В чём вера Л.Н. Толстого

Содержание

Кто не знает о почившем русском писателе графе Льве Николаевиче Толстом?! Уже лет двадцать пять, как начали о нём писать в газетах и спорить на разные лады.

Одни превозносили Толстого до небес говоря, что такого добродетельного человека, как Толстой, ещё не было; другие же, наоборот, утверждали, что Толстой – безбожник и такой бесстыжий лжец, какого, действительно, свет не родил.

Непонятна эта противоположность мнений о Толстом, и всякий, мало осведомленный человек невольно затрудняется, как ему относиться к Толстому и толстовскому учению, хвалить ли его, следовать ему или порицать его и отвергать его мудрствование. Особенно занимает этот вопрос всякого неосведомленного человека в настоящее время, когда из-за смерти и погребения Толстого ещё больше говорят и спорят о нём. Обвиняют Церковь Православную в том, что Толстого не отпевали по христиански, не молились и не молятся о нём; говорят, что нет ни одного, столь великого человека, как Толстой, и вдруг его лишили христианского напутствия; и многие православные не могут на это ничего возразить. He могут ответить потому, что ничего толком в этом деле не знают, а при незнании сомневаются в своей правоте и некоторые приходят к заключению, что может быть, и в самом деле Церковь Православная не права, а Толстой и его почитатели правы. Эти православные и не догадываются, что как они не знают основательно о Л. Толстом, так не знают о нём хорошо и большинство тех, кто хвалит Толстого.

Чтобы никому не ошибаться, для этого лучше всего хорошо разведать всё о знаменитом писателе и тогда уже судить: или хвалить его, или отвергнуть.

За что обыкновенно хвалят Толстого?

За то, что он знаменитый и замечательно – хороший учитель, – за то, что он и сам очень будто бы крепко верил и был выдающимся христианином и других научил. Вот это и нужно нам исследовать по его книгам и тогда уже судить, а без исследования не может быть суда правильного.

Итак, исследуем по порядку, как Л. Толстой верил в Бога, как относился к Христу, к Учению Спасителя и Церкви Христовой.

Слово Бог очень часто пишет Л. Толстой в своих книгах; почти на каждой странице можно встретить у него это слово. На этом основании многие утверждают, что Толстой Бога не отвергает. Но чтобы нам не ошибиться в своих суждениях, посмотрим не только на самое слово, но и на те мысли, которые приводятся во всех религиозных сочинениях Толстого.

По христианской Вере и учению, Бог есть личное, высочайшее, совершеннейшее, вечно самосознающее премудрое Существо. Он – самобытен, независим ни от чего и вечен, потому что не имеет ни начала, ни конца, свободен от условий пространства и времени. Бог единственно по Своей благости создал мир и людей, и по Своей любви промышляет о них (1Ин.4:19), даёт «всему жизнь и дыхание и всё» (Деян. 17:25), руководит всем и любит всё сотворённое. Таким образом, мы веруем, что Предвечный Бог, Творец и Промыслитель мира – независим, отличен от мира, и в то же время, как Промыслитель, Он пребывает в мире, согревая его Своею любовью и заботливостью, подобно тому, как, например, солнце стоит отдельно от моего дома, но все же озаряет его лучами своего света и согревает своим теплом.

Такая вера была всегда у всех христиан, и она самая разумная, правильная. Только такого христианского Бога можно признать, в Heгo веровать и Его только можно назвать словом Бог.

Заглянем теперь в книги Л. Толстого и разберём: в христианском ли смысле употребляется в них слово Бог, или, быть может, это слово употребляется знаменитым писателем в другом смысле?

К признанию «своего» Бога писатель приходит через рассуждение о своём происхождении, идущем, по его мнению, только от мирового вещества.

«Откуда я?» – спрашивает Толстой и отвечает: «я от своей матери, а та от бабушки, от прабабушки, а самая последняя от кого? И я неизбежно, заключает Л. Толстой, прихожу к Богу».

Так и христиане рассуждают и заключают подобное суждение тем, что мы все произошли от прародителя Адама, а этот последний был сотворён Богом в шестой день творения мира. Таким образом, все христиане через своё родословие неизбежно приходят к Богу, своему Творцу.

Но, читатель, не подумайте, что и Толстой приходит к Тому же Богу, Творцу мира и человека! Нет. He о таком Боге у него речь.

Хотя Толстой и говорит слово «Бог», но он в Heгo не верит и беззастенчиво отвергает. Веру в Творца Вседержителя Толстой прямо называет суеверием. Он пишет: «одно из питающих все наши метафизические (отвлеченные, духовные) понятия суеверий есть суеверие о том, что мир произошёл из ничего, и что есть Бог творящий» . (Видите, читатель, как Л. Толстой называет веру людей, что есть Бог творящий, суеверием?!). «В сущности, продолжает дальше Толстой, мы не имеем никакого основания предполагать Бога Творца и никакой нужды.... Бога Творца нет» (Мысли о Боге, стр. 13, 14).

А какой же Бог есть? – спросим мы у Толстого. Наш писатель – пантеист (пантеизм – это очень модное учение, по которому существует только мир и в нём нечто непостижимое, какая-то неопределимая сила, которую пантеисты называют Богом. Этот бог разлит во всём мире, развивается с жизнью мира, дремлет в каждом камне; он бессознателен и безличен, но приходит в сознание в каждом животном и особенно в человеке. Учение это крайне неясно, неопределенно, противоречиво и бессмысленно. В существе дела оно обоготворяет мир, так что все видимое и есть Бог, и кроме мира нет никакого Бога. Пантеизма придерживаются все неверующие, которые, однако, боятся и не хотят признать себя таковыми, посему и выходит у них, что Бог и есть и Его нет, что Он бессознателен и сознателен, что Он не существует без мира, но и не есть мир), и по его мнению существует только вещество (земля, вода, воздух и т. п.), из которого произошёл весь видимый мир,– растения, животные и человек, и кроме этого мирового вещества ничего не существует. И вот, это вещество, со своею способностью превращения в видимый мир, и есть , по Толстому, Бог . Люди составляют часть этого бога – мира: «я – часть» , говорит писатель, Он (т. е. Бог) – всё. Я себя не могу иначе понимать, как частью Бога» (Мысли о Боге, стр. 12, 13). Или ещё: «Тело всё – Бог (толстовский бог, разумеется); член – я» . Все люди, таким образом, не что иное, как части Бога, как самый истинный Бог. Так что, в сущности, кроме видимого мира нет никакого Бога и когда Толстой говорит слово Бог, то под этим словом он разумеет не действительного Бога, а видимый мир. Значит, камни, растения, кошки, собаки, блохи и вообще все животные и насекомые и затем человек и есть Толстовский бог. Вот как «хорошо» верит Л. Толстой! He правда ли, стоит его почитать и превозносить!

Но многие из читающих сочинения Л. Н. Толстого не хотят этого признать и говорят,· что Толстой не считает и мир, и Бога за одно и то же, и Богом он называет тот закон, или ту способность, заключающуюся в мировом веществе, пo κοторой из этого вещества образовался мир.

Допустим, что это так. Но легче ли от этого? Есть ли в действительности у Толстого Бог? Нет! и это не трудно доказать.

Сила, по которой произошел мир, говорят по учению Толстого, и есть Бог.

Но где эта сила: в самом ли мире, или вне его? Отвечают, что в самом мире, в мировом веществе, в том, что мир живёт.

Если так, то и выходит, что никакого Бога и здесь нет.

Возьмём для уяснения такое сравнение. Столяр или кузнец Василий – хороший мастер своего дела. Вот говорят: талант Василия сделал то-то и то-то. Или говорят: способности мальчика помогли ему поступить в школу первым учеником. Когда говорят так, всякий отлично понимает, что кроме столяра Василия и самого ученика – никого нет, что помянутые – талант и способности есть, в существе дела, те же самые лица, о которых идёт речь... Когда говорят – не твоего ума дело, значит ли, что кроме тебя, есть твой ум? Нет. Всякий понимает, что твой ум и есть ты сам...

Точно также, когда Толстой говорит о Боге, что Бог есть мировое развитие, способность мира развиваться, то он, да и все его почитатели, если они не сознательные лжецы должны понять, что никакого Бога они не признают, а признают только один видимый мир, способный к развитию.

Итак, читатель, не ясно ли теперь до очевидности, что Л. Н. Толстой – атеист (т. е. полный безбожник)?!

Но чтобы не обвинили нас в голословности, приводим выписку, подтверждающую все доселе сделанные выводы.

«Скажи мне, спрашивает Толстой, что такое жизнь, и я скажу, что такое Бог живой.

Ты говоришь: «жизнь есть сознание, ложное (т. е. в действительности, значит, этого сознания нет), своей свободы и удовлетворения своих потребностей и выбора между ними».

Но откуда взялась эта жизнь?

Ты говоришь: «от бесконечного начала». Я называю это Богом.

Я говорю: «сознание моей жизни, сознание свободы есть Бог; но это не весь Бог.

Кроме того, что я есмь, что я жив, стремлюсь к удовлетворению своих потребностей, сознаю свободу выбора, я имею еще разум, руководящий меня в этом выборе.

Откуда разум?

«От развития живого (т. е. от закона, процесса жизни, от того, что мир живёт, значит, – от мирового вещества, потому что от последнего невозможно отделить его жизни, как нельзя отделить аппетита от чувствующего аппетит к еде, как нельзя отделить жизни человека от самого человека).

А живое от неживого? – спрашивает Толстой. Но и в неживом они были эти зародыши. В оторвавшихся частях вертящегося солнца уже были зародыши разума . А в солнце и тех звёздах, от которых оторвалось солнце?

Если и есть разум, и он произошёл от развития, то начало его скрывается в бесконечности . (He странно ли разуму произойти от развития, а не от разумной, самобытной первопричины, т. е. премудрого Бога Творца? Искренно жаль, что Толстой не изложил моментов процесса рождения разума, – как зародыши его выделялись из «вертящегося солнца»).

Вот это-то начало разума (т. е. материальное вещество с непонятными зародышами разума, из которого образовалась солнечная система) и есть тоже Бог (Мысли о Боге, стр. 8, 9, 10¹).

Нужно объяснить это хитроумное научение. Хотя оно и написано по ученому и старательно запутано, чтобы люди сразу не разгадали в чём дело, но не трудно в этом разобраться. Толстой спрашивает – откуда он – и перечисляет своих предков, насколько люди их могут помнить. Потом спрашивает – откуда живые разумные люди – и отвечает, что они развились из низших организмов, т. е. человек произошел от обезьяны, обезьяна от собаки, собака – от меньшего животного, меньшее животное – от насекомого, а насекомое, самое маленькое из живых существ откуда? Оно произошло от неживого, как блоха, например, от отрубей и т. д. Но откуда же у людей разум? – спрашивает Толстой, – и отвечает, что в самой земле он был в зародыше.

Конечно, если Л.Н. Толстому нравилось мнить свое происхождение от обезьяны или блохи – это его воля и вкус, но из христиан никто считать себя обезьяной не захочет, да и не может. Здесь Толстой заговорился; ничем нельзя доказать Толстовской выдумки: если бы обезьяны могли делаться людьми, тогда и теперь они делались бы, но мы знаем, что целые тысячелетия живет много разных пород обезьян но ни одна из них не сделалась человеком. Мы твердо знаем, что Бог сотворил отдельно всю природу и животных и отдельно сотворил человека, и это открыто человеку Самим Богом Творцом через пророка Моисея и Христа Бога.

Как бы ни учил Толстой лживо – это еще полбеды. Значительно неприятнее то, что Толстой свои безумные утверждения, что Бога Творца нет, что человек, животные и весь мир есть Бог и вообще все свои глупости приписал в своих книгах не себе, но Спасителю: Толстой выдаёт будто вся эта мерзость имеется в учении Христовом. Но так как в святом Евангелии таких нелепостей нет, то «знаменитый» писатель не задумался переделать по-своему Евангелие и назвал его опять не толстовским а христианским! Точно также и фальшивомонетчики называют свои самодельные деньги не своими, а царскими и ставят на них царские гербы.

В Евангелии всюду даётся учение о Боге, как самобытном Существе, Творце мира, Троичном в Лицах, Бог, воплотившемся и Своими страданиями, смертью и воскресением спасшем нас. Граф эти слова выкинул, назвавши их нелепостью и кощунством. «Я отвергаю, говорит он, непонятную троицу, не имеющую никакого смысла в наше время, басню о падении первого человека, кощунственную историю о Боге (это о Христе Спасителе!), родившемся от девы и искупляющем род человеческий» ... (Отв. Син., стр. 5).

Все места Евангелия, где передаётся то, что не нравится графу, он выкидывает, извращает и заменяет своими выдумками и толкованиями. Господь всюду учил о Боге личном, о загробной жизни, но Толстой отрицает их; над будущим судом и мздовоздаянием (Мф.24:25) он смеётся. По мнению Толстого, мы, люди, как в кипятке пузыри – вскакиваем, лопаемся и исчезаем (Мысли о Боге, 8). Будущей бессмертной жизни, таким образом, он не признаёт. От христианского Евангелия в переделке Толстого не осталось даже и тени, до того он извратил его. Пишет Толстой, что он отвергает «хождение звезды (которая привела волхвов к родившемуся Спасителю), пение с неба (Ангелов: Слава в вышних Богу!), разговор с дьяволом (во время искушения Христа в пустыне), превращение воды в вино (на браке в Кане Галилейской), хождение пo воде Спасителя, далее отвергает Толстой «исцеления» (чудеса Господни), воскрешения людей и, наконец, воскресение Самого Христа и «улетание» Его на небо (Обращение к духовенству, 8). Отвергает всё это Толстой, хотя это написано в Христовом Евангелии самими Апостолами.

Объясняя свое бесцеремонное обращение с христианским Евангелием, «знаменитый» художник словами не стесняется. Вот что Толстой пишет: «Говорят о вредных книгах. Но есть ли в христианском мире книга, наделавшая больше вреда людям, чем эта ужасная книга, называемая «Священной Историей Ветхого и Hoвого Завета»? (Обр. к дух., 8).

Книги, называемые Священными, Толстой называет самыми ужасными по своей вредности!!

Можно ли дойти до большей наглости?! Неудивительны, поэтому, отрицания графа, «что Христос, воскресши, вознёсся на небо и сидит одесную Отца», «что Бог есть Троица, или, что разверзлись небеса” и глас Божий заговорил оттуда, или, что Христос вознёсся (или «улетел») на небеса и сойдет с небес судить воскресших в своих телах всех людей»... Писатель не обращает внимания на то, что Спаситель о Своём втором пришествии Сам говорил (Мф.24, 25; Лк.12; Μκ.13). О сошествии на Него Св. Духа свидетельствовал Иоанн Креститель, и даже неверующие фарисеи не могли этого отвергнуть (Мф.21:23–27). Ведь о воскресении Христовом Сам Господь много раз предрекал и об этом около 20 раз передаётся в Евангелиях (Мф.20:19; Лк.9:9 и мн. др.) Знали даже о воскресении иудеи, распявшие Его, и посему подкупили воинов, бывших у гроба Воскресшего, чтобы они сказали, что видели во время своего сна (точно спящие могли видеть!), как апостолы украли тело Распятого! (Мф.27:64, 28:11–15). Ведь сами «очевидцы и служители Слова», святые апостолы это видели, засвидетельствовали всему миру и нам (1Кор.15:1–8), и Толстому об этом доказывают в Евангелиях и посланиях своих! Десятки раз говорят об этом Св. апостолы и всякий может об этом прочитать в Новом Завете.

Но что всё это для знаменитого «художника»?! Он не стесняется со святыми апостолами, победившими мир своею проповедью, и открыто заявляет, что смотрит на Евангелие наше, как на книгу, «составленную 18 веков тому назад людьми малообразованными и суеверными». (Как читать Евангелие, стр. 1). Ещё менее придаёт этот самомнительный ум значения свидетельствам апостольским и предерзностно заявляет, что апостолы «лгали не хуже дьяволов», когда утверждали, что на них сошли огненные языки и что они видели воскресшего Христа (Разр. и восст. ада).

По нашей вере христианской, Господь Спаситель в совершенстве научил святых Апостолов и передал им истину Свою, чтобы они передали ее своим преемникам и всем людям, и в научение послал Апостолам Св. Духа. Апостолы, проповедуя христианство, написали по внушению Св .Духа свои книги о Христовой Истине. Церковь сохранила эти писания апостольские, как величайшую драгоценность, сохранила их неповреждёнными, эти книги и называются «Священным Писанием».

По мнению же Толстого, «Евангелие никак не есть неповреждённое выражение Божеской истины..., и потому никак не может быть принимаемо, как произведение Св. Духа, как говорят это церковники и потому (Толстой) не только не может приминать их (кн. Св. Писания), как неоспоримое откровение, а обязан исправлять в них встречающиеся погрешности» (Отв. Син. и как читать еванг., 15–16).

Итак, Толстой отверг Евангелие, написанное Свв. Апостолами. Но, называя учеников Господних «малообразованными, суеверными», Толстой себя не обижает; сам себя считает многоученым и берется написать Христу Богу Евангелие лучше, чем написали Апостолы Святые!

Какое же «Евангелие» составил Толстой для Христа Бога, вместо Евангелия Апостольского?

Толстой выкинул из подлинного Евангелия всё, что ему не нравилось, а именно, по его же собственному признанию вот что: «Зачатие и рождение Иоанна Крестителя, его заключение и смерть, рождение Иисуса, родословие Его, бегство с Матерю в Египет, чудеса Иисуса в Кане Галилейской и Капернауме, изгнание бесов, хождение по морю (Мф. 14:27–3з), иссушение смоковницы (Мф. 21), исцеления больных, воскрешение мёртвых, воскресение Самого Христа и указания на пророчества, совершившиеся в жизни Христа» (Изложен. Еванг., стр. 7).

Немало выкинул Толстой из Евангелия, не меньше двух третей всей книги! И все толстовцы очень довольны, что Толстой сделал так. Ну, что если бы из книг Толстого повыкинуть 2/3? как бы взвыли его почитатели?! Как усердно доказывали бы, что нельзя ничего отвергать из Толстовского писания! Недавно представляли в Петербурге в театре-кинематографе Толстовское сочинение, и что-то перепутали. Тогда Толстовские почитатели возмутились хамским «пренебрежительным» отношением к сочинениям «великого писателя» и в газете «Новое Время» была напечатана статья, в которой требовали, чтобы никто не смел коверкать сочинений Л. Н. Толстого! А вот, когда из Апостольских книг, написанных по внушению Св. Духа, многое выкидывается, то это ничего, ходи и радуйся, что Толстой глумится над Евангелием! Вообразите, читатели, если бы почтальоны в наших письмах вычеркивали то, что им не нравится, что мы сделали бы с ними? С негодованием требовали бы для них наказания и выгонки с почты, а ведь, когда Толстой вычёркивает две трети из писаний к нам св. Апостолов о Христе Боге, из писаний, предназначенных для всего мира и для всех времен, то это должны терпеть, радоваться и даже должны купить, по требованию толстовствующих, и еврейских гaзет, в национальную собственность «Ясную Поляну», в которой жил, кощунствовал и глумился над нашим Евангелием Л. Толстой! He издевательство ли это и над нами и над Апостолами; и над Самим Христом Богом?

Но, может быть, Толстой вовсе не глумился над Христом, а только над Евангелием?

Как видно из вышеприведенных выписок, Толстой совершенно отвергает чудеса Христа, исполнение на Нем всех ветхозаветных пророчеств и прилагает все усилия, чтобы доказать, что Христос был простой человек и посему Его почитание Богом и Ему молиться Толстой считает «величайшим· кощунством» (Отв. Син., 9). Что же получается из этого? Получается то, что Толстой считает Христа Спасителя величайшим обманщиком. Господь публично творил чудеса, а Толстой говорит, что чудес этих не было. Значит, выходит, что Спаситель; обманывал народ, обольщал его какими-то фокусами. По учению Толстого, не было и воскрешения Лазаря; но сам Лазарь, который жил после воскресения Христа тридцать лет, был архиереем в Китейском городе на острове Кипр, всем, свидетельствовал о величайшем из чудес Христовых. Толстой отвергает это чудо, хотя многотысячная толпа видела и знала это чудо и устроила Христу торжественный вход в Иерусалим, и мы празднуем эту встречу в Вербное Воскресенье (Ин.12:9–19). Этого чуда не отвергают даже христоненавистники – жиды, а Толстой хуже и их, потому что отвергает то, чего нельзя отвергать.

Л. Толстой в своё оправдание отрицания Божества Спасителя говорит, что он никак не может понять, каким образом Бог сделался человеком и поэтому отвергает Божество Христово. Ηо, ведь, Л. Толстой одинаково не понимает, как это пища, принимаемая человеком, делается кровью и как она даёт человеку способность жизни, но хоть и не понимает Толстой этого, однако, пищи не отвергал в течение 82-х лет своей жизни. Не понимал Толстой тайны зачатия человека, однако от рождения детей не отказался! To, что ему по вкусу, то он принимал, а что не нравилось, то безосновательно отрицал.

Но отрицая Божество Христа, Толстой находил возможным уверовать в себя – бога, искру Божию, сына Божия, таκοго же, как Отец. Вот до чего, ведь, додумался: себя самого признал за Бога! Правда, еще более непонятно, как это возможно признать всех людей за Бога, но Толстой этой непонятностью не стесняется. «Что это за Бог? спрашивает Толстой, т. е. вечное, бесконечное, всемогущее, сделавшееся смертным, ограниченным, слабым (т. е. человеком)? Зачем Бог разделился caм в себе (когда превратился в множество тварей)? – He знаю, отвечает Толстой, но знаю, что это есть. Всё, что мы знаем, есть не что иное, как только такое же деяние Бога (Мысли о Боге, 33). Видите: Толстовский Бог, по сказанию самого Толстого, рассыпается: этот Бог превращается во всё то, что мы видим, – в блох, клопов, мышей, котов, собак, обезьян и людей. Правда, Толстой этого доказать не может, но раз ему этого хочется, он это охотно признаёт.

Когда Толстому говорят, что мы знаем, почему называем Христа Богом, понимаем, что воскрешать мёртвых, исцелять слепорождённых и насыщать 5-ю хлебами 5000 человек, может только Бог, поэтому мы и почитаем, по откровению Божию, Спасителя нашего за Бога, – когда говорим это Толстому, он отвечает, что ему это непонятно и посему он называет Христа жалким евреем, а Апостолов Его «малообразованными и суеверными», а когда его спрашиваешь, как это вы, г. Толстой, признаёте обезьян и людей за Бога, то он объясняет, что хотя он этого не знает, но убеждён, что это именно так! Ясно, что так могут говорить только бессовестные, или сумасшедшие!

Если Толстой так бесцеремонно обращается с Христом Спасителем, Свв. Апостолами и Евангелием, то, конечно, он ещё меньше стесняется со всем тем, что, по научению Спасителя и Апостолов, совершается в Церкви Христовой. Он глумится над священнейшим таинством Тела и Крови Христовой так, что даже нет возможности передать это, как невозможно писать в книгах уличные ругательства извозчиков. He щадит он и других священнодействий. И когда Святейший Синод за эту ругань отлучил Толстого от Церкви, то Толстой в ответ Св. Синоду откровенно сказал: «Вы говорите, что я отвергаю все таинства. Это совершенно справедливо. Все таинства я считаю низменным, грубым... колдовством, В крещении младенцев вижу явное извращение всего того смысла, который могло иметь крещение для взрослых, сознательно принимающих христианство» (Толстой не позволяет принимать детям благодать Св. Крещения, хотя Спаситель не гнал детей от Себя, но преподавал им благодать Своего благословения [Мк.10:15]· и обетовал детям благодать крещения (Деян.2:39). «В периодическом прощении грехов на исповеди, пишет далее Толстой, вижу вредный обман, только noощеряющий безнравственность и уничтожающий опасение перед согрешением» (Сам Господь прощал кающихся и даровал право это пастырям, сказавши: «Кому простите грехи, тому простятся, на ком оставите, на том» останутся [Ин.20:22–23], а Толстой не стесняется назвать это вредным обманом и Самого Спасителя, прощавшего грехи, установившего таинство исповеди – вредным обманщиком!).

«В елеосвящении (о котором говорится у Ап. Иак.5:14–15) так-же, как и в миропомазании (которое идёт со дней Апостольских–Деян.8:17; 2Кор.1:21–22), вижу, пишет Толстой, приёмы грубого колдовства, как в почитании икон и мощей, так и во всех обрядах, молитвах, заклинаниях, которыми наполнен требник...» (Отв. Син. 6 стр.). Апостолов Л. Толстой называет грубыми колдунами, потому что они совершали заповеданные Господом таинства! Впрочем, если Л. Толстой с Именем Творца Вседержителя и Спасителя не стесняется, то об Апостолах и говорить нечего. Тем менее уважает «обряды и молитвы», положенные по требнику: Толстой прямо глумится над ними.

Что же за молитвы в требнике, которые так противны Л. Толстому?

Все таинства, а также священнодействия по умершим – молитвы и погребение. Противны они Толстому! Он не желал, чтобы его погребали с христианскими священнодействиями, требовал, чтобы, когда он умрет, выкинули его никому ненужное тело, как ненужный предмет, чтобы отогнали всех попов. Противны Толстому христианские молитвы! Но когда умер Толстой, все толстовцы вдруг завопили, чтобы Св. Синод приказал священникам отпевать и молиться о "Толстом, т. е., чтобы сделали

Толстому то, что он страшно ненавидел. Конечно, Церковь Христова отказалась совершать над Толстым священнодействия и молитвы, как о наглом «ругателе» (2Пет.3:6), как о тягчайшем грешнике, «равном Иуде предателю». Церковь сделала так, во первых, потому, что Св. Писание не позволяет этих молитв (Ин.5:16; 2Ин.9–11) и, во вторых, потому, что завещал так сам Толстой.

Исполнилось на Толстом пророчество пророка Иер.22:19: «Ослиным погребением будет погребен он».

Толстой говорит о христианском Боге, что начало это есть не что иное, как какое-то личное, самодурное и страшное злое существо» (Обр. к дух., стр. 28). Такого Бога, он, конечно, как вещь для него противную и ненужную отвергает, подобно тому, как распущенный сын отвергает любящего, справедливого, но строгого отца, который препятствует его распущенности и самоволию. Чем же заменяет Толстой отвергнутого им христианского Бога Вседержителя?

Толстой заменил личного Бога разумением жизни, которое, по его суждению, каждый имеет в себе, т. е. значит заменил Бога своей головой, самим собой. «Я, пишет Толстой, прежде видел явления жизни, не думая о том, откуда эти явления, и почему я вижу их. Я потом понял, что всё, что я вижу, происходит от света, который есть разумение. И я обрадовался, что свёл всё к одному, что совершенно удовлетворился признанием одного разумения началом всего (Мысли о Боге, 7). Выходит так, что весь мир произошел не от Бога Творца, Которого, по Толстому, нет, а от того, что Толстой подумал и понял всё своим разумом. При этом писатель наш приписал и такую глупость Господу Иисусу Христу. По мнению Толстого, Господь Спаситель, который не есть Бог, а простой человек, как и сам Толстой и другие учители жизни, открыл разумение жизни, т. е. сказал, что люди должны слушать свой разум. Господь открыл это несложное учение, известное давно и многим мудрецам, а Толстой его подтвердил и уяснил. Ничего более этого Спаситель не сделал.

Что именно так невысоко ставит Толстой Христа среди своих мудрецов, видно из следующих его слов: «и стал, говорит он, читать и изучать Евангелия и вникать в их смысл... и... когда я понял его, то я увидел, ответ что это не есть исключительное моё толкование Евангелия, как это могло показаться, и не есть даже исключительное откровение Христа, но что этот самый ответ на вопрос жизни более или менее ясно высказывали все лучшие люди человечества до и после Евангелия, начиная с Моисея, Исайи, Конфуция, древних греков, Будды, Сократа и до Паскаля, Спинозы, Фихте, Фейербаха и всех тех, часто незаметных и неправославных людей, которые искренно, без взятых на веру учений, думали и говорили о смысле жизни» (Христ. Учен. стр. 7) Как видите, не высока цена Господу Христу, не больше тридцати сребреников: наш Спаситель не выше даже безвестных учителей!.. He выше язычников –Будды и Сократа, не выше некрещёного еврея Спинозы! He выше, тем более, самого Толстого!

И вот, Толстой, так грубо принизивший Господа, ставит себя на место святых апостолов и фабрикует новое, заменяя всюду Бога разумением человеческим. Начинается это толстовское Евангелие так: «Возвещение Иисуса Христа заменило веру во внешнего Бога разумением жизни... В ocнову и начало всего стало разумение жизни.

Евангелие Св. Ап. Иоанна Богослова

1 гл. 1 ст. В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог

2 ст. Оно было в начале у Бога

3 ст. Всё чрез Него начало быть и без Него ничто не начало быть, что начало быть

«Евангелие» Толстого

Началом всего стало разумение жизни. И разумение жизни стало за Бога. И разумение-то жизни стало Бог.

Оно стало началом всего за Бога.

Всё чрез разумение родилось, и помимо разумения не родилось ничто из того что жило и живёт

Ho может быть возможно допустить такую замену, и она не изменит смысла Евангелия?

Против этой возмутительной подделки сильно говорят дальнейшие стихи, в которых сообщается, что Бог воплотился в лице Иисуса Христа, все видели Славу Единородного Сына Божия и Иоанн Креститель всенародно свидетельствует об этом: «И Слово стало плотию u обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца. Иоанн свидетельствует о Нём u восклицая говорит: Сей был Toт, о Котором я сказал, что Идущий за мной стал впереди, меня, потому что был прежде меня... И свидетельствовал Иоанн, говоря: я видел Духа, сходящего с неба, как голубя, и пребывающего на Нём, я не знал Его; но Пославший меня крестит в воде сказал мне на Koгo увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нём, Тот есть крестящий Духом Святым»... и я видел и засвидетельствовал, что Сей есть Сын Божий» (Ин 1:14–15, 32–34).

Но Толстой, заменивши Бога разумением, пропускает эти слова Предтечи и говорит лишь вместо этих слов о разумении жизни, заменившем Бога. Свидетельство же с небес и видение Духа Божия,– словом, всё, выписанное из Евангелия о Христе Боге, пропускается Л. Толстым.

Зачем же это делает Толстой?

Сам он объясняет, что Троица и Христос – Богочеловек мешают ему, мешают его разумению. «Забейте, пишет Толстой, клин между двумя половицами закрома, сколько бы мы не сыпали в такой закром зерна, оно не удержится. Точно также и в голове, в которую вбит клин «Троицы или Бога, сделавшегося человеком и своими страданиями искупившего род человеческий и потом улетевшего на небо, не может удержаться никакое разумное, твёрдое жизнепонимание» (Обр. к дух., 9).

Господь заповедал Апостолам: идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа (Мф.28:19), а Толстой признаёт Живоначальную Троицу главным препятствием для разумности. Толстому ненавистен Христос Бог, и писатель с глумлением называет вознесение «улетанием». Но ведь все Апостолы это видели и нам засвидетельствовали. Кому же мы должны верить: всем Апостолам, единодушно об этом свидетельствующим, или самообольщающемуся Толстому? Но почему Толстому не нравится Троичный Бог и Христос? Потому, что если Толстой признает их, тогда ему придется слушать и исполнять заповеди и все уставы христианские, а этого Толстому больше всего не хочется. И вот Толстой придумывает всякие отговорки, доказывает, например, что в христианстве, благодаря вере в Бога и в загробную жизнь, добродетель не высокая.

В христианстве, по мнению Толстого, люди иногда делают добро потому, что боятся внешнего Бога, и, значит, добро это не имеет высокой цены, и в большинстве, среди людей, не любовь, а ненависть, и это оттого, главным образом, что люди верят в личного Бога и боятся загробной жизни, в которой Бог будет их награждать и наказывать. Это, будто, отвлекает людей от настоящей земной жизни, не даёт им возможности понять её, взаимно любить друг друга и жить добродетельно. Вера в личного Бога, таким образом, является главным препятствием для взаимной любви.

В христианстве научает добродетели и побуждает к ней сам Бог, Учитель, Праведный Судия и Мздовоздаятель, а это, по мнению Толстого, не хорошо, а лучше, чтобы человек делал то, что ему хочется, а не то, что написано в Законе Божием. «Нужно, научает Толстой, жить просто, без усилия, отдаваясь своему влечению» (Мысли о Боге, 7).

Конечно, правдивому человеку несколько странно слышать такие речи. Ещё труднее признать их правильными и принять.

«Что происходит от того, читаем мы у Толстого, что человек признает своим «я» не своё отдельное существо, а Бога, живущего в нём? (т. е., что получится, если человек отвергнется от Бога Творца и признает себя Богом?).

«Во-первых, то, что, сознательно не желая своему отдельному существу блага, такой человек не будет или менее напряженно будет отнимать его у других; во вторых, то, что, признав своим «я» Бога, (т. е. признавши себя за Бога), желающего блага всему существующему, этого же будет желать и человек (Мысли о Боге, 17).

Вся помеха, таким образом, и перерождению злых людей в добрых ангелов коренится в вере в Бога Личного, в Живоначальную Троицу, в Христа – Богочеловека и вере в загробную жизнь. И стоит только людям, по мнению Толстого. перестать во всё это верить, а признать свое разумение, себя самого за Бога и тотчас люди познают добро, перестанут делать злое и на земле водворится рай.

Конечно, правдивому человеку несколько странно слышать такие речи.

Что добро лучше зла, a пo результатам иногда и выгоднее – это знали даже язычники, но рая на земле, как знаем, они не завели, напротив, жизнь их дошла до самой крайней порочности и разврата (ср. Рим.1:21–32). Почему же случилось так?

Беда в том, прежде всего, что хорошим-то не все одно и то же считают. Один соглашается лучше быть обиженным и готов просить прощения у обидчика; так, например наш святитель, Тихон Задонский, когда получил за слово правды пощечину от одного иностранца, то не ответил тем же, но бросился к ногам обидчика и просил у него извинения, что не предусмотрел гневливости его, точно сам был повинен в несдержанности обидчика. Другой, наоборот, лучше обидит и отомстит, как теперешние европейцы, которые только и говорят о своём «собственном достоинстве», которого нельзя коснуться под страхом мщения и даже смерти. – Один говорит на все обиды словами Господа: «Блаженны вы, когда будут поносить вас», а другой при всякой мелочи, тотчас же на дуэль зовёт, или в суд, за оскорбление чести тянет. Один говорит: «пусть лучше у меня украдут, чем мне согрешить и сделаться вором», а другой судит наоборот. Поэтому христианство, исправляя жизнь людскую, показало прежде людям полное различие между подлинными – добром и злом, а потом уже сказало: «всё испытывайте, доброго держитесь» (1Фес.5:21). Но и этого мало. Если человек умеет различать доброе от злого, если знает, что добро выгоднее зла, – это еще не значит, что наверняка он сделается праведником.

Кроме разума есть у человека ещё и воля: знание – одно, а злая воля – другое, и её-то ещё нужно чем-либо укрепить в добром направлении. Кому неизвестно, что человек, захваченный и отуманенный страстью, совершенно неспособен рассуждать о пользе добродетельного поступка? У него на уме одна лишь страсть. Когда пьяница видит водку или блудник предмет своей страсти, в голову им ничто другое не пойдет, как только придумывание средств для удовлетворения своей необузданной натуры, и лишь одни внешние побуждения способны отвести порочного от его порока. Одного отводит любовь к семье и просьбы любящих друзей, другого – данные Богом научения (заповеди) о целомудрии и душевной чистоте, за которые, если не сегодня, так завтра придётся отвечать своей совестью пред высочайшей Святостью и Справедливостью. Вспомнит человек перед грехом, что есть Бог Справедливый и Святой, что Он научал праведности; вспомнит, что будет кроме этой кратковременной жизни ещё жизнь бесконечная за гробом и Суд страшный, и совесть там тяжко осудит и накажет за грех, вспомнит обо всем этом человек и отвратится после этих мыслей сердце его от его страсти, а укрепляющая благодать Божия поможет ему избегнуть греха. Господь наш Иисус Христос хорошо знал, что одним рассуждением самих людей и знанием худого и доброго не освободиться им от порочности своей испорченной грехом природы, как кажется это возможным Толстому, и посему Спаситель открыл Своим верующим много всяких побуждений к добродетели и, между прочим, показал, насколько помогает людям в совершенствовании вера в живого Бога, Отца Небесного.

Однако и при множестве добрых советов, ободрений и благодатной помощи, далеко не все люди усердствуют в добродетели, хотя ведают, что добро и что зло, а Толстой воображает, что если предоставить людей самим себе отобравши предварительно у них веру в Личного Бога, то все станут чуть не святыми...

Чтобы долго не доказывать, к чему ведёт отрицание Личного Бога, прямо спросим: кто у нас являются людьми злыми? Ответ всегда один: – безбожники кто Бога не боится, то есть, те, кто или забыл Бога, или не верит в Hero, о загробной жизни никогда не думают и не боятся страшного Суда. Если согласиться с Толстым, что без Личного Бога лучше, то нужно ждать, что безбожники должны быть самыми святыми, добродетельными, праведными, а на деле, как знаем все, от безбожников один разврат, да разбой...

Понятно теперь, почему многим нравятся Толстовские бредни. Толстой говорит: «верьте себе, a не закону Божию, заповедям, которые в Свящ. Писании, не Христу Богу и не Апостолам. Верьте себе, убеждает Толстой, выходящие из детства юноши и девушки, когда впервые поднимаются в душе вашей вопросы: кто я такое, зачем живу я и все окружающие меня люди? И самый главный, самый волнительный вопрос: так ли я живу и все окружающие меня люди?»

По христианскому учению все молодые люди, начинающие жизнь, должны учиться житейской мудрости от Закона Божия и от разумных пожилых людей. Молодых обуревают похоти разгульной жизни, у них молодое здоровье, и они рвутся испытать все сладости жизни, а эти-то сладости и есть растление души и тела, эта мимолетная радость есть гибель и молодым особенно не следует слушать своих похотей, а Божий Закон и доброе наставление стариков. Но Толстой не советует верить внешнему (от Бога и людей научению), а говорит молодым так: «Верьте себе и тогда, когда те ответы, которые представляются нам на эти вопросы, будут не согласны с теми, которые были внушены вам в детстве, будут не согласны с тою жизнью, в которой вы найдете себя живущими вместе со всеми людьми, окружающими вас». Живи, значит, как захочется, и никто твоему нраву не смей перечить! Но ведь тогда получится разногласие между твоими похотями и Божьей жизнью других! He бойтесь, потакает Толстой, – не бойтесь этого разногласия, а, напротив, знайте, что в этом разногласии вашем со всем окружающим вас выразилось самое лучшее, что есть в нас, – то божественное начало, проявление которого в жизни составляет не только главный, но единственный смысл нашего существования («Верь себе»). В слушании своей похотливости, в следовании за своими, часто капризными желаниями, как видите, Толстой находит «божественное начало». Так он, действительно и жил сам. Юношей поступил в университет и, хотя другие учились и окончили курс, Толстой учиться не пожелал и ушел из школы. Себе поверил, а не другим. Предался затем распутной жизни, кутежам, карточной игре; проматывал родительские средства и прожил так как себе «хотелось и думалось» чуть не до 50 лет. Потом женился, немного опомнился, а в 60 лет, когда уже не мог грешить по старости, принялся каяться и в озлоблении, что не способен плотью грешить, с бесовской злобой накинулся на Живоначальную Троицу, Спасителя, Апостолов, на Церковь Христову, на все христианское учение, на священноначалие, на все порядки жизни, на государство, а в последние моменты жизни возненавидел не только окружающих, но и свою жену и семью, которые холили его, удовлетворяли его всем капризам, возненавидел семью свою так, что убежал из дому, хотел будто покаяться, но Бог отдал его в руки развращенных им же людей, которые не отпускали его на покаяние, и помер «наглый ругатель» (2Пет.3:3) под чужим кровом беглецом, как ненавистник Каин, после убийства Авеля, убежавший от земли своей и родства своего.

Но сколько бы ни успокаивал себя и других Толстой, а Страшный Суд будет, и все мы ответим за свою жизнь. Пусть известно будет и то, что самое общение с Толстым и его учением греховно, потому что, как научает Ап. Иоанн Богослов, «всякий преступающий учение Христово и не пребывающий в нём, не имеет Бога, пребывающий в учении Христовом имеет Отца и Сына. Кто приходит к вам и не приносит сего учения, не принимайте его в дом и не приветствуйте его; ибо приветствующий его участвует в злых делах его». (2Ин.9–11).

Не приветствуйте самооболыценного богоотступника Толстого! He приветствуйте, не требуйте увековечения его имени. И без вас дьявол увековечит это имя, а вы, принимая в этом участие, будете участвовать в злых делах дьявола и его служителя Л.Н. Толстого!