Три года кончины отца Николая Гурьянова⁵²

Сергей Серов

«Как вы съездили на Псковщину?» – спросила меня одна сестра, с которой мы не виделись с лета. «Хорошо, – говорю, – даже 24 августа, на три года со дня смерти отца Николая, удалось у него побывать». – «Ну, так напишите об этом». – «Да уж сколько времени-то прошло». – «Все равно напишите! Что там сейчас, на острове?»

Конец августа. Мы с моим другом иеромонахом Иосифом, приехавшим ненадолго из Греции, опять здесь, на нашей бедной и благословенной Псковщине. Как и два года назад, мы путешествуем не столько по псковским местам, сколько по псковским отцам (см. очерк «Псковские отцы» в журнале «Истина и Жизнь», 2005, № 2 и 3). Но времени на этот раз еще меньше, и потому к отцу Николаю опять, видно, не попадем. Хоть завтра – как раз трехлетие его кончины. Да завтра на остров и не попасть, говорят местные. Там столпотворение будет. Лодочники по тысяче рублей с человека уже берут, у них этот день год кормит. Да и ветер вон как разгуливается...

Но назавтра ветер стихает. Тепло, солнечно. Утром – служба в огромном гдовском соборе, по дороге из Гдова мы все же решаем попробовать попасть на остров, сворачиваем к Толбе. На берегу – десятка два машин, три экскурсионных автобуса. Совсем немного. Навстречу бросаются лодочники, предлагая свезти на остров всего за сто рублей с человека. Вполне по-божески...

На острове я никогда не был. В 80-е приезжал к своему другу и духовнику отцу Иосифу, который провел здесь – в Псково-Печерском монастыре, в Пушкинских Горах, в Кобыльем Городище, в Теребенях и на других псковских приходах – более десяти лет. Отец Николай Гурьянов был его духовным отцом...

Я даже и представить себе не мог, как долго мы будем петлять по камышовым протокам, прежде чем выйдем в открытые воды Псковского озера! Чуть позади – еще один такой же старенький, ржавый катер. А кто-то из паломников вон уже едет навстречу. Ветерок на воде все ж чувствуется, и волна время от времени громко хлопает в днище нашего убогого четырехместного катерка. Ветровое стекло – из исцарапанного плексигласа. В нескольких местах мутный, полупрозрачный пластик сшит голубой проволокой крупными мужскими стежками. Спрашиваю у нашего перевозчика про эти шрамы. «Волной, блин, разбило», – скупо отвечает парень за штурвалом.

Впереди, все ближе, прямо из воды поднимается остров, по-прежнему называемый именем большевистского активиста Залита. Но это чужое имя как-то не раздражает. Как раньше название «Загорск», которое как будто рисовало сказочные горы, за которыми таится духовное сердце России. Хорошо, конечно, что Дому преподобного Сергия вернулось имя «Сергиев Посад». Но и «Загорск» не осквернял подлинное имя своим звучанием. Так и с названием острова Залит. Когда смотришь на огромное пространство, залитое суровыми северными водами, понимаешь, что пришлось оно этому месту впору...

И вот мы на острове. Поднимаемся в горку. Слева, у самого храма – памятник героям, павшим в боях за Родину. У белой, похожей на гипсовую, фигуры воина черной краской нелепо выкрашены сапоги, каска, ремень и автомат. Давно такого китча не встречал. Без слез не взглянешь. К 60-летию Победы, должно быть, постарались. Хотели как лучше...

И тут же, почти напротив него, посреди зеленой поляны рядом с храмом – кладбищенская оградка, гранитная черная плита и огромный белый крест над ней. Рядом щит, на котором написано, что это вовсе не могила отца Николая, а его настоящая могила находится там, куда указывает деревянная стрелка.

Служба в храме только что закончилась. Идем на кладбище. «Мне старец как-то жаловался, – говорит отец Иосиф, – что хотел бы, чтоб похоронили его рядом с мамой, а его бросят прямо на дороге, и все будут по нему ходить». Отец Михаил даже вздрагивает: «И мне он говорил то же самое». В могилу старца и впрямь – буквально утыкаешься, едва войдя на кладбище. Расположена она отдельно от всех, довольно несуразно, прямо посреди широкой дорожки.

Мои отцы вместе с одним из местных батюшек начинают служить панихиду. Подтягивается народ. Струйки ладана, пройдя сквозь сердце, медленно поднимаются к небу и растворяются в лучах солнца, пробивающегося сквозь ветви посаженных отцом Николаем деревьев.

«А знаешь, – тихо обращается отец Михаил к отцу Иосифу, – у меня как-то не получается отца Николая поминать за упокой. Он для меня по-прежнему живой. Ничего не изменилось. Не чувствую его ухода».

Прямо напротив кладбища – домик отца Николая... Небольшая, но медленная очередь перед входом в дом...

Вот и комнатка старца. Вспоминаю, отец Михаил рассказывал, как он загорелся желанием построить церковь в Гдове. Поехали они с отцом Иосифом (тогда тот еще звался отцом Сергием) за благословением к отцу Николаю. Старец усадил гостей за стол, а они задумались, с чего начать разговор. Тут отец Николай и говорит: «Стройте церковь в Гдове, стройте!». Они только руками развели: «Ну, батюшка, мы о таком лишь в патериках читали!»

«Мы и спросить не успели, а он уже все наперед увидел, – рассказывал отец Михаил. – Вынес икону Божией Матери Державной, благословил ею на строительство. А еще из-за печки достал пачку в желтой газетной обертке. Мы развернули – ахнули, тысяча рублей! Сумма по тем временам! Поначалу партийные власти и слышать не хотели ни о каком храме. И потом вдруг – чудо, поддались, разрешили строительство. Было ощущение, что гора сдвинулась с места. Но где достать кирпич, где взять еще денег? Обещал помочь один богатый священник, но обманул, жалко своих денег стало. «Я, – говорит, – копить их начал, когда тебя еще на свете не было». Так и сказал. Еду я как- то к отцу Николаю. Рассказываю о делах и показываю одну общую фотографию, где среди прочих – и тот священник. А отец Николай вдруг сам про него спросил: «А это кто такой?» Я только рукой махнул: «Да так, один денежный мешок». А он взял и весело так перекрестил его на фотографии: «Ну, мешок, давай, развязывайся!» Возвращаюсь, а тот деньги несет. И, правда, целый мешок их у него оказался, вот такой!»

Отец Михаил, рассказывая, обводит руками воздух, до сих пор удивляясь. В том чудесном храме мы и служили сегодня утром... И сколько еще подобных рассказов слышал я от побывавших в комнатке старца друзей и знакомых, которым отец Николай заглядывал тут в самое сердце. Вот тот столик, та самая печка, аналой, иконы, кровать старца... Полутьма. Низкие потолки. Пещеры подвижников в Лавре Саввы Освященного попросторнее будут...

Отец Михаил выходит из домика тихий, самоуглубленный. Он похож на былинного богатыря, могучего, добродушного, работящего. Олицетворение настоящего русского батюшки. Наряду со строгостью и крепкой мужественностью в нем много трепетной кротости, какой-то тающей нежности. Уже почти взрослые его дети все еще льнут к нему, как младенцы... «Хорошо, что приехали, – говорит он чуть слышно. – Со старцем повидались. Как хорошо!»