Ветхий Завет и рационалистическая библейская критика

Западная рационалистическая библейская критика явление давнее, насчитывающее около двухсот лет. Своего расцвета она достигла к концу XIX столетия, а в наше столетие она получает только более полную популяризацию. Она имеет титул «научной», однако мы знаем, как часто личные предустановки мировоззрения отражаются на выводах изследователей – в особенности в области истории – наперед эти выводы наметивших.

С какими точками зрения люди века сего подходят к Библии, а в данном случае – к Ветхому Завету? Для интеллигента еврея, это – его национальное достояние, источник изучения древнего быта его предков, его преданий, его истории, идей, его культуры. Для неверующего человека – книга вызывающая неприязнь и отрицание: он готов изучать этот предмет специально для того, чтобы подорвать доверие к самой его подлинности, а вообще – к его правдивости, его идеям и его ценности. Пытливый ученый, чей ум жадно ищет материала для своей работы, как корень растения ищет соков в почве, подходит к Библии, как к собранию литературных памятников, требующему объективного изследования по принципам научного позитивизма, исключающего из своего поля зрения действии Промысла Божия. Меньше всего в этой работе критики принимает участие человек веры, для которого Библия священна; а если подходит, то с принципиально иной установкой, не совпадающей с методическими рельсами точных наук.

Нужно признать, что к историческим изысканиям из далекого прошлого, для которых материалом служат только случайные и отрывочные историческия и археологическия данные, часто косвенные, вообще приходится относиться с осторожностью, как бы ни были эти данные «роскошно поданы» (как выразился о данных библейской критики её адепт, покойный проф. Па рижского Богословского Института А. Карташев). Перед нами богатая сфера наблюдений из не-библейской литературно-исторической критики, заставляющих настораживаться перед учеными выводами критики. «Слово о полку Игореве» долго подвергалось отрицанию или сомнению в его подлинности, а в недавнее время подверг критике его подлинность французский ученый Dr. Mason; однако теперь русские археологи определяют даже границы древних укреплений и другие пункты для раскопок по данным «Слова»... Мы видим также, сколько неправды упорно держится в научных работах Запада относительно Русской истории XIX века; нечего и говорить о том, с каким трудом пробивается на свет правдивое изображение истоков русской революции.

Пресловутая «научная» библейская критика родилась в протестантском мире. Такова ирония судьбы: то религиозное движение в христианстве, которое отвергло живой голос Церкви, заключенный в её Священном Предании, и признало единственным источником вероучения Библию; которое видело богодухновенность в каждой букве Писания: оно именно взялось за полную разборку собственного своего фундамента. У этих теологов охладело чувство святости Писания. Им оставалось любопытствовать, откуда и когда взят каждый камень фундамента, чем он закреплен, какие в этом массиве производились когда-либо ремонты, достройки на нем и т. д. Гипотеза слагалась за гипотезой. Чтобы работа была признана, нужно было применить к ней «научные методы изследования». Но научные методы основаны на принципах позитивизма; один из его принципов – отрицание сверхъестественного элемента в жизни мира и, в частности, в исторических событиях. Волей или неволей для протестантского богословия, включенного в состав университетской науки, в виде одного из факультетов, это значило принять общие со всеми другими науками методические принципы. Поэтому, например, если в священных книгах дано то или другое пророчество, а затем указано на исполнение этого пророчества, то изследователь текста находит себя вправе заключить, что пророчество написано после того события, к какому оно относится. Вот один из ряда факторов, определивших направление современной библейской критики. Одна уже такая частность в приемах изследования способна предостеречь от полного доверия к выводам этой критики. Ибо христианину присуща вера в Промысл Божий и в предведение Божие, а значит и вера в возможность сообщения достойным людям, пророкам, ведения грядущих событий или в форме зрительных образов, или как явных предчувствий, или прямых откровений.

Негативная сторона нынешней библейской критики заключается уже в том, что она производит безцеремонное анатомирование текста Библии и таким образом сама Библия становится для критиков и для тех, кто за ними идет, мертвым материалом. Для них уже убито чувство святости Библии. Разразрушая целостность текста священных книг, они лишают Библию её души. Анатомируя физиологическую сторону, они не способны уже видеть её психологическое влияние. Так изучающему физиологию глаза откроется ли при этом изучении то, что глаза – выражение души? что глаза другого человека миогут пронизывать вас насквозь? что бывают глаза добрые, злые, мягкие, острые, наглые, завистливые, страшные, безумные? что глаза гипнотизируют? Как физиолог не найдет этих свойств в изследовании глаза, так критик позитивист не найдет в Библии утверждения в вере, в сознании Промысла Божия, в нравственном питании для своей души. Чем люди сами дышут, тем естественно заражают и других, разрушая в них способность веры. Сами изследователи чувствуют себя высоко возвышающимися над материалом, как над наивным примитивом. А на деле в этой критике отрицательно отражается их собственная эпоха. Живя в эпоху, полную лжи во взаимных отношениях между людьми и между государствами, под покровом культурных условностей, критики готовы и в Библии находить те же скрытые свойства. В их представлениях религиозные руководители народа выдают новое за древнее, произведения своих рук – за творения великих авторитетов; то, что сами увидели – за давния предвидения пророков; в глазах критики, все эти приемы хитрости, подлога, фальши, обмана должны были служить достижению благородных религиозных, нравственных и патриотических целей... и, как ни удивительно, как ни странно, приносили, по признанию самих этих изследователей, самые благоприятные результаты!?..

Не так представляет нам свою душу и свое тело сама Библия. Она внушает нам, что не остается ничто сокровенным пред очами Божиими и даже раньше или позже – перед людьми: «несть тайно еже не явлено будет»; Библия постоянно зовет мыслить и жить в истине, в правде, в правосудии, в чистоте ума, чувств и в святости поступков; она клеймит любую ложь, лесть, лукавство и лицемерие: «не может древо добро плоды злы творити, ни древо зло плоды добры творити». Она учит, что ложью нельзя достигнуть правды, лицемерием – святости, обманом нельзя возвысить или укрепить веру. Священные писатели, в глубине личного смирения, не думали даже выражать от себя мысли и научения: они передавали только волю Божию, веруя, что чрез их смирение говорит голос Божий; а собиратели их писаний относились к этой своей задаче с сознанием, что они прикасаются к священным предметам.

Работа критики над анатомированием Библии распределена очень тщательно. Она состоит из двух этажей: первый – «низкая критика»; второй – «высокая критика». Первая занята филологической стороной, лексиконом Библии, материалами сравнительного языкознания; вторая занята изследованием литературного содержания Библии со стороны её источников, вопросами авторства книг, предположением литературных заимствований, проверкой со стороны исторических и археологических данных. К сожалению, поставленная на приготовленные, в определенном направлении положенные рельсы, она катится по ним без оглядки.

Нас не должно окончательно смутить то, что выводы научной критики приняты современными учеными теологами протестантами; даже и то, что вот уже перед ними склонилось римо-католическое богословие последних лет; даже то, что их санкционировала уже высшая власть римо-католической церкви штампами «отсутствия препятствий к напечатанию» издаваемой ныне «Католической Энциклопедии XX века». Нам нельзя молчать именно потому, что эти выводы уже вторгаются в православные богословския школы. Православный богословский Институт в Париже аппробировал их в речи проф. А. Карташева, произнесенной им на торжественном акте Института–«Академии» в присутствии митр. Евлогия и почетных гостей в 1944 году и отпечатанной в 1947 году. В речи проф. Карташева эти выводы бросили тень и на новозаветные Писания. Нельзя не почувствовать в этих явлениях результат течения к общей ломке и к общей нивелировке, проводимой во всех направлениях современной цивилизации, в том числе и решительных шагов к широким религиозным уравнениям и объединениям в современном мире, которые могут быть достигнуты лишь отказом от таких многих ценностей и догм, какия до сих пор признавались нерушимыми.

Здание библейской критики основано на ряде гипотез, и его до сих пор в частностях все перестраивают и, как кажется, все дальше в сторону от правды. И верим, придет время, когда один из главных её гипотетических столбов подломается, и большая часть здания рухнет: не говорим – все, так как не отрицаем, что при изследованиях найдутся новые историческия данные для того, чтобы дополнить, осветить точки зрения на отдельные вопросы, а может быть, в отдельных случаях, заменить неточные взгляды относительно времени происхождения или авторства той или другой книги Ветхого Завета.

Новые взгляды в определении времени написания разных книг Священного Писания и даже в некоторых случаях в вопросах авторства еще не означают непременно подрыва священного авторитета книг Ветхого Завета. Церковь приняла кодекс ветхозаветных книг от ветхозаветной Церкви в том виде, как он был составлен и утвержден при Ездре или после Ездры, без изследования истории каждой книги; важно было то, что он содержит ценный вероучительный и нравоучительный материал, а главное, утверждает ожидание Мессии избранным народом. Как известно, в большей части книг Ветхого Завета в самом их тексте авторы не названы, а некоторые книги названы просто по именам тех личностей, о коих в этих книгах главным образом идет речь; в книгах священных авторов есть главы, принадлежащия другим лицам, где, напр., разсказывается о последнем завещании, о смерти и погребении священного писателя данной книги. Что касается богодухновенности священных книг, то она свидетельствуется самим их содержанием. Для нас важно одно: что книги эти писали «святии Божии человецы».

В связи со сказанным, полагаем, будет не лишним предварительно бегло осветить христианское православное отношение к Ветхому Завету, чтобы после этого представить содержание и характер рационалистической критики и затем дать посильный, руководимый православным сознанием, ответ на нее, исходя из логических и психологических соображений и археологических данных.

Для христиан отношение к Ветхому Завету определяется наставлениями Спасителя. Христос нам указал в книгах Ветхого Завета как бы затерянную среди законодательных установлений и бытовых распоряжений Моисеевых книг высшую и непреходящую вечную заповедь: «Возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею мыслию твоею и всем помышлением твоим», и вторую, подобную ей: «возлюбиши ближнего твоего, яко сам себе». И еще сказал: «Изследуйте Писания, ибо вы надеетесь иметь чрез них жизнь вечную; а они свидетельствуют о Мне». Свидетельством о Христе определяется еще более для нас, христиан, чем для иудеев, безусловная ценность этих Писаний. Что касается отдельных ветхозаветных книг, то оне получают для нас значение в зависимости от их сравнительного достоинства как «детоводителей ко Христу» – педагогов ко Христу избранной части человечества, по определению ап. Павла. Некоторые стороны Ветхого Завета оставались актуальными только «до времени исправления», т. е. до пришествия Спасителя (Евр. 9, 8–10); иные подвергнуты восполнению, возвышению, как учил Господь в Нагорной проповеди: «Вы слышали, что сказано древним... а Я говорю вам»... Высота христианского богопочитания, в сравнении с ветхозаветным, выражена в словах первосвященнической молитвы Спасителя: «Явих Имя Твое человеком» (Иоан. 17:6): «Я открыл им Имя Твое». Апостол Павел пишет, что установлением Нового Завета показана «ветхость первого» завета (Евр. 8:18). Ограниченность ветхозаветных представлений о Боге особенно находим в тех частях ветхозаветных книг, где, напр., попущение Божие к жестокому избиению иноплеменников израильским народом принимается как приказание Божие, как это читаем, напр., в кн. Иисуса Навина. Немощность, относительность религиозных и нравственных понятий, соответственно младенческому и отроческому состоянию человечества и древнего иудейства, к тому же искони поврежденных грехом, выражена там нередко даже и в тех случаях, когда они санкционированы именем Божиим.

Тем не менее и эти последние факты не значат, что в христианстве Ветхий Завет теряет свою ценность. Это каждый может видеть уже из того, как Церковь дорожит текстом ветхозаветных книг, как оберегает даже каждую букву их. Проходит вот уже 2 тысячи лет, как отошел ветхозаветный период. Но все так же неизменно Псалтирь читается на всех богослужениях в христианских храмах и так же неизменно сохраняются, казалось бы, чуждые нам древния слова: Израиль, Сион, колено Иудово, колено Ефремово, имена разных древних народов – аммонитян, моавитян и других, и такия – можно бы подумать – не свойственные христианству выражения, как: «во утрия избивах вся грешные земли»... Но остались слова, остались выражения, а изменился их смысл: такия выражения получили новое понимание – духовного Израиля, небесного Сиона, борьбы с духовными врагами, духами злобы поднебесной. Псалтирь оказалась, можно сказать, образцом для христианских молитв, а отдельными изречениями из нея и из других книг проникнуто все наше богослужение.

Содержание ветхозаветных Писаний Церковию христианизировано. Здесь, в Церкви, оно наполнено мыслью о Христе, о Кресте, о Богородице. «Крест начертав Моисей... Чермное пресече». – «Коня и всадника в море Чермное... Христос истрясе». – И вавилонские три отрока спасены от огня в пещи Христом: «Христос же простре богочестивым отроком росу духовную»... – И пророк Иона спасен чрез крест: «Водного зверя во утробе длани Иона крестовидно распростер»... Только для отроческого ума Ветхий Завет предлагается, как «Священная история», как будто его суть для христианина заключается в «истории»; для нас же, взрослых, открывается, особенно чрез содержание богослужебных песнопений, более возвышенное понимание его, сеновно-прообразовательное. Отцы Церкви многие поучают нас предпочитать духовную сторону Библии её буквальному пониманию. Преп. Максим Исповедник наставляет: «В Священном Писании можно различать плоть и дух, как бы оно было неким духовным человеком. И кто сказал бы, что буква Писания есть плоть, а смысл его дух или душа, тот не погрешил бы против истины. Явно же, что тот премудр, кто, оставя плоть, как тленное нечто, весь прилепляется к духу, как нетленному». И сам преподобный Максим в своих истолкованиях священного Писания проводит его таинственно-воспитательный духовный смысл, оставляя в стороне его повествовательную сторону, как «плоть». И великопостный канон Андрея Критского дает нам образец того, как лица и события Ветхого Завета становятся символами духовных падений и духовного возрождения христианина: однако, не зная содержания Библейской истории, вы не получите должного назидания от возвышенного содержания канона.

Священное Писание богодухновенно. Но богодухновенность не есть всеведение. Писатели священных книг – люди, возвышающиеся над общим религиозно-нравственным уровнем, способные чувствовать и воспринимать внушение благодатных сил, поднимаясь особенно в отдельные моменты в духовную высь, переживать озарения таинственного света и, наконец, способные достигать моментов «слышания неизреченных глаголов, ихже не леть есть человеку глаголати», ими передаваемых, а иной раз так и остающихся невыраженными и невыразимыми словесно (2Кор. 12:4). Но те же свящ. Писания хранят в себе обилие материала обычного: священных и народных преданий, родословий, законодательств религиозных и государственных, исторических событий, бытовых картин, – словом, того, что найдено писателями достойным сохранения в памяти будущих поколений для поддержки их веры и их духа. В своей целости священные Писания освящены, овеяны Святым Духом, и каждая их частность так примыкает к общему священному содержанию и святой цели, как – скажем – перышко птицы к её общему телесному составу, или как священен каждый предмет, принятый в храм для употребления, ибо он служит общей славе Господней.

Этими общими положениями руководимся мы, когда подходим к теориям т. наз. «научной» библейской критики нового времени.

Чтобы дать представление о характере библейской критики Ветхого Завета, начертив её общую схему, как она дана в протестантских общепопулярных изложениях, а в последнее время дается и в римо-католических, а затем сосредоточим внимание на Моисеевом Пятокнижии ¹, так как критика Пятокнижия в сущности составляет фундамент круга критических теорий относительно Ветхого Завета.

Общая схема критики, исшедшей из протестантской-университетской сферы, составлена здесь по общим очеркам:

“Old Testament History”, by Iswar Peritz, Ph. D., Harward. N. Y. 1915–1916

“The growth and contents of the Old Testament”, by Charles Foster Kent, Ph. D., Lit. D., Yale University. N. Y. 1925.

Начало еврейского словесного творчества, вошедшего потом в письменные памятники доставляют устные песненные создания народные, как то песнь Деворы, вошедшая в 5-ю главу кн. Судей, песнь Мариами в 15-ой гл. кн. Исход и песни упомянутой в 21-ой гл. кн. Числ.

1. В царствование Давида сделаны первые оффициальные историческия записи, дающия отчет о событиях, приведших к установлению монархии, вошедшия в основах в кн. Судей и во 2-ю гл. первой кн. Царств.

2. В девятом веке до Р. Х., около 850 года, а это значило бы – лет 600 после смерти Моисея, собраны каким то лицом, типа древних пророков, устные предания и рудиментарные записи законов еврейского народа, вошедшия впоследствии, как материал, в первые четыре книги Моисеевы.

3. Около столетия или полустолетия позже, уже в 8-м веке до Р. Х., параллельная работа на таком же материале произведена другим лицом, принадлежавшим к группе священников. Т. об., оказалось две версии разсказов.

Начальным толчком к предположению двух версий было то, что в первых книгах Библии довольно часты повторения уже сказанного, с небольшими вариациями; обратило на себя внимание и то, что в еврейском тексте Пятокнижия, в однех его частях, или главах, стоит имя Божие Елогим, а в других Иегова. Хотя часто оба эти имени стоят совместно, однако это не помешало сделать вывод, что нынешний текст представляет собой соединение записей двух лиц, живших в разное время в разных местах, и что впоследствии эти две записи, две версии, были соединены, скрупулезно, часто по стихам и даже по строкам, переплетены один с другим в один текст, – впрочем, с новыми добавлениями от «редакторов». Соответственно указанному признаку одна версия получила штамп «I» (Иеговист), как составителя этой версии, а другая штамп «E» (Елогист), как составителя другой версии.

Однако, более детальное изучение текста привело критиков к сознанию, что распределение по признаку имен Божиих не точно, не всегда соответствует содержанию каждой версии. Явилась, однако, возможность, не меняя штампов И и Е, придать им другое значение, значение по двум областям, где, как предполагают, составлялась каждая версия. Теперь представляют «И» обычно как версию колена и царства «Иудейского», а «Е» как версию «Ефремовскую», т. е. царства Северного, или Израильского, образованного после смерти Соломона из десяти колен израильских Иеровоамом, принадлежавшим к колену Ефремову.

В кн. Бытия критики находят два разсказа о сотворении мира: один иеговиста – от 2 гл. 4в ст. до 3 гл. 24 ст.; другой – разсказ елогиста – от 1 гл. 1 ст. до 2 гл. 4а ст. Сказание о потопе тоже распределяют по двум версиям, пользуясь имеющимися там повторениями, и разбивают его на 28 частей – по 14 отрывков для каждой версии. Еще более скрупулезное деление стихов по частям встречаем у одного из критиков в разборке 14-й главы Исхода в разсказе о переходе через Чермное море. Не напрасно вся эта теория метко названа «теорией ножниц и клея»! Иеговистическую версию характеризуют, как имеющую более земной характер, более картинную, поэтическую; Бог в ней представлен в человеческом виде, с человеческими понятиями и действиями. Елогистическая версия представляется гораздо более возвышенной: Бог – Властитель мира, и творит словом уст Своих; но она беднее образами, суше.

4. Следующим по времени составления ветхозаветных книг идет историк «Д» – «девтерономист», автор Второзакония. Ему приписываются в этой книге 1–11 главы, 27-я, 29-я и дальнейшия главы до конца этой книги. Считают, что он жил приблизительно в 7-м веке: это значит спустя почти десять веков после Моисея. Писал он с точки зрения великих пророков, а именно, что поднятие веры ведет к благополучию народа, а падение веры к, бедствиям. С той же целью написанными около этого времени считают: историю за воевания Ханаана, которая потом стала известна как книга Иисуса Навина, и 1 и 2 книги Царств.

Составление Второзакония, т. обр., относят ко времени религиозного обновления в Иудейском царстве, после смерти пророка Исаии, в среде пророческой партии, для борьбы с идолослужением и с другими отступлениями, допущенными при царях Манассии и Аммоне (698–643–641 г. до Р. Х.). Сообщение кн. Царств о находке первосвященником Хелкией при царе Иосии «книги Закона» (621 год до Р. Х.), по общему предположению, имеет в виду книгу Второзакония. Одни критики думают, что она действительно была в свое время спрятана от похищения и теперь открыта была, а другие предполагают, что она Хелкией была составлена и только выдана им за Моисееву книгу (так считает и проф. Карташев). Объявление народу о находке этой книги и её всенародное чтение вызвало большую религиозную реформацию в Иудейском царстве.

5. Историк «P» (латинское) – «прист»-священник дал окончательную форму всему Пятокнижию, а также книге Иисуса Навина. Он соединил в одно целое повествования «И» и «Е», избирая из каждой версии, при однородности разсказа, тот текст, какой более соответствовал его собственной идее, а еще чаще помещая нетронутыми обе версии, амальгамируя их; при надобности, для связности речи, он соединял разнородные тексты своими собственными словами. Писал он с точки зрения священников своего времени, подчеркивая ритуальный элемент законов, фактически якобы развившихся в течение восьми столетий национально-государственной жизни Израиля (в эпоху Судей), но приписываемых пророку Моисею.

Полного согласия критиков о том, когда произведена амальгама двух версий, не достигнуто и до сих пор. Одни предполагают, что она произведена непосредственно после падения Израильского царства, когда бежавшие оттуда в 722 году до Р. Х. израильские священники принесли с собой в Иерусалим имевшуюся у них версию первых четырех книг Пятокнижия, и после того как было признано достоинство этих «Ефремовских» сказаний, в Иерусалиме произведено было соединение обеих версий. По другому предположению, соединение было совершено после возвращения иудеев при Кире Персидском из Вавилонского плена.

6. «Экклезиастический» историк, или церковный, работавший около 300 г. до Р. Х. заново редактировал законоположительные и историческия книги от кн. Бытия до книг Царств и продолжил историю приблизительно до своего времени. Теперь Библия содержала первую и вторую Паралипоменон, а также Ездры и Неемии. Он применил уже определенный метод исторической работы, указывая ряд источников, из которых он сам черпал материал (см. 2 Паралип.); он использовал личные дневники Ездры и Неемии и арамейские документы (без перевода). Он внес новую точку зрения на историю Ветхого Завета, точку зрения церковника; собственная его работа может быть названа «церковной хроникой Иерусалима».

Происхождение Псалмов, за исключением, м. б. нескольких псалмов времени Давида, критика относит ко времени персидского владычества после плена вавилонского: это «Книга псалмов второго храма».

К этому же периоду относят появление целого ряда книг: Иудифь, Есфирь, Руфь, Товит, историю трех отроков, «историю Даниила», историю Сусанны, историю Вила и Дракона, 3 и 4 кн. Маккавейския. Сюда же включают кн. Иова.

7. Последний период – период эллинизации. В него входит время Маккавеев (175–63 г. до Р. Х.). Его считают временем окончательного оформления прежних Писаний Пророков, также кн. Паралипоменон, Ездры и Неемии. Появилась «литература Премудрости». Толчок к ней якобы дан столкновением с греческой философской мыслью; однако соглашаются, что здесь иудейская мысль пошла своим собственным путем. Сюда относят: книгу Притчей, Екклезиаст, книгу сына Сирахова. (Фрагмент книги И. с. Сирахова, около половины книги, найден, между прочим, в 1896 году в оригинальном еврейском тексте в Египте). Тогда составлены первая и вторая книги Маккавейския. Сюда же относят книгу пророка Даниила, в языке которой находится много персидских и греческих слов; соответственно этому пророчество о седмидесяти седминах прилагают ко времени Антиоха Епифана, видя в нем «рефлексию, обращенную к событию уже прошедшему», как поступает критика и по отношению к другим пророчествам.

Для нас особенный интерес представляет то, как относится к выводам новой библейской критики римо-католическое богословие. Среди инославных христианских исповеданий Римская церковь второго тысячелетия имела и имеет наиболее полно и, по своему, целостно развитую богословскую и церковно-историческую науку, вследствие чего её системы при соответствующих изменениях находили для себя заметное отражение и в русском богословии последних столетий. Но как далеко она теперь вдруг отходит от своих традиций!

Основное течение римо-католической церковной мысли было обычно консервативным. Еще в большей степени это можно сказать о руководстве Ватикана: всегда он сдерживал попытки либерального уклона. В период религиозной реформации Лютера папа, поддержанный Тридентским собором, запретил мирянам читать Библию; теперь римские богословы объясняют, что это запрещение относилось к «неодобренным церковью свободным переводам». «Модернистский кризис в начале нашего столетия, когда неразумно направленные научные изследования поставили под вопрос аутентичность Свящ. Писания, не мало способствовал усилению этого подозрительного отношения», читаем у р.-к. богослова Г. Даниэля Ропса, книгу которого в дальнейшем будем реферировать. «Необходимость» заставила р.-к. науку ныне заинтересоваться как вопросом проверки латинского текста Библии, так и более острыми вопросами, поставленными современной «научной библейской критикой». Были образованы библейския комиссии и коллегии: 1) Папская библейская комиссия 1902 г., 2) Библейский институт в Иерусалиме, 3) Библейская студия доминиканцев в Иерусалиме (Ecole Biblique). Бенедиктинский монастырь в Иерусалиме ревизовал латинские переводы Свящ. Писания. Теперь снято запрещение читать Библию. Тот же р.-к. автор пишет: «И отныне Католическая церковь говорит своим чадам: читайте Библию! – только в авторизованных переводах».

Как отнесся Римский престол к выводам библейской критики?

В первые десятилетия нашего века она подвергалась осуждению. Но затем поднялись голоса сначала за необходимость открыть свободный и широкий вход в сферу католической мысли и мировоззрения достижениям естествознания в его разных отраслях. Наряду с этим совершился поворот и в собственно богословской науке принятием новых взглядов на содержание Библии и на происхождение священных книг, в духе новой библейской критики. С 1956 года начала выходить на французском, английском и др. языках Римо-католическая энциклопедия 20-го века – “The twentieth century Encyclopedia of Catholicizm”, разсчитанная на 150 томов – заглавий в 16-ти сериях. В серию «Природа и человек» вошли такия темы, как: Происхождение человека. Эволюция. Что такое человек? Что такое жизнь – цель которых примирить данные современного естествоведения с основной р.-к. догмой. Шестая серия выпусков обнимает темы о «Слове Божием», т. е. о Библии в целом и её частях и сторонах. Здесь, можно сказать, целиком приняты выводы новейшей критики. Все выпуски Энциклопедии носят на себе утверждение-аппробату р.-к. цензуры: Imprimatur. Nihil obstat.

Познакомим читателя в беглом обзоре с материалом из этой 6-ой серии, посвященной вопросам о Библии. Привлекает внимание то, что выпуски касательно Библии вышли в свет раньше многих томов предыдущих серий. Это предпочтение темы о Библии другим темам, предназначенным для церковно-богословской энциклопедии, указывает, насколько сознается в р.-к. мире первостепенная важность иметь такую определенно установленную единую и общую для всех католиков точку зрения на источники христианского вероучения перед лицом свободного мира, которая отвечала бы требованиям как веры так и научного знания. Будет ли действительно эта цель достигнута, покажет будущее; в р.-к. попытке заметны пока большия качания маятника. Общая тенденция р.-к. Энциклопедии, как можно заметить, такова: в ней проводятся очень модернизированные взгляды, но это соединяется с твердым проведением идеи верности папским буллам и догматам, специально принадлежащим Римо-католической церкви.

Пользуемся выпусками:

1) What is the Bible? by Henri Daniel-Rops (он же издатель всей Энциклопедии. Том 60-й, а в порядке публикации 1-й. Оригинальное французское издание – в 1956 г. В США на английском яз. 1-ое изд. – сентябрь 1958 г., 2-ое – октябрь того же года, 3-ье – январь 1959 г.).

2) Biblical criticism. By Jean Steinman, N. Y. 1958. (№ 63, а в порядке публикации кн. 8-я).

3) The origins of man. By Nicolas Corte (№ 29, в порядке публикации 5-й).

Наиболее показательную для новой р.-кат. точки зрения общую картину истории и характера библейской письменности – с одной стороны, далеко идущую в смысле принятия выводов новой библейской критики, а с другой стороны, и осторожную, что выражается частыми вводными словами: «повидимому», «кажется», – дает издатель всей Энциклопедии H. Daniel-Rops: What is the Bible? На ней, как на более характерной, мы более и задержимся, еще и потому, что в ней находим сведения общего, объективного свойства.

Вот его основные тезисы.

Главным способом сохранения преданий древности, рядом с древними записями, была устная передача. Даты перехода преданий в литературную форму можно указать предположительно. Повидимому, было три периода напряженной литературной активности. Во время царя Езекии (8 стол. до Р. Х.) устные и письменные материалы были собраны, вероятно, в Южном царстве (сравни слова Притчей 25:1 – «И это притчи Соломона, которые собрали мужи Езекии, царя Иудейского»), приведены в порядок и сопоставлены с таковыми же Северного царства, которые самаринские книжники, бежавшие в Иерусалим в 722 году до Р. Х., принесли с собой. Второй период активности – в царствование Иосии (639–609), когда первосвященник Хелкия «нашел книгу Завета в храме Иеговы». Это найдена была, повидимому, кн. Второзакония, и тогда первая полная версия Пятокнижия положена была на письме. Работа, кажется, была закончена вскоре после возвращения иудеев из плена вавилонского, когда Кир, царь персидский, в 538 году разрешил «остаткам Израиля», изгнанникам в Вавилоне, вернуться в свою страну и образовать нечто в роде маленького государства под протекторатом Персов. Как раз когда Неемия, около 445 г., возстанавливал стены Иерусалима, тогда другой крупный муж возстановил духовную цитадель, Библию: это был мудрый книжник Ездра, юрист и богослов вместе. К этой первоначальной Библии присоединено потом в последовательных этапах небольшое количество текстов, относящихся к следующим столетиям, содержавших свежия данные духовного достоинства.

Группа авторитетных лиц, повидимому, окончательно фиксировала утвержденный Ездрой весь состав священных книг несколько позднее, м. б., около 3-го столетия до Р. Х. Т. наз. агиографическия книги (повествовательные и «Премудрости») собраны вместе писцами и книжниками третьего и второго столетий до Р. Х., и список должно считать окончательно установленным после известного преследования Антиоха Епифана (175–164), когда Иуда Маккавей приказал разыскивать священные хартии, избежавшия уничтожения, чтобы собрать их вместе.

Автор книги, перейдя от истории образования ветхозаветного, а затем новозаветного, канонов священных книг, дает общую характеристику их стиля и содержания.

Вы не найдете, говорит автор, единого общего стиля в Библии. Некоторые части книг блестят искрами гения, другия – нельзя отрицать, что плоски (platitudinous) и скучны (бледны, dull). «Но это поверхностное впечатление теряется при углубленном внимании к содержанию Библии».

У Израиля был популярен специальный жанр, устный и литературный, мидраш, род моральной басни, которая имела в виду не столько сообщение точных конкретных фактов, сколько некую трансцендентную истину: было бы риском применить к этому роду писаний правила исторического критицизма.

Главы, которыми начинается кн. Бытия, очевидно, принадлежат к комплексу тех видов литературы, где народные предания и фольклор, моральное учение и космологическия открове ния смешаны во-едино, «поднимая читателя ввысь на крыльях удивительной поэзии». Но по существу такия места содержат в себе абсолютную истину.

Принимая, как сказано, выводы «библейской критики» в её целом, автор книги, однако, дает ряд археологических и исторических справок, смягчающих и ограничивающих её крайности. Он указывает и пособие, откуда мы можем почерпнуть сведения, подтверждающия историчность библейских повествований. Это – Charles Marston. The Bible is true. The lessons of the 1925–1934 excavations in Bible lands summarized and explained. London, 1934 (та же книга есть в немецком издании). Даваемые автором оттуда справки приводим.

История и археология дают нам данные о народе Гиттов. По этим данным, Авраам купил пещеру для погребения своей жены Сарры от гитта; полководец Урия, жертва преступления царя Давида, был гитт. Оказывается, народ гиттов около пяти столетий владел Малой Азией. С ними, известными под именем Филистимлян, успешно воевал Самсон. Нашествие гиттов было инвазией арийского племени, «морских людей»; памятниками их остались Микены и Tiryne (Тир?), крепости, подобные взятым Иисусом Навином и его преемниками. Голиаф, стройный и высокий ариец – блондин, может быть назван кузеном Гомерова Гектора. – Овен, запутавшийся рогами в терне – статуя прекрасно сохранившаяся, найденная в библейском Уре – иллюстрация для нас жертвоприношения Исаака. – Сплошное уничтожение городов во время войны подтверждается историей.

Почему такая произошла перемена отношения к евреям в Египте? Оказывается, в этот период произошли нашествие и оккупация Египта, продолжавшаяся более столетия, народом семитического происхождения – гиксами. Фараон, поставивший Иосифа первым министром, был, повидимому, гикс. Когда гиксы были изгнаны национальным движением, поднятым жрецами Феб, судьба евреев резко изменилась к худшему.

Как могла кучка бродячих иудеев завоевать Палестину? Оказывается, в конце 12-го столетия до Р. Х. была там во всей силе инвазия арийская. Она заставила египетских, месопотамских и гиттитских и др. оккупантов Палестины отвести домой свои гарнизоны, оставив на местах только местных царьков и князьков. Таким образом города оказались почти без защиты.

Для первой части Бытия найдены культурные контексты истории сотворения человека (таблицы за 3000 лет лет до Р. Х.). Библейский потоп есть монотеистическая версия событий, запи санных в политеистическом эпосе Гильгамеша. Раскопки в Кише обнаружили результаты грандиозного потопа в период цивилизованной жизни на Евфрате. Библейская вавилонская башня показывает ясное сходство с «Циггурат», террасовой башней месопотамской религии звезд.

Возвращаемся к общему содержанию книги р.-к. автора.

Влияния на Библию. – Клерикальная организация по законодательству Пятокнижия соответствует той, какую евреи изучили в Египте. – Культ ангелов, в частности – херувимов, – влияние Месопотамии. Культ небесных существ вообще – влияние Персии. – Кодекс вавилонского царя начала второго тысячелетия Гаммураби (кодекс можно видеть в Лувре) содержит предписания, подобные Моисеевым. Более того, Моисеевы законы дают основания видеть в них прямое влияние заповедей «Книги мертвых» древнего Египта.

Песнь Песней – свадебные песни, вполне соответствующия найденным на берегах Нила.

Книга Притчей содержит тот же материал, что египетская «Аменетопэ».

Псалом 104 почти моделирован по гимну в честь египетского бога солнца; разве только, может быть – библейский текст повлиял на Египет (примечание: в греческой и русской псалтири это псалом 103: «Благослови, душе моя, Господа, Господи Боже мой»).

Греческая книга Премудрости употребляет словарь (номенклатуру) Александрийских философов и отражает их доктрины. Нужно учитывать, что иудейския и христианския книги создавались в условиях, когда окружающий мир был гораздо более внешне культурен, чем иудеи.

Проблема чуда. – Было бы напрасным отрицать, что для современных умов, пропитанных рационализмом, хотя бы безсознательно, или просто трезвым реализмом, чудеса составляют затруднение. Как писал монсиньор Минье, полстолетия назад: «В настоящее время чудеса для многих людей служат скорее препятствием, чем путем к вере». Следует помнить о литературных жанрах в Библии. «Мидраш об Ионе не понимайте буквально, как поглощение пророка морским чудовищем; так равно и остановку солнца и луны Иисусом Навином».

Можно разделить чудеса в исторических книгах на три категории: одни выглядят просто провиденциальными; другия – как соединение ряда явлений, хотя и естественных, но особенных, сцепление, цепь их, скопление их – для исполнения божественного плана; третьи – как чудеса в точном буквальном смысле слова. На первые два вида будем смотреть объективно, не преувеличивая их до сказочного характера, но и не преуменьшая. Так, напр., переход через Чермное море был, очевидно, связан с обычным явлением отлива в Еламитском заливе; манна с белыми трюфлями (ботанич.) находится в аравийской пустыне, – или же это сахарная гумми, вытекающая из некоторых сортов акации. Однако, нужно видеть здесь провиденциальный акт спасения от голода по воле Божией. Казни египетския, по документам, бывали результатом условий географических, климата и характера фауны; но их экстраординарность в данном случае говорит о воле Божией. Иное представляют чудеса евангельския. Однако, признаем, что вся Библия есть свидетельство дела Божия, исполнения воли Божией.

Мистерия Израиля. – «Как мог народ без искусств, без философии, без других культурных достижений произвести такое несравненно превосходное творение – Библию, в то время когда народы далеко ушедшие интеллектуально вперед оставили книги, полные моральных и религиозных заблуждений? Как он способен был оказать такое широкое влияние в мире? Великия империи разсыпались внешне и внутренне, оставив после себя лишь надписи и мумии... И отвержение народом этим Иисуса Христа..., и судьба народа, о которой остается сказать: sine sanguine non fit remissio (без крови не бывает отпущения). Человек в руках Господа – глина в руках горшечника» (Иерем. 18:6).

Идейная сторона Библии. – Предание о творении. – Творение женщины из «тела» мужчины – от «ti»: таково может быть значение сумерийского «ti», переведенного как «ребро» – «rib». – Глубокий смысл совпадения первых и последних страниц всей Библии. – Невозможно представить всю нашу культуру без основ, данных в первых 11-ти главах Библии. – Безкомпромиссный монотеизм – вопреки всему окружению, вопреки языческой космогонии. – Одна семья, одна линия происхождения. Прямая линия от первого человека к Иисусу Христу. Генеалогия на протяжении всей Библии. – Век патриархов: Авраама, Исаака, Иакова – безусловное послушание голосу Бога. «Уже эти высокие «МИФЫ» суть истина и жизнь; уже они суть откровение».

Три смысла Библии: а) буквальный, б) аллегорический или духовный, в) аккоммодационный (приспособительный, напр. в таинственных предназнаменованиях новозаветных событий). В первые столетия нашей эры буквализм был характерен для Антиохийской школы, и аллегоризм для Александрийской школы. Так в наше время Claudel горячо возставал против буквализма в толковании Библии Fr. Lagrange и его учеников в Ecole Biblique. Так, Филон Александрийский толкует, что «змея Евы» выражает красоту, и что душа, ужаленная ею, должна обратить свой взор на змея, Моисеем воздвигнутого, чтобы вернуть себе здоровье и жизнь (пример аккомодации).

В заключение: «Если вы хотите пользы от Писания, читайте его со смирением, простотой и верой» – говорит Фома Кемпийский в «Подражании Христу».

Нет надобности реферировать содержание других книг р.-к. Энциклопедии, трактующих тот же предмет. Авторы их принимают все выводы современной библейской критики уже безусловно и категорически, отличаясь этим от осторожного характера первого выпуска Энциклопедии. Поэтому останавливаем внимание только на некоторых утверждениях, относящихся к истории Библии, и на более характерных выводах, отсюда сделанных, у двух уже названных р.-к. авторов.

Автор данного изследования, следуя в истории Пятокнижия теории соединения двух версий и пользуясь уже почти забытыми терминами «Ягвиста и Элогиста», отмечает, что Моисею пророку нужно приписать только первую инициативу коллективных усилий, которые гораздо позже закончились составлением полной писанной Торы. «Моисей слышен в императивных тонах древнейших законов; гений поэта-Ягвиста придал литературную форму древнейшим преданиям, и рука пророка чувствуется в деталях стиля Элогиста». Второзаконие приписывается работе школы иереев времен прор. Иезекииля, проведенной на основании первых больших пророков-писателей. «Теперь рисовать картину богослужебного строя при Моисее из кн. Левит, духовную жизнь Давида из псалмов и Соломона из Песни песней или Экклезиаста, или недоумевать, что Илия забывает запреты Второзакония и обряды кн. Левит и приносит жертву на горе Кармил, – было бы таким же анахронизмом, как выводить жизнь св. Людовика из Pensees Паскаля, приписывать Memorial of St. Helena Людовику XIV и La legende des Siecles поэту дворца Карла. Теперь для изображения духовного состояния времен Давида мы обращаемся к заповедям Десятословия, к песне Деворы, нескольким старейшим псалмам о царе и ко второй книге Самуила» (2 кн. Царств).

Мы ничего не теряем, приписывая последнюю версию Priestly Code первых семи книг Библии периоду непосредственному после возвращения из вавилонского плена».

Большое место занимали у этого народа (у евреев) эпос, притчи, басни, и легенды». История патриархов, Моисея, завоевание Ханаана – не столько история, сколько героический эпос, хотя имена Авраама, Исаака, Израиля и 12-ти патриархов «не были литературным произведением». Благословения Исаака Иакову, Иакова – 12-ти сыновьям, песни Моисея, пророчества Валаама – суть «пророчества после событий».

Некоторые писатели в начале плена-изгнания (Вавилонского) желали показать силу того закона, что Бог производит свои суды над добром и злом еще здесь на земле. Поэтому они предприняли задачу разсказать всю историю евреев от проповеди Моисея в Моавитской земле до взятия Иерусалима Навуходоносором.

Датировка времени происхождения большинства пророческих книг, повидимоми. не отступает резко от общепринятой. Но кн. прор. Ионы представлена как parable. Что касается «Песни об отроке Иеговы» в кн. Исаии (в «Девтеро-Исаии»), то пророческий характер её не оспаривается. – Книга Иова – драма; напоминает греческия трагедии; её тема – смысл страданий; есть длинные интерполяции, напр. речи Елия, цель которых оправдать Иова, также добавления в речах Иова для уравновешения его протестов против несправедливости; время происхождения книги – средина 4-го столетия до Р. Х. – Песнь песней – отрывки любовной поэмы. – Кн. прор. Даниила имеет позднее происхождение, носит апокалиптический характер, предсказывает приход Царствия Божия и небесного Мессии; дает основания к Новому Завету.

Новейшая библейская критика воспринимается автором, как «триумф исторической экзегезы». Исходя из всего сказанного, автор представляет себе недоумение читателя по поводу всех этих новых для него неожиданных открытий касательно Библии, и ставит от его имени длинный ряд вопросов, иногда умышленно наивных:

Спросят: Так что же? Значит – не было райского яблока в Едемском саду? Ева потеряла свою identity card? Потоп не покрывал Альп за 36 столетий до Р. Х.? Мафусаил не жил 800 лет? Иисус Навин не остановил солнца? Илия просто умер? Иов не верил в воскресение тела? Давид не составил «Miserere» или «De profundis»? Соломон не имеет отношения к написанию Экклезиаста? Даниил написан три столетия спустя после плена вавилонского? Книга Ионы притча? Павел не писал сам послания к евреям? Петр не писал 2-го послания? Во что же остается верить?»

Автор отвечает по поводу таких и подобных им вопросов, что новые точки зрения на состав и содержание Библии не опасны для веры. Внутреннее достоинство Библии всегда оста ется одним и тем же. Здоровый критицизм полезен и нужен, но он должен регулироваться руководством Церкви, с отвержением теорий, противоречащих основам нашей веры, каковы, напр., теории о египетском, вавилонском, персидском (пан-иранианизм) происхождении новозаветного учения о Логосе, теории происхождения Апокалипсиса и проч.

Nicolas Corte в книге «The origin of man» ставит в основу своего изложения достижения современного естествознания. Данные новейшей астрономии, пишет он, позволяют выразиться о положении человека во вселенной следующими словами одного астронома: «было бы жертвой неизлечимого антропоцентризма верить, что малейшее значение присуще думающим микробам, обитающих на незаметном шарике, вращающемся вокруг солнца». Автор затем переходит к данным геологии и палеонтологии и схематически рисует эволюционное развитие органической жизни на земле, в цепи которого на последней, высшей ступени стоит человек. Перед лицом этих научных данных «конкордизм», или согласование с наукой библейских сказаний, которые автор условно называет «мифами», становится иллюзией. После такого введения автор непосредственно переходит к повествованию Библии о происхождении человека, принимая выводы современной библейской критики касательно текста Пятокнижия и ставя эти выводы под авторитет высшей римо-католической власти. «Долгие труды экзегетов, пишет автор, окончательно ратифицированные церковию в «Письме Библейской Комиссии», датированном 16 января 1948 года, и особым образом в энциклике Humani generis от 12 августа 1950 года, закончились весьма важным прелиминарным открытием, что начальные главы Бытия содержат два разных разсказа, которые, хотя сходятся в одной точке в самых существенных истинах, однако выражают эти истины очень различными путями, каждый из коих требует отдельного изучения. Из этих двух повествований, естественно, одно должно быть древнее другого, так как нельзя представить, чтобы оба произошли в одно и то же время и из под одного и того же пера». Первую версию автор называет «патриархальной» и дает ей соответствующую характеристику. Он отмечает превосходство этого библейского сказания над вавилонской мифологией; он указывает также связь образов этого сказания с примитивным бытом времени появления сказания: в творении человека Богом приемы гончара; в указании на отсутствие дождя на первобытной земле видны условия климата пустыни, где кочевали предки Израиля и т. п. Происхождение второй версии, вслед за римо-католической Библейской Комиссией, он отно сит к 6-му веку до Р. Х. «Этот век, пишет автор, был временем более рационального объяснения универса. Тогда особенно в Греции, да и в Индии чувствовалась нужда в фундаментальной ревизии мифологии древних». В это время евреи были отведены в плен вавилонский. Какой то священник, а правильнее будет думать – группа их, наделенная рефлексией для ревизии текста, нужной подготовкой и авторитетом, представила творение мира и человека в новом свете, но не тронула однако старой истории, признавая её вдохновенный характер. «Не будем однако придавать научного значения этому новому изображению происхождения мира: его цель лишь теологическая». В вопросе об эволюции и трансформизме, который он называет «деликатнейшей проблемой», автор присоединяется к точке зрения «верующего палеонтолога» Teilhare de Chardin, который видит цель эволюции в том, чтобы направить ее шаг за шагом к тому концу – omega point, который находится в Боге, в Иисусе Христе. К авторитету Де Шардэн автор обращается часто.

Войдя таким путем из сферы научной в сферу библейскую, автор затем опирается в вопросахь о происхождении зла, о грехопадении прародителей и его следствия на схоластическую римо-католическую догматику: о даровании Богом Адаму и Еве сверхестественных даров и о потере ими их после грехопадения, как о наказании Божием, с оставлением их в «естественном» состоянии и т. д. Здесь уже автор не раз ссылается на постановления Тридентского собора, на энциклики папы Пия XII Divino afflante от 1947 г. и Humani generis от 1950 г. Под общим руководством этих неоспоримых авторитетов он указывает, с какими научными взглядами может согласиться христианская религия, и с какими едва ли могла бы согласиться. К последним относятся: учение о безконечности универса, о постоянном творении материи, о смене экспансии галаксий вселенной противоположным состоянием – сжиманием её и проч. Односторонность взглядов он указывает в том, когда, определяя человека как «думающий микроб», т. е. опираясь на идею количества, забывают идею «качества»; когда, признавая трансформизм организмов, игнорируют происхождение души. В вопросе о происхождении человека вера не может согласиться с теорией полигенизма, или теорией «коллективного Адама», отвергнутой Тридентским собором и энцикликой Humani generis и т. п. По поводу учения об эволюции приведена выдержка из названной энциклики: «Учение Церкви предоставляет доктрине эволюции открытую дорогу, поскольку она ограничивает свои разсуждения развитием человеческого тела from other living matter already in existence (от других живых материальных существ, находившихся уже в существовании). Но что душа каждого человека непосредственно творится Богом, это есть точка зрения, которую католическая церковь налагает на нас». Таким образом, «появление человека есть высший инцидент в происхождении вселенной»... «Человек не есть просто новый род или семья: такой взгляд выражает деградацию универсального феномена. Нет. Земля произвела новое тело... но более того: она нашла в нем свою душу» (ссылка на де Шардэн).

Отметим еще, наконец, книгу «Evolution, by Remy Collin», из секции 3-й «Катол. Энциклопедии XX века». Ея содержание и выводы построены на данных современного естествознания. Автор часто делает ссылки на католика-эволюциониста де Шардэн. В указателе на источники есть ссылка на советское издание: «Происхождение жизни на земле». Автор не отрицает трудностей, встречающихся на поле примирения эволюционизма с религиозными понятиями. Повидимому, наибольшее затруднение находит он в согласовании его с догматическим утверждением учения Римской церкви о непосредственном творении каждой человеческой души Богом, когда т. обр. «католическим эволюционистам приходится принимать такия доктрины, как животное происхождение человека и в то же время обосновывать непосредственное творение душ Богом». Он считает, что «реальность разума, как существенной формы, даже если не может быть объяснена средствами чисто материальных сложных процессов, она все же не требует, чтобы душа человека была необходимо каждый раз объектом специального творческого акта, который вторгается в предполагаемую непрерывную феноменологическую линию эволюции», как бы разбивая ее.

(В этом пункте автор уже отклоняется от р.-кат. догмы).

Так в главных пунктах представляется согласование во взглядах на Ветхий Завет лево-протестантской критики и римо-католического богословия. Крепки ли основы этих новых взглядов? Ведь, они насквозь гипотетичны и коренятся они в своего рода страсти к открытиям, к новизне, а вместе с тем – в недоверчивом, скептическом отношении к тому, что в прошлом было возвышенного, чистого, святого. А между тем, эти новые взгляды не только умаляют достоинство «детоводительницы ко Христу» – церкви Ветхозаветной, но они кладут тень и на Новый Завет, на Писания апостольския. Содержание Пятокнижия цитируется или передается в псалмах, у пророков, в проповеди Апостолов, по книге Деяний (см. проповедь ап. Стефана в гл. 7-й, проповедь ап. Павла в гл. 13-й). И Сам Спаситель, хотя наставлял иудеев, но оставил и для нас эти Свои слова: «Если бы вы верили Моисею, то поверили бы и Мне, потому что он писал о Мне. Если же его писаниям не верите, – как поверите Моим словам?» (Иоан. 5:46–47).

Среди всего круга вопросов, поднятых вышедшей из принципов позитивизма библейской критикой Ветхого Завета, основным, или ключевым, предметом становится, конечно, вопрос о Пятокнижии: кому принадлежало его составление? Разумеется, наивно было бы рисовать себе картину труда составителя данного древнейшего письменного памятника человечества в том виде, как если бы он происходил в условиях современной литературной работы, выработанной техники письма и в других удобствах культуры. И утверждать принадлежность Пятокнижия исключительно и буквально руке самого боговидца пророка Моисея нет необходимости. Важно – признавать, что все оно исходит от самого пророка. Для нас и вообще для людей, подходящих к чтению Библии без предвзятого недоверия, не может быть никакого сомнения в принадлежности его Моисею. И текстуальные и психологическия основания с несомненностью в этом уверяют.

Мы воспользуемся голосом ученых изследователей, не принимавших и не принимающих выводов критики в данном вопросе. Однако, если и не прибегать к ученым авторитетам, то целый ряд простых соображений, отстраняющих нас от выводов этой критики, сам собой напрашивается рядовому читателю Священного Писания. С критиками текста, увлекшимися своими гипотетическими идеями, могло случиться то, что бывает, когда человек долго находится в гуще леса: он может потерять то непосредственное впечатление картины этого леса, какое получается, если смотреть на него в известной перспективе.

Достаточно признать или хотя бы предположить, что оба имени: Иегова и Елогим – были употребляемы во времена Моисея, чтобы понимать невозможность для писателя совершенно обойти одно имя Божие, как будто недостойное войти в книгу, и пользоваться исключительно другим. Так Апостолы в своих посланиях называют нашего Спасителя то Господом то Христом, то прямо Иисусом, то всеми тремя именами вместе. То же и в наших молитвенных обращениях к Богу:, воззвания «Боже» и «Господи» постоянно чередуются.

Критика как будто не дает себе труда задуматься над, темгь, что должно было побудить прор. Моисея к попеременному применению двух имен Божиих. Имя Божие Елогим – возвышенное, изначальное, праотеческое, а вместе и глубоко таинственное. Его грамматическая форма множественного числа (при единств. числе – Елоах), очевидно, была для еврея выражением благоговения, как у нас «Вы» показывает уважение к человеку. Однако, войдя в обычную речь народа, это таинственное множественное число, – в котором для христиан мыслится догмат Пресвятой Троицы, – могло тогда направлять мысль еврейского народа в сторону многобожия. Было важно дать место другому Божию имени, которое даже и не имеет граммат. множественного числа. Повидимому, оно уже тогда не было чуждо еврейской речи. В откровении Моисею при горевшей купине Бог открыл себя под именем Иегова – «Аз есмь Сущий». Моисей записывает в книгу это возвышенное значение имени.

Представлен ли в Пятокнижии Иегова как национальный еврейский Бог? Нет; ведь, по книге Бытия, Иегова творит человека – не как родоначальника одной еврейской нации, а как родоначальника всего человечества. Постепенно Моисей вводит это имя в повествования книги Бытия, а от кн. Исход оно уже употребляется преимущественно; в той же мере оно несомненно входит и в устную речь народа.

Видят резкую разницу между стилями первой и второй глав книги Бытия. Только вот за двести лет критика не пришла к соглашению, когда написана первая глава: в начале ли периода царей или после плена вавилонского? Между тем, можно указать налицо в тексте признак, склоняющий к признанию древности и единства происхождения обеих глав. Признак этот «наречение имен». В первой главе: «И назвал Бог свет днем, а тьму ночью». «И назвал Бог твердь небом». «И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морями»... Во второй главе: «И привел – Бог тварей, Им созданных – к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым». И сказал чело век после создания ему жены: «она наречется жена, ибо от мужа взята». Казалось бы, такия не существенные указаны частности в истории творения мира – называние имен?.. Но их видим в обеих главах, а значит, это говорит о единстве какой то мысли, какой то тенденции. На каком языке эти именования имел здесь в виду бытописатель? Если отнесем написание глав к древнейшему времени, к веку Моисея, то, очевидно, бытописатель представлял себе время, когда еще ощущалось первобытное единство языка, когда сохранялись предания, вынесенные праотцем Авраамом из Месопотамии о времени до построения вавилонской башни и до смешения языков; в языках смежных народов, может быть, сохранялись еще общия слова для именования более важных предметов в мире; и отзвук единства праязыка мог еще ощущаться в 15-м веке до Р. Х. гораздо сильнее, чем в 8 или 5 веке. Но для народа еврейского уже даже в период Судей, окруженного многочисленными чужими иноязычными племенами, а тем более в позднешия времена, какой смысл имело бы внесение указанных подробностей?

Но в чем собственно проявляется здесь единство мысли в обеих главах: в первой главе нарекает имена Бог, во второй Адам? Ответим: единство – в идее ценности слова, ценности человеческой речи, как дара Божия. Первоначально, по первой главе, наименование творений Божиих исходит из уст Самого Бога; а далее, по второй главе, дар речи сообщается Богом человеку: ему уже предоставляется создавать имена созданий Божиих, но под водительством Самого Бога. Форма промыслительных действий Божиих изменяется, но мысль о них бытописателя идет по единому гармоничному плану; здесь нет механической амальгамы двух текстов.

Такую же – не случайную, а органическую, тесную связь идей видим между первой и третьей главами кн. Бытия. Проблема зла возникает уже из первой главы. Если, как там читаем, все вышло из рук Творца совершенным, если «увидел Бог – все хорошо весьма», то откуда же зло, болезни, страдания, смерть? Ответ дается непосредственно: повествованием о грехопадении в конце второй и во всей третьей главе.

Определяют разницу стилей в двух версиях так: версия «Е» суха, но более возвышенна и интеллектуальна; версия «И», хотя и более жизненна, конкретна, но она наивна и земная по духу. Но это отсутствие единообразия может естественно объясняться. Достаточно предположить, что у Моисея были два источника для его повествований: один – устные предания, более картинные, материал для «И», и другой источник – родословные и иные первоначальные клинообразные записи на табли цах, преданий о событиях прошлого, может быть, сохранившияся в Авраамовом роде, вынесенные из Месопотамии, составившия материал, обозначаемый в критике как «Е». Впрочем, можно ли вообще назвать простодушным, примитивным то глубокое содержание, какое, например, скрыто в выражении «древо познания добра и зла», относимом к версии «И»? Это выражение осталось образным на века и на тысячелетия, им можно определить всю человеческую культуру, всегда несущую в себе два противоположных элемента: добро и зло, – когда тяжек доступ к истинному древу жизни, когда так легко плоды культуры способны вести к смерти духовной и физической.

Люди повторяются по разным причинам. Не одна и та же причина повторений должна была быть и у составителя Пятокнижия. Если из наличия повторений делают заключение, что поздние составители нынешнего текста имели перед собой два источника, две версии, то почему не предположить, что и перед глазами Моисея в иных случаях оказывались параллельные фрагментарные один, другой, третий источники ханаанского или халдейского происхождения, так как тогда древняя Халдея, как и Египет, имела свое письмо? Это одна возможная причина оказавшихся повторений. Другой причиной могла быть трудная техника древнего письма: запись на отдельных глиняных, или древесных или папирусных таблицах, которую потом могли переносить дважды на кожаные хартии; затем – медленность письма, при коей разбивалась цельность разсказа и приходилось возвращаться к уже записанной частности события.

Необходимо учесть и психологическое основание для повторений. Древний писатель, не имея в своем распоряжении достаточного разнообразия выражений и силы выражений из-за скудного содержания словаря древнего языка, прибегал, для усиления внимания к своей мысли или к важности события, к приему повторения, подчеркивая этим путем важность данного сообщения. А неучитывающий этого скрупулезный критик, читая, напр., заглавие русской Летописи: «Се повести времянных лет, откуду пошла есть русская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду русская земля стала есть», мог бы уверять, что в этом заглавии скрыты две версии, так как оно содержит два придаточных предложения с одним и тем же содержанием. В Библии часты повторения для выражения важности действия. Таковы: «и рече Бог» в картине сотворения мира; в псалмах: «терпя потерпех Господа», «человек и человек родися в нем» (Пс. 86:5) и др.

Воспользуемся здесь мыслями митрополита Московского Макария, писанными более ста лет тому назад по поводу тех же аргументов критики, какими пользуется она и сегодня. Он пишет: «В нем (в Пятокнижии) встречаются повторения однех и тех же мыслей, а иногда кажущияся противоречия..; очень нередко повествования прерываются длинными речами и другими отступлениями; законы излагаются в смеси с событиями, а отнюдь не в таком порядке и строгости, как это бывает в точных кодексах; вообще же вовсе не видно намеренной заботливости об искусном размещении и изложении предметов. Всему этому и надлежало быть в Пятокнижии, если писатель его Моисей: он описывал события, как события сии происходили, и потому естественно, если, повествуя о чем либо, он вдруг прерывает разсказ и помещает речь свою к народу, как было в действительности, – если и в книге делает те же самые частные повторения, которые случались на самом деле, и говоря о каком либо происшествии, тут же излагает закон, к учреждению которого происшествие подало повод. Моисей не имел нужды делать в своей книге искусные переходы... Частые повторения одних и тех же изречений, сильные беседы с народом, отеческия увещания, упреки и угрозы – все это весьма прилично было Моисею в самой действительности, при его отношениях к евреям, и естественно в его книгах» ².

Если отодвинуть в сторону историю грехопадения Адама и Евы, а потом историю потопа и Ноя, то в книге Бытия обращает наше внимание краткость повествований в первых главах книги. Отсчитывая от условной ветхозаветной хронологии, определяющей время от сотворения первого человека до Р. Х. в 5508 лет, период в 2000 лет от Авраама до Нового Завета, получаем эпоху в 3500 лет, заключенную в 11-ть глав Бытия, а, обходя главы о грехопадении, о потопе и Ное, всего в 7 глав. Три с половиной тысячелетия в семи главах, почти ничего не содержащих кроме родословных таблиц да сказания о построении вавилонской башни и разсеянии народов. Такую осторожность, такую строгость выбора источников для повествования наблюдаем у его составителя. Так ли было бы, если бы он стал включать сюда ходячия народные сказания, героический эпос и народные, устные или записанные, религиозные мифы? Не имеем данных судить, как могли быть сохранены в Месопотамии имена древних патриархов, избежав забвения в дни потопа, и насколько по ним может быть ныне составляема допотопная хронология; но несомненно, эти имена оказались тем или другим способом где-то зафиксированными (может быть, они были не так трудны для устного усвоения, какими они являются для нас; м. б. они запечатлены были на местах погребений; м. б, сохранение их было как бы религиозной обязанностью глав родов – самих патриархов: – это уже сложные самостоятельные вопросы археологии). Но эти родословные халдейския записи оказались доступными для раннего внесения в первые листы еврейской письменности. Того же происхождения, конечно, были и другия сказания первых глав Бытия, но они были очищены озарением Святого Духа в сознании священного писателя от наслоения политеизма, составляющего сущность мифов. И мы не имеем права говорить о мифах в Библии; мы имеем только полное основание говорить о де-мифологизации, о возвращении их содержания к первоначальным монотеистическим священным преданиям. В этом отборе, очищении, проверке материала устного и записанного в клинописях, в этой работе, совершенной в страхе Божием, с постоянным возношением мысли к Богу, с непосредственным ощущением непрестанно действующего в мире Промысла Божия, и состояла богодухновенность священного писателя-боговидца Моисея, заслужившего ряд прямых ему откровений Божиих. Могли ли бы собиратели легенд, песней и былин народных в эпоху через 800 или 1000 лет после Моисея произвести такую работу, притом почти одновременно в двух царствах? И зачем бы составители, принадлежавшие, как утверждают критики, к разряду пророков и иереев, стали вносить в книгу Бытия такие элементы еврейских преданий, которые уже для их времени представлялись соблазнительными, если для них побуждением к этой работе было поднятие моральное народа?

Что касается понятия «мифа», воспользуемся словами выдающегося французского р.-католического экзегета Ф. Вигуру. Он пишет: «Смысл мифа измышлен рационалистами для отрицания чудес и искажения истинного характера Откровения. Слово миф, в противоположность действительной истории, род истории фиктивной или вымышленной, род басни, которою пользуются как бы прикрытием для выражения идей и теорий религиозных и метафизических или касающихся физических явлений. Ничто так не противоположно мифу, как священное Писание. Ветхий Завет прямо имел своей целью поставить преграду мифическому течению, которое увлекало все на роды древности в политеизм и в его басни. Что касается Нового Завета, то стремление к мифизму после века Августа, когда эти книги написаны, прекратилось у всех языческих народов цивилизованного мира, не говоря уже об иудеях» ³. К сожалению, французские экзегеты, сотрудники р.-католической Энциклопедии XX века», далеко отошли в сторону от своего авторитетного соплеменника, старейшего сотрудника в научном изучении Священного Писания, Ф. Вигуру.

Де-мифологизация» значит, что Откровение Божие, извлеченное из общечеловеческих преданий, но уже затемненное политеистическими добавлениями, возстановлено в своей начальной чистоте монотеистической истины; однако по словесному выражению истина продолжает оставаться представленной образно, действия Божии – человекообразными: все это – за неимением в примитивном языке слов, соответствующих высоким и отвлеченным понятиям. Да и в современном широко развитом языке наблюдаем тот же недостаток слов, так как русския слова «создал», «сотворил» тоже взяты из нашего практического обихода (со-здание от – здание; со-творить, как и за-творить, рас-творить, значит произвести действие).

Если скотоводство было в древний период основой быта праотцев евреев, то это еще не дает достаточных оснований называть евреев пастушеским кочевым племенем, или номадами, чуждыми интересов людей оседлого быта. Само по себе переселение Иакова с сыновьями в Египет уже приобщало их и их потомков к египетской культуре, особенно пока они там пользовались свободой и даже льготами. Возвышение Иосифа в Египте и его влиятельное положение поставило его лично, а м. б. и самых близких ему лиц из евреев, на уровне образованных египтян. Известный нам интерес египтян к своему прошлому давал уже тогда переселенцам в Египет пример и возможность вернуться к воспоминаниям о их близком и далеком прошлом, о жизни в Палестине, и постараться сохранить их на память своим потомкам; эти воспоминания могли быть частично занесены на письмо даже и до Моисея.

Нельзя себе представить, что Моисей, вождь Израиля, ограничился тем, чтобы вывести свой народ из Египта, и отдал его в дальнейшем на произвол судьбы. Можно ли допустить предположение, что он не имел для себя и не составил для народа какого то политического плана, не подумал бы о том, что их ожидает в будущем, что не начертал тех средств, какия должны будут объединять его народ национально и религиозно. И это ему не так трудно было совершить потому, что он а) был во всеоружии египетской культуры, иначе он не получил бы доверия народа; б) составляя особые законы для Израиля, он имел перед собой параллель в законах, в обычаях и в методах влияния на народ египетского государства, от коих он в одних случаях отталкивался, а в других готовыми образцами пользовался. Он этого не мог не сделать; и он это исполнил. Живя в пустыне, у тестя своего Иофора, весь погруженный мыслями и сердцем во внушенный ему Богом план, по человеческому разсуждению крайне рискованный, когда требовалось преодолеть силой своего духа, силой своей веры и упорство фараона и упорство своего народа, – Моисей должен был все обдумать, что требовалось для будущего безтерриториального пребывания народа, а затем для иудейского государства, территорию которого придется добывать своей кровию. Но как устроится государственная жизнь на той территории, это ему уже трудно было предвидеть... А еврейский народ, хотя и возненавидел египтян, как своих притеснителей, однако наблюдал и усваивал обычаи египтян, видел их религиозный культ, сонмы жрецов, храмы и жертвы, и потому по выходе из Египта с рвением отнесся к созданию своего национально-религиозного культа.

Критика» считает Пятокнижие позднейшим произведением, а Моисея, таким образом, с течением времени «магнифицированным» и «глорифицированным», т. е. преувеличенно великим и преувеличенно прославленным. Но писания Моисеевы такого образа не дают: они не скрывают его неудач, моментов почти близких к отчаянию, неожиданности для него самого такого долголетнего странствования; не укрывают и его физического недостатка, как человека «медленноязычного и гугнивого», по выражению церковной песни.

И нужно ли было ждать после Моисея 800 или 1000 лет для того, чтобы составлять все подробности установлений и распоряжений и мельчайшия детали путешествия, вплоть до того, чтобы не забыть приказа каждому участнику исхода иметь при себе лопаточку для личных санитарных надобностей?

Исходя из обычаев древности, когда образованность, а в частности, ведение хроник, находились в руках служителей ре лигии, естественно думать, что в обязанность Аарона, брата Моисеева, как первосвященника, и его сыновей, как первых священников, поставлено было ведение как летописи событий, так и записи законодательств и распоряжений, объявлявшихся Моисеем во время 40-летнего странствования. Нет необходимости понимать авторство Моисеевых книг, как его собственноручную всегда запись. Наряду с его личными автографами там, конечно, имела место его диктовка писцам. Что касалось текущих событий, то это скорее могли быть общия указания, руководство, поручение доверенным лицам вести данную работу. Рождение и воспитание Моисея при дворе фараона естественнее всего было описать брату его; запись предсмертных наставлений Моисея и описание его кончины должны были стать моральным долгом Иисуса Навина, которого Моисей избрал вождем народа после себя. Так представляют эту работу и экзегеты. Для вождя народа, каким Моисей оставался до последних дней своей жизни, самый сложный труд составления первой книги, книги Бытия, мог происходить только урывками, как праздник среди будней: уже отсюда могли оказаться повторения, а иногда и некоторые несогласованности в записях.

В новейшей художественной литературе есть удачный опыт воспроизведения истории Моисея, исхода из странствования евреев в пустыне, принадлежащий современному писателю еврейской национальности Шолом Аш. Имя этого писателя известно по его участию в русских журналах дореволюционного времени, а теперь по целому ряду новелл из американской жизни, написанных на английском языке. Большая повесть «Моисей» (в 500 стр) заслуживает внимания тем, что она показывает естественность и полную жизненную возможность всего хода событий, изложенных в книгах Моисея. Достоинством этой работы является то, что автор не отступает от текста Библии, полностью сохраняет идею Божия водительства народом Израиля в те дни, заботясь лишь об оживлении разсказа картинным воспроизведением событий, даваемых в сжатой форме в священном разсказе Библии. В частности, автор представляет читателю возможный в то время способ технической организации записей для будущего Пятокнижия: приготовление твердого материала для письма, добывание чернил из морских водорослей или ракушек; далее – собирание священных преданий из уст старейшин Израиля, подбор писцов. Равным образом широко представлена возможная картина приготовлений к сооружению скинии во время годовой стоянки народа у подошвы Синая и самой работы по сооружению: как Моисей, восходя на Синай, среди медно-каменных громад открывает местность, покрытую густой зеленью с чудным ароматом, и заросли огромных акаций; как потом этот дорогой древесный материал будет использован для частей скинии, а ароматные растения для богослужебных благовоний; как происходил сбор золотых и серебрянных вещей для переработки их в служебные предметы скинии; с каким энтузиазмом принялись мужчины и женщины за труд для созидания своего переносного храма – труд свободный, а не под бичами надсмотрщиков, труд для своего народа, а не для поработителей; с каким усердием принялись за свое дело мастера всех возможных специальностей, приобретенных в Египте: одни мужчины стали на сухую обработку металла, превращая золото каменными молотками в листы, другие за работу по выплавке серебра, по добыванию там же на Синае и по выплавке меди, иные как мастера по дереву, по выделке кож и очистке их; женщины – соответственно своему умению: по приготовлению шерсти, по крашению шерсти, по пряже нитей; нашлись умелые по тонким работам, для вышивания рисунков по пряже, для приготовления священных одежд и предметов для богослужения. Все происходило под наблюдением руководителей работ, избранных Моисеем и советом старейшин. Далее идет описание освящения скинии, организации и посвящения Ааронова священства и т. д. Словом, не обойдено все то, что некоторым критикам Библии кажется неосуществимым в то далекое время и в тех условиях. Завещанием и клятвами Моисея и его кончиной, как они представлены в книге Второзакония, заканчивается повествование.

В параллель тому, как разрушительные и вообще критическия теории о Библии вполне оформились к концу XIX столетия, так и защита её священного достинства к тому же времени осуществлена в достаточной степени. Мы не имеем возможности в данном случае углубляться в эту широкую научную область филологических и иных изысканий. Укажем на относящийся к тем же последним годам прошлого столетия, уже упомянутый раньше, популярного характера труд французского библеиста-экзегета Ф. Вигуру «Руководство к чтению и изучению Библии», выдержавший длинный ряд изданий дома и переведенный на русский язык. В нем дана библиография за падной отрицательной критики и положительной антикритикп Ветхого Завета до XX века. Автор делает разбор всех аргументов своего времени, выдвинутых рационалистической критикой. Подлинность Моисеевых книг автор доказывает свидетельствами самой Библии, открытым в новое время параллельным «самаринским» Пятокнижием, свидетельством египетских памятников, из которых ясно, что Пятокнижие знает Египет, даже в разных мелочах, именно таким, каким он был при Раамзесе и даже ранее; наконец, – подтверждается анализом языка самих книг. В частности, Ф. Вигуру показывает безосновательность деления на версии соответственно именам Иегова и Елогим, цитируя все места, где они употреблены отдельно и вместе, разбирает вопрос о «противоречиях» в Пятокнижии, о возможности позднейших частных вставок в текст для объяснения некоторых исторических, географических и иных названий или указаний.

Так как критические обозреватели текста Библии видят в библейском изображении скинии большия преувеличения (А. Карташев говорит о «сказочной роскоши» ея), указывают также на гиперболичность цифр (в исчислении людей, количества жертвенных животных, количества золота и серебра, собранного для украшения скинии), и видят в этом доказательства позднего происхождения библейских сказаний, то даем здесь две-три научных справки.

Из статьи «Золото» А. Миклашевского (Энциклопедический Словарь Брокгауза и Ефрона). «Судя по результатам раскопок и археологических изысканий, золото было одним из первых металлов, к употреблению которых прибегло человечество. Легко находимое и обрабатываемое, оно с древних времен шло на приготовление разнообразных предметов. Раскопки весьма древних курганов в Дании показали, что оружие и предметы домашнего обихода делались главным образом из золота и только отдельные части из железа» (например, в одном из музеев можно видеть все древко копья из золота с наконечником из железа). – «Горное дело», статья в Эн-цикл. Слов. Брокх. и Ефр., т. 17. «Горное дело было развито уже за 3000 лет до Р. Х. в Верхнем Египте; цветущего состояния оно достигло при Птоломеях. Финикийцы (Финикия – соседка Палестины), по свидетельству Страбона и Плиния, с незапамятных времен умевшие плавить руды, организовали добычу золота и меди в Тразии (территория нынешней Греции), а около 1100 года до Р. Х. и в Южной Испании». – Примечание. Золото всегда находится в самородном состоянии: в разсыпанном виде в песках или же в жилах кварца. Поэтому оно сравнительно легко добывалось. – Прибавим справку из современной прессы. В Эривани (в Грузии), на холме Мецамор, открыт крупнейший центр металлургии третьего тысячелетия до нашей эры. Раскопки на холме начались три года тому назад. Вместе с археологами здесь работали астрофизики и искусствоведы. Помимо плавильных печей, там найдены литейные площадки, около 14 видов бронзового литья и множество выдолбленных в базальте плавилен.

Что касается цифр и исчислений в Библии, то в некоторых случаях очень естественно предположить возможность неправильного чтения переписчиками оригинального текста и ошибок при переписке, а особенно при перенесении текста с одного способа письма на другой. Клинописи Месопотамии, иероглифы Египта, круглое письмо финикиян и квадратное арамейское имели каждое свои особенности начертания цифр, и это могло давать повод к невольным ошибкам. Для сравнения скажем, что, напр., в нашем церковно-славянском письме достаточно прибавить к обозначению единицы а значек ҂ , и единица превращается в тысячу ⁴. Любопытна вавилонская клинописная система знаков. «Один клин означал единицу, два клина 2 и т. д. до 10, которое выражалось соединением двух клиньев в форме угла < ; 20 – два таких угла, 30 – три угла и т. д. Сотня выражалась посредством двух клиньев – вертикального и рядом горизонтального I – ; тысяча – знаком десяти перед знаком ста < И – . Пример сокращений: вместо того что бы написать цифру 90 посредством девяти знаков (10x9 раз), можно было написать один особый знак при крупных вычислениях в значении 60-ти и при нем три десятичных знака» («Вавилония», статья А. Лопухина. Энц. Слов. Брокг. и Ефр.). Система эта удобная, однако так легко в ней потеряться мало сведущему человеку!

Ф. Вигуру приводит несколько примеров, подтверждающих возможность наличия ошибок в современном тексте Библии, как ни старательно в истории Библии оберегался её текст после того, как сделаны были списки её с единственного экземпляра оставшегося после плена вавилонского. Так, по 2 Паралипоменон в еврейском тексте у Соломона было 4000 пар лошадей (в слав.: кобылиц; в русской Библии: стойл), а по 3 Царств – 40.000. По 1 Царств, Давид потребовал 700 сирийских всадников, а по 2 Паралип. 7.000. По 2 Паралип. Иоакиму было 8 лет при восшествии на престол; по 4 Царств – 18 лет (Вигуру. Рук-во к чт. и изуч. Библии, т. I, стр. 109). Ясно, что эти разночтения результат ошибок переписчиков или переводчиков.

Указывают на то, что евреи в пустыне странствования не могли иметь при себе некоторых материалов нужных для оборудования. Но есть основание предположить также и то, что они могли добывать эти материалы у проходивших с востока в Египет караванов путем обмена или купли. Так и Иосиф попал в рабство в Египет, когда был продан братьями купцам каравана, как об этом читаем в Бытии: «и сели они (братья) есть хлеб, и взглянувши увидели, вот идет из Галаада караван измаильтян, и верблюды их несут стираксу, бальзам и ладан: идут они отвезти это в Египет» (Быт. 37:25).

Под таким заглавием не так давно вышла книга одного из самых выдающихся библеистов-археологов В. Ф. Олбрайт (W. F. Albright. New Horizons in biblical research), содержащая ряд популярных очерков в связи с новыми данными библейской археологии ⁵.

Сведения, сообщаемые этим автором, ценны для нас тем что они идут в главных пунктах вразрез с теорией рационалистической критики. Важно и то, что автор пишет как один из представителей «свободной науки» и соответственно этому не выходит из рамок метода научного реализма, т. е. того метода, при коем истина богодухновенности Писаний, может быть, и не отрицается, но оставляется в стороне, чтобы не нарушать методического принципа.

В данной книге в очерке «Археология и предания Израиля» автор твердо высказывает свой взгляд на книгу Бытия на основании новых письменных материалов древности, открытых при раскопках в четырех пунктах вне Палестины, а именно: двух в Месопотамии и двух в Сирии.

Мари» (ныне Tell-El-Hariri), расположенный у среднего Евфрата, раскопан в 1933 году M. Andre Parrot'ом. Здесь найдены остатки дворца, относящиеся к периоду между 1730 и 1695 гг. до Р. Х., т. е. к периоду библейских (послепотопных) патриархов. Там найдено много тысяч клинописных дощечек, писанных царем и его приближенными, а также правителями соседних областей, большинство которых было населено северо-западаными семитами, говорившими на языке почти идентичном с библейским языком времени патриархов – в смысле словарного состава, выражений, синтаксиса и собственных имен. Таким образом имеется большое количество материала, бросающего свет на жизнь предков Израиля в первую половину второго тысячелетия до Р. Х. Так библейская археология, как это подчеркивает автор, не ограничивается раскопками в Палестине, а расширяется археологическими открытиями в странах, далеко отстоящих от Палестины.

Другой пункт, еще далее на восток, есть Нузи, где продолжатели поисков, главным образом американцы, открыли остатки усадеб и цитадель древнего города; здесь в развалинах сохранилось много тысяч дощечек с клинописью, иллюстрирующих обычаи настолько сходные с теми, какие находим в Бытии, что можно говорить об их тожественности. Все темные места в Бытии, еще не объясненные в еврейском тексте, как он дошел до нас, стали раскрываться в своем значении с 1925 года при помощи изучения дощечек из Нузи.

Пункт Alalakh в Северной Сирии раскапывался покойным Леонардом Woolley в нескольких научных экспедициях. Название этого пункта не семитическое. Язык его принадлежит, повидимому, к одному из древних языков не семитических и не индо-европейских, и его тип еще не определен. Однако здесь же оказались дощечки клинообразных письмен высокого достоинства, рисующих теорию и практику законов среди хананеев и их соседей в 17-м, 16-м и 15-м столетиях до Р. Х.

Но более важен, чем другие в этих пунктах Северной Сирии, порт Угарит, ныне Kas Shamra. Здесь с 1929 года до настоящего времени производились работы Claude Schaeffer'ом и оне дали богатый материал разного рода: произведения искусства, архитектуры и специальные надписи на полудюжине языков, а также много письмен преимущественно в вавилонской клинописи и на местном алфавите ханаанском. Здесь оказалось нечто, о чем не мечталось до 1931 года: более тысячи целых и обломанных дощечек, записанных по древнему кли нописному алфавиту из 27 букв (плюс три иных не соответствующих ни одному из старых линейных алфавитов), представляющих северо-западный семитический диалект, т. е. по существу пред-финикийский ханаанский, который был очень близок к еврейскому во времена Моисея. Поэтическая структура языка, стиль эпоса и прочее очень близки к древнейшим поэтическим формам в Библии, не говоря уже о грамматике и словаре.

Конечно, все эти материалы доступны в полной степени только немногим лицам, совершенно сведущим в библейской истории, в археологии, в филологии и в лингвистике в её историческом представлении.

Сравнительное изучение древних языков по древним материалам дает возможность понять древнейшия предания евреев. Оно показывает, что должна быть проведена четкая линия между еврейской космогонией и народными преданиями в Бытии с одной стороны и таким же материалом Ханаана, Финикии и Египта с другой стороны; сравнение показывает, что религиозные традиции здесь и там не имели ничего или же слишком мало общего между собой, хотя в то же время те и другия предания исходят несомненно из некой одной месопотамской традиции, идущей из глубокой древности. В частности, история потопа по Бытию имеет для себя параллель в сумерийских-аккадианских историях Месопотамии. Автор данного очерка высказывает свой личный взгляд на содержание книги Бытия в следующей форме.

Первые одиннадцать глав книги носят овеянный религиозным духом поэтический характер; следующая часть представляет историю, но сохранялась эта история в форме устных преданий. Что касается первой главы Бытия, то автор признается, что он становится втупик перед фактом, насколько она в некоторых отношениях стоит впереди всего, что было высказано о происхождении мира в письменности до начала 19-го столетия нашей эры.

Автор очерка дает примеры ряда темных мест Библии, выясняющихся в результате раскопок. Так, во втором стихе 15-ой главы Бытия встречаем имя некоего Елиезера из Дамаска, которому, как жалуется Авраам, он принужден будет завещать все свое имущество после своей смерти за неимением наследника сына (это было до рождения Измаила и Исаака). Мы теперь знаем, пишет проф. Олбрайт, что согласно старинной, патриархальной практике имущество не должно быть отчуждаемо от рода, но придуман был законный выход такой: если данное лицо принуждено было заложить свое имущество из-за неурожая или другой причины у кредитора, то это лицо должно было усыновить своего кредитора, и последний становился наследником имущества. Такое стечение обстоятельств, очевидно, было здесь: богатый купец из Дамаска Елиезер, подобно другим дамасским купцам, дававшим в долг деньги окружающим земледельцам и скотоводам, оказался крупным кредитором Авраама и мог чрез усыновление стать его прямым наследником. Другая история, расказанная в 21 главе кн. Бытия, передает случай, как Рахиль, дочь Лавана и жена Иакова, при отъезде из дома отца украла его домашних божков, «терафимов», и укрыла их несмотря на обыск, произведенный отцом. В текстах Нузи есть закон, что когда появляется сомнение относительно прав на наследство, например, если нет формального завещания, то первым свидетельством прав на наследство считается владение семейными богами-идолами. До сих пор было непонятно, какой смысл имела эта кража и зачем этот мелкий случай был внесен в историю, но книжники переписчики сохранили эту историю, имея в виду, что она должна быть каким-то реальным показателем. Теперь смысл поступка Рахили объясняется. Есть ряд других примеров, когда таинственные места в Бытии раскрываются благодаря находкам в Нузи и других местах. Поэтому теперь почти все ученые библеисты соглашаются признать, что книга Бытия представляет письменное изложение фактических событий, сохраненных еврейским народом в виде устных преданий. Притом религиозная, педагогическая и литературная ценность сказаний Бытия гораздо больше, чем если бы здесь описывались тогдашния войны, передвижения племенных групп и т. под.

Если, как сказано, правовые обычаи кн. Бытия представляют собой достоверное отражение общественного права того времени, если социальная и юридическая практика, выраженная в кн. Бытия, как раз соответствует периоду патриархов, а не периоду после Моисея, то из этого следует, – пишет проф. Олбрайт, – что мы не имеем права a priori признавать патриархальные повествования позднейшими. Их нельзя признать результатом ретроспективных взглядов, появившихся в период пророков, а должно считать их действительными устными преданиями, только слегка модифицированными с течением времени в смысле изъятия из преданий мифических элементов, подчеркивания определенных моментов, признанных важными и т. д., но в целом нужно видеть в них ценность подлинных летописей далекого прошлого. Не оправдываются, пишет автор, попытки некоторых критиков библейского текста перенести на более поздния столетия время жизни Авраама и время исхода евреев из Египта.

Стоя на точке зрения ученого, принимающего повидимому библейский материал, как одно из явлений человеческой культуры, а именно, культуры религиозной, – проф. Олбрайте не отрицает возможности произведенных в течение столетий истории Библии каких-либо дополнений или пропусков, как равно не возражает против обозначения таких явлений знаками J, E, P и проч. Но он решительно заявляет, что «попытки разбить текст библейский на небольшие куски, иногда распределение текста по отдельным стихам или строкам между тремя разными источниками (как это делает рационалистическая критика) есть дело совершенно «futile» – пустое, необоснованное; лица, стоящия на принципах высокой критики, совершенно ошибаются в своих предположениях. Из этого, – пишет он, не следует с полной необходимостью, что «гипотеза документов принципиально ложна: но она должна быть трактуема с гораздо большей критической осторожностью, чем это происходило до сих пор» (стр. 14–15).

Какое место занимает Моисей в истории? Сопоставляя культовые, обрядовые и гражданския установления в Пятокнижии как с более ранними, так и с более поздним их развитием, можно отнести окончательные установления Пятокнижия приблизительно к периоду между 14-м и 11-м столетиями до Р. X. Равным образом имеем основания сказать, что религия Пятокнижия стоит посредине между патриархальной религией с одной стороны и религией эпохи Царств с другой, и что она может быть названа в широком смысле монотеистической. Что касается частностей, а главным образом устройства скинии, как она изображена в Пятокнижии, то автор думает, что её вид совершенствовался постепенно и что параллельно с этим мог быть внесен в текст ряд соответствующих дополнений, подобно тому как напр., в американскую конституцию к её первоначальной редакции 1789 г. было сделано не мало дополнений, «хотя от этого она не потеряла ни своего первоначального единства и целостности ни своего характера». Оставим за автором эти его взгляды, как личные.

Проф. Олбрайт решительно сопротивляется приложению к повествованиям Библии понятия «миф». Ему собственно принадлежит введение в современную экзегетику термина «де-мифологизации» в его правильном понимании. Он пишет:

В Бытии и в некоторых поэтических образах Библии есть ряд мест, где ясно мифологический элемент был де-мифологизирован. Напр., в ханаанской мифологии представлено большое чудовище, по имени «танин», переведенное в авторизованной Библии словом «кит». «Танин» был пред-историческим монстром, существовавшим даже раньше богов, он уничто жен великим богом Ваалом, или его сестрой Анат или другим ханаанским существом. А в Бытии сказано только, что в пятый день творения Бог сотворил «таниним гедолим», первых гигантских творений из хаоса (в слав. Библии: «киты великия»). Они не были предшественниками богов, они были творениями Бога: налицо процесс де-мифологизации. Также нельзя счесть справедливым предположение, напр., что «техом» – «большая глубина», в 1 гл. Бытия есть чудовище, каким «техмату» был в ранней ханаанской мифологии. Такие намеки на ханаанскую мифологию так же мало указывают на веру в реальность первоначальных носителей этих имен, как наше употребление слова cereal мало выражает нашу веру в богиню Цереру. Библия пользуется рядом имен древних богов и богинь, как обычными названиями: имя Астарта стало обозначать пастушку овец; Шумен, бог здоровья, стал – «доброе здоровье»; одно божество дало свое имя дубовому дереву, другое – теревинфу (скипирадному дереву), третье – вину. Все это образцы де-мифологизации (W. F. Albright. The ancient Israelite Mind, очерк в New Horizons in Biblical Research).

И действительно, в сущности ведь совершенно ясно, что задача Моисея и состояла в отвержении языческих мифических сказаний о богах и богинях и в утверждении монотеистического мировоззрения в своем народе, как нарочито призванном к сохранению и проповеди веры в Единого Бога Творца и Промыслителя.

Ограничив данный очерк темой о Пятокнижии, выскажем в заключение принципиальные соображения относительно характера работы библейской критики в её целом.

Для первохристианской Церкви, повидимому, не были догматически обязательными все раввинистическия определения, касающияся ветхозавтных книг Свящ. Писания. Однако, она их сохранила в большой степени. Почему? Она исходила из понимания духа религиозности ветхозаветного человека, в сознании которого на первом месте стояла «правда Божия», ибо Сам Господь «праведен, и правды возлюби, правоты виде лице Его». Отсюда у верующего иудея была боязнь любой лжи, льсти, неправды, доходящая до заклинания: «неправду аще узрех в сердце моем, да не услышит мене Господь; сего ради услыша мя Бог, внять молению моему» (Пс. 65, 18–19). «Не ревнуй еже лукавновати, зане лукавнующии потребятся». «Не уповайте на неправду»... «Возненавидех церковь лукавнующих»... «Всяк путь неправды возненавидех»... Принцип «правды» настолько нерасторжим с понятием «веры» для ветхозаветного иудея, что именно ветхозаветная религия выработала именование «праведного», «праведника» для обозначения религиозного человека, и оно перешло в христианство.

Научная критика» едва ли не строит свои гипотезы на противоположной предустановке: она склонна всюду видеть у собирателей и хранителей библейских книг, духовных вождей Израиля, подделку, подлог, искусственное создание древних авторитетов, ложное использование этих авторитетов.

Если бы все это было так, возникал бы ряд недоумений.

Как мог в душах руководителей народа еврейского совмещаться этот искусственный неправдивый подход к делу с их личными высокими духовными подъемами, с глубоким энтузиазмом, наконец, – просто с мыслью страха Божия? Откуда рождалась в них ревность о религии и смелость, эти «бичи», обращенные к народу, готовность к самоотречению, к самопожертвованию?

То же недоумение относится и к народу.

Перейдем к частному случаю. Как мог подлог, якобы совершенный первосвященником Хелкией ⁶, если бы он выдал новое произведение за древнее, вызвать религиозное возрождение в еврейском народе, именуемое в истории иудеев «первым возрождением»?.. Подобный вопрос встает и о деятельности Ездры. Если Ездра, заклиная послепленный народ «поступать по закону, данному рукою Моисея, раба Божия» (Неем. 10:39), базируясь на авторитете Моисея, не то скрывает правду, не то сам введен в заблуждение.., то как не подозревает такой возможности народ и дает требуемую от него клятву, вынуждающую от него не малых жертв и самообуздания, например, массового удаления жен иноплеменниц? Могло ли на сомнительных основаниях произойти именуемое в истории «второе возрождение»?

Критика устанавливает, что со времени вавилонского плена иудейский народ подпадает в религиозной сфере под влияние чужих народов – вавилонян, персов, греков, – и это влияние отражается, с одной стороны, на появлении большого количества библейских книг, которые принято было до сих пор относить к более раннему периоду, а с другой стороны, на заимствовании ряда религиозных верований от народов поработителей. Критика таким образом признает неустойчивость и изменчивость ветхозаветных иудейских верований. Достаточные ли есть основания утвреждать это? Не создает ли порабощение обратного настроения в народе в его идейной сфере? Не склоняет ли больше к отталкиванию и самоутверждению, чем к заимствованиям от чужих народов? Какую реакцию в народе вызывает подневольная зависимость, достаточным показателем служит псалом 136: «На реках вавилонских». Порабощенный народ может забывать частично свой язык, но это совершается независимо от его желания. Зато в сфере религиозной чувство национального самосохранения внушает побежденным особенно сильно бояться вторжения чужого духа в их духовную область. Имеем примеры из более близкого к нам времени. Греки и западно-славянские народы под многовековой властью турок сохранили неизменным православие; не оставшиеся ему верными денационализировались. Так же строго сохранил веру Русский народ под властью татар. А вот победоносная древняя Римская империя создала у себя религиозный эклектизм, воспринявший в себя разные религии народов побежденных, которые вошли в её состав. Что характерно для народа, то относится и к его руководителям.

Самостоятельность, устойчивость, независимость библейских религиозных понятий и даже соответствующих терминов подтверждается постепенно по мере изучения древних еврейских рукописей, открытых в наше время в Палестине, а в частности, «свитков Мертвого моря». Это касается не только книг Ветхого Завета, но не в меньшей мере и свящ. писаний Нового Завета. Здесь снова мы сошлемся на свидетельство археологии, по данным проф. Олбрайта.

Объявляют, – пишет этот ученый, – что греческая философская мысль оказала заметное влияние на часть Ветхого Завета, а особенно на кн. Иова и Екклезиаст. Я датирую книгу Иова в общих чертах седьмым веком. Чем больше углубляешься в изучение её и в её проблемы, тем становится яснее, что здесь нет следа греческой философской трактовки этих проблем. Что касается Екклезиаста, теперь можно более или ме нее уверенно датировать его концом пятого столетия до Р. Х. Хотя я признаю сходство мыслей между писаниями пророков, и многими греческими мыслителями шестого столетия до Р. Х., также как и с финикийскими письменными материалами, какие мы имеем от этого общего периода, я не могу видеть следа влияния философской греческой мысли, как делали некогда многие, в том числе и я сам. Еврейская литература столь же стара, как и сравниваемая с нею по содержанию греческая литература. Вообще же говоря, нигде ранее шестого столетия – ни в языческой письменности Ближнего Востока, ни в Ветхом Завете, ни у Гомера, Гезиода или у ранних греческих поэтов – нельзя найти следов подлинного философского мышления» (“The ancient Israelite Mind”, очерк в названной книге этого автора).

О независимости библейских понятий от греческого влияния, пишет тот же автор на основании изследования новооткрытых «свитков Мертвого моря» в очерке “The New Testament and the Scrolls”. Но этот материал относится уже к Новому Завету.