Государь, церковь и народ

Боящиеся Бога! Царя чтите! Чтящие Царя, Бога бойтесь!

Филарет, Митрополит Московский

Наступающее государственное, церковное и народное торжество священного коронования Российского Монарха и Его Супруги своей важностью заслоняет собой все другие события и невольно влечет к себе внимание мыслящей части человечества всех стран цивилизованного мира. В удовлетворение этого интереса, образованными нациями снаряжаются в Москву десятки корреспондентов, и скоро разноязычная периодическая пресса наполнит столбцы свои описаниями этого, строго говоря, русского торжества.

В чем же заключается интерес этого события? О простом, праздном любопытстве здесь речи быть не может. Какие-либо международные интересы художественные ученые, даже политические, опять-таки, не могут здесь иметься в виду: имеет совершиться не какой-либо деловой акт международного интереса, а просто русское национальное торжество.

В чем же дело?

На наш взгляд, главную силу интереса составляет именно русский характер этого торжества. Ни западная Европа, ни Америка не знают его, или, если и знают нечто подобное, то только по преданию, как факт прошлого, когда-то давно имевший место в жизни западных народов. Во всяком случае, русское коронационное торжество, как оно совершается в настоящее время, есть выражение чисто русской идеи государственного порядка, и есть выражение, носящее стиль и характер самобытно и своеобразно выработанные вековой жизнью русского народа, т. е. русское коронационное торжество и по внутреннему содержанию, и по внешней обрядности есть оригинально русское.

В чем же состоит сущность и особенность идеи этого государственного порядка?

I) Обыкновенно, отвечают на этот вопрос одним словом – в самодержавии. В общем, конечно, ответ верный. Но именно эта-то общность, в данном случае, как и всегда, весьма легко соединяется с недостатком ясности, отчетливости представления, а иногда и прямо сопровождается смешением понятий довольно различных. В самом деле, понятие самодержавия не чуждо было ни римскому, ни византийскому, ни средневековому (западному) государственному устройству; не чуждо было и монархиям древнего востока, и, кому неизвестно, как нередко недруги России или даже и домашние наши мыслители, отуманившие не глубокий политический смысл свой раболепством пред всем заграничным, злоупотребляли и злоупотребляют этой общностью, обзывая русское государственное устройство отсталым и выставляя новейшие формы западного «культурного правового порядка», как цвет политического прогресса? И, однако же, тот факт, что теперь весь старый и новый свет, превозносящий эти формы «культурного государства», с глубоким интересом собирается участвовать в торжестве русского самодержавия, красноречивее всяких слов свидетельствует не об отсталости, а наоборот – о силе и могущественной жизненности этой русской идеи государственного устройства. Отсталое, как дряхлое, неспособно к росту, потому что не имеет в себе сил для обнаружения влияния на внешнее его окружающее, этих сил у него недостает даже для самосохранения и его жизнь под напором внешнего давления постепенно гаснет, как догорающая свеча. Этот процесс мы действительно и наблюдаем в истории падения монархий: римской, как опиравшейся исключительно на силе завоевания, византийской, представлявшей смесь элементов римского монархизма и восточного деспотизма и средневековой европейской, сочетавшей в себе элементы языческого римского цезаризма и латинского католичества. Эти монархии возникали быстро, благодаря, преимущественно личным военным доблестям своих основателей (полководцев) и, обнаружив вначале блеск и силу, переживали затем то более, то менее медленный процесс упадка и угасания. Не то мы видим в истории развития русского самодержавия, здесь мы, именно, видим процесс как раз обратный.

В начале истории русского государства идея самодержавия осуществляется весьма слабо и лишь постепенно, долгой и упорной борьбой с препятствиями внутренними и внешними, более и более возрастает в своей силе. Этот постепенный рост ее весьма ясно выражается вовне, даже в разной форме титулов, которыми в разные эпохи украшались наши Государи.

«Первоначально русские государи носили наименование Великих Князей. С объединением России под владычеством Москвы стал входить в употребление титул Царя. Окончательно усвоил себе это наименование Иван Грозный в 1547 году; титул царя оставался за русскими государями до 1721 года. Но 30-го августа 1721 года Ништадский мир окончил великую северную войну, веденную с таким успехом Петром Великим. В ознаменование этого события Сенат и Синод определили просить Петра I-го принять наименование Императора, Великого и Отца отечества. 11-го ноября того же года последовал Высочайший указ о новом титуле. Этот акт, ставивший русского государя равным с единственным тогда императором «священной римской империи германского народа» вызвал протест со стороны многих европейских держав. Первые державы, признавшие новый титул, были: Пруссия, Нидерланды и Швеция. За ними последовали: Турция, Англия и Германская Империя, Франция и Испания, – последние не без оговорок, устраненных декларацией Екатерины II-й. Польша последняя признала новый титул русских государей».¹

Что же служило причиной поступательного успеха идеи самодержавия в нашем отечестве?

Личные нравственные качества и заслуги наших государей? Конечно, так; однако ж эта причина – не единственная. Ведь и в среде монархов других стран были, нередко, весьма достойные носители и представители этой идеи, однако ж они оказались не в состоянии удержать от падения свои монархии. Необходимо, следовательно, предположить и еще другие условия, отсутствовавшие там и имевшиеся у нас.

Одним из таковых условий должно признать то, что идея самодержавия, как основного начала государственного устройства, коренится в глубинах русского народного духа. Она, эта идея, не была навязана русскому народу извне, как нечто ему чуждое: напротив, князья русские, наиболее успешно осуществлявшие ее, завоевывали себе искренние симпатии народа, как наиболее отвечавшие его идеалу. Конечно, точнейший свидетель и выразитель народного духа – есть язык народный. Что же нам говорит о царе этот язык?

Всего более наклонный к мирному земледельческому труду народ наш поэтически назвал, как известно, свое только что образовавшееся государственное тело «землею»: «отсюду начася прозывати Руськая земля». Но что для земли всего необходимее, краше? Что сообщает ей силу растительную, плодородие, красоту? Конечно – солнце. И вот, поэтическое творчество народа переносит эти свойства солнца на свой идеал государя, и этот идеал облекается в конкретный поэтический образ «ласкового князя Владимира – Красное солнышко».²

И этнографически, и географически, а может быть и физиологически предрасполагаемый к мирному земледельческому труду, как осевший на равнине, довольно однообразной, но обильной лесами и водами, чего иного мог желать себе русский народ от князя, как не обороны своей территории от беспокойных своих кочующих полудиких соседей и внутреннего строя, и порядка? Так оно и было в действительности. Идеал князя отлился в весьма определенный образ стража, «оборонителя» русской земли, «промысленника» о мирной не возмущаемой и производительной трудовой жизни³, в образ пастыря народного и собирателя земли русской. «Вас молю – обращается летописец к своим читателям, – стадо Христово, с любовию приклоните ушеса ваша разумно: како быша древнии князи и мужи их, и како отбороняху Русскыя земля и иныя страны приимаху под ся... и расплодили были землю Русскую»⁴

Характерную особенность русского народа составляет убеждение в святости родительской власти. Власть отца и матери сомнению не подлежит: отсюда – крепость родового быта, которой проникнут был долгое время общественный строй древней Руси. И вот, здесь мы наталкиваемся на следующее явление народного миросозерцания: прежде чем в достаточной степени окрепло государственное начало в форме строгого монархизма в общественном устройстве Руси, мы встречаемся с ним в семейном родовом укладе. Родимый батюшка здесь – государь, и родимая матушка – государыня – и так не только для детей слабых, тихих и кротких, но и для самых могучих богатырей, равно как и для таких необузданных, диких натур, как новгородский типичный озорник и забияка – Васька Буслаев. Несомненнее, безусловнее родительского авторитета пока еще нет никакого авторитета. И вот, когда достаточно окрепло потом государственное начало, когда во главе народа русского стал «царь со своею царицею», народный гений утвердил за ними авторитет родительский – «царя – батюшки», «царицы – матушки».

Таковы оттенки, которые приняла у нас идея самодержавия, как основание государственного порядка под влиянием этнографических национальных и исторических условий роста русского государства, – оттенки, строго определенные, характерные. Для общественного национального организма царь и царица также необходимы, как для земли солнце, как для стада пастырь, как для детей и семьи – родители. Их власть естественна и безусловна сама по себе, т. е. независимо ни от их личных качеств, ни от личных качеств детей: царь может быть ласков, но может быть и грозен, как и родимый батюшка. Эта необходимость царской власти есть нравственно-естественная, а не какая-либо искусственная и условленная, она есть оплот и опора благополучия и процветания русской земли и потому преклоняет не только волю, но влечет к себе и сердце русское: народ русский не только безусловно повинуется и чтит царя, но и любит его. Отсюда утвердившийся за Россией эпитет – «Царелюбивой».

Достойно внимания, что эта, так сказать, органическая связь нации с царем нимало не ослабевала даже в годины самых тяжких политических испытаний, каким подвергался политический организм Руси. В смутные эпохи наши урожденные крамольники и социалисты, как-то разная самозванщина, Стенька Разин, Емельян Пугачев, с большим успехом организовали полчища повстанцев из обездоленного крестьянства и казачества и легко разжигали, в тянувшейся к ним «голытьбе», страсти мщения и корыстолюбия против боярства и властей; однако же, и в их буйных головах оставалась неприкосновенной и священной идея царя.

II. Существенная и, едва ли, не главная задача «культурного государства» есть гарантия и господство права и закона. И в осуществлении этой задачи наш «государственный правовой порядок», выработавшийся и установившийся долгим историческим опытом, сохраняет некоторые характерные черты.

«Империя Российская управляется на твердом основании положительных законов, учреждений и уставов, от самодержавной власти исходящих» (ст. 47. осн. Закон) – так формулируется в нашем действующем законодательстве рассматриваемая задача государства и должно сказать, что стремление наших государей к водворению этой идеи законности знаменуется в истории нашего государственного права явлениями и характерными, и в высокой степени поучительными.

«Россия издавна принадлежала к числу стран, признававших необходимость писанного закона, как нормы управления и суда. Памятники вечевого законодательства Новгорода и Пскова делают честь той эпохе, в которую они появились. В Северо-восточной Руси задолго до появления общих законодательных актов, князья старались определить отношения правительственных лиц к народу уставными грамотами. Мотивом к изданию судебников, особенно царского, является стремление оградить народ от произвола и лихоимства судей. Тот же мотив выражен и в Уложении царя Алексея Михайловича... Вся система учреждений Петра Великого имела в виду одну главную цель – обеспечить законность в управлении... Екатерина II-я возвела это стремление на истинно философскую высоту. «Христианская религия – говорится в наказе Екатерины – учит нас делать друг другу добро, сколько это возможно. Это правило побуждает всякого честного человека, во 1-х: желать своему отечеству высшей степени благосостояния, славы, блаженства и спокойствия, во 2-х: возбуждает в нем желание видеть всякого согражданина под покровительством законов, которые, не стесняя его благосостояния, защищали бы его против всякого действия, противного этому правилу... В чем состоит цель Самодержавия? Не в том, чтобы лишить людей их естественной свободы, но в том, чтобы направить их действия к величайшему из всех благ. Законы должны, сколько возможно, охранять безопасность каждого гражданина в частности... На этом основании политическая свобода в гражданине есть спокойствие духа, вытекающее из мнения, которое каждый имеет о своей безопасности, и для того, чтобы граждане имели эту свободу, нужно, чтобы один гражданин не боялся другого, но все боялись бы одних законов». (Полн. собр. закон. Л 12949).⁵

Да, поучительны эти и дальнейшие свидетельства истории развития нашего государственного права! Самодержавная Власть стремится к тому, чтобы водворить между своими подданными гражданскую свободу. И, не говоря о самой России, видел весь свет на троне российских монархов-самодержцев в лице Государей Александра I, Николая I, Александра II и Александра III, мужественных и самоотверженных поборников законных прав не только гражданских, но и прав народных и признал за ними беспримерные титулы «царей-освободителей» и «царей-миротворцев».

Но идея законности, священная для каждого государства, претендующего на звание «культурного», по нашему государственному праву соединяется с началом «неограниченной воли монарха». Одному Государю принадлежит высочайшая власть дарования милостей в особых случаях, не подходящих под действие общих законов, когда сим не нарушаются ничьи, огражденные законом, интересы и гражданские права, а также право помилования или смягчения участи лиц, осужденных или отбывающих наказание⁶. Применение этого права есть акт «не правосудия, т. е. применения закона к данному случаю, а – милосердия, отменяющего применение закона, следовательно, это право принадлежит только верховной власти, поставленной в известных отношениях выше закона»⁷.

По силе этого начала, Самодержавие, как орган права и закона, есть, в тоже время, и орган милосердия, есть сочетание правды и милости. Но это сочетание – идеал справедливости. Ибо кто не знает, что одно только безусловное царство человеческого закона – summum jus – есть величайшая несправедливость – summa injuria? Иначе и быть не может: никакое законодательство в мире не в состоянии предусмотреть всех возможных отношений, всех случаев жизни. Оно предначертывает только большее или меньше количество типических форм и формул для человеческой деятельности и жизненных отношений; между тем, жизнь постоянно творит новые отношения, образует новые комбинации и это ее творчество – неисчерпаемо. Поэтому, судья или администратор, обязанный действовать только по закону (ибо в этом гарантия от личного произвола), весьма нередко наталкивается на такие жизненные отношения, которые не вполне подходят под те схематические комбинации, которые, в ограниченном числе, представляет ему кодекс, и он принужден данное действительное отношение отождествить на основании закона с отношением иного качества. Вот здесь-то и необходим орган власти, высшей закона, чтобы своей волей упразднить неправду, происшедшую от неполноты, от немощности закона. В лице Монарха Самодержавного, Неограниченного, «Воля Которого не стеснена известными юридическими нормами», Русское Государство, неуклонно проводя идею законности в своем управлении, всегда имеет необходимое восполнение для осуществления высшей идеи справедливости, восполнение, которого недостает западному «культурно правовому государству».

Так, идея самодержавия, выросшая и окрепшая на чисто национальной почве, осуществляемая политической мудростью государей, возвысила русское государство в настоящий исторический момент на степень могущественной культурной державы. Устремляя внимание назад, историк русской цивилизации должен необходимо сказать, что во всех стадиях ее поступательного развития, русский народ шел бодро и неустанно вперед, озаряемый и согреваемый своим вождем, Самодержавным Государем, как земля солнцем.

Наше указание характерных черт русской идеи государственного порядка было бы не полно, если бы мы обошли вниманием и еще великую нравственную силу, участвовавшую в деле созидания и строения русского государства, – великую нравственную силу, которую русский народ и его государь почерпали в крепкой своей преданности православию, в просвещающей и освящающей деятельности Святой Православной Церкви. Посему, необходимо отметить и то, что ею привнесено в органическое сочленение нашего государства.

III. Действие христианской проповеди на великого князя Владимира летописец наглядно изображает в следующих двух повествованиях. «Сей философ (Кирилл) много поучив Владимира, последи же сказа ему и о втором пришествии Христовом и страшном суде, и, скончав словеса, отдаде Владимиру златотканную запону (на ней же бе исткано второе пришествие Христово и страшный суд), южф видев Володимер, вопроси Кирилла: что се есть? Кирилл же сказа ему, яко приидет Господь судити праведных и грешных, и праведных своих послет в царство небесное на вечное веселие, грешных же... послет во геенну, во огнь неугасающий и безконечныя муки... Володимер же, воздохнув, и рече: добро сим, иже одесную Бога, горе же сим, иже ошуюю Его... В сие лето – заканчивается рассказ – нача Господь испускати луча своея блогодати на землю Русскую, хотя извести из тьмы на свет»⁸.

Владимир сделался христианином.

"Бяшо же – характеризует его летописец – по премногу милостив на убогия и не ускоряше человека погубити, аще и за великую вину: сего ради умножишася татие, разбойница и прочий злии человеци а глогола к Володимору митрополит: почто, княже, злых не казниши? Он же рече: боюся греха. Митрополит же и старцы реша: ты поставлен ecu от Бога властелин на наказание злым и милование добрым; достоит ти казнити злых с испытанием; аще бо не казниши злых, виждь, яко добрым зле дееши, понеже за твоим нерадением умножаются злыи на пакость добрым; но погуби злых, да добрыя в мире живут»⁹.

Если строгая историческая критика находит основания возражать против исторической достоверности первого из этих летописных повествований, то за ним, все таки, остается неотъемлемое и непререкаемое достоинство его жизненной правды, как типического выражения того внутреннего благодатного действия Христовой веры на человеческое сердце, – действия, благодаря которому православная церковь победила русское язычество и, непрерывно воздействуя на народную совесть, влила свой животворный дух в целый национально-политический организм Руси.

В чем заключается сущность и животворная сила этого духа?

Вникнем с полным вниманием в повесть летописца, и мы легко разрешим этот вопрос.

Проповедник православной веры нашел доступ в сердце язычника указанием на Суд Божий с его нелицеприятным мздовоздаянием за добро и зло и, пробудив усыпленную совесть, вызвал невольный, искренний вздох из груди грешника, при свете божественной истины в первый раз увидевшего бездну содеянного им зла; затем внедрил в нем мысль о неизбежности этого нелицеприятного Божьего суда и, таким образом, в сердце могучего богатыря вселил страх Божий и боязнь греха. Но, вместе с боязнью греха, вера Христова вселяет в сердце христианина мужество и твердость именно тогда, когда это требуется положительной обязанностью, к которой христианин призван самим Богом: «ты поставлен ecи от Бога властелин на наказание злым и милование добрым» – наставлял князя христианина учитель той же веры, которая ранее в сердце князя-язычника вселяла боязнь греха, наставлял, указывая на великое зло, порождаемое его нерадением в исполнении Божественного его призвания.

Так было в начале просвещения Руси «лучами благодати Господней», так всегда было и потом, в течение тысячелетней исторической жизни. Проповедник и учитель веры всюду сопутствовал царю в его заботах о строе земском и государственном, вселяя в сердцах подданных его и его слуг страх Божий, возводя гражданский долг послушания и службы царю на степень нравственной святой обязанности послушания Воле Божией. «Бога бойтеся, царя чтите!» – поучал уже в наш век один из знаменитых русских иерархов: «сии две заповеди так соединены для нас, как бы два ока на одном лице истины и правды, не разрозните их, не обезобразьте лица истины; не повредите одного из очей ея». В разные времена приходили к нам из разных стран разнообразные учители гражданственности и политики, проносились разного рода веяния, производившие шатость в воззрениях не только простых граждан, но, даже и стоящих у кормила правления и грозившие разрывом нашей гражданственности от нравственной ее основы, насажденной православной верой. Но эти веяния оказывались бессильными пред могущественным оружием проповедников Божественной истины. Тот же иерарх следующим образом обличает подобные мудрования: «Боимся Бога, говорят некоторые изуверы, и отрекаются молиться за царя, или давать ему дань, или вступать в его службу. Не очевидно ли, что это не последователи благочестия, но враги оного, так же, как и отечества. Христос учил: «воздадите кесарева кесареви»; Апостолы учили: «царя чтите». Кто учит не тому, чему научал Христос и Его Апостолы, тот не последователь, а враг Христов. Негде есть и политические раскольники: они хотят к соблазну народов иметь царя, не освященного Царем царствующих, закон человеческий без закона Божия, власть земную без власти небесной, присягу без имени Божия. Знаете ли, что делают сии неугомонные мудрователи? Они хотят выколоть у правды правое око. Можно ли основать закон и власть только на зыбком песке мнений людских? Как может стоять земля без неба? Что значит клятва без Всевидящего и Всемогущего, Который Один даст сему слову дух и силу, непоколебимо поддерживающую верного и неизбежно каравшую изменника? Братия! Да стоим твердо во всецелой истине и правде! Боящиеся Царя чтите. Чтущие Царя! Бога бойтеся!».¹⁰

Если повиновение Царю есть дело Богу угодное – святая обязанность, нарушение же ее есть не только преступление гражданское, но и прямо вражда против Бога; то и самые полномочия, и права царской власти, с точки зрения Святой Церкви, суть великое бремя и подвиг, есть святейшая обязанность христианина-царя. Высокохудожественное выражение этого церковного воззрения мы встречаем в речи Московского митрополита Платона, произнесенной при священном короновании Императора Александра I-го: «Сей венец Твой – говорил он, обращаясь к Богом венчанному Царю, – на главе Твоей есть слава наша, но Твой подвиг. Сей скипетр есть наш покой, но Твое бдение. Сия держава есть наша безопасность, но Твое попечение. Сия порфира есть наше ограждение, но твое ополчение. Вся сия утварь царская есть нам утешение, но Тебе бремя. – Бремя поистине и подвиг! Предстанет бо лицу Твоему пространнейшая в свете империя, каковую едва-ли когда видела вселенная, и будет от мудрости Твоея ожидать во всех своих членах и во всем теле совершенного согласия и благоустройства. Узриши сходящие с небес весы правосудия с гласом от Судии неба и земли: да судиши суд правый и весы Его да не уклониши ни на шуее, ни на десное. Узриша в лице Благого Бога сходящее к Тебе милосердие, требующее, да милостив будеши ко вручаемым Тебе народам. Достигнут бо престола Твоего вдовицы, и сироты, и бедные, утесняемые во зло употребленною властию, и лицеприятием и мздоимством лишаемые прав своих, и вопить не перестанут, да защитиши их, да отреши им слезы, да устроиши их везде проповедовать Твою промыслительную державу. Предстанет и самое человечество в первородной своей и нагой простоте, без всякого отличия порождений и происхождений: взирай, возопиет, общий Отец! на права человечества: мы равно все чада Твои. Никто не может быть пред Тобою извергом, разве утеснитель человечества и подымающий себя выше пределов его. Наконец, благочестию Твоему предстанет и Церковь, сия мать, возродившая нас духом, облеченная в одежду, обагренную Кровию Единородного Сына Божия. Сия августейшая дщерь неба, хотя довольно находит для себя защиты в Единой Главе Своей, Господе нашем Иисусе Христе, яко огражденная силою Креста Его, но и к Тебе, Благочестивейший Государь, яко к первородному сыну своему, прострет она свои руки и, ими объяв Твою любезнейшую выю, умолять не перестанет: да сохраниши залог веры цел и невредим, да сохраниши не для Себя токмо, но паче да явиши Собою пример благочестия, и тем да заградиши нечестивыя уста вольнодумства и да укротиши злой дух суеверия и неверия».

«Но с Ангелами Божиими не усумнятся предстать и духи злобы. Отважатся окрест престола Твоего пресмыкатися и ласкательство, и клевета, и пронырство со всем своим злым порождением и дерзнут подумать, что аки бы под видом раболепности можно им возобладать Твоею прозорливостью. Откроет безобразную главу свою мздоимство и лицеприятие, стремясь превратить весы правосудия. Появится безстыдство и роскошь со всеми видами нечистоты, к нарушению святости супружеств и к пожертвованию всего единой плоти и крови в праздности и суете».

«При таковом злых полчищ окружении объимут Тя истина и правда, и мудрость, и благочестие, и будут, охраняя державу Твою вкупе с Тобою желать и молить: да воскреснет в Тебе Бог и расточатся врази Твои!»

«Се подвиг Твой, Державнейший Государь! Се брань, требующая, да препояшеши меч Твой по бедре Твоем, о Герой! И наляци, и успевай, и царствуй, и наставит Тя дивно десница Вышняго!»

«Дивно, глаголем: ибо от всего того предохранить себя, все то превозмочь, все управить в мире и благоустройстве требует сил более нежели человеческих. Почему судя о Тебе, хотя превознесенном паче всех человек, но яко о человеке, и должны бы мы свои радости и восторги торжественные в своих пределах удержать».

«Удержать, – но что же означает сие, над Тобою совершившееся действие? Состоит ли оно в одной наружности? Составляет ли только один простой обряд? Ах, нет! О Давиде, егда избран он был Богом в цари Израилю и святым елеем помазан, Слово Божие гласит: и ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне и потом. Сие Духа Господня ношение в день сей осенило и освятило главу Твою. Не тщетны желания всея России; не тщетны моления всея Церкви. Призирает Господь на молитву смиренных и не уничтожит моления их».

«Итак, великодушнейший Государь, сим укрепися и ободрися. С такою помощию небесною, с таковым дарованным Тебе Духом Владычным подвиг Твой будет удобен, бдение Твое будет сладостно, попечение Твое будет успешно, бремя легко, и ополчение Твое будет победительно и торжественно»¹¹.

Итак, что же святая православная церковь вносит своим влиянием в наше национально-государственное сочленение? Отвечая кратко на этот вопрос, должно сказать, что она вносит в него дух страха Божия. В страхе Божием русский верноподданный не боится никакого смущения от врагов внутренних и внешних, верно служит царю и безбоязненно полагает жизнь свою за веру, царя и отечество. В страхе Божием и царь мужественно подъемлет на себя подвиг служения народу и, веруя в святость своего призвания, дарует милость добрым и грозно карает того заслуживших, не смущаясь никакими человеческими мудрованиями, никакими веяниями, хоть бы и весьма культурными, но противными его христианской совести.

Под действием этого религиозного начала Россия в среде европейских государств имеет преимущественное пред всеми ими право называться христианским государством; под действием этого начала, выдерживая в настоящее время свойства «культурного, правового государства, она остается, как и всегда была, «Святою Русью».

И мы думаем, что высокие гости, представители западных культурных государств, прибывшие почтить русское торжество священного коронования, с глубоким вниманием отнесутся к этой характерной черте нашего государственного устройства и, может быть, в душе нам позавидуют...

IV. Раскрытой выше идее русского самодержавия соответствует, вполне, и внешняя обрядность, в которую облекается торжество священного коронования. И опять эта обрядность носит яркие национальные черты.

Это есть праздник государственный, народный и церковный, или, лучше сказать, есть внешнее выражение таинственного единения Государя с своею нацией, освящаемое и утверждаемое благодатной силой веры. Почин празднества принадлежит Государю. Он призывает своих подданных на свой праздник и Неограниченный, Самодержавный Государь свой властный призыв растворяет отеческой любовью и уважением к своему народу: «Призываем всех Наших верноподданных – гласит Высочайший Манифест – в предстоящий торжественный день Коронования разделить радость Нашу и вместе с Нами вознести горячую молитву Подателю всех благ, да излиет на Нас дары Духа Своего Святого, да укрепит Он державу нашу и да направит Он Нас по стопам Незабвенного Родителя Нашего, Коего жизнь и труды на пользу дорогого отечества останутся для Нас навсегда светлым примером».

Центр празднества – Москва – сердце Руси. Сюда, подобно тому, как в живом организме, от самых окраин направлены теперь жизненные струи необъятного русского государства, чтобы, соединившись здесь на момент, снова разлиться по всем его разветвлениям, всюду неся с собою оживление, укрепление, радостные надежды. Области, города, селения, государственные, церковные, общественные учреждения, ученые, художественные, промышленные корпорации чрез избранных представителей своих предстанут здесь, пред светлое лицо обожаемого Монарха и Его Супруги, чтобы от всей земли русской принести Им свою «хлеб-соль», чтобы вознести свои молитвы за Них пред Царем царствующих и, чтобы затем разделить с Ними их праздничную трапезу и праздничные торжества. Да, это праздник теснейшего единения православного царя с своим народом, праздник радости, мира и любви, – любви такой жизнерадостной, всеобъемлющей, которая откроет гостеприимные двери и гостям иностранным и иноверным. В эти светлые дни любвеобильный Домовладыка русской земли, по обычаю русского гостеприимства, пригласит на пир свой и славных, и знатных, и последнего бедняка.

Вместе с тем, это – и великое торжество православной церкви. Ибо Первородный Сын ее, Богом венчанный и превознесенный Самодержец величайшего из государств в древнейшем храме первопрестольной столицы торжественно перед лицом собора русской церкви и высших государственных чинов торжественно произнесет исповедание православной веры и, озаряемый и вдохновляемый ею, вознесет свою молитву о вверенном ему Богом народе.

Приготовься же, Святая Русь, на этот великий праздник достойным тебя образом, явись пред Царем и Царицею не только принарядившись наружно, но и настроив сердце свое благоговейным трепетом и благодарностью пред промыслительной благостью Царя царствующих, в течении тысячелетия укреплявшего царственных вождей твоих в трудном, самобытном шествии к недоведомо высокому мировому назначению.