Воспоминания о старце Николае Гурьянове. Анна Ивановна Трусова

Впервые я попала к старцу на остров в начале 1970-х годов. О старце Николае я впервые услышала в Вильнюсе от одной старой матушки. Она прислуживала в покоях у архиепископа Германа, который приезжал к моему духовному отцу, многими почитаемому за старца – отцу Владимиру Каменскому.

Она только упомянула о старце Николае, о его прозорливости, а как к нему попасть – не сказала, коротко только так обронила: «Добираться трудно. Это водой нужно плыть...»

Батюшку тогда тщательно скрывали, духовные чада старались, чтобы люди не особенно широко узнали о батюшке, не беспокоили его, потому что в то время на острове было на него гонение. Местные власти даже отдали распоряжение; чтобы язык у колокола привязать, батюшка даже на праздник не имел права звонить в колокол. Тогдашний «начальник острова» очень атеистически был настроен, потому и к батюшке так относился.

А у нас в Духовной Академии, где я тогда работала, был такой певчий Коля, сейчас он регент в церкви «Кулич и Пасха», и он мне как-то сказал: «Я был у старца Николая». Я стала просить его, чтобы он меня взял с собой в следующий раз, и он согласился.

Батюшка меня в первый раз встретил очень сурово: «Ты зачем приехала? Вот тебе пароход, отправляйся обратно». Но потом стал со мной беседовать. Я приехала к старцу хлопотать за одну девушку. Нужно было узнать волю Божию о ней – идти ли ей в монастырь.

Сначала я пришла к матушке Анастасии, которая пекла просфоры для храма. И вот вошел батюшка, благословил меня и говорит: «Читай акафисты, читай акафисты». Я взяла книжечку стала читать, и ничего не понимаю, что я читаю. А батюшка все тяжело вздыхал. А потом я говорю: «Батюшка, помолитесь, чтобы такая-то девушка в монастырь определилась». – «Какой ей монастырь!» Батюшка предвидел, что она скоро выйдет замуж. После этого батюшка меня строго спросил: «Исповедоваться будешь?» Я исповедовалась.

У него было очень легко исповедоваться, он молчал и все время молился, и я чувствовала, как он разрешает мои грехи. А в конце он сказал: «Больше не возвращайся к этим грехам». Вечером я должна была уезжать, но батюшка благословил придти к нему обедать. И он оставил меня еще на три дня при себе.

Я хочу сказать особо о матушке Анастасии, она была подвижница – весь день в трудах, а всю ночь на молитве. Она много лет была при батюшке. Я бы ее назвала настоящей старицей. Она всех, кто приезжал к батюшке, у себя в домике при храме принимала, кормила, на ночлег оставляла. И такая была кроткая, смиренная, любвеобильная.

Тот обед у батюшки я запомнила на всю жизнь. Он сам тогда готовил. Налил мне полную миску щей и говорит: «Ешь». А я смотрю на Анастасию: «Можно мне есть, очень много, да еще и с мясом?» А батюшка так строго: «Ешь, тебе говорю, всё». Я, давясь, с трудом все доела. А батюшка достает еще кринку молока, три литра: «Пей молоко!» – «Батюшка, я не могу больше». – «Ну хорошо, вечером придешь, будешь молоко пить».

Вечером, когда я пришла, батюшка играл на фисгармонии, пел духовные песнопения. Так и еще два дня пролетели. Эти дни на острове для меня запомнились как одни из самых радостных в моей жизни. Паломников тогда никаких не было, тихо, спокойно было.

В тот приезд батюшка меня спросил: «Ты к отцу Петру Белавскому ездишь?» – «Езжу». – «Вот и езди, исповедуйся у него».

Еще батюшка меня спросил: «А работаешь-то ты на Льва Толстого?» Я действительно тогда еще подрабатывала в Первом Медицинском институте, который на улице Льва Толстого. Мне это необходимо было для стажа. У меня были только те годы, когда я до лагеря работала. А все лагерные годы для стажа пропали.

Батюшке было все видно, он все знал до мельчайших подробностей – даже назвал ту улицу, на которой я работала.

В то время я еще увидела, как надо почитать родителей. Я ему сказала: «Вот мама мне деньги дала». А он даже возмутился: «Мама? Не сметь у мамы ничего брать! А стараться ей угождать. Вот я однажды поехал в Псков, мама меня просила яблоков ей привезти. А приехал без яблок. Мама говорит: «Не привез мне яблочков-то? Вот умру я, так жалеть будешь, что яблочка мне не привез». Я тут же сел на пароход и поехал в Псков обратно. А когда привез их, мамочка их уже не могла доесть».

Батюшка водил меня по кладбищу и показывал мне могилочку мамочки Екатерины и других праведных людей, останавливался рядом с могилочками и говорил: «Помолись за них».

Батюшке были открыты мысли человека. Когда я стояла в храме перед иконой Божией Матери с молитвой о том, что хотела бы остаться здесь, батюшка вдруг быстрыми шагами ко мне подошел и на ухо говорит: «Вот чего захотела!»

В 1970 – 1980-е годы к батюшке Николаю в основном ездили монахини – пюхтицкие монахини приезжали, вильнюсские монахини приезжали, он был их духовным отцом. А из мирян почти никто не ездил. Батюшка боялся, что его могут выгнать с острова, а он очень дорожил этим местом.

Из всех моих поездок я особо запомнила еще одну, потому что во время ее проявилась прозорливость батюшки. Мы приехали на остров вместе с моим племянником. Он попал тогда в очень трудное положение. Он защищал одного человека, на которого напали хулиганы, а его обвинили в преднамеренном убийстве и краже. Следователь давал ему две статьи. Мы поехали к старцу Николаю просить его святых молитв.

Батюшка нас с первых же слов потряс своей прозорливостью. Мы ехали к старцу зимой, и я нагрузила на санки всю нашу поклажу, а пока К. их вез, саночки все время переворачивались. И вот батюшка встретил нас словами: «Ох уж эта тетушка, нагрузила саночки. А саночки-то по дороге кувырк!» Так он определил, что я приехала именно с племянником и, наверное, его тайный ропот по дороге.

Потом батюшка спросил: «А что вы приехали?» Я только сказала, что предстоит суд и дают две статьи. Батюшка не стал спрашивать – за что, почему, только я вдруг увидела, как изменились его глаза – таких глаз я не видела ни у кого в жизни. Он ушел далеко, он не присутствовал здесь, среди нас. Я прямо-таки затрепетала от этого батюшкиного взгляда. Не знаю, сколько он так молился, пять минут или больше, но только потом он глубоко вздохнул и сказал: «Не осудят. Оправдают». Так за какие-то несколько минут старец вымолил человека.

Потом батюшка обратился к племяннику и говорит: «А у тебя два мальчика?» – «Да». – «Младшему надо помогать учиться». И на самом деле младшему мальчику было очень тяжело учиться. У старшего хорошая была память, а у младшего нет, и он от этого плохо учился.

Потом старец помолчал, и вдруг взял К. за руку, показал ему на большую картину Страшного суда и сказал: «Тебе нужно туда, туда – показывая на Небесные Обители. А туда – и он показал на ад – попадают блудники». А потом прижал его голову к своей груди и быстро-быстро три раза сказал: «Терпи-терпи-терпи». А его семейная жизнь была крестоносная, его жена была очень строптивой, и он очень много терпел. И батюшка увидел это.

А потом он вдруг говорит: «В Польшу поедешь». – «Батюшка, да что вы...» – «Поедешь в Польшу. Слышишь, что говорит тебе православный священник? В Варшаву поедешь». И действительно, скоро его оправдали, обвинения сняли и направили на службу в Польшу.

Потом батюшка вдруг заговорил о Духовной Академии, где была моя основная работа (хотя я ему об этом не говорила). «А владыку Кирилла сняли?» – «Да, сняли». – «А кто же теперь будет?» А потом помолчал: «А там же брат его, Николай. Ты ведь его знаешь. Ты ведь в Преображенский собор ходишь?» Все батюшке было открыто, я действительно была прихожанкой Преображенского собора и действительно на место митрополита Кирилла (Гундяева) ректором в Академию назначили его старшего брата – Николая. На следующий день после приезда с острова я пошла в Преображенский собор и удивилась, что отец Николай не служит. И прихожане мне сказали, что сегодня он первый день служит в Академии – пришло назначение. А старец Николай все знал заранее на своем уединенном острове.

А в конце той памятной встречи во время поездки с племянником батюшка встал на колени перед иконами и, обращаясь к К., сказал: «Я твой молитвенник!» Несколько раз повторил. А потом опять его голову прижал к своей груди.

А потом опять встал к иконам: «Господи, пошли им машинку, они так устали!» Тут мы поняли, что нам нужно уходить, и стали брать благословение у старца на дорогу. Но он сказал: «Нет, нет, еще не время. Еще посидите». Мы сели, просидели несколько минут, и он говорит: «Вот теперь время. Идите». Из этого можно было понять, что весь остров у батюшки как на ладони. Он видел, что где-то неподалеку человек собирается в путь на машине, и в тот момент, когда тот выехал, он нас благословил идти. Велел еще зайти на могилку к мамочке. Мы поклонились могилке, батюшка в окошечко на нас смотрел.

Потом мы отправились в путь по замерзшему озеру, прошли несколько сот метров, нас нагоняет машина, останавливается и водитель предлагает нам сесть. А я говорю: «А у меня саночки!» Водитель тогда велел другим пассажирам потесниться и нас посадил. А потом спрашивает: «А вы к кому приезжали?» – «К батюшке». Он нас довез не только до берега, но до самого Пскова. Оказалось, что это был председатель колхоза. Только по молитвам батюшки он остановил машину и нас посадил, потому что, когда мы шли к батюшке, ни одна машина не остановилась. Так долго, трудно мы шли по льду, а обратно как на крыльях долетели.

Не знаю, нужно ли об этом говорить, но, видно, это был урок не только для меня – урок нестяжательности, скромности. Господь однажды меня сподобил стирать белье отца Николая, и я увидела, что оно все в заплатках – вот так: заплаточка, а поверх еще заплаточка. Да и подрясники у него все время были поношенные, старенькие. Если подарки старцу привозили, то он старался поделиться, раздать. А сам старался всегда угостить, никогда без чая или кофе от себя не отпускал.

Расскажу о случае прозорливости старца, который проявился по отношению к одной моей знакомой. Она решила переезжать в Житомир, ухаживать за одним престарелым батюшкой из города Кирова. Когда она приехала к старцу и спросила его об этом, то он воскликнул: «Как в Житомир? Сегодня ты золотая, а завтра будешь серебряная, а послезавтра будешь медная». То есть предсказал ей, что ее ожидает в духовном плане в Житомире. А казалась, что была прямая дорога – в том доме, где жила Марья Ивановна, жили дети той старушки, которая из Житомира хотела переехать к ним. Все уже было решено. Оставалось только какой-то один документ подписать. Но батюшка сказал: «Никакого Житомира. Твое место в том городе, где ты живешь». А она была подвижница, у нее на дому наш общий духовник – отец Владимир Каменский – крестил детей, так под ее окнами иногда по 50 колясок стояло, и ей говорили: «Ты смотри, осторожнее». Эта Мария Ивановна и всех старушек опекала, готовила к причастию. То есть очень она была нужна людям. Думаю, что еще и поэтому старец не благословил ее уезжать. А еще он ее спросил: «В Лавре ты бываешь?» – «Бываю». – «От меня положи поклон владыке Никодиму. Великий был человек, мудрый митрополит. Смотри, бывай на его могиле».

Однажды мне рассказали две островские жительницы еще об одном случае прозорливости. Они сидели у старца, и вдруг он говорит: «Идите, сестру Анну встречайте. Она сумку тяжелую несет. Ей тяжело». Они вышли, издалека меня увидели и поразились (а они тогда не очень-то в прозорливость батюшки верили): «Как же он увидел, что она идет с тяжелой сумкой?»

Батюшка вообще островных жителей считал своими и жалел их. Однажды мы шли с батюшкой по острову от матушки Анастасии, и стоит мужчина пьяненький. Чувствуется, что он еле на ногах держится. А мы подошли, и батюшка говорит: «Иван Иванович! Вам мое почтение». – «Батюшка, батюшка, да как же вы так ко мне...» И я потом спросила: «А почему вы так сказали?» А он ответил: «Там, где просто, там Ангелов со сто, а где мудрено – там ни одного». Островные жители простые были, потому батюшка их и любил.

Потом идет мальчик. Батюшка назвал его по имени (он, видимо, всех жителей острова по имени знал). Он его благословил и спрашивает: «Как твои дела?» – «Хорошо, батюшка». – «Я вот и говорю – все у тебя хорошо. Бог тебя благословит». И опять для меня повторил: «Где просто, там Ангелов со сто, где мудрено – ни одного».

Это, кстати и потом проявилось, когда велись споры по поводу этих ИНН. Он спросил батюшку, который к нему приехал от имени Патриарха: «А от Христа отрекаться не требуют?» – «Нет». – «Значит, не требуют отрекаться». И все, больше ничего не сказал – просто, без всяких призывов. Это было уже в 1990-е годы, батюшка уже стал знаменитым на всю Россию.

Случилось это после того, как в 1980 году сняли фильм «Храм», где впервые люди показывали батюшку на всю страну по широкому экрану. Вроде ничего особенного не показали, батюшка на экране запечатлен минут пять. Он просто пригласил съемочную группу «попить чайку». Но по стране тогда пролетело: «На острове Залит на Псковском озере живет старец». И тогда люди отовсюду потянулись. И батюшка поначалу всех принимал.

Я уже в это время не ездила к батюшке, только передачки ему посылала, а он однажды с моей знакомой предал мне деньги, сказал: «Отвези ей деньги. У нее нет денег». Я расстраивалась: «Зачем ты взяла?» А она: «Так как же я могла отказаться, если батюшка мне прямо в руку положил эти деньги?»

Батюшка был очень любвеобильный. Это была сама любовь, само милосердие, как у отца Иоанна Кронштадтского.