Новый список русских богослужебных «Действ» XVI–XVII в. Труды VIII Археологического съезда в Москве 1890. Том 2.

Одною из выдающихся особенностей своеобразной моcковcкой культуры XVI – XVII в. следует признать особенную привязанность московитов того времени к обрядности и необыкновенно пышное развитие этой обрядности не только в сфере церковно-богослужебной, по и в сфере общественных отношений и домашнего обихода. Развитие это произошло под влиянием различных причин, между коими византийское влияние играет главную роль, особенно в сфере церковно-богослужебной. Церковные обряды того времени, по крайней мере в главных центрах церковной жизни и особенно в Москве, были столь обильны, что выходили иногда за пределы обычного церковного устава, осложняясь такими действиями, которые составляли своего рода роскошь, а не насущную потребность. Свойство этих осложнений часто было таково, что для них тесны и неудобны оказывались храмы: нужно было выходить для их совершения на площади и улицы, где они вступили уже в разряд фактов, относящихся к религиозно – бытовой и общественной обрядности. Особенно выдающееся положение между подобного рода фактами, в одно и то же время литургическими и бытовыми и относящимися большею частию к разряду процессий, занимают так называемые „Действа“, а именно:

1) так называемое „Пещное действо“, совершавшееся в неделю св. отедъ пред Р. Хр. или в неделю св. праотец и, представлявшее чудесное избавление трех еврейских отроков от разженной печи. 2) „Действо в неделю Ваій“, наглядно изображавшее вход Господень в Иерусалим на осле и 3) „Действо Страшнаго Суда“, совершавшееся в неделю мясопустную и изображавшее проповедь Иисуса Христа о Страшном Суде, имеющем быть в последнее Его пришествие. Совершение этих действ в ХVІІв. обставляемо было столь торжеcтвенно, что бывавшие в Москве иностранцы всегда весьма заинтересовывались ими, как замечательною особенностью быта, и считали нужным с большою подробностью останавливаться на них в своих мемуарах. Действа эти и на самом деле довольно замечательны. И у нас уже издавна обращали на них внимание и историки церковные, и историки быта и гражданские, и даже историки литературы. Последние обращали на них внимание особенно по тому поводу, что в Действах этих замечается присутствие в довольно значительной степени драматического элемента – факт, еще раз подтверждающий общепринятое положение о первоначальном взаимоотношении драматического искусства и литургической обрядности. В указанных Действах мы находим зачаточные элементы драматического характера но только в действиях или в воспроизведении воспоминаемых действий и движений, но и в диалогах, которые вводятся сюда иногда из священного текста, а иногда и помимо его. Таковы особенно диалоги в „Пещном действе“.

Впрочем, заговорив о Действах, мы имеем в виду не это. Мы имеем в виду вопросы библиографические и историко-археологические, касающиеся происхождения и первоначальной редакции Действ. Вопросы эти ещё не решены окончательно. Найденный нами в Софийской библиотеке новый список Действ, по нашему мнению, может до некоторой степени содействовать этому решению. Это и побудило меня обратить на него внимание почтенного учёного собрания.

Новый список Действ найден нами в одной из рукописей библиотеки Софийского или Новгородского Софийского собора, ныне С. – ІІетербургской духовной академии, где он хранится под №1100. Ркп. в 8 д., на 267 л., писана почти вся полууставом XVI в.; только последние 7 листов писаны скорописью начала XVII в. Ркп. эта есть нечто иное, как архиерейский Обиходник, или Чиновник, содержащий в себе описание особенностей архиерейского служения в Новгородском Софийском соборе. Здесь изложены чины на Летопровождение, на Воздвижение креста; затем Пещное действо, озаглавленное: „Чин егда ангела спущают“. Далее чины: освящения антиминсов, освящения воды на Богоявление, чины Страшного Суда и шествия на осляти или „в неделю цветную над вербою“, елеосвящения, омовения св. трапезы, омовения ног, службы в пяток и субботу страстной недели, в неделю Пасхи; затем различные уставы посвящения в церковные должности, поучения к новопоставленным; молитвы о здравии даря и некоторые другие. В конце скорописью поучение великого господина преосвященного Исидора митрополита новгородского новопоставленным попом. Хронологические указания мы находим здесь в двух местах: 1) в молитве о здравии царя, где имеется перечень новгородских архиепископов. Здесь последними поставлены Варлаам, Исидор и Макарий; последние два имени приписаны позднейшею рукою. Это указание на конец XVI в.

В чине „егда ангела спущают“. Здесь в двух местах положено многолетствование великого князя Василия Ивановича: „дай Господи здрав был царь и великий князь Василей Иванович всея Руси самодержец на многие лета“. Это указание на начало XVI в. Для нас особенно важно это последнее указание. Хотя в виду несогласия его с первым указанием оно и не может считаться безспорною датою написания рукописи, но оно во всяком случае точно определяет дату содержащейся в рукописи редакции Пещного действа, равно как и других Действ и чинов, списанных очевидно с одного оригинала. Итак, это арх. Чиновник Новгородского Софийского собора древнейшей редакции, превосходящей редакцию, известную доселе, почти на 150 лет, так как известный доселе Чиновник Софийского Новгородского собора, содержащий в себе чины интересующих нас Действ, составлен около половины XVII в, и не ранее второй четверти его, В частности, что касается Действ, то они доселе были известны частью по этому Чиновнику, частью по другим спискам, но все эти списки XVII в, и как показывает самый характер их изложения, принадлежат к позднейшей распространённой редакции. То же подтверждает и сличение их со вновь найденным списком. Сравнительно с известной доселе редакцией изложение нового списка чрезвычайно кратко. Самым кратким образом изложено действо Страшного суда. Действо шествия на осляти изложено подробнее, но всё-таки кратко: диалогов здесь нет никаких; шествие на осле происходит в оба конца, а не в один, как было позднее и как требуется евангельским повествованием; осла ведут наместник новгородский, да митрополит дворецкий, хотя предполагается возможность присутствия царя и царевичей. Пещное действо изложено с большими подробностями. Здесь есть и диалоги, хотя более первобытной и краткой формы. Напр., изложение нового списка: „и глаголет (Халдей) едиш ко другому: было три, а стало четыре, u другий же отвещает: четвертый грозен, уподобися Сыну Божию“. Изложение XVII в.: „И первый халдей кличет: товарищ, а другий халдей отвещает: чево. И глаголет первый халдей: видишь ли? И другий халдей подваивает: вижу. И первый халдей глаголет; было три, а стало четыре, и четвертый грозен и страшен зело, образом уподобися Сыну Божию. И другий халдей отвещает: как он прилетел, да и нас победил“. Несмотря на подобные разницы, буквальное сходство многих мест обоих редакций показывает, что позднейшая есть только распространение первой, сделанное по местам просто посредством механических интерполяций. Отсюда можно видеть отчасти, какое значение может иметь новый список для истории Действ и решения некоторых, указанных выше, относящиеся к этой истории довольно важных вопросов.

Вопросы эти следующие: 1) Когда появились в Москве указанные Действа? Откуда они заимствованы? и 3) В каком виде? Относительно первого вопроса существуют следующие даты. Когда при патриархе Иоакиме на соборе 1678 г. по инициативе царской власти поднят был о происхождении обряда шествия на осляти, то отцы собора ответили, что „когда, кем и коею виною он начался“ – они ничего не знают, что „бывшу о том прежде и тогда прилежну испытанию устному и в книгах ни малейше того действия обретеся воспоминание». Это указывает, конечно, на давность, но как велика эта давность–определить трудно. Древнейшее свидетельство о совершении „Действ“ в Москве принадлежит иностранцу Флетчеру и относится к 1588 г. Задолго ли до Флетчера явился в Москве этот обычай, определить нельзя, по в Новгороде он известен был и ранее. Из приходо-расходных книг Новгородского Софийского собора видно, что Действа совершались в Новгороде в 1548 г., а из найденного нами списка очевидно, что они совершались там с большою торжественностью уже в самом начале XVI в., при великом князе Василии Ивановиче. Если нельзя установить точную дату появления Действ в Москве, то нельзя ли по крайней мере установить общее положение о сравнительной древности употребления их в Москве и Новгороде, т. е. определить, появились ли они одновременно в обоих городах или в одном из них раньше? Нам кажется, что это до некоторой степени возможно будет определить, если нам удастся удовлетворительно разрешить второй поставленный нами вопрос: откуда перешли в Москву рассматриваемые Действа? Наша церковная обрядность всегда находилась в самой тесной зависимости от византийской. Наши богослужебные книги переводились с греческого. Когда в Греции являлись какие-либо новые чинопоследования, то они немедленно переводились на славянский язык и вводились в русскую церковную практику. Измышлять что либо от себя в этой области у нас не осмеливались, за исключением конечно тех случаев, когда это было необходимо по местным условиям, когда, например, нужно было составить службу новому русскому святому и под. даже различные варианты и разности в тексте наших богослужебных книг в большинстве случаев объясняются вариантами и разностями греческого оригинала. На этом основании уже a priori можно утверждать, что русские богослужебные Действа имеют греческое происхождение. И это действительно так, хотя не обо всех из них точно известно, когда и в каком виде существовали они у греков. Но в таком случае довольно странным представляется то обстоятельство, что русско – славянское изложение этих Действ, которым руководствовались при совершении их в XVI – XVII вв., доселе не нашло себе оправдания ни в каком греческом оригинале; мало того: такое оправдание едва ли и может быть когда либо найдено. Дело в том, что русско-славянское изложение Действ очевидно русского и в частности–новгородского происхождения. Есть, правда, московская редакция этих Действ XVII в., но эта редакция, как доказывает прот. Никольский и как видно из сличения, есть тоже новгородская, содержащаяся в известном Чиновнике Нов- городского Софийского собора, только исправленная. Если таким образом в Москве при совершении Действ руководствовались не своим, а чужим и именно новгородским изложением, то это, по нашему мнению, явное указание на тο, что в Москву обычай совершать эти Действа перешел из Новгорода и явился следовательно позднее, чем в Новгороде. К тому же заключению приводит и тот факт, что в других городах, где в XVII в. совершались помянутые Действа, напр., в Ростове и Рязани, руководством служило то же новгородское изложение. В рязанской архиерейской ризнице имеется новгородский Чиновник, писанный при рязанском митрополите Иосифе не позднее 1682 г. (Чт. Общ. И. и Др. 1861, кн. 1 отд. III, стр. 1). Такой же Чиновник, по указанию Бередникова (Ж. М. Нар. Прос. 1853 г., июнь), имеется в Ростовском Успенском соборе. Очевидно, Новгород в этом отношении служил общим источником, хотя главным центром развития обрядности была уже Москва. Что касается последнего, поставленного нами вопроса: в каком вид явились первоначально у нас Действа в Москве, Новгороде и вообще на Руси, то на этот вопрос до некоторой степени отвечает указанный нами список. В нём содержится такая редакция Действ, которая по отношению к редакции XVII в. может быть названа первоначальною. Если сличить эту первоначальную редакцию с краткою московскою редакциею, напечатанною в библиотеке Новикова, то окажется, что они почти тождественны, и что, следовательно, эта первоначальная редакция была известна и в Москве и что Москва усвоила ее из Новгорода рассматриваемые Действа первоначально в этой краткой редакции; распространенная же редакция перешла сюда после. Это необходимо допустить и потому, что Действа совершались в Москве и до появления пространной редакции и совершались, конечно, по какому нибудь письменному изложению. Но если краткая редакция есть первоначальная по отношению к пространной, то может ли она быть названа первоначальною вообще? Въ тексте этой редакции мы не нашли данных к решению этого вопроса, а сторонних указаний не имеется. Есть здесь, на наш взгляд, только одно указание, способное до некоторой степени прояснить вопрос о порвоначальной русской редакции Действ вообще. Указание это состоит в том, что язык и фразеология обличают русского самостоятельного излагателя, а не переводчика. Если к этому указанию прибавить еще аналогию архиерейских кафедральных Чиновников с монастырскими Обиходниками, которые в каждом монастыре составлялись уставщиками применительно к местным особенностям, то весьма вероятною представится мысль, что Действа усвоены были русскими от греков не чрез письменное изложение, а так сказать, наглядным образом, что порядок совершения их установлен был по устным указаниям кого либо, видевшего совершение их в Греции, и потом был записан русскими уставщиками. Кроме софийской краткой редакции могли быть и другие, записанные в других местах. Разнообразие изложения Действа Страшного Суда в различных архиерейских Чиновниках, на что мы имели случай указывать печатно, подтверждает эту мысль. Общий вывод относительно значения предложенного вашему вниманию списка должен быть, по моему мнению, таков. Он отодвигает дату документальной известности у нас Действ далее к началу XVI в. и кроме того устанавливает тот факт, что первоначальная редакция их была значительно короче той, которая была в употреблении в XVII в. и которая одна доселе только и была известна. Эта последняя есть очевидно уже результат развития, совершившегося в области русской обрядности и литургической письменности.