По благословению старца. Сергей Евгеньевич Васильев, генеральный директор завода АТИ, директор «Православного радио Санкт -Петербурга »

В 1995 года я получил благословение старца Николая на то, чтобы принять пост генерального директора завода АТИ. Батюшка тогда меня благословил и прибавил: «Только не бросай». Тогда мне эти слова были непонятны – как можно взять дело и сразу бросить? – а потом у меня было столько сложных моментов, когда действительно все хотелось бросить, но я вспоминал слова старца...

Потом я часто ездил к батюшке и организовывал к нему благотворительные поездки паломников. Удалось отснять целую видеокассету батюшкиной службы и проповедей. Правда, батюшка от себя никогда ничего не говорил, он читал слова святых отцов.

Батюшка вообще в поучениях своих был немногословен. Мне больше всего запомнилось, как он повторял: «Любите родителей». Две-три фразы батюшки раскрывали целый мир. Они были настолько емкими, что проникали прямо в сердце. В то время, слава Богу, я имел возможность исповедоваться у старца и причащаться из его рук.

По молитвам батюшки произошло незабвенное для меня событие – обретение моего отца. После смерти мамочки папа очень затосковал; чтобы отвлечься, ездил один на дачу покопаться в земле. И вот пропал. Бросились его искать, отец Иоанн позвонил к отцу Николаю на остров. Старец сказал: «Нужно отслужить молебен у иконы Божией Матери «Взыскание погибших"». И вот, именно во время совершения молебна зазвонил телефон – папа нашелся. Конечно, по молитвам батюшки. Если бы мы опоздали даже на несколько часов, было бы поздно, его похоронили бы в безымянную могилу, и мы ничего не узнали бы о нем. Не узнали бы, что он умер от сердечного приступа в электричке. Но я благодарен Господу за то, что и папочка и мамочка незадолго до смерти исповедовались и причастились в храме в честь иконы Божией Матери «Неупиваемая Чаша», ктитором которой я являюсь...

А батюшка, когда благословлял на служение молебна, я уверен, он все уже знал.

Когда я вспоминаю глаза батюшки, я говорю себе: «Он был неземной человек. Его глаза были как окна в райские обители. Как будто не просто смотрел в глаза человека, а получал весть от Отца Небесного».

Батюшка Николай знал все и про всех, но не говорил об этом.

В последние две моих поездки на остров Залит, я батюшку не видел и записки даже никакой не подавал, но, уже подходя к его домику, я все понимал. Была возможность батюшку увидеть, мы в последние годы возили к нему врача, но не хотелось его беспокоить, не было нужды. Уже у ворот его домика охватывал такой мир и покой...

Я постоянно чувствовал заботу батюшки, я всегда, каждый день, не только поминал его на молитве, но и просил: «Батюшка, помоги».

Кроме того, в последнее время я стал реже ездить на остров, потому что не мог идти против слов старца: «Что вы ко мне ездите? У вас есть отец Иоанн Миронов, мой брат».

Можно сказать, что старец научил меня, как относиться к духовнику. Я старюсь отца Иоанна не мучить вопросами. Я знаю, как он загружен. Я знаю, что он за меня молится – и это главное. Я ведь постоянно рядом с батюшкой нахожусь и вижу, как решаются самые разные вопросы. Так набираюсь опытности.

...А недавно, когда я был на Афоне, мне батюшка отец Николай напомнил о себе. Я, как уже говорил, снимал его в 1995 г. на видеокамеру в храме. И вот батюшка увидел, бежит, как будто возмущается: «Это кто здесь снимает?» Подошел, камеру взял в руки, как будто разбить хочет. Я про себя-то подумал: «Камера дорогая!» А вслух сказал: «Бейте, батюшка». И голову склонил. Батюшка говорит: «Вижу твое смирение, бери».

И вот на Афоне историей с видеокамерой старец мне напомнил о себе. Я забыл о том, что на Афоне запрещено снимать на видео, и начал снимать уже на катере. Ко мне подлетел свирепый конвоир со словами, что нужно теперь возвращаться, сдавать камеру на хранение. А я ему говорю: «Хорошо. Но, если можно, я у вас оставлю камеру, а на обратном пути, если захотите, вернете мне ее, а если нет, можете себе оставить». Он камеру забрал, отнес в сейф, а потом через какое-то время приходит, вызывает к себе в каюту и отдает камеру! Как тут было не вспомнить урок смирения, преподанный мне девять лет назад старцем.

Чудный, чудный старец и непонятный. Проповедей не говорил, длинных наставлений тоже, от себя вообще ничего не говорил, все пословицы, поговорки, да чужие стихи читал и пел. Одел он на себя панцирь, закрылся от мира. Так и прошел по миру никем не понятым.