись снова благовонными мастями, чтобы по окончании субботы прийти и еще помазать тело своего Учителя. Такое намерение принято ими, конечно, с согласия Иосифа, который имел столько достатка и любви к Иисусу, чтобы всю пещеру наполнить ароматами; но не хотел препятствовать нежному усердию людей, гораздо менее его богатых, но столь же великодушных и признательных к памяти Иисуса!

По окончании погребения все, участвовавшие в нем, удалились... Но святые жены долго еще не могли расстаться с дорогим гробом, в котором сокрылось их безценное сокровище, их Божественный Учитель. Только тогда, когда солнце спустилось за вершины гор Иудейских, когда настал час запирать ворота, ведущие в Иерусалим, они должны были с болью сердца покинуть священную пещеру гроба и сад Иосифа Аримафейского. Но что значила скорбь этих благочестивых душ в сравнении со скорбью Пречистой Девы, Матери Господа нашего? Теперь-то проходило Ее нежное сердце, Ее святую душу острое оружие, праведным Симеоном Ей предсказанное! Все Ее мысли, все чувства были теперь сосредоточены на ужасном лишении Божественного Сына, и горькие слезы лились неиссякаемым потоком из Ее очей! Нет сомнения, что Ее материнское горе делили с Ней и святые жены – ученицы Христовы. Святая Церковь, в песнопениях Великого Пятка, трогательно живописует плач Пресвятой Богородицы на погребение Христово. Но в тех же песнопениях она говорит, что умерший и погребенный плотью Господь наш, как безсмертный и вездесущий по Божеству, внимал воплям и стенаниям Своей Пречистой Матери и таинственно вещал Ее скорбящему сердцу: «Не рыдай Мене, Мати, зрящи во гробе, егоже во чреве без семене зачала еси Сына: возстану бо и прославлюся и вознесу со славою непрестанно яко Бог, верою и любовию Тя величающия!... Тварь бо Мою хотя спасти, изволих умрети...» (Канон на плач Пресвятой Богородицы). Размышляя о погребении Господа Иисуса Христа, благоговейные толкователи слова Божия высказывают, между прочим, следующие мысли: «Прах ты и в прах возвратишься»  (Быт. 3:19), – сказано падшему Адаму; потому и второму Адаму нужно было хотя бы на некоторое малое время, отойти в землю, быть в недрах ее. И вот Он, через погребение, пребывает в сердце земли, как второй Адам. Нужно было Господу приять погребение, чтобы еще более уверить в истине смерти Своей. Нужно было Ему приять погребение, чтобы ввести жизнь и силу в наши гробы от силы Своего животворящего гроба, чтобы и сущим во гробех даровать воскресение и жизнь. Нужно было Господу возлечь во гроб, чтобы разогнать, сколько можно, страх и мрак гробов наших, чтобы верующая душа могла сказать в уповании: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной»  (Пс. 22:4). Нужно было приять погребение Господу, чтобы освятить наши гробы и наше погребение, и вместе с тем освятить самые недра земли.

Нужно было, по телу, приять Господу погребение в сообразность с сошествием души Его во ад. Духовное Солнце наше зашло во гроб, но не погасло, а только сокрылось на время, чтобы взойти в другом мире, в мире душ, отшедших отселе, взойти, чтобы озарить их светом веры и извести в царство света. Так Он, Премилосердый, возлюбил нас, что не только сошел с неба на землю, восшел на крест, сошел в землю, но и снисшел во ад ради нашего спасения».