Господь пути поправит…
Ольга Кормухина
Сначала расскажу о себе. Первый мой осознанный приход на исповедь произошел в 1992 году. И это был священник, который хорошо знал старца Николая. Мне вообще очень повезло с наставниками в жизни. Священник, у которого я впервые исповедовалась, буквально сразу посоветовал мне поехать к отцу Николаю, так как у меня были важные жизненные и духовные вопросы, которые мог разрешить только старец. Но я не восприняла это тогда. И впоследствии священник, ставший моим духовником, также благословил меня поехать к Батюшке, но только спустя несколько лет меня, буквально зажатую со всех сторон неразрешимыми проблемами, прямо-таки вынесло на берег острова Залит к ногам старца.
Я благодарна моим духовникам. Конечно, я делаю ошибки, конечно, я падаю, но они научили меня не отчаиваться, вставать сразу после падения, каяться и не углубляться в обрядовую сторону. Учили главному – смотреть, что мешает любви и простоте. Тому, о чем постоянно отец Николай говорил: «Где просто, там ангелов со сто, где мудрено – ни одного». Главное в жизни – не мудрить.
У меня были ситуации, когда я обращалась к отцу Николаю с вопросами, которые в миру я не могла бы озвучить. Я говорила ему просто, то, что на душе лежит, ну, например, могла сказать о зависти: «Меня жаба задушит, если другой певице дадут мою партию», а он только смеялся: «Не задушит». Это не была свобода, довольно тесненько все было, но это была именно простота, без ненужного мудрования.
Это, кстати очень важно для людей искусства, когда есть опасность «уехать», перестать быть собой, с собой разъехаться. Особенно это наглядно в шоу-бизнесе, когда человек становится популярным и рождается некий фантом, которому все поклоняются. И может так случиться, что он сам себя начнет отождествлять с этим фантомом. Поверит, что он и тот, кому поклоняются, – это одно и тоже. А на самом деле это не ты, это некий сегмент в тебе, который «усекла» публика, который она обожествила и поклоняется. И так можно потерять себя настоящего.
Я, когда заметила эту опасность для себя, решила уйти из шоу-бизнеса. Поняла, что если я не отодвину от себя это, то меня разорвет. Мне всегда было важно остаться самой собой. Как сказал один священник: «Кормухина с кровью, через терния продирается к самой себе». Потому Господь, наверное, был милостив и помогал всегда – из-за этого стремления быть собой.
Так Он мне открыл дорожку к старцу – никаких препятствий не было. Помню, как мы приехали в первый раз. Вечером благословились со всеми вместе. А с утра раненько я одна побежала к нему. Бегу и читаю псалмы по дороге, которые знаю наизусть. И про себя прошу: «Отец Николай, ты мне сейчас так нужен. Так нужен, ты меня, пожалуйста, прими». Мужчина навстречу идет: «Вы к батюшке?» – «Да». – «А его уже заперли». Его келейницы запирали и уходили, чтобы народ не ломился.
Но я не поверила. Бегу и опять прошу: «Батюшка, ты мне так нужен, прими меня». Подбегаю к домику, вижу – толпа стоит. А над людьми видна батюшкина скуфеечка. Значит, он тут, не ушел!
Сердце забилось у меня, как у кролика, вот-вот выпрыгнет. Вошла я во дворик, повернулась, чтобы калитку закрыть, а когда обернулась, вижу: дорожка уже расчищена, люди все расступились и меня пропускают. Отец Николай сказал тем, кто его окружал: «Пустите ее, это ко мне». Не видя еще меня, духом провидел – это меня настолько поразило!
Это было так, как я читала в житиях святых. И при этом так легко и просто. Батюшка взял мое сердце, оно как будто на ладонь к нему выпрыгнуло и там навсегда осталось. И сейчас я знаю, что никто его не заменит. Мы имели встречи со старцами, и знаем (хотя, может быть, так грешно говорить), что никто с отцом Николаем не сравнится по той силе воздействия, по той силе утешения и вразумления, которыми он был наделен. Одним взглядом, особым выражением лица он мог сказать больше, чем сделали бы многие слова, целые тома поучений. Он был как рентген, который все освещал в твоей душе. Причем вылезали такие вещи, о которых ты и сам не подозревал, не хотел признаться в них. Есть такие вещи в нас, о которых мы лукаво думаем: «Да как-нибудь это рассосется». А как раз эти-то вещи и есть самые главные наши проблемы, и старец помогал это увидеть, внушить, что не рассосется. Это и надо врачевать в первую очередь.
Когда я подошла к старцу, первое, что он мне сказал, было: «Ну что ж ты так долго?» Я думала, что он имеет в виду, что поздно пришла, проспала. Отвечаю: «Батюшка, простите, проспала, наверное». А он не об этом говорил. Ведь мне еще в 1992 году мой духовник сказал: «Тебе нужно к отцу Николаю». А я все не ехала. Приехала только в 1997 году. Пять лет – это долго. Только потом я поняла, что это значит. Может быть, и жизнь моя по-другому сложилась бы. Может быть, и не надо было мне тогда бросать мою работу, потому что первое благословение, которое мне дал старец, было: «Пой». – «Батюшка, что же – на эстраде петь?» – «Пой».
Но я думаю, что когда Господь видит, что ты что-то ради него делаешь, то если даже ты ошибаешься, Он исправит. Как батюшка говорил: «Господь пути поправит». Главное, чтобы ты видел конечную цель. Видел, что ради Господа ты все делаешь.
А почему меня отправляли к старцу? У меня уже было два неудачных брака, и я думала о монастыре. Мне было тридцать семь лет, когда я приехала к старцу, и потому я была уверена, что о каком-то новом замужестве думать не приходится. Я хотела получить от него благословение на монастырь. Хотя мне было страшновато, что я не справлюсь, но решимость у меня была непоколебимая. Я решила, что если старец благословит, то я «ничтоже сумняшеся» пойду в монастырь. Поехала я на остров, потому что мне нужно было решить квартирный вопрос – брату многодетному нужно было все имущество передать.
На самом деле я все уже распланировала. Думала: сейчас я со старцем решу насчет квартирного вопроса, а потом уже приеду благословляться в монастырь. Получается, что я не просто распланировала свою жизнь, а волю Божию распланировала. Вот что страшно и смешно одновременно. Смешно, потому что над собой остается только посмеяться в этом случае.
И действительно, по молитвам старца с квартирой все устроилось, а через месяц-полтора я поехала брать благословение в монастырь. Поехала я вместе с друзьями.
Надо сказать, что в это время у меня были две серьезные проблемы – курение (я никак не могла бросить курить, хотя и очень хотела этого) и еще мне нравились вкусные спиртные напитки. Я, можно сказать, «кайфовала» от изысканных ликеров, ромов, вин и ничего не могла с собой сделать. Я была настроена при помощи старца с этим кончить. Но перед этим решила отвести душу – купила бутылку вкусного дорогого ликера «Мисти» клубника со сливками. Выдула ее всю в поезде, потому что понимала, что это моя последняя бутылка. Написала исповедь на многих листах. Но блок сигарет «Мальборо» себе оставила. Бутылку выбросила, а сигареты оставила. И со всем этим багажом я направилась к отцу Николаю брать благословение на монастырь.
Утром мы пришли к старцу: «Можно нам причаститься?» – «Можно, только поисповедуйтесь». Мы поисповедовались, причастились, опять идем к батюшке. Вот подходим мы к домику, видим, люди вокруг старца кучками собрались, мы к ним присоединились. А он бегает между людьми и спрашивает: «Пьешь, куришь? Пьешь, куришь? Пьешь, куришь?» А меня не спрашивает. Я думаю: «Ведь это моя проблема. А меня он не спрашивает». Я хочу сказать, а не могу. Чувствую, что бес мне рот заткнул. Просто натурально это чувствую. У меня вены на шее надулись, а я не могу ни слова сказать. Но чувствую, что если я сейчас не скажу, то мне конец. Просто конец. И все! Я напряглась из последних сил и взмолилась: «Господи! Помоги мне!» И тут же закричала: «Батюшка! Я пью, курю! Ненавижу себя за это!» А он, как будто ждал этого, подбежал ко мне, перекрестил рот и говорит: «Все. Больше не будешь». И действительно, это было 19 июля 1997 года, с тех пор я не принимаю ни спиртного, ни сигарет.
Был у меня такой случай. Как-то после концерта мы с моим администратором зашли к моему брату, у меня ключи были от его квартиры. А так как их дома давно не было, то у них на кухне было хоть шаром покати. Я нашла только лекарственный состав: алое, кагор и мед. И решила: «Ну, хоть для сладости положу в чай». Не успела я один глоток сделать, как меня начало выворачивать. А подружка моя смеется: «Ну, тебя отец Николай здорово закодировал!» Самое удивительное то, что у меня даже и тяги к спиртному с тех пор нет.
С курением было сложнее. Я, чтобы справиться, руки занять (потому что в курении важна моторика – руки всегда заняты) стала закручивать консервы. Утром ходила на рынок, все закупала, а потом крутила банки, как сумасшедшая, три недели. Мне потом моя сноха беременная спасибо сказала. Но, конечно, если бы не молитва батюшки, не справиться было бы. Я ведь после того, как он меня благословил не курить и не пить, пять дней просидела у его ног. Буквально сидела у лавочки, держала его валенок и говорила: «Батюшка, мне страшно. Все вернется».
А он говорил: «Ничего не бойся». И теперь, когда я вижу курильщиков, то всех уговариваю: «Миленький, бросай!»
А после того я уже стала спрашивать о монастыре, хотя слова этого не произносила. А спросила так: «Батюшка, благословите меня жить в чистоте». Он меня хлоп по щеке и говорит: «Венчайся. Будешь венчаться. Муж вернется и венчайся». Я в ужасе: «Господи, помилуй, не дай Бог». И про себя еще думаю: «Какой муж, первый или второй? Ни того, ни другого не хочу».
А батюшка улыбается и говорит: «А жених какой благочестивый будет!» Потом только я поняла, что Алексей тогда еще был в Америке. Через полгода он вернулся в Россию, я думаю, что это его батюшка вытянул из Америки.
Самое удивительное, что он и имя его мне предсказал прикровенно. Правда, как нормальная умная ослица, я поняла это только на восьмой год после того, как эти слова были сказаны. У меня день рождения 1 июня, и в тот год он приходился на постный день. А гости у меня ожидались разные, не все верующие, я решила на день перенести празднование. И думаю: «Надо в календарь посмотреть». И вижу – память совершается святителя Алексия, митрополита Московского. О, значит именины моего мужа сразу после моего дня рождения! И тут я вспоминаю, как однажды восемь лет назад мы стоим у батюшки. Народа еще нет. Никто еще не приехал к батюшке, только мы – местные, несколько человек, стоим у калитки. Мы так любили эти тихие часы: с батюшкой можно было и пошутковать, и попеть. Он очень любил петь. Я иногда скажу: «Батюшка, давайте споем!» Или он сам скажет: «Давайте споем!» И сам запоет: «Архангельский глас…» Он очень любил особый распев: «Радуйся, благодатная, Господь с Тобою…» Часто пел «Господи помилуй» своего сочинения по-эстонски, «Кирие элейсон» по-гречески.
И вот в одно такое тихое утро стояли у батюшкиной калитки местные женщины. Кстати скажу, что он их иногда не благословлял, за то, что в штанах ходят. А они хитрили: внизу «треники», а наверх юбку оденут. Батюшка в ответ на их просьбу помолиться говорит: «А я звать-то вас как забыл». Они в ответ ему тоже шуткой отвечают: «А мы тоже забыли, батюшка». – «Ой, вспомнил». И называет мужские имена каждой из них – «Петр», «Константин», «Владимир» – это все имена их мужей. Так он обличал, что они чин нарушают. И я тогда спросила тоже: «Батюшка, а я кто?» – «Митрополит». А подруга моя говорит: «Да она игуменья, батюшка. Посмотрите, какая». – «Митрополит». Так Бог мне послал Алексея, а батюшка это заранее видел.
Алексей уже рассказывал, как мы познакомились, а я расскажу свою историю.
Получилось так, что подружка моя влюбилась в певца одного. А я считала, что они не совместимые люди. Повезла ее к отцу Николаю. И он ей сказал: «Не сомневайся, это твой суженый». «Ну, – думаю, – ладно, раз батюшка сказал, значит так и есть». А у самой все равно сомнения – ну так уж они не подходят друг другу! А старец, видимо, это прозревая, пред тем, как мы уходили, по спине ее постукал: «Свекрови-то нет у тебя. Счастливая». А у того человека недавно мама умерла. И он тем самым подтвердил еще раз – он и есть суженый.
Нам посоветовали пойти к архимандриту Даниилу в Даниловский монастырь на исповедь, потому что сказали, что он берет эстрадных. А то ведь тогда священники от нас шарахались.
Я слышала, что нужно семь акафистов святителю Николаю прочитать, чтобы он устроил замужество. И я вместе с подружкой читала все семь дней акафист. В тот день, когда мы в Данилов собрались идти, у меня температура была 38, но я решила, что ради друга надо идти, выпила жаропонижающее. Туда должна была прийти одна знакомая и подвести нас к отцу Даниилу.
И вот мы приехали, а я от температуры в какой-то прострации – ничего не понимаю, что вокруг происходит. Вижу – патриарх идет, большая процессия, ковчег с мощами несут и поют: «Преподобне отче Савва, моли Бога о нас». А я, надо сказать, очень почитаю преподобного Сергия Радонежского, в первый раз сознательно к святыне, к его мощам в Троице-Сергиеву Лавру ездила. А преподобный Савва – его ученик. Я так обрадовалась! Но почему-то вспомнила батюшкино благословение о замужестве и опять про себя думаю: «Как я этого не хочу! Да ну, опять все эти заботы. А если по-христиански, то нужно в послушание идти: «Господин мой» и прочее (я тогда уже начиталась всякой правильной литературы), а я так не могу, не умею». Такая брань внутри меня была почти год. И вот я стою посреди Данилова монастыря и вдруг внутри меня голос: «Ну, преподобный Савва, давайте мне мужа. Все, я согласна». Прямо так и сказала. Почему я именно в этот момент об этом вспомнила? Не знаю.
И вот мощи унесли, мы поискали отца Даниила, нам сказали, что его нет, он уехал. Мы решили уходить, вышли за ворота. И вдруг, я ничего не говоря, разворачиваюсь, и бегу обратно. Сама не знаю, почему.
И вот, как только мы вошли в храм, я увидела Белова. А до этого я была просто влюблена в его музыку. Но знакомы мы не были. Хотя столько было поводов для знакомства, общий круг общения был. Но не было воли Божией. А я все-таки подспудно думала о нем.
Итак, стою, смотрю, как Белов себя будет в храме вести, то есть насколько он воцерковленный. Думаю, подходить к нему не буду. Говорю: «Оля, пойдем приложимся еще к мощам». И вдруг мы оказались совсем рядом с Беловым, а я опять думаю: «Нет, подходить не буду. Опять этот рок-н-ролл, разговоры все эти. Ничего этого не хочу. Зачем мне это искушение?»
Конечно, я не думала при этом ни о каком замужестве. Я вообще, уже смирившись, что будет какой-то муж, была уверена, что это будет человек какой-то другой профессии, чтобы никак это не было с прошлым связано.
И вдруг в этот момент мне говорят: «А вот это – отец Даниил». Мы подошли к нему, договорились об исповеди. Он на меня очень внимательно посмотрел и благословил.
После этого мы вышли из храма и прямо-таки столкнулись с Беловым. А я до этого все-таки решила: «Если есть воля Божия, то мы познакомимся». Но ведь я, можно сказать, три знака получила. Три раза от него отходила и все равно рядом оказывалась. Тут уж я к нему подошла и сказала: «Вы Алексей Белов? А я – Ольга Кормухина».
Повенчались мы весной 1999 года и через три месяца, я, очень волнуясь, стала спрашивать или клянчить у отца Николая: «А детки у нас будут?» – «Будут, будут. Если мальчик – то Анатолий, если девочка – Анатолия». Так он время рождения нашей Тошки предсказал.
Я очень почитала преподобного Серафима Саровского и решила, что мне надо паломничать в Дивеево, клянчить у преподобного ребенка. Но нужно на это взять благословение у батюшки. Я звоню моей «связной» тете Нине и прошу ее: «Спроси у старца. Надо ли мне ехать. И внимательно слушай, что он скажет: «Бог благословит», «Благословляю» или «Хорошо, хорошо». Я к тому времени уже была научена, что нужно внимательно слушать, что батюшка говорит.
Перед паломничеством в Дивеево было со мной такое: я впала в страшный духовный ступор. Вроде ты и не болеешь, но делать ничего не хочешь и не можешь. Душа как мертвая. Вообще вся ты как мертвая. Как будто тебя нет. Непонятное состояние. Маета какая-то, как будто тебе что-то хотят сообщить, а ты не слышишь, не понимаешь. И в таком состоянии я прилегла, а напротив меня иконостас домашний. И я чувствую упорный взгляд, устремляю глаза в эту точку и вижу, что на меня смотрит преподобный Серафим. А надо сказать, что старец Николай очень почитал преподобного Серафима. Он все время его поминал. Как-то его спросили: «Ведь ваш небесный покровитель святитель Николай, а почему вы о преподобном Серафиме все время говорите?» – «Потому что мы с ним духовно близки».
И после этого взгляда преподобного Серафима я говорю Алексею: «Все, я поняла. Меня зовет преподобный к себе». Он посмеялся: «Ну, это все “бабьи догоны”. Попостись, антидор утром съешь и все пройдет». А я говорю: «Нет, вот увидишь, завтра утром будет какой-нибудь знак». Так и было. Утром рано – звонок в дверь. Мы никого не ждали. Открываю – стоит наш знакомый иеромонах отец Климент из Ивановской епархии и говорит, хитро улыбаясь: «А я не один, а я с преподобным». И достает точно такую же, как у нас, икону преподобного Серафима. Вот я Алексею и говорю: «Видишь, какие “бабьи догоны”?»
Вот тогда-то я и решила через тетю Нину батюшкино благословение спрашивать и просила ее запомнить в точности ответ. А батюшка сказал: «И Бог благословит, и я благословляю. А пути Господь поправит». Потому что у меня уже в голове было – с поезда в Арзамасе сойти и идти пешком до Дивеева. Крестный ход обычно бывает двадцать пять километров, идут два дня с остановками, а я решила идти шестьдесят за один день, чтобы успеть на престольный праздник – 1 августа.
И вот я приехала в Арзамас. Зашла в собор, простояла час на службе, взяла благословение, набрала просфор, святую воду в путь и пошла на просфорах и святой воде. Прошла двадцать километров и вот – «ноженьки мои неможеньки». Ступни распухли, босоножки давят. Хорошо, что у меня были ножницы, я ими босоножки разрезала и пошла дальше.
Надо сказать, что я в Дивееве раньше бывала не один раз. Но всякий раз «по-мажорски», бегом, на машине. И однажды нас в Дивееве одна женщина спросила: «А как вы сюда приехали?» – «На машине». – «А к Серафимушке-то надо пешком, лапоточки стоптать, так он сам сказал». Потому я и решила идти пешком. Я поняла, что это знак. Я верю в такие знаки, чтобы мне ни говорили.
И вот, когда я босоножки разрезала, я и говорю (так по-простому, знаю ведь, что слышит): «Ну что, преподобный, считается, что я лапоточки стоптала по дороге к тебе? Примешь меня?» Но потом еще десять километров прошла на «Богородичном правиле». А потом ноги вдруг встали, и все. Не могу двинуться с места. Ноги болят дико, слезы градом, но даже не от боли, а от обиды на то, что я не смогла пройти до конца. И тут я вспомнила слова старца: «А Господь пути подправит». И молюсь: «Божия Матерь, прости меня Христа ради, не смогла я дойти. Но, если Ты принимаешь мой подвиг, дай мне знак». И еще прибавила: «Но Ты знаешь, что я недоверчивая, так что лучше дай мне два знака». И только я так помолилась, как вдруг машина, едущая со стороны Дивеева, останавливается, дверца открывается: «Вы в Дивеево?» А следом за ней через секунду вторая машина останавливается. Я сажусь в первую машину. А ребята в ней меня спрашивают: «Простите, а вы не Ольга Кормухина?» – «Ребята, а как вы меня могли узнать-то?» – «Да вот узнали».
Они довезли меня до монастыря, я с трудом вылезла из машины. Еле плетусь, как инвалид ноги переставляю. И тут встретила свою костюмершу. Их целая бригада, все на дорогих машинах прикатили. Мы пошли к северному входу, а там толпа стоит, казаки никого не пускают. Наши стали продираться, а я отстала. Они стали кричать казакам: «Пустите, это с нами». А я слышу в себе голос: «Смирись». Да еще и подумала: «У нас православные так за святыню бьются, что задавят, если в эту толпу лезть». И отошла к левой двери. Стою там одна. Молюсь преподобному, вернее, разговариваю, прошу ножки исцелить, чтобы Литургию отстоять. Ну, думаю, и не важно, что не приложилась, он ведь здесь, и так все слышит. Стою себе, и вдруг опять внутри голос: «Приготовься. Владыка идет». Ну, думаю: «Что это такое? Что это значит?»
И вдруг казаки всю толпу отстранили от мощей. И именно в левую дверь входит митрополит Николай, благословляет меня, за ним иконы несут, я ко всем прикладываюсь. Такая благодать, что меня аж зашатало. Поняла, что это меня преподобный утешил. Больше мне ничего и не нужно.
А дальше – больше. Встали мы в очередь к мощам. И вдруг монахини казакам говорят: «Вы посмотрите, человек немощный, с больными ногами, помогите ей. Приложите ее к мощам».
И не успела я опомниться, как чувствую, что лицом уже на раке с мощами лежу.
Потом меня бережно подняли, отвели в сторону. Наутро я была как новая. Всю службу отстояла, и настолько ощущалось, что Богородица была там. Особенно когда митрополит перед чудотворной иконой стоял. Ощущалось, что он не просто перед иконой стоит, а Сама Матерь Божия здесь. Вместе с хором я всю Литургию пропела, там было много песнопений, которых я не знала, но мне как будто кто-то помогал. Я все пропела на одном дыхании. И была такая благодать, я не побоюсь такого слова: «страшенная».
И вот мне нужно уезжать. Тороплюсь на поезд – завтра Пророк Илья – и вдруг такой ливень, я промокла до нитки, еле поймала машину, кое-как попала в вагон. Приезжаю, и тут буквально через день приезжает отец Климент со своей келейницей Алевтиной, которая была непростая, с прозорливостью. Мы с ними собрались на их машине ехать к отцу Николаю. Мы идем, и вдруг меня как-то качнуло, а Алевтина говорит: «Кормухина понесла». А когда мы приехали к отцу Николаю, он нас так помазал, как при соборовании. Мы еще думали, что это значит, что он нас так освятил?
То есть зачатие произошло сразу же после паломничества к преподобному Серафиму. А родилась дочка ровно через девять месяцев – в мае. И крестили мы ее, как батюшка благословил, сразу же после того, как мы вышли из роддома, на третий день после рождения. Это был день мученика Анатолия. Так мы ее и назвали. Как батюшка благословил – Тошей, Анатолией.
У батюшки не было никаких мелочей, которые не были бы открыты его прозорливости. Батюшка показывал, что ему все открыто, и укреплял, укреплял, укреплял нас. Ты только иди в том направлении, которое он указал, и все будет хорошо. Хотя бы шаг сделай в этом направлении, а там тебе помогут.
Я это, между прочим, ощутила и во время родов. Батюшка сказал: «Иди, но только делай все по-простому». И я пошла по месту жительства, не пошла в эти суперклиники, а сидела везде в очередях. Все, как у всех.
И за время моей беременности врачиха, которая меня вела, почти воцерковилась и была потрясена, что все развивается идеально. У молодых так не бывает. Потом меня напугали кесаревым сечением. И мы поехали к батюшке. А он был очень болен – у него был герпес, воспаление тройничного нерва, воспаление седалищного нерва. Он мучался дико! Никого не принимал. Но мы все-таки поехали. И вот стоим у калитки, ждем, когда выйдет Валентина Васильевна.
А она не выходит. На улице мороз, я замерзла уже страшно, говорю Леше: «Пойдем домой». Не успели мы дойти, я говорю: «Пошли скорей назад». Он говорит: «Да ты что? Давай отогреемся». – «Пошли быстрее». И вот мы бежим, смотрим, останавливается машина у домика, выходит келейница, мать Николая. Я ей все рассказываю, реву. Она говорит: «Подожди». Ушла в домик, выходит с Иверской иконой Божией Матери, дает мне ее и передает слова старца: «Батюшка сказал, что все будет хорошо. Она тебе поможет». А я думаю: «Почему Иверская?» И стала вычислять, когда я буду рожать, какие мне сроки ставили. А потом в календаре посмотрела, что Иверская празднуется во вторник Светлой Седмицы. И говорю: «Леш, я знаю, когда я буду рожать, – это будет с 1 на 2 мая, когда начнется первая монастырская пятичасовая служба, тогда я и рожу». Кто мне это сказал, откуда я это знала? – только так и было.
Наш районный роддом внезапно закрыли на мойку, и мне пришлось-таки идти к знакомому врачу. Оказалось, что именно с 1 на 2 он дежурит. И именно в начале шестого утра 2 мая я родила дочку. При этом такая деталь: Леша начал читать акафист в пять утра, а когда он его закончил, то позвонил доктору: «Доктор, а может пора?» Доктор ко мне с вопросом идет, а девочка уже на свет появляется. Он даже сказал: «Ну, какое послушание отцу. С точностью до минуты». Самое удивительное, что нам поставили три десятки по состоянию здоровья и выписали на следующий день. И тут я еще вспомнила, как батюшка, когда я в очередной раз просилась в монастырь, хлопнул меня по щеке: «А ребеночка-то как же?» – «Батюшка, какой ребеночек!» И вот он появился. Даже когда батюшка был в затворе, ее брали к нему в келью, он ее благословлял, держал на руках. Выходила она все время с подарками от батюшки. А потом она до семи лет прожила на острове. Только когда в школу в первый класс настало время идти, мы вернулись в Москву.
Если все вспоминать, связанное с батюшкой, то и недели не хватит. И не все ведь расскажешь. Тут нужно всю свою жизнь в подробностях рассказывать. Как я однажды пришла к батюшке, жалуюсь: «Вот у меня проблема, которую я никак не могу решить». А он мне говорит: «А зачем ты тогда-то сказала такому-то человеку то-то и то-то? Вот за это потерпи теперь». Как в житиях святых прямо. Он имя назвал, все слова повторил. Показал, что такое чистая совесть. Какими внимательными нужно быть!
У меня был такой случай. Хотя меня батюшка благословил уже венчаться, но я все-таки его несколько раз искушала: «А может все-таки в монастырь?» – «Нет, венчаться». – «А что же мне тогда делать, петь опять?» – «Пой». Тут я задумалась: «Что же петь? Ведь не рок-н-ролл же, как раньше? Наверное, надо какую-то классику. Хорошо бы с оркестром». И тут вдруг такое роскошное предложение мне – звонят из Министерства культуры и говорят: «Вам предлагают петь с оркестром Федосеева Бертольда Брехта “Семь смертных грехов”». Я думаю: «Вот это да! Чудеса, стоило только подумать – и сразу все исполняется! С оркестром, – и каким! С дирижером – мировой величиной!» Звоню батюшке и спрашиваю благословения. Батюшка ответил: «Делай, дело хорошее». Я тогда еще не понимала значения этого ответа. Что это вовсе не благословение, а попущение моей воле – это я считала, что дело хорошее. И батюшка благословил, и молился, чтобы я сама все потом поняла.
И вот беру я партитуру, читаю. И вдруг вижу слова, про которые сразу понимаю: «Нет, это я петь не могу». Что же делать? И петь такое не могу, и отказываться жалко, думаю: «Отдадут другой певице – меня “жаба задушит”». Спрашиваю батюшку, а он говорит: «“Жаба не задушит”. Не отдадут». Так и вышло. Концерт, можно сказать, уже в последнюю минуту отменили. Оказывается, «Лукойл» обещанные деньги не дал – и все лопнуло. Так и я не пела, но и другая певица не пела тоже. Это была хорошая школа, тренинг. Пройти через попытку выполнить свою волю и что-то понять.
Еще была подобная же ситуация. Я однажды решила написать рок-оперу о княгине Ольге. И говорю батюшка: «Я буду петь хриплым голосом, пока Ольга язычницей была, а потом, когда она уже стала христианкой, своим высоким голосом буду петь». И он так же ответил: «Делай, делай. Дело хорошее». Уже либретто начали писать. И тут у меня вдруг ступор наступил. Приезжаю к батюшке: «Не получается, батюшка. Думаю, как это я святую буду играть?» Тогда он говорит: «Ну конечно. Ну что это – она святая, а ты будешь про нее “тру-ля-ля”?»
Когда я сама до этого дошла, тогда только батюшка и открыл волю Божию. Вернее, не сама дошла, а по его молитвам. Он вообще учил думать. Он учил самим принимать решение. И это очень здорово. Потому что раньше было так, надо мной даже смеялись: «Кормухина на каждый чих благословение берет!» И я отвечала: «Да, на каждый чих, чтобы не повредиться». А батюшка учил, чтобы не на каждый чих благословляться, но и самой думать.
Незадолго до смерти батюшка передал нас другому духовнику, но связь со старцем мы постоянно чувствуем. Ведь он взял меня в духовные чада по-настоящему, соблюдая чин. Я трижды называла свое имя, он меня трижды спрашивал. А потом сказал: «Раба Божия Ольга, Оленька, беру тебя в духовные чада».
Это было вечером, а утром, я помню, я бежала к нему: «Это правда, что вы взяли меня в чада свои?» А спросить стесняюсь. А он взял меня за кичку из волос на голове и говорит: «Мои волоски, мои. Ты сама мне их отдала».