К вопросу об отношении между государством и церковью

Val. Sesan. Kirche und Staat im romisch-

byzantinischen Kirche seit Konstantin dem

Grossen und bis Zum Falle Konstantinopels.

J Band. Die Religionspolitik der christlich-

romischen Kaiser von Konstantin d. Gr. Bis

Theodosius d. Gr. (313–380) Czernowitz. 1911.

S. I-XV». 1–359.

Общее заглавие труда – церковь и государство в римско-византийской империи Константина Великого до падения Константинополя, – обещает дать многотомное историко-юридическое исследование, из которого в настоящий момент увидело свет только начало, составляющее 1-й том под специальным заглавием: «Религиозная политика христианско-римских императоров с Константина Великого до Феодосия Великого» (313–380)¹

Он и послужит предметом настоящей рецензии.

Конечно, наличность только начала задуманного труда для рецензента представляет опасность подвергнуться укоризне в преждевременности оценки. Но в данном случае есть и обстоятельства, вполне оправдывающие эту преждевременность, а именно: 1) рассматриваемый том представляет цельную историческую монографию, обнимающую период времени, в котором уже определенно наметился государственно-церковный уклад, существовавший с незначительными видоизменениями в Византии до падения Константинополя. 2) Рассматриваемый том настолько определенно выражает принципиальные воззрения автора, научные средства и метод исследования, что не представляет никакого затруднения для их характеристики и, не ожидая продолжения. 3)Автор книги – только начинающий работать ученый и его книга есть плод выдающегося трудолюбия и работоспособности. Он так много сделал в сравнительно короткое время, сколько может сделать именно молодой талантливый работник. Особенно внимательна должна быть к нему специально-русская ученая библиография. Написанная на немецком языке книга г. Шесана испещрена именами русских ученых, высказавшихся по занимающему автора вопросу. С первой до последней страницы ее наряду с именами ученых немецких, греческих и славянских стоят имена Павлова, Суворова, Бердникова, Лебедева. Спасского и др. Автор целый год слушал лекции в Московском Университете и Московской Духовной Академии, входил в частные сношения с профессорами русских университетов и академий, точно также как делал это он в Вене, Праге, Афинах, не говоря уже о Черновицком Университете, где он получил специально юридическое образование. Но этого мало.

В книге г. Шесана есть и еще, черта, сообщающая ей кроме чисто научного, интерес общественный, практический по вопросу животрепещущему. Дело в том, что его монография, хотя по заглавию и церковно-историческая, специально посвященная векам давно минувшим, но автор далеко не археолог, не любитель только древности. Напротив, его живо интересует настояний, переживаемый православной церковью (во всем ее составе) момент и государствами, исповедующими православную церковь – момент церковно-политического возбуждения, чреватый, как говорится, глубоко важными последствиями.

Вот этот-то церковно-политический элемент сообщает книге г. Шесана такой животрепещущий интерес, который и побуждает рецензента ознакомить русскую печать с трудом г. Шесана немедленно, не ожидая его окончания.

«Моя задача, – говорит автор, – представить отношение между государством и церковью в римско-византийское время на основании совокупности данных фактов, которые я, однако же, буду рассматривать в свете обусловливающих их причин, чтобы с одной стороны указать истинное отношение между государством и церковью в Византийской империи, а с другой стороны извлечь из этого прошлого точки опоры, необходимые для правильного разрешения этого вопроса в настоящем ² .

Свое церковно-политическое credo автор высказывает в следующих положениях:

1) При разрешении вопроса об отношениях между церковью и государством не должно опускать из виду его двусторонности: отношения государства к церкви и отношения церкви к государству.

Церковь неизменна в своем существе, неизменны и ее принципы в отношении к государству, которую бы форму устройства оно ни получало. Напротив, форма государственная устройства есть результат исторического развития, и положительное государственное право в своих отношениях к церкви иногда весьма разнится под давлением временных правовых воззрений. Это различие форм государственного устройства хотя и может влечь за собою изменение отношения к церкви, но не должно, ибо в существе своем власть государственная есть нечто тождественное во всех различных по форме государствах. Возможно, напр., что и неограниченная монархия и конституционная, и республика будут уживаться в полной гармонии с церковью.

2) Опыты решения этой великой проблемы мировой историй на западе начались с давнего времени.

В средние века главная трудность состояла в том, что государство не хотело признать системы отношения, выработанной католицизмом: в два последние столетия – наоборот: ни католицизм, ни даже протестантство не могли согласиться с системой отношения, выработанной государством. Результатом явилась культурная борьба.

3) Иное явление наблюдается в государствах, исповедующих Греко-восточную церковь – на востоке.

В принципе самостоятельность церкви в ее внутренних делах в Византийском государстве были признана. Этот принцип выражен в следующей формуле имп. Юстиниана: «священство и царство – два высшие дары Божии, из которых каждое имеет свой круг дел; но оба имеют один источник и должны действовать во взаимном согласии, рука об руку, ко благу человечества». Однако же ни византийское государство, ни восточная церковь не выработали полной и определенной системы, которая бы очерчивала границы государственной и церковной сфер деятельности. Они жили между собою иногда хорошо, иногда худо, как это определяли обстоятельства. Некоторые византийские императоры самим делом осуществляли полную самостоятельность церкви, допускали даже довольно большое участие церкви в государственном управлении, в достижении чисто государственных задач; со своей стороны и церковь допускала весьма широкое действование государственной власти в церковных делах. Но были и такие императоры, которые сильно стесняли церковь, но тогда и церковь выступала против них со всею решительностью. И если церковь при таких обстоятельствах немало терпела от произвола императоров, действовавших физическим насилием, то этот печальный факт, однако же, ничего не изменял в принципе: стоило явиться на смену притеснителя справедливому императору и дисгармония между государством и церковью исчезала.

Таковая фактическая, колеблющаяся в ту и другую сторону совместная жизнь государства и церкви наблюдается и в других странах, исповедующих Греко-восточную церковь и – ближайшим образом в России.

В новейший период времени, когда политические деятели этих стран стали воспитываться в школах запада и особенно Парижа, принципы новейшего государственного права стали применяться и в государствах, исповедующих Греко-восточную церковь и так как вследствие этого последней стала угрожать опасность оказаться в несравненно большей зависимости от государственной власти, чем в какой она находилась доселе, и она пришла к сознанию, что такая бессистемная совместная жизнь на будущее время становится невозможною. Если принципы современного правового государства будут переноситься в полном объеме, причем будет более и более ограничиваться самостоятельность церкви, последствием чего явится умаление авторитета церкви в глазах народа: то это окажет очень вредное влияние не только на церковь, но еще более на всю народную жизнь и на само государство.

На блюстителях прав церкви, т. е. канонистах, равно как и епископах лежит теперь задача – формулировать соответственную существу и цели Греко-восточной церкви систему, которая в принципе была признана и установлена византийскими императорами, и проводить ее реализацию при настоящем строе государственной власти. (Курсив наш)

Но, к сожалению, есть и такие канонисты, которые из отдельных фактов прошлого стараются вывести формулу отношения не церкви к государству в духе церкви, а наоборот – формулу отношения государства к церкви. При этом они полагают в основание своей системы чистые факты прошлого, с одной стороны в явное противоречие юридической аксиоме, factum non probat jus, – с другой действуют при этом пристрастно – выставляя одни факты, отвечающие личному произволу императоров, и проходят совершенным молчанием другие – им противоположные. Уже самое название цезаропапизм, вполне основательно прилагаемое к этой системе, содержит ее осуждение. Но цезаропапизм, как система, напр., как. «высший епископат местных князей», или как протестантская «епископальная или территориальная система» не применим к византийскому укладу отношений между государством и церковью: для такой системы здесь не доставало постоянства, не доставало признания церкви, и если по временам казалось, будто император действовал совершенно произвольно, то – никогда motu proprio, а только по убеждению епископов, или же вмешивался в управление церковными делами лишь в крайних обстоятельствах, охраняя единство церкви и чистоту ее учения.

Достопримечательно, что защитниками цезаропапизма как системы указываются изречения еретических императоров, именно Констанция и Льва III Исаврянина. Но неужели такие изречения можно считать достаточными основаниями для правомерной системы?!³

Отвергая систему цезаропапизма, как противное существу и задачам церкви отношение государственной власти, автор весьма неблагосклонно относится и к новейшей теории чисто юридического (безрелигиозного) государства, опыты применения которой (в Греции в 1906 г. и Румынии 1909)⁴ дали весьма печальные результаты. «К сожалению, – говорит он, – и в государствах, исповедующих Греко-восточную церковь, в настоящее время существует воззрение, что государство должно стать правовым в современном (западном смысле этого слова), несмотря на противящееся этому народное воззрение. Так Румыния, опираясь на кодекс Наполеона, ввела так называемый обязательный гражданский брак и этим положила начало разрыву союза церкви с государством: однако же, народ не удовлетворен этим новшеством и почитает брак, заключенный без благословения церкви – конкубинатом: но в тоже время государству хотелось бы привести церковь в еще большую зависимость от государственной власти, в той же Румынии церковь оказывается какою-то игрушкою в руках двух политических партий – либералов и консерваторов, сменяющих одна другую в управлении судьбами государства и церкви»⁵.

Применение новейшего государственно-правового принципа полного отделения церкви от государства, кстати сказать, не выполнимое там, где граждане-христиане составляют превозмогающее большинство, – для государства, признающего Греко-восточную церковь, означало бы не иное что, как только то, что такое государство, отнимая у себя высшее освящение и достоинство, желает сознательно поколебать основы своего бытия, ибо христианство здесь в течение более тысячелетия настолько глубоко проникло в народную и государственную жизнь, что разрыв обоих, если бы только он оказался возможным, принес бы государству больший вред, чем церкви»⁶.

«Государство может без колебаний довариться Греко-восточной церкви и оставить без умаления полную самостоятельность внутри сферы ее действования, которой она никогда не расширяла так, как это делала римско-католическая церковь. Точно также Греко-восточная церковь во время своего долгого, почти два тысячелетия длившегося прошлого, не давала ни малейшего повода государству опасаться враждебных намерений, но всегда оставалась верною словам Христа: «воздадите кесарево кесареви» и наставлению Апостола Павла повиноваться власти государственной по совести, а не по страху, как делали язычники»⁷.

«Византийское прошлое, представляемое в его истинном свете, точно так же, как прошлое России до дней Петра Великого и прошлое Румынии до времени короля Александра Кузы дают твердые опоры к установлению отношений между церковью и государством, вполне соответствующих существу и назначению церкви»⁸.

Таковы церковно-политические воззрения г. Шесана. Представить в истинном свете отношения между церковью и государством так, как они отразились в исторических данных за время от Константина Великого до Феодосия Великого, и составляет задачу исторических исследований, которым посвящен рассматриваемый том.

Так как по данному вопросу существует громадная литература, то главные усилия автора и направлены были на ее изучение. Он не представляет перечня своих литературных источников: но взамен этого предлагает их классификацию по главным направлениям, которым следовали их авторы в решении того или другого исторического вопроса. Такую классификацию представляет, напр., отдел II-й введения под рубрикою: древние и новые воззрения на религиозную политику Константина Великого (стр. 26–37); такую же классификацию представляет § 12 под рубрикою: о содержании Миланского эдикта (стр. 246–247) и др. В какой мере исчерпывающа эта классификация – предоставляем дать суд об этом специалистам церковной истории, ограничиваясь со своей стороны указанием на ту симпатичную сторону книги г. Шесана, что она весьма внимательна к русской литературе по данному вопросу. Но что же со своей стороны привносит г. Шесан в существующую литературу по данному предмету? Его заслуга, дающая его книге право на появление ее в печати – ученая критика этой литературы. С наибольшею энергией критическая работа автора обнаруживает себя в первом отделе его исследования под общею рубрикою: «Константин Великий как первый христианский император» (стр. 69–127) и во 2-м под рубрикою: «О тексте и содержании Миланского эдикта» (стр. 138–237). Почему именно на эти отделы направлена была критическая работа автора – понять не трудно. Достаточно небольшого знакомства со церковно-историческою наукою, чтобы знать, как разнообразны и неустойчивы взгляды на личность Константина Великого, как христианина и императора, равно как и то, сколько разнообразных мнений высказано по вопросу о тексте и содержании Миланского эдикта. А между тем и личность Константина и Миланский эдикт – два кардинальные пункта в истории религиозной политики всего периода от 312 по 380 г., которому посвящен труд нашего автора.

К каким же результатам привела эта ученая работа нашего автора?

Ответом служат следующие положения автора.

1) Время с издания Миланского эдикта в 813 году и до издания эдикта De fide catholica в 380 г. образует законченный цельный период. Это – первый период дружественного отношения между церковью и государством.

Но это – и время религиозного брожения римского государства, время религиозного перерождения языческого государства в христианское.

2) Этот период времени представляет беспримерное явление, так как в течение его римские государство в противоречие со своим прошлым имело две одна подле другой существовавшие государственные религии. Но что время этого своеобразного паритета (Paritat sui generis) было и должно было быть только переходными моментом – это представляется ясным теперь, но и в то время не составляло тайны.

3) Язычество, внутренне умиравшее, уже не могло в качестве государственной религии доставлять на будущее время важной опоры государству, и должно было уступить эту роль в государстве полному жизненных сил христианству. Ибо по воззрениям того времени государство без религиозной основы т. е. без государственной религии существовать не может.

В полном сознании того, что старая религия для государства не только бесполезна, но для дальнейшего развития его даже и вредна, оно по побуждениям самосохранения считало своим, важнейшим долгом наивозможно скорее устранить «останки израненного, погибающего мира»⁹, с одной стороны, а с другой – совершать процесс христианизации деятельными мерами. Ничтожность и внутренняя бессодержательность язычества, истинность и внутренняя жизненность христианства вполне оправдывали такие шаги государства, предпринимавшиеся по побуждениям самосохранения.

4) Volens-nolens должно признать, что Константин Великий в своем крайне тяжелом двойственном положении как император всех своих подданных – христианского меньшинства и языческого большинства и еще более в осуществлении своей великой задачи возможно скорее христианизировать государство именно установлением паритета обеих религий стал в отношение, насколько справедливое, настолько же и целесообразное. Только таким образом и могло быть одновременно оказано подобающее уважение религиозным убеждениям превозмогающего большинства граждан и единственно истинной религии (меньшинства).

Римский государственный культ не мог выступать против такого паритета, потому что он уже давно сознал, что уже лишился своей исключительности, – уже давно между римскими государственными божествами нашли место себе, новые иноземные и лучшие божества.

Равным образом и христианство ничего не могло возразить против такого паритета, потому что оно не желало ничего более, как только свободы своей веры. Сохранением свободы культа и веры Константин Великий исполнил только желание христианских апологетов, высказанное в эпоху гонений.

5) Под эгидою этого паритета совершилось великое дело – совершился естественный процесс христианизации великого римского государства. Когда он достиг того, что язычество утратило всякое политическое и количественное значение, так что с его стороны нельзя было опасаться восстания против государственного порядка – тогда и религиозный паритет выполнил свою великую миссию. Он более был не нужен, мог даже препятствовать устранению доживавших еще остатков язычества. Против этих последних должна быть применена власть: ибо они представляли теперь не что иное, как гнилые наросты на теле, которые хотя и не могли расти, но все же обессиливали тело. Этот шаг в религиозной политике и сделал император Феодосий Великий¹⁰.

Такова характеристика религиозной политики римских императоров, сделанная автором на основании его историко-критических изысканий. По сознанию самого автора, такой взгляд далеко не новый: он быль высказан задолго до него: себе он поставил задачу более научно обосновать его и ослабить аргументы противников этого взгляда¹¹.

Что эту задачу автор выполнил с большим успехом, с этим – по нашему мнению – должен согласиться каждый, кто внимательно прочтет его книгу.

Можно, конечно, соглашаться и не соглашаться с принципиальными воззрениями автора; но что его историко-критическая работа, давшая в результате научно-обоснованное, а потому и наиболее верное освещение рассматриваемой исторической эпохи, есть ценный вклад в ученую литературу, – сомневаться в этом, по-видимому, нельзя.

Остается пожелать, чтобы автор с таким же успехом продолжал и дальнейшие свои работы по преднамеченной программе.