Гражданский брак

Гражданский брак означает не беспорядочное незаконное сожитие, которое у нас нередко называется «гражданским браком», а брак секуляризованный, брак законный с точки зрения светского закона, регулируемый светским законодательством, а не церковным, и по соображениям государственного интереса и порядка, а не церковного.

Учреждение гражданского брака развилось в Западной Европе в связи с историей церковного заключения браков, и в особенности, что касается формы гражданского брака, можно сказать, что она прямо подготовлена была западным каноническим правом; поэтому настоящий очерк не мог обойтись без сжатого изложения истории церковного заключения браков. Будучи порождением западно-европейской жизни, гражданский брак, сам по себе, успел уже пережить в Западной Европе довольно продолжительную историю, являясь в разное время, в разных государствах под разными видами. Проследить главные фазы в историческом развитии этого учреждения и отметить особенности типические, а по возможности и второстепенные, гражданского брака, существующего время в настоящее в разных государствах – такова главная задача этого очерка. А так как идея гражданского брака отразилась и на русском законодательстве, то в последней главе очерка ведется речь о гражданском браке в России.

Очерк в целом представляет собою второе издание, исправленное и значительно дополненное, брошюры: «О гражданском браке», которая издана была тем же автором в 1887 г.

Главными литературными пособиями для автора служили:

Rossbach, Untersuchungen über die römische Ehe, Stuttgart, 1853.

Pothier, Traite du contrat de mariage (Oeuvres, t. VI, Paris, 1846).

Friedberg, Das Recht der Eheschliessung, Leipzig, 1865 и его же Geschichte der Civilehe, 1872.

Sohm, Das Recht der Eheschlissung, Weimar, 1875.

Scheurl, Die Entwickellung des kirchlichen Eheschliessungsrechts, Erlangen, 1877.

Dieckhof, Die kirchliche Trauung, ihre Geschichte im Zusammenhange mit der Entwickelung des Eheschliessungsrechts und ihr Verhältniss zur Civilehe, Rostock, 1878.

(Главныя положения Фридберга, Зома, Шейрля и Дикгофа, относящияся к истории церковного заключения браков, изложены в статье Суворова: «Заключение брака в западной Европе в средние века» («Юрид. Вестн.» 1888, янв. и март).

Fleiner, Die tridentinische Ehevorschrift, Leipzig, 1892.

Hirschel, Geschichte der Civilehe in Frankreich, Mainz, 1874.

Chachian, Du caractere et des conditions constitutives du mariage, Paris, 1875.

Sincholle, Le mariage civil et le mariage religienx, Poitiers, 1876.

Plasson, Le mariage civil et le divorce dans les principalis pays de l'Europe, Paris, 1879.

A. Gairal, Les premiers manages civils en France (Revue eatholique des institutions et du droit, vol. XIV).

Oettingen, Obligatorische und facultative Civilehe nach den Ergebnissen der Moralstatistik, Leipzig, 1881.

К. П. Победоносцев, Курс гражданского права, т. II.

Т. И. Филиппов, Современные церковные вопросы, Спб. 1882.

Проф. И. Нильский, Семейная жизнь в русском расколе, Спб. 1869.

У народов древности, в дохристианские времена, вступление в супружеский союз мужчины и женщины считалось настолько важным и священным событием в жизни человеческой, что само божество непосредственно или через посредство его служителей привлекалось к участию в заключении этого союза. Без совершения разных священных формальностей, без религиозных обрядов, без обращений к божеству в той или другой форме, вступление в брачный союз было делом необычным. Это засвидетельствовано историей, по крайней мере, относительно тех культурных народов, которые делали историю. Египтянин женился, призывал Изиду. Мидиец заключал брак пред лицом солнца, которому он поклонялся. Перс зажигал свой брачный факел на священном огне, которому воздавал божеское поклонение. Из обитателей греческого Олимпа, далеко не безупречного в нравственном отношении, самые целомудренные богини принимали под свое покровительство брачные союзы: афинянка не вступала на порог дома своего будущего мужа, не принесши жертвы Палладе, а по словам Плутарха бракосочетание молодых людей совершалось жрицей богини Деметер. Подобное же явление замечается и у тех народов, современный быт которых представляет собою как бы окаменелость, образовавшуюся с незапамятного времени: у индусов, которые садятся в брачные носилки, освященные брамином, у китайцев и японцев, отправляющихся для благословения браков в храмы и к жертвенникам. Тоже самое оказалось, при открыли Америки, у жителей Мексики и Перу.

У римлян брачные обряды были насквозь проникнуты религиозным элементом. Для патрициев религиозная форма заключения браков предписывалась самим законом (под именем конфарреации). Плебеев римские законы не удостаивали этой религиозной формы; но это не мешало и плебеям, пока вообще религия держалась и ценилась в римском государстве, обставлять свои браки теми же самыми религиозными обрядами, какие употребляемы были при браках патрицейских. Разница состояла лишь в том разве, что в заключении патрицейских браков всегда обязательно участвовали государственные жрецы, тогда как при браках плебейских этого участия не было. Утро брачного дня должно было начинаться ауспициями, т. е. священными гаданиями, которые, смотря по приметам, хорошим или дурным, должны были показать, соизволяют или не соизволяют боги на заключение предположенного брака. В случае счастливого исхода ауспиций, составлялся брачный контракт; жених и невеста заявляли о своем взаимном согласии на брак; сваха-распорядительница брака (pronuba) передавала их друг другу, соединяя правые руки. Затем следовало принесение жертвы новобрачными на домашнем жертвеннике. В этот момент прочитывалась – при патрицейских браках государственным жрецом – установленная формула молитвы, и новобрачные, во время ее чтения, обходили жертвенник кругом. Далее следовал ужин – все еще в доме невесты, – а после ужина совершалось торжественное отведение невесты в дом жениха. Впереди процессии несли факел из священного дерева в честь Цереры. Прежде чем вступить внутрь дома, между новобрачными происходил следующий выразительный разговор. Жених спрашивал: «кто ты такая?» Невеста отвечала: «где ты Гай, там я Гая», т. е. она уподобляла свое имя имени жениха и желала этим сказать, по объяснению Плутарха, следующее: «где ты господин и хозяин, там и я желаю быть госпожой и хозяйкой». За вступлением в дом жениха следовал религиозный обряд принятия жены мужем в общение огня и воды. Жена должна была дотронуться до огня и воды – этих простейших и священнейших элементов природы, к которым ей предстояло обращаться для принесения домашних жертв. С этого момента муж и жена должны были иметь все общее, не исключая и домашних богов мужа, которые делались также и домашними богами жены. Богам этим молодая женщина приносила жертву на другой день, принимая первый визит своих родственников.

Священные книги евреев начинаются бытописанием о сотворении мира, где, между прочим, повествуется, что Бог сотворил человека по образу своему и по подобию, создал ему помощницу – жену, привел ее к нему и благословил их, т. е. Сам сочетал их браком, дав им благословение расти, множиться и наполнять землю (Быт. I, 28). Эта идея непосредственного Божьего бракосочетания с чрезвычайною силою выражена в разных священных книгах Ветхого Завета. Авраам, который, по Божьему повелению, оставил свою родину и поселился в земле ханаанской, когда пришло время женить сына Исаака, отправил своего раба-домоправителя за невестой для своего сына, взял с него при этом торжественную клятву не ходить к обитателям ханаанской земли, а идти на оставленную им родину, и в напутствие сказал ему следующее: «Иегова, Бог неба, который взял меня из дома Отца моего и из земли местожительства моего, – Бог, который говорил со мною и поклялся мне, что страна эта будет дана моим потомкам, пошлет ангела своего пред тобою, чтобы оттуда ты взял жену моему сыну». Когда посланный достиг родины Авраама, первым делом его была следующая молитва Иегове: «Бог Авраама, господина моего, исполни желание мое и окажи милость господину моему. Вот я стою у колодца; в это время девицы выходят сюда из города черпать воду. Пусть та, которая, по моей просьбе, даст мне напиться и кроме того сама предложит напоить и моих верблюдов, – пусть это и будет та самая, которую Ты предназначил рабу Твоему Исааку». Когда все случилось именно так, как желательно было, посланный Авраама пал на землю и сказал: «да будет благословен Иегова, Бог господина моего Авраама, не оставивший его своею милостию, поставивший меня на надлежащую дорогу и приведший меня в дом родственников господина моего, чтобы взять жену для его сына» (Быт. XXIV). Ветхозаветный пророк, объясняя, почему Бог не принимает благосклонно, а отвергает жертвы и приношения из рук своего народа, говорить: «потому, что Иегова был свидетелем между тобой и женою юности твоей, против которой ты поступаешь вероломно и безчестно, хотя она – товарищ тебе и сопряженная жена» (Малах. II, 14). Или напр. Соломон, когда ему нужно указать на жену, нарушающую свой супружеский союз, говорить о ней, что она забывает о союзе Бога своего (Притч. II, 17).

В книге «Товит», главное содержание которой составляет разсказ о женитьбе молодого Товии, заключение брака описывается в следующих словах. Ангел, спутник и руководитель Товии, сказал Рагуилу, отцу невесты: «не бойся отдать свою дочь этому юноше, потому что ему именно, боящемуся Бога, должна быть супругой твоя дочь, оттого-то никто раньше и не мог получить ее в жены». Рагуил ответил: «не сомневаюсь, что Бог внял моим молитвам и слезам, и верю, что Он привел вас ко мне для бракосочетания моей дочери...» Взяв затем правую руку своей дочери Сары, Рагуил вложил ее в правую руку Товии и сказал: «Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова да будет с вами и Сам да сочетает вас и да исполнить на вас благословение Свое» (Товит. VII).

Христианские взгляды на брак не могли быть ниже еврейских. Христос, почтивший Своим присутствием и первым чудом брачное торжество в Кане галилейской, при одном случае напомнил фарисеям, что Бог, сотворивший вначале человека, сотворил мужа и жену и связал их неразрывным союзом, так что никто не может разорвать того, что Бог сочетал (Матф. XIX, 4–6). Апостол Христа, Павел, рассуждая о взаимных обязанностях мужей и жен, поставил для отношений супружеских идеальный образец в союзе Христа с церковью (Ефес. V, 22–33). Христос, искупив человечество своею кровью, обнаружил величайшее самоотвержение и любовь для того, чтобы создать себе из человечества чистую, святую, омытую Его кровью церковь. На столько же самоотвержения, терпения и любви должно быть и в отношениях супружеских. Союз двух людей, из которых каждый в другом любит себя самого, который вдвоем составляют одно нераздельное существо, есть великая тайна, как велика тайна того союза, который существует между Христом и искупленною, питаемою и согреваемою Им церковью. Такова мысль, выраженная в словах апостола.

Словами апостола вдохновлялись церковные ораторы и церковные мыслители, обращая внимание то более на одну, то более на другую черту супружества. Златоуст в своей беседе о том, каких нужно выбирать жен, указывает на непонятное, даже непостижимое для обыкновенного человеческого разумения зарождение какой-то сверхъестественной любви, проникающей супружеский союз, и в этой любви именно видит основание для сравнения его с союзом между Христом и церковью. Как Ева произошла из ребра Адама, от плоти его и от костей его, так мы – церковь – произошли от ребра Христова, от Его плоти и от Его костей. По словам Евангелия, когда один из солдат проколол копьем бок распятого Христа, оттуда вышли кровь и вода, – и вот водою крещения мы омываемся, а кровию питаемся. Жена создана из ребра Адама, когда он уснул: церковь создана из ребра Христа, когда он умер. И мужья, по слову апостола, должны так же любить своих жен, как Христос возлюбил церковь. Не велика ли в самом деле эта тайна? – восклицает Златоуст. Девица в первый раз видит никогда невиданного ею прежде жениха и с первого же дня любит его, как свое собственное тело. Мужчина, который также раньше никогда не видел своей невесты и не говорил с нею, с первого же дня предпочитает ее всем прочим: друзьям, родственникам и даже родителям самим. Родители обыкновенно расстраиваются и раздражаются, когда что либо похищается из их дома, и привлекают похитителя к суду; но тут человеку, часто никогда не виденному и неизвестному, передают вместе с дочерью и приданое и делают это с полною готовностью, – не думают уже о понесенных ими убытках, не расстраиваются и не раздражаются, а напротив благодарят Бога и считают для себя желательным и приятным, если дочь их уводится из дома не с пустыми руками. Новый союз, устанавливающийся между молодыми людьми, получает большую силу, большую крепость, чем прежняя долголетняя привычка к родительскому дому. Вот почему апостол и заметил, что здесь дело не людей, а Бога, который внушает людям столь сильные стремления любви, что брак празднуется с одинаковою радостью и дающих, и принимающих. Вот почему и сказал он, что тайна эта велика. В других своих беседах (на послание апостола Павла к колоссянам), видя в браке равным образом таинство любви, связующей двух лиц разного пола в одно существо, Златоуст указывает и на то, что от этого соединения двух лиц в одно существо происходить на свет новое человеческое существо. Премудрость Божия, говорит Златоуст, из одного сделала двоих (создав жену из ребра Адама), а потом из двух сотворила и до сих пор творить одного, так что и теперь человек рождается от одного, потому что муж и жена – не два человека, а один человек. Так рассуждал величайший церковный оратор.

Другой отец церкви, величайший христианский мыслитель, Августин, всего более поражался в браке его неразрывностью, нерасторжимостью). Есть что-то таинственное в этом союзе, – говорит Августин в своей книге о благе супружеском («Liber de bono conjugali»). Супруги, хотя бы и оставили друг друга, хотя бы и желали разорвать свой союз, остаются все таки супругами, если только смерть не разрешит этих уз. Возможно, что, при заключение брака, супруги руководились желанием иметь детей, но проходит несколько лет супружеской жизни, надежда иметь детей оказывается напрасною, а между тем супружеский союз продолжает оставаться ненарушимым и неразрывным И так, по мнению Августина, брак потому и есть таинство, что он нерасторжим; по этой именно стороне и уподобляется союз супружеский союзу Христа с церковью, ибо Христос и церковь не отделимы на веки, – Он Сам обещал пребывать с нами до конца мира.

Ни Христос Сам, ни апостолы не указали какой либо определенной формы вступления в брак. Но если уже в до-христианские времена человек призывал богов к участию в этом важнейшем событии в его жизни, то мыслимо ли и возможно ли было, чтобы христианские браки оставались без религиозного освящения и без церковного благословения, при том высоко-идеальном значении, которое придано было брачному союзу в христианстве? В такое время в особенности, когда каждый новый дом, каждая более или менее значительная частная сделка, сбор плодов и произведений земли, получали церковное благословение, исключение браков из этого правила, было бы необъяснимою аномалией. Действительно уже первые христианские писатели свидетельствуют, что, для вступления христиан в браки, установились разные религиозные формальности. Один из древнейших писателей, ученик апостольский Игнатий, требует, чтобы браки христиан были заключаемы с ведома епископа, так чтобы они были браками в Господе, а не браками по чувственной страсти (Посл. к Полик., гл. 5). Не заявить епископу о предполагающемся браке – это значило прямо навлечь на себя подозрение, что союз между данными лицами есть нечто недозволенное по каким либо причинам, напр. по причине близкого родства и т. п. Поэтому, другой древний христианский писатель, бывший римский юрист, Тертуллиан говорит, что у христиан тайные браки, т. е. не заявленные пред церковью, подвергаются опасности прослыть за безчестные связи (О целомудр., гл. 4). Но заявлением перед епископом или перед церковью дело заключения брачного союза не исчерпывалось, а только начиналось. Тот же христианский писатель Тертуллиан не находить достаточно слов, чтобы изобразить блаженство того супружеского союза, на который дает свое согласие церковь, который скрепляется приношением жертвенных даров, при котором свидетелями состоять ангелы, и который утверждается самим Отцом на небесах (К жене, кн. II гл. 8). Другими словами, христианские жених и невеста заявляли о своем желании вступить в брак епископу, который давал им свое согласие на брак, если в нем не было ничего предосудительного, затем являлись к общественному богослужению, приносили свои жертвенные дары, как это было в обычае у первых христиан, вместе причащались оба, как жених и невеста. За общей же литургией, к общим молитвам присоединялась особая молитва за новобрачных, которым за литургией же давалось и благословение. Позднее составлено было несколько особых молитв за новобрачных, введены были в употребление венцы, сначала из листьев масличного дерева, потом металлические, наконец составился цельный ритуал , церковного браковенчания, как особого богослужения.

И так, можно было бы ожидать, что у христианских народов еще с большею силою, чем у нехристианских, заключение брака будет проникнуто религиозною идеей. И, однако, именно у народов христианской цивилизации развилось учреждение, известное под названием гражданского брака, т. е. брака секуляризованнаго, принципиально отрешенного от связи с религией и церковью, проникнутого идеями светского права, а не религиозными началами.

Суждения об этом учреждении высказываются различные, даже диаметрально противоположные. По мнению одних, гражданский брак есть успех человеческой культуры, завоевание человеческого ума, несомненный показатель прогресса в истории человечества, даже признак христианской цивилизации. По мнению других, напротив, гражданский брак есть кощунственная пародия на брак, где нет ни одного слова о Боге и церкви, где нет ни одного священного предмета или символа, которые могли бы возбудить в человеке религиозное настроение! Здесь буквально человек заступает место Бога и алтарь священника заменяется сукном чиновника. Гражданский брак, говорят, означает гибель религии и церкви, разрушение христианского характера брака и семьи, оборвание одной из немногих уцелевших связей между церковью и народною жизнью. Гражданский брак ведет к религиозному индифферентизму, подкапывается под основы государства; он есть не что иное, как нападение на народную нравственность и покровительство современному язычеству. Гражданский брак, говорят наконец, есть чудовищное покушение на индивидуальную человеческую свободу, это – прокрустово ложе, на котором совести человеческие растягиваются до размеров революционного атеизма. Такова противоположность суждений.

Для верной и беспристрастной оценки такого учреждения, как гражданский брак, нужно, конечно, привести в ясность явления современной жизни, на которых отражается его полезное или вредное влияние; но вообще трудно бывает сделать верную оценку какого-нибудь учреждения, не приводя себе в ясность исторических причин, вызвавших это учреждение. В самом деле, отчего в христианском мире в государствах христианской цивилизации явился гражданский брак, хотя, по свидетельству древнейших христианских писателей, уже первые христиане считали своею обязанностью обращаться к церкви за благословением своих браков? Причин было несколько.

Начнем, однако, не с тех непосредственных причин, которыми было вызвано учреждение гражданского брака в Западной Европе, а с тех обстоятельств, которыми было подготовлено это учреждение.

Христиане первых веков смотрели на церковное благословение браков исключительно с религиозной точки зрения, подобно тому, как древние римляне религиозное только значение могли придавать разным религиозным обрядам, по обычаю практиковавшимся при заключении браков.

Церковное благословение браков, само по себе, не есть способ вступления в брак, или заключения брачного союза. Если набожный христианин, выстроив новый дом, не переходит в него на жительство, не испросив прежде благословения Божия посредством молебствия, то все таки нельзя сказать, чтобы молебствие было тем самым актом, в силу которого устроен новый дом. С такой же точки зрения смотрели древние христиане и на брачное благословение. Чтобы законность брака поставить в зависимость от совершения церковного обряда, для этого требовалось издание государственного закона, который бы постановил, что брак, в какой либо другой форме, кроме церковного венчания, не будет иметь законной силы. А этого-то закона не издали и не могли издать христианские императоры, непосредственно после того, как христианство сделалось государственною религией римской империи. Уже ко времени распространения христианства в римской империи, древнеримские религиозные обряды, благодаря падению религии и нравственности, перестали составлять общенародную потребность. А что касается закона, то закон и раньше требовал обязательной религиозной формы заключения браков только от патрициев. В императорские времена, по словам Гая, эта форма имела место только при браках жрецов Юпитера, да и то, по свидетельству Тацита, в царствование Тиберия, с трудом могли отыскать трех патрициев, происшедших от религиозных патрицейских браков, с тем, чтобы можно было из этих трех, следуя обычаю, выбрать жреца Юпитерова. По отношению же к массе населения, римский закон не требовал никаких формальностей при заключении браков: требовалось только, чтобы взаимное согласие жениха и невесты было ясно выражено: выражением этого взаимного согласия и основывался брак, как юридически-законный союз (consensus facit nuptias – согласие творить брак, – говорило римское право); разные же обычаи, в том числе и религиозные обряды, которыми по обычаю могло быть обставлено заключение браков, юридического значения не имели. Когда, со времени Константина Великого, целые массы населения хлынули в церковь, даже епископам сделалось невозможным следить за каждою, вступающею в брак, парой, как это было возможно в первоначальных немноголюдных христианских общинах, из которых каждая имела своего епископа. Тем менее император мог рассчитывать на то, чтобы население, привыкшее не стесняться законными формальностями при вступлении в браки, сразу же подчинилось требованию закона – соблюдать ту или другую формальность, хотя бы это было и церковное венчание. Законы христианских императоров долгое время вполне согласовались с древним римским правом. Так, в V столетии (428 г.) Феодосий и Валентиниан определили, что если, при заключении брака, не было составлено никаких брачных документов (о приданом и о брачном даре) и не было никакой свадебной помпы и вообще каких либо брачных формальностей, то самое фактическое сожитие двух свободнорождённых лиц (предполагая, что никаких законных препятствий к браку между ними нет), подтверждаемое обоюдным согласием сожительствующих лиц и свидетельством друзей, рассматривается как брачное сожитие, и дети от такого сожития признаются законными. Позднее Юстиниан, включивший в свой кодекс приведенный закон Феодосия и Валентиниана, в своих новеллах установил некоторые обязательные формальности для устранения сомнений и споров относительно того, был ли заключен брак, и в какой именно момент был заключен. В новелле LXXIV предписано было лицам высших классов заключать браки не иначе, как с составлением письменных документов о приданом и брачном даре, – лицам средних классов, в случае нежелания их составлять означенные документы, предписано являться к церковному адвокату или экдику (на котором лежала защита интересов церкви на суде), и адвокат, с привлечением трех или четырех духовных лиц, состоящих при данном храме, должен был составить письменный документ, удостоверяющий, что такого-то года месяца и числа, в такой-то год царствования настоящего императора, при таком-то консуле, такие-то являлись к нему, адвокату, и вступили в брачный союз, – наконец, лицам небогатым и из низших классов дозволено заключать браки без всяких письменных и иных формальностей. Ясно, что законодатель не имел в виду предписать заключение браков посредством церковного венчания, так как даже и для лиц средней категории явка в храм предписывалась не для церковного венчания, а для составления нотариального акта. Позднее, в CXVII-й новелле Юстиниан даже и совсем опускает эту среднюю категорию и говорить только о лицах высших классов, обязанных заключать браки с составлением документов о приданом, приносимом невестой жениху, и о брачном даре, устанавливаемом женихом в пользу невесты (замечая притом же, что союз тех, которые раньше издания этого закона, заключили брак одним лишь соглашением – sola affectione – должен оставаться юридически действительным), и о лицах остальных классов, брак которых, если они не хотят или не могут составлять означенные документы, должен приобретать законную силу вследствие одного лишь соглашения. Даже и в более позднее время, в VIII столетии, императоры Лев и Константин указали богатым людям заключать брачный союз составлением письменных условий о приданом и проч., а людям небогатым предоставили вступать в браки или при свидетелях, или же посредством церковного благословения (Еклог. II, 8). В древнейших венчальных уставах или чинопоследованиях, ритуалах, нет тех вопросов со стороны священника и тех слов со стороны жениха и невесты, в которых выражается их взаимное согласие на брак, – ясное доказательство, что и церковь смотрела на венчание, только как на благословение, как на религиозное освящение, а не как на такой акт, которым основывается или посредством которого заключается брачный союз. Однако, не поддерживаемый государственным законом, а поощряемый и требуемый церковью одною, христианский обычай освящать вступление в брачный союз церковным благословением настолько укоренился и распространился с течением времени, что в конце IX столетия (около 893 г.) император Лев, известный в истории под названием Мудраго, предписал государственным законом вступать в браки не иначе, как посредством церковного венчания, так что брак, заключенный в какой либо другой форме, должен быль признаваться незаконным и недействительным. Правда, законом императора Льва было сделано еще далеко не все для того, чтобы правило о церковном венчании распространялось на всех и каждого без изъятия: громадная масса несвободного населения – рабы и крепостные – остались вне этого закона, и потребовалось еще двести лет, пока новым императорским законом (Алексея Комнена 1085 и 1092 года) церковное венчание не было распространено и на лиц несвободных. Итак, почти целое тысячелетие длился процесс превращения церковного венчания в тот именно акт, которым брак заключается. За это долгое время законными считались все браки, в которые вступали поданные римской империи на основании гражданских законов, все равно, были ли они обвенчаны в церкви или не обвенчаны. Мало того, церковь не сливала еще и понятия таинства с церковным венчанием. Таинство понималось так, как понимали его Златоуст и Августин на основании слов апостола, т. е. таинство прилагалось к самому супружескому союзу, исполненному сверх-естественной любви и неразрывному, а не к церковному священнодействию.

Собственно говоря, еще чуть не целым столетием раньше Льва Мудраго, император восстановленной римской империи на западе Карл Великий издал в 802 г. закон, в котором было сказано, что, в предупреждение бесчестных и воспрещенных браков, епископы и пресвитеры, вместе с старейшими из народа, должны тщательно исследовать родство, и затем должно совершаться благословение браков священником. Но потому ли, что закон этот был закон несовершенный (lex imperfecta), т. е. что в нем заключалось одно только предписание без указания тех последствий, которыми должны сопровождаться браки, заключаемые без церковного благословения, т. е. без назначения наказания нарушителям закона, и без добавления, что брак, заключенный с опущением священнического благословения, не будет считаться браком законным – потому ли, что с упадком дома каролингов, императорская власть оказалась бессильною настаивать на исполнении этого закона, – потому ли наконец, что закон Карла Великого не согласовался с взглядами римско-католической церкви и римских пап, как это сейчас разъяснено будет, – на западе церковное венчание не сделалось законной формой вступления в супружеский союз. Некоторые, впрочем, и закону Карла придают такой смысл, что центр тяжести в нем составляет исследование о том, нет ли законных препятствий к браку: это и требуется прежде всего и главным образом, а затем уже, говорит закон, можно приступить и к благословению брака, т. е. закон запрещает благословение браков без предварительного исследования о препятствиях к браку, а не имеет в виду обязать к заключению браков единственно посредством священнического благословения.

Незадолго перед тем, как глава восточного христианства, император Лев Мудрый, узаконил церковное венчание для лиц свободных, о том же предмете высказался глава западного христианства римский папа. Новообращенные в христианство около половины IX в., болгары, опасаясь, что церковная связь их с Византией поведет к политическому порабощению народа болгарского, вошли в сношения с римским папой и представили ему длинный ряд запросов о том, какие христианские порядки следовало бы ввести в болгарской стране. Между прочим, предложен быль вопрос и о том, как нужно заключать браки. Папа рассказал в своем ответе, какой порядок в этом отношении наблюдается у римлян: сначала обручение, с вручением женихом невесте перстня верности, потом составление письменного контракта, затем принятие благословения в храме Божием, после чего новобрачные надевают венцы, при выходе из церкви, и, отпраздновав таким образом брачное торжество, приступают к провождению неделимой жизни. Но все эти брачные церемонии, добавил папа, не имеют такого значения, чтобы несоблюдение их было грехом, как вам говорят греки, особенно для людей бедных, которым невозможно было бы исполнить все подобные церемонии, ибо, по законам, для заключения брака достаточно одного взаимного согласия жениха и невесты на супружество. Согласие – это главное, и если бы его-то именно и не было, то хотя бы исполнены были все брачные церемонии, никакого брака не было бы.

Сравнивая взгляд римского папы с законом восточного императора, нельзя не заметить, что император издал свой закон, руководясь более церковными, чем государственными соображениями; римский папа, напротив, высказался как государственный человек и юрист, как светский законодатель, руководясь соображениями гражданскими, рассуждая так, как рассуждало некогда старинное римское право. Нельзя отрицать, что закон восточного императора, ставший законом для всего восточного православного христианства, мог приводить к злоупотреблениям: вследствие того, что вся важность поставлена в церковном обряде, значение согласия жениха и невесты часто сводилось к нулю, так что нередко могли составляться браки невольные, вынужденные, как это и было действительно и в Византии, и у нас в России до Петра Великого. Однако, в сравнении с теми беспорядками, которые мы видим на западе не только в средние века, но и в новой истории, закон Льва Мудрого, на самом деле, оказался законом мудрым.

Взгляд римского папы, высказанный в ответах на вопросы болгар, сделался на долгое время руководящим для западного христианства, отчасти по привязанности к римскому праву, отчасти и по соображениям религиозно-христианским. В Св. Писании Нового Завета не указано никакой определенной формы для вступления в брак, а между тем в Священном же Писании брак называется тайною, или, как стала его называть церковь, таинством. Не было ли бы противно Св. Писанию устанавливать разные формальности вступления в брак и, в случае неисполнения этих формальностей, объявлять его недействительным, между тем как перед Богом, может быть, и этот неформальный брак есть таинство, в смысле исполненного непоколебимой любви и нерасторжимого союза? Не было ли бы извращением божественного порядка, если бы лица, серьезно и добросовестно заключившие такой неформальный брак, вследствие признания его недействительным, получали возможность вступать в новый брак, который церковью будет считаться законным, а по Евангелию будет беззаконным? Опасение за неприкосновенность таинства было так велико в западном христианстве, что считались законными и браки тайные, т. е. такие, где взаимное согласие жениха и невесты было дано без ведома церкви и даже без всяких свидетелей; считались законными мужем и женой, наконец, те обрученные, которые, по прошествии некоторого времени после обручения, без всяких формальностей начинали супружескую жизнь. Понятно, к каким практическим неудобствам должен был повести этот порядок. Тайные браки (clandestina matrimonia) сделались обыденным явлением и вместе с тем грозным социальным злом.

Власть, как церковная, так и гражданская, лишена была всякой возможности оказать законную поддержку прогнанной жене или оставленному мужу, вместе с брошенными детьми, так как невозможно было доказать существование брачного союза между данными лицами, как скоро одно из них отрицало такой союз. Власть не могла помешать этим лицам вступать в новые браки с другими лицами. Близкие родственники могли вступать, без всякой помехи, в супружеское сожитие. Наконец, люди благоразумные, родители в особенности, лишены были всякой возможности удержать неблагоразумных детей от необдуманных браков. Зло было так велико, что нужно было принять против него серьезные меры. Римская церковь стала запрещать такие браки, но стремилась в этом случае не к тому, чтобы непременно связать брак с церковным венчанием, а к тому, чтобы придать заключению брака публичный, гласный характер. Она убеждала, правда, всех христиан принимать церковное благословение на брак, подобно тому, как она убеждала всех, приступающих к какому-нибудь важному делу, испросить сначала благословение Божие на это дело; но юридическую, законную важность она придавала именно этой гласности, публичности, благодаря которой могли бы предупреждаться недозволенные браки и самое событие бракосочетания могло бы быть с несомненностью удостоверяемо. С этою целью введены были троекратные предварительные церковные оглашения или объявления об имеющем быть бракосочетании, а затем считалось уже безразличным, заявлено ли будет согласие жениха и невесты перед священником, или перед нотариусом с свидетелями. Церковь не воспользовалась народным обычаем, который начал складываться с ХIII в., так, как позднее воспользовались этим обычаем в странах, принявших реформацию. А обычай этот состоял в том, что, с падением старинного юридического порядка, по которому отец или опекун (вообще властодержатель mundium’a) торжественно передавал, вручал, вверял невесту жениху, и эта передача (Trauung) считалась брако-заключительным моментом, с ХIII века священник стал совершать эту передачу во имя Бога и объявлять жениха и невесту взаимно супругами, между тем как до ХIII в. священническое содействие при Trauung состояло лишь в благословении и молитве.

Притом, сначала тайные браки запрещались не так, чтобы они объявлялись прямо недействительными, а только в том смысле, что за вступление в тайный брак виновные в нарушении церковного закона могли быть подвергнуты наказанию, самый же брак оставляем был в законной силе. Наконец, около половины XVI в. тридентский собор выработал законную форму вступления в браки, от которой должна зависеть действительность брачного союза. И для этого собора главная цель опять таки состоит в том, чтобы гарантировать публичность брака: собор не старается связать его с церковным венчанием. Хотя он и увещевает каждого католика принимать церковное благословение на брак, но юридические требования с нравственными увещаниями собор не смешивает. При первом голосовании на соборе, после дебатов по этому вопросу, было определено, что согласие на брак должно быть дано пред тремя свидетелями, а при втором голосовании было прибавлено, что один из этих свидетелей должен быть приходский священник. Эта прибавка сделана была после некоторого колебания, кому отдать предпочтение, приходскому священнику, или нотариусу, и если предпочтение оказано приходскому священнику, или правильнее сказать, пароху (потому что католический парох может и не иметь священнического сана), то лишь в том соображении, что от пароха труднее утаить существующие препятствия к браку, и что парох более пригоден к удостоверению события заключения брака внесением в приходскую книгу, чем нотариус, который не есть представитель какого либо постоянного учреждения. Таким образом, для действительности брака в католической церкви требуется заявление согласия на брак в присутствии приходского священника и еще двух свидетелей. Присутствие, ассистенция священника может быть чисто пассивное без всяких действий с его стороны: нужно лишь, чтобы священник сознавал то, что происходить пред ним, и слышал заявляемое женихом и невестою взаимное согласие на брак. Поэтому, если бы священника связали и заставили быть невольным свидетелем при заявлении брачного согласия, – все равно, таким заявлением был бы основан вполне законный брак. Равным образом, если бы жених и невеста, при безнадежности получения согласия родителей на их брак, запасшись двумя свидетелями, встретили священника на прогулке и заявили ему – один: «вот эту особу я желаю иметь женою», другая: «вот эту особу я желаю иметь мужем», -такой брак был бы вполне законным. Так же точно обсуживался бы случай, описываемый в романе Манцони: «I promessi sposi». Священник оттягивал под различными предлогами бракосочетание, боясь землевладельца-барона, имевшего свои виды на невесту. Опытная и практичная мать невесты научила молодых людей явиться в дом священника, подговорив двух свидетелей, которые к этому же времени должны были придти в дом священника, как будто за своим делом, и в присутствии этих свидетелей заявить свое согласие на брак. Одним словом, священник, или, точнее сказать, парох, необходим для юридической силы брака не как служитель и совершитель таинства, а как авторитетный свидетель, вместе с другими двумя вспомогательными свидетелями, удостоверяющий событие бракосочетания и придающий бракосочетанию публичный характер.

Так истолковывается наукой и практикой западноевропейскою сущность тридентской формы заключения брака; но однако и эта форма далеко не везде и не для всех католиков обязательна. В постановлении тридентскаго собора сказано, что эта форма становится обязательною в каждом католическом приходе через 30 дней после публикации в нем канонов тридентскаго собора. Но в некоторых странах и до сих пор не состоялось публикации их, напр. в некоторых частях Германии, признавших уже реформацию ко времени тридентскаго собора, в скандинавских государствах, в Дании, Голландии, Англии, России. Стало быть, для всех католиков, проживающих в этих странах, и до сих пор возможно заключать браки тем порядком, который существовал в средние века. Мало того, для некоторых местностей, независимо от соображения о том, публикованы ли здесь постановления тридентскаго собора, или не публикованы, позднейшие папы, в виде исключения, по разным соображениям, дозволяли вступление в брак без соблюдения тридентской формы (Бенедикт XIV в 1741 г. Для Голландии и Бельгии, Климент XIII в 1765 г. для диэцеза бреславского, Пий VIII в 1831г., для кельнской церковной провинции).

Защитники гражданского брака в Западной Европе совершенно основательно говорят его противникам, что римская церковь не вправе возражать против всякой формы, если только ею достаточно гарантируется публичность брака и если притом в самом материальном брачном праве, т. е. в постановлениях относительно условий брака и проч. нет ничего противного требованиям церкви. Не все ли равно: заявить согласие перед священником и двумя свидетелями, или же перед государственным чиновником и двумя свидетелями? Благословение священническое или венчание не требуется церковным законом. А что касается таинства, то, по учению римской церкви самой, оно заключается не в церковном каком либо действии, а в самом существе супружеского союза.

С общекатолическим пониманием таинства брака несогласны были французские богословы. Во Франции держались того взгляда, что брак становится таинством через венчание священника; венчание же священника, а не ассистенция лишь его, стало требоваться и для законности брака со времени издания блуасскаго ордонанса Генриха III 1579 года. До этого времени, согласно общему каноническому праву, брак получал юридическую силу с выражением взаимного согласия, хотя бы и тайного, направленного на настоящую, сейчас же и непосредственно наступающую брачную жизнь (fiancailles par paroles de present) в отличие от соглашения, направляющегося на будущую, имеющую впоследствии наступить брачную жизнь (fiancailles par paroles de futur). Со времени блуасскаго ордонанса французский взгляд, собственно говоря, совпал с восточным. Но по какой-то странной игре обстоятельств, французский взгляд на брак, даже еще в большей степени, чем общекатолический, проложил дорогу гражданскому браку во Франции. В этой, «христианнейшей» когда-то, стране гражданский брак пережил наиболее интересную и поучительную историю. Во Франции, можно сказать, завершился полный цикл развития этого явления в государственной жизни.

Церковные депутаты, явившиеся из Франции на тридентский собор, имели поручение от французского королевского правительства настаивать на том, чтобы собор определил считать незаконными все браки, заключенные детьми без согласия родителей, в виду слишком частых mesalliances. Собор обсудил это требование и отверг его, рассуждая так, что родители могут злоупотреблять своею властно, могут насильно принуждать детей к вступлению в нежелательные браки, и напротив насильно же удерживать от желательных, тогда как главное в браке – это взаимное согласие тех лиц, которые вступают в браки, что подобающая родительской власти дань уважения будет достаточна, если объявить, что непослушные дети будут подвергаемы тем или другим наказаниям, причем, однако, самые браки, заключенные против воли родителей, должны быть оставляемы в законной силе. Неудача, которую потерпело французское предложение на тридентском соборе, отчасти условливалась и тем еще, что Лютер, против которого составился тридентский собор, также склонялся к признанно самой широкой родительской власти, вследствие чего французское предложение казалось даже подозрительным отцам тридентскаго собора; но конечно, чему бы ни приписывать неудачу, она не могла быть приятна французскому королевскому правительству. Короли не дозволили публикации во Франции постановлений тридентскаго собора; но в 1579 г. быль издан вышеупомянутый блуасский ордонанс, которым узаконена была форма заключения брака, несколько отличная от тридентской. Ордонанс, напр., не довольствуется пассивной ассистенцией священника, требуя непременно церковного венчания, и затем, вместо трех свидетелей, потребовал четырех. Уже из этого различия вытекало не мало практических трудностей, так как духовным судам, ведавшим брачные дела, приходилось объявлять, на основании ордонанса, недействительными такие браки, которые на основании постановлений тридентскаго собора, должны быть признаваемы действительными. О том, какое значение нужно придавать родительскому согласно на вступление детей в браки, блуасский ордонанс выразился неясно. Зато, с не допускающею никаких сомнений, ясностью высказался на этот счет король Людовик ХIII в 1629 г., который объявил ничтожными все браки, заключенные против воли родителей детыми, недостигшими 25 летнего возраста. Когда французское духовенство сделало представления королю по этому поводу, королевские комиссары ответили, что распоряжения королевского закона относятся только к гражданскому контракту, не касаясь таинства, которое находится в ведении церковном. Стали различать в браке религиозное его освящение от того гражданского контракта, который получает это религиозное освящение. Один придворный казус еще дальше подвинул дело в этом направлении. Гастон орлеанский, брат Людовика XIII, женился на принцессе Маргарите лотарингской. Брак этот был в высшей степени неприятен королю, и решено было, во чтобы то ни стало, добиться уничтожения его. По французским законам, за похищение девицы или женщины полагалось наказание, и, кроме того, брак между похитителем и похищенною, если бы даже он и состоялся, признавался незаконным. Придумано было самое широкое толкование слова: «похищение». Не только насильственное завладение и увоз особы другого пола, но и всякого рода влияние подведено было под это понятие, так что самая скромная и самая робкая молодая девушка могла, в силу этого толкования, благодаря своим прекрасным глазам, похитить мужчину – совершить преступление, которое названо было rapt seduction. В этом преступлении обвинена была и Маргарита лотарингская, хотя жертва предполагаемого преступления – Гастон орлеанский вовсе не был легко подающимся всякому впечатлению юношей, так как он был уже вдовцом после первого его брака с г-жею Монпасье. Брак был тем не менее уничтожен постановлением парижского парламента 5 сентября 1654 г.

Принц протестовал против решения парламента. Парламент, – говорил он, – не компетентен решать подобные дела; вопрос касается тут церковного таинства и должен быть решен духовным судом. Ему ответили, что в браке не может быть таинства, если гражданский брачный контракт не согласуется с законами королевства, что таинство возможно только тогда, когда материальное его содержание – брачный договор – удовлетворяет требованиям закона, что где нет законного контракта, там нет и таинства, и что суждение о законности контракта принадлежит исключительно королевским судьям. Ведь например, говорили, если бы возникло сомнение на счет того, совершилось ли крещение в натуральной воде, или в какой-нибудь другой жидкости, сомнительный вопрос нужно бы было отдать на разрешение врачей и натуралистов, а не духовенства. Самые выдающиеся юристы того времени, как Потье, поддержали взгляд парламента, а за юристами последовали и французские богословы. Сформировался национально-французкий взгляд, что в браке нужно различать церковное таинство и гражданский договор, я что рассматриваемый, как договор, брак, подобно всякому другому контракту, подлежит государственному законодательству и государственным судам. Потье в начале своего «Трактата о брачном контракте» говорит, что учение об обязательствах всего лучше закончить этим трактатом, ибо брачный договор есть превосходнейший и древнейший из всех контрактов – превосходнейший потому, что он имеет наибольший интерес для общества гражданского, древнейший потому, что он был первым контрактом между людьми, т. е. между нашими прародителями Адамом и Евой. Брак, по определению Потье, есть облеченный в предписанные законом формы договор между мужчиной и женщиной, в виду которого они обязуются взаимно всю жизнь оставаться в супружеском союзе мужа и жены. А так как брак, заключаемый верующими, возведен Иисусом Христом на степень таинства, то, следовательно, он есть вместе и контракт гражданский и таинство. Как контракт, он, наравне со всякими другими контрактами, принадлежит к порядку политическому, и, значить, подлежит законам власти светской, установленной Богом для регулирования всего того, что относится к правительству и к доброму порядку гражданского общества, – подлежит даже в большей степени, чем другие контракты, потому что изо всех контрактов он наиболее важен для доброго порядка гражданского общества. Брачные контракты, которые заключаются в противность законам, не только юридически ничтожны, но они не суть и таинство. Так как контракт гражданский составляет материю таинства брака, то не может быть таинства брака, когда гражданский контракт ничтожен, как не может быть таинства крещения без воды, составляющей материю этого таинства. Если закон гражданский объявляет известный барачный договор ничтожным, то этим он не затрагивает таинства, ибо ничтожный брачный контракт не есть таинство. Было бы даже нечестиво думать, что Иисус Христос желал возвести в достоинство таинства брак противозаконный и следовательно преступный, и сделать из такого противозаконного союза образ своего соединения с церковью. А как скоро брачный договор удовлетворяет требованиям государственных законов и становится материею для таинства, о таинстве государство уже не судит и не издает никаких законов, напр., о совершителе таинства, или о тех условиях, при которых сообщается благодать, связываемая с таинством. Само духовенство, поскольку оно своими религиозными действиями основывает законный брак, с точки зрения французских юристов, оказывалось в положении делегата или уполномоченного от королевского правительства. В этом же качестве оно вело и регистрацию браков, т. е. записывало их в метрические книги, которые в католической церкви вообще со времени тридентскаго собора, а во Франции в особенности опять таки, на основании королевских ордонансов, получили публичное значение актов состояния. Наконец, в качестве уполномоченных же от королевского правительства должны были действовать и духовные суды, которым предоставлено было ведать брачные дела под апелляцией королевским парламентам. Юристы, как Потье, лично со всею искренностью преданные католической церкви, с величайшею энергиею отстаивали права государства в отношении к браку.

Церковными воззрениями, как общекатолическими, так и национально-французскими, была подготовлена удобная почва для учреждения гражданского брака. Непосредственными же причинами, которые вызвали это учреждение, были: во-первых образование множества религиозных направлений и сект со времени реформации, и во-вторых философия «естественного права». Эти причины во Франции действовали не менее, чем в других европейских странах, и однако первые опыты введения гражданского брака были сделаны не во Франции, где в большей степени была подготовлена почва для него, а в Голландии и в Англии. Уже позднее, как бы приняв к сведению эти чужестранные опыты, Франция стала задавать тон другим государствам своим законодательством о гражданском браке.

Во второй половинt XVI в. в голландских штатах господствующим вероисповеданием оказалось реформатское, так как большинство населения последовало учению Кальвина. Но вместе с реформатскою церковью возникло и множество других сект, и кроме того часть населения оставалась верною римско-католической церкви, которая, по освобождении Нидерландов от испанского ига, из притеснительницы сделалась жертвою притеснения. Пока католицизм господствовал, католическое духовенство не дозволяло духовенству других религиозных партий благословлять браки христиан, принадлежащих к этим партиям. Когда кальвинизм сделался господствующим вероисповеданием, духовенство реформатское стало действовать нисколько не лучше католического. Таким образом, все так называемые диссиденты, т. е. последователи всех разнообразных сект, уклоняющихся от господствующей и единственно признанной религии, в том числе и все католики, обязаны были являться для благословения своих браков к реформатским священникам, по реформатскому церковному обряду. Можно себе представить, насколько трудно было примириться с подобным порядком вещей: в XVI в. не было не только того индифферентизма, который можно наблюдать в наше время, но и той взаимной терпимости, которая бы давала возможность мирного совместного сожительства, при всем различии религиозных верований. Религиозные партии стояли лицом к лицу на военном положении, со всею искренностью религиозной страсти и со всем пылом религиозной вражды, – разве можно было, при таких обстоятельствах, рассчитывать на то, что лютеранин, католик, анабаптист, гуссит, последователь Социна, будут являться к реформатскому пастору для благословения своих браков? Положим даже, что государственная власть отрешилась бы от той нетерпимости, которая внушалась ей духовенством господствующего вероисповедания, и дозволила бы всем сектантам заключать браки у своих духовных лиц, по их религиозным обрядам. Но и в таком случае затруднения не устранялись бы. Религиозные общества возникали и видоизменялись, не представляя собою какой либо определенной, неподвижной величины. Многие из них не имели твердой организации, не имели постоянных духовно-должностных лиц, на которых государство могло бы рассчитывать, как на гарантию правильного заключения браков. Правительство голландское имело достаточно здравого смысла, чтобы понять очень простую истину, которая, несмотря на ее простоту, другими европейскими правительствами понята была лишь гораздо позднее, что разность в религиозных верованиях, очевидно, не мешает людям желать жениться и замуж выходить. Не дать же этим людям возможности вступать в законные браки значило поставить ребром весь общественный порядок. Чем гарантировать в таком случай всегда желательную для государства крепость отношений мужчины и женщины, считающих себя в данный момент мужем и женой, если эти люди не нашли для себя возможным прибегнуть к той форме брака, которая, в глазах государства, есть единственно законная форма, иди если она оказалась невозможною даже при желании их, напр., если реформатский пастор просто-напросто отказывался венчать «еретиков»? Каким способом охранить интересы детей, придать правильный видь порядку наследования и опеки и проч.? Такова была крайняя необходимость, очевидная нужда, в которой находилось государственное правительство. Оно нашло выход из этой крайней нужды введением гражданского брака для всех тех лиц, которым нет возможности вступить в законный брак другим способом, т. е., которые или сами не пожелают идти венчаться к духовному лицу другой религии, или встретят в этом духовном лице отказ обвенчать их. В таких случаях дозволено являться к государственному чиновнику и перед ним заявлять согласие на вступление в брак, которое тут же и записывается в официальную метрическую книгу. Этого порядок введен был в 1580 г. в двух штатах и в 1656 г. распространен на все Нидерланды. Гражданский брак, введенный в Нидерландах и после вводившийся в других государствах на этих же самых основаниях, принято в немецкой науке называть: «Nothcivilehe», т. е. вынужденным крайнею необходимостью гражданским браком.

Другой ранний опыт введения гражданского брака был сделан в Англии, в эпоху революции. Закон, изданный при Кромвеле в 1653 г., был совершенно неожиданным и неподготовленным явлением в европейской истории. Он совсем устранил духовенство от участия в заключении браков. Брак должен заключаться таким образом, что сначала жених и невеста должны записаться в реестры гражданского состояния, ведение которых возложено на особого гражданского чиновника, а затем, в сопровождении двух или трех достоверных свидетелей, явиться к мирному судье округа и заявить перед ним о своем взаимном согласии на брак, без всякой другой церемонии, кроме соединения правых рук, даже без употребления колец, как имеющих католическое и языческое происхождение. Мирный судья, выслушав согласие, объявляет брак заключенным. Вероятными мотивами к изданию этого закона, совершенно устранявшего духовенство от всякого участия в заключении браков, были: ненависть индепендентов ко всякой государственной церкви, и в особенности к англиканской, приверженной к королю, и преследование пуританского идеала очищения церкви от всяких мирских примесей, от всякого вторжения в мирские дела, с возвращением к простоте и благочестию апостольских времен. Кромвелевский закон не стяжал себе популярности в массе населения. Остряки смеялись над наступлением золотого века, когда присуждение к петле, т. е. к виселице, и скрепление брачных уз рассматриваются как вещи, близко родственные между собою, ибо и там и тут действуете один и тот же судья. С реставрацией Стюартов, закон Кромвеля быль отменен, или даже, как некоторые говорят, был просто-напросто забыт, без законодательной отмены, оставшись вне исторической связи с предшествовавшею и последующею историею английской гражданской жизни.

Во Франции до XVIII в. не замечается ничего подобного благоразумным мерам, принятым в Нидерландах. С тех пор, как реформаторские учения проникли во Францию последователи их должны были выдержать ряд преследований со стороны церкви и государства. Браки их подвергались то большим, то меньшим стеснениям, напр. не говоря о том, что легальность брака условливалась благословением католического священника, брачные дела их были отданы в заведывание католических духовных судов, которые действовали на основании своего канонического права. С отменой Нантского эдикта в 1685 г., всем протестантским пасторам было предписано немедленно оставить Францию. Вследствие этого, заключение браков с участием протестантского духовенства, практиковавшееся до сих пор в широких размерах, несмотря на все запрещения, должно было стать невозможным. Несмотря, однако, на предписание правительства, множество протестантского духовенства осталось и укрывалось во Франции. В лесах, в пещерах, в глубоких пропастях совершало оно богослужение, собирая сюда членов гонимой церкви. Сюда же являлись и желавшие вступить в брак, получали от своего священника благословение и начинали жить как супруги, не заботясь о гражданских последствиях и о наказаниях, так как суды не придавали этим бракам ровно никакого значения. Католическому духовенству не могли быть неизвестны эти бесчисленные «mariages du desert» – так называемы были эти браки; но и католическое духовенство начало чувствовать некоторые сомнения совести. Допускать «еретиков» к церковному священнодействию, преподавать таинство людям неверующим, не желающим, внутренне осмеивающим это таинство, должно было казаться добросовестному священнослужителю профанацией святыни. Вследствие этого, многие католические священники отказывали протестантам в венчании, а это вело лишь к увеличению числа «пустынных браков».

Бывали и такие казусы, когда сердце человеческое не слушалось религиозной вражды, когда гугенотка отдавала свое сердце католику, когда протестант решался соединить свою судьбу с судьбой девицы из католической семьи. Эти'смешанные браки» сопряжены были едва ли не с большими еще затруднениями. Тут не только католическое духовенство вооружалось против вступления в брак с «еретиками», с явною опасностью для спасения души; тут и протестантское духовенство готово было действовать всеми силами против подобных браков. Нужда нередко делала людей изобретательными. Жених и невеста, предвидя отказ местного католического священника обвенчать их, тем не менее шли к нему, пригласив с собою нотариуса, и когда священник на их просьбу обвенчать отвечал отказом, они заявляли, что все таки согласны вступить в супружество, так что это заявление слышали и священник, и нотариус, – тем самым желали придать браку легальный характер. Людовик XIV запретил совершенно и смешанные браки, и всякое участие нотариусов в легализировании брака.

Крайне стесненное положение французских протестантов заставило их обратить внимание на то, что во Франции уже издавна брак, как таинство, отличался от брака, как договора. Для них самое лучшее было доказывать, что король есть полный хозяин, без всякого вмешательства церкви, устанавливать законные условия и законную форму для брачных договоров своих подданных, какого бы они ни были вероисповедания. Протестанты действительно с жаром и отстаивали в литературе идею брачного договора и королевские права относительно этого договора. Таков напр. Memoire sur les mariages des protestans, появившийся в Париже в 1755 г. Автор мемуара, следя исторически за судьбой протестантов во Франции, желал доказать, что, во время действия Нантского эдикта, протестантам дозволено было вступать в браки перед их духовными лицами; но потом неожиданно сделал отсюда не тот вывод, что духовенству протестантскому и на будущее время должно быть предоставлено право венчать, а тот, что браки должны заключаться перед гражданским чиновником.

Королевский закон в этом смысле действительно и был издан Людовиком XVI в 1787 г. Законом введен для протестантов так называемый факультативный гражданский брак, т. е. как возможная форма заключения брака для желающих. Именно протестантам предоставлено на выбор вступать в браки или перед государственно-должностным лицом – местным судьей в его помещении, или перед католическим священником в помещении этого последнего, посредством объявления взаимного согласия жениха и невесты, после чего судья или священник объявляет их супругами по закону и регистрирует событие брака, т. е. записывает его в установленную брачную книгу. Таким образом, протестантам французским была дана возможность вступать в законные браки, обходя католическое духовенство, причем, однако, за протестантским духовенством не было признано право совершения бракосочетания с законными последствиями.

Король Людовик XVI запоздал с своим законом о факультативном гражданском браке для протестантов. Протестанты французские были не единственные люди, имевшие интерес развивать идею брака, как гражданского договора. Уже начиналась великая французская революция. Давно во Франции чувствовалось влияние «естественного права», давно слышались рассуждения о непосредственно-природных, «естественных правах» каждого человека; давно некоторые грезили «естественным состоянием», которое когда-то существовало, и к которому нужно вернуться. В этом естественном состоянии все человеческие отношения возникают только путем договора. Какое дело до разных «исторических случайностей», до того, что и как делалось в разные времена у разных народов, – нужно смотреть на то, как по разуму должно быть. А по разуму все основывается на договоре и все происходить из договора. Договорились между собою люди образовать государство, – и стало государство; согласились перенести все права на одно лицо и подчиниться ему, – и явилась государственная власть. Эта власть государственная или гражданская, основанная на договоре равных между собою людей, есть власть всюду проникающая: она действует везде и во всем, она устанавливает даже догматы гражданской религии для подданных, она определяет условия и форму для всех актов, имеющих значение в жизни гражданской, тем более для брака, который и сам по себе есть не что иное, как договор, свободною волею создаваемый и свободною волею разрушаемый. Апостол «естественного права» во Франции, Ж. Ж. Руссо в весьма решительных выражениях высказался на счет брака и семьи. Брак, говорил он, есть контракт гражданский и имеет последствия гражданские, без которых невозможно существование самого общества. И если предположить, что духовенство будет стремиться присвоить себе одному право на совершение этого акта, как это и бывает во всякой интолерантной религии, то не обратится ли в этом случае авторитет главы Государства в пустое слово, и не окажутся ли подданными его лишь те, кого духовенство соблаговолить ему дать? Будучи хозяином над браком, допуская или не допуская к его заключению, смотря потому, какую религию исповедуют желающие вступить в брак лица, духовенство будет в конце концов распоряжаться и наследствами, и должностями, и гражданами, и самим государством. Что касается семьи, то, по учению Руссо, общество семейное есть самое древнее и самое естественное из всех обществ. Дети остаются привязанными к отцу, пока нуждаются в его охране, но тотчас, как эта потребность прекращается, естественная связь разрывается. Дети, освобожденные от повиновения отцу, отец, освобожденный от забот о детях – все равно получают независимость. И если связь продолжается, то она не натуральная, и самая связь поддерживается только соглашением, договором, который каждым членом может быть нарушен по соображениям его индивидуального интереса.

В своей личной жизни Руссо не раз был поставлен в такое положение, где он к себе самому мог применить свои принципы. Применение его принципов о семье к его собственным детям не отличается последовательностью и не внушает уважения к философу. Не дожидаясь того времени, когда дети достигли бы такого возраста, в котором они не нуждались бы уже в родительских попечениях, как бы это следовало по теории Руссо, философ отправлял их в воспитательный дом, сберегая все сокровища своей сантиментальности для цветов и для барашков. Применение принципов Руссо о браке к его собственному браку также не отличалось последовательностью, впрочем не столько по его вине, сколько по вине его сожительницы. Знаменитый брак Руссо был заключен через 25 лет после его фактического начала. Брачная церемония, по словам Руссо, совершилась во всей простой и во всей истинности природы. В одной из комнат своей квартиры, в присутствии двух свидетелей, держа за руку г-жу Рену, Руссо произнес речь о той дружбе, которая соединяла их втечение 25 лет, и о принятом ими решети сделать этот союз нерасторжимым. Затем он спросил свою сожительницу, разделяет ли она его чувства? Когда она ответила: да, – Руссо, продолжая держать ее руку в своей руке, снова произнес речь, в которой изобразил обязанности супружества, с ссылкою на некоторые события своей жизни. Потом, подняв глаза к небу, Руссо, по свидетельству очевидца, бывшего при этом событии, начал говорить языком столь возвышенным, что невозможно было и следить за ним, – так эта речь и осталась неизвестною для потомства. Успокоившись, он попросил находившихся при этом лиц быть свидетелями тех клятв, которые он давал своей жене. Ровно через год, почти день в день, после этой церемонии, мадам Руссо оставила своего супруга. Философ протестовал: по его мнению, нужно было, чтобы по крайней мере состоялось обоюдное согласие на счет условий развода, – тогда все таки развод совершился бы в силу договора, как в силу договора же совершился брак. Но протест Руссо остался бесплодным.

Главными деятелями французской революции оказались ученики Ж. Ж. Руссо. И могли ли они удовольствоваться тем факультативным гражданским браком, который введен был законом 1787 г.? Гражданский брак должен быть достоянием каждого французского гражданина. Государственная, а не какая либо другая власть должна установить условия заключения брачного договора, и указать условия для расторжения этого договора, ибо, как говорили, что создала воля, волею же может быть и разрушено. Национальное собрание было уже предрасположено к этому образу мыслей, когда священник церкви св. Сульпиция в Париже, в сообразность, как он говорил, каноническим правилам, а на самом деле, как о нем говорили, с большими придирками, отказал в венчании артисту французского театра, сделавшемуся потом европейскою знаменитостью под именем трагика Тальмы. Тальма написал письмо в национальное собрание, и письмо возбудило здесь бурю. Национальным собранием затем письмо это было передано в так называемый «церковный комитет»; тогда был составлен первый законопроект о гражданском браке. Этот законопроект перешел в конституцию 3 сентября 1791 г., 7-й артикул которой гласил, что закон рассматривает брак, только как контракта гражданский. Прежде таинство и контракт различали, теперь таинство просто игнорируется. В тоже время внесен был на обсуждение национального собрания и подробный законопроект о форме заключения брака. Когда обсуждался этот законопроект, один из депутатов предложил: соорудить отечеству каменный алтарь, начертать на нем декларацию прав человека и гражданина перед этим алтарем производить все акты, важные для гражданского и политического положения граждан. Оратор рекомендовал и каждому гражданину являться перед этим алтарем во все важные эпохи его жизни, здесь приобретать себе имя супруга и надежду получить имя отца. По другому предложению временем для заключения брака должны назначаться декады – эти воскресенья гражданской религии. Брачная церемония должна быть обставлена известной помпой. Власти должны являться в официальном костюме. Место для заключенья брачных союзов должно быть особое, специально к тому предназначенное. При бракосочетании должны прочитываться официальные бюллетени с упоминанием о чертах храбрости и о действиях, способных внушить добродетель, а также наставления на счет земледелия и искусств. Торжество должно заканчиваться играми и пением.

В 1792 г., через пять лет после закона Людовика XVI о факультативном гражданском браке, был издан революционный закон об обязательном гражданском браке. Брак каждым французским гражданином обязательно должен быть заключен перед чиновником гражданского состояния. Подобно всяким другим контрактам, брачный договор может быть не только заключаем, но и прекращаем. Заявление о расторжении брака точно также делается перед чиновником гражданского состояния. В одной гравюре того времени были изображены два божества: гименей, держащий в руках по венцу, – перед ним совершается гражданский брак, – и какое-то освободительное божество, в ногах которого совершается развод. Даже Дидро договорился до того, что в образец, ставил нравы жителей Отаити, где браки продолжаются часто не больше четверти часа. А вот какого рода речи держали, в назидание новобрачным парам, муниципальные чиновники.

«Граждане и гражданки! Вы нам доказываете сегодня, что свобода будет у нас покоиться на вечных базисах: свобода развода заменила теперь те неприятности и скуку, которые связаны с союзами нерасторжимыми. Легкость развода ободряет робкие души, тогда как в браках нерасторжимых самое удовольствие делается игом, когда оно становится долгом. Развод есть источник взаимного уважения, услужливости, забот; развод – это попечительное божество брака. Итак, пользуйтесь миром ненарушимым и счастьем безоблачным. Молодые супруги! брак для вас не тягость, не цепь: он есть только то, чем должен быть, – исполнение великих намерений природы, уплата долга гражданскому отечеству. Союз, основанный на взаимной нежности, не более ли свят, не более ли чист, чем союз, основанный на предрассудках? Но он должен быть даже и более прочен. Ибо в домах свободных супругов, обязанных своим союзом лишь взаимному уважению и честной страсти, если и появляются иногда размолвки, неизбежные даже в самых любящих людях, то опасение развода всегда помешает разрастись этим размолвкам».

Вообще, даже люди, одобряющие секуляризацию брака и; принцип обязательного гражданского брака, вынуждены сознаться, что французское революционное законодательство вышло из границ благоразумной реформы, в особенности что касается развода: законы о разводе заключали в себе тем более радикальную ломку существовавшего во Франции порядка, что по каноническому праву католической церкви брак нерасторжим, допустима лишь а сепарация, т. е. прекращение супружеского сожития: – разлучение супругов от стола и ложа, без разорвания самого брачного союза и, следовательно, без права для разлученных вступать в новые браки; развод же в собственном смысле допускается католическою церковью только в виде исключения, и притом только по отношению к бракам. т.н. неконсуммированным, т. е. не перешедшим в плотское сожитие. Секуляризация права, – говорить Глассон, – была реформою, горячо желавшеюся; реформа эта обнимала собою гражданский брак и ведение актов состояния чиновниками государства. Она за долгое время подготовлена была юристами, которые, не смотря на их глубокую привязанность к католической церкви не переставали поддерживать права государства, представляемого королем, против захватов духовенства. Юристы никогда не соглашались видеть в браке только одно таинство, и, признавая за кюре право совершать бракосочетания, видели в нем лишь королевского уполномоченного. Отсюда следовал юридический вывод, что за государством всегда оставалось право взять свое поручение или полномочие назад: этим правом государство и воспользовалось в эпоху революции, секуляризуя брак. Что же касается развода, то он никогда не требовался юристами. Требование развода впервые предъявлено было философами XVIII в. В момент революции, в уме нового законодателя произошло настоящее смешение доктрин юристов и доктрин философов: из этого смешения и родились революционные законы о браке и разводе, основанные на уподоблении брака всяким обыкновенным контрактам, заключаемым и прекращаемым волею сторон. Различается троякий развод: 1) по определенным причинам, 2) по взаимному соглашению и 3) по воле одного из супругов в виду не сходства характеров. Определенные причины к разводу суть: присуждение одного из супругов к тяжкому иди позорящему наказанию, преступление, жестокое обращение и тяжкие оскорбления, распутная жизнь, оставление одним супругом другого на время не меньше двух лет, сумасшествие, безвестное отсутствие свыше пяти лет. Развод по взаимному соглашению отдается на волю супругов, причем законодатель не заботится о детях и о семье. Супруги, желающие развестись, должны лишь предварительно созвать совет из шести родственников (или друзей за отсутствием родственников) по трое с каждой стороны. Совет должен состояться через месяц после приглашения; родственники или друзья делают попытку к примирению супругов и, в случае безуспешности таковой, заявляют о том муниципальному чиновнику, которым и констатируется этот факт безуспешности, а затем самое малое через месяц, самое большое через шесть месяцев, супруги представляются чиновнику, ведущему акты состояния, и чиновник провозглашаете развод, не входя в разбирательство дела. Развод по воле одного из супругов в виду несходства характеров мог состояться по причинам самым легковесным; формы теже, что и при разводе по взаимному соглашению, только сроки продолжительнее. С церковной стороны в разводе усматривалось тем большее посягательство на совесть, что сепарация была отменена: между тем как раньше разлучение супругов (сепарация) могло привести разлученных к примирению, развод, дав возможность каждому тотчас вступать в новый брак, тем самим сделал невозможным желаемое церковью примирение. Вредные последствия допущенной законом свободы развода обнаружились не в деревнях, где крестьяне отказывались прибегать к разводу, а в больших городах, где свободою развода спешили злоупотреблять. В Париже, втечение 27 месяцев с момента обнародования закона 1792 г., суды постановили 5,994 бракоразводных решения. В три первые месяца 1793 г. число разводов в Париже равнялось числу браков. Втечение одного месяца плювиоза III года республики состоялось 223 развода, из которых 205 были потребованы женщинами в виду несходства характеров. А в VI году республики число разводов даже превысило в столице число браков. В последующие годы зло несколько умалилось, но все еще продолжало внушать всем благоразумным людям величайшие опасения. В IX году республики на 4000 браков приходилось 208 разводов, а в X году на 3000 браков приходилось 900 разводов. Замечено было, что свобода развода во Франции привела к тем же печальным последствиям, к каким привела она некогда в Риме, и вдобавок оказалось, в противность уверениям революционных ораторов, что легкость развода вовсе не «ободряет души робкие», и не располагает к безбоязненному вступлению в брак, а напротив внушает гражданам отвращение к браку.

Французское революционное законодательство о браке дало суровый урок человечеству. Нетерпимость религиозная нигде, кажется, не получала такой неприглядной формы, как во Франции. История религиозных преследований, конечно, представляет кровавые типы фанатиков и в других странах, – напр. Филиппа II испанского и разных жрецов священной инквизиции. Но Филипп и ему подобные были, по крайней мере, людьми искренно убежденными в том, что они делают Божье дело, служат Богу своими преследованиями. Нетерпимость французская имела своим источником лицемерие. Правительство Людовиков XIV и XV, блиставшее своею порочностью и утратившее всякую веру, преследовало за веру тех, которые действительно имели горячую веру в учения, исповедуемые ими. Упорно оставаясь на средневековой точке зрения, оно не делало никакой уступки самым законным требованиям человеческой природы, хотя люди уже слишком развились, чтобы понимать всю нелепость, всю неестественность тех притеснений, которым они подвергались. Такой образ действий со стороны власти мог привести только к насильственному взрыву. А как скоро взрыв удался, тем сильнее разгулялись страсти, тем необузданнее хлынул революционный поток, тем более дикой энергии проявило революционное законодательство, даже тем нетерпимее и фанатичнее сделалось само это законодательство, чем грознее, упорнее и энергичнее была сила сломленного врага. «Долг платежом красен», – это одно из тех положений, которые всемирная история иллюстрировала с замечательною отчетливостью.

Но одна любопытная черта в умонастроении революционной эпохи и в революционном законодательстве бросается в глаза. При всем разгуле страстей и при всей необузданности революционного фанатизма, захватившего власть, французский гражданский брак времен революции был более идейным заблуждением, чем нравственным дефектом. Он был своеобразным выражением государственного культа, «поклонения отечеству», как рассуждал тот депутат, который предложил сооружение отечеству каменного алтаря. Даже развод был поставлен под покровительство какого-то божества. В законодательство революционное не вполне проникла эта идеально-поэтическая сторона государственного культа. Но и в законодательстве заключение и разорвание супружеского союза все-таки обставлены известными формальностями официального характера: представитель государства непременно должен участвовать и в заключении, и в расторжении брачного договора, – так предписывалось даже в самый разгар революции. Потом, когда начало свободного развода было отменено, французский гражданский брак совсем отрешился от того легкомысленного характера, который усвоен быль им в эпоху революции. Это – союз, в некоторых отношениях даже более стеснительный, чем церковный брак, напр. в отношении к требованию согласия родителей на браки детей.

Уже в законе 1792 г. определились существенные черты так называемого обязательного гражданского брака, как юридического учреждения, каким мы находим его в наполеоновском Code civil и в тех законодательствах, которые секуляризовали и регулировали брак по французскому образцу. Дело идет не о форме только или о способе вступления в брак: гражданский брак обнимает собою целое сложное законодательство об условиях, необходимых для брака или, говоря отрицательно, о препятствиях к браку, о способе заключения брака и о прекращении брака. Все эти стороны брачного союза вполне или по преимуществу определяются государственным законодательством по государственным соображениям, а не по воззрениям и канонам церковным; акты брачные должны регистрироваться государственными должностными лицами; дела брачные должны ведаться государственными судами. Юристы старого режима, как Потье, употребляли выражение: «contrat de mariage», в двояком смысле, – во-первых, для обозначения самого брачного союза, как договора о супружеском сожитии, регулируемого государством и в то же время представляющего собою материю для церковного таинства, и, во-вторых, для обозначения того акта или документа, в котором содержатся особые соглашения будущих супругов, главным образом имущественного характера. С тех пор как государственное законодательство стало видеть в браке только гражданский контракт, игнорируя таинство, под брачным актом (acte de mariage), стали разуметь бракозаключительный акт, пред гражданским чиновником, вносимый в книги или реестры гражданского состояния гражданским же чиновником и служащий основою для прав состояния. Под брачным же контрактом стали понимать договор, совершаемый у нотариуса перед браком и имеющий в виду, главным образом, установить определенный порядок имущественных отношений будущих супругов.

Закон 1792 г. о браке был принят в составленный десятью годами позднее наполеоновский гражданский кодекс, но с некоторыми изменениями. В общем французский кодекс смотрит на брак, как на институт гражданского права, подлежащий определениям государственного законодательства не только со стороны личных и имущественных отношений между супругами, но и со стороны условий, необходимых для брака, со стороны формы его заключения и в отношении к прекращению брачного союза. Всего нагляднее, конечно, противоположность гражданского брака церковному проявляется в форме заключения брака. Руководящие люди, которым принадлежало составление наполеоновского гражданского уложения, твердо помнили, что брак есть гражданский контракт. Например, Порталис не без красноречия развивал ту мысль, что с провозглашением свободы вероисповеданий, оказалось возможным секуляризовать законодательство, т. е. отрешить его от всяких церковных понятий и придать ему совершенно светский характер; вместе с тем, говорил Порталис, образовалась великая идея, что нужно терпеть все то, что терпится Провидением, и что закон, который не может насиловать религиозных мнений граждан, должен иметь в виду только французов, как природа видит только людей. Поэтому государственный закон не признает разных препятствий к браку, установленных церковным правом, как различие религии, нахождение в духовном сане и монашестве, суживает круг препятствий по родству и свойству сравнительно с объемом канонических запрещений (ограничивая запрещение третьего степенью бокового родства, т. е. между дядей и племянницей, теткой и племянником и второю степенью свойства, т. е. между зятем и свояченицей), а с другой стороны, согласно с ордонансами старого режима, выставляет как безусловное требование для действительности брака – согласие родителей на брак лиц мужеского пола, недостигших 25 летнего возраста, и лиц женского пола, недостигших 21 года, возвышает норму брачного совершеннолетия до 18 л. (для мужчины) и 15 л. (для женщины) вместо канонических 14 и 12-ти. Форма заключения гражданского брака состоит в том, что после двукратной публикации втечение недели, предшествующей бракосочетанию (публикация о предположенном браке производится посредством вывешения объявления на дверях общинного присутственного места), жених и невеста являются в мэрию, и здесь, в присутствии четырех свидетелей, мэр или вообще чиновник гражданского состояния (l’officier de l’etat civil) прочитывает документы, относящиеся к браку, например, удостоверяющие личность жениха и невесты или свидетельствующие о согласии родителей на брак и т. п., прочитывает некоторые статьи закона, относящиеся к правам и обязанностям супругов, спрашивает мужчину и женщину порознь, желают ли они быть – один мужем, другая женой друг другу и, по получении утвердительного ответа, объявляет их супругами во имя закона. Тут же немедленно производится регистрация брака, т. е. записываются в особую брачную книгу имена, фамилии, возраст, сословье, занятья, местожительство жениха и невесты, их родителей и бывших при бракосочетании свидетелей, протоколируется также все то, что происходило пред тем, т. е. объявление согласья на брак женихом и невестою на вопрос чиновника и объявление их законными супругами со стороны этого последнего. В наполеоновском уложении сохранился и развод, даже и развод по взаимному соглашению, впрочем обставленный более серьезными гарантиями против легкомысленных злоупотреблений свободою разводов, сравнительно с революционным законодательством и притом с восстановлением сепарации (separation de corps) так что супругу-истцу предоставлено на выбор требовать развода или сепарации (поводы к разводу и сепарации одни и теже). Так продолжалось до 1816 г., когда развод был уничтожен и оставлена одна сепарация. По этому поводу Глассон замечает, что уничтоженье развода не было репрессалией или отместкой со стороны старого режима, а отвечало желаниям народа. Против других законопроектов реставрации высказывались по крайней мере возражения, а против законопроекта об уничтожении развода ни откуда никакого возражения не последовало. Принимая далее во внимание положенье дел в Италии, Испании и Португалии, где хотя и введен гражданский брак, но развода не существует, Глассон выставляет даже в виде общего положения, что развод претит чувству католических романских народов, воспитавшихся на каноническом праве римской церкви. Отсюда следовало бы, что не все те выводы из идеи гражданского брака, которые мыслимы в теории, могут быть сделаны на практике. Возможно, что католическим народным массам в самом деле развод претит; но не невозможно и то, что со временем развод будет узаконен и у католических романских народов. Во Франции это уже и случилось. После неудачных предложений о восстановлении развода, вносившихся в законодательное собрание в 1830 и в 1848 г., во времена нынешней третьей Французской республики развод вновь допущен во Франции законом 27 июня 1884 года, но не развод по взаимному соглашению или в виду несходства характеров, а развод по определенным причинам, каковы: нарушение супружеской верности, присуждение к тяжкому или позорящему наказанию, жестокое обращение и тяжкие оскорбления (injures graves). Вместо того, чтобы требовать развода, иск может направляться на separation de corps; поводы к разводу и к сепарации тождественны; подробности сепарации регулированы законом 6 февр. 1893 г. Так во Франции. Есть сведения, что и в Италии, в настоящее время, вопрос о разводе стоит на очереди. Для характеристики французского обязательного гражданского брака нужно остановиться еще на одном важном пункте. Революционный закон 1792 г., устанавливая обязательный гражданский брак для всех французов, не упоминал о церковном венчании, совершенно игнорируя его, так что люди, не порвавшие с религией и считавшие долгом совести освятить свой брак церковным благословением, имели возможность обвенчаться и до, и после заключения гражданского брака, смотря по тому, как находили для себя удобнее, следовательно с церковным действием могли связывать собственную бракозаключительную силу, на гражданский же брак смотреть, как на дополнительную формальность, требуемую государством. Code civil не желает допустить этого: гражданский брак должен стоять высоко во мнении граждан, которые должны помнить, что законная сила придается брачному союзу исключительно гражданским актом, и что напротив церковное священнодействие не имеет юридической силы в глазах государства. Отсюда следует, что совершение гражданского акта должно безусловно и всегда предшествовать церковному благословенно, которое ничего не прибавляет к юридической силе брака. Священник, который благословляет брак, не удостоверившись в том, что предварительно заключен был гражданский акт, подлежит уголовному суду и наказанию. Определенная таким образом последовательность гражданского и церковного актов вызвала в практике некоторые затруднения. Во-первых, что делать, если муж, обещавший перед вступлением в брак обвенчаться в церкви после совершения гражданского акта, не исполняет затем своего обещания, на том основании, что права его, как законного мужа, ни в какой дальнейшей формальности не нуждаются? Или допустим, что обещания даже и не давалось, но со стороны невесты само собою предполагалось, что после гражданского акта в мэрии должно последовать венчание в церкви. Французская юриспруденция и французские суды выработали себе следующую определенную точку зрения при обсуждение подобных случаев: жена, в случае отказа мужа от церковного венчания, не только может считать себя свободною от обязанности супружеского сожительства, но и смотреть на отказ мужа, как на тяжкое оскорбление (injure grave), дающее повод требовать формальной separation de corps. Другого рода затруднение, встретившееся в практике, состоит в том, что священник может быть приглашен к постели умирающего, который в последние минуты жизни требует, чтобы его прежняя незаконная связь получила благословение церкви, и чтобы женщина, от которой часто прижиты бывают и дети, стала его женой. Гражданский брак тут не может иметь места, так как ему должны предшествовать две публикации: от второй еще возможно диспензироваться, т. е. освободиться, но от первой никогда. Спрашивалось, подлежит ли уголовному наказанию священник, совершающий при таких обстоятельствах церковное бракосочетание, не предшествуемое гражданским актом? Практика молчаливо разрешала этот вопрос в отрицательном смысле, так как священники, благословлявшие брак при подобных обстоятельствах, не преследовались уголовным судом, да и теория высказалась в том же смысле, видя в данных обстоятельствах такую нужду, которая, по русской пословице, закона не знает, а через кон шагает. Впрочем, пример Германии показал, что трудность может быть устранена и другим способом, именно допущением совершения гражданского акта при подобных обстоятельствах без всяких публикаций и диспензаций.

Французские завоевания времени первой республики и первой империи распространили обязательный гражданский брак и вне Франции. Так, в Голландии, где принцип гражданского брака был уже раньше известен, но не в смысле французском, в 1795 г. введен был обязательный гражданский брак по французскому образцу; он же потом был принят и в кодекс 1838 г. Как и во Франции, брачному благословенно, должен предшествовать гражданский брак; для действительности брака лиц, недостигших совершеннолетия, требуется безусловно согласие родителей; допущен развод, но не по взаимному соглашению причем параллельно с разводом допущена и сепарация. Но так как сепарация возможна и по взаимному соглашению, а по истечении пяти лет сепарации, не сопровождавшейся примирением, может быть постановлено решение о разводе, то отсюда следует, что взаимное соглашение косвенным путем может привести и к разводу.

В Италии гражданский брак введен уложением 1866 г. Законность брака de jure зависит только и единственно от гражданского акта. Освящение брака церковным благословением предоставляется совести каждой брачной пары. Препятствия к браку определяются гражданским законом с гражданской точки зрения, так что напр. такие препятствия, как различие религии, духовный сан и монашество, отпали. Но итальянский кодекс не воспроизводит уголовных определений французского законодательства относительно священника, совершающего церковное бракосочетание раньше гражданского акта. Гражданский акт может и предшествовать церковному бракосочетанию, и последовать за ним. Благодаря этому, устраняется трудность, констатированная в практике французских судов, что муж будет отказываться от религиозного освящения гражданского союза, и в тоже время церкви предоставляется свобода давать свое благословение тем, кто к ней обращается, когда бы к ней ни обратились. Трудность, однако, возникла в Италии другого рода. Так как в массе народной широко распространен взгляд на гражданский брак, как на дело нечестивое, то многие, особенно жители деревень, довольствовались одним церковным браком, а между тем законным браком признается только тот, который заключен в форме гражданского акта. Статистика вычислила, что в Палермо с 1866 до 1871 г. на 8,911 браков 2,859 были только церковными. Не невозможны были при этом и обманы: мужчина уверяет обвенчанную с ним девицу, пользуясь малым знакомством ее с законами, что церковного благословения вполне достаточно для законности брака, и затем бросает ее через несколько времени, после чего брошенной разъясняют, что с точки зрения гражданского закона она не была законною женою, и что дети, которых она могла прижить с своим сожителем, суть дети незаконные. На это обстоятельство обращено было внимание и правительства, и юриспруденции. Одни предлагали принять французскую систему. Другие, напротив, считая французскую систему посягательством на свободу церкви, предлагали удовольствоваться внесением в уголовный кодекс статьи угрожающей, наказанием всякому, кто злоупотребил бы доверием или неведением другого лица заключением с ним только и единственно церковного брака без гражданского, и в тоже время организовать общество для распространения в народе здравых понятий о гражданском браке и о необходимости его заключения. В некоторых местах Италии даже само духовенство, во избежание недоразумений, предупреждало брачующихся насчет необходимости совершения гражданского акта, и в этом смысле получало примирительные инструкции от высших духовных властей. И по-видимому, число лиц, ограничивающихся только церковным браком, стало постепенно уменьшаться. Развод, как выше было замечено, пока еще не введен в Италии, хотя вопрос о введении его поднимался и в настоящее время считается даже очередным вопросом; существует только сепарация или разлучение супругов от сожительства, без разорвания самого союза брачного и без возможности для разлученных вступать в новые браки; сепарация допускается и без определенных поводов, просто по взаимному соглашению.

Несколько раньше, чем в Италии, гражданский брак введен был в Румынии, с введением в действие в 1864 г. французского code civil. Но хотя румыны принадлежат к романской расе, все прошедшее их, равно как и современный юридический быт создались под влиянием источников восточного церковного права и под влиянием славян, всегда окружавших Румынию. Поэтому, французский гражданский брак на румынской почве изменился до неузнаваемости. Развод здесь допущен, но допущен потому, что восточное церковное право допускает развод, независимо от каких либо идей секуляризация права и брака. Зато сепарация, которая никогда не была развита в восточном церковном праве, недопущена и в Румынии. Что же касается формы заключения брака – и это самый характерный пункт – то гражданский акт требуется обязательно от всех, желающих основать законный супружеский союз, но обязательно же от всех требуется и позднейшее церковное благословение брака. Другими словами, один гражданский акт, сам по себе, еще не создает законного брака; законным браком будет только тот брак, который после совершения гражданского акта обвенчан в церкви. Можно с точки зрения юридической рассуждать так, что гражданский брак есть юридический акт, совершаемый под условием: только с наступлением условия, в зависимость от которого поставлено получение этим актом юридической силы, т. е. с совершением церковного венчания, брак становится законным браком.

В Испании до 70-х годов нынешнего столетия юридическое значение придавалось исключительно католическому церковному браку в тридентской форме. После провозглашения республики, введен был в Италии обязательный гражданский брак по французскому образцу, и духовенство устранено от введения актов гражданского состояния: то и другое было сделано законами 1871 г., а еще раньше, в 1870 г., брачные дела были отданы в ведомство гражданских судов. Но, подобно итальянскому законодательству, испанское отступило от французского образца в том отношении, что не запретило духовным лицам, под страхом наказания, совершать церковные бракосочетания раньше заключения гражданского акта. А так как в Испании еще в большей степени, чем в Италии, масса смотрит на гражданский брак, как на дело нечестивое, то последствия оказались еще более удручающего свойства, чем в Италии. Во множестве случаев довольствовались только церковным браком. Законодатель хотел сначала выдержать и провести свою точку зрения: указом 1872 г. было предписано ведающим регистрацию государственным чиновникам записывать незаконнорожденными детей, происходящих от браков, получивших лишь церковное благословение без совершения гражданского акта. Тем самым подготовлялось немало опасностей для прочности и крепости самой семьи, и законодатель должен был отступить, так как не мог не принять в соображение фактические обстоятельства. Итак, декретом 22 марта 1874 г. лицам, заключившим церковный только брак, было воспрещено заключение гражданского акта, на том основании, что и церковный брак достоин уважения. С падением республики, в самом начале 1875 г. положение дел, созданное указом 1872 г., было признано оскорбляющим достоинство брака и за детьми, происшедшими от церковных браков, признаны права законных детей. А вслед затем королевским декретом 9 февраля 1875 г. церковному бракосочетанию для католиков придана была гражданская юридическая сила, даже с обратным действием. Гражданский брак остался только для некатоликов, «пребыванию которых в Испании правительство не может помешать», и «для дурных католиков», которые, быв подвергнуты церковным наказаниям, оказались бы в невозможности получить для своего брака церковное освящение. Но последующим декретом 28 февраля гражданский брак католикам совершенно воспрещен и открыт лишь для тех, которые с очевидностью доказали бы, что они к католической церкви не принадлежат. На этой точке зрения осталось и новое испанское гражданское уложение 1889 г., которое различает две формы брака: каноническую, обязательную для всех, принадлежащих к католической религии, и гражданскую – для некатоликов. В отношении к католикам поддерживаются препятствия, установленные церковным правом, в особенности духовный сан и монашество (эти препятствия к браку поддерживались даже республиканскими законами 70-х годов). Но католическое духовенство не только осталось в стороне от ведения реестров гражданского состояния, а и самое бракосочетание церковное должно совершать не иначе, как в присутствии государственного должностного лица, ведущего эти реестры. Поэтому требуется, чтобы по крайней мере за 24 часа было сообщено общинному присутственному месту о предположенном бракосочетании. Событие бракосочетания доказывается только реестрами гражданского состояния. Зато испанское уложение поддерживает церковный взгляд в таком пункте, где оно, в отступление от принципа публичности, проникающего все брачное право, устанавливает нечто такое, подобного чему нет ни в каком другом государственном брачном праве. Дело в том, что католическая церковь, сама же несомненно выдвинувшая на первый план публичность брака, понимает иногда публичность в довольно ограниченном смысле, допуская так называемый брак совести (matrimonium conscientiae). Брак совести, без предварительных церковных оглашений, заключается пред парохом и двумя доверенными свидетелями и не вносится в обыкновенные книги; запись таких браков ведется отдельно и содержится в тайне. По испанскому уложению супруги, заключившие «брак совести», могут освободиться от внесения события бракосочетания в реестры гражданского состояния таким образом, что обращаются в центральную дирекцию регистратуры, где для записи подобных браков должен вестись специальный, тайный реестр.

Гражданская форма заключения брака, допускаемая испанским законодательством, состоит в том, что оба брачующиеся, или один из них с специально-уполномоченным представителем другого (в других законодательствах представительство вообще не допускается), в сопровождении двух правоспособных свидетелей, являются к местному судье, который прочитывает относящиеся к супружеским правам и обязанностям законы, спрашивает о взаимном согласии на брак и, получив утвердительный ответ, объявляет брак заключенным. Письменный о том акт подписывается судьей, супругами, свидетелями и письмоводителем судьи. Развода не допускается, а допускается лишь разлучение от сожительства, и притом не договорное, т. е. не по взаимному соглашению, ничем не мотивируемому, а только по определенным в законе причинам или поводам, каковы: прелюбодеяние, тяжкие оскорбления, принуждение к перемене религии, предложение мужа жене заняться проституцией, как ремеслом, покушение на развращение детей, присуждение к цепям или к пожизненному тюремному заключению.

Наконец и еще в одном из романских государств – в Португалии, с 1877 г. признается два рода браков: церковный – для католиков и гражданский – пред чиновником гражданского состояния для всяких других лиц. Развода так же не допускается, как и в Испаши, а допускается только разлучение на тех же основаниях.

Любопытно, что принцип французского обязательного гражданского брака усвоен всего полнее законодательствами не романских государств, а Швейцарии, Германии и Венгрии.

В Швейцарии федеральный закон, вступивший в силу с 1 января 1876 г., регламентировал ведение реестров гражданского состояния, с устранением от этого дела духовенства в тех кантонах, где оно раньше было в руках духовенства. Законом установлен гражданский брак, определены его условия или препятствия к нему, форма его заключения и развод. Гражданское бракосочетание должно предшествовать церковному, как во Франции. Раньше развод существовал только в некоторых кантонах Швейцарии теперь он распространен на весь союз, притом с упразднением сепарации, которая дозволена лишь на тот случай, когда определенных в законе причин или поводов к разводу в наличности не имеется, и в тоже время супружеское сожитие представляется невозможным. В этом случае суду предоставляется постановить решение о сепарации не более как на два года, а затем, если не последует примирения разлученных супругов, постановить, по своему усмотрению, и решение о разводе.

Чтобы доставить удовлетворение тем, которые требовали серьезных гарантий против слишком частых разрывов брака, законодатель воздержался от прямого введения развода по взаимному соглашению. Развод по взаимному соглашению, строго говоря, не допускается; но, когда оба супруга выступают в качестве истцов, требующих развода, суду предоставляется постановить решение о разводе, если из обстоятельств усматривается, что сожитие невозможно. Это постановление закона, как показал опыт, проложило в сущности дорогу разводу по взаимному соглашению, так как судья не предпринимает никакого предварительного исследования, как скоро оба супруга ищут развода, и следовательно стоит лишь обоим согласиться между собою подать исковые прошения о разводе, – развод готов.

Замечательную судьбу имел гражданский брак в Пруссии и в Германии. Первый общий закон, изданный в Западной Европе касательно определенной формы заключения брака, принадлежал, как выше было разъяснено, тридентскому собору. В протестантской Германии постановление католического церковного собора не могло быть принято как закон. На это не рассчитывал и сам собор, откуда и объясняется его необычное постановление, что тридентский декрет о форме заключения брака вступает в юридическую силу через 30 дней после обнародования в каждой отдельной парохии, – необычное потому, что законы римской церкви, по общему правилу, обнародуются urbi et orbi, т. е. обнародованные в Риме, считаются вместе с тем обнародованными и для всего мира. Если бы тридентский декрет быль обнародован только в Риме, то и все протестанты были бы им связаны, а между тем можно было предвидеть, что приверженцы реформации не подчинятся тридентскому предписанию, и таким образом с церковной стороны браки их должны бы были рассматриваться, как незаконные связи, а это подавало бы новый повод к спору и служило бы лишнею помехою к возвращению отпадших в лоно церкви, на каковое возвращение все еще рассчитывали отцы тридентского собора. Ожидание это оказалось напрасным: протестанты ни в лоно католической церкви не возвратились, ни тридентской формы заключения брака не приняли. Напротив, народный инстинкт и народная потребность очень рано высказались в пользу церковного бракосочетания, как наилучшей формы вступления в законный брак, хотя взгляд германского реформатора Мартина Лютера совсем не располагал к этому. «Брак, – рассуждал Лютер, – есть дело почтенное, дело святое, имеющее чрезвычайную важность в человеческой жизни; но брак не есть церковное таинство; это – такое же мирское, светское дело, такой же предмет попечений государственной власти, как пища, питье, жилище, одежда». И несмотря, однако, на этот руководящий реформаторский взгляд, в жизни народных масс церковное бракосочетание считалось наилучшим способом вступления в брак. Почва для этих народных воззрений подготовлена была еще предшествующими веками, когда, с падением опекунской передачи (traditio, Trauung) невесты жениху, священник мало по малу заступил место прирожденного опекуна, совершающего передачу сначала невесты жениху, позднее обоих их друг другу во имя Бога. С этим фактом должен был считаться и прусский ландрехт 1794 г.

Прусский ландрехт 1794г., составившийся под влиянием идей естественного права, задавался, собственно говоря, целью создать общее для всех вероисповеданий, государственное брачное право; но он пошел другой дорогой, не той, по которой пошло почти около одного времени состоявшееся французское законодательство, т. е. не обязательный гражданский брак ввела Пруссия, а обязала всех к церковному бракосочетанию, которое до XVIII столетия в протестантской Германии держалось на народной потребности и на народном обычае, а не на законе. Прусское законодательство взглянуло на венчание не с церковной его стороны, а с государственно-гражданской, как на публичный акт легализирования брачного договора. «Верьте чему хотите, – обращалось государство к сектам, – почитайте Бога так, как это дозволяют вам ваши принципы, спасайтесь каждый по собственному фасону, как выражался король Фридрих Великий, но ваши браки заключайте пред духовным лицом, которое государство поддерживает своим доверием, которое своими, признанными начальством, религиозными принципами представляет надежное ручательство того, что оно не сделает и не дозволить ничего такого, что не могло бы быть одобрено государством и церковью. Результат получился неожиданный. Дело в том, что государственный закон во многих отношениях ослабил церковные требования, которые и сами по себе были далеко не так суровы, как в католицизме, наприм. дал довольно широкую возможность развода, по причине несходства характеров, по взаимному соглашению. Разошедшиеся супруги считали себя, конечно, вправе вступать в новые браки, как и закон признавал за ними это право, но столкнулись с неожиданным препятствием. Протестантское духовенство отказывалось венчать их, находя эти браки противными Евангелию, несмотря на то, что и по вероисповедному учению протестантов развод был допущен в довольно широких границах. Другими словами, церковь не дозволяла воспользоваться таким правом, которое предоставлено было государством, а так как других путей, кроме церковного, к тому, чтобы воспользоваться дозволением государства, не оказывалось, то и самое дозволение должно бы было превращаться в пустой звук. В пустой звук оно, однако, не превратилось, а напротив повело лишь к тому, что или правительство силой принуждало пасторов к венчанию там, где они считали это противным совести, или же сами жених и невеста старались разыскать духовное лицо с более широкою совестью, что, обыкновенно, к немалому соблазну, и удавалось. Диссидентов, не принадлежащих к ортодоксальной протестантской церкви, закон совершенно игнорировал: кроме протестантского церковного бракосочетания, он не открывал никому никакого другого пути или способа к вступлению в законный брак, за исключением католиков, которым предоставлено было заключение браков по их церковному праву, т. е. в тридентской форме.

В 1848 г. волнения, происходившие во Франции, отразились и на Германии. Провозглашено было начало отделения церкви от государства, и в принципе признан был необходимым гражданский брак с записью в метрических книгах, ведущихся государственным чиновником. Поэтому, в ряду §§-ов так называемых «основных прав», выработанных франкфуртским собранием, читаются следующие (§§ 20–21): «Гражданская действительность брака зависит только от совершения гражданского акта; церковное действие может иметь место только после совершения этого гражданского акта; различие в религии не служить препятствием к вступлению в брак (т. е. напр. евреев с христианами); книги метрические ведутся гражданскими чиновниками». Однако, кроме некоторых мелких германских государств гражданский брак нигде не был введен: ни в Пруссии, ни в других значительнейших государствах Германии не явилось этого учреждения.

В прусском парламенте 1849 г. наиболее ожесточенным и красноречивым противником гражданского брака выступил один депутат, по имени Отто фон-Бисмарк Шенгаузен. По поводу внесенного в парламент законопроекта об обязательном гражданском браке по французскому образцу, оратор говорил следующее:

«В законопроекте я не вижу ничего другого, кроме намерения заставить нас глотать, кусок за куском, подозрительное блюдо, в котором все – французское, начиная с содержания и оканчивая формой... В наших глазах одно лишь благословение церковное придает браку действительную силу. Вы же торжественный акт церковного бракосочетания ставите в зависимость от гражданского акта и законность брака обусловливаете юридическим действием государственного чиновника, пред которым невеста должна произнести свою клятву верности. Правда, вы дозволяете всем и каждому, кто считает это необходимым для себя, отправиться в церковь вслед за совершением гражданского брака. Другими словами, вы удостаиваете церковь почетной роли быть хвостоносицей бюрократии, да и то еще не крупной, а мелкотравчатой, дозволяя новобрачным явиться к алтарю и к священнику. Правда, священнику не воспрещается спросить гражданина, желает ли он иметь женою это самое лицо, которое уже в силу закона, объявлено его женой. Но к чему же этот вопрос, на который и ответа никакого не может быть, кроме утвердительного? Уж в таком случае распорядитесь изменить и самую форму церковного бракосочетания»... (Впоследствии действительно и поднят был в литературе вопрос об изменении церковного бракосочетательнаго ритуала).

«Я не думаю, чтобы роль законодателя могла состоять в том, чтобы игнорировать то, что народ почитает за священное. Я полагаю напротив, что когда законодатель желает действительно просвещать народ и руководить им, то он должен стремиться к тому, чтобы жизнь народа опиралась во всех ее отношениях на базис веры и на благодатные дары религии. А правительство отстраняет этот базис, как нечто добавочное и несущественное, даже и там, где он уже существует, и таким образом разрушает всякое уважение к церкви и к религиозным учреждениям... Желают сделать возможными браки христиан с евреями, запрещаемые церковью. Для убежденного иудея, однако, брак с христианкою всегда останется моральною невозможностью. А если евреи только по имени желают соединиться брачными узами с христианами, или, вернее, с людьми, присвояющими себе имя христиан, так на здоровье, – пусть и сделано будет для них исключение, которое даст им возможность вступить в законный брак перед государственным чиновником. Но чтобы, из-за пользы нескольких ренегатов, налагать неслыханное насилие на целое население страны, считающее себя миллионами и остающееся верным вере отцов своих, – это не то что удивительно, а поразительно. Я ума не приложу понять, отчего в пользу такого рабства говорят от имени свободы. Причина может заключаться лишь разве в той страсти обезьянничать, в той мании перенимать иностранщину, за которые мы так часто упрекаем себя. Во всем этом можно бы было найти не мало пищи для смеха, если бы не наше отечество подвергалось этим экспериментам французского шарлатанства».

Так рассуждал в 1849 г. депутат прусского парламента Отто фон-Бисмарк Шенгаузен. Напротив, когда в 60-х годах снова зашла речь в прусском парламенте о введении гражданского брака, то человек, которого никто не обвинял в излишнем либерализме, Фридрих Юлий Шталь, сам лично отстаивавший теорию христианского государства и церковную форму браков, в заседании прусской палаты 11 марта 1861 г. признал, что самые верующие и самые лояльные люди могут быть искренними, убежденными и горячими: приверженцами обязательного гражданского брака.

Слова Шталя нашли себе позднее разительное и совершенно неожиданное подтверждение в Пруссии и потом в Германии. После 1849 г., когда в прусском парламенте ораторствовал малоизвестный депутата Отто фон-Бисмарк Шенгаузен, прошло 25 лет. Втечение этого времени, совершилось много великих и малых событий, и между прочим малоизвестный оратор 1849 г. превратился в князя-канцлера германской империи, руководителя внешней и внутренней германской политики. Руководимое князем Бисмарком, прусское правительство в 1873 г. нашло, что оставаться при прежнем порядке, по которому одно только церковное венчание допускалось, как законный способ заключения брака, невозможно. В жизни нередко встречались случаи, когда христиане и евреи желали вступить в брак, которого однако не повенчал бы ни один священник. Закон давал довольно широкую возможность развода, с правом вступления в новые браки, а между тем духовенство нередко отказывалось венчать эти новые браки, считая их противными христианской нравственности. Далее существовали такие религиозные секты (меннониты, баптисты), за духовенством которых закон не признавал права совершать бракосочетание с гражданскими последствиями. Притом, благодаря борьбе государства с римско-католическою церковью, которая отказывалась исполнять новые прусские церковные законы, весьма часто случалось, что государство отрешало священников от их должностей за неповиновение законам, а эти отрешенные духовные лица тем не менее продолжали действовать как священники, венчали между прочим и браки, так что государство оказывалось в довольно конфузном положении: оно должно было признавать законными браки, обвенчанные незаконными, в его глазах, священниками. На это прямо указывал министр исповеданий Фальк, сделавший, кроме того, ударение и на том факте, что, с возникновением «старокатолической партии после ватиканского собора 1869–1870 г., для государственного правительства возникла обязанность принять меры к обеспечению гражданского состояния старокатоликов.

Итак, остаться при одном церковном способе заключения брака оказывалось невозможным – нужно было ввести гражданский брак. Прусские государственные люди могли воспользоваться уже значительной массой исторического опыта из разных стран Европы, чтобы с разумением и основательностью высказаться за тот, или за другой вид гражданского брака. Они могли сделать сравнительную оценку трех типических форм гражданского брака, которые уже в прошлом столетии обособились и определились с достаточною ясностью, для того, чтобы или допустить его, только лишь как государственную необходимость, в случаях неизбежной крайности, – или допустить его, как факультативный, с предоставлением на добрую волю каждого обратиться к чиновнику вместо священника, или к священнику вместо чиновника, – или наконец ввести гражданский брак обязательный для всех и каждого. И каков же был результат? 9 марта 1874 г. издан был прусский закон о введении обязательного гражданского брака, а 6-го февраля следующего 1875 г. этот прусский закон с некоторыми изменениями был издан, как имперский закон, т. е. обязательный гражданский брак введен во всех государствах, составляющих германскую империю. Не забудем, что обязательный гражданский брак есть не что иное, как то самое «французское шарлатанство», которое Бисмарк громил в 1849 г.

Не безынтересно познакомиться с теми соображениями, которыми руководились прусское правительство и палаты прусского парламента, при введении обязательного гражданского брака.

Рождение, брак и смерть суть условия и предположения: всех, или, по крайней мере, большей части гражданских и политических прав. С момента рождения начинается правоспособность, которая оканчивается с моментом смерти, а смерть опять становится основанием для прав и обязанностей других лиц. Поэтому не кто другой, как государственная власть, имеет неоспоримую обязанность установить те основы, от которых оно ставит в зависимость эта права и обязанности, и обеспечит возможность исполнения относящихся к ним условий. Брак в особенности есть основа всего семейственного права. Поэтому опять не кто либо другой, а именно государство имеет право определять условия и форму заключения брючного союза, – ведь кто же другой, как не государство, будет определять личные права состояния каждого гражданина? Хотя веками уже сложилась тесная связь брака с церковным благословением, но связываемые с этим благословением юридические последствия основываются единственно на государственном законе, так что церковное венчание, как юридический акт, есть учреждение государственное, которое может быть и устранено государством. Большая часть столкновений между государством и церковью по поводу заключения брака и засвидетельствования его, произошла оттого, что церковь предоставленную ей государством власть рассматривала не как производную, а как свою собственную.

В двух других формах гражданского брака, т. е. в вынужденном необходимостью и в факультативном с недостаточною ясностью выступает мысль, которая и есть самая главная и существенная, – что заключение брака опирается на авторитет государства, и, благодаря именно этой неясности, множество людей держится того мнения, что гражданское заключение брака есть нечто низшее сравнительно с церковным. Что касается, в особенности, гражданского брака, вынужденного крайнею необходимостью, то, натурально, каждый раз как церковь отказывает в венчании, на брак ложится пятно противуцерковности и даже безнравственности. И при всем том, несмотря на отказ церкви, гражданский брак был бы, так сказать, триумфом отдельного члена над церковною властью, которой он подчинен. «А, так вот же я добился того, что мне было нужно, вступил в законный брак, обходя тебя и твоих священников», – так приблизительно может рассуждать большинство тех, кого необходимость вынудит к гражданскому браку. Гражданский брак получает неминуемо оппозиционный относительно церкви характер, и государство становится на сторону этой оппозиции, как бы дает ей потачку, поощряет ее и легализирует, чего именно оно и должно избегать. Факультативный гражданский брак и еще вреднее. Со стороны государства тут свидетельствуется полнейший индифферентизм, противоречащий самым элементарным требованиям государственной политики. Государство говорить подданным «по мне все равно, каким бы способом ни вступали вы в браки: желаете венчаться в церкви? – прекрасно, венчайтесь, ваши браки будут признаны законными; не желаете венчаться и предпочитаете обратиться к государственному чиновнику, с тем, чтобы он выслушал и записал ваше согласие на вступление в брак? – и это прекрасно, такие браки точно также будут признаны законными». Итак, подданным предоставляется от государства право выбора, и это право выбора прямо получает враждебный церкви характер. Спрашивается: чем будет руководиться гражданин, делая выбор между гражданским и церковным заключением брака? Единственно своим уважением или неуважением к церковным правилам. Тут не только обнаруживается явным образом существовавшее уже охлаждение к церкви: государство тут прямо потакает, потворствует членам церкви в неисполнение ими церковных заповедей. Оно не должно совсем предлагать этого опасного соблазнительного выбора, который может повести за собою даже совершенное отчуждение от церкви. Предположим, что кто либо в представившемся ему выборе предпочел «сукно чиновника» «алтарю священника». Чем будет объяснять священник такой исход выбора? Очевидно, пренебрежением к церкви! Отсюда меры церковного вразумления и даже церковных наказаний по отношению к лицам, которые, однако, пользуются своим законным правом, предоставленным им и защищаемым со стороны государства. Понятно, что гражданский брак, вынужденный необходимостью и факультативный, почти никогда не подают надежды на дополнение их церковным венчанием, и самое венчание церковное, при факультативном браке, унижается на степень простого удостоверения законности брака, утрачивая сполна свой священно-религиозный характер.

Если уже ход государственной жизни привел к убеждению в невозможности поддерживать исключительно церковное венчание, то, по мнению прусского правительства, нужно было ввести обязательный гражданский брак, и никакой другой. Обязательный гражданский брак соответствует всем выяснившимся потребностям современной государственной жизни. Он служить совершенно ясным и приличным выражением того политического догмата, что государственная власть имеет право и вместе с тем обязана обеспечить за всеми подданными возможность вступления в законный брак. Благодаря обязательному гражданскому браку, достигается единство регистрации, т. е. одно из чрезвычайно важных практических удобств, которого государство не может не ценит. До сих пор официальная запись браков и других событий, от которых зависят права состояния каждого гражданина, делалась духовенством. Но духовенство связывает регистрацию личного состояния с религиозными действиями, к которым нельзя принуждать разноверцев, а следовательно отсюда сама собою вытекает необходимость запутанного и разбросанного дробления регистрации, так что выправка документов, важных для гражданских прав, напр. для наследования, или для государственных обязанностей, например, для воинской повинности, очень затруднена. Католик, лютеранин, реформат, еврей, менонит, сектант, – все эти лица должны обращаться в разные места для выправки документов. Да и того не следует забывать, что духовенство записывает например, крещение и погребение, между тем как для гражданских целей важно знать не это, а день и час рождения и смерти. При обычае поздних крещений установление момента рождения очень сомнительно, так как священник не имеет ни полицейских средств, ни важного церковного интереса собирать точные сведения о времени рождения на свет младенца. Если дитя умирает до крещения, или если церковное погребение не требуется или отказано в нем, то священник и совсем не вносит этих событий в метрические книги, и с своей точки зрения прав. С введением обязательного гражданского брака само собою вводится единство, облегчение и упрощение в дело регистрации и удостоверения прав состояния, потому что регистрация поручается одному и тому же лицу, чиновнику гражданского состояния, пред которым и самый брак заключается, которому вместе с тем поручается вести росписи рождения и смерти.

При обязательном гражданском браке предупреждаются всякого рода столкновения и стеснения. Избавлен от стеснения тот, кто почувствовал бы себя оскобленным в своей совести, если бы его принудили к церковной церемонии, в которую он не верует. Избавлено от стеснения духовенство, так как его никто не будет принуждать к такому венчанию против совести, которое противоречило бы церковным правилам. Наконец обязательный гражданский брак не становится ни в малейшую оппозицию с церковным браком, нисколько не умаляет и не ослабляет потребности в церковном венчании. Можно сказать даже, что он служит не к подрыву, а к поддержанию интересов церкви. Церковное венчание и благословение желаются здесь не ради каких-нибудь расчетов, не для того только, чтобы придать легальный характер супружескому сожития, а ради самого благословения. Церковное священнодействие, относящееся к религиозной и нравственной стороне брака выигрывает в чистоте и святости, как свободно исполненная обязанность совести. Акт, добровольно испрашиваемый, не умаляет, а возвышает авторитет церкви. Обязательным гражданским браком совесть человека могла бы быть возмущена только тогда, когда от него потребовалось бы вступление в брак без благословения Божия и без церковного освящения, а об этом совсем и речи нет. Гражданский брак есть гражданский союз, установленный гражданскою властью для гражданских целей, защищаемый этою властью и расторгаемый по ее законам. Гражданская церемония заключения брака есть не что иное, как государственная форма заключения и удостоверения брачного союза, существующая или установленная помимо церковной, подле церковной, независимо от церковной, но не в отмену ее. Когда-то закон гражданский принуждал, под страхом наказания, исповедоваться и причащаться Св. Таин, и разве отмена этого законного принуждения означает отмену Евхаристии? Напротив, именно таинства церковные и должны основываться на свободном внутреннем требовании сердца человеческого; с характером церковных таинств именно и стоит в противоречии, если преподание и принятие таинства служат путем к дарованию и приобретению политических и гражданских прав. Или напр., не стоит ли в противоречии с характером брака, как таинства, насильственное, принудительное преподание этого таинства людям неверующим, не принадлежащим к церкви, может быть, осмеивающим и церковь, и это самое таинство, которое им преподается? Вот тут действительно можно только поражаться унижением церковного священнодействия!

Как видно, мотивы в пользу обязательного гражданского брака в самом деле могут быть уважительны и солидны, так что Шталь был прав, когда он сказал, что защитниками осязательного гражданского брака могут оказаться люди самые честные и набожные.

Существенные черты германского гражданского брака по закону 1875 г. заключаются в следующем. Возраст брачного совершеннолетия – 20 и 16 л. Согласие родителей на брак детей требуется, но отсутствие согласия не влечет за собою ничтожности брака, а служить лишь основанием к лишению наследства. Согласие отца требуется для сына до 25 лет, для дочери до 24 лет; согласие матери требуется только в случае смерти отца, но тогда требуется еще и согласие опекуна. Устранены все препятствия к браку, отмеченные религиозным характером, как духовное родство (из восприемничества), нахождение в духовном сане и монашестве, различие религии, воспрещенное церковью время для бракосочетания (tempus clausum). Круг препятствий по родству сужен сравнительно даже и с французским правом, именно не воспрещается брак в третьей степени, т. е. между дядей и племянницей, теткой и племянником. Но с другой стороны германский закон знает такиt препятствия к браку, которых не знает наполеоновский code civil. Так, виновный в прелюбодеянии не может вступить в брак с соучастником в прелюбодеянии (допускается впрочем диспензация¹; воспрещается брак опекунов и их детей с лицами, находящимися под опекой. Гражданский акт должен быть обязательно совершен раньше церковного благословения. Духовное лицо за совершение церковного бракосочетания раньше гражданского акта подлежит денежному штрафу до 300 марок, или заключению в тюрьме до трех месяцев. Совершение гражданского акта предваряется публикацией или оглашением (Aufgebot), с тем, чтобы знающие о препятствиях к предположенному браку довели их до сведения компетентной власти. Между тем как по code civil требуются две публикации, по германскому закону достаточно одной. Публикация должна исходить от компетентного к совершенно гражданского бракосочетания чиновника гражданского состояния (Standesbeamte), как бургомистр, местный старшина (Schutheiss, Ortsvorsteher). Между тем, как во Франции диспензация от первой публикации ни в каком случае не допускается, в Германии не только допускается диспензация от единственной публикации, но в случае болезни, удостоверенной медицинским свидетельством, чиновник гражданского состояния может совершить бракосочетание немедленно, без публикации и не выжидая диспензации. Само собою разумеется, что всякая диспензация по делам брачным, т. е. всякое допущение неприменения общего правила, может принадлежать только государственной власти и ее органам. Публикация производится таким образом, что объявление о предположенном браке вывешивается на две недели в ратуше или в другом общинном присутственном месте. Понятно, что если кто либо доводит до сведения чиновника существующие к предположенному браку законные препятствия, бракосочетание не может иметь места. Если никаких препятствий не оказывается, то в назначенный для брака день (через две недели после вывешения объявления) чиновник гражданского состояния совершает бракосочетание. Бракосочетание совершается в присутствии двух свидетелей предложением со стороны чиновника вопроса каждому из брачующихся в отдельности, согласны ли они вступить в брак друг с другом, утвердительным ответом на этот вопрос со стороны брачующихся и следующим затем объявлением их со стороны чиновника правомерными супругами в силу закона. Таким образом, германский закон, в отличие от французского, довольствуется двумя свидетелями и ничего не говорить о прочтении статей закона, относящихся к взаимным правам и обязанностям супругов. Совершившееся бракосочетание вписывается в брачные реестры (Heirathsregister), с обозначением имен и проч. и с протоколированием выраженного бранящимися согласия и провозглашения их со стороны чиновника законными супругами. Компетентен к совершенно гражданского бракосочетания чиновник гражданского состояния местожительства или местопребывания того или другого из супругов; закон германский не требует даже шестимесячного проживания в данном месте, как это требуется во Франции, и кроме того немаловажная разница между германским и французским законодательством состоит в том, что бракосочетание, совершенное некомпетентным чиновником, остается действительным, тогда как по французскому code civil оно ничтожно.

Германский закон 1875 г. допускает развод и временное разлучение супругов (разлучение навсегда, т. н. separatio perpetua не допускается); но о поводах к разводу и временному разлучению закон ничего не говорит, очевидно предоставляя установление бракоразводных норм партикулярным законодательствам отдельных государств, входящих в состав германской империи, оставляя в силе бракоразводные нормы саксонского гражданского уложения, прусского, виртембергского, баденского ландрехтов и проч.

Не безынтересны некоторые статистические данные для определения взаимного отношения между обязательным гражданским браком и венчанием. Непосредственно вслед за изданием прусского закона 1874 г. и германского 1875 г., как и естественно было ожидать, число опущений церковного венчания было наибольшее. Но затем, с каждым годом менее и менее оказывалось людей, желавших ограничиться одною гражданскою церемонией без церковного венчания.

В Пруссии, в пятилетий период времени 1875 – 1879 г. на сотню евангелических браков приходилось повенчанных:

в 1875 г. – 83,44

» 1876 » – 86,43

» 1877 » – 87,36

» 1878 » – 88,29

» 1879 » – 89,38

В больших городах, где сравнительно гораздо слабее развита религиозная жизнь, в тот же период времени точно также последовало заметное усиление церковного участия в браках:

в Бреславле с 60,6 поднялось на 64,4

« Кенигсберге » 65,5 « » 66,6

« Ганновере » 83,6 « » 97,0

« Франкфурте на Майне » 46,9 « » 50,2

« Данциге » 64,2 « » 70,0

« Берлине » 27,3 « » 40,4

В других государствах Германии:

в Баварии с 1876 по 1879 г. число церковных венчаний повысилось с 93,35 на 98,55, а число опущений венчания понизилось с 6,65 на 1,45. В Саксонии с 1876 по 1879 г. число опущений венчания понизилось с 7,76 на 3,41. Почти тоже самое в Виртемберге и Бадене.

Вывод, который получается из представленных цифровых данных, очевидно, сам по себе, не располагает к пессимистическому осуждению о положении дел при обязательном гражданском браке. Если па первых порах оказывается много желающих ограничиться одною гражданскою церемонией, причем из этих многих не немногие действуют просто по необдуманности и легкомыслию, то вскоре же затем религиозный инстинкт народа начинает реагировать против увлечения гражданским браком. Показания статистики не могли не иметь известной доли убедительности: при новом рассмотрении вопроса об обязательном гражданском браке в германском рейхстаге, в дополнение к тем доводам, которые высказаны были в его пользу при первом его обсуждении.

К 1880-му году образовалась, благодаря в особенности известному придворному проповеднику Штекеру, сильная агитация против обязательного гражданского брака. В рейхстаг поступило 1,643 петиции с 150,000 подписей об отмене его, и только 38 петиции за его удержание. Но странно, что петиции, направлявшиеся против обязательного гражданского брака, как насилующего христианскую совесть, настаивали на введении факультативного гражданского брака, сопровождающегося несомненно вредными последствиями для народной жизни. Агитаторов и просителей постигла серьезная неудача. Прежде всего католический центр рейхстага не вступился в это дело, так как агитация исходила от протестантов. Центр заявил, что католики признают брак за таинство, и что петиции, представленные протестантами в рейхстаге, мотивированы частию неточно, частию и совсем неправильно. Специальная «комиссия петиций» высказалась большинством голосов, хотя и незначительным, за удержание обязательного гражданского брака. Представитель от правительства, присутствовавший в комиссии, совсем не вмешивался в дебаты, давая понять, что правительство не видит оснований к изменению или отмене существующего закона об обязательном гражданском браке. Вопрос не был даже внесен на обсуждение рейхстага in pleno.

Неудача, постигшая агитаторов против осязательного гражданского брака в пользу факультативного, не означает ни того, чтобы обязательный гражданский брак и на будущее время был застрахован в Германии против отмены, ни того, чтобы, и по самой своей сущности, этот брак стоял выше сомнений, возражений и порицаний. Если стать на отвлеченно-теоретическую точку зрения и рассуждать также, как рассуждали проповедники естественного права; если бы исключительно руководиться тою научною точностью и тем научным беспристрастием, с которыми напр. натуралист обозначает каждую разновидность, не позволяя себе смешивать одной разновидности с другою, – то пожалуй, не легко было бы возразить что-нибудь основательное против осязательного гражданского брака. Со всеми теми соображениями, которые приводились прусским правительством и ораторами в прусских палатах, во время дебатов, в пользу осязательного гражданского брака, трудно не согласиться. В самом деле, государство имеет и право и обязанность определить условия, форму и прекращение брачного союза, который служить основою гражданских и политических прав. Но если таково призвание государства, то оно и должно показать себя достойным этого призвания, именно своим попечением о достоинстве и святости брака. А народный обычай церковного венчания и служить лучшим средством к поддержанию его святости. Государству нет надобности противополагать государственную форму заключения брака церковной форме. Оно может, без всяких обиняков, прямо и откровенно сказать, что церковное венчание браков, в его глазах, есть наилучшая, достойнейшая форма заключения брака.

Для государства должно быть совершенно ясно, что в ожидании брачной церемонии, человек находится далеко не в обыденном настроении и склонен предпочесть церковный обряд скучной гражданской церемонии, которая не может перенести холодную юридическую сделку в область внутреннего чувства, которая не дает никакого выражения внутреннему субъективному состоянию, испытываемому людьми, ожидающими момента заключения брака. Брак не есть связь мимолетная, страстью вызывающаяся и прихотью прекращающаяся. Нет ничего непонятного в том, что в ожидании момента заключения брака, которым завязываются узы, оканчивающиеся лишь вместе с жизнью, человек чувствует потребность обратиться к содействию высшей божественной силы. Разве есть что-нибудь странное в том, что в этот момент человек более, чем когда-нибудь, способен вспоминать, по прекрасному выражению одного западноевропейского писателя, что верховный Создатель великой человеческой семьи не может оставаться вдали от совершения того акта, которым семья основывается? Бесспорно и то, что христиане суть члены и государства, и церкви. Но из этого совсем не вытекает необходимость заключать брак дважды: в первый раз для государства и в государственной форме, потом для церкви и в церковной форме. Человек-то ведь все-таки один и тот же. Его нельзя расколоть, так сказать, на два существа и сказать, что вот эта половина представляет меня как гражданина государства, а другая половина означает меня, как члена церкви. Не только какой-нибудь простец. неспособный к резонированию и к рефлексии, но и человек интеллигентный не всегда поймет, зачем это нужно дважды заключать браки. От отцов и дедов масса народная приняла и с матерним молоком всосала, что брак заключается перед Богом, однажды и навсегда, через церковное венчание. И государство, вместо того, чтобы говорить гражданину: «женись сначала для меня и в той форме, которую я предписываю, а потом можешь жениться и для церкви, в той форме, которой она требует», – может открыто провозгласить, как несомненную истину: если жених и невеста, с сознанием необходимости божественной помощи, вступают в брак в церкви через церковное венчание, то в этом можно видеть лишь наилучшее ручательство такой христиански – благоустроенной семейной жизни, которая именно и нужна государству, как основа его собственного существования.

Агитация против обязательного гражданского брака в Германии и во французской католической литературе, как насилующего христианскую совесть, не совсем неосновательна. Мы можем пожалуй допустить, что никакого стеснения совести не будет в том случае, когда человек, который считает своим нравственно-религиозным долгом освятить свой брак церковным венчанием, обязывается, прежде чем приступить к церковному священнодействию, выслушать сначала от чиновника провозглашение его законным супругом. Пусть христианин смотрит на гражданский акт, как на простую не совсем понятную, но и необременительную для совести формальность. Пусть в церковном венчании именно видит он тот главный и существенный акт, в силу которого брак делается совершенным перед Богом. Пусть не будет ничего не только комического, но и странного в том, что объявленная уже по закону женою является к священнику для венчания, как девица не замужняя и выслушивает вопрос а том, желает ли она иметь мужем такое-то лицо, которое уже объявлено ее мужем по закону. Но что сказать о таких случаях, и весьма нередких, как показала практика французских судов, когда жених, ставший мужем по закону, после того как чиновник провозгласил его таковым в присутственной камере, не соглашается идти в церковь на венчание, довольствуясь одною гражданскою церемонией, хотя раньше перед браком было условленно, или, по крайней мере, предполагалось, как несомненное, тотчас после гражданской церемонии обвенчаться в церкви? Можно представить себе положение молодой девушки, которую закон объявил уже женой, и которая однако не умом только, а всей душой чувствует, что законный перед Богом и совестию брак есть только тот, который в церкви получил Божие благословение. Юриспруденция и судебная практика во Франции, конечно, разрешают подобный казусы в том смысле, что муж учиняет тяжкое оскорбление (injure grave) своей женt, отказываясь от церковного благословения, и что оскорбленная жена может потребовать сепарации. Но не жестоко ли ставить женщину, надеявшуюся начать брачную жизнь, в необходимость начать вместо того хождение па бракоразводным делам? Юристу легко сказать, что в данном случае можно требовать сепарации, даже развода, но не легко переживать подобные случаи, когда приходится в первый же момент брачной жизни или начать бракоразводный процесс, или скрепив сердце, оставить мысль о религиозном освящении брака.

Вообще пожалуй не окажется ничего преувеличенного в несколько тривиальном, но метком сравнении, которое сделал один из горячих порицателей и противников обязательного гражданского брака, французский адвокат Сеншоль, автор книжки: «Le mariage civil et le mariage religieux». Сеншоль желает доказать, что законодательство французское совершено неправильно из принципа свободы вероисповеданий, из того, что закон гражданский должен иметь в виду только граждан, выводит необходимость обязательного гражданского брака, и что самым правильным выводом из этого принципа было бы лишь предоставление членам всевозможных вероисповеданий и сект права венчаться и благословляться по их религиозным верованиям и обрядам. Он сравнивает систему французского законодательства с такими напр. приемами содержателя гостиницы. Представим себе, что пятеро путешественников прибыли в гостиницу, в которой, для утоления их голода, не оказалось ничего, кроме яиц. Из пяти путешественников трое заявили, что они желали бы получить яичницу, четвертый добавил, что он может есть только не просто яичницу, а непременно глазунью, пятый отозвался, что он может есть яйца только всмятку. Хозяин гостиницы легко мог бы удовлетворить желаниям всех их, изготовив яйца так, как желалось каждым из них. Но трактирщик оказался философом кухни: он любил яйца только в крутую и с салатом. И вот этого философ держит такую приблизительно речь к путешественникам: «господа, в своей гостинице я провозгласил принцип свободы вкусов. Вас пятеро, и вкусы ваши различны. Я вижу в вас только путешественников, и, оставаясь последовательным моему принципу свободы вкусов, я подаю вам яйца не так, как вы их любите и требуете, а как я люблю, в этом виде вы и будете их кушать, если голод не позволить вам обойтись без яиц». Не точно ли также поступаете и государство, спрашивает Сеншоль, – которое во всех подданных видит только граждан и на этом основании предписывает им не такую форму заключения брака, которая каждому желательна по его религиозным верованиям, а такую, какая кажется желательною и необходимою самому государству? А между тем, благодаря такой обязательной форме, христиане становятся в ложное отношение к государственному закону: церковь необходимо должна внушать им недоверие к этому закону, убеждать, что гражданский акт, один сам по себе, не имеет никакого значения. Можно бы было, пожалуй, избегнуть указанных неудобств введением обязательного гражданского брака в румынской модификации, т. е. с обязательным церковным венчанием после гражданского акта, или в итальянской модификации, т. е. с предоставлением на волю брачующихся совершить церковное бракосочетание и до, и после гражданского акта. Но итальянский гражданский брак имеет, как выше разъяснено, свои неудобства, а, что касается румынского, то сам собою возникает вопрос; если необходимо нужно церковное венчание, то не лишним ли оказывается гражданский акт, нельзя ли одним венчанием и удовлетвориться?

Как бы то ни было, но в последние годы мы видим еще один пример введения обязательного гражданского брака в Венгрии. Здесь до 1894 г. гражданский брак существовал на тех же основаниях, как и в Австрии (см. ниже). В этом году был внесен в венгерский парламент законопроект, который в конце концов и прошел, хотя весьма незначительным большинством голосов и при явном нерасположении к законопроекту императора Франца – Иосифа.

Возраст брачного совершеннолетия по венгерскому закону 18 и 16 л. Требуется согласие родителей или опекунов на браки, но если согласие не дается ими, оно может быть испрошено от опекунского учрежденья, которое, при решении подобных дел, имеет в виду исключительно интересы и будущее просителя. Из препятствий к браку, отмеченных религиозным характером, удержаны духовный сан и монашество, так как по §28 закона воспрещается, без соизволения церковного начальства, заключать брак всякому, кто по правилам церкви, к которой он принадлежит, не может вступать в брак по причине духовного сана или монашеского обета. Круг запрещений по родству не шире, чем в германском законе. К особенностям венгерского закона нужно отнести запрещение брака между убийцей своего супруга, или покушавшимся на жизнь своего супруга и соучастником в этом преступном деянии, а равным образом между посторонним лицом, совершившим убийство или покушение на убийство, и между супругом жертвы, по соглашению с которым или с помощью которого действовал преступник; да и вообще, если даже не было ни соглашения, ни пособничества, овдовевшему супругу запрещается вступать в брак с лицом, осужденным за убийство, или за соучастие в убийстве или за покушенье на убийство другого супруга. Впрочем, в последнем случае король может даровать диспензацию по представлению министра юстиции. Заключению брака предшествует оглашение; оно делается чиновником, ведущим брачные матрикулы или реестры по местожительству каждого из них, или по местопребыванию, но если они в данном месте проживали менее трех месяцев, оглашение должно быть совершено и в том месте, где они раньше перед тем имели свое жительство. Оглашение делается через вывешение в общинном присутственном месте на две недели объявления, и кроме того через устное объявление в общинном же присутственном месте в два воскресные дня. Оглашение сохраняет силу втечение года (как и во Франции, в Германии только втечение 6-ти месяцев), т. е. если брак не состоится втечение этого срока, оглашение должно быть повторено. Возможна диспензация от оглашения, а в случай опасной болезни одного из брачующихся, брак может быть заключен и без оглашения и без диспензации, если оба брачующиеся торжественно заявят пред гражданским чиновником, что, насколько они знают, для брака их не имеется никаких препятствий; чиновник может потребовать и присяги для подтверждения этого заявления. Гражданский чиновник компетентен к совершенно бракосочетания только в своем собственном округе (бургомистр и вообще первое муниципальное должностное лицо, регистратор или матрикулист, судья, в известных случаях послы, посланники и консулы). Бракосочетание совершается через три дня по истечении 14 дневного периода оглашения, в предназначенном к тому публичном присутственном месте; но, при наличности важных причин, может быть совершено и вне присутственного места, не публично. Форма заключения брака состоит в том, что брачующиеся лично, в присутствии двух свидетелей, заявляют гражданскому чиновнику (без предварительного вопроса со стороны этого последнего), что они заключают брак друг с другом, после чего гражданский чиновник объявляете брачующихся супругами, по закону. А затем совершившийся юридический акт бракосочетания записывается в брачные матрикулы. В вопросе о том, в каком отношении должны находиться между собою гражданский акт и церковное бракосочетание (в случае если брачующиеся желают освятить свой брак церковным священнодействием) венгерский закон сходится с французским и германским. Кроме общего положения что «бракосочетание, совершившееся не перед гражданским чиновником, ни в каком отношении не признается за брак», в ряду карательных определений (Strafbestim-mungen) закона о гражданском браке читается следующая статья: «духовное или вообще к религиозной церемонии управомоченное лицо, которое совершает церковное бракосочетание, не удостоверившись в предварительном заключении брака пред гражданским чиновником, учиняет проступок, наказуемый денежным взысканием до 1000 крон, а в случае повторения – тюремным заключением до двух месяцев и денежным штрафом до 1000 крон. Священник подлежит штрафу до 300 крон даже и в том случае, если бы оказалось, что гражданский брак был на самом деле заключен раньше церковного – собственно за то, что не потребовал доказательств перед тем, как приступить к церковному действию. Но за совершение церковного бракосочетания раньше гражданского при тяжкой болезни и опасности смерти одного из брачующихся духовное лицо никакому наказанию не подвергается.

Венгерский закон допускает развод и разлучение (Tennung von Tisch und Bett, separatio quoad mensam et thorum – разлучение от стола и ложа). Развод имеет место по определенным поводам, как прелюбодеяние, противоестественное непотребство, двоебрачие, злостное оставление и безвестное отсутствие, покушение на жизнь, жестокое обращение, присуждение к пятилетнему лишению свободы, или даже и менее продолжительному, если преступление за которое последовало наказание, совершено было с корыстною целию, безнравственный образ жизни, попытка развратить или склонить к преступлению кого либо из членов семьи. В тех случаях, когда по закону возможно требование развода, супруг может, вместо развода, просить о разлучении от стола и ложа. Но пока суд еще не постановил решения о разлучении, прошение о разлучении проситель может превратить в бракоразводный иск. Само собою разумеется, что всякие диспензации по брачным делам могут быть даны только государственною властью и ее органами, и что вся юрисдикция по брачным делам принадлежит государственным судам. Таковы главные постановления венгерского закона, в общем, не считая разных деталей, стоящего на одной точке зрения с code civil и с германским законом 1875 г.

В Англии, в течение 100 лет, от 1653 г., когда издан был закон Кромвеля об обязательном гражданском браке, и до 1753 г., когда издан был акт лорда Гардвика, английское законодательство только мимоходом касалось заключения браков. Мало было отменить или забыть кромвелевский гражданский брак; нужно было установить какой либо законный способ заключения брака. При отсутствии такой, законом определенной формы, яснее чем что либо другое сознавалась лишь необходимость церковного венчания; но где, у кого, при какой обстановке, – все это оставалось совершенно неясным. Благодаря этой неясности, в Лондоне, в так называемом долговом квартале Лондона, т. е. в той его части, где находилась обширная тюрьма для заключения несостоятельных должников из целого королевства, в XVII столетии происходили очень странные вещи. В эту долговую тюрьму была заключена между прочим одна высокопоставленная духовная особа. По английским законам, кредиторы не обязывались доставлять содержание своим должникам, засаженным в это учреждение. Стало быть, нечего было и рассчитывать на то, что кредитор, наскучив содержанием должника, скоро ли – долго ли, выпустит его из тюрьмы. Рассчитывать на получение свободы можно было, очевидно, только уплатив долг. А между тем, заключенные располагали возможностью выходить из тюремного здания и даже заводить домашнюю обстановку, неподалеку от места заключения, обеспечив лишь явку к тюремному начальству по первому его вызову. При таких обстоятельствах, попавшая за долги в тюрьму духовная особа, дабы ввести разнообразие в свою однообразную жизнь и в тоже время создать для себя источник денежных доходов, придумала заняться бракозаключительною практикой. Закон не мешал этому духовному лицу в его занятии. Лишить его должности было нельзя, потому что должность уже раньше была потеряна, вместе и с свободой, при заключении в долговую тюрьму. Лишать свободы человека, уже лишенного ее, тоже невозможно. Денежный штраф равным образом представлял серьезные неудобства по отношению к лицу, содержащемуся в долговой тюрьме. Пример первого изобретателя подействовал и на других духовных лиц, попадавших в долговую тюрьму, и насколько обширна была их практика, можно судить по следующему примеру: один священник, находившийся в тюрьме 31 год (с 1709 до 1740 г.) совершил 36,000 бракосочетаний, и при том еще должен был бороться с конкуренцией бесчисленного множества других, действительных или мнимых, товарищей по должности.

Браки заключаемы были не в церкви только, а и в частных домах, в которых устраивалось для этого особое помещение. Громадная вывеска давала знать прохожим о проживании в этом доме духовного лица, с рекламой при этом о его справедливости и честности. Агенты его сновали по всем улицам города и обязательно доводили до сведения гуляющих адрес своего принципала – бракосовершителя, – и все для того, чтобы одолеть конкуренцию, строившуюся на взимании более низкой платы за бракосочетание. Точно также содержатели гостиниц, извлекавшие барыш из тех пирований, которыми сопровождались бракосочетания, давали бесплатное помещение и содержание безместным духовным липцам, с тем, чтобы они занимались в гостиницах совершением бракосочетаний, о чем также публика оповещалась громадной вывеской, на которой самым первобытным способом изображались мужчина и женщина с соединенными правыми руками и с лаконическою к этому изображению припиской: «здесь можно жениться».

Разумеется, для вступления в столь эксцентрические браки должны были существовать известные побуждения. Их была довольно. В долговом квартале не спрашивали о согласии родителей, не требовали законного возраста, не стесняли тем, чтобы в три воскресные дня перед браком в церкви публично производилось оглашение об имеющем быть браке. У некоторых даже существовало отвращение к публичному заключению брака, вследствие чего долговой квартал казался самым уютным и удобным местом для вступления в браки, несмотря на то, что церковным книгам, которые здесь велись, суд не придавал никакого значения, и свидетелей, бывших при таком тайном бракосочетании, не допускал к судебному показанию.

И не раньше, как в 1753 г., так называемым актом лорда Гардвика был положен конец бракосочетаниям долгового квартала. Предписана определенная форма заключения брака, именно по обряду англиканской или высокой церкви, англиканским духовным лицом, в присутствии двух свидетелей, после предварительного троекратного оглашения, в церковном здании, имеющем специальную привилегию на совершение бракосочетаний. От закона, явившегося в половине XVIII в., современники, конечно, в праве были требовать большего, чем он дал им. Акт Гардвика обязал и всех диссидентов, – в том числе и католиков, – за, исключением евреев и квакеров – венчаться у англиканских духовных лиц, по англиканскому церковному обряду. Уже в нынешнем столетии, почти в половине столетия (в 1836 г.) при обсуждении внесенного лордом Джоном Росселем билля о форме заключения брака, в английском парламенте было сделано довольно запоздалое открытие, что «все люди имеют равные права на брак, и все имеют равное право требовать дозволения заключать браки в желательной для них форме, государство же должно при этом действовать лишь в такой мере, на сколько это необходимо для предупреждения тайных браков». Билль лорда Джона Росселя 1836 г., прошедший через парламент и получивший королевское утверждение, составляет действующий английский закон. Этим законом введен в Англии факультативный гражданский брак, т. е. всем вообще англичанам предоставлено, по их желанию и выбору, заключать браки или церковным, или гражданским порядком, желающим же церковного заключения брака, если они не принадлежат к англиканской церкви, опять предоставлено на выбор или обратиться к духовному лицу государственной церкви и обвенчаться по англиканскому церковному обряду, или принять благословение на брак от духовного лица своего вероисповедания или секты. В этом отношении английский закон сделал шаг вперед сравнительно с французским законом Людовика XVI о факультативном гражданском браке.

Впрочем, следует сказать, что в Англии, во всех различных способах заключения брака придана очень видная роль гражданскому элементу. Во-первых, браки могут быть заключаемы по англиканскому церковному обряду, при содействии англиканских духовных лиц. Но англиканский священник может совершить бракосочетание только по получении свидетельства от регистратора, т. е. от государственного чиновника, ведущего метрические книги, о том, что в регистратуру было сделано своевременно сообщение о предположенном браке, и что, по поводу этого сообщения своевременно же сделаны требуемые законом оглашения, так что, следовательно, предбрачные оглашения делаются государственным чиновником, который прописывает, в свидетельстве своем и то, что никаких препятствий к венчанию ни откуда не предъявлено. Затем по совершении бракосочетания, акт брака должен быть внесен не только в приходские книги, но и в реестры гражданского состояния. Во-вторых, брак может быть заключаем по религиозному обряду того вероисповедания или той секты, к которым принадлежат жених и невеста. В этом случае не только место совершения бракосочетания указывается гражданскою властью и не только публикации о предположенном браке делаются гражданскою же властью, но регистрарь или чиновник гражданского состояния, в округе которого находится здание, где имеет быть совершено бракосочетание, ассистирует при самой церемонии бракосочетания вместе с двумя свидетелями. В-третьих, если жених и невеста не желают церковного бракосочетания, то они могут заключить брак в официальном помещении регистратуры, пред регистраром, в присутствии двух свидетелей, при открытых дверях.

Но совершенно оригинальными, в отличие от английских браков, были и остались шотландские браки. Естествоиспытателям, исследующим мир растительный, животный и ископаемый, иногда приходится сталкиваться с каким-нибудь случайно уцелевшим остатком от давнопрошедшего мира. Такие же остатки приходится иногда наблюдать юристам в области социально-юридических явлений. Шотландское бракозаключительное право до новейших времен осталось верным отражением средних веков и средневекового до-тридентского канонического права. Шотландия приняла реформацию следовательно не могла считать для себя обязательною тридентскую форму заключения брака; но и реформацию она приняла не англиканскую, а пресвитерианскую, поэтому не считала для себя обязательным того, что устанавливалось для англиканской церкви. Бесформенное соглашение, выраженное словом или на письме или даже жестами, напр. наклонением головы, а также фактическое супружеское сожитие после совершенного за несколько времени ранее обручения, вполне достаточны для основания законного брака. Свидетелем можно удовольствоваться только одним. Явилось у шотландцев и нечто в роде гражданского брака, хотя никакой закон не вводил его в Шотландию. А именно жених и невеста отправляются к мирному судье и заявляют ему, что они без предварительных оглашений повенчаны священником, причем даже имя этого священника не называется. Или же тут только они и заявляют мирному судье свое взаимное согласие на брак, уплачивают небольшой денежный штраф и выправляют у мирного судьи удостоверение в том, что они состоять в законном браке. Так как, по английским законам, брак совершается в форме, принятой в той стране, в которой проживают данные лица, то не мудрено, что когда в Англии стали приниматься энергические меры против тайных браков, люди, нуждающиеся в них, стали уезжать в Шотландию. Стоило только добраться до первой шотландской деревни за английской границею, где с краю, первым от границы, стоял дом кузнеца. Этот кузнец обыкновенно и фигурировал в качестве свидетеля. За первым кузнецом, который занимался бракозаключительными делами просто потому, что дом его был с краю, а не потому, чтобы он получил на это какую либо привилегию или пользовался каким либо особыми уважением, профессию эту принял его наследник и преемник, а за этим следующий и т. д., хотя дом уже оказался и не с краю, не на конце деревни. Кузнецы стали вести даже нечто в роде метрических книг и выдавать выписки из них новобрачным, причем у многих составилось убеждение, что кузнец в селении Grenta-Green получил неоспоримые бракозаключительныя права, если не в силу закона, так в силу обычая.

Для местных жителей Шотландии, шотландский беспорядочный порядок заключения браков сохраняется и доныне. Но в 1857 г. английским законом было по крайней мере постановлено, что шотландский брак получает законную силу в таком только случае, когда жених и невеста проживали в Шотландии не менее 21 дня до заключения брака, вследствие чего для англичан сделалось невозможным заключать шотландские браки тотчас по переезде за английско-шотландскую границу. Да и вообще заключение браков в самой Англии настолько в настоящее время облегчено, что отпали прежние мотивы к путешествиям в Шотландию. Тем, которые не желают заключения церковного брака, предоставляется возможность гражданского брака у регистратора. От публикации или оглашения возможна диспензация, которая получается без особых затруднений. Недостаток согласия отца, опекуна или матери для лиц, недостигших 21 года, влечет за собою ничтожность брака только в случай завяленного отцом и проч. запрещения. Но очевидно, что отец или мать, ничего не знающие о предположенном браке, не будут и заявлять о своем несогласии на брак; брачующиеся с двумя свидетелями явятся в регистратуру, и дело будет кончено. К разводу английское законодательство относится неблагоприятно. До нынешнего царствования разводом в Англии (divorce) называлось собственно разлучение от ложа и стола, которое определялось церковным судом в тех случаях, когда сожительство становилось невозможным, особенно в случае жестокого обращения, прелюбодеяния, неизлечимой болезни, оставления на продолжительное время. Развода в собственном смысле церковные суды, под влиянием канонического права, не допускали, но он мог быть провозглашен актом парламента, всего чаще по причине прелюбодеяния жены; впрочем, в палате лордов составился обычай не допускать развода, прежде чем состоялось бы постановление церковного суда о разлучении от стола и ложа, и прежде чем соучастник в прелюбодеянии был бы присужден судом общего права к уплате денежного вознаграждения мужу. Прелюбодеяние мужа могло послужить поводом к разводу только в особенных случаях, когда оно осложнялось кровосмешением и т. п. С 1857 г. барачные дела изъяты из ведения духовных судов и предоставлены в ведение особых государственных судов по брачным делам. Раньше, когда для развода требовался акт парламента, развод стоил очень дорого и мог быть доступен только богатым людям. Но и в акте 1857 г. он поставлен в довольно тесные границы, так что вообще разводом в Англии не злоупотребляют. Поводов к разводу установлено немного: прелюбодеяние жены, прелюбодеяние мужа не всякое, а только осложненное кровосмешением, бигамией, похищением и изнасилованием, противоестественные преступления. Наряду с разводом допускается разлучение (даже и по взаимному соглашению).

В Соединенных Штатах Северной Америки заключение браков в сущности осталось на той же до-тридентской канонической основе, как и в Шотландии, по крайней мере в некоторых штатах. Общего федерального закона, которым бы брак был регулирован однообразно для всех штатов, не существует. Каждый штат имеет свое собственное гражданское законодательство, и, за исключением Луизианы, дух этого законодательства везде один и тот же: законы стремятся к тому, чтобы облегчить заключение браков и сделать невозможным незаконное сожитие. Достаточно взаимного согласия сторон, без всякой церемонии, религиозной или гражданской, даже присутствия свидетелей не требуется. Во время прогулки молодой человек и девица называют себя мужем и женой, и достаточно: это будет брак. Доказывать брак можно всякими средствами, юридически допустимыми. Если из какого либо фактического обстоятельства вытекает предположение (презумпция) существования брака, то для ниспровержения этой презумпции мало доказать противное, т. е. в каком-нибудь другом смысле объяснить тот факт, из которого родилась презумпция, а нужно доказать, что брак был невозможен. В действительности, однако, доказать существование брака часто бывает весьма нелегко, и именно в Америке часты случаи бигамии: мужчина оставляя город, в котором он жил с женщиной, считавшей его своим мужем, поселяется в другом городе, выдает себя за холостяка и вновь женится. Согласия родителей на брак детей никогда не требовалось. Но, конечно, не все браки в Америке заключаются эксцентрическими способами, Регулярные формы заключения браков соответствуют английским. Допускается возможность совершения бракосочетания всеми духовными лицами всех вероисповеданий, сект и партий; но так же, как и в Англии, духовное лицо не прежде приступает к бракосочетанию, как по представлении брачующимися свидетельства от регистрара о произведенных оглашениях и об отсутствии препятствий к браку, а после бракосочетания должна быть произведена регистрация, т. е. внесение в реестры гражданского состояния тем должностным лицом, которому поручено ведать это дело. В виду бесконечного разнообразия религиозных сект в Северной Америке, с одинаковою быстротою и возникающих, и исчезающих, и в виду возможности совершения религиозного бракосочетания таким лицом, которое права на то не имеет, действует правило, что если супруги, или даже один из них относились к бракосочетанию серьезно и добросовестно, считая его (bona fide) действительным бракосочетанием, и потом вели супружескую жизнь в том же убеждении, то в таких случаях брак признается законным, хотя бы бракосочетание было совершено не имеющим на то права лицом. Кроме совершения бракосочетания в религиозной форме, всякому желающему открыта возможность гражданского бракосочетания пред мирными судьями, членами высшего суда и муниципальными должностными лицами. В Северной Америке допускаются и развод, и сепарация. В некоторых американских государствах (в Мексике и в Чили) введен гражданский брак обязательный, применительно к принципам французского Code civil.

Всего ближе к английско-американской системе стоит гражданский брак, введенный в Норвегии законом 27 июня 1891 г. Разница впрочем существенная в том, что гражданский брак введен в Норвегии только для диссентеров, т. е. для лиц, исповедующих христианскую религию и в тоже время не принадлежащих к государственной лютеранской церкви. Диссентеры могут образовать из себя организованные общины с собственными священниками или предстоятелями с доведением до сведения гражданского начальства имен этих священников или предстоятелей, от которых отбирается письменное обещание повиноваться законам и оставаться верными истине и долгу. При всяком перемещении или замене одного священника или предстоятеля другим, равным образом, требуется сообщение начальству.

Эти священники или предстоятели организованной общины должны вести реестры гражданского состояния и, по требованию гражданского начальства, представлять их ему на просмотр, а через месяц по истечении каждого календарного года доставлять ему же ведомости о числе членов общества, а равным образом о числе рождений, смертных случаев и бракосочетаний. Из этих ведомостей начальство препровождает необходимые извлечения приходскому пастору государственной церкви с целью внесения их в церковную книгу, которая таким образом служить общею книгою гражданского состояния в приходском округе. Самые схемы или формуляры для реестров утверждаются начальством; если община распадается, реестр доставляется в гражданское присутственное место на хранение. Диссентеры, принадлежащие к организованной общине, должны сообщать своему священнику или предстоятелю о рождениях и смертных случаях в течение месяца со времени события, а диссентеры, не принадлежащие к организованной общине, в течение того же срока должны сообщать теже сведения гражданскому начальству. Священник или предстоятель организованной диссентерской общины имеет право совершать бракосочетания диссентеров, из которых один или оба принадлежать к его религиозному обществу согласно с ритуалом, одобренным со стороны короля. Но диссентеры могут также заключать браки с юридическими последствиями гражданским способом пред публичным нотариусом в местожительстве одного из брачующихся. Смешанные браки между лицом, принадлежащим к государственной церкви, и диссентером могут быть заключаемы трояким способом: посредством благословения пастором государственной церкви, посредством благословения священника или предстоятеля организованной диссентерской общины (если к таковой именно принадлежит диссентер), наконец гражданским способом пред публичным нотариусом; но священник или предстоятель имеет право отказать в благословении. Гражданский способ заключения брака состоит в том, что notarius publicus выслушивает выражение взаимного согласия мужчины и женщины вступить между собою в брак и затем объявляет их супругами. Нотариус действует при этом по формуляру, утвержденному королем, и событие бракосочетания тотчас вносит в нотариальные книги за подписью супругов. 0 всяком браке, заключенном таким гражданским способом, нотариус в течение восьми дней должен сообщить местному приходскому пастору государственной церкви. Если диссентеры вступили в брак пред нотариусом и затем оба или один из них переходят в государственную церковь, или если заключен был гражданским способом смешанный брак между членном государственной церкви и диссентером, этот граждански брак, как скоро пожелают того сами супруги и как скоро пастор государственной церкви не будет ничего иметь против этого, может быть благословен церковью (т. е. пастором государственной церкви). Допускаются разлучение и развод. Там, где в случае иска о разлучении или разводе, предписывается законом попытка примирения супругов, исходящая от духового лица, в отношении к диссентерам эта попытка делается их священником или предстоятелем, предполагая, что диссентеры принадлежать к организованной общине. В общем, постановления закона 1891 г. о христианских диссентерах распространяются и на лиц еврейского вероисповедания, т. е. им предоставляется заключать браки пред еврейскими раввинами, или гражданским способом; но если только один из брачующихся принадлежит к еврейской религии, брак с юридическими последствиями может быть заключен только гражданским способом пред публичным нотариусом, и, пока один из супругов исповедует Моисееву религию, не может иметь места то дополнительное благословение государственной церкви, о котором говорилось выше.

Особенности, норвежского гражданского брака состоять, как видно из вышеизложенного, в том что: 1) постановления о диссентерах распространяются и на членов государственной церкви, поскольку дело идет о смешанных браках; 2) что, будучи факультативным, гражданский брак диссентеров допускает позднейшее церковное благословение; 3) что регистрация браков хотя и ведется духовенством диссентерским и государственными органами, но в конце концов сосредоточивается в руках духовенства господствующей церкви.

В Австрии гражданский кодекс 1811 г. (das allgem. Bürgel. Gesetzbuch) удовольствовался некоторою регламентацией церковного брака, на подобие того, как раньше регламентировали брак французские короли своими ордонансами, вследствие чего браку устоялся смешанный церковно-государственный характер, и священник должен был действовать не только как священник, но и как чиновник гражданского состояния. Бракосочетание должно было совершаться в церкви после оглашения, сделанных приходским священником. Бракосочетание католика с некатоликом должно было совершаться католическим священником, но с предоставлением права духовному лицу некатолическаго вероисповедания ассистировать при бракосочетании. Причины или основания к признанию браков недействительными определены гражданским законом и дела о недействительности браков изъяты из ведения церковных судов. Священнику, как священнику, предоставлено право отказать в совершении бракосочетания, но так как он в то же время был и чиновником гражданского состояния, то будущим супругам дано право обратиться с жалобой на него к гражданскому суду, который и решал, прав или неправ священник. Таковое положение дел, служившее обыкновенно поводом к неудовольствиям и жалобам с церковной стороны, продолжалось до 1856 г., когда, согласно с конкордатом 1855 г., закон признал все принципы канонического права, допуская браки католиков с некатоликами только под условием крещения и воспитания детей в католической религии, а для разбирательства брачных дел создал специальные, но церковные же суды. Но в 1868 г., с провозглашением основных прав граждан (равенство пред законом, свобода совести, неприкосновенность собственности и проч.), были изданы два закона, из которых одним упразднено обязательство при смешанных браках воспитывать всех детей в католической религии, вторым отменен закон 1856 г. Брачные дела отданы в ведомство светских судов, и введен для случаев крайней необходимости гражданский брак (Nothcivilehe). Когда священник отказывает в совершении бракосочетания но причине какого-нибудь канонического препятствия, не признаваемого законом гражданским, будущие супруги могут обратиться к гражданскому начальству, которое делает от себя предшествующие «браку публикации или оглашения и совершает гражданское бракосочетание. Позднее, в 1870 г. для диссидентов, не принадлежащих ни к одному из признанных в государстве вероисповеданий, гражданское бракосочетание указано, как единственный путь к заключению законного брака. В отношении же к бракам католиков государство поддерживает не только церковный брак, но и канонический принцип нерасторжимости, даже если только один из супругов католик, который притом позднее переменил бы религию. Сепарация допускается, даже и по взаимному соглашению, без представления суду каких-либо мотивов или определенных поводов к прошению о разлучении.

В России государством поддерживается церковный, вообще религиозный брак, который по этому самому есть вместе и церковный и гражданский. Государство поддерживает своими законами церковные постановления о заключении и прекращении браков, но с другой стороны и церковь принимает к исполнению установленные государством требования относительно брака. Брачные дела находятся в ведении духовных судов. Развод допускается не потому, что на наше законодательство повлияли в какой либо мере идеи гражданского брака, а потому, что он допускался и допускается восточным каноническим правом. Запись (регистрация) браков, равно как рождения и смерти, ведется духовенством в виде так называемых метрических книг, причем духовенство, очевидно, несет ту же службу, которую на западе несет чиновник гражданского состояния. Что касается в особенности формы заключения брака, господствует церковная форма. Оглашения, предваряющие бракосочетание, и обыск, имеющий целью удостоверение в отсутствии препятствий к браку, совершаются духовенством. Самое бракосочетание лиц православного вероисповедания совершается в церкви, в дни и время, для сего положенные, при двух или трех свидетелях, во всем сообразно правилам и обрядам православной церкви. Венчание браков православных лиц вне церкви допускается в тех только местах, где по обстоятельствам венчание в церкви невозможно, притом только с благословения епархиальных архиереев. Каждый брак записывается в приходскую метрическую книгу (т. X, ч. 1 св. зак. гражд., ст. 31). Браки лиц всех вообще христианских исповеданий должны быть совершаемы по их закону (т. е. религиозному или вероисповедному) духовенством той церкви, к которой принадлежат вступающие в супружество; однако браки признаются действительными и тогда, если, за неимением в том месте, где оные совершаются, священника или пастора их веры, венчание будет произведено священником православным; но в этом случае совершение и расторжение браков производятся уже по правилам и обрядам православной церкви (ст. 65). Браки лиц православных с неправославными должны быть повенчаны православным священником, так что напр. браки лиц православного исповедания с лицами римско-католического исповедания, совершенные одними римско-католическими священниками, почитаются недействительными, доколе тот же брак не обвенчан православным священником (ст. 67 и 72). Следовательно, законная сила браку придается единственно православным венчанием; но в Финляндии, при заключении браков лицами разных христианских исповеданий (в том числе и православного), как скоро дело идет о коренных жителях Финляндии, а не о военнослужащих, находящихся в Финляндии по команде и квартированию, для законности брака требуется венчание в обеих церквах (ст. 68). Браки между лицами разных христианских вероисповеданий, кроме православного, в юго-западных губерниях должны быть повенчаны священником той веры, к которой принадлежит невеста (согласно с западным церковным обычаем, установившимся еще до тридентского собора); в случае же, если бы католический священник отказался благословить смешанный брак, венчание может быть предоставлено священнику другого исповедания (ст. 75). А если бы и этот последний отказался благословить брак, брачующиеся, согласно с вышеприведенною 65 статьею, могли бы обратиться к православному священнику. Наконец, и в отношении браков нехристиан между собою, каждому племени и народу предоставлено вступать в брак по правилам их закона (т. е. религиозного же), или по принятым обычаям, без участия в том гражданского начальства или христианского духовного правительства (ст. 90).

Таким образом русское законодательство со всею решительностию поддерживает религиозный брак, ему именно придавая законную силу и юридические последствия. И нет сомнения, что религиозный брак вполне отвечает духу и потребности русского народа. Русский юрист и государственный человек, К. П. Победоносцев, рассуждая о возможности введения гражданского брака в России, в немногих, но чрезвычайно сильных и справедливых словах, – с которыми нельзя не согласиться, – объясняет неприменимость этого западноевропейского учреждения к русскому юридическому быту. «Учреждение гражданского брака, – говорит он. – «противоречит коренным основам здравого религиозного чувства в народе и само в себе заключает внутреннее противоречие: зачем прививать к простому быту, не привыкшему к разделениям и столкновениям между церковью и государством, столь искусственное учреждение, как гражданский брак, который поведет лишь к соблазну и к отягощению народному? Он поведет к соблазну потому, что совесть народная не поймет и не примет раздвоения брака. Он поведет к отягощению потому, что строгие и сложные формальности, неразлучные с гражданскою формою брака непременно превратятся в канцелярские формальности, и в руках чиновников, не всегда способных разуметь смысл порученной им буквы, непременно станут источником и предлогом всякого рода затруднений, проволочек и притязаний, наконец непременно соединятся с пошлинами и поборами, о которых не имеют и приблизительного понятия те, кому теперь иногда приходится в исключительных случаях роптать на притязательность сельского духовенства в делах брачных. Представим себе брачное дело, отрешенное от естественной среды своей – от прихода – и перенесенное в другую официальную среду, напр. в квартал, в волость, в округ мирового судьи и т. п. Формальности, предшествующие браку, соединятся с канцелярским хождением по делу, которое для народа станет непременно обременительнее нынешних объяснений и переговоров с церковным причтом, поставят между просителем и главным совершителем обряда бумагу и канцелярию, в которой каждый из мелких чиновников захочет питаться от своего дела».

В самом деле, если уже в западных государствах возникали серьезные практическая неудобства вследствие того, что государство придало законную силу только гражданскому бракосочетанию, а человек из народа продолжал довольствоваться церковным бракосочетанием, в нем одном лишь видя законную санкцию брака и подвергая, таким образом, себя, жену и детей всем неудобствам нелегального с гражданской точки зрения положения, то какие практические неудобства могли бы возникнуть в русской жизни при искренней приверженности русского народа к религиозному обряду, при его полной неподготовленности и неспособности различать гражданское от церковного и при его, так сказать, стихийной боязни пред всяким хождением по присутственным местам? В Англии и в Америке, как выше было объяснено, существует факультативный гражданств брак, т. е. гражданское бракосочетание не обязательно от всех подданных требуется, как необходимый и единственный способ легализирования брачного союза, а предоставляется желающим, как возможный способ. Может быть в Англии и в Северной Америке, благодаря особому складу жизни, образовавшемуся под влиянием особых исторических причин, факультативный брак не приводить к слишком вредным последствиям. Но в применении в континентальным странам Европы, он несомненно был бы более вреден, чем обязательный гражданский брак. В этом отношении справедливо было замечено в прусском парламенте при обсуждении вопроса о введении гражданского брава, что факультативный брак свидетельствовал бы об индифферентизме государства, противоречащем самым элементарным требованиям государственной политики, и об отсутствии уважения к церкви со стороны того гражданина или поданного, который, пользуясь предоставленным ему правом выбора между церковным и гражданским бракосочетанием, предпочел бы последнее. Спрашивалось бы, почему в данном случае данный субъект предпочел совершить бракосочетание в гражданской форме? Да просто потому, что он не желает церковного благословения брака.

По поводу приведенных слов К. П. Победоносцева невольно припоминается один из мотивов, приводившихся прусским правительством в 1873 г. в пользу обязательного гражданского брака. Обязательный гражданский брак, говорило правительство, облегчает, упрощает объединяет регистрацию браков и ведете актов состояния, так как, с возложением этого дела на чиновника гражданского состояния, всякий гражданин какого бы он ни был вероисповедания, обращался бы к этому чиновнику и всякий бы знал, что не в нескольких десятках учреждений, а у одного и того же, доставленного государством, чиновника гражданского состояния можно получать разные документы, копии и справки, относящиеся до прав состояния, наследования, отбывания государственных повинностей и проч. Может быть, в других государствах и в самом деле нет ничего трудного в установлении такого порядка вещей, чтобы ведение актов состояния возложено было на особый государственный служебный персонал. У нас же, как кажется, удовлетворительная организация статистики вообще оказывается делом нелегким и недешевым. А между тем приходское духовенство наше, может быть и не всегда подозревая важность того дела, которое оно ведет, собирает статистические данные относительно важнейших социально-юридических отношений граждан, и в тоже время не требует за этот свой труд ровно ни одной копейки из государственной казны. Впрочем, если бы даже и оказалось впоследствии возможным организовать удовлетворительное ведение актов гражданского состояния в волостях и в городских полицейских учреждениях или в каком либо специально для этой цели установленном государственном учреждении, обязанности же духовенства ограничены бы были выдачей обвенчанным свидетельства о повенчании для представления его в волость, в полицию или в специальное государственное учреждение, с целью внесения в государственные книги, – то отсюда вытекало бы только облегчение труда для духовенства, а не превращение церковного брака в гражданский. Брак церковный не перестал бы быть церковным с изменением способа регистрации, все равно как церковное бракосочетание не превращается в гражданское в Англии или в Испании, вследствие того, что регистрация ведется государственным должностным лицом, или как наоборот в Норвегии гражданское бракосочетание диссентеров не превращается в церковное, вследствие того, что регистратура сосредоточивается в руках приходского пастора государственной церкви.

В пользу церковного венчания, как не только наилучшей и достойнейшей формы вступления в брак, но и как вполне соответствующей русскому народному сознанию и русскому юридическому быту, может быть приведено одно ценное историческое указание. Наши русские сектанты, русские диссиденты, как староверческого, так и рационалистического направления, по отделении от церкви, сохранили в себе непреодолимое стремление к религиозной форме заключения браков. Раскольники-поповцы, при всем неудобстве добывать себе беглых попов, все таки не выдумали никакой другой формы вступления в брак, кроме церковного венчания с участием священника, который, разумеется, должен совершать обряд венчания по старым книгам и с старыми обрядами, напр. с хождением посолонь вокруг налоя. Что же касается беспоповцев, то они явили миру поразительный пример приверженности русского человека к церковному венчанию. Когда до-никоновское священство пресеклось, и не все раскольники решились довольствоваться беглыми попами, часть их признала, что священство уже не существует более на земле и не может существовать, так как погибла истинная церковь, а следовательно не может существовать и брака. На сколько приверженным нужно быть к церковному венчанию через священника, чтобы, в виду невозможности иметь священника, отказаться от самого брака и дойти до чудовищных выводов из этого отказа! История беспоповства представляет глубокий интерес и в тех ветвях этого раскольнического направления, которые признали необходимость брака. В этой истории мы прежде всего встречаемся с замечательною личностью русского самоучки – беспоповца, который в первой половине прошлого столетия упорным трудом и природным смыслом составил себе такую массу церковно-исторического знания, которая сделала бы честь любому русскому доктору богословия конца XIX в.: это был Иван Алексеев, автор сочинения: «О тайне брака». Подвиг его жизни и намерение его ученого исследования, – так говорит Т. И. Филиппов, – состояли в том, чтобы обществу беспоповцев, которые потому единственно и отвергали брак, что он, по их мнению, не может быть совершен без правильного священства, доказать, что, напротив того, и при отсутствии истинного священства, вполне возможно совершение брака, как таинства. Иван Алексеев основательным изучением древней истории дошел до того убеждения, что церковное венчание сравнительно поздно признано было таинством, что таинство древняя церковь поставляла не в обряде церковном, не в «венценосных великолепностях», как он выражался, «которые ни неба ни ада ничтоже способствуют», а в самом существе супружеского союза, и в развитии этого своего положения Алексеев обнаружил столько знания и обстоятельности, что, читая его аргументацию, как будто имеешь дело с ученым богословом католической церкви, которая также верует, что таинство состоит в существе супружеского союза. Близость русского самоучки к католическому богословию обнаружилась и еще в одном отношении. Подобно тому, как в римско-католической церкви, видящей в форме заключения брака только гарантию его публичности, дозволялось иногда, даже со стороны церковной власти, венчаться у протестантских пасторов, там, где требовал этого государственный закон страны, – так как, собственно говоря, и венчанием перед иноверным священнослужителем вполне гарантируется публичность брака, – точно также Иван Алексеев старался убедить беспоповцев, что они могут венчаться у священников никонианских, т. е. православных, в православных церквах. Если таинство брака состоит не в священнодействии каком либо церковном, как этому учила древняя церковь и как этому учит до сих пор римско-католическая церковь, то можно, следовательно, успокоиться на той мысли, что и брак беспоповцев может быть таинством, а венчание в православной церкви должно рассматриваться, как законная формальность, гарантирующая публичность брака. Иван Алексеев мог бы указать и на то, что и в православной церкви венчание рассматривается иногда не с точки зрения преподания таинства ее верующим членам, а с точки зрения формальности, устанавливающей законный брак, именно когда православному священнику приходится напр. венчать католика с лютеранкою (согласно 65 ст. т. X, ч. 1, св. зак. гр. см. выше). Иван Алексеев, поставляя центр тяжести всего вопроса в таинстве, и в этом смысле считая брак делом религиозным, на венчание смотрят не с религиозной его стороны. Последующие за Иваном Алексеевым руководители беспоповцев, признавшие необходимость брака, дали еще. более сильное выражение той мысли, что самая форма заключения брака может быть только религиозная, причем к религиозному акту старались приурочить и запись в особую брачную книгу. Так напр., в Покровской часовне, в Москве, откуда исходила главная агитация в пользу необходимости браков для беспоповцев, сочинен был особый молебен Господу Иисусу на обряд бракосочетания, заведена была особая книга для записей, а потом введено еще чтение брачного апостола и Евангелия и пение, при входе жениха и невесты, псалма: «блажени вси боящиися Господа».

Когда, в царствование императора Николая, были приняты суровые меры против раскольников, так что и многие поповцы, лишенные возможности иметь беглых попов, обратились в беспоповство, а в беспоповстве не стало возможности заключать браки в моленных, начали прибегать в разных местах к разным способам, но обыкновенно с участием религиозного элемента. Так напр., в Петербурге некий Карп Новосадов совершал бракосочетания раскольников в своей квартире, а когда он был арестован, этим делом занялась его дочь, Марья Новосадова. Марья Карповна, взявшая на себя это хлопотливое дело – раздавать благословение на брачную жизнь, приобрела не только практику, но и знаменитость. Из опасения разных неудобств со стороны полиции, Марья Карповна совершала бракосочетания большею частию вечером поздно, самое бракосочетание состояло в чтении молитв, канона, и в тихом пении молебна. В других местах благословение браков делалось таким образом: в назначенный день собирались родственники желавших вступить в супружеское сожительство; на поставленном пред ними налое клались крест и Евангелие; наставник прочитывал молитвы и благословлял, после чего новобрачные прикладывались к кресту и Евангелию. В некоторых местах возлагались на головы жениха и невесты иконы вместо венцов.

Если мы полюбопытствуем взглянуть на секты рационалистического направления, то мы найдем напр. следующее:

В каликовской секте (которая, как говорят, составляет смесь беспоповщины с молоканством и штундизмом), после того, как состоялся сговор, родители приглашают в назначенный для бракосочетания день своих родных и знакомых на вечер, на котором время проводится в пении божественных песен и подходящих псалмов. Во время пения, жених незаметно, уводит невесту в свой дом, и: когда гости обнаружат отсутствие молодых, кончают пение, поздравляют отца невесты с новобрачными и расходятся. На другой день новобрачные являются к родителям невесты просить прощения, те прощают и благословляют их.

У штундистов, по словам очевидца, старший брат общества, играющий роль священника, совершает и браки. Если кто желает жениться и получил на это согласие как своих, так и невестиных родителей, тогда он отправляется к старшему брату, и заявляет ему об этом. Тот экзаменует жениха из Свящ. Писания и затем назначает день свадьбы. В этот день собирается раденье в доме родителей невесты: туда и является жених. После молитвы и чтения Евангелия, старший брат благословляет жениха и невесту, и брак заключен.

Примеров могло бы быть приведено гораздо более, но и приведенных совершенно достаточно для того, чтобы видеть, какая форма заключения брака желательна народу. Да даже и класс образованных людей в России далеко ли ушел от народной массы в понимании брака? Что разумеется у нас под «гражданским браком» в обыденном словоупотреблении? Всякая незаконная и предосудительная связь. Вместо того, чтобы сказать, что такой-то живет с любовницей, у нас говорят, что N живет гражданским браком с такою-то женщиной. Бывает, что сами сожители, особенно если они принадлежать к «идейным» людям, называют себя мужем и женой. Но мысль о том, что брачное сожитие должно быть освящено если не церковью, то гражданским законом (а такова и есть мысль западно-европейского гражданского брака), что гражданский брак связан с известною законною формою и с серьезными последствиями в отношении прав и обязанностей, совершенно непривычна русскому сознанию. На самом деле существующие у нас так называемые «гражданские браки» суть незаконные связи, чуждые какой бы то ни было юридической формы и длящиеся только до тех пор, пока они почему-либо не распались. О чем свидетельствует все это? Без сомнения о том, что, по русским понятиям, по крайней мере насколько они развились в настоящее время, законного гражданского брака не может быть, что законный брак есть только церковный, который есть вместе с тем и народно-обычный, и что якобы «гражданский брак» есть в сущности этикет для прикрытия того, что не всегда удобно бы было называть собственным именем. И однако, с гражданским браком пришлось познакомиться и русскому законодательству, и русскому обществу. Мы говорим о браках раскольников. Как ни стараются у нас многие избежать термина: «гражданский брак» в применении к бракам раскольников, но брак, получающий законную силу вследствие исполнения известной формальности, предписываемой гражданским законом, независимо от каких-либо религиозных обрядов, может быть только гражданским браком, и никаким другим. Поэтому любой французский или немецкий ученый юрист, под рубрикой: «Le mariage civil», или «Civilehe», обозревающий или излагающий законодательства разных государств о гражданском бракt, не имеет никаких сомнений в том, что под эту рубрику подходит и русский закон 1874 г. о браках раскольников. Русское законодательство осталось верным своему духу, когда по возвращении от Румынии, по Германскому трактату 1878 г., участка Бессарабии, определило: что 1) все вообще лица, вступивши при действии в означенном участке Бессарабии румынских законов в браки, гражданским порядком совершенные, без подтверждения оных церковными бракосочетанием и пребывающая доселе в таковых, неосвященных церковью, гражданских браках, буде желают узаконить свое брачное состояние окончательно и на будущее время, обязываются вступить в брак по чину православной церкви и с соблюдением всех требуемых на сей предмет в империи условий, и 2) доколе браки не будут повенчаны, православною церковью, лица, заключившие оные, признаются состоящими в действительном законном браке лишь за время, предшествовавшее обнародованию настоящих правил (прилож. к 25 ст. т. X ч. I).

Между тем, за несколько времени ранее издания приведенных правил, русскому законодательству пришлось отступить от того общего начала, что законность брачному союзу сообщается лишь церковным, вообще религиозным бракосочетанием.

История дает нам полное право сравнивать наших раскольников с протестантами и кальвинистами Западной Европы, при всей разнице их руководящих принципов, с одной стороны консервативных, а с другой – реформаторских. Русских диссидентов можно сравнивать с диссидентами западноевропейскими не только в том отношении, что те и другие уклонялись от установленного церковного учения, но и с точки зрения тех отношений, в которые они должны были стать к господствующей церкви и к государственной власти. Однако, историческая судьба тех и других оказалась далеко несходною. Лютеранам, кальвинистам, и не только им, а и многим, уже в собственном смысле, сектантам удалось отвоевать право гражданства, получить государственное признание для своего духовенства и для своего религиозного общества. Уже давно прошли те времена, когда духовенству диссидентскому предписывался принудительный выезд из страны, когда гонимые адепты нового вероисповедания собирались в пустынях, в лесах, в пещерах, в пропастях земных, участвовали здесь в богослужении, здесь же испрашивали и благословение на свои браки. Давно прошло и то время, когда законом государственным предписывалось заключать браки по церковному обряду господствующего вероисповедания, все равно к какому бы вероисповеданию ни принадлежали вступающие в брак лица. Нельзя не сознаться, что наша, история есть одна из самых запоздалых в этом отношении. Самый ранний из указов, касающихся браков раскольников, есть указ Петра Великого от 24 марта 1719 г. Указом предписано «с раскольников, которые женятся тайно не у церкви, без венечных памятей, наложить особливый сбор, а именно рубли по три с человека мужеского и женского пола, на обе стороны поровну, а с богатых и больше». В такое время, когда государственные нужды заставляли великого государя даже и на бороду смотреть, как на источник государственного дохода, и облагать ее пошлиной, обложение раскольнических браков трехрублевой с человека пошлиной тем более понятно и пожалуй даже извинительно, что при православных браковенчаниях взимались особые т. н. венечные пошлины, от которых следовательно избавлялись те, которые не посредством православного венчания заключали свои браки. Можно даже сказать, что положение раскольника, уплатившего за себя и за невесту 6 руб. и затем признаваемого государством в его качестве законного мужа, независимо от того, где и как он обвенчался, была совсем недурным положением. Но первый закон о браках раскольников и остался самым снисходительным из всех законов этого рода.

В позднейших указах уже предписывалось принадлежащих к расколу лиц не венчать, а если без церковного венчания жить станут, допрашивать, кто их венчал, или без всякого венчания живут; если скажут, что кто-нибудь венчал их, то такого оговоренного предписывалось разыскать и представить в духовное правление; здесь происходил допрос, какого был кто чина, и ежели поп, кем посвящен, имеет ли грамоту, не под запрещением ли, а буде непосвященный, давно ли в расколе и проч. Учиня таким образом обстоятельное следствие, таких попов и прочих продерзателей велено отсылать для наказания и ради ссылки на галеры к светским управителям. Если раскольники не желали сказать, кто венчал их, или без всякого венчания сжились, то они подвергались наказанию и даже могли быть потребованы к розыску в страшный преображенский приказ. Так как, с изданием указов, рассчитывалось пресечь на будущее время все раскольнические требоисправления: крещение младенцев, венчание брачующихся и погребение умерших, то раскольникам указано обращаться, для означенных требоисправлений, к православным священникам по чину церковному и по новоисправленным книгам. Но это не значило, что раскольники могли лишь только в этот именно момент и в виду данной потребности обратиться к православному священнику. Нет, брачившиеся обязывались при этом присягой и сказками с жестоким подтверждением: впредь им расколу не содержать, но быть твердым (!) в православии и с раскольниками никакого согласия не иметь, и разговоров о раскольническом их мнении не употреблять и раскольничьих учителей при себе не держать и нигде с ними не общаться под жестоким штрафом. Следовательно, положение русских раскольников оказывалось гораздо стеснительнее тех западных диссидентов, которым приходилось обратиться на раз к духовенству другого вероисповедания, чтобы заключить законный брак, и которые при этом вовсе не обязывались быть верными тому вероисповеданию, к которому они не принадлежали. Браки раскольников, притом же, если они были заключены помимо православной церкви, не только не признавались властью, но и принудительно расторгались. Стоило только узнать приходскому священнику, что двое таких-то и таких-то лиц, не повенчанных им, живут вместе, как муж и жена, и довести об этом до сведения епархиального архиерея, или ближайшего светского начальства, то, кроме всех других неприятных последствий такого доноса, супружеское сожительство разрушалось. При императрице Екатерине II, положение раскольников вообще значительно улучшилось. Наступило улучшение и касательно браков: хотя браки их, совершенные вне православной церкви, и не признавались законными со стороны власти, но, по крайней мере, они не преследовались и не разрушались. В последующие царствования положение раскольников становилось то хуже, то лучше, и эта смена темных и светлых интервалов зависела то от администрации которая могла с большим и с меньшим усердием применять стеснительные для раскольников законы, то от самого законодательства, которое являлось в виде более суровых и менее суровых распоряжений, причем еще делалось иногда и так, что законом требовалось напр. обязывать всех раскольников венчаться в православных храмах с присоединением их к православно, – это для того, чтобы не дать гласной потачки расколу, – а секретно предписывалось епархиальным архиереям не настаивать на присоединены венчающихся раскольников к православной церкви. Едва ли не самым критическим моментом для раскольнических браков были пятидесятые годы нынешнего столетия. В 1850 г., по поводу девятой ревизии, было предписано у беспоповцев, вовсе отвергающих брак, показывать детей по ревизии незаконнорожденными, а матерей не записывать женами раскольников; но это же самое распоряжение применено было и ко всем вообще беспоповцам, вступившим в браки вне православной или единоверческой церкви. Снисходительнее относились к бракам поповцев, давая возможность женам и детям их считаться законными по ревизской записи и по полицейским свидетельствам (но отнюдь не по записям духовенства и не на основании самого факта повенчания беглым попом). Но с 1853 г. и поповцам предписано представлять, в доказательство законности брака и рождения, метрические свидетельства, т. е. нечто такое, чего они представить не могли.

Но наконец и для русских раскольников занялась заря лучшего будущего. В 1874 г., 19 апреля, явился закон о браке раскольников. Брак в гражданском отношении приобретает силу и последствия законного брака через запись его в метрическую книгу. Метрические книги о рождении, браке и смерти раскольников ведутся в городах и уездах местными полицейскими управлениями, а в столицах – участковыми и частными приставами. Всякая запись в метрических книгах подписывается членами полиции, пред которыми сделано заявление о рождении, браке или смерти, а также лицами, сделавшими заявление и бывшими при том свидетелями, если они грамотны. Раскольник, желающий, что бы брак его был записан в метрическую книгу, должен уведомить о том письменно или словесно полицейское управление, или волостное правление. По такому уведомлению, полицейское управление или волостное правление составляет особое каждый раз объявление и выставляет это объявление втечение 7 дней, на видном месте при дверях. Все знающие о каких либо препятствиях к записи в метрическую книгу обязаны заявить о них. Для записи брака оба брачующиеся лично должны явиться в управление, каждый с двумя поручителями в том, что брак не воспрещенный. Существование брака раскольников считается доказанным со дня записи в метрической книге. Впрочем, если бы по обжалованию в установленном порядке определения полицейского управления, о препятствиях к записи, определение это было признано неправильным, брак по просьбе о том одного или обоих супругов, считается имеющим законную силу не со дня записи в метрическую книгу, а со времени первоначального о браке заявления. Перед записью от обоих отбирается подписка в том, что они принадлежат к расколу от рождения и не состоят в браке, совершенном по правилам православной церкви. Предшествовавшее записи брака исполнение соблюдаемых между раскольниками брачных обрядов ведению полицейских чинов не подлежит. Дела о правах, истекающих из браков, заключенных между раскольниками, а также дела о расторжении этих браков и о признании их недействительными, подлежать суду гражданскому.

В России не оказывается сколько-нибудь подготовленной почвы к введению обязательного гражданского брака в западно-европейском смысле, т. е. в том смысле, чтобы всякому русскому подданному было обязательно заключить брак в гражданской форме перед органом государственной власти, с обязательным или необязательным, предшествующим или последующим церковным благословением. Тем менее возможно бы было рассуждать о введении в России факультативного гражданского брака. Обязательный гражданский брак, по крайней мере, имеет в своей основе бесспорную юридическую идею равенства всех пред государственным законном; факультативный же гражданский брак свидетельствует лишь об индифферентизме государства и поддерживает пренебрежение к религии и к церкви. С другой стороны, нельзя ограничиться и одним лишь исключительно церковным венчанием. Те исторические явления, которыми вызвано было учреждение в Западной Европе так называемого «Nothcivilehe», вынужденного необходимостью гражданского брака, произошли и в нашей истории. Если бы все население широкого русского государства исповедовало православную веру, или если бы в России, кроме православной церкви, существовали только организованные христианские исповедания, как католичество, лютеранство, кальвинизм и разные нехристианские организованные же, вероисповедные общества, как еврейское, магометанское, буддийское, идолопоклонническое, то не было бы ничего проще, как предоставить каждому вступать в брак по обрядам своей религии. Но в России существуют и разные старообрядческие и рационалистические христианские секты. Стало быть, гражданский брак должен был явиться, судя по всему вышесказанному, как Nothcivilehe, как выход из крайней необходимости, которую одинаково должны чувствовать и государственная власть, пекущаяся об интересам своих подданных, и отдельное лицо, находящееся в таком положении, где оно обращается к государству с призывом на помощь. Но ведь и требуется, чтобы гражданский брак был только браком по нужде, имел место только для таких диссидентов, которые принадлежат к непризнанным в государстве сектам и которые не могут быть признаны: итак, правильно ли относить без разбора, к числу непризнанных сект и такие религиозные общества, которые действительно не имеют прочной организации, и у которых действительно нет таких духовно-должностных лиц, на которых бы государство могло рассчитывать, как на гарантию правильного заключения браков, и в туже категорию непризнанных сект поместить такие религиозные общества, которые имеют организацию и духовенство, обладают определенною историческою физиономией, выработали себе определенный склад религиозных идей, как это следует сказать о старообрядческом расколе в обоих его направлениях – поповском и беспоповском, насколько последнее не исповедует принципов, нетерпимых в государстве? Закон обязательно требует от всех тех, кого он называет раскольниками, записи в метрические книги, или гражданской формы брака. Правда, и теперь еще в своде законов читается статья (33), основанная на указах прошлого столетия, из которой, по-видимому, вытекает возможность для раскольников, по их желанию, венчаться в православной церкви. Но так как таких раскольников перед венчанием предписано обязывать присягой «быть в правоверии твердыми и с раскольниками согласия не иметь», то тут, очевидно, дело идет не о раскольниках, желающих оставаться в расколе, а о раскольниках, присоединяемых к православию. Это не то, что венчание православным священником лютеран или католиков. Следовательно, для раскольников, не желающих оставлять раскола и желающих законного брака, гражданская формальность обязательна.

Но если мы будем считать обязательный гражданский брак чуждым русскому духу и не подходящим к русскому юридическому быту учреждением, будем видеть в нем лишь повод к соблазну и отягощению народному, то на каком же основании мы будем считать обязательный гражданский брак соответствующим духу и подходящим к юридическому быту русских раскольников, которые называют себя и другими называются подлинными представителями древнерусского человека? Ведь раскольники считаются не сотнями и тысячами, а миллионами: не значило ли бы это иметь двойные весы и двойную меру для взвешивания и измерения, один аршин для себя, другой аршин для других? Впрочем, следует отметить одну важную и любопытную черту закона 19 апреля 1874 г. Для раскольников открыть путь к вступлению в законный брак. Но каков этот путь? Это собственно лишь одна сторона в том учреждении, которое на западе известно под именем гражданской формы заключения брака, это есть запись брака в метрическую книгу, т. е. то, что на западе называется регистрацией брака, которая производится чиновником гражданского состояния, перед которым обыкновенно и брак заключается. Но гражданская регистрация, как показывают примеры некоторых государств, возможна и при церковном браке, который совершается духовным лицом того или другого вероисповедания. Во всяком случае одна регистрация, сама по себе, никогда и нигде не составляла формы гражданского брака. Напротив, всегда и везде имела место известная церемониальность: объявление взаимного согласия, на вопрос или без предварительного вопроса, провозглашение супругами во имя закона, а во Франции и в некоторых других государствах еще чтение статей закона, относящихся к супружеским правам и обязанностям. Эта сторона гражданской формы брака абсолютно отсутствует в русском законе для раскольников. Невозможно, конечно, предполагать, чтобы, но мнению законодателя и на его взгляд, в таком важном событии, как заключение брака, человек мог удовлетвориться лишь канцелярскою формальностию записи брака в полицейском участке или волостном правлении. Душа человеческая так устроена, что человек не может вступить в брак, только лишь тем и обнаружив свои бракозаключительные намерения, что расписался бы в полицейской книге. Разумеется, это говорится о большинстве, или, правильнее, о массе, а не о тех интеллигентах, которые готовы были бы всякую церемониальность считать излишнею. Законодатель этого не мог думать и действительно не думал. В законе сказано, что предшествовавшее записи брака исполнение соблюдаемых между раскольниками брачных обрядов ведению полицейских чинов не подлежит. Следовательно, закон предоставляет раскольникам совершать те или другие брачные обряды, только он не придает им никакого оффициальнаго, юридического характера, считает их совершенно безразличными для законности брака и как бы испытывает, действительно ли раскольники владеют тою способностью, которую в них находят и восхваляют, способностью выражать дух древнерусского человека и следовательно вырабатывать и удерживать обряды и обычаи в самом подлинном русском духе. Обычаи, выработанные в этом духе, могли бы быть обязательны и без закона. Правда, обычай имеет великую силу, и когда закон не согласуется с обычаем, идет против обычая, нередко обычай одерживает верх над законом: закон требует чего-либо, но противоречащим ему обычаем требование закона парализуется. Когда же хороший обычай только игнорируется законом, когда закон и обычай не стоять между собою в противоречии, тогда приходится убеждаться, что закон сильнее обычая. Хороши религиозные брачные обряды у раскольников; хорошо и похвально их стремление к религиозной форме заключения браков. Но не хорошо и непохвально напр. то, что раскольническое венчание, как не имеющее законной санкции, считается чем-то шуточным. Нехорошо то, что недостаток уважения к этому религиозному обряду, не имеющему законной санкции, доходить до того, что мужчины в расколе говорят, что венчание делается и принимается ими только «ради баб», для их успокоения. Нехорошо то, что эксперименты такого шуточного венчания повторяются несколько раз, что недобросовестные люди вступают в брак раз по семи, меняя одну жену на другую. Очень дурно, наконец, то, что обнаружилось для комиссии по преобразованию волостных судов, на основании собранных ею данных, а именно, что в крестьянстве жены убегают от мужей и мужья отказываются содержать жен на том основании, что они венчаны по раскольническому обряду на рогожском кладбище, стало быть брак их не есть нечто серьезное. Да не лучше пожалуй и то, что когда, после нескольких лет супружеской жизни, один из супругов-раскольников, может быть для того только, чтобы отделаться от другого, обращается в православие, духовное начальство расторгает этот брак, т. е. не расторгает собственно, а объявляет этого супруга свободным от брака, так как предшествовавшее супружеское сожитие не считается браком, а чем-то не только шуточным, а и преступным. Закон для русского человека – великое слово, – все равно, православный или раскольник этот русский человек. Так не лучше ли было бы воспользоваться этим обаянием закона, чтобы укрепить его санкцией добрые народные обычаи?

Дернбург в своей брошюре: «Фантазия в праве» (Die Phantasie im Rechte ) высказывает несколько ценных мыслей о заключении брака. Трудно согласиться с ним, когда он оказывает предпочтение факультативному гражданскому браку пред обязательным но это не мешает оставаться верными его рассуждениям об обязательном гражданском браке. Заключение брака есть священный момент, – говорить Дернбург; – святость этого момента отвечает не только душевной потребности жениха и, невесты, но и интересу человеческого общества и государства. В этот момент сердце и фантазия обрученных, для которых решается вопрос о счастье целой жизни, возбуждаются надеждой на луч света, который падал бы на их жизненный путь и освящал его среди мрака и напастей. На обществе лежит, можно сказать, обязанность дать понять в этот момент молодой чете, что она не одна проводит жизнь, а как член великого целого, в которое она вчленяется. Это важно для всех, высокого и низкого происхождения людей, в особенности же для бедных, труждающихся и обремененных. Глубочайшее влияние на сердце может оказать церковь, связывающая земное с сверхземным. Вот почему втечение веков церковное заключение браков считалось необходимым и в интересе государства и ставилось условием государственной действительности брака. Но с течением времени соображения государственной пользы привели государство к установлению иных условий для заключения брака, чем какие установлены церковью, и самостоятельность государства, нежелавшего оставаться в ленном отнощении к церкви, потребовала, чтобы и заключение браков не оставалось в безусловной зависимости от церкви. Но разве нужно было для этого заменять принудительно-церковное заключение брака принудительно-гражданским? Наше принципиальное законодательство, – продолжает Дернбург, – обращает мало внимания на то, что для простого люда, живущего в деревнях, пробираться по дурным дорогам к чиновнику гражданского состояния не очень-то удобно. А разве заключение брака пред чиновником надежнее, чем пред парохом? Как раз напротив. Кто парох, всякому известно, а кто компетентный чиновник, далеко не для всякого ясно. Во французской практике нередки случаи объявления ничтожными браков, заключенных пред чиновником, не получившим еще утверждения со стороны высшего начальства, или функционировавшим в чужом округе. Да наконец, уже если принудительный гражданский брак есть нечто неизбежное, так он по крайней мере должен быть торжественным, как французский, а не бюрократическим как немецкий. Если французский мэр, украшенный трехцветным шарфом, при бракосочетании гражданина с гражданкою, говорить им об отечестве и о братстве, то это может подействовать на сердце обрученных. Но печален принудительный гражданский брак в том виде, какой он получил в германской империи. Совершаемый в холодном присутственном помещении, как акт делопроизводства, акт заключения брака по истине столь же безотраден, как ввод во владение поземельным участком. Тут нет ничего, что напоминало бы о значении брачного союза для жизни. По намерению германского законодательства, это делается конечно не из неуважения к браку. Светский акт скорее с тою целью получил сколько возможно скудную прозаическую форму, чтобы брачующиеся не находили в нем удовлетворения и позднее обращались к церковному благословенно. Но раз брак заключен пред государственным должностным лицом, – для протестантов этот брак есть уже истинный и полный. Масса населения не имеет ни времени, ни охоты обращаться еще потом к духовному лицу для совершения действия, юридически не необходимого. И вот, чиновничье бюрократическое заключение браков по крайней мере в городах для очень значительной части населения, в особенности протестантского, сделалось единственным. Ни одного семечка не бросается, которое бы могло принести плод в супружестве: ни супругам, ни гражданскому обществу это не может послужить к благополучию.

Все эти рассуждения Дернбурга очень хороши, за исключением того вывода, к оправданию которого они клонятся, именно, что факультативный гражданский брак лучше обязательного. Нет никакого ручательства в том, что, при возможности выбора между церковным и гражданским браком, «значительная часть населения», особенно в городах, не будет обращаться к гражданскому чиновнику, вместо священнослужителя, и тем самим уже прямо свидетельствовать о явном пренебрежении к религии и церкви, а гражданский акт, хотя бы и факультативный, останется столь же «бюрократическим», как и обязательный, комната присутственного места останется столь же «холодною» и непригодною для разбрасывания благодатных семян на ниву супружеской жизни. Прямой вывод, который вытекает из вышеприведенных рассуждений, мог бы состоять в том одном, что гражданств брак может быть допущен государством, как средство крайней необходимости только тогда, когда религиозный невозможен. Но главное не это, и не в видах аргументации против обязательного или факультативного гражданского брака приведены были сейчас рассуждения Дернбурга. Станем на точку зрения почтенного германского романиста, возмущающегося немецким бюрократическим заключением брака, и спросим себя: каким же скудным и убогим должен представляться с этой точки зрения брак наших раскольников, вступающий в законную силу даже без выражения взаимного согласия на брак и без провозглашения брачующихся супругами во имя закона, вследствие одной лишь записи в метрические книги? Если германский законодатель, по словам Дернбурга, намеренно придал акту гражданского бракосочетания сухо-прозаическую форму, чтобы создать тем более сильный мотив для неудовлетворенных этою формою супругов искать религиозного освящения, – то еще в большей степени нужно бы было предполагать подобное намерение в русском законодателе, который, устанавливая известную формальность для легализирования брака, желает, чтобы эта формальность не походила на заключение брака. Не так давно в нашей судебной практике и в литературе возник даже вопрос о том, введен ли законом 1874 г. гражданский брак, или наше законодательство до сих пор не знало и не знает этого западноевропейского учреждения. Обер-прокурор правительствующего сената А. Ф. Кони в своем заключении по делу Парфенова, судившегося за двоеженство, сделал историческую справку относительно закона 1874 г. и пришел к тому выводу, что названный закон не имел в виду вводить гражданский брак. Определениями и указами подлежащих властей и учреждений, состоявшимися в 1808, 1826–1834, 1840 и 1852 годах, – говорит г. Кони,-браки раскольников между собою были изъяты из разбирательств духовных и гражданских начальств, причем такие браки, венчанные вне церкви, в домах и часовнях, не признавались за законные, а за сопряжения любодейные, почему к детям от них не прилагались гражданские законы о наследстве, и самые дети считались законными лишь после своего присоединения к православию или единоверию при жизни родителей вместе с одним из них, или после смерти одного из них. Такое непризнание супружеских союзов между раскольниками, выводя их семейный быть из под действия общих законов, открывало, как то было признано временным комитетом, Высочайше учрежденным в 1864 г., под председательством графа Панина, обширное поле своеволию и ничем не сдержанному разгулу страстей, губительно действующему на нравы. Поэтому возникло предположение привести раскольников к более нормальным и более согласным с началами государственного благоустройства условиям семейной жизни путем заведения особых книг, в которые записывались бы случаи рождения и смерти раскольников и супружества между ними, с тем, чтобы супружеские союзы, записанные определенным порядком в эти книги, считались не подлежащими оспариванию. Последствием всестороннего обсуждения этих предположений в государственном совете явился закон 19 апреля 1874 г., в силу которого браки раскольников, записанные в метрические книги, приобретают в гражданском отношении силу и последствия законного брака. Гражданский ли это брак? Г. Кони отвечает на этот вопрос отрицательно. Прежде всего брак раскольников совершается вовсе не записью в метрические книги. Он ею лишь узаконяется; записью предполагается существующий уже брак. При обсуждении проекта закона 19 апреля 1874 г., было высказано, что установление брака исключительно гражданского не соответствовало бы духу нашего законодательства, которое всегда признавало брачный союз союзом по преимуществу духовным, распространяя силу этого основного правила на всех вообще подданных империи. Поэтому, если обрядам раскольников и не может быть присвоено одинаковое значение с обрядами не только православной церкви, но и других, признанных в государстве вероисповеданий, а потому необходимо требовать для узаконения раскольничьих браков соблюдения особой формальности, имеющей вид гражданского акта, то, по весьма важным нравственным уважениям, нельзя считать желательным, чтобы раскольники ограничивались, при вступлении в брак, исполнением лишь означенной формальности без какого либо духовного обряда и низводили таким образом брачный союз свой до значения простого контракта, требующего лишь явки в полицейское управление. Вследствие этих соображений, государственный совет полагал, устраняя вполне вмешательство власти в богослужение и обряды раскольников, выразить в новом законе ту общую мысль, что граждански акт усваивает юридическую силу лишь такому союзу мужа с женой, которому они положили нравственную основу молитвою и испрошением у Бога благословения по правилам своего верования. Вот какое значение и смысл имеет выражение закона: браки раскольников приобретают силу и последствия законного брака через записание в установленные для сего метрические книги. Итак, по мысли А. Ф. Кони, принятой и правительствующим сенатом, запись брака раскольников не есть акт бракозаключительный или бракосовершительный, а есть не более того, чем она должна быть, т. е. регистрация, внесете в книги совершившегося уже ранее события бракосочетания, и совершившегося именно в религиозной форме, – регистрация, имеющая целью создать доказательство существования брака.

С этою мыслию согласиться нельзя, как ни симпатична она и как ни блестяще развита в прекрасной речи А. Ф. Кони. Несколько справедливых возражений против нее было высказано г. Розенблюмом (Журн. Юрид. Общ. 1895, март). Запись брака в метрических книгах для других христиан и для нехристиан действительно имеет значение только доказательства совершившегося бракосочетания, и пиритом доказательства не единственного, так как существование брака может быть доказываемо и помимо метрических книг. Государственный совет, если и имел в виду выразить в редакции закона ту общую мысль, что гражданский акт усваивает юридическую силу лишь такому союзу мужа с женою, которому они положили нравственную основу молитвою и испрошением у Бога благословения, то с другой стороны нашел «неудобным во многих отношениях прямо предписывать раскольникам совершение принятых у них брачных обрядов», и в редакции закона эта мысль не получила выражения.

В законе говорится, что «предшествовавшее записи брака исполнение соблюдаемых между раскольниками брачных обрядов ведению полицейских чинов не подлежит». Здесь выражено только предположение, – справедливо говорить г. Розенблюм, – что записи браков в метрическую книгу предшествует соблюдение религиозного обряда, но соблюдение его необязательно; власти не только не вмешиваются в самые обряды, но и не в праве требовать удостоверения об исполнении каких бы то ни было обрядов; в законе нет постановления, чтобы записи в книги подлежали лишь такие браки, которым предшествовало совершение известных религиозных обрядов. Полиция обязана исполнить требование о записи брака даже и в тех случаях, когда ей было бы достоверно известно, что никаких религиозных брачных обрядов совершено не было, и такой брак должен считаться вполне законным.

В самом деле, если бы раскольничий брак быль браком религиозным, а не гражданским то закон не мог бы довольствоваться предположением предварительного совершения обряда религиозного, а должен бы был требовать действительного совершения этого обряда перед записью в метрическую книгу и вменить полицейским и волостным учреждениям в обязанность не прежде делать запись, как удостоверившись в религиозном благословении брака. В тех государствах, где введена гражданская регистрация церковного или вообще религиознаго брака, никто не сомневается в том, что регистрации может подлежать только действительно совершившееся и удостоверенное событие религиозного бракосочетания, – удостоверенное свидетельством или сообщением в регистратуру от духовного лица, совершившего бракосочетание или даже самоличным присутствием государственного должностного лица при совершении бракосочетания. У нас же предшествующее записи совершение религиозных брачных обрядов ведению полиции не подлежит, т. е., точнее говоря, и вообще – ничьему ведению не подлежит, и никто в совершении их не удостоверяется; освящение брака религиозным благословением только предполагается. Но это предположение с точки зрения гражданского права не имеет никакого юридического значения и столь же мало сообщает раскольническому браку религиозный характер, как предположение германского законодателя, – что бюрократическая сухость гражданского акта невольно заставит желать религиозного освящения, – не превращает гражданского брака в церковный. Затруднение, представлявшееся государственному совету, не желавшему установить несвойственный нашему законодательству гражданский брак, осталось вовсе неустраненным, замечаете г. Розенблюм: соблюдено, так сказать, приличие в редакции закона, который прямо не устанавливает гражданского брака, но он вместе с тем и не требует, по крайней мере прямо, совершения религиозного обряда, предоставляя усмотрению и совести вступающих в брак соблюдение обряда, следовательно допускает гражданский брак. Замечание это страдает неточностью. Закон прямо устанавливает гражданский брак; он ни прямо, ни косвенно не требует религиозного освящения брака; он не только допускает гражданский брак, а вводить его, как обязательный для всех раскольников. Выше было замечено, что установленная законом 1874 г. формальность для приобретения браками раскольников силы и последствий законного брака соответствует западно-европейской регистрации, которая, сама по себе, нигде и никогда не была бракозаключительным актом, а всегда предполагала и предполагает таковой, как раньше совершившийся, в гражданской ли форме, или в религиозной, так что сила и последствия законного брака связываются не с регистрацией, которая служит лишь удостоверением совершившегося события бракосочетания, а с самым бракосочетанием, гражданским или религиозным. Поэтому оглашения или публикация, имеющие целью констатировать отсутствие препятствий к браку, делаются перед бракосочетанием, а не перед регистрацией, и так как брак заключается не регистрацией, а бракосочетательным актом гражданским или религиозным, то для регистрации, как скоро она не непосредственно следует за бракосочетанием и не тем лицом делается, которое совершает или при котором совершается бракосочетательный акт, личное присутствие супругов несущественно. Напротив, наш законодатель, вводя процедуру, с внешней стороны сходную с западно-европейскою регистрацией, на самом деле, может быть даже против своего желания, придает ей значение бракосочетательного или бракозаключительного акта. Объявление, имеющее целью побудить всех, знающих о каких либо препятствиях к законному браку между данными лицами, доставить сведения о том полицейскому или волостному начальству, предшествует не религиозному благословению брака, а записи его в метрическую книгу. Обряд, сам по себе, не имеет никакого юридического значения уже по той одной причине, что может быть совершен над лицами, между которыми законный брак невозможен. В глазах закона имеет значение единственно только запись, которой должно предшествовать все то, что обыкновенно предшествует бракосочетанию, для которой супруги должны лично явиться в полицейское учреждение, благодаря которой брак раскольников получает силу и последствия законного брака, и которой тем самым придается значение акта, основывающего законный брак, т. е. значение бракозаключительного или бракосочетательного акта. От этого начала закон отступает только в том случае, когда кем либо будут сделаны неправильные заявления о существовании несуществующих на самом деле препятствий к записи брака в метрическую книгу, и вследствие таких неправильных заявлений состоится неправильное определение полицейского учреждения, которое будет обжаловано надлежащим порядком и признано неправильным: в такому случае брак считается имеющим законную силу не со дня действительного внесения оного в метрическую книгу (замедлившегося по причине указанных обстоятельств, а не по вине супругов), а со времени первоначального о нем заявления. Это значить, что законная сила брака, основываемого записью в метрической книге, в данном случае имеет обратное действие к моменту первоначального о нем заявления, но ни в каком случае не к моменту совершения религиозного обряда.

Всего прискорбнее то, что сами же раскольники, стоя на, почве закона, отрицают всякое значение за бракосочетанием по раскольничьим обрядам, как скоро оно не записано в полицейских метрических актах. Не так давно в московской судебной палате рассматривалось дело Колпашниковой, отыскивавшей вдовью часть. При производстве дела было удостоверено и ответчиками (наследниками умершего) не отрицалось событие совершения брака истицы с умершим по обрядам рогожского согласия. Ответчики, хотя и сами раскольники, в своих возражениях против иска доказывали, что факт брачного сожития их отца с истицей (мачехой ответчиков), как не записанный в полицейских метрических книгах, должен быть рассматриваем как простое внебрачное сожитие и считаться даже ниже брака у нехристиан. Ответчики рассуждали «законно», и судебная палата поступила «законно», отменив решение окружного суда, который признал исковое требование Колпашниковой подлежащим удовлетворенно. Но от этой законности холодно становится... Нет, для того, чтобы брак раскольников быль браком религиозным, а не гражданским, нужно, чтобы религиозный обряд был поддержан законом, нужно, чтобы в полицейские метрические книги вносилось только действительно совершившееся (а не предполагаемое) и удостоверенное событие религиозного бракосочетания, чтобы процедура, имеющая целью констатировать отсутствие препятствий к законному браку, предшествовала религиозному брачному обряду, нужно наконец, чтобы сила и последствия законного брака связывались не с записью в метрические книги, а с самим моментом совершения религиозного бракосочетания, или, по крайней мере, действовали бы обратно к этому моменту. Пока ничего этого нет, мы можем называть брак раскольников только гражданским, а не религиозным, как бы ни были непривычны русскому правосознанию идея и самое название гражданского брака.

К сказанному не излишне присовокупить еще некоторые другие соображения. Из того, что дела о расторжении браков раскольников и о признании этих браков недействительными подлежать суду гражданскому (зак. 19 апр. 1874 г. ст. 31; уст. гражд. судопр. издан. 1892 г. ст. 1356¹), конечно, еще не следует, что брак раскольников, по этой самой причине, т. е. по причине гражданской подсудности его, должен рассматриваться, как брак гражданский. Подсудность брачных дел гражданскому суду возможна и при церковном, вообще при религиозном браке, как это можно было видеть из вышеприведенных примеров разных иностранных законодательств и как еще лучше доказывается это примером греческого королевства, где прошение о разводе подается архиерею, который, втечение трех месяцев, увещевает супругов к примирению, а по истечении трех месяцев, в случае безуспешности увещаний, препровождает прошение о разводе к прокурору гражданского суда, после чего начинается бракоразводный процесс; состоявшееся затем решение гражданского суда сообщается архиерею для сведения. Нормы материального права, на основании которых действует суд при решении брачных дел, могут быть церковные, за которыми в тоже время и государство с своей стороны признает обязательную юридическую силу в гражданском отношении, хотя, в отношении к брачным делам раскольников, уже один факт их гражданской подсудности, при проводимой вообще нашим законодательством системе отведения этих дел в область духовных судов разных вероисповеданий, в известной степени служить аргументом в пользу взгляда на брак раскольников, как на брак гражданский. Но и самые материальные нормы, которыми руководствуется русский гражданский суд, решая дела о недействительности и о расторжении браков раскольников, – в самом ли деле суть нормы церковные, а не гражданские? Возьмем прежде всего препятствия к браку, т. е. те обстоятельства, при наличности которых брак не допускается, или фактически заключенный признается недействительным. Для православных препятствия суть вместе и церковные, и гражданские, так как запретительные статьи устава духовных консисторий поддерживаются законом гражданским, и наоборот запретительные статьи свода законов повторяются в уставе духовных консисторий. Для раскольников, напротив, всё возможные препятствия к браку суть препятствия гражданского, а не церковного права, потому что к православной церкви раскольники не принадлежат и сами они не только церкви не составляют но и особой религии, в смысле признанного государством вероисповедания, не имеют. Поэтому такие обстоятельства, как незрелый (ранее 18 и 16 лет) или слишком престарелый возраст (свыше 80 лет), безумие или сумасшествие, принуждение, связанность законно-существующим браком, последовательное нахождение в трех браках, исключающее возможность четвертого, несогласие родителей и отсутствие разрешения начальства, – суть препятствия гражданского права, все равно как напр. для лиц римско-католического вероисповедания норма возраста брачного совершеннолетия в 18 и 16 лет есть норма гражданская, так как каноническая норма католической церкви есть 14 и 12 лет. С этой же точки зрения нужно смотреть и на родство с свойством. В отношении к родству и свойству, как препятствию для брака, русский свод законов гражданских стоить вообще на чисто-церковной почве, даже и не пытаясь исчислить не допускающие брака степени родства и свойства, а довольствуясь ссылкой, на церковные правила разных вероисповеданий: «во всех вообще христианских исповеданиях запрещается совершать браки в степенях родства, возбраненных правилами той церкви, к которой принадлежать сочетающиеся лица» (ст. 64, т. X, ч. 1). В отношении к раскольникам такими правилами могли бы быть правила и законы, содержащиеся в кормчей книге, против которой они ничего не могут иметь, так как кормчая книга даже и печатным изданием явилась раньше, чем раскол отделился от церкви. Но, в виду, вероятно, трудности для гражданского суда разбираться в воспрещенных и невоспрещенных комбинациях родства и свойства при непосредственном руководстве кормчего книгою, установлено, что в случае возникновения, при производстве в гражданском суде дела о недействительности раскольничьего брака, сомнения относительно степеней родства или свойства, может быть потребовано заключение местного духовного начальства (зак. 19 апр. 1874 г., ст. 36; уст. гражд. судопр. изд. 1892 г. ст. 1356⁶). Под местным духовным начальством, конечно, может быть понимаемо только православное духовное начальство, потому что никакое раскольническое духовное начальство государством не признается. Православное духовное начальство дает свое заключение, как эксперт, наилучшим образом осведомленный относительно закрытых для брака комбинаций родства или свойства, и дает, вероятно, не на основании кормчей книги, а на основании позднейших указов Св. Синода, которыми значительно были сокращены запрещения кормчей книги, но которые считать церковно-обязателъными для раскольников нет достаточного основания. Раскол, хотя он и не имеет государственного признания, все таки и государством не может рассматриваться иначе, как нечто юридически отделенное от православной церкви. Поэтому, всякие определения и заключения православного духовного начальства, которыми могут руководствоваться гражданств суды в делах о браках раскольников, с точки зрения раскольников самых имеют значение гражданских, а не церковных норм. Ни в каких заключениях духовного начальства не было бы надобности, если бы сам закон определил в руководство судам, какие комбинации родства и свойства должны считаться воспрещенными для браков раскольников, и это было бы вполне последовательно с точки зрения, на которой стоить закон 1874 г. Но с наибольшею ясностью выступает исключительно гражданский характер постановлений русского законодательства о браках раскольников в непризнании духовного сана и монашества за препятствия к браку. В отношении к лицам православного исповедания, русский гражданский закон поддерживает церковные правила о недопустимости брака для тех, кто состоит в духовном сане или в монашестве. Для раскольников таких препятствий не существует. В бегло-поповское, правда, православный священник, перебежавший к раскольникам и превратившийся в раскольничьего попа, не может вступить в брак; но это потому, что духовный сан получен им в православной церкви, к которой он не перестает юридически принадлежать, несмотря на свое бегство к раскольникам (исключая тот случай, когда состоялось бы лишение сана по суду с причислением изверженного к мирянам тогда он мог бы вступить в брак, как мирянин). Напротив для тех раскольничьих попов и даже для архиереев которые имеют так называемое австрийское рукоположение, нет никакого юридического препятствия вступить в брак и записать свое бракосочетание в установленные гражданским законодательством метрические книги.

Точно также и основания к расторжению браков раскольников (нарушение супружеской верности, неспособность к брачному сожитию, безвестное отсутствие, присуждение к лишению прав состояния или к ссылке на житье) должны быть рассматриваемы исключительно как гражданские нормы. Отсюда между прочим должен был бы вытекать не лишенный юридического интереса вывод о нераспространении на раскольников статьи 256-й уст. духовн. конс., в силу которой, при расторжении брака по причине нарушения супружеской верности, виновный в прелюбодеянии и в последовавшем за ним разводе осуждается на всегдашнее безбрачие. Известно, что и по отношению к православным бракам статья эта дает место сомнениям и недоразумениям, в виду того, что она не поддерживается сводом законов гражданских. Правило об осуждении виновного в прелюбодеянии и разведенного по этой причине супруга на всегдашнее безбрачие было выражено в уставе духовных консисторий 27 марта 1841 г. и было затем поддержано сводом законов гражданских издания 1842 года. Статья 52, п. 4 тома Х-го, по изд. 1842 года, гласила: «законными браками» не признаются брачные сопряжения лиц, которым, за нарушение супружеской верности, по расторжении брака, воспрещается вступать в новый» (в издании свода законов 1832 г. этой статьи не было – явный знак, что в издание 1842 г. она внесена была под влиянием устава духовных консисторий, годом раньше изданного). Между тем, в издании 1857 г. эта статья не была воспроизведена, а вместо нее находим общую статью: «законными и действительными не признаются брачные сопряжения лиц, которым, по расторжении брака, возбранено вступать в новый» (37 ст. п. 4), и затем из ниже следующих статей получаем вывод, что под «лицами, которым, по расторжении брака, воспрещено вступать в новый», нужно понимать две категории лиц: виновных в двоебрачии и виновных в безвестном отсутствии. Следовательно о лицах, брак которых расторгнуть по нарушению супружеской верности прелюбодеянием, свод законов изд. 1857 г. умалчивает. Допустим, что в отношении к православным бракам указанное несовпадение гражданских законов с церковными не имеет практического значения, так как дела о признании действительными или недействительными православных браков и вообще всех браков, повенчанных православными священниками, подлежат православному духовному суду, который, следовательно, руководясь уставом духовных консисторий, всегда имеет возможность признать недействительным брачное сопряжете такого лица, предшествовавший брак которого быль расторгнуть по нарушению им супружеской верности, – не задаваясь вопросом о том, поддерживается ли данная статья устава духовных консисторий сводом законов гражданских, или не поддерживается. Но напротив, чрезвычайно важное практическое значение должно иметь указанное несовпадение между законами гражданскими и церковными по отношению к раскольникам. Дела о недействительности и о расторжении их браков подлежат суду гражданскому, который, при решении таких дел, должен руководиться гражданскими законами, и не только не должен, а и не может руководиться уставом духовных консисторий, действие которого на раскольников не распространяется.

Впрочем, мы не имеем в своем распоряжении никаких статистических данных на основании которых можно бы было придти не только к определенному, а хотя бы к приблизительно верному заключению о количестве брачных дел раскольников, восходящих на разрешение гражданского суда, и в особенности дел бракоразводных. В литературе было замечено, и по-видимому на основании фактов действительной жизни, что раскольники весьма часто воздерживаются от записи своих браков, заключенных даже с религиозным обрядом, в установленные государством метрические книги, с тем, чтобы не стеснять себя хождением по судам и законными основаниями к разводу, на случай, если жена надоест. Ведь гораздо легче разойтись с сожительницей, когда вздумается, и вступить в новую связь, хотя бы и с новым совершением религиозного обряда, чем обращаться в суд с иском о разводе и мотивировать бракоразводное прошение законными основаниями. Если это так, то, разумеется, не трудно видеть, какую опасность создает для себя государство, лишая раскольническое религиозное благословение брака всякой юридической силы и давая повод самим раскольникам легкомысленно относиться к своему религиозному обряду, так сказать, поощряя это легкомысленное отношение. В результате получается только расшатывание нравственных основ семейной, а вместе и общественной жизни раскольников; получается, вместо крепкой, с твердыми нравственными устоями, среды, – нравственно шаткая среда, не обещающая ничего хорошего государству. Этот прискорбный и прямо нежелательный результат всего лучше мог бы быть предупрежден приданием юридической бракозаключительной силы религиозному брачному обряду с обязательно предшествующими ему оглашениями (хотя бы они производились так же, как и теперь, т. е. в полицейских учреждениях), и с последующею затем регистрацией или записью в полицейские и волостные метрические книги.

Нужно заметить еще, что закон 19 апр. 1874 г. ничего не говорит о том, допустимы ли какие-либо диспензации в применении к бракам раскольников. Диспензационный принцип вообще у нас мало развит и в православном брачном праве, сравнительно с западно-европейским, каноническим и гражданским, правом; но все таки он не безызвестен православному брачному праву. Напр. архиерей может разрешить вступление в брак полугодом раньше достижения возраста брачного совершеннолетия, может сократить число и срок предбрачных оглашений, может дозволить вступление в брак в таких степенях родства и свойства, которые, по общему правилу, считаются закрытыми для браков. Ничего подобного в применении к бракам раскольников мы не видим в нашем законодательстве, так что например остается неизвестным, может ли раскольник, которому недостает нескольких месяцев до брачного совершеннолетия, испросить разрешение на вступление в брак, и к кому именно он должен обращаться за этим разрешением.

Итак, в виду всего вышесказанного, едва ли возможны какие-либо сомнения в том, что законом 19 апреля 1874 г. введен был у нас гражданский брак для раскольников, чем, само собою разумеется, оказано было величайшее благодеяние раскольникам, не имевшим до того времени возможности создать для себя легальное семейное положение. И как бы ни казалось непривычною нашему сознанию идея гражданского брака, как секуляризованного и отрешенного от религии государственного учреждения, идея эта должна была явиться и у нас, как историческая необходимость.

Но допустим даже, что со временем раскольничий брак будет религиозным, и что наше законодательство найдет возможным преодолеть те затруднения к прямому предписанию совершения раскольничьих брачных обрядов, о которых говорил государственный совет при обсуждении проекта закона 19 апреля 1874 г. Допустим далее, что закон о браках раскольников будет распространен и на другие религиозные секты, не подходящие под понятие раскола, подобно тому, как он распространен уже на баптистов. И тогда мы все таки неизбежно должны будем считаться с идеей и с названием, одним словом, с учреждением гражданского брака. Трудно сказать, всегда ли православное духовенство будет беспрепятственно венчать все браки, которые государством допускаются по уважительным государственным соображениям, в силу сознания необходимости внести ясность и прочность в отношения сожительствующих между собою мужчин и женщин и их детей. Мы видели выше, что иногда даже протестантское духовенство отказывалось совершать церковное, священнодействие для таких лиц, которым по государственным законам дозволялось вступление в брак. До сих пор у нас в этом отношении не возникало никаких затруднений и, может быть, их никогда не будет. Но не предполагать только в возможности, а признать действительно существующим должны мы тот факт, что есть сектанты, не имеющие определенной организации с чем-нибудь похожим на правильный и устойчивый должностной персонал, или даже принадлежащие к таким сектам, самая принадлежность к которым есть преступление, предусматриваемое нашими уголовными законами. Тут, очевидно, ни о каком религиозном бракосочетании, которое поддерживалось бы государством, не может быть никакой речи, а может быть речь только о гражданском браке, для которого, пожалуй, неизлишним окажется и облечение его в какую-нибудь бракосочетательную форму, не ограничивающуюся регистрацией: ведь все таки не лишнее, чтобы кто-нибудь, хотя бы государственный чиновник, как справедливо заметил Дернбург, напоминал супругам о значении брака и о супружеских правах и обязанностях. Но, может быть, такие лица не заслуживают того, чтобы о них государство заботилось, и чтобы им вообще предоставлялось право на вступление в какой бы то ни было законный брак? Едва ли правильно будет такое рассуждение, и наше законодательство, по-видимому, идет не в этом направлении, дозволив в 1892 г. даже лицам, отбывающим уголовное наказание в местах ссылки, по истечении известного срока, просить о расторжении брака с прежними супругами и о вступлении в новый.

Благодаря не прерывающемуся ходу исторической жизни человечества, благодаря теоретическому выяснению и практическим опытам, вырабатываются некоторые юридические, социальные и политические аксиомы, которые не вызывают ни в ком сомнений и возражений. С дальнейшим ходом истории, благодаря возможным в будущем усилиям науки и данным опыта, число таких аксиом будете умножаться и будет служить наглядным показателем успехов в развитии человечества. Не пора ли причислить к таким аксиомам право каждого подданного государства осуществлять такие непосредственно природные права, как право вступления в законный брак? Положение, что каждому подданному должна быть со стороны государства предоставлена возможность осуществления природных прав, ни с принципиальной, ни с практической стороны, не заключает в себе никакого излишества, не содержит в себе ничего чрезмерного. Не было бы ничего чрезмерного и в том, если бы мы, повторяя и применяя к России слова Порталиса, произнесенные им когда-то во французском законодательном собрании, сказали следующее: русский государственный, и именно гражданский закон в собственном смысле, не должен насиловать религиозных мнений граждан, а напротив должен терпеть все то, что терпится Провидением, и иметь в виду только русских граждан, русских подданных, как природа видит только людей: (il faut souffrir tout ce que la providemce souffre et la loi, qui ne peut forcer les opinions religieuses des citoyens, ne doit voir que des Francais, comme la nature ne voit que des hommes).

Гражданский брак в пределах государственной необходимости не есть ни кощунственная пародия на брак, ни нападение на народную нравственность, ни покушение на индивидуальную человеческую свободу, а означает успех человеческой культуры и завоевание человеческого ума, указывает на прогресс в истории человечества, даже служит признаком христианской цивилизации, которая, в отличие от античной цивилизации, совершенно смешивавшей и сливавшей религиозное с государственным и государственное с религиозным до насилия над совестно человеческою, зиждется на различении Божьего и Кесарева. Это различие Божьего и Кесарева не только нет никакой надобности, но и не следует доводить до полного противоположения между тем и другим, все равно будет ли это противоположение отстаиваться защитниками церкви, или поборниками интересов государства. Порталис из своих, приведенных выше, слов выводил, что законодательство должно быть секуляризовано и что, на основании гражданского только закона, отрешенного от религиозных требований, должны быть разрешаемы вообще и для всех вопросы о действительности, ничтожности и расторжении брака (les causes de validite, de nulltie et de dissolution de mariage). Но этот вывод есть уже принципиальное излишество, теоретическое увлечете. Христианский Кесарь в христианском государстве может и должен, где нужно, сглаживать те резкости и разности между церковным и государственным, которые устанавливаются доктриной при руководстве теоретического мышления, т. е. христианский монарх может возводить церковные учреждения на степень государственных, как скоро это оказывается полезным, целесообразным и необходимым для государства, и следовательно в такой мере, в какой это слияние церковного с государственным не содержит в себе нарушения общечеловеческих и общегражданских прав.

Изложенные выше соображения о браках раскольников и других сектантов дают видеть, что государство может оказаться далеко не в одинаковом положении по отношению ко всем раскольничьим и сектантским бракам. Не по теоретическому шаблону, а по требованиям государственной пользы и необходимости, в отношении к одним бракам государство должно поддерживать религиозное начало, придавая ему государственно-законную санкцию, а в отношении к другим, напротив, должно отрешиться от религиозного начала и регулировать брак своими гражданскими нормами.