Жизнь – подвиг. Высокопреосвященнейший архиепископ Виталий
(Род. 8/VIII 1873 г.; † 8–21/III 1960 г.)
Церковно-общественное служение приснопамятного Владыки Виталия естественно разделяется на три периода, соответственно трем главным местам, где это служение проходило: а) Почаев; б) Ладомирова в Словакии; в) Америка. Из них Почаевский период стоит на первом месте не только по времени, но, пожалуй, и по значению, хотя оно и отошло в глубокую, далекую тень. На нем поэтому и останавливаем наше внимание. Однако, предварим его кратким беглым очерком последних лет его жизни ради того, чтобы при этой параллели нам было легче понять личные мотивы и дух его первого, почаевского, периода деятельности.
Общая характеристика личности. Подобно тому, как за Блаженнейшим Митрополитом Антонием оставалось во всю его жизнь особенно популярным имя «Антония Волынского», по старой памяти расцвета его высоко-ценной деятельности в Волынском крае, так в свое время было общеизвестным, можно сказать, почти по всей России, имя «Почаевского Архимандрита Виталия», впоследствии нашего Владыки, в сане Архиепископа Восточно-Американского и Канадского и одновременно Настоятеля Св.-Троицкого монастыря и основателя и Ректора Св.-Троицкой Семинарии. Почаевский период служения будущего Владыки Виталия был настолько ярким, а вместе и настолько своеобразным, что это могло бы даже давать несколько одностороннее представление о личных свойствах Владыки. Поэтому так ценно для нас то, что все, кто из нас имели возможность общаться с Владыкой в следующие этапы его деятельности, а тем более быть под его началом, наблюдали его высокия духовные качества, далекия, как небо от земли, от таких примитивных жизненных побуждений, как жажда популярности, или возвышения по службе, личного влияния на других или просто жажда деятельности. В лице Владыки мы видели человека непоколебимого сознания долга и вместе истинную стихию простоты во всех смыслах: крайнюю простоту и самоограничение в личных потребностях, прямоту и простоту как в обращении с людьми так и во всех действиях, в речи, в письме; ближе входя в общение с Владыкой, каждый мог видеть в нем образец мужества, твердости, прибавим к этому совершенную личную его нестяжательность, однако соединенную с заботами о нуждах Церкви не только духовных, но и жизненных-материальных, так что о нем можно было сказать словами Апостола: «Мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем». Он покорял людей не духом власти, а только своим личным примером.
Вот Владыка в Св.-Троицком монастыре. Ночной удар малого церковного колокола, и Владыка зимой по снегу первый прокладывает тропу на общую утреннюю молитву в храме и Полунощницу; а после Повечерия почти последним он выйдет из храма. Вот Владыка у себя в келлии: вы проходите мимо нея – дверь открыта, он сидит за столом и работает; вы можете видеть обстановку комнаты: стол, стул, божничка, комод для вещей, несомненно – почти пустой, постель... Это – все. – Пришла почта, книга в подарок: тут же книга отправляется с надписью «В библиотеку монастыря»... – Владыка делает ежедневный обход, где братия исполняют послушания: приветствует добрым словом, поруководит, подбодрит. Общий сбор кратофеля осенью: Владыка с лукошком тоже выходить на поле среди братии. – Владыка обычно уезжает к воскресению в Нью-Иорк для совершения богослужений: в руке его тяжелый чемодан, который ему не легко будет нести на железнодорожных нью-иоркских переходах – это братия передает овощи и другие продукты для питания служащих при Епархиальном доме. – Уезжая, иной раз скажет: если нужно, пользуйтесь для ночлега моею постелью...
Но вот пришла глубокая старость; Владыка пишет в своем Пасхальном Послании, которое считает последним: «Силы ослабели, совсем на исходе, Пасха, быть может, последняя». И продолжает Владыка: «Так громче для меня пусть звучат предпостные призывы мытаря и блудного! Так строже для меня да будет этот пост последней Четыредесятницы! Стени, душе, на великом покаянном каноне Андрея Критского..; в Страстную Седмицу спостражди страстям Христа Спасителя. Ни на шаг не отставай, следуй за Ним до Голгофы, да и радостное Его Воскресение видети сподобишися!» («Последняя Пасха»).
Мелкие штрихи, выхваченные из общего круга жизни: но в них отражаются высокия качества Владыки Виталия, воспитанные в суровых условиях его молодости, укрепленные на опыте всей его иноческой и трудовой жизни, донесенные до глубокой старости.
Беглый очерк суровых условий и событий в ранний период жизни Владыки представлен им самим в его книге «Мотивы моей жизни». Здесь, хотя и в скупых словах, но четко, по существу, описаны Владыкой: его сиротское детство, жестокий удар судьбы в высшей школе, благодетельное участие подавшего ему руку помощи епископа Антония (Храповицкого), бывшего тогда ректором Казанской Духовной Академии, принятие монашества и, после трехлетнего пребывания на Кавказе, вызов его владыкой Антонием в Волынскую Епархию. Беззаветной преданностью его владыке Антонию определился его дальнейший жизненный путь. Кроме того, мы знаем, чем или кем вдохновлялся потом он к мужественному исполнению своего долга. Он нашел этого вдохновителя в образе преп. Иова, игумена и чудотворца Почаевского, великого ревнителя веры православной, светила земли Волынския и Галицкия, «иноков трудолюбного жития богомудрого наставника.., терпения и бдения от ранней юности до поздней старости неутомимого подвижника». Преп. Иов стал для него самого духовным вождем; прославлению его имени, как мы знаем, Владыка отдался на протяжении всей своей жизни.
Вот в таких свойствах души имел возможность увидеть тогда еще молодого архимандрита Виталия Волынский народ. Он с доверием пошел за его руководством; имя Архимандрита Виталия получило известность за близкой границей, в Галиции, частично перебросилось туда и его влияние.
На Почаевском периоде деятельности архиман. Виталия останавливаем наше внимание, пользуясь не столько оставшимися от ранней юности следами собственных впечатлений, сколько ея характеристиками со стороны авторитетных и сведущих лиц.
Первые годы в Почаеве. – Новолетие двадцатого века... Первые его два-три года несли с собой бодрящую, светлую струю. Думалось, назначение этого столетия – подвести итог двухтысячелетию нашей христианской эры, округлить и закончить ея достижения.
Такими показали себя эти первые годы и Волынскому краю в сфере церковной. Они совпали с прибытием сюда, в сане правящего епархией, молодого, полного духовных дарований, епископа Антония, – для всех доступного, открытого, смелого в своих начинаниях, покоряющего умы и сердца людей своими блестящими проповедями. Обновление строя епархиального управления, оживление в сердце приходского духовенства... Оживился даже сам губернский город в целом. В короткий срок не преминул новый Епископ не только посетить и Почаевскую Лавру, хотя она лежит на противоположном конце епархии, но и установить в ней ряд особо торжественных празднеств под своим архиерейским возглавлением. Вызван был сюда в Лавру для возстановления и расширения старинной Почаевской типографии и для миссионерского дела питомец епископа Антония по Академии молодой инок Виталий, с возведением его в сан архимандрита.
Послышались с широкой открытой террасы величественного Успенского храма перед массами народа, из близких и дальних мест стекавшегося на поклонение святыням Лавры, простые беседы и призывы к народу хранить веру, не поддаваясь уже проникавшему в народ сектанству, дорожить унаследованным от дедов добрым укладом жизни, трезвясь, молясь, трудясь. Речи и беседы, выраженные в легко доступной для простого народа форме, соединенные с торжественными богослужениями, стали привлекать все большия массы местного народа. Голос Почаева сильнее стал отзываться также и в сердцах галичан-униатов по ту сторону границы, испокон тянувшихся душой к православной Руси.
Не лишним будет заметить, ради дальнейшего освещения эпохи, что новизна коснулась и молодежи «духовного сословия». Волынская Духовная Семинария из отдаленного уездного города Кременца была переведена в губернский город Житомир. Два величественных только что возведенных здания Семинарии, рядом с кафедральным собором, но на собственной большой территории; оборудование их по последним правилам техники строения, с паровым отоплением, с собственной электрической станцией, большая площадь, отведенная для будущего семинарского парка... Казалось бы, чего большего желать семинаристу, хотя бы и «своекоштному», а тем более если он, к тому же, принят на казенное содержание?
Японская война. Революционная вспышка 1904–1906 гг. Не долго нашу Родину ласкали светлые настроения. В январе 1904 года началась война с Японией. Омрачился русский горизонт. Падение Порт-Артура, крайнего восточного укрепленного пункта Российского государства, после героической защиты этой крепости ея гарнизоном. Цусимский морской бой, гибель эскадры адмирала Макарова. Гибель военной морской экспедиции адмирала Рождественского... Горький для национального сознания, якобы полупочетный, мир. Разочарованность в массах, общее недовольство. Напрасно понесенные жертвы, запечатленные на картине Верещагина в виде замерзшего на сторожевом посту солдата, с надписью: «На Шипке все спокойно».
С неожиданной быстротой вынырнули притаившияся революционные силы. Со стороны прессы требование свободы печати; требования свободы слова, политических союзов и собраний; требование введения народного представительства, с ограничением монархической власти. Воздух начал оглашаться революционными песнями. «Отрешимся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног, нам не надо златого кумира, ненавистен нам царский чертог»... «Иди на врага люд голодный» и т. под. Снята цензура, и книжные киоски на углах улиц наполнены красными брошюрами с именами Карла Маркса, Энгельса, Каутского, Бебеля... Десятки сатирических журналов наполнены карикатурами представителей власти, окружения царской семьи, духовенства. Особенно всколыхнулась еврейская молодежь городов и местечек. Все это, конечно, захватывало и русских, учащуюся молодежь; не отстала в этом смысле и средняя духовная школа. В укромных помещениях еврейских закоулков какия то лица давали для молодежи учащейся революционные лекции на политическия темы. Более развитые юноши штудировали «Политическую экономию» Железнова. Поздней осенью 1904 года в Духовной Семинарии настроения прорвались в безсмысленный, кем то спровоцированный, бунт, не из недовольства пищей, а с демонстрацией политических настроений и против внутреннего режима школы. Подобные эксцессы в той или иной форме прошли по большинству средних светских и духовных школ; однако, многолюдность нашей семинарии, достигавшая 500 человек, сделала этот бунт особенно громким. В результате Семинария была закрыта, все учащиеся уволены, прием был возобновлен по прошениям. Часть прежних учащихся оказалась исключенной. А когда политическия обстоятельства изменились, никто о происшедшем не вспоминал, как будто ничего не случилось.
Таковы были эти годы. Созванная в 1906 году Первая Государственная Дума была разогнана в июле того же года за ея резко революционный характер. Так же быстро и по той же причине распущена была и вторая Дума, созванная в 1907 году. В том же году революция была подавлена, назначены были выборы в третью Думу по измененному выборному статуту. Возстановлена была цензура.
Как же проявляло себя наше крестьянство в то время? Оно продолжало жить своей обычной трудовой жизнью, своими интересами. Крестьянство было спокойно. Однако ясно, что раньше или позже ему оставалось реагировать на окружающия явления соответственно своей природе, своим желаниям и нуждам.
На общественном послушании. – И вот тогда Почаевский архимандрит Виталий, по послушанию своему Архипастырю и по сознанию своего долга, переходит от своей сравнительно спокойной церковно-миссионерской и типографской деятельности к другой ея форме. Он берет на себя гораздо более активную, безпокойную и трудную задачу царковно-политического объединения русского народа в пределах Волынской епархии и губернии для противодействия революционным замыслам. Чем вызывалась эта потребность? Тем, что местное крестьянство, при выборах в первую и вторую Думы, как элемент консервативный, было обойдено и лишено своего голоса. Политическия партии, враждебные данному государственному строю, ради своего успеха при выборах составили тесный блок. Сюда вошли: национальное польское «Коло», еврейский революционный «Бунд» и действовавшия тогда в России революционные партии. Они распределили между собой мандаты для выборщиков, которым предстояло из своей среды избрать определенное число членов Думы от данной губернии, не допустив в состав выборщиков кандидатов «со стороны». После такого опыта стало ясным, что первой задачей коренного русского населения явилось создание сильной русской национальной партии и объединение в одном политическом направлении крестьянства, духовенства и патриотически настроенной интеллигенции. Конечно, первое место в этом объединении принадлежало крестьянству не только по количеству людей, но – главное – по признаку коренного населения. Архимандрит Виталий для оформления «Объединения» воспользовался именем только лишь начавшего существовать в центральных пунктах России «Союза Русского Народа», разумея его не как политическую группу, а как национальный признак. Дать такое оффициальное оформление было важно для проведения выборов в Государственную Думу.
Нам остается только представить себе, какую огромную работу нужно было провести архим. Виталию для достижения данной цели. И она была достигнута. Под его руководством, несомненно также, – под духовным влиянием Владыки Антония, национальная Волынь так организовалась, что дала в третью Думу в 1907 году своих 12 представителей единодушно правого в политическом отношении, созидательного образа мыслей. Была достигнута огромная победа в политической борьбе. А между тем архим. Виталий по своему духу был чужд чисто политических интересов и впоследствии к деятельности этого рода никогда не возвращался.
Значение проведенных выборов выразил архиеп. Антоний Волынский в большой речи в Житомирском соборе при молебне по этому случаю, обращаясь к выборщикам. Приводим из нея заключительный отрывок:
«Много слез пролили в эти годы русские люди, но за то сегодня мы радуемся и ликуем о том, что земля Волынская не будет постыжена пред лицом Царевым своими выборными, что они... будут охранять дух русский православный, будут отстаивать его самодержавие. Обижать другие народы и племена, среди нас живущие, мы не желаем. Простору и корму у нас для всех хватит, а если когда не хватило бы по попущению Божию, то мы и голод вместе с ними разделим без ропота и обиды, пуст никто не проклинает за это нашу Русь – ни евреи, ни католики, ни сектанты, ни магометане. Но пусть никто не посягает на наши святыни, пусть никто не препятствует русскому обычаю разростаться шире и дальше; пусть славится по всей вселенной истинное христианство, содержимое Церковью, пусть утверждается самодержавие нашего Царя!
«Мы благодарим Господа, что с такими желаниями, с такой молитвой пойдут к Царю наши выборные. Но сверх того заключим наше славословие Господа еще и смиренною молитвою о том, чтобы благоуспешная в таких выборах по духу народному наша Волынь оказалась не единственною среди русских губерний и не одной из немногих: но чтобы и прочие пределы родной земли преодолели козни внутренних своих врагов и обманщиков и послали в столицу не самозванцев – обольстителей, а настоящих выразителей дум и чувств русского народа, как то помогли сделать нам святые угодники земли Волынской, подвизавшиеся за православную веру и зa русский обычай. Аминь». (Еп. Никон. Жизнеописание Блаж. Антония, Митр. Киевск. и Галицкого. Том 2-ой стр. 177).
Тесно сблизившись с народом, Архим. Виталий не остановился на данном отдельном эпизодическом достижении: его мысли и планы были гораздо глубже. Он сознавал, что разумные, но неясные настроения народа следует облечь в более ясную форму, в мировоззрение. Он видел также нужды народа, остающияся неудовлетворенными. Одновременно необходимо было поддерживать и церковно-религиозный дух народа, ослабляемый новыми неблагоприятными течениями. Он воодушевился этими задачами, сколько был в силах, взял на себя их осуществленье. Как близкий к крестьянству по рождению, с кратким, но ценным опытом сельского учителя, он явил себя подлинным «народником»: не в смысле идеализации народа, хотя он полюбил Волынский простой народ; не в смысле личного опрощения и подделки под народную стать; он просто стал другом и вождем волынского крестьянства.
Чем Архим. Виталий привлек его к себе? Оно прозрело в нем искреннее доброжелательство, близость его к себе по духу, подвижнический – до самоотречения от минимальных удобств – образ жизни, словом те черты души, которые впоследствии были характеризованы Митрополитом – тогда Архиепископом Антонием в краткой форме: «Архим. Виталий распял себя для народа».
В свое время общую характеристику трудов Архим. Виталия для народа, а вместе и характеристику его (тогда еще молодой) личности дал Архиеп. Антоний в ответном письме Н. А. Бердяеву по поводу сборника «Вехи», помещенном в «Московском Еженедельнике» в 1909 г. В частности, в этом письме Владыка касается укора Архим. Виталию в том, что он связал себя и свое движение с Союзом Русского Народа, скомпрометировавшим себя в глазах интеллигенции. Владыка пишет:
«На днях мои отношения к Русскому Союзу скрепились избранием меня в почетные председатели Почаевского Союза Русского Народа, насчитывающего полтора миллиона членов. Что же это за союз? Читающее общество, и печать, и вы, многоуважаемый Николай Александрович, ничего об этом не знаете, хотя, простите, изощряетесь в громких прещениях. Я вам отвечу. Это есть первое и единственное пока во всей России чисто народное, мужицкое, демократическое учреждение. Ведь все толки в печати, и в Думе, и в Государственном Совете, и на митингах, все сантименты и ламентации о народе – ведь это сплошное лицемерие. До народа у нас нет никому дела. Вся наша революция, и конституция, и четырехвостка, и все свободы – все это дело господское, господский спор, господская забава... Но к делу.
«Почаевский Союз – это собственно архимандрит Виталий. Кто он? Он кандидат богословия 37 лет, бывший преподователь духовной семинарии, принявший монашество еще студентом, а теперь уже седьмой год трудящийся в Почаевской лавре в скромном звании заведывающего типографией при 600 руб. доходу в год, в маленькой комнате без мебели; прошлым летом он прошел пешком около 900 верст с проповедью, да и дома в лавре всегда беседует с приходящими крестьянами, либо пишет статьи для «Листка»; худой, почти чахоточный, никогда не смеющийся, но часто плачущий. Еще в 1906 году я настойчиво приглашал его в ректоры нашей семинарии, на генеральское положение, но он отказался; а теперь он был бы архиереем, если бы изъявил согласие оставить свой Почаев и свой Союз...
«Так вот отчего бы вашим корреспондентам, чем зарабатывать себе пропитание на гнусной клевете, не поинтересоваться тем загадочным явлением, что «разбойною шайкою Русского Союза» руководила такая личность, как архимандрит Виталий? Что он делал? – Что делал о. Виталий? В 1906 году обличал революционеров и удерживал народ, от поджогов; в 1907 году закупил в Сибири (в Челябинске) 75 вагонов хлеба для голодавшей Волыни и тем понудил торговцев не только прекратить быстро возраставшую нагонку цен на рожь, но и понизил цену на 18 коп. с пуда; в это же время все начали основывать «союзные» потребительския лавки и русския мастерския. В 1908 году он взялся за переселенческое дело, исхлопотал союзникам земель в Забайкалье и Приамурье; еще ранее устроил в Почаеве юридическую консультацию по делам судебным, общество трезвости и проч. ...
«Может быть, вы скажете так: допустим, что политическая борьба, даже черносотенная, необходима в настоящее время, но зачем в нее впутывается духовенство? Да, – отвечу я – те духовные лица, которые втянулись в это патриотическое дело в ущерб своим чисто религиозным обязанностям и, имея дары духа, занимаются делами жизни внешней, хотя бы и тесно связанными с нравственной жизнью народа, они погрешают... Но осудите ли вы того духовного деятеля, который берется за эти дела по безлюдию, потому что народ наш ведь чужой для светской интеллигенции? Пойдите в самый строгий монастырь. Пятьдесять монахов молятся и читают Слово Божие, а о. эконом с утра до вечера хлопочет о капусте, о луке, о рыбе; он всех братий превзошел бы в молитве и созерцании, но ради послушания служит трапезам... А ведь среди служащих трапезам, и даже во главе их, был св. ап. Стефан. Не побивайте его камнями осуждения»... (Жизнеоп. блаж. митр. Антония, т. 2, стр. 189–192).
Чем наше крестьянство привязало к себе самого архим. Виталия?
Он увидел в нем качества ценные, но такия, которые могли быт искажены или потеряны. Долг Церкви, а значит и его долг был помочь народу эти качества сохранит и укрепить.
Народ сохранил православную веру, принятую тысячу лет назад при великом князе Владимире, сохранил, несмотря па длинные века чужого и иноверного угнетения. Этот простой народ сохранил свой язык, свою национальную нетронутость, несмотря на то, что большую часть тысячелетия прожил под властью чужой национальности. Чаяния этого народа, его стремления оставались всегда одними и теми же: любовь к своей Родине, любовь к земле, к хлебопашеству; отсюда рождалась – «тоска о земле», мысль о приросте своих все съуживающихся наделов. Наше крестьянство было, несомненно, замкнуто в своем кругу и стеснено в узких рамках того общего быта, какой сложился до 1860 года. Быт этот характеризовали: огромные земельные поместья польских владельцев, отчасти перешедшия после польского возстания в руки русских дворян; приглашение или прием немецких и чешских колонистов на освобождавшияся земли; сосредоточение всей торговли и всей мелкой промышленности и ремесл в руках евреев; отсутствие соответственной нуждам крестьянства системы народного образования; отсутствие денежного кредита, доступного для крестьянства; неизбежная зависимость от местного сельского еврея-лавочника, вместе и скупщика и кредитора. Все это, конечно, должно было ложиться тяжелым грузом на самосознание крестьянина. Помещичья русская среда была сочувственной, мягкой в отношениях с крестьянами, но по существу далекой от них: у этой среды иная речь, свои культурные интересы, свое общество, свои газеты, свои развлечения. На помещиков русских крестьянин смотрел почти так же, как на прежних «панов», и перед барином спокойно признавал себя мужиком.
Однако, в те революционные и после-революционные годы в Волынском крае не было никаких резких эксцессов по отношению к помещичьему классу.
Не была задета Волынь также ни одним еврейским погромом. Несмотря на неизбежную зависимость крестьянина от местного еврейства, можно уверенно сказать, что к нему не было ненависти у крестьян или враждебности. Силою сложившихся обстоятельств, два разных круга – они были дополнением один другому. Во многих местечках вызывала жалость судьба тамошнего еврейства, скученного на скудном пространстве, выделенном для него в давния крепостные времена владельцем поместья; ютилось оно в барачного типа жилищах, за которые владельцы поместья в отдельных случаях все еще продолжали собирать с тамошних жильцов арендную ренту. Территория эта оставалась без растительности, без элементарных санитарных условий. Евреи имели право покупать и строить лома, но без права иметь земельные участки для их обработки. Благополучие этих людей основано было на изворотливости, находчивости, умственном комбинированьи и проч. Но конечно, от такого уклада жизни и взаимных национальных отношений крестьянство ничего не выигрывало.
Вот та обстановка среди которой архим. Виталий посвятил свои труды на пользу местного народа, когда, после революционного угара, государственная жизнь в России – увы! не на долгое время – вошла в норму и приняла правильное течение.
Пути сближения с народом. – Какия же возможности имелись у архим. Виталия для общения с народом? Как мог он достигать широкого влияния на народные массы.
Большое значение в этом отношении имела Почаевская монастырская типография. В период заведывания ею архим. Виталием размеры типографской работы достигли огромных размеров. Об этом можно уже судить по достигнутому ея оборудованию. Она помещалась в особом трехъэтажном здании, имела восемь скоропечатных машин и всевозможные вспомогательные отделы. Она выпускала, кроме богослужебных, школьных и народных книг (в иных случаях в тираже 100 тысяч экземпляров) еще пять периодических изданий (в том числе Почаевский Листок, Волынския Епархиальные Ведомости, Русский Инок). Типографское Трудовое Братство составляло особую организацию, созданную архим. Виталием, насчитывавшую до 120–150 членов.
Другими средствами были: а) широко организованные народные крестные ходы во главе с архим. Виталием в летние месяцы на протяжении сотен верст; б) привлечение к участию в работе сельского духовенства, съезды и собрания сочувствующих лиц как из среды духовенства, так и лиц светских, и сотрудничество прямых представителей крестьянства. Главным же путем воспитания народа и руководства им были в) Почаевские праздники, достигшие, благодаря духовной энергии Владыки Антония и архим. Виталия, исключительно широких и духовно богатых размеров. Дадим слово здесь самим возглавителям этих празднеств. Вот воспоминание о них, помещенное в «Православной Руси» в 1935 году, издавашейся тогда в Словакии, принадлежащее самому архиепископу Виталию:
«Весенние и осенние праздники в Почаевской Лавре представляли собой необычайные торжества Православия. Особенно торжественны и многолюдны были праздники Воздвижения Креста и перенесения мощей преподобного Иова.
Представьте себе величественную Почаевскую Успенскую церковь, воздвигнутую над высокой скалою. В этой великой церкви вмешается до 6.000 человек.
При входе величественное изображение явления Божией Матери в огненном столпе и из него текущий живоприемный источник от стопы Ея. Над царскими вратами сияет украшенный золотом и драгоценными камнями чудотворный образ Божией Матери. В церкви полно, как водой налито, молящегося народа. Идут безпрерывные молебны. По сторонам, вдоль стен, духовники исповедуют народ, текущий безпрерывною вереницей.
Но это счастливцы только попали в церковь. Народ заполняет обширную террасу перед церковью и еще обширнейший двор. Его полно и за монастырем во всем прилегающем к Лавре местечке.
Вот ударили в 700-пудовый колокол ко всенощной и вздрогнула земля. Протянулась сквозь гущу народа золотой лентой процессия из хоругвей и духовенства в облачениях. Вышел из покоев архиерей. С высокого крыльца он благословил безконечное море людских голов, и процессия с затруднениями от тесноты народа проследовала в великую церковь, при входе в которую устроена еще большая галлерея, с которой открывается вид на Австрию. Здесь владыка Антоний останавливается и благословляет народ на три стороны.
Архиерей в мантии стал на стасидию у правого клироса и началось всенощное бдение: чинно, не спеша, по монастырски, древними напевами: знаменным, киевским, болгарским. Вот вышли к стопе Божией Матери монахи с архиереем на литию, все в мантиях. Вот вышли на полиелей и величание в золотых облачениях, и началось безконечное мирование народа до глубокой ночи с раздачей листков, молитвенников, иконок, крестиков.
А в это время обширный двор Лавры полон народа, и на дворе, на возвышенной площадке, идет Всенощное бдение со всенародным пением. Народ стоит с тысячами возжженных свечей и поет. Многие, как Закхей, взобрались на деревья, и свечи их, как светлячки, сияют сквозь листву. Так идет богослужение, проповеди и пение религиозных песен народа до зари. Утром, за ранними литургиями в каждой из 10 церквей Лавры и скитов сотни причастников. В перерывах между литургиями – проповеди народу на дворе. К 9 часам, торжественно, как и вечером, шествует архиерей к поздней литургии. Однажды железные перила на лестнице к великой церкви не выдержали напора народа и рушились, а за ними хлынул вниз и народ.
Архиерейская служба идет с такой же торжественностью. Множество причастников. Но вот настает минута проповеди. Владыка подымается на высокую кафедру, и церковь замирает в тишине. Впереди полно интеллигенции, далее тесно стоит народ. Льется вдохновенная проповедь аввы Антония, и каждое слово с жадностью ловит вся церковь. Студенты скорописцы, примостившиеся на клиросах, спешно записывают, как во времена Златоуста, стараясь не пропустить ни одной мысли, ни одного крылатого выражения. И разносится живое Божие слово далеко, по самым глухим закоулкам Полесья, Волыни и Подолья. Оно было понятно и воспламеняло как людей высоко интеллигентных, так и простецов.» (Жизнеописание блаж. Антония, Киевск. и Галицкого, т. 2, стр. 271–2).
Дополним это красочное описание небольшой выдержкой из воспоминаний самого аввы митр. Антония:
В летние праздники громадные толпы богомольцев, заняв все обширные гостинницы монастыря до отказа, а также и все корридоры в прочих жилых помещениях, до 4-х часов утра, еще до церковного благовеста на утреню или на первую раннюю обедню, как бы по сигналу, дружно подымаются на ноги и начинают обход церквей и прикладываются ко всем святыням, отирая умиленные слезы. Впрочем, и в глухую ночь спят далеко не все, но, лежа на своих импровизированных постелях, мирно разговаривают, делясь своими духовными впечатлениями. Я любил слушать эти простосердечные беседы из своего архиерейского помещения, устроенного на 3-м этаже над одной из тех лужаек, где располагались крестьяне на ночь. Замечательно, что в этой многочисленной толпе вы не увидите ни одного пьяного, не заметите ни одного скороспелого романа, а только молитвенное благоговение. На всех литургиях бывает множество причастников, так что св. Таинство преподается одновременно из трех, четырех, пяти и даже шести чаш, что продолжается, например, за поздней литургией, минут по 40 и более, а многие причащаются на ранних обеднях... «Какой у вас умный архиерей», можно было слышать от торговцев: «Теперь у нас жар пошел». Однако этот жар пошел не столько от умного архиерея, сколько от нашего духовного подвижника о. Виталия, который, пройдя полный академический курс, поступил в число лаврских братий в 1903 году и, можно сказать, распял самого себя для народа и Церкви» (там же, т. 2, стр. 272–3).
Нужды народа житейския и нужды духовные. – В Почаеве в дни большего или меньшего стечения народа, в свободное от богослужебных часов время, с устроенной посреди двора кафедры безпрерывно раздавались беседы на животрепещущия для народа темы, в частности – о земле. Народу внушалось, и он это понимал и принимал к сердцу, что для успеха в решении земельного вопроса нужно идти не актами насилия, а путем здоровой организации. Так в толще народной самозарождается Волынский Народный Союз. Организованное крестьянство облагается, вместе с записью в Союз, взносом 50 копеек с каждого. Это массовое движение дало из полтинников свыше 300 тысяч рублей, послуживших первым фондом для Почаевского Крестьянского Банка. Главным его назначением была выдача займов крестьянам при случаях свободно продававшихся помещичьих земель (Архиеп. Виталий. Мотивы моей жизни, стр. 180–182).
Не достаточно было, однако, указывать направление к поднятию матерьяльного благосостояния народа или даже сделать первые его шаги. Не менее важным было помочь ему оформить и укрепит основы его мировоззрения, его национального самосознания. Твердую основу для этого давала сама история края. Ея начальный период тесно связан с именем великого Князя Владимира Святого. О его имени громко говорит в западной части Волыни город Владимир-Волынский, святым Князем строенный и укрепленный, собственным именем Князя награжденный, освященый сооружением тогда же православного христианского храма; в восточной части края дает такое же свидетельство город Овруч, где св. Владимир соорудил храм во имя св. Василия Великого, в честь которого он при святом крещении получил свое имя Василия, – храм, возстановленный заботами Архиеп. Антония Волынского и в присутствии Государя освященный.
Из этого исторического корня определялась «Владимирская идея» в ея двух видах: религиозном и национальном.
В религиозном отношении – народ должен знать, что христианское просвещение в чистой форме Православия достигло его на самой заре его государственной жизни. По промыслу Божию, оно было избрано теми послами из народа, которым Князь Владимир поручил узнать разные веры в разных странах.Так от тех дней и навсегда, как подлинный христианский пут, оно остается верой нашего народа. Он ею защищал и страдал за него. Поэтому призывом было: хранить Православие, дорожить своей верой, не изменить ей!
Вторая сторона той же идеи – национальная. От начала государственной жизни народа определилась и его национальная сущность. Имя «Русь» было первоначальным, и потому идея единства Русского народа неотъемлема от каждой из трех ветвей его. Древние летописцы затем и записывали события своего времени, как сами они пишут, чтобы мы знали, «откуда пошла Русская земля», как «Русская Земля стала есть». И потому архим. Виталий при своих длительных крестных ходах с народом по Волыни широко пользовался кличем: «За Русь святую!» «Русь идет!» Вполне понятно, что выявление своего национального сознания коренным населением края, – хотя оно естественно вызывалось слишком смелой активностью здешних национальных меньшинств, – было неприятно меньшинственной интеллигенции и вызывало неприязнь как по отношению к этим народным крестным ходам, так и к Почаевским народным изданиям.
Еще одной актуальной задачей в воспитательной народной миссии было поддерживать в народе любовь и доверие к Государю то, что левые политическия партии старались расшатывать. Как много достиг архим. Виталий в этом направлении, видно из того, что, по его предложению, Волынь послала к Государю своих представителей от всех 12-ти уездов губернии, и они представили Государю 12-ть огромных книг с сотнями тысяч подписей крестьян, как выражение верности Государю; эту делегацию, вместе с Архиепископом Антонием, сопровождал архим. Виталий; рядом с подношениями других лиц он поднес подарок отроку-Наследнику Цесаревичу: белую домотканную из шерсти свитку и такую же шапку.
Каждый понимает, что национальное сознание людей поддерживается знанием достойных памяти событий далекого и близкого прошлого. Волынь особенно богата памятниками прошлого: здесь развалины некогда укрепленных замков, величественные костелы, старинные дворцы, здания католических монастырей и др. Но для крестьянина эти памятники молчали. В народные песни вкрапливались как бы загадочные тени прошлого. Своего прошлого народ не знал. Конечно, одному человеку не под силу было взять на себя соответствующую задачу раскрыть историю края. Однако и здесь удалось архим. Виталию дать толчок к заинтересованности прошлым. Он это сделал одним внушительным актом: увековечением памяти битвы гетмана Богдана Хмельницкого с польским войском в 1651 году.
«Когда в 1908 году, – разсказывает в своей брошюре «Крест под Берестечком» архим. Виталий, – я шел с крестным ходом по Дубенскому уезду, то близ местечка Берестечка, на широком поле, остановили шествие местные крестьяне и, указывая на валявшияся по полю, как бы палые, кости, сказали: «Злодеи и те имеют могилу, а эти деды наши, сложившие свою жизнь за нашу веру и счастье, до сих пор не похоронены».
Оказалось, что это было то место, на котором произошла битва казаков под предводительством Богдана Хмельницкого с превосходившими их по силам во много раз польскими войсками. Благодаря тому, что крымские татары, бывшие в союзе с Богданом Хмельницким, изменили и ушли с поля боя, казаки были окружены поляками, загнаны в непроходимые болота, где и нашли себе смерть. С казаками был присланный греческим патриархом святитель Иоасаф. Он в облачении, во время боя ободрял казаков и напутствовал их. Святитель Иоасаф, захваченный поляками, был привязан к столбу и разстрелян.
Архим. Виталий, с благословения Владыки Антония, принялся за создание здесь большого патриотического дела. Кости казаков были собраны и первоначально над ними устроена примитивная часовня, а потом там построен монастырский скит. Вскоре на этом, ранее болотистом месте было воздвигнуто несколько капитальных корпусов, огражденных монастырской стеной древней архитектуры с бойницами. Строительство завершено возведением храма особого вида, разсчитанного на возможность больших стечений народа. Храм представлял собой собственно один алтарь огромного размера, предназначенный для священнослужителей, а для народа устроена цементированная площадь, обведенная оградой, где могли поместиться тысячи человек. Под алтарем устроена нижняя церковь обычного типа; там, в склепе под стеклом, находились собранные кости казаков. В благоустроении храма приняли участие лучшие иконописцы и живописцы, он был снабжен прекрасной утварью. Был приобретен колокол весом в 800 пудов (13 тонн). На постройку «Казацких могил» Государь пожертвовал 25 тысяч рублей. Директор Московской фабрики Морозовской мануфактуры Колесников взял на себя оплату счетов по устройству могил на сумму 50 тысяч (во время революции он принял мученическую кончину, выброшенный революционерами из верхнего окна своей квартиры). Храм-алтарь впоследствии, оказавшись в пределах Польского государства, быть переделан в обычную церковь и существует доныне.
Kpyшeниe старой России. – «Демблин». – Ладомирова в Словакии. – С падением России, окончился Почаевский период Церковно-общественной деятельности архим. Виталия. Какое место занимал он в его сознании, видно по нижеследующей статье – «Отчету», написанной архиепископом Виталием в последние годы его жизни и помещенной в «Мотивах моей жизни»:
«Указом св. Синода от 20-го ноября 1902 года я был назначен типографом Почаевской Лавры на Волыни. По прибытии на место назначения в Почаевскую Лавру я принял по описи имущество исторической Почаевской типографии на свою ответственность, которая не снята с меня и доныне. Считаю своим долгом опубликовать настоящую статью, как мой отчет перед Русской Православной Церковью и Русским Народом» («Мотивы», стр. 189). И далее Владыка излагает свои напряженные долгия усилия для сохранения имущества типографии и, наконец, указывает остатки от типографии, которые он сохранял за границей, в Словакии, и которые прибыли в США вместе с братией из Владимировой к нему, в Свято-Троицкий монастырь. Особо священным среди этих предметов и особо важным, – указывает Владыка, – является «большая Икона Преподобного Иова, игумена и чудотворца Почаевского, с частью его нетленных мощей, находившаяся в Почаевской Лаврской Типографии, изображающая Преподобного на типографском послушании среди рукописей, касс со шрифтом и печатных станков». По мысли Владыки, икона является, подобно военному знамени, свидетельством продолжения существования той же исторической Почаевской Типографии, начало коей дано в 17-м столетии преподобным Иовом. Какое сознание долга, а вместе с этим и сколько христианского смирения, после всего исполненного Владыкой, после всего пережитого, запечатлено в этом письменном акте!
После длительных духовных и физических переживаний открывается новое поле служения Церкви архим. Виталия – Зарубежье, Словакия, Владимирова (Ладомирова).
Издавна близость Почаева к Австро-Венгерской границе обращала к нему взоры и мысли многих людей среди населения Галиции и вызывала думы о возвращении их из унии в Православие. Такое же стремление жило и в глубине населения Карпатских гор и «русинов» Закарпатья. С особой силой влияние Почаева обнаружилось в Галиции в период пребывания на Волынской кафедре Архиепископа Антония и деятельности в Почаеве архимандрита Виталия. В Галиции оно подверглось жестокому преследованию – даже за пользование молитвенниками и другими изданиями Почаева – и вызвало ряд судебных процессов с трагическим концом для осужденных; среди этих процессов выделился по его жестокости Талергофский процесс.
Война 1914–1917 года перекроила государственные границы в Европе, и это дало возможность архим. Виталию исполнения православной миссии в пределах бывшей Австро-Венгрии. Но прежде чем войти в новый период своего церковного служения, архимандриту Виталию пришлось пережить тяжелое и страшное испытание, «страшный Демблин». Произошло это так.
Были дни безвластия 1917–1919 года, когда власть переходила из однех рук в другия. Архим. Виталий находился тогда еще на «Козацких могилах». – «В одно утро, пишет владыка Виталий, – я уже облачился и начал служить Литургию, как мне сообщили, что «Козацкия могилы» окружил батальон польских жолнеров. Начальник отряда приказал мне оставить Литургию и следовать за ним. Меня привели в м. Берестечко, в барский дом, а оттуда пешим хождением направили в Луцк. Встретил меня польский воевода в Луцке Юзефский. Он обвинял меня, что я руководил повстанцами против польской власти, и распорядился посадить меня на предварительное заключение в подводный Демблинский каземат, пока будет назначено следствие: ну, это значит на долгий час. Вброшенный в каземат, я осмотрелся: маленькая каморка, в одной стене – дверь с окошечком, в которое подавали пищу, в другой – окно под водой Вислы... Жизнь была монотонная. Меня стращали, что поведут на разстрел, так что я раздал бывшия у меня деньги сидельцам в соседних камерах, а сам приготовился к смерти: совершил вместо антиминса на своей груди Литургию и приобщился» («Мотивы», стр. 183). Шли допросы, приходилось заверять, что в истории с повстанцами обвиняемый никакого участия не принимал, но он так и оставался в безсрочном заключении. Блаженнейший митрополит Антоний, находившийся в Сербии, узнав о положении архимандрита Виталия, добился чрез Сербского Патриарха Варнаву, при помощи «Международной миссии», разрешения на облегчение его положения, а потом и на выезд в Югославию. Там через некоторое время архим. Виталий получил от Чехословацкого Архиепископа назначение во Владимирову, куда он добрался с не малыми препятствиями. С болью о гибели прошлого, зато свободный от косвенных общественных послушаний, он всецело отдался более прямой, родной для него миссионерской деятельности, исходя из дорогой ему «Владимирской идеи» религиозно-национального единства.
Этот новый период выходит за пределы нашей темы, о нем лишь нужно сказать, что не мягкими коврами была устлана здесь дорога архим. Виталия; может быть в физическом смысле это был самый жизненно-скудный по сравнению с прежним и последующим периодами: но для него он остался самым дорогим. Он пишет: Владимирова! – Это лучшее из воспоминаний моего прошлого»... Принимая, только по строгому долгу послушания, архиерейский сан, переезжая в США, Владыка не терял надежды, что по умиротворении церковных дел в Америке, он будет иметь радость вернуться доживать «в Старом Крае», во Владимирой, при привычном для него печатном и миссионерском деле («Мотивы», стр. 13).
Обстоятельства лишили его этой возможности. Но они не лишили его «Владимирской идеи», идеи сохранения религиозно-национального единства Русского народа. С этой идеей он воздвиг в Америке на Владимирской горке в Джаксоне храм Св. Князя Владимира; во утверждение ея, в закрепление этой идеи, как печатью, он завещал погребсти себя в нижней части этого храма.