Годы детства и юности

Протоиерей Николай Алексеевич Гурьянов родился 24 мая 1909 года (по иным сведениям – 26 мая 1910 года) в селе Чудские Заходы Гдовского уезда Санкт-Петербургской епархии. По преданию, Гдов, в просторечии Вдов, был уделом вдовствующей княгини Ольги. На этой поистине многострадальной земле почти никогда не прекращалась война. Помнит Гдовщина дружины святого Александра Невского и Иоанна Грозного, Петра Первого и героя Бородина графа П. П. Коновницына. Боевые стены Гдовской крепости окружают главную святыню – собор во имя иконы Божией Матери «Державная». Это первый храм на Руси с таким посвящением, построенный после 1917 года. Он возведен на фундаменте храма XVI века, взорванного в 1944 году. Погибший храм был освящен в честь покровителя воинов – великомученика Димитрия Солунского. Путник, нашедший дорогу в Гдовскую крепость, проникается видом глубокой таинственной древности всей этой земли.

Господь судил великому духовному ратоборцу двадцатого века старцу Николаю Гурьянову родиться именно в том месте, где испокон века решалась судьба нашего Отечества. Село Кобылье Городище, где стоял храм, в котором крестили будущего старца и с которым связаны годы его детства и юности, особенное в истории Руси. Неподалеку отсюда произошло знаменитое Ледовое побоище.

Церковь в честь Архистратига Божия Михаила в Кобыльем Городище была построена в 1462 году. Предание гласит, что именно Архангел Михаил покровительствовал в сражении ратникам Александра Невского и что именно он помог им, рассеявшимся по окрестностям, на следующий день после битвы собраться воедино и дружно двинуться в Псков.

С раннего детства Коля Гурьянов прислуживал в алтаре в историческом храме Михаила Архангела. В 1910 году епископом Гдовским, викарием Санкт-Петербургской епархии, был будущий священномученик – митрополит Вениамин (Казанский). Фактически, он заменил мальчику отца, который умер, когда Коле было всего лишь пять лет. По воспоминаниям старца, записанным близкими людьми, митрополит часто бывал в семье Гурьяновых и даже останавливался у них на ночлег. Прислуживая Владыке за богослужениями, мальчик впитывал в себя духовную мудрость и мужество святителя, и однажды услышал от него: «Какой ты счастливый, что ты с Господом…» – и получил в благословение архиерейский крест, который потом всю жизнь хранил как величайшую святыню¹.

Слова митрополита Вениамина были напутствием на долгий путь. Всю жизнь, во всех ее испытаниях подвижник, угодник Божий Николай Гурьянов был с Господом – это было его счастьем, смыслом земного странствования, глубиной его внутреннего человека. И всю жизнь он нес крест молитвенного предстояния за многих и многих людей, подобный кресту архиерейскому.

Владыку Вениамина старец Николай чтил как наставника и особенно радовался его официальному прославлению в соборе святых и тому, что в главном Гдовском соборе после этого события один из приделов освятили в честь Священномученика Вениамина, признанного небесным покровителем гдовского края, то есть тех мест, где начиналась и где окончилась жизнь старца.

Уже в детские годы Колю Гурьянова называли «монахом». Духовные чада записали рассказ старца о его блаженном детстве: «Меня в детстве все “монахом” называли. А я рад, я действительно монах. Никого кроме Господа не знал и не искал… У меня своя келия была, так и называли: не комната, а келия. Иконочки везде стояли, молитвословы, книги духовные, огромные царские портреты. Однажды, когда красные бушевали, в окно влетел снаряд и упал возле царских портретов, но не разорвался: вот как меня Царские Мученики с детства хранили; а я как их любил! Даже сердце останавливалось, как только думал о них!..»

Среди детей, сверстников Коли Гурьянова, были не только те, кто насмехался над ним, но и его единомышленники. Старец сам об этом рассказывал: «И что это было у меня? Все время о Господе думал, говорил и беседовал с Ним. Место наше, Чудские Заходы, больше эстонцами населенное. Так вот, еще мальчонкой соберу их всех – Луззи, Магда, Сальма, Эдвард – и говорю: “Давайте с крестным ходом пойдем!” Возьмем кресты, иконы. Так и ходили, а я впереди шел и пел на эстонском: “Иссэнт хэй да арму” – “Господи, помилуй”… А потом, когда оставался один, пробирался в баню, прихватывал с собой накидушку с подушек, покрывал ею плечи и начинал служить Литургию. Даже кадило сам делал. И плакал, славя Господа. Всегда любил ночную молитву, потому что среди ночи Небеса отверзаются и Ангелы внемлют…»

Но уже в раннем детстве дороже всего для юного подвижника было уединение. Старец рассказывал: «С детства любил я бывать на кладбище. Думал о смерти и будущем Суде Божием. Молился и плакал об усопших».

Главным воспитателем и духовным другом юного подвижника была его мама, которую он после ее блаженной кончины назовет святой. Она научила его молитве, научила постоянному предстоянию пред Господом. Об этом свидетельствует то, что уже в юные годы отрок часто вопрошал мать: «Мама, а это не грешно? Это Господу угодно?»

Екатерина Стефановна Гурьянова, в девичестве Крылова, была ангелоподобным человеком, как говорили те, кто встречал ее в годы жизни на Талабском острове. Она одна подняла и воспитала четырех сыновей после ранней смерти мужа. Старец Николай часто вспоминал пророческие слова своего отца, однажды высказанные за домашней трапезой. Указывая на младшего сына, он сказал жене: «Вот этот тебя доглядит». Так и вышло – вскоре отошел в вечность сам Алексей Иванович, трое старших сыновей погибли «за други своя» во время Великой Отечественной войны.

Мать свою до конца дней старец называл ласковым словом «мамушка»: «Мамушка у меня была блаженная, разговоров не любила, больше молчала и беседовала с Господом мысленно, никогда с Евангелием не расставалась. Была очень религиозной и любила клиросное пение».

Но даже глубоко верующей матери было тревожно от того исповеднического настроения, которое ее сын стал проявлять в детские и юношеские годы, пришедшиеся на начало революционной смуты. Этот исповеднический дух был внушен Николаю Гурьянову Самим Господом.

По рассказу одной из первых помощниц старца Николая на острове – монахини Рафаилы, – однажды он сам открыл ей это: «В ранней юности, когда я направлялся на вечернюю встречу с друзьями, у гумна с пшеничным зерном я увидел сидящего Господа нашего Иисуса Христа… И Он мне сказал: “Никогда не ходи на гуляния!”» А далее матушка свидетельствует: «Батюшка был избран Богом с малых лет… С тех пор возлюбил он Крест Христов, и этой любовью как святыней делился с друзьями». Добавим к этому, что в годы старческого служения на острове старец Николай часто в ответ на вопрос: «Как жить, чтобы спастись?» – пел или читал тропарь Кресту Господню: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и Святое Воскресение Твое славим».

Существуют свидетельства о том, что в девятилетнем возрасте в день крестных страданий Царственных Мучеников ему было открыто (мы не знаем, как – во сне или в тонком видении) то, что происходило в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге в ночь на 17 июля 1918 года.

В этот день мальчик встретил свою мать-молитвенницу Екатерину Стефановну со словами: «Мама! Мама! Царя убили! Всех! И Царевича! Страшно накажет их Господь, окаянных, что Царя загубили, всех накажет!» В последние годы своей жизни старец рассказывал, что тогда ему были открыты и страшные подробности мучений Царской Семьи. Потрясение от данного ему откровения породило в душе отрока любовь, благоговение и покаяние перед Царственными страдальцами, которые он пронес через всю свою жизнь, к чему призывал и приходивших к нему за советом уже на исходе лет.

Мама опасалась, что откровенные слова и мысли сына навлекут беду на всю семью. Зная его послушание, она попросила учительницу словесности Любовь Николаевну Микиткину (у батюшки сохранилась ее фотография, видимо, он ее почитал) поговорить с Николаем. В ответ на увещевания молчать юноша сказал: «Если все будут молчать и никто не будет говорить о Боге, все умрут!» А учительницу просил: «Прошу вас, говорите о Боге и Царе. Вам, учителям, грешно молчать, и если вы не будете веровать, то будете тяжело болеть».

Это высказывание объясняет, почему Николай Гурьянов решил избрать для себя учительскую профессию и по окончании школы поступил учиться в Гатчинский педагогический техникум, а потом – в Пединститут в городе на Неве.

Вероятно, эта же учительница словесности заронила в душу юноши особую любовь к слову, к поэзии. С юных лет Николай Гурьянов записывал полюбившиеся ему стихи в особую тетрадку, которая потом стала основой его заветной книги, получившей название «Слово Жизни».

В годы старческого служения на острове батюшка благословлял чаще читать детям хорошие стихи, ибо они «умягчают сердце». При этом прибавлял: «Некоторые стихи – как молитва, и человек, читая их, беседует с Господом, а потом полюбит саму молитву, его будет тянуть к ней, чтобы покаяться перед Творцом». Сам батюшка всю жизнь записывал свои молитвенные переживания в поэтические строфы, их он тоже включил в книгу «Слово жизни», о которой речь впереди.

Выскажем здесь одно предположение. В то время, когда Николай Гурьянов учился в Гатчине, еще была жива преподобномученица Мария Гатчинская, к которой за советом и утешением притекали люди. Известно, что к матушке приезжал и духовный отец будущего старца – священномученик Вениамин. Потому думается, что, находясь в непосредственной близости к такой великой подвижнице (она приняла мученическую кончину в 1932 году), тот, кто с раннего детства старался «приникать к святости», обязательно побывал у блаженной старицы Марии. Может быть, получил от нее совет, как вести себя в атеистическое время. Сама матушка была исповедницей, к тому же подвигу привлекала и тех, кто с ней соприкасался.

Получая профессию учителя, Николай Гурьянов явно готовил себя к исповедническому служению. На это его вдохновил подвиг духовного отца – митрополита Вениамина (Казанского) и, как мы предполагаем, преподобномученицы Марии Гатчинской.

После мученической кончины святителя в 1922 году четырнадцатилетний Николай написал сугубую ектенью, которую он возносил Господу всю свою жизнь. В нотной тетради батюшки под этой ектеньей его рукою было написано: «Светлой памяти духовного отца Митрополита Вениамина. 1922 год».