О проповеднической импровизации

К вопросу о живом слове и нормативных методах проповедни­чества

(Гомилетический этюд)

   Истинная импровизация имеет две нераздельных стороны – оратор знает то, что он скажет¹, и не знает того, как он скажет.

   Импровизации внезапные в узком смысле – те, которыми приходится отвечать, напр., государственному деятелю в парламенте на неожиданные вопросы, адвокату при ведении процесса защиты, профессору, вызываемому к ответу на возражения со стороны слушателей, и пр. – не подрывают нашего определения. Оратор, поставленный в необходимость говорить неожиданно для него, не мог, естественно, приготовить формы для своей речи, но он не говорит, не зная предмета своей речи², – иначе сказать, материальная основа его импровизации уже была готова для момента импровизирования.

    В нашем определении импровизации implicite дается мысль о необходимости оратору для импровизирования дарований, общей подготовки и специальных предварительных опытов на поприще ораторской деятельности вообще. Прежде всего мы и попытаемся вскрыть содержание этой мысли в отношении исключительно к ПРОПОВЕДНИЧЕСКОЙ импровизации, так как в рамки своего очерка мы помещаем вопросы импровизации, связанные именно с деятельностью проповеднической. Мы укажем – eo ipso –  иллюзорность тех положений, которые направлены со стороны некоторых гомилетов против этой нашей, пока еще априорной для нас, мысли.

    Первое необходимое условие, condition sine qui non импровизации³, есть ДОСТАТОЧНЫЙ запас знаний, запас мыслей, и когда речь идет о церковном проповедничестве – особенно идей религиозных, необходимо усвоение сознанием проповедующего всего круга христианских истин, учения веры с особенностями его внешнего обозначения и изложения⁴, – настолько ПРОЧНОЕ, чтобы проповедник-импровизатор СВОБОДНО, в момент произнесения проповеди, мог избирать из своей сокровищницы мыслей всё, отвечающее поставленной в его речи цели⁵. Без этого условия, при наличности прекрасных внешних сторон ораторства – голоса, жестов, «огненного» взора, свободного слововыражения – бывает только импровизация слов, но не идей. Недостаток мыслей заставляет возвращаться к идее, уже исчерпанной; налицо – амплификация речи повторениями, варьирование терминов, и речь производит впечатление колокола, издающего всегда один и тот же звук. По меткому выражению одного из западных гомилетов (Мюллуа), это – поистине – погребальный звон красноречию.

   Идем далее. Если каждый проповедник должен изучить Биб­лию прежде, чем приступить к проповедничеству, – потому что Слово Божие служит главным источником всех предметов, какие могут быть затрагиваемы с церковной кафедры (Ср. 1Кор. 1:23), потому что оно служит первым, главным и действующим элементом проповеди, то ТЕМ ТЩАТЕЛЬНЕЕ он должен знать ее, это очевидно, – выступая на поприще импровизирования. Речь проповедника всегда должна отражать на себе Библию⁶: самым духом ее, текстами Св. Писания, образами, примерами, обетованиями, угрозами, параллелями – заимствованными из свящ. книг; необходимость эта вызывается самым существом церковного проповедничества, конечным назначением проповеди – благовествованием о Иисусе Христе рождать истинных чад Богу, руководствовать людей ко спасению, содействуя СЛОВОМ БОЖИИМ религиозному возвышению всей души человека.

   Импровизатор, наконец, должен быть настолько хозяином речи, чтобы мог распоряжаться ею без напряжения, свободно, чтобы стилизация его слова не занимала во время его произнесения ни его внимания, ни внимания слушателей; в частности например, чтобы вводные предложения, случайные фразы не узурпировали места и значения основной, принципиальной мысли, каждый период имел свой конец, чтобы необходимое слово во время приходило на уста. Начать фразу – говорили в средние века ораторы – сравнительно ЛЕГКО, но КОНЧИТЬ ее, провести от запятой к запятой и до конца – НЕ ЛЕГКО. Чтобы выполнить это необходимое от всякой речи требование, импровизатор должен вполне владеть речью.

   Мы указали такие (формальные) условия импровизации в отношении к проповеднику, которые приобретаются последним даже при относительно заурядных способностях будущего импровизатора, и начало приобретению которых⁷ полагается в годы приготовления к пастырскому и – cum eo – проповедническому служению. Эти условия требуют для себя от будущего импровизатора общей подготовленности к восприятию религиозных истин, систематизированных в курсах богословских наук, развитой памяти для усвоения содержания Библии и общей специальной богословской начитанности для навыка в стилизованной свободной речи.

   Мы должны, далее, указать те ПРИРОДНЫЕ душевные способности, наличность которых в проповеднике (в качестве природного дара, но в связи, конечно, с необходимым развитием упражнений в деле ораторства) – обусловливает возможность импровизаций. Относительно этих способностей, необходимых для импровизатора, архиеп. Амвросий высказывается так: «Можно сказать, что нет способности не только душевной, но и телесной, разумеется, близкой к деятельности импровизатора, которая не была бы нужна для него».

   Итак, – какими же душевными качествами должен обладать импровизатор?

   Импровизатору необходима сильная от природы и развитая долговременным упражнением сила мышления для оперирования над теми идеями и знаниями, какие, как мы говорили, должны быть усвоены проповедниками перед выступлением на поприще импровизации, нужен хороший, развитый ум. Без способности глубокого мышления у проповедника – содержание предмета не может быть исчерпано до оснований и достаточно обосновано, без широты взгляда – не могут быть обняты границы предмета, без приучения ума к строгому мышлению, без точного употребления понятий  – нет правильного развития и последовательного изложения мыслей, – на этой почве происходит и длиннота речей, в которых главное не отделено от второстепенного, скученность мыслей. Подчеркнем то, что от импровизатора требуется не только сила мышления вообще, но сила ЖИВОГО, острого мышления, дар БЫСТРОГО соображения, по выражению Амвросия – «удобоподвижность» ума.

   Для успешной импровизации проповедник должен обладать сильным, живым ВООБРАЖЕНИЕМ: в то время, как рассудок располагает и распределяет мысли, воображение, как говорит архиеп. Амвросий, – «раскидывает впереди перспективу этих мыслей», помогая автору мысленно представить себе всё свое произведение; воображение оказывает автору существеннейшую услугу тогда, когда он вызывается к необходимости на месте перестроить план и содержание задуманной им речи: воображение же помогает облекать мысли в слова.

   Помимо указанных душевных качеств, у импровизатора должен быть правильный орган слова, «поворотливый», по Амвросию, – т.е., послушный всем движениям души, не запинающийся и не медлительный,–  сила голоса и, конечно, полное самообладание.

   О чем же говорят указанные условия, необходимые для импровизации?

   Прежде всего скажем, что те условия, которые усвояются проповедником (в общем их содержании) в годы приготовления к пастырскому служению,– запас идей, усвоение содержания и текста Библии, обладание свободной речью, – не составляют сами по себе данных для импровизирования, если не иметь при этом в виду предшествовавших опытов устной речи. Такими опытами могут служить частные религиозные беседы, беседы на уроках в школе, опыты в произнесении предварительно записанных поучений.

   Отсюда – наше первое заключение по вопросу о доступности импровизации для каждого проповедника: проповедник может быть импровизатором лишь тогда, когда приобретет ДОСТАТОЧНЫЙ проповеднический МАТЕРИАЛ и опытную ПОДГОТОВЛЕННОСТЬ к импровизации, т.е., во всяком случае не в начале своей проповеднической деятельности.

   Но не говорят ли те условия импровизации, которые мы назвали природными по преимуществу, – об еще большем ограничении сферы импровизаторской деятельности проповедника?– Архиепископ Амвросий, признавая указанные выше условия⁸, говорит в своей книжке «Живое слово», что эти условия в самой высшей степени и полной гармонии присущи лишь ИДЕАЛЬНОМУ импровизатору; тем не менее, хотя и не в столь высокой степени, они необходимы для КАЖДОГО импровизатора. Произведенный нами анализ дарований, необходимых для импровизатора, заставляет нас согласиться с тем, что эти дарования не являются достоянием каждого проповедника. Базируясь на этом, мы можем сделать вывод еще более радикальный, чем первый: необходимость для импровизирования особых дарований вовсе лишает аподиктичности то мнение⁹, по которому каждый проповедник может быть импровизатором; не всякий может быть им даже после долгих опытов и навыков в этом деле.

   Необходимость особенных условий для импровизаций, со стороны проповедника, – вынуждает каждого, выступающего с импровизированным словом, и к предварительной тщательной проверке имеющихся у него в наличности средств и сил для импровизаций. Всесторонняя осторожность в деле проповеднической импровизации требуется самой высотой и святостью проповеднического служения, самой сущностью проповеди. Каждая частная проповедь имеет своим содержанием СЛОВО БОЖИЕ и, как таковая, не может быть произносима в беспорядочной внешней форме и с необдуманным и не выношенным заблаговременно содержанием, – что часто имеет место у неподготовленных и не проверивших себя импровизаторов, особенно у молодых, с легкомыслием полагающихся на свои дарования, нередко мнимые. Св. Писание угрожает проклятием всякому творящему дело Божие с небрежением (Иер. 48:10).

   В непосредственной связи с вопросом о возможности для каждого проповедника доступа к импровизации стоит вопрос: должен ли каждый проповедник, в целях наилучшего выполнения своего проповеднического долга быть импровизатором, иначе оказать – есть ли импровизация норма проповеднической деятельности? Это последнее положение должно быть, в свою очередь, поставлено в связь с определением истинного характера «живого слова» вообще¹⁰, о необходимости которого (живого слова) с церковной кафедры так много говорят, и на которое все права, по-видимому, имеет исключительно импровизация: она есть НЕПОСРЕДСТВЕННЫЙ голос мысли и чувства проповедника и, как таковая, претендует на большую, нежели приготовленное слово, одушевленность, живость и действенность. Может ли удовлетворять требованиям, предъявляемым к «живому слову» – не импровизация, в принятом нами смысле?

  Мы отвечаем так. Живым и действенным, т.е., со свойством жизненности и неотразимого влияния на слушателей должно явиться то слово (говорим в отношении к личности проповедника), которое в основе своей имеет личный религиозный опыт самого проповедника, которое носит на себе яркую печать силы его религиозного убеждения и проникновенности его христианским идеалом. В этом – вся суть в деле проповеди. И единственным путем и средством, при помощи которого пастырь проповедник может свою проповедь сделать словом «живым» – есть обогащение души религиозным опытом, углубление религиозного самосознания, расширения собственной религиозной жизни. Следовательно, понятие «живого слова» должно быть поставлено в более широкие рамки, нежели те, в какие помещает его арх. Амвросий; последний понятие «живого слова в теснейшем смысле¹¹» отожествляет с импровизированным устным словом¹². Не всякая импровизация есть живое слово, и, наоборот, живое слово, сохраняя все необходимые атрибуты слова живого, может и не быть словом импровизированным.

   В самом деле. Мы сказали уже, что самой существенной стороной религиозно-проповеднического творчества тех проповедников, которые обладают тайной живого слова – служит их личная богатая религиозным опытом христианская жизнь (Ср. 1Кор. 2:4).. Огонь зажигается от огня – выражаясь словами одного из гомилетов – и вера оживает в сердце от слова исходящего из пламенного верующего сердца: «веруяй в Мя, якоже рече Писание, реки от чрева его истекут воды живыя» – слова «живого». Те пастыри-проповедники, которые постоянным духовным подвигом углубили, развили в себе дар Божий, – веру в Бога, те и служат источниками словесных речей воды живой. У нас есть близкий для всех пример в этом отношении – о. Иоанн Кронштадтский – вдохновенный проповедник и носитель благодатной веры. В своих проповедях о. Иоанн обладал тайной живого слова, в котором нашла себе полное отражение его внутренняя широко развитая религиозная жизнь, полнота его личного религиозного опыта. Можно сюда же отвести имена покойных прот. И.К. Романова и прот. Р. Путятина, которые своими незатейливыми, безыскусственными поучениями, исходившими из глубины их искренно и горячо верующих душ, глубоко трогали всю паству и привлекали к себе всегда толпы слушателей. Потому-то, признавая единой жизненной основой проповеди – дух религиозной веры и личных религиозных переживаний самого проповедника, мы – eо ipsо – зачеркиваем знак равенства между так понимаемым «живым словом» и словом импровизированным. Тот пастырь-проповедник – носящий в себе живое сознание высоты своего пастырского служения, пастырского долга и опыт личных религиозных переживаний,– который ВЫНОСИЛ предмет своей проповеди и предварительно ТЩАТЕЛЬНО РАСКРЫЛ его в уме или на бумаге, в тех или иных формах и образах и затем в приготовленной форме износит на церковной кафедре из сокровищницы своего религиозного опыта эти мысли и чувства,– тот проповедник даст ТО ЖЕ живое слово, ТАК ЖЕ интенсивно способен переживать на церковной кафедре, в своем религиозно-возбужденном духе, предмет своей проповеди и передавать свое воодушевление слушателям, как и импровизатор, обладающий тем же проповедническим призванием и опытом. И если бы огонь одушевления несколько потускнел при неоднократном повторении одних и тех же мыслей и выражений при приготовлении к проповеди, то в торжественную минуту, когда проповедник является на священном месте перед своими слушателями, этот огонь снова воспламеняется, снова получает свою силу...

   Стало быть, характер «живого слова», при известных усло­виях, может носить как импровизация, так и приготовленное слово.

   Необходимо иметь в виду и положительные преимущества обдуманной проповеди перед импровизацией: при таком методе проповедничества  (т.е. при приготовлении к проповедям) – проповедник обладает большей уверенностью в себе и более гарантирован от замешательств, которое делает жалкими импровизаторов. С другой стороны – выношенное слово может встретить лучшую оценку со стороны слушателей¹³: от тщательно обдуманного слова всегда можно ожидать строго систематического и последовательного изложения мыслей, выраженных при том более точно и сильно, развитых более глубоко и богато¹⁴. Между тем, – часто даже у опытных проповедников, – импровизации бывают поверхностными, когда произносятся без достаточно напряженной умственной работы; такие импровизации лишь в лучшем случае бывают бездейственными, в худшем – они вызывают у слушателей осуждение небрежного проповедника.

   Импровизатором может быть тот проповедник, который, обладая необходимыми для импровизации (разобранными нами) дарованиями и тщательным опытом, сумеет преодолеть силою этих своих данных все возможные отрицательные качества импровизированного слова и удовлетворит всем положительным требованиям «живого слова»¹⁵. Разрешение вопроса ставится, таким образом, на почву различия природных дарований и проповеднического опыта людей, являющихся на церковной кафедре. С этими данными должен сообразоваться каждый в своей проповеднической практике. При этом имеет большую важность то данное, которое раскрыто нами выше, именно: постановка вопроса об импровизации с церковной кафедры на принципиальную основу характеристики «живого слова"– вполне освобождает проповедника от обязанности быть импровизатором для того, чтобы быть проповедником с «живым словом»¹⁶.

   Импровизация – не есть исключительная норма проповеднической деятельности.

   Таково ПРИНЦИПИАЛЬНОЕ разрешение вопросов, связанных с проповеднической импровизацией.

   Мы обратимся, в дальнейшем, к истории проповеди (в первые века христианства) и к истории науки о проповедничестве с тем, чтобы, помимо принципиального разрешения вопроса об импровизации, дать ему (вопросу) святоотеческое освещение и скрепить добытые нами заключения голосами авторитетных русских и посторонних гомилетов нового времени.

   У святых отцов II-III века не было в обычае выступать перед слушателями с готовой проповедью в руках: в христианах жила уверенность в том, что Дух Божий, согласно обетованию Господа (Мф. 10:19–20), даст проповедникам способность говорить в собрании верующих, что предмет и характер произнесения проповеди, которая, заметим, в первые времена была простой безыскусственной беседой, – есть дар благодати Божией проповеднику. Об этом говорит, напр., Ориген, в отношении своих современников¹⁷. Отсюда понятно, что изнесение на кафедру записанной проповеди (даже вообще – приготовленной, без записи) было бы, по словам Певницкого¹⁸, свидетельством недоверия проповедника содействующей благодати Духа и желания сказать что-либо от себя, а не по внушению Св. Духа и верующего сердца. Вскоре же подобный взгляд на проповедь был изменен: она стала в глазаx христиан таким делом, успех в котором много зависит от талантов в труде проповедника: произносить с церковной кафедры проповеди без приготовления – стало многими почитаться делом недостойным святого места. Уже Ориген говорил, что много труда требуется для усовершенствования в проповедничестве, и что проповедь должна быть плодом предварительного тщательного обдумывания предмета¹⁹. Вслед же за первыми временами проповедь потеря­ла и характер безыскусственной беседы. Св. Григорий Богослов всегда выступал с тщательно обработанными словами (хотя и без тетради в руках, с целью придать проповеди характер живой беседы). «Раздаяние» слова Божия не представлялось ему делом легким. «Что касается, – говорит он,– раздаяния Божественного и высокого слова, то если кто приступает к делу сему с дерзновением и почитает его доступным для ВСЯКАГО ума – я дивлюсь многоумию (чтобы не сказать малоумию) такого человека. Для меня кажется НЕ ПРОСТЫМ и не малого ДУХА требующим делом (по контексту – великой силы и напряженной деятельности умственных способностей) – каждому дать во время житомерие слова и с рассуждением вести домостроительство истины наших догматов»²⁰. Св. Иоанн Златоуст, в сознании всей важности и величия проповеднического служения требует от проповедников большого и непреклонного труда над приготовлением проповедей, даже от тех лиц, кто достиг высокой степени совершенства в проповедническом слове²¹.

   Блаж. Августин, также требуя предварительного обдумывания предмета проповеди, рекомендует тем, кто не может сам составить проповеди, заимствовать у других²². О таких случаях позаимствования нам известно из истории древней церкви. Многие поучения Кирилла Александрийского заучивались греческими епископами (в VI-VII  вв.) и произносились наизусть, как живая речь. Проповеди св. Григория Двоеслова читались, по его поручении, членами клира, когда он сам не мог произносить их, в виду своего вообще болезненного состояния. Последний, вменяя дело проповедничества (вообще) в непременную обязанность пастырю церкви, в своем «Пастырском правиле», смотрит на это дело с такой высокой точки зрения, что человеку простому, не выдающемуся никакими особенными талантами, страшно браться за него²³. Стоя на основе таких воззрений, св. Григорий Дв. предполагает нужным нарочитое тщательное приготовление к каждой частной проповеди, чтобы речь проповедника не была беспорядочно болтливой, чего, по Григорию, может избежать лишь талантливый импровизатор; чтобы проповедник, к тому же, не допустил в импровизированной речи какой-либо не православной мысли.

   Приведенных ярких мнений Свв. Отцов о методах произнесения проповеди и приготовлений к ней – нам достаточно для того, чтобы ознакомиться с святоотеческим отношением к импровизации.

   Мы скажем о взглядах на импровизацию гомилетов нового времени.

   В нашей гомилетической литературе по вопросу об импровизации намечаются два течения: одно признаёт импровизацию единственно нормальным путем проповеднического служения (Амвросий²⁴, Тареев и пр.); другие (Певницкий и пр.), указывая на возможное отсутствие способностей к импровизированию у проповедника, отводят эту последнюю область лишь для тех, кто имеет подготовленность и талант к импровизации.

   М. Тареев ставит разрешение вопроса об импровизации в зависимость от вопроса: есть ли проповедь искусство²⁵. Отвечая на последний вопрос отрицательно, он разрешает и первый вопрос в указанном выше направлении: импровизация, как вид проповедничества, есть норма. Проповедь, по Тарееву, не есть ораторская речь²⁶, но простая, вполне безыскусственная, разговорная учительная речь, и проповедник должен говорить только такою речью, конечно, устно и импровизированно («живой речью»). А какой пастырь-проповедник не может дать,– восклицает он, – краткого простого евангельского наставления своим слушателям? Исторический фундамент для построения мысли о простоте проповеднической речи М. Тареев находит, по его словам, в том, что апостолы, напр., не пользовалась в своей проповеднической деятельности искусством ораторских приемов своего времени и не требовали от себя нарочитых приготовлений к проповеди: простота и безыскусственность их речей по М. Тарееву, была даже «принципиально» враждебной ораторскому искусству.

   Что мы скажем на всё это? Разрешение вопроса о том, – есть ли проповедь искусство или нет – поставлен М. Тареевым на ложный путь. С достаточной аргументацией на это указывает проф. В. Певницкий в своей книге «Церковное красноречие и его основные законы»²⁷. По его мысли, проповедь есть частный вид ораторства; последнее же – независимый от искусства и параллельный ему род деятельности; это самоочевидно и не требует тех доказательств, какие приводит Тареев: искусство – ­безкорыстно, в высшем смысле этого слова, проповедь же имеет своей целью влиять на слушателей и потому есть практическая деятельность и никак не искусство²⁸.

   Но ораторство, по Певницкому, только тогда имеет место, когда оратор, поставив целью подействовать на слушателей в том или другом направлении, усиливает энергию своей души в момент проповедования; когда приподымаются творческие силы духа у проповедника; в противном случае, мы имеем лишь простую передачу мыслей и знаний, чувств и желаний. Певницкий полагает, что сделать проповедь простой передачей христианских истин – значит «хотеть чтобы проповедь никогда не сходила с низшей ступени своего проявления»; проповедовать слово Божие без одушевления, напряжения духовных сил (в связи с этим необходима, конечно, соответствующая характеру и цели проповеди ФОРМА обнаружения этого одушевления) – это значит не делать проповедь сильной и действенной.

   Решив отрицательно вопрос – должна ли проповедь быть простою разговорною речью, Певницкий отрицательно решает и вопрос об импровизации, как необходимом для каждого проповедника способе проповедничества. Область импровизации он отводит так же, как и мы, лишь лицам с большими необходимыми для этого дарованиями, на почве которых возможно проявление подъема творческого духа, одушевления проповедника (именно: лицам с быстрой мыслью, живым воображением, отличной памятью, свободным выражением, самообладанием); потому – «бо­лее нормальным методом проповедничества, по Певницкому, является «тщательное приготовление проповедей».

   Самоочевидна и неправильность ссылки М. Тареева на про­поведь в апостольский век: апостолы обладали чрезвычайными проповедническими средствами, сообщенными им Духом Святым, и при этих дарованиях, они без пособия естественного средства, могли с успехом проповедовать всюду благовестие Христа²⁹.

   В истории проповедничества у нас в России, мы можем назвать многих выдающихся проповедников – противников импровизации, как нормативного метода проповедничества. Митр. Филарет в течение своей долговременной проповеднической практики почти никогда не произносил импровизаций и подвергал строгому осуждении тех священников, кто выступал на этом поприще. Равным образом, архиеп. Дмитрий Муретов и Никанор Херсонский никогда не произносили не записанных пред тем поучений, по их словам, – из высокого уважения к церковной кафедре. Не всегда придерживался метода импровизации и автор «Живого слова» арх. Амвросий. Прот. Р. Путятин, снискавший себе популярность своими простыми и краткими проповедями, всегда тщательно, и много трудился над проповедью перед ее произнесением³⁰.

   В иностранной гомилетической литературе мы встречаем многих гомилетов, – как принципиальных противников проповеднической импровизации, так, в частности, настаивающих на трудности дела импровизации и недоступности его для каждого рядового проповедника. Из французских, например, гомилетов такого направления мы назовем Г. Трюблета, Люпанлу, Фенелона, Жибера, Мори.

   Как Трюблет, так и Люпанлу, вслед за Фенелоном, требуют предварительного приготовления проповеди перед ее произнесением: по Фенелону и Люпанлу проповедник должен «напол­нив» свою душу предметом проповеди, «обсудить его во всех его принципах и в их приложении”, упорядочить мысли, подыскать наиболее выразительные слова с целью сделать удобопонятным свой предмет, привести в порядок доказательства, приготовить примеры; словом, должен знать всё, что он ска­жет и тот порядок, в котором он скажет, хотя знать наизусть, от слова до слова, нет необходимости.

   Жибер называет авантюристами тех, кто «без всякаго приготовления пускается безрассудно в огромное и опасное море христианского красноречия и весьма часто терпит здесь «кораблекрушение”. Надеяться на внушение от Св. Духа в момент произнесения проповеди – значит искушать Господа; явиться на церковную кафедру без приготовления – значит показывать неуважение к слушателям, – во-первых, во-вторых – не считать достойным забот такое высокое дело, как проповедничество. Каждая проповедь должна быть тщательно выношена проповедником³¹.

   Вот голос известного английского проповедника Ч. Сперджона³²: «Наши проповеди должны быть хорошо отполированными и оправленными драгоценными каменьями, носящими ясные следы нашей тщательной работы над ними, потому что каждая проповедь требует для своего произнесения строгой своей подготовленности и обдуманности». О том же говорят английские ученые Гоппин, Фэйрбаймер, Брукс. Последний³³ требует от человека, избирающего для себя проповедническое служение вообще, тем более – поприще импровизирования, врожденного ДАРА к ораторству.

   Подобные мнения мы слышим и со стороны немецких протестантских гомилетов. Ми назовем имена Титтмана, Гарнака, Нимейера, Шлейермахера, Краусса, Бассермана. Бассерман³⁴ восстает против импровизации потому, что в проповеди желает видеть художественное произведение и полагает, что таким не может быть речь импровизированная, тщательно необдуманная заранее. Шотт рекомендует устное произношение проповедей (не по тетради), но требует заботливого их приготовления, не являясь сторонником импровизации. Импровизацию он допускает лишь в особенных случаях неожиданных для проповедника. Швейнеру – импровизация, которая складывается в момент ее произнесения, кажется делом ненормальным, которое нельзя возводить в порядок вещей, так как при ней нельзя достигнуть полного развития и изложения мыслей в проповеди.

   Голландский богослов Остерзее называет импровизированное слово – плодом лености, высокомерия или печального фанатизма, игрою святыней, нечестивым искушением Бога³⁵.

   Приведенные нами мнения святых отцов, а затем – других христианских проповедников и гомилетов еще более закрепляют два основных разобранных у нас тезиса: во-первых, для того, чтобы быть проповедником-импровизатором, необходимы СПЕЦИАЛЬНЫЕ ДАРОВАНИЯ, проповеднический ОПЫТ и тщательная ОСТОРОЖНОСТЬ при определении себя к этому роду проповеднической деятельности, – иначе: импровизирование – удел НЕ КАЖДОГО проповедника, во-вторых, импровизация ни в коем случае НЕ ЕСТЬ ЕДИНСТВЕННО НОРМАЛЬНЫЙ ПУТЬ ПРОПОВЕДНИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ; при этом, в некоторых отношениях, импровизация УСТУПАЕТ приготовленному слову.

Б.  Ярушевич