Старческое служение

В нашем повествовании уместно сделать отступление и рассказать о сути старческого служения и его преемственности на Руси, чтобы стало ясно, в каком сонме ныне находится приснопоминаемый старец Николай Гурьянов.

Во всех пределах нашей земли накануне революционных потрясений и в страшные годы «войны с Богом» молились за народ святые подвижники. И в наши дни – хвала и благодарение Господу – не перевелись еще заступники за народ, – те, о ком Господь сказал: «Я уже не называю вас рабами, но друзьями», те, молитвы кого Он «слушает день и ночь» и кому открывает Свою волю. Одним из первых в новое время стал писать о старчестве И. М. Концевич. Его знаменитая книга «Оптина пустынь и ее время» начинается с всеобъемлющей главы «Определение понятия старчества», выдержки из которой мы и здесь процитируем.

«Апостол Павел, независимо от иерархии, перечисляет три служения в Церкви: апостольское, пророческое и учительское. Непосредственно за апостолами стоят пророки. Их служение состоит главным образом в назидании, увещании и утешении (1Кор 14:3). С этой именно целью, а также для указания или предостережения, пророками предсказываются будущие события. Через пророка непосредственно открывается воля Божия, а потому авторитет его безграничен. Пророческое служение – особый благодатный дар Духа Святого (харизма). Пророк обладает особым духовным зрением – прозорливостью. Для него как бы раздвигаются границы пространства и времени, своим духовным взором он видит не только совершающиеся события, но и грядущие, видит душу человека, его прошлое и будущее. Такое высокое призвание не может не быть сопряжено с высоким нравственным уровнем, с чистотою сердца, с личной святостью. Святость жизни требовалась от пророка с первых времен христианства... Пророческое служение, связанное с личной святостью, процветало с подъемом жизни Церкви и оскудевало в упадочные периоды. Ярче всего оно проявилось в монастырском старчестве. Влияние старчества далеко распространялось за пределами стен монастыря. Старцы окормляли не только иноков, но и мирян. Обладая даром прозорливости, они всех назидали, увещали и утешали, исцеляли от болезней духовных и телесных, предостерегали от опасностей, указывали путь жизни, открывая волю Божию. <...>

Предавшие себя всецело водительству истин-ого старца испытывают особое чувство радости и свободы о Господе. Старец – непосредственный проводник воли Божией. Общение же с Богом всегда сопряжено с чувством духовной свободы, радости, неописуемого мира в душе. Напротив того, лжестарец заменяет собою Бога, ставя на место воли Божией свою волю, что сопряжено с чувством рабства, угнетенности и, почти всегда, уныния... Истинное отношение старца к ученику именуется в аскетике духовным таинством, оно находится под водительством Духа Святого. <...>

Благодатный старец, личным опытом прошедший школу трезвения и умно-сердечной молитвы и изучивший, благодаря этому, в совершенстве духовно-психические законы и лично достигший бесстрастия, отныне становится способен руководить новоначальным иноком в его «невидимой брани» на пути к бесстрастию. Он должен проникать до самых глубин души человеческой, видеть самое зарождение зла, причины этого зарождения, уточнить диагноз болезни и указать точный способ лечения. Старец – искусный духовный врач. Он должен ясно видеть устроение своего ученика, характер его души и степень духовного развития его. Он должен непременно обладать даром рассуждения и «различения духов», так как ему все время приходится иметь дело со злом, стремящимся преобразиться во Ангела светла. Но, как достигший бесстрастия, старец обычно обладает и другими дарами: прозорливости, чудотворения, пророчества.

Старчество на своих высших степенях, как, например, преподобный Серафим Саровский, получает полноту свободы в своих проявлениях и действиях, не ограниченных никакими рамками, так как уже не он живет, но живет в нем Христос (Гал. 2:20).

Старчество не есть иерархическая степень в Церкви, это особый род святости, а потому может быть присущ всякому. Старцем мог быть монах без всяких духовных степеней, каким был вначале отец Варнава Гефсиманский. Старцем может быть епископ: например, Игнатий (Брянчанинов), или Антоний Воронежский – великий современник преподобного Серафима. Из иереев назовем св. Иоанна Кронштадтского, отца Егора Чекряковского. Наконец, старчествовать может и женщина, как, например, прозорливая блаженная Прасковья Ивановна, во Христе юродивая Дивеевская, без совета которой ничего не делалось в монастыре. Истинное старчество есть особое благодатное дарование – харизма – непосредственное водительство Духом Святым, особый вид святости.

В то время как церковной власти обязаны подчиняться все члены Церкви, старческая власть не является принудительной ни для кого. Старец никогда никому не навязывается, подчинение ему всегда добровольно, но, найдя истинного, благодатного старца и подчинившись ему, ученик должен уже беспрекословно ему во всем повиноваться, так как через последнего открывается непосредственно воля Божия. Вопрошать старца также ни для кого не обязательно, но, спросив совета или указания, надо непременно следовать ему, потому что всякое уклонение от явного указания Божия чрез старца влечет за собой наказание». ²⁵

Итак, значение «института старчества» как хранителя духа православия от времен древних до наших дней огромно. Как сказал новомученик епископ Арсений (Жадановский), «старчество – это живая сила, воспитывающая в человеке христианина». То есть не через книжное научение, не ценой только собственных усилий человек преображает свой ум, свои чувства, но через живое общение с благодатным человеком. Старцы – это хранители духовной культуры православия, живое Предание Церкви.

Старчество на Руси процветало уже в древности – об этом свидетельствует Киево-Печерский патерик. И на Украине, и на севере Руси, в «сердце Православия» – Троице-Сергиевой Лавре и ее скитах, в Глинской пустыни, и в самых разных городах и весях на протяжении веков процветало благодатное старческое служение людям – утешения, вразумления, прозорливости, исцеления.

Старчество было своеобразным противоядием против искушения возможным цезарепапизмом в нашей Церкви, так как существовало неслиянно и нераздельно с церковной иерархией. Неслиянно – потому что старчество не административная единица, нераздельно – потому что старцы никогда не шли против церковной иерархии, а наоборот, всегда призывали народ не отвергать авторитет епископата.

Но, прежде всего, старчество – это духовное творчество. Нет двух одинаковых, похожих старцев в нашей истории. Жития их так различны! Но при этом они образуют «золотую цепь святости», потому что не «хранят сокровище под спудом», а передают свои дары ученикам – тем, кто предопределен на старческое служение.

Так было до революционного лихолетья, так было и в десятилетия гонений на Веру Православную. Господь хранил Своих избранных – после войны вернулись из Финляндии валаамские старцы и поселились в Псково-Печерском монастыре, в Рижской пустыни подвизался вернувшийся из лагерей старец Таврион, в дальней Караганде один из последних оптинцев – старец Севастиан. После войны процвела Глинская пустынь с сонмом старцев. Во Владимире жил старец-епископ Афанасий (Сахаров), в Симферополе святитель Лука (Войно-Ясенецкий), в Киеве под образом юродивого «дяди Коли» епископ Варнава (Беляев), в Алма-Ате владыка Николай, странствовал старец Сампсон (Сиверс). В Печоры на покой переселился митрополит-старец Вениамин (Федченков), на юге России подвизались преподобный Кукша, преподобный Лаврентий, старец Феодосий. Список можно продолжать, а сколько еще было не столь известных подвижников, несших старческое служение в годы лихолетья – и последние оптинские иноки, поселившиеся в Козельске рядом с монастырем, а также разбросанные по глухим местам нашей родины, и «приходские монахи», которые были для колхозной деревни светочем Святой Руси, напоминанием о ней. Тихий свет старчества («глас хлада тонка») донесли они и до нашего времени – уже нашему поколению были дарованы старец Николай (Гурьянов), архимандриты Иоанн (Крестьянкин), Павел (Груздев), Зосима (Сокур), Кирилл (Павлов), Адриан (Кирсанов), старец Илий Оптинский, старец Власий Боровский.

В начале XX века священник Сергий Мансуров составил наглядную таблицу благодатной преемственности. В пояснении к ней он пишет: «В каждом поколении мы указываем имена тех людей, в которых и вокруг которых всегда ярче видна духовная жизнь этого поколения. Эти люди освящали путь своих современников, открывали им волю Божию примером и словом, вокруг них и через них строилось в Церкви все, что в ней есть вечного, Божественного. Это – столпы и утверждения церковные. Все, что поется, созерцается, что читается как истинное и исполняется как верное, почитается как святое в Православии, – все Предание Церковное связано с этими именами... Единая благодатная жизнь течет неизменно. Замирая на одном месте, она вспыхивает в другом, то шире раскидываясь, то сосредотачиваясь в небольшом круге людей, но никогда не иссякает, обновляясь и обновляя в каждом поколении того, кто отзывается на призыв истины». ²⁶