Исследования в области русской науки канонического права. [Рец. на:] Ильинский Н. И., свящ. Синтагма Матфея Властаря

Синтагма Матфея Властаря. Исследование священника Н. Ильинского. Москва. 1892 г.

По тщательности и полноте изучения, всесторонности анализа, какому подвергает автор избранный им предмет, исследование примечательное. Усвоив все незначительные кой-где, сиорадически в пролегоменах к изданиям или в курсах права брошенные в заграничной и русской литературе сведения о М. Властаре, автор в своем исследовании шел по большей части своим путем, всецело погрузившись в самый изучаемый памятник канонического права, призвав к себе в качестве пособий огромные грековизаитийские издания Геймбаха, Цахариэ-фон Лингепталь, Ралли и Потли и друг. Труд, предпринятый автором и им осиленный, особенно в его положении (преподаватель таврической духовной семинарии) громадный. „Многомудрый и словеснейший Матфей Властарь“ – как величали его наши древние книжники – в названном труде о. Н. Ильинского нашел себе внимание, для византийца XIV века даже весьма завидное.

Самый главный научный интерес, ради коего синтагма М. Властаря пользуется вниманием цивилистов-византологов, образуют в ней весьма суммарные эксцепты гражданского византийского права, приводимые без всяких цитат. Откуда М. Властарь брал свои эксцепты гражданского права – этот вопрос давно занимал византологов и до сих пор остается не решенным вполне. По крайней мере до сих пор оставалось в этом отношении общепринятым следующее мнение Бинера, высказанное им в знаменитом его исследовании: „Geschichte d. Novellen Justinians. Berlin, 1824“. S. 221 и след.: „Большая часть его (т. е. М. Властаря) рубрик в титулах, содержащих гражданское право, напоминает рубрики не отпечатанного Прохирона Василия (Македонского), другие же – рубрики первых десяти титулов Эклоги Льва, напечатанной в Jus graecoromanum Леунклавия. Но вероятно, он пользовался не обоими произведениями, а только таким экземпляром Васильева Прохирона, в котором первые десять титулов Эклоги Льва¹ помещены были в начале, a пpочие титулы ее только в виде эксцентов присоединены были к титулам Прохирона. (При этом Бинер указывает на подобный экземпляр Прохирона в Парижской и Мюнхенской библиотеках). Тщательно сравнивал я только некоторые титулы Властаря; но «νόμοι" его в учении об обручении указывают на 1-й титул Прохирона, а титул »περὶ βασιλέως« совершенно согласен со 2-м титулом Эклоги. Впрочем, может быть Властарь пользовался и другими источниками». Это мнение было усвоено и подтверждено впоследствии Мортрейлем, Геймбахом и Ц. фон Лингельталь. Вместе с тем и вопрос о каких-то „других источниках, коими пользовался М. Властарь“ до настоящего времени вперед почти не двинулся², за исключением впроч. одного пункта, – что М. Властарь так, называемыми „Василиками“ Льва Мудрого не пользовался. Этот последний пункт весьма основательно выяснен Геймбахом в его издании: „Basilicorum Libri LX“. Т. V1, р. 153, 154, 156, 157. Lipsiaе 1870. Восполнить этот пробел и решился о. Н. Ильинский: в своем исследовании по мере своих сил и средств он действительно и исполнил эту трудную солидно научную задачу. Но в манере, или методе коим автор осуществил эту задачу заключаются одновременно: и несомненное достоинство его труда и – в тоже время – весьма крупный недостаток. Почти для каждой строки властаревой синтагмы автор указал в древнейших ее памятниках права, канонического и гражданского, параллельное место: это – бесспорно – достоинство его труда. Но указанные им параллельные места – он сочел действительными истинами, из коих М. Властарь черпал свои знания; это – весьма крупный недостаток метода, отсутствие надлежащей критики. В силу этой методической недостаточности оказалось, по исследованию нашего автора, что Синтагма М. Властаря является глубокоученым произведением византийской юриспруденции, соединяющим в себе, как в фокусе, результаты законодательной деятельности императоров, константинопольских патриарших синодов и ученой деятельности профессоров права. Между тем в действительности М. Властарь был дов. обыкновенным компилятором, как это с совершенною ясностию оказывается из сравнения его синтагмы с номоканоном Фотия и толкованиями к нему Вальсамона. Что касается в частности гражданских законов, то задачею его вовсе не было составить какое-либо ученое юридическое сочинение на основании тех многотомных юридических произведений, параллельные места из коих представил к синтагме его о. Н. Ильинский, а дать лишь свод главнейших в то время действовавших законов относительно разных церковных учреждений и лиц. А для сего М. Властарю было совершенно достаточно какого-либо prochiron auctum, в роде указываемого Бинером, но совсем не было нужды обращаться к таким устаревшим кодексам, как Василики Льва. Достопримечательно, что современник М. Властаря, светский судья и юрист, К. Арменопуло положил в основу своего знаменитого юридического сборника прохирон Василия Македонского, а Василиками совсем не пользовался. Для основательного и верного решення вопроса о непосредственных источниках, приводимых Властарем гражданских законов изданного материала по части гражданского права, современного ему недостаточно: необходимо обширное знакомство с рукописным. Так. образ, попытку о. Ильинского восполнить научный пробел, оставленный Бинером, Геймбахом и проч. должно почитать не вполне достигшею цели, хотя с другой стороны как попытку, сделанную с большим усердием и основательностию нельзя не приветствовать.

Собрание по алфавитному порядку всех предметов, содержащихся в священных и божественных канонах, составленное и обработанное смиреннейшим иеромонахом Матфеем», или алфавитная синтагма М. Властаря. Перевод с греческого. Священника Н. Ильинского. Симферополь. 1892 г. Одновременно с своим исследованием о. И. Ильинский издал и свой русский перевод синтагмы М. Властаря, снабженный весьма учеными комментариями. Как бы ъ оправдание появления на свет настоящего своего почтенного труда автор раскрывает в предисловии (стр. I-XII) значение сиптагмы М. Властаря в практике православных церквей. Строго говоря, речь в настоящем случае следовало бы вести не об оправдании столь позднего появления перевода синтагмы М. Властаря, а о разъяснении того странного явления, почему памятник права имевший такое широкое и продолжительное в церкви значение до сих пор не появлялся в удовлетворительном русском переводе? Но так как в разъяснение сего нельзя было ничего иного сделать кроме указания на нашу обычную косность в самостоятельной разработке подобного рода памятников, в особенности требующей напряженных усилий, то почтенный автор и предпочел уклониться от этого объяснения, разъяснив положительным образом важность предпринятого им труда.

«В самом переводе наблюдалась точность и верность подлиннику» – говорит переводчик, в своем предисловии (стр. XI). Действительно, перевод верен своему подлиннику, отражая в себе его свойства, т. е. положительные качества и недостатки даже в самом стиле неровном, тяжеловатом и шероховатом. Ведь М. Властарь был компилятор, компилятор усердный, добросовестный: каких каких стилей нет в его синтагме? Само собою понятно, какой тяжкий труд предлежал переводчику в его задаче дать точный и верный перевод такого подлинника. Автор преодолел этот труд.

По долгу рецензента мы обязаны, воздав заслуженную честь ученому трудолюбию автора, отметить и слабые стороны в его произведении. В этом отношении нами подмечено следующее:

Синтагма М. Властаря, как вышла она из-под пера его, состояла из следующих частей: 1) введения (προθεωρία), 2) свода канонов и законов под буквами алфавита и 3) эпилога. Последний состоял из следующих статей: сокращенного номоканона Иоанна Постника, каталога церковных должностей Великой Церкви, правил св. Никифора Исповедника и еще некоторых канонических статей. В таком составе известна синтагма Властаря по списку, современному самому ее автору, находящаяся в Московск. синод. библиотеке (№ 149).

О. Н. Ильинский для своего перевода избрал текст синтагмы, изданный Ралли и Потли и в своем переводе ограничился лишь только сводом канонов и правил, оставив без перевода предисловие и эпилог. С научной точки зрения нельзя оправдать такого сокращения подлинника: ибо предисловие и эпилог синтагмы имеют научный интерес не меньший, чем самая синтагма.

В общем – как было сказано выше – перевод точен и верен подлиннику; но что касается в частности перевода гражданских законов, то здесь не редко встречаются неясность, неточность и неправильность, происшедшие единственно от того, что переводчик переводил буквально такие термины и выражения, которые в подлиннике употреблены в техническом смысле, как формулы и термины юридического византийского языка. Вот несколько примеров этого рода:

На стр. 171 о. Ильинский приводит подлинное «παραγραφή» словом «исключение» – неправильно и не точно. Παραγραφή есть технический термин соответственный римскому exception или prescription = возражение. Так назывался особый вид судебного процесса.

На стр. 320 выражение подлинника: «παρὶ παρακαταθήκης» переводится выражением: о доверии; – опять не точно и не правильно. Παρακαταθήκης есть технический термин соответственный римскому depositum = поклажа – особый вид договора.

Переводчик отождествляет совершенно различные технические термины ἐμφύτευσις и μίσθωσις переводя их одним словом „аренда» (см. стр. 187 и 293); термин ἀγωγή = иск переводит не одинаково: на стр.: 350 словом: распоряжение, на стр. 353 – сделка, на стр. 382 – иск.

Незнанием технического юридического языка объясняется и темнота перевода напр. следующего закона: „потеря договоров не уничтожает сделок в том случае, когда истина может быть доказана иначе». (Стр. 353). Следовало перевести: „утрата долговой расписки не уничтожает исков, когда можно доказать истину иначе»³. Переводчика смутило слово συμβόλαιον, которое буквально действительно значить договор; но в византийском праве употребляется как соответственное римскому: instrumentum для обозначена письменных условий договора, т. е. в смысле вообще писанного документа.

Пересматривая комментарии, представленные о. Ильинским мы заметили только три места подлинной синтагмы, для коих не указано источника или цитаты, и именно на стр. 171 („Исключение по законам бывает и проч.). Не можем и мы указать, откуда заимствовал М. Властарь эту тираду. За тем в предисловии к синтагме (подл. S. 30) к словам: „приснопамятный император Лев Мудрый через некоего Савватия протоспафария собрал в одно целое все постановления» и проч. (См. исследование, стр. 155),⁴ и наконец на стр. 29, 292 в отд. б. М трактат „о том, что и гражданскими последующими законами установлено употреблять наказания более человеколюбиво»⁵. За исключением этих трех мест комментирована о. Ильинским, можно сказать, каждая строка синтагмы М. Властаря т. е. указаны для нее параллельные места. Где же о. Ильинский нашел эти параллельные места? В ответ на это приходится указать следующую литературу: 1, святоотеческие творения и сочинения византийских писателей, как то: приписываемый Дионисию Ареопагату (стр. 56); св. Иоанна Златоуста (стр. 20, 63), св. Василия Великого (стр. 376, 377), св. Иоанна Дамаскина (стр. 185, 186), Епифания Кипрского (стр. 20), св. Феодора Студита (стр. 187), Фотия, патриарха Константипопольского (Номоканон и библиотека), церковных историков Евсевия (стр. 196), Евагрия (стр. 22); Иоанна Фурна (стр. 367), Иоанна Мосха (стр. 65), византийских канонистов: Зонары, Аристина и Вальсамона; далее наставления константинопольских патриарших синодов (Т. V. Афинской синтагмы), за тем источники византийского гражданского права: Corpus juris civilis изд. Beck’a, все издание Zachariä von Lingenthal: Jusgraecoromauum T. I-VI, издание Геймбаха: Libri Basilicorum LX. T. I-VI; C. Harmenopuli, manuale legum, sivе Hexabiblos, изд. Геймбаха; наконец – славянская Кормчая книга и свод российских законов. Таковы элементы (первоисточники), из коих составлены комментарии о. Ильинского к русскому переводу синтагмы М. Властаря.

Вообще, принимая во внимание, что синтагма М. Властаря, доселе имевшаяся лишь в весьма невразумительном славянском переводе и в редких экземплярах, а между тем значение ее в истории нашего церковного права было весьма важно, мы должны признать, что перевод ее о. Н. Ильинским, снабженный столь учеными комментариями, есть не только почтенный ученый труд, за который ему должна быть признательна русская наука церковного права, но и ревностный подвиг на пользу религиозного просвещения русского народа, украшающий звание православного священника.