Два примечательные свидетельства древности о перстосложении для крестного знамения

Сложение перстов для крестного знамения было постоянно и доселе остается главным пунктом разногласия между старообрядцами и православною церковью, а взаимные пререкания по вопросу о перстосложении, в продолжение двух почти столетий не прекращавшиеся, представляют наиболее прискорбное явление в полемике между раскольническими и православными писателями.

В самое первое время возникновения раскола ни одно из распоряжений церковной власти не вызвало такого ожесточенного противодействия со стороны поборников мнимой старины, как распоряжение об употреблении всеми православными троеперстного сложения руки для изображения на себе крестного знамения. Сочинения первых расколоучителей – Аввакума, Лазаря, Никиты, дьякона Федора, Аврамия и прочих наполнены нестерпимыми хулами на троеперстие, в котором они хотели видеть соединение всяких ересей. Инок Аврамий в одном месте своей челобитной царю Алексею Михайловичу сделал перечень (не совсем еще полный) тех ересей, какими порицали тогда троеперстие первоучители раскола: «и то, государь, – писал он о сложении трех перст, – ересь проклятая севирова и арменская, и формосова, папы еретика, тем мудрованием ко святой Троице страсть прилагают (богострастная), диоскорова со Евтихием и единовольников ересь тут сокрыта». Продолжая, к своей собственной погибели трудиться на этом, их первоучителями положенном основании, старообрядцы последующих времен, особенно принадлежавшие к беспоповским толкам, в своих хулениях на троеперстие дошли до последних крайностей, назвав его печатью антихриста.¹

На эти хульные раскольнические мнения о троеперстии православные писатели отвечали в свою очередь резкими замечаниями о двуперстии. Огласив троеперстие обрядом еретическим, расколоучители уже этим самым внушали подозрение, не имеет ли, напротив, еретического характера так запальчиво защищаемое ими двуперстие: и вот, действительно, в нем стараются отыскать следы неправославия, и отыскивают тем удобнее, что в самом способе сложения перстов, так упорно защищаемом старообрядцами, имелись к тому некоторые основания, а начавшаяся горячая полемика с обеих сторон препятствовала спокойному и беспристрастному рассмотрению предметов разномыслия. В Скрижали и последовавших за нею сочинениях против раскола, не исключая даже лучших, делается указание следов арменства, арианства и других лжеучений в двуперстии.

На раскольнических писателей эти, ими самими вызванные, резкие суждения православных о двуперстии, как и можно было ожидать, не произвели вразумляющего и остерегающего действия; напротив, они только усилили в раскольнической среде вражду против церковного обряда и много способствовали распространению раскола: на замечания Скрижали и других полемических сочинений, указывавших в двуперстии следы неправославия, еще первые проповедники раскола ответили горькими жалобами, воплями негодования и страшными проклятиями на церковь; с тех пор эти жалобы и укоризны повторялись в раскольнических сочинениях многие десятки лет, и повторяются доселе. В настоящее время у старообрядцев существуют даже целые тетради с выписками содержащихся в полемических сочинениях укоризненных отзывов о двуперстии и распространяются в большом количестве, как с успехом употребляемое средство к совращению в раскол тех из членов православной церкви, которые питают расположение к так называемым старым обрядам.²

Если бы, по примеру старообрядцев, кто-нибудь из православных решился взять на себя неблагодарный и возмущающий душу труд – собрать воедино все хулы на троеперстие, какими наполнены раскольнические сочинения и старого и недавнего времени, он составил бы целую книгу, от которой, смеем думать к чести нынешних старообрядцев, даже большая часть из них самих отвернулись бы с негодованием. Но пастыри и писатели церкви православной, сохраняя подобающее им достоинство, не последовали дурному примеру ревнителей раскола ни в составлении подобного рода сборников, ни, вообще, в упорном содержании тех неправильных воззрений на предметы разномыслия, которые возникли и утвердились в первые времена раскола, путем продолжительного и более спокойного, нежели в эти первые времена, изучения вопросов о расколе, убедившись, что с двуперстием старообрядцы не соединяют тех погрешительных, противных православию учений, подозревать которые сами подали повод ожесточенными нападениями на троеперстие. Церковь православная, в лице своих пастырей и избранных писателей, навсегда отказалась от прежних поречений на двуперстие³, а тем, которые ищут единения с нею в вере, таинствах, чиноначалии, и только, не отвергая правильности троеперстия, желают сохранить, вместе с другими обрядами, от юности усвоенный ими обычай знаменоваться двумя перстами, – тем благословила и самое употребление двуперстия, как такого именно обряда, с которым они не соединяют никаких погрешительных, противных православию мнений, и который желают сохранить не как знамение отделения от церкви, или непокорства ей, а единственно как обычай, с которым сроднились издавна. И ничего так искренно не желает церковь, как того, чтобы все ревнители старообрядчества с таким же беспристрастием отнеслись к троеперстию, с каким она теперь относится к уважаемому ими двуперстию, – чтобы они так же путем спокойного и беспристрастного изучения вопроса о перстосложении дошли до убеждения, что в содержимом церковью обычае слагать три перста для крестного знамения нет и малейшего следа тех многочисленных ересей, в которых столь несправедливо обвинили этот обычай их предки и сами они доселе обвиняют.

Эти искренние желания церкви православной доселе однако же остаются одними только желаниями. Сохраняя по-прежнему крайнюю чувствительность ко всему, что когда-либо написано было порицательного о двуперстии, старообрядцы не хотят вовсе обратить внимание на те хульные отзывы о троеперстии, какими преисполнены их старые и новые сочинения; не без чувства услаждения встречая, ныне откровенно выражаемые православными писателями, снисходительные суждения о двуперстии и других любимых ими обрядах, они сами не хотят ничем поступиться из своих крайне дерзких и совершенно превратных понятий о содержимых церковью обрядах⁴; желая и требуя особенно уничтожения произнесенных собором 1667 года клятв на неразумных ревнителей двуперстия и прочих, именуемых старыми, обрядов, они сами хотят сохранить при этом в полной силе и клятвы Стоглавого собора и анафемы своих собственных первоучителей, произнесенные на троеперстие и все прочие церковные обряды⁵.

Церковь православная может только сожалеть об этом упорстве, с каким старообрядцы, к своей собственной погибели, соблюдают измышленные их предками крайне погрешительные и хульные мнения о содержимых ею обрядах; сама же, следуя правилу мудрого – не отвечать неразумным по их неразумию, не изменит более своего снисходительного воззрения на их любимые обряды: путем продолжительного, спокойного и беспристрастного изучения вопросов о расколе, как мы уже сказали, убедившись в том, что старообрядцы не соединяют с принятыми у них обрядами никаких еретических мнений и учений, она признала эти обряды непротивными православию, а потому и дозволила их к употреблению в том случае, когда они не предъявляются, как знамения церковного раздора, как явственное отрицание соответствующих им обрядов церкви православной, – и этому воззрению своему на так называемые старые обряды церковь останется неизменно верною, не смотря на всю враждебность и несправедливость старообрядцев относительно ее собственных обрядов. Оно же непременно должно служить теперь основным началом для каждого исследования об обрядовых различиях между расколом и православием. Здесь, в этих исследованиях, не должно быть и вопроса о православии или неправославии того или другого обряда самого в себе, – в этом отношении только можно разве допустить вопрос об относительном их достоинстве, о том, который из них с большим удобством и полнотою выражает известную, с ним соединяемую догматическую мысль. А существенно важными и настоятельно требующими решения вопросами относительно обрядов, как исключительно принятых старообрядцами, так и содержимых церковью, служат собственно вопросы о происхождении и древности церковного употребления тех и других, – о том, какие обрядовые действия и когда именно существовали, и были господствующими в церкви православной. Решение этих вопросов должно привести к полному разъяснению правильных понятий о самом достоинстве обрядов, составляющих предмет разногласия между расколом и церковью, равно как о действительном значении всяких пререканий из-за обряда.

Предлагая вниманию читателей исследование по вопросу о перстосложении, – одному из важнейших в этом роде, – мы почли нужным предварительно указать это основное начало, которым следует и которым мы с своей стороны постоянно и неуклонно будем руководствоваться в решении вопросов относительно обрядовых различий между именуемым старообрядчеством и церковью.

На сей раз мы именно подвергнем рассмотрению два свидетельства древности о перстосложении для крестного знамения, – свидетельства непререкаемой важности и тем более заслуживающее внимания, что о них совсем не упоминается в прежних полемических сочинениях против раскола: одно принадлежит русскому писателю XVl столетия, современнику Стоглавого собора, – списателю жития пр. Александра игумена Ошевенского, другое – знаменитому и самими старообрядцами уважаемому писателю греческой церкви, – патриарху александрийскому Мелетию.