Духовный опыт христианских подвижников, по творениям преп. Симеона Нового Богослова

Творения подвижников говорят нам, отчасти, о таких состояниях души, какие присущи каждому христианину, да и вообще каждому человеку. «Бог нелицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему» (Деян. 10:34–35), и потому каждый, обращающийся с искренней молитвою к Единому Богу, Творцу и Промыслителю, ощущает мир и утешение в душе своей. Однако лишь в некоторой ограниченной мере творения подвижников касаются состояний, общих всем людям. От этих низин жизни избранники Божьи подымаются на такие ступени и достигают таких вершин, какие доступны только людям исключительного подвига и святости. «Святые говорят о стране, в которой были», – выразился один из духовных писателей. Мы же, во всей своей массе, хотя вошли в тело святой Церкви Христовой, можем сказать о себе, что мы еле ногой вступили в эту страну, остаемся стоять на её границе; духовные переживания святых продолжают быть для нас, в их главной части, недоступными.

И все-таки не безполезно для каждого из нас прикоснуться душой к духовным переживаниям подвижников. На это указывают нам нередко и они сами. Святые отцы одним уже своим примером, а вместе и своими наставлениями, обличают наше нерадение, будят дремлющую нашу совесть. Вместе с тем они освещают неясные для нас явления духовной жизни и удерживают нас от ложных уклонов. Давая образцы духовного усердия и горения, они тем самым, зовут нас вперед, особенно когда говорят о достигнутой цели, о свете и радости Царствия Божия, повествуют о таких переживаниях, о таких виденных небесных благах, после которых на земле не остается уже ничего, что могло бы привязывать к этой земной жизни.

Мысленно глядя на восхождение святых подвижников к поднебесным высотам, христианин проникается чувством преклонения перед их подвигом и тогда живее ощущается святость самого тела Церкви Христовой, где он находится вместе со святыми, и радость своего пребывания в ней.

Как ни богато представлены результаты личного опыта святых подвижников в дошедших до нас их творениях, их сказаниях, их наставлениях, все это богатство сводится к одним и тем же способам и средствам духовного восхождения, к борьбе с одними и теми же препятствиями и, что чрезвычайно важно, раскрывает один и тот же характер высших достижений. Эти свидетельства о достигнутом говорят о зрении тех именно величайших благ, какия обетованы в евангелии и писаниях святых апостолов. Это – свидетельства о том, что «верен Обещавший» (Евр. 11:11).

Не исчислить ревностных христиан, взявших на себя бремя подвига креста Христова на протяжении прошлого Церкви. И все они шли одним путем. После первых шагов личных исканий они выходили на торныя тропы православного подвижничества и затем, с помощью других более опытных путников, восходили на вершину одним и тем же единственным узким путем.

Этот факт единодушия в деле подвига во все века христианской Церкви, факт единства пути и свидетельств о достигнутой цели сам по себе есть сильнейшее бесспорное подтверждение истинности православного начертания пути ко спасению.

Спросят: при таком единодушии и согласованности по существу – есть ли место индивидуальному подходу к явлениям духовной жизни в творениях подвижников? Есть. Здесь индивидуальное находит себе место так же, как мы его встречаем в записях путешественников, следующих по одному и тому же маршруту. В этом смысле и творения преп. Симеона Нового Богослова, свидетельствуя общее, имеют при этом и свой особый характер. С этой стороны наше внимание привлекает в особенности одна мысль, которую преп. Симеон находит нужным настойчиво и неустанно проводить в своих, обращенных главным образом к иночеству, многочисленных «Словах»-поучениях. Мысль эта – наставления об опытно познаваемой благодати, как необходимой стороне в христианском делании. Она и является предметом данной статьи.

Преп. Симеон Новый Богослов жил на рубеже первого и второго тысячелетий христианства. Он скончался в 1022 году. Эпоха эта была временем крупных событий, – как в истории христианства вообще (приближался момент окончательного отпадения Римской церкви – 1054 г.), – так и в истории нашей отечественной (в этот период совершилось обращение князя Владимира и крещение Руси – 988 г.). Первые наши святые подвижники на Руси, преп. Иларион, впоследствии митрополит, а за ним преподобные Антоний и Феодосий Печерские, представляли собою духовное поколение, непосредственно следовавшее за временем жизни преп. Симеона. В его время уже процветало монашество на Афоне. Спустя три столетия возникают споры преп. Григория Паламы с Варлаамом о Фаворском свете: для понимания этих споров ценный материал дают творения преп. Симеона Нового Богослова. Преп. Симеон, человек знатного происхождения, начал свою подвижническую жизнь в Константинопольской Студийской обители под руководством Симеона Студита, или, как обычно называет его ученик его, Симеона «благоговейного», а продолжал в обители св. Маманта, где и стал впоследствии настоятелем и строителем обители. Удаленный из Константинополя за свою, казавшуюся чрезмерной, ревность по прославлению упомянутого своего духовного отца, он закончил свою жизнь в устроенной им уединенной небольшой обители св. Марины. Широкому кругу православных людей ныне имя преп. Симеона известно по составленной им молитве перед причащением (написанной в оригинале стихотворным размером): «От скверных устен, от мерзкого сердца, от нечистого языка...»

Высоким званием «Нового Богослова» почтен он, главным образом, за его четыре больших слова о Пресвятой Троице (80-е – 83-е), в известной степени напоминающих собою слова св. Григория Богослова. Нужно заметить, что он вообще много беседует о догматах Церкви в своих девяноста двух «Словах». Но у него характерно то, что он никогда не ставит догматических вопросов в отвлечении от нравственных; те и другие составляют у него нераздельное целое. Этим он дает выразительный образец единства и неразрывности христианского вероучения и христианского делания.

Благодать Божия. – Предметом, которому уделяется много места у преп. Симеона, являются его наставления о благодатном осиянии. Действует ли благодать Божия на верующего осязательно или же подается так таинственно, что он этого действия не чувствует? Этот вопрос не потерял своей силы и в настоящее время. Сам по себе факт постановки его свидетельствует, что ответ не так ясен, ибо благодать не воспринимается грубо чувственным, открыто осязаемым образом. И великий пророк Илия удостоился скорее духовно воспринять, чем узреть явление Божие: «не в трусе Господь» и «не во огни Господь»: – «и по огни глас хлада тонка, и тамо Господь» (3Цар. 19:12). Поэтому должна быть сурово обличаема уверенность сектантов-мистиков в нисшествиях на них Духа Святого, ими якобы воспринимаемых совершенно ясно, чувственно: эта уверенность составляет грубое заблуждение. И тем не менее можно ли представить христианство без его благодатной теплоты, без сообщаемого им умиления, без утешения, без мира, сходящего в душу? Не благодатныя ли это переживания? Верующий знает, что религиозная жизнь имеет своим двигателем не голое сознание обязанностей перед Богом, а радость общения с Богом. «Воздаждь ми радость спасения Твоего» (Пс. 50:14), молимся мы словами псалмопевца. Отсюда во всем православном быту – искание святости, стремление прикоснуться к ней, отсюда – паломничества, посещение святынь; отсюда – оберегание полноты и строгости уставного строя церковного; отсюда и страх оскудения благодатности. Что же говорит на эту тему преп. Симеон Новый Богослов?

Благодать таинства крещения. – Первозданный Адам, будучи в раю, впал, по внушению змия, в гордость и, возмечтав быть богом, как сказал ему диавол, вкусил от запрещенного дерева. Это библейское сказание является исходным пунктом аскетики преп. Симеона. Адам, вкусив, тотчас познал наготу свою и, вместо того, чтобы соделаться богом, стал тленным, и как тленный – смертным. Человека, каким создал его Бог, не стало в мире (Слово 1, т. I стр. 21–23)¹. Человечество потеряло свое благобытие. Когда же пришел новый Адам, Христос, соединив в Себе Божество с человечеством, с того времени человек сделался уже «как бы светом, чрез соединение с оным первым и невечерним светом Божиим». Божественная благодать Иисуса Христа, получаемая человеком впервые в таинстве крещения и пребывающая с ним и в нем, плодоприносит ему вновь благобытие, т. е. любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, веру, кротость, воздержание. Но нам, христианам, надлежит испытывать самих себя, не теряем ли мы благодати Христовой и имеем ли знак печати Христовой, выражающейся в блаженствах Христовых, которыя должны быть для истинного христианина ощутимы, чтобы он в чувстве души был удостоверен, что стяжал уже царствие небесное, чувствовал, что оно внутри его, и веселился, наслаждаясь благами, кои находятся там внутри, был подлинно блажен в нищете, смирении, плаче, алчбе и жажде правды (Сл. 2, т. I, 33).

Чувствование действия благодати. – «Хочу беседовать, пишет преп. Симеон, о тех, кои признаются, что совершенно ничего не восчувствовали во святом крещении, и между тем полагают, что с того времени возобитала внутрь их благодать Божия и пребывает в них доселе; и не об этих только, но и о тех, кои говорят, что имеют Духа Святого, без всякого сознания того, и думают, что они приняли Его в себя от божественного крещения, почему утверждают, что имеют в себе сокровище благодати, хотя познавая себя не могут не видеть, что пусты от него...; о тех, кои говорят, что никогда никакого не имели явного и ощутительного чувства благодати Святого Духа, а полагают, что приняли и имеют в себе сию благодать не по опыту, а по вере единой, мысленно, как слышали и научились от божественного Писания. Они обыкновенно говорят: «Елицы во Христа крестистеся во Христа облекостеся» (Гал. 3:27), говорит апостол. Так как мы крестились во Христа, то явно, что мы и облеклись во Христа. Я же говорю им: так как вы облеклись во Христа, то скажите мне, что есть Христос. Он есть конечно Бог истинный, соделавшийся человеком для того, чтобы нас сделать богами. Но тот, кто облекается в Бога, чувствует конечно, во что он облекся. Как голый телом, когда наденет какую либо одежду, чувствует то и видит, что это за одежда: так и обнаженный душею, когда облекается в Бога, чувствует то и познает. Если облекающийся в Бога не чувствует, что есть то, во что он облекся, то следует, что он не жив, ибо только мертвые не чувствуют, когда их одевают. Почему боюсь, не мертвы ли и не голы ли истинно те, которые говорят так» (Сл. 63, т. II, 109–110).

В другой раз преп. Симеон, ссылаясь на слова Христовы «веруяй в Мя реки из чрева его истекут воды живы» (Ин. 7:38), рассуждает: «Итак, если источный ключ бьет, то наверное река, исходящая из сего источника и текущая, видима бывает для имеющих очи. Но если и это (будем говорить в тон тех, которые так мудрствуют) действуется в нас, а мы ничего такого не чувствуем и не сознаем в себе, то явно, что мы совсем не будем чувствовать и жизни вечной, которая бывает следствием того, и не увидим света Духа Святого, но пребудем мертвы, слепы, безчувственны и в будущей жизни, как пребываем в настоящей. Таким образом выйдет, что надежда наша тщетна и течение наше попусту, если мы все еще в смерти, т. е. остаемся мертвы духом и не воспринимаем чувства вечной жизни. Но не так есть воистину, не так» (Сл. 87, т. II, 47–48).

«Как женщина, имеющая во чреве, знает о том ясно, так как младенец во чреве ея делает некоторые движения («взыграся»), и нельзя ей не знать, что имеет плод во чреве: так и тот, кто имеет вообразившимся в себе Христа, знает движения Его и взыграния, т. е. осязание Его и облистание, и видит внутрь себя отображение Христа. Как в зеркале видится свет светильника: так видится в нем Христос, однако ж не призрачно и не несущественно, каково то, что видится в зеркале, но в нем видится Христос как свет, всесущественно, невидимо видимым и недомыслимо постигаемым, во образе безобразном, в виде безвидном» (Сл. 57, т. II, 59),

«Если Он (Христос) есть лоза виноградная, а мы ветви, а однако ж не сознаем единения, какое имеем с Ним, то явно, что мы бездушны и безплодны, – сухие древеса, годные только для вечного огня». И далее преп. Симеон с подъемом и духовным увлечением восхваляет в данном слове многократным «блаженны» людей подлинного христианского чувства и сознания, а в частности тех блаженных и треблаженных, кто «будучи еще в теле, увидели Христа и поклонились Ему мысленно и духовно, потому что в век века они не увидят смерти», тех, которые никогда не допускали мысли, будто люди в продолжении настоящей жизни не получают удостоверения в своем спасении, но лишь в конце сей жизни или после смерти», тех, «кто видит, что в нем вообразился Христос – Свет мира» (Сл. 27, т. I, 56–58).

«Не будьте же, братия мои, столь неверны и не впадайте в такой ров пагубы...», наставляет преп. Симеон еще в ином слове. «Перечитайте все Писание со вниманием и удостоверьтесь, что еще в настоящей жизни дается нам, сознательно для нас, печать Святого Духа» (Сл. 63; т. II, 124).

Горячность, с какою преп. Симеон проводит мысль о сознательном восприятии действия благодати Божией, показывает, что этот вопрос был живым, актуальным вопросом его времени. Сам он признает его особую важность, ставит его центральным пунктом своей проповеди, так как видит в правильном решении его необходимое условие духовного роста христианина, а в самом чувстве благодати побуждение к деятельной во Христе жизни. «Они» – т. е. его идеологические противники – «когда услышат о божественном осиянии или освещении души и ума, или о созерцании и бесстрастии, или о смирении и о слезах от действия благодати Святого Духа, тотчас, как бы не имея сил стерпеть всякого блистания и силы словес сих, омрачаются паче очами души своей, чем просвещаются, и с великой продерзостью решают, что это от прелести бесовской, и не трепещут окаянные суда Божия, ни вреда, причиняемого тем, кто слышит их... А это есть крайнее нечестие, паче нежели ересь. Ересь бывает, когда кто уклоняется от какого либо догмата православной веры; но кто говорит, что теперь нет людей, которые бы любили Бога и сподоблялись приять Духа Святого и креститься от Него, то есть возродиться благодатию Святого Духа и соделаться сынами Божиими, с сознанием, опытным вкушением и узрением, – тот низвращает все воплощенное домостроительство Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа и явно отвергает обновление образа Божия или человеческого естества, растленного и умерщвленного грехом» (Сл. 64, т. II, 127).

В одном из Слов он говорит, что враги оглашают его всюду «яко еретика за то, что учу всех искать свыше благодати и заведомого присутствия Духа Святого» (Сл. 87, т. II, 457).

Взыграние благодати в душе. – Но мы крещены в детском возрасте, когда еще не могли воспринять сознанием действия крещения на душу. Разве это может лишить нас дара Святого Духа? Преп. Симеон на этот вопрос отвечает в том смысле, что мы, перейдя к сознательному возрасту и сознательной работе над своей душой, должны восчувствовать действие Духа Святого. «Кто не познал (осязательно) благодати Святого Духа, которую приял чрез крещение, когда был младенцем, и быв крещен по вере, осквернил себя безчисленными грехами», – пусть подражает истинному покаянию Давида и всех святых со всем усердием, – «да приидет опять в душу вашу благодать Святого Духа. Ибо если снизойдет на вас благодать Святого Духа, то это будет для вас некоей купелью световой», она «соделает вас сынами Божиими и богами по благодати» (Сл. 64, т. II, 128).

«Всякая душа тотчас, как окрестится человек, принимает в духе благодать Христову, по коей тотчас воображается в ней Христос. Но крещеные младенцами не чувствуют освящения, получаемого в крещении; потому что такое чувство освящения есть умное дело, а младенцы еще не совершенны умом, чтобы разуметь принятую благодать. Почему с продолжением времени они, мало по малу, изменяются и переходят на сторону худа; и благодать св. крещения в оных погасает и совсем теряется, а в иных сохраняется малая её искра, от которой потом великая сия милость опять в них воспламеняется, если прибегнут к духовным отцам и покаются, как мы сказали, примут оглашения, восстановят веру, как следует, и возуповают на Бога. В таковых скоро опять возгарается Божия благодать, и явные дает о себе свидетельства. После этого, если они с усердием и ревностию станут подкладывать под нее рукояти смиренномудрия и милостивости, то в них возгорится пламя великое и просветит даже окружающих их» (Сл. 51, т. I, 464).

«Как светильник, хотя и елеем полон и фитиль имеет, но если не зажжен огнем, остается весь темным: так и душа, по-видимому украшенная всеми добродетелями, если не сделается причастною света и благодати Святого Духа, есть еще погашенная и омраченная, и дела её еще нетверды; ибо надобно, чтобы они были обличены (обнаружены) и явлены светом» (Еф. 5:13) (Сл. 59, т. II, 67).

«Те же, которые совсем не получили такой благодати, т. е. некрещеные, и которые получили ее, но не познали её, такие суть враги Божии. Ибо всякий, кто непричастен божеского естества, т. е. не имеет божественной благодати, плотян есть и не может благоугодить Богу... Благодать Божия безпредельна, всегда с преизбыточеством изливается и никогда не оскудевает... Впрочем, само собою следует, что в том, кто получил благодать, она или умножается, если он подвизается, или умаляется, если понерадит; и если это нерадение продолжится, то мало-помалу она и совсем в нем оскудеет и оставит его совершенно пустым... Оставит, а он долго еще будет думать, что имеет ее. Ибо благодать отходит сокровенно, как сокровенная по естеству и таинственная» (Сл. 5, т. I, 467).

Крещение открывает собственно путь к дальнейшему благодатному воздействию. «В божественном крещении мы получаем прощение прегрешений, освобождаемся от прародительской клятвы и освящаемся наитием Святого Духа; но совершенную благодать, как она означается в словах «вселюся в них и похожду» (2Кор. 6:16), – не тогда получаем. Ибо это есть достояние совершенно утвержденных в вере и доказавших ее делами» (Деятельныя и богословския главы, гл. 83).

Преподобный Симеон твёрдо и категорически утверждает: «Если душа не восчувствует, что царствие Божие вошло в нее и воцарилось в ней, нет ей надежды на спасение... Божии знамения, которыя должна иметь душа, царствуемая Богом, суть: кротость, правота, истина, смиренномудрие, благостыня, правда и всякое благоговеинство, и еще – незлобие, человеколюбие, сострадание, любовь нелицемерная, долготерпение, постоянство, благодушие» (Сл. 44, т. I, 356).

«Если христианин не приемлет божественной благодати и силы, по мере веры своей; – то хоть он и бдения совершает, хоть спит на голой земле, хоть поет псалмы день и ночь, молится и постится, все же остается неуврачеванным и находится вне части Христовы, как и неверные» (Сл. 12, т. I, 123.).

Преп. Симеон полагает знание этого условия в основу подвижнического делания, подчеркивает важность этого знания. «Это я говорю не по какой другой причине, как для того, чтобы воспроповедать готовую и ко всем вам благость Божию и расположить и вас восподвизаться о получении такого же блага. Ибо знак любви к Богу есть не скрывать блага, но объявлять о нем братиям своим и их подвигнуть к тому, чтобы того же взыскали, обрели и стяжали» (Сл. 64, т. II, 128).

Итак, по мысли преп. Симеона, божественное озарение, в своем общем виде, в его, так сказать, начальной стадии, есть то чувство утешения, мира, духовной радости, очищения, любви, какое может испытывать, должен испытывать, действительно испытывает искренне верующий христианин. Христианину нужно и полезно сознавать, что это уже есть дыхание Духа. Преп. Симеон внушает, что блаженства, обетованные в Нагорной проповеди, представляют собою не внешние награды, приготовленные в будущем для тех, кто подвизается в настоящем: но что блаженство есть духовное состояние, испытываемое уже ныне, на земле, что здесь уже начинаются подлинные чувствования блаженства и радости в Боге: что эти состояния имеют восходящие степени так же, как имеют восходящие степени сами добродетели и нравственно-духовное совершенствование человека.

Эти чувствования, эти блаженные переживания сами должны подвигать к добродетели. И вот причина, почему преп. Симеон считает важным самый вопрос о внутреннем озарении. Если бы, по мере духовного восхождения, не становился бы яснее, светлее, радостнее и чище духовный горизонт человека, то – что влекло бы его к усилиям подъема и поддерживало в духовном труде?

Значение веры. – Таким образом, благодать Божия есть вместе и начало и завершение нашего спасения. Она – не одно из трех слагаемых, куда входили бы с нею вера и добрые дела: она – единственная действующая сила, она и есть собственно жизнь, ведущая в живот вечный. Но есть необходимое условие для облагодатствования человека: это живая вера. В область веры входит вера в Бога, как Творца мира, в Бога Промыслителя мира, в домостроительство нашего спасения, совершенное Сыном Божиим, далее – вера в обетования Божии, наконец – верность Богу и благодати, даруемой Духом Святым, готовность вверить себя во всем самому Богу, уверенность в благости Божией, упование на великую и непобедимую силу Вседержителя Бога и раждающееся отсюда дерзновение о ней христианина.

«В силу веры, прежде всякой добродетели, приходит благодать Божия, как основание всякой добродетели, и уже с помощью благодати Божией всякая добродетель устанавливается в сердце и бывает действенной; так что всякая добродетель, не от благодати Божией бывающая, вменяется у Бога не в настоящую добродетель, потому что такая добродетель не Божия. Бывает, что и демоны наводят на иныя видные добродетели, научая людей казаться целомудренными, милостивыми, кроткими и держа их чрез то в высокоумии и гордости» (Сл. 18, т. I, 167–169).

Подвиги. – Конечно, главным предметом наставлений и внушений подвижнического писателя является руководство в подвиге, главной темой, проходящей чрез все его творения, слова апостола: «а иже Христови суть, плоть распята со страстьми и похотьми» (Гал. 5:24) Эти наставления по существу тождественны с аскетической наукой православных христианских подвижников всех веков, и сам преп. Симеон указывает, как на руководителя по этому пути, на преп. Иоанна Лествичника. Поэтому достаточно сделать только краткое обозрение мыслей об этом предмете преп. Симеона.

Преподобный резко выступает против тех, кто считает, что в нынешнее время невозможно взойти на верх добродетелей, как это было при апостолах и в первые времена христианства. Желая подвигнуть своих слушателей к духовному усердию, он наоборот внушает: если нынешнее время неравно тогдашнему, то в том смысле, что оно больше того и несравненно удобнее приводит к совершеннейшей вере. Тогда Господь явлен был в уничижении, как подобный всем людям, а ныне Он в славе; истина подавлялась в древнейшие времена многочисленными ересями, а теперь она светит паче солнца от светоносных святых отцов (Сл. 47, т. I, 425).

Однако дело спасения требует труда и подвига; иначе спасение недостижимо, как невозможно, если бы кто захотел быть богатым без всякого труда и пота и без всяких забот (Сл. 44, т. I, 360).

«Никто из святых отцов, ни прежде приятия благодати Святого Духа, ни по приятии оной, не мог выйти из омрачения душевного и увидеть свет Духа Святого без трудов, подвига и потов, без самопринуждения, самоутеснения и прискорбности»: «царствие Божие нудится» (Мф. 11:12) и «многими скорбями подобает внити в него» (Деян. 14:22). Другим путем никому не дается сей небесный дар (Сл. 81, т. II, 348). Без слез нельзя достигнуть чистоты и бесстрастия. «О, сила покаяния и слез!» восклицает он (Сл. 66). «Должно предать себя прежде на заклание, как овча, связанное по рукам и ногам» (Сл. 82). Должно «День и ночь все думать о Боге и божественном со всем усердием и тщанием, забывая мир и яже в мире» (Сл. 65).

Необходимо подражать мученикам и иметь в себе их чувствования. «Если мы не презрим совершенно самой своей жизни и тела своего, с готовностью на самое мученичество, на то, чтобы предать всецело себя и жизнь свою на всякое мучение, и всякую скорбь, совсем изгнав из памяти все, что служит к поддержанию жизни тленного тела сего, то невозможно нам быть друзьями и братьями Христа, ни сопричастниками и сонаследниками Его, и не придем мы никогда в созерцание и опытное познание сказанных таинств Божиих» (Сл. 27, т. II, 60).

«Если по нерадению нашему имеем хоть малый некий помысл или раздумие неверия, или двоедушия, или боязни, или какую страсть, или имеем пристрастие к чему либо временному, то конечно не удостоимся иметь в душе обитателем Бога и не взойдем на высоту такой славы» (Сл. 57, т. II, 60).

«Ибо прежде надобно очистить поле от всех терний, а потом посеять на нем доброе семя, чтобы его приняла в себя чистая и добрая земля и принесла обильные плоды» (Сл. 46, т. I, 423–4).

Призыв к подвигу. – Как ни трудным может казаться подвиг, все же на этом пути подвизающийся обретает такие ценности, что душа его наполняется веселием обладания, она осязает, чувствует их. Преподобный утверждает это на собственном опыте.

«Когда меня известил один духоносный человек (он имеет в виду своего духовного руководителя Симеона благогов.), что в одном месте находится потаенное сокровище, я начал копать, пока, наконец, не увидел его в «земле, безпримесное и чистое... С тех пор, смотря на сие сокровище, я непрестанно кричу тем, которые, не видевши, не веруют и потому не хотят копать и трудиться, и говорю им так: идите, смотрите все..., и научитесь, что не только в будущей жизни, но и теперь в настоящей лежит пред очами вашими и пред руками и пред ногами неизреченное сокровище, которое выше всякого начала и власти; идите уверьтесь и убедитесь, что это сокровище, о коем говорю вам, есть свет мира. И не от себя я это говорю, но само сокровище сие, т. е. Христос сказал и говорит: Я есмь воскресение и живот (Ин. 11:25). Я есмь семя горчичное, скрываемое под землей. Я есмь царство небесное, сокрытое внутри вас» (Сл. 89, т. II, 479).

Правда, в начале подвига человек нередко переживает болезнование сердечное – «чрезмерное и нестерпимое», и только по очищении – свет и радость. Отчего это болезнование? Как печь возженная сначала только коптит от дыма, исходящего из дров, – так и душа, начавшая гореть божественным желанием, сначала видит, вместе с огнем Духа, внутрь себя тьму страстей, исходящую наподобие дыма, плачет и сокрушается» (Сл. 78, т. II, 312).

Христианския добродетели. – Силою благодати, чрез подвиг, приобретается союз добродетелей души. «Чтобы Богу угодно было вложить в сосуд твоей души Свою благодать, нужно, чтобы все стороны твоей души были целы, т. е. ты обладал всеми добродетелями. А если в твоем сосуде будет хоть маленькая дыра, т. е. недостаток хоть одной добродетели, – не будет благоугодно Богу влить какой либо из даров Святого Духа, потому что, что ни было бы влито в такой сосуд, мало по малу, все вытечет в сказанную малую дыру» (Сл. 50, т. I, 452).

«Все добродетели хороши. Но надобно, чтобы они имели голову и ноги подобно телу. И как телу нельзя быть без головы и ног, так и им. Ноги добродетелей – смиренномудрие, а глава – любовь. И всякая добродетель, которая бывает без смирения и любви, безполезна есть и тщетна. Совокупность добродетелей можно еще уподобить колонне, которой основанием служит смиренномудрие, а верхом (капителью) – любовь, которая есть престол Божий. Под любовью находятся благоутробие, сострадание, милостивость, щедродательность, незлобие, великодушие, благотворительность и человеколюбие, которые вместе с нею делают человека богом по благодати. Окрест же смиренномудрия (как ног всех добродетелей) стоят послушание, терпение, признание человеческой немощи, благодарение Богу за все, все почитая благодеянием» (Сл. 22, т. I, 207).

Без смиренномудрия не может быть духовной жизни. Все самые суровые подвиги могут возращать страсть гордыни, если не положено в основание смирение (Сл. 87, т. II, 450). Впрочем – предупреждает преп. Симеон, – «есть мнимое смирение, происходящее, от нерадения и лености и от сильного осуждения совести». Такое смирение не ведет к спасению (Деят. гл. 75).

Любовь – вершина добродетелей. Любви посвящены у преп. Симеона страницы, исполненные высокого подъема.

«Подобно тому, как ученик грамматика, ритора, философа, поэта, художника и всякий другой ученик познаётся по учителю своему, так и христианин, ученик Христов, познается по Христу, Господу и Богу, доброму его Учителю, Который столько возлюбил нас, что ради нас соделался человеком и предал душу Свою во искупление нас. Почему – кто не имеет любви, как может тот быть признан истинным учеником Христовым или христианином? Кто напротив имеет сию любовь, пусть он не может поднимать всяких подвигов и трудов, а стяжал одну эту любовь, тот, по закону Учителя нашего, востек на самый верх совершенства святых. Ибо так написано: «любяй брата закон исполни (исполнил)» (Рим. 13:8). (Сл. 20, т. I, 183).

Гимн любви. – В особом слове о любви (слово 53) наставления преп. Симеона переходят в славословие или гимн любви. «Привел я себе на ум красоту непорочной любви, и внезапу воссиял свет её в сердце моем, и от сладости её стал я восхищенным вне себя; престало действие телесных чувств моих, вышел я мысленно из настоящей жизни и забыл обо всем, что есть в мире сем. Но не знаю, как она опять отступила от меня и оставила меня одного оплакивать немощь свою. О, любовь превожделенная! Блажен, кто возлюбил тебя, потому что тот не восхощет уже полюбить страстно никакой красоты человеческой. Блажен, кто соплелся с тобою божественным вожделением, потому что такой отречется от всего мира и, со всяким сближаясь человеком, не осквернится. Блажен, кто пленился красотами твоими... Блажен, кто облобызал тебя всем сердцем... Блажен, кто стяжал тебя... Блажен и треблажен тот, кому подала ты десницу свою... Похвален, кто тебя ищет, прехвальнее, кто тебя обретает, но блаженнее всех тот, кто возлюблен будет тобою, кого ты посадишь одесную себя, кто научен будете тобою, кто обитать будет в тебе, кто напитан будет от тебя бессмертною пищею, т. е. Господом нашим Иисусом Христом».

«О, любовь божественная! Где держишь ты Христа? Где скрываешь Его? Для чего взяла ты Избавителя и отдалила Его от нас? Отверзи немного и для нас дверь свою, да узрим и мы Христа, за нас пострадавшего, и возуповаем на милость Его, потому что коль скоро узрим Его, то уже не умрем никогда. Отверзи нам... и не отгоняй нас, говоря: не вем вас. Прииди к нам и познай нас, так как мы неведомы тебе. Возобитай в нас, чтобы ради тебя пришедший Господь посетил и нас смиренных, сретаемый тобою, так как сами мы нимало того недостойны, – чтобы, пришедши, Он пребыл немного, беседуя с тобою, а между тем позволил бы и нам грешным припасть к стопам Его... О, святая любовь!... Кто не возлюбил тебя, как должно, и кто не возлюблен тобою, как подобает, тот, может быть, и течет, но еще не постиг. О том, кто течет, сомнительно еще, постигнет ли, прежде чем кончится течение. Но кто тебя постиг, или кого ты постигла, о том не может быть никакого сомнения, успех его верен. Ибо ты – конец закона, ты, объемлющая меня, согревающая меня и воспламеняющая сердце мое к безмерному возлюблению Бога и братий моих. Ты наставница Пророков, сшественница Апостолов, сила мучеников, вдохновение Отцев и учителей, совершенство всех святых и самого меня успособление к настоящему служению» (Сл. 53, т. II, стр. 7).

В следующем за этим слове (54-м) преп. Симеон еще шире раскрывает порывы сердца, исполненного любовию Христовою. «Знаю я такого, который так сильно желал спасения братий своих, что много раз с теплыми слезами умолял Бога, чтобы или они спасены были, или и он вместе с ними предан был мукам. Движимый богоподражательною теплою любовью, он никаким образом не хотел спасен быть один без братий своих. Ибо так соединился с ними духовно, союзом святой любви, в Духе Святом, что и в царство небесное не желал внити, отделяясь от них. О, единение святое! О, союз святый! О, неизъяснимая сила души любомудренной, или лучше сказать, богоносной, совершенной в любви к Богу и ближнему! Кто не достиг еще в меру такой любви и не видит в душе своей никаких признаков оной, тот еще по земному и на земле живет, или лучше сказать, такой еще под землей кроется, как крот: ибо подобно этому кроту, и он слеп, и только слухом слышит тех кои говорят поверх земли» (сл. 54, т. II, 11).

Предостережение от обольщения. – Преп. Симеон не отрицает возможности самопрельщения в деле восприятия благодати. Он предостерегает от возможного уклонения в прелесть и в ложное самоощущение.

«Если кто не в таком порядке, как мы сказали, станет возводить очи свои и ум свой на небо, и воображать что-либо мысленное, то он увидит мечтания, что нибудь ложное, а не истинное, по той причине, что сердце его не чисто»... «Как желая построить дом, мы не кровлю прежде возлагаем, а после полагаем основание, потому что так нельзя, но прежде кладем основание, потом строим дом, и тогда уже возлагаем кровлю; – так надлежит нам поступать и по отношению к духовному: прежде положим основание, т. е. станем хранить сердце и изгоним из него страсти, потом построим духовный дом... и тогда возложим и кровлю, т. е. совершенное отрешение от всего, чтобы всецело предаться Богу»... (Сл. 64, т. 2, 191).

Вот почему чрезвычайно важно иметь своим руководителем человека высокого духовного опыта, как его имел для себя преп. Симеон в лице своего «благоговейного» старца.

«Кайтесь, плачьте, поститесь, молитесь, воли своей отрицайтесь чрез послушание, – и посредством сего и подобного сему теките, подвизайтесь, ищите, толцыте, просите, – не обращайтесь семо и овамо, пока не постигнете, пока не возьмете в руки, пока не отверзется вам дверь, пока не внидете внутрь брачного чертога, не узрите Жениха Христа... Но прежде чем увидите, прежде чем получите, прежде чем испытаете все сие, не обольщайте себя самих, в прелести полагая, что вы есте нечто, ничтоже суще» (Сл. 64, т. II, 125).

«Вникни также добре, не думается ли тебе, что имеешь то, чего еще не стяжал? Добре рассмотри это, чтобы не обмануться и не подумать, что в тебе свет, тогда как это не свет, а тьма» (Сл. 59, т. II, 69).

Молитва. – Говоря о молитве, преп. Симеон указывает три вида её, но при этом наставляет, что только один из них, а именно, молитва, исходящая из сердца, при которой ум нисходит в сердце, молитва, основанная на очищении своей совести и на полном послушании, ведет к совершенствованию. Другие два вида молитвы, встречающиеся на практике: а) молитва, сосредотачивающаяся в воображении, когда молящийся, представляя себе блага небесныя, чины ангелов и обители святых, подвигает сам душу к «вожделению и любви Божией, а равно – б) молитва когда кто сводит ум свой внутрь себя, ведя с большим трудом и самопринуждением брань с самим собою, так, что мысли с мыслями борются и сам он пребывает в голове, тогда как враги его, злыя помышления продолжают оставаться в сердце, – оба эти вида молитвы тщетны. Второй ведет к тщеславию и самохвалению, хотя он и лучше первого. Первый же может привести к прелести. «Такой человек, если убезмолвится крайним безмолвием (т. е. сделается исихастом, у нас – затворником), то ему едва ли можно не исступить из ума. Но если и случится, что не исступит он из ума, все же невозможно ему будет стяжать добродетели или бесстрастия. На этом пути стоя, прельщаются и те, которые видят свет телесными очами своими, обоняют благовония обонянием своим, слышат гласы ушами своими и подобное... И кто может пересказать разныя прелести, какими прельщает их диавол, когда они неисчислимы?» (Сл. 68, т. II, 181).

Рассуждение. – Здесь, в возможности ложного уклона, в возможности прельщения, лежит основание для того, чтобы во главу внутренней работы поставить добродетель рассуждения. Рассуждение должно руководить человеком во всех разнообразных случаях жизни, особенно же когда нет опытного и мудрого наставника. Поэтому оно не только выдвигается на видное место, но поставлено у преп. Симеона на высоту главных добродетелей, вместе со смиренномудрием и любовию. «Основными добродетелями мы называем смирение..., любовь... – и совершенное рассуждение, добре руководящее последующих ему и безбедно преводящее их по мысленному морю... Сие рассуждение избавит тебя от опасности последовать за волком вместо пастыря, или вступить в такое стадо, которое больно какою-либо болезнью душевною и страстью, или основаться одному в уединении прежде времени, – чтобы не попасть в зубы душегубительного волка диавола и не быть поглощену им, или не заболеть болезнью на болезнь и страстью на страсть и не умереть душевно, или, уединяясь преждевременно, не пасть и не стяжать – увы и горе; ибо горе единому, егда падет» (Сл. 72, т. II, 226).

Духовные блага, сопровождающие христианское подвижничество. – Преп. Симеон раскрывает высокия и блаженныя явления духовной жизни на пути христианского подвига. Если благодать Божия открывает себя христианину в начальной стадии его духовной жизни, то естественно, она дает ему высокие озарения на её, более совершенных, ступенях. Вот главные из этих даров, как их можно собрать в разных местах его творений – слов.

а) Зрение Бога. – «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят» (Мф. 5:8). «А возможно ли в настоящем веке, – спрашивает преп. Симеон, – иметь чистое сердце? Да. Значит, можно и нужно восчувствовать Бога»... «Если возможно, то следует, что всякий чистый сердцем узрит Бога» (Сл. 63. т. II, III). Но что это за ведение Бога, которого сподобляются святые и которое производит в сердцах их неизъяснимые воздействия – «как можно сказать о сем что либо тому, кто не просвещен наперед светом ведения?»

Но зрение и знание Бога здесь, на земле, несовершенное: «ныне разумею отчасти. Егда же приидет совершенное, тогда еже отчасти упразднится», по слову апостола (1Кор. 13:10,12). Бог «столько познается нами, сколько может кто увидеть безбрежного моря, стоя на краю его ночью с малою в руках зажженною свечею» (Сл. 61, т. II, 100). И богословы нашей Церкви изложили на основании Слова Божия «только то, что служит к обличению еретических нелепостей, а не то, что изъясняло бы Божеское естество» (Сл. 61, 99).

Это ведение дает основу для истинного богословствования, доступного только совершенным. Кто находится еще в состоянии покаяния, тому не идет богословствование. Кающийся похож на бедняка, одетого в рубище и просящего милостыню; а кто богословствует, тот подобен человеку, проводящему время в царских палатах (Деятельныя и богосл. главы, гл. 134).

Резко и многократно выступает преп. Симеон против так называемого богословского умствования, не облагодатствованного, которое он прямо называет грехом, поскольку оно не основывается на духовном опыте и озарении свыше.

«Справедливо могу плакать и рыдать... о том, что мы, облекшиеся во Христа в божественном крещении, ни во что вменяя Христовы тайны, думаем, что можно получить познание истины Божией посредством внешней премудрости и посредством одного чтения премудрых писаний святых мужей, в котором упражняемся, и, довольствуясь этими одними средствами, почитаем себя постигшими православие и имеющими точное и твердое познание Пресвятой Троицы, – и не только об этом, – но что и более почтенные пред другими люди неразумно полагают, будто те мысли, какие они слагают в уме своем, суть созерцания такого же достоинства, как и те, которыя подаются достойным только через озарение Духа Святого. Увы! Какое безумие и какое ослепление!»

«Послушай, что говорит Христос Господь: «Никтоже знает Сына, токмо Отец, ни Отца кто знает, токмо Сын, и емуже аще волит Сын открыти» (Мф. 11:27). Этими и другими, подобными, словами заграждаются бесстыдные и безверные уста тех, которые говорят и думают, что знают сущую истину, самого, говорю, Бога, из внешней мудрости и из писмен изучаемых, и что сими средствами стяжавают они познание сокровенных тайн Божиих, которые открываются только Духом... Они открываются посредством умного созерцания, действуемого божественным Духом в тех, коим дано и всегда дается познавать их божественною благодатию. Знание сих тайн есть достояние тех людей, которых ум каждодневно просвещается Духом Святым ради чистоты душ их,... кои сохраняют совесть и страх Божий посредством любви, мира, благости, милосердия, воздержания и веры. Вот, чье достояние есть ведение божественного!» (Сл. 80, т. II, 330).

Подобные предостережения встречаем и в собственных «богословских» поучениях, или «богословских словах», преподобного. «Трепещет, ужасается и, некоторым образом, выходит из себя дух мой, помышляя, что тогда как Божество для всех непостижимо, мы, не знающие ни самих себя, ни того, что пред очами нашими, с дерзостию и без страха Божия приступаем философствовать о том, что непостижимо для нас, особенно будучи пусты от благодати Святого Духа, просвещающего и научающего всему. Грешим мы даже тем самым, что допускаем при таком положении своем желание говорить что либо о Боге... Если трудно познать себя самого, не тем ли паче познать Бога? Это не только трудно, но даже совсем неразумно и бессмысленно пытать и исследовать естество и существо Божие» (Сл. 61, т. II, 92).

б) Восприятие божественного света. – Особое внимание привлекают мысли преп., Симеона о зрении божественного света.

Все, что подается нам от Бога, свет есть: бессмертие, любовь, истина, мир, дверь царствия небесного, само царствие небесное, брачный чертог, рай, сладость райская, земля кротких, вечная жизнь, самые ризы святых; Христос Иисус, хлеб Пречистого Тела Его, руки, перст, уста, очи Его, глас Его, благодать Всесвятого Духа, Утешитель; благость, милость, благоутробие, целование Его, доброта, жезл, утешение – все есть свет (Сл. 62 т. II, 108).

Но бывает, что для подвизающихся открывается в некоторые, исключительные моменты, как бы скважина, через которую проливается для них, для их духовных очей, особый, невещественный, божественный свет. Тогда ум приходит в такое восхищение, что созерцающий этот свет может забыть время и все земное, забыть и собственное свое тело, пребывая пригвожденным к этому созерцанию всею душею и всеми чувствами своими. Преп. Симеон замечает, что такое восхищение ума бывает не у совершенных, но у новоначальных.

«Представь в уме своем, что весь этот мир есть мрачная, безцветная темница, и что свет нашего солнца есть то же, что свет малого светильника, который слабо освещает всех находящихся в этой темнице; а вне его – триипостасный свет, высший всякого света, всякого слова и разума, неизреченный, недомыслимый и неприступный, освещающий все, что для находящихся в темнице мира сего неведомо и неизъяснимо. Итак, когда мы со всем рвением, со всею верою и любовью взыщем – не того, чтобы увидеть тот свет, что вне сей темницы мира (ибо если взыщем его видеть, то никогда не сподобимся узреть его) – но взыщем наперед сохранить заповеди Божии, покаяться, сокрушиться и смириться: тогда откроется и для нас как бы малое некое отверстие в этом видимом крове небесном, а чрез него покажется несколько и невещественный оный и мысленный свет, сущий превыше небес, – который как только увидит душа, вся приходит в восхищение, и стоит пораженная видением сего нового и преславного чуда, никогда невиданного ею дотоле; будучи же восхищена на небо, нудится пребыть там, углубляясь мыслию в недомыслимый оный свет, яко невечерний и непрестающий, и погружаться в созерцание его день и ночь, и желания уже не имеет опять возвратиться в темницу мира и смотреть на вещи, которыя в нем. И вот это то созерцание, как я сказал, есть созерцание новоначальных, которые недавно вышли на подвиг добродетелей. Но когда человек пребудет долгое время в таком созерцании оного света, не возвращаясь вспять в мир, тогда отверзается ему небо ли, или око сердца его, т. е. ум, – не может он того сказать определенно, – отверзается, говорю, ум ли паче, или небо, – и свет оный входит внутрь души его, свет пресветлый и предивный, и просвещает его соразмерно с тем, сколько может вмещать его человеческое естество, или сколько он того достоин. Если он пребудет в сем свете, то и свет сей пребудет в нем, и он, просвещаемый тем светом, будет узревать и домышлять таинство за таинством, и чудо за чудом, восходя от созерцания к созерцанию, что все, если б кто из таковых восхотел описать, недостало бы ни бумаги, ни чернил, и времени, думаю, недостало бы изложить все подробно. Истиннее же сказать, как можно описать или пересказать то, чего нельзя выразить словом, как неизреченное и неизглаголанное. Находясь же в сем свете, или лучше сказать, с сим светом, он не как в исступлении бывает, но видит и себя самого и то, что окрест его, т. е. видит, в каком состоянии сам находится, и в каком состоянии находятся другие»... (Сл. 45, т. I, 416–7). О состояниях этого рода, личных и других лиц, преподобный говорит неоднократно (напр., в сл. 63, т. II, 118–9, сл. 91, сл. 92).

в) Стяжание Бога. – Познавший Бога и вкусивший сладости божественной уже вошел в царствие Божие и сподобился небесных благ. Это есть стяжание Бога. «Все сие надлежит тебе, возлюбленный, познать самым делом и испытать всем чувством души твоей, чтобы стяжать в себя Бога, Который возводил бы тебя с Собою на небеса, теперь в сей жизни – без тела, а после, в другой жизни, воскресил бы тебе и тело сие, соделав его вседуховным, и потом уже царствовал над тобою нескончаемые веки, тебя носил, и Сам тобою был носим, Сый над всеми Бог» (Сл. 52, т. I, 490).

Стяжание верующим в себя Бога это и есть уже – для него лично – пришествие Господне. «Горе тем, которые говорят: когда приидет день Господень? – и не подвизаются постигнуть его в настоящей жизни; ибо пришествие Господне и пришло и приходит всегда в верных, и присуще во всех желающих. И если Христос есть свет мира и обещал Апостолам Своим быть с нами до скончания века, то как Сущий с нами имеет приити? нет, не имеет Он приити к нам, потому что мы не сыны тмы и ночи, чтобы пришел к нам свет, а сыны света и дня Господня. Почему, и пока живем в настоящей жизни, пребываем с Господом и, когда умрем, будем жить чрез Него и с Ним, по божественному Павлу» (Сл. 57, т. II, 53).

Симеон благоговейный, сам стяжавший в себя Бога, по словам преп. Симеона, говорил ему, как своему ученику: «стяжи Бога другом себе, и не будешь иметь нужды в человеческой помощи». И еще: «стяжи Бога, и не будешь иметь нужды в книгах» (Сл. 81, т. II, 351).

г) Радость о Боге. – Невыразимо то состояние радости, какое присуще человеку, достигшему вершин богообщения. «О, величие славы неизъяснимое! О, преизобилие любви! Содержащий всяческая вселяется в человека тленного и смертного... О, чудо изумительное!... Человек смертный носит в себе, как свет, Бога... как сокровище невыразимое, неизглаголанное, безкачественное, безколичественное, безвидное, безвещественное, безформенное, оформленное лишь красотою неизреченною, предивною и всепростою... И кто в состоянии описать радость, исполняющую такого человека! И есть ли что другое, что возможно было бы пожелать такому? Какого царя не блаженнее и не славнее он? Какого мира или скольких миров не богаче? И в чем бы мог он иногда иметь недостаток?» (Сл. 82, II, 364).

«Кто достигнет до такого состояния и окачествуется так, тот изменяется благим изменением и бывает земным ангелом; телом сообщается с людьми в мире сем, а духом ходит в небесах и сообщается с ангелами и от неизреченной радости распространяется в любви Божией...» (Сл. 59, т. II, 67).

Таковы духовные достижения на высших ступенях подвижнической жизни.

Полнота блаженства в будущей жизни. – И однако все такие переживания, духовныя блага, сопровождающие подвижническую жизнь, являются только предчувствиями того истинного блаженства, которое ожидает святых Божиих в небесном Царствии. «Я говорю и исповедую, что в настоящей жизни святые в некоей только мере получают залоги будущих благ, все же обетованное вполне имеют они, уповаю я, получить после смерти (и общего воскресения), как говорит божественный Павел: «ныне разумею отчасти. Егда же приидет совершенное, тогда еже отчасти упразднится» (1Кор. 13:10,12)» (Сл. 63, т. II, 119).

Благодарение подвижника за благодеяния и явления Божии. – В собрании «слов» преп. Симеона Нового Богослова четыре последних его слова (89–92) носят личный автобиографический характер. Он исповедует, что не имеет права скрывать талант, данный Богом, и потому должен проповедывать о благодеяниях Божиих, ему самому явленных, чтобы этим путем призывать и других к усердию. Содержанием слов является, раскрывшаяся его духовным очам и сердцу, несказанная любовь Божия. Ниже приводится в сокращении 91-е слово преподобного.

«Благодарю Тебя, Владыко, Господи неба и земли, что от сложения мира предопределил Ты произойти мне из не-сущего в бытие... Ты обновил меня возрождением во св. крещении, облек меня одеждою благодати Святого Духа, дал мне светлого ангела хранителя, и пока пришел я в совершенный возраст, Ты хранил меня невредимым от всякого зла и от всех сетей диавола. Но как Ты праведно постановил, чтобы мы разумные спасались не по какому либо принуждению и насилию, но по свободному избранию и решению, то оставил и меня явить в себе честь самовластия (нравственной свободы), чтобы через исполнение заповедей Твоих я показал самопроизвольную любовь к Тебе. Я же, небрежник и неблагодарный, подумал, что достоинство самовластия есть разрешение такое же, как разрешается неразумное животное от пут; почему, как только почувствовал разрешение, так удалился от господства власти Твоея и вверг себя в ров многих зол. При всем том, однако ж, что находился в том глубочайшем рве в безчувствии и потерпел большия повреждения, Ты не отвратился от меня и не оставил меня навсегда валяться в этой скверноти..., а сжалился надо мною и явил милость Свою ко мне... Ты взял меня за волосы головы моей, т. е. просветил помыслы мои, и потянув с великим усилием, извлек оттуда. Я чуствовал влечение и понимал, что поднимаюсь на верх, но совсем не знал, кем влеком есмь, или кто есть держащий меня и поднимающий на верх. После же того, как Ты извлек меня из той грязи на верх и поставил на землю, Ты передал меня одному рабу и ученику Своему меня, всего оскверненного, у которого и уста и очи завалены сквернотою... Он с большим трудом повел меня к источникам, т. е. к Божественным Писаниям и божественным заповедям Твоим; а я, как, слепой, взявшись за него сзади рукою веры в него, которую Ты дал мне, нудил себя следовать за ним. При этом он, как хорошо видевший, поднимал ноги свои и переступал чрез камни, рвы и всякия преткновения, попадавшияся по пути; я же спотыкался о камни и падал во рвы и много терпел трудов, прискорбностей и бед. Он в каждом источнике и ручье мылся и омывался каждый час, а я, не видевший хорошо, большую часть из них проходил так. Ибо когда он не брал меня за руку, не привлекал к источнику и не направлял рук ума моего, то я не мог находить совсем и струи водной, где она. И опять, когда он подводил меня к струе и оставлял одного мыться чистою водою, то я много раз вместе с водою захватывал и сор, какой случался там подле источника, может быть захватывал иногда в горсти и грязное что и тем замарывал и лицо свое. Не раз бывало, что, ища ручья или колодца воды, сталкивал вниз всякий сор, землю и глину и возмущал воду; но как совсем не видел ничего, то моясь без опаски, пачкал лице мое грязью, думая, что мою его чистою водою. – О! где мне рассказать все неприятности, какия я испытывал опять от этого? где мне описать также, сколько зла терпел я от тех, кои советовали мне и говорили каждый день: что трудишься попусту, глупый, и последуешь этому обманщику и прельстителю и безполезно и тщетно терпишь, чая прозреть? Того, чего ты желаешь, невозможно достигнуть в настоящие времена. Что же и следовать тебе за ним, раздирая и кровеня только ноги свои? Почему бы тебе не пойти к милостивцам сострадательным, которые просят тебя к себе, обещая добре покоить тебя, питать и врачевать?... Или мы слепы, как говорит тебе этот в прелести сущий? Поистине мы все видим. Не прельщайся, никакого другого зрения и нет, которое было бы лучше того, какое имеем мы...

«Итак в то время, как я переносил все это и не пропускал ни одного дня, чтобы не мыться и не измываться водою, как научил меня Апостол Твой и ученик, в один день, когда я бежал на источник воды, встретил меня на пути Ты, опять тот же, что и прежде извлек меня из нечистоты. Тут в первый раз блеснул Ты в слабые очи мои пречистым сиянием божественного лица Своего, – и я тотчас потерял и тот малый свет, который, как мне думалось, имел я, не могши узнать Тебя. И как было возможно увидеть мне Тебя и узнать, кто Ты был, когда я и самого сияния лица Твоего не мог видеть и разуметь? – С тех пор благоволил Ты, снисходительнейший, чаще приходить ко мне, в то время, когда я стоял у источника, брал голову мою и погружал ее в воду, и давал мне видеть чаще свет лица Твоего, – и тотчас отлетал, делаясь невидимым, и не давая мне понять, кто был Ты, делавший сие, откуда приходил и куда уходил, – как даже и доселе не даешь мне понять сие...

«Делая это для меня многое время, Ты наконец сподобил меня увидеть и некое страшное таинство. Однажды, когда Ты, пришедши, орошал и омывал меня, как мне казалось, водами и многократно погружал меня в них, я видел молнии, меня облиставшия, и лучи от лица Твоего... и пришел в исступление. Как же это было и отчего, и кто был податель сего, не знал, – только, омываем будучи, радовался, возрастая в вере, окрыляясь надеждою и воспаряя созерцанием даже до небес. Обманщиков же тех, которые говорили мне ложные и обольстительные слова, я возненавидел сильно, и хотя жалел о них, по причине заблуждения их, но не хотел входить с ними в беседу и бегал встречи с ними, почитая и одно воззрение на них вредным...

«Проведши так благодатию Твоею довольное время, я опять увидел другое страшное таинство. Я видел, что Ты, взяв меня, возшел на небеса, вознесши и меня с Собою, – не знаю, впрочем, в теле ли Ты возвел меня туда, или кроме тела, Ты один знаешь, сделавший сие. После того, как я пробыл там с Тобою довольный час, удивляясь величию славы, я пришел в исступление от безмерной высоты и вострепетал весь. Но Ты опять оставил меня одного на земле, на которой я стоял прежде. Пришед в себя я нашел себя плачущим и дивящимся скорбному обнищанию своему»...

Далее преподобный повествует о новых видениях Господа, в одно из которых он сподобился услышать сладчайший глас Владыки, когда он в изумлении и трепете помышлял в себе: как и за что он удостоился таких благ, – Явившийся сказал ему:

«Я – Бог твой, соделавшийся человеком, по любви к тебе. Так как ты взыскал Меня от всей души, то се отныне будешь ты братом Моим, и другом, и сонаследником. Слыша это, я весь вострепетал, иссякла вся сила моя и едва не вышла душа моя. Опомнившись немного, я отвечал: и кто есмь я, Господи, и какое добро сделал я окаянный и бедный, что Ты удостаиваешь меня толиких благ?... Ты, Владыко мой Христе, опять сказал мне... Это даровал я тебе за одно твое произволение и веру, – и дам еще больше сего»...

В заключительной части преподобный говорит: «Когда таким образом насадилась надежда в вере, воспоилась покаянием и слезами, просветилась собственным Твоим светом, вкоренилась и возрасла добре, – тогда пришел Ты, добрый Художник и делатель, ножем искушений, т. е. смирением, отрезал излишние отростки помыслов, поднявшихся было высоко вверх, и привил к единой надежде, как к какому корешку древесному, святую любовь Твою, и я видя, как сия любовь растет день ото дня и беседует со мною всегда, или лучше сказать, видя, как чрез нее учишь меня, осияваешь и просвещаешь, радуюсь и веселюсь, как превзошедший уже всякую веру и надежду, как и Павел говорит: «если кто видит, то чего ему и надеяться?» (Рим. 8:24)...

«И я верую Тебе, Богу моему, и припадая, умоляю Тебя: сохрани меня грешного и недостойного Ты, явивший милость Свою ко мне... Припадаю к Тебе всесердечно и умоляю Тебя, не оставляй меня на волю мою Ты, даровавший мне столько благ. Но восприими в любовь Твою душу мою и в ней укорени любовь к Тебе... да сподоблюся зрети Тебя с нею в настоящей жизни, по сказанному, яко зерцалом в гадании, тогда же, в другой жизни, да узрю со всею любовию всего Тебя, – сущего Любы и благоволившего именоваться любовию. Яко Тебе подобает всякое благодарение, держава, честь и поклонение Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь».

Конечно, нельзя и думать охватить в беглом, отрывочном очерке богатство мыслей, заключенных в творениях преп. Симеона Нового Богослова. Этот очерк может послужить толчком к чтению творений св. Отца в полном тексте, и тогда перед читающим откроются многие, здесь не затронутые, поучительные стороны их. Но уже по приведенным здесь отрывкам можно судить о его учительной ревности, о силе и убежденности его слова. Это не спокойные созерцательные размышления, а горячие, пламенные призывы, цель которых не только поддержать благочестие слушателей, но и возродить, разжечь христианское усердие в них, а в особенности – воспламенить подвижнический дух в современном ему иночестве.

Обращает на себя внимание исключительно богатая образность мысли преподобного писателя.

Перед читателем творений преп. Симеона раскрывается возвышенность и цельность духовного строя самого подвижника. Это действительно высокий – «строй», подобный напряженности струн гармонически настроенного инструмента.

Когда преп. Симеон говорит об ощущении действия благодати, в его убежденных, часто горячих речах чувствуется полемическая обостренность. Речи эти не должно понять превратно. Не о сектантской жажде ощущения «духа» и не о мгновенных «схождениях духа» в результате усилий собственного психического напряжения говорит он. Он обращается к православному христианину, ставшему на путь подвига, призывая его, при взятом на себя телесном подвиге, к внутренней работе над собой, которая необходимо должна отражаться в сознании и в сердце радостью духовного восхождения. Напомним, в чем он видит знаки действия благодати. Это – «кротость, правота, истина, смиренномудрие, благостыня, правда и всякое благоговеинство; незлобие, человеколюбие, сострадание, любовь нелицемерная, долготерпение, постоянство, благодушие»; далее, это – блаженство следования заповедям Нагорной проповеди; наконец, это – редкие высшие созерцания, подобные созерцанию Апостолов на Фаворе. Это и есть жизнь в Духе Святом. «Аще же кто Духа Христова не имать, сей несть Егов», пишет апостол (Рим. 8:9). И Господь Иисус Христос наставлял Своих учеников в прощальной беседе: «Дух истины, Его же мир не может прияти, яко не видит Его ниже знает Его; вы же знаете Его, яко в вас пребывает и в вас будет» (Ин. 14:17).

Следует учесть, что десятый век в религиозно-нравственном отношении отличался не только на Западе, но и на Востоке понижением, и ревнители истинного благочестия видели необходимость выступить активно на борьбу против формального взгляда на благочестие.

Остается почерпнуть из мыслей преподобного для себя некоторые, хотя бы и самые простые, назидательные выводы.

Преподобный наставляет нас отнестись с особым вниманием к таинству крещения, именно, к крещению детей, чтобы они, получив благодать в несознательном возрасте, не утратили её по нерадению нашему; указывает на нашу огромную ответственность и нашу обязанность сохранить и укрепить их в христианстве.

Учит, что и каждому из нас необходимо возгревать в себе благодать Божию через покаяние, обновляться в ней, жаждать и просить этого обновления, не допуская формального взгляда на таинства, а веруя в живое, возрождающее действие благодати.

Он призывает нас быть внутренне чуткими к действию благодати Божией, внимать движению своего сердца, помня, что мы облагодатствованы, крестившись и соединившись с Церковью, и потому для нас естественно и необходимо чувствовать, осязать тепло, свет и радость жизни в Церкви.

Он указывает нам, что истинный плод подвижничества есть преисполнение всей души горячей любовию к Богу и своим братьям во Христе. Этим он, в частности, обличает противников аскезы, которым кажется, что подвижничество есть только суровость и самоумерщвление, чуждые живой любви и радости, а полные печали.

Преподобный говорит о таких высоких состояниях, какие доступны только избранникам Божиим. Но он так живо и реально описывает их, что – как освещенный город наверху горы показывает путь к себе – так они указывают истинный путь к Богообщению и спасению. И путь этот один и тот же, независимо от национальностей и от эпох; один и тот же от свв. Апостолов до наших дней и до конца времен: путь, пребывающий в истинной Церкви Христовой, путь облагодатствования и подвига, и называется он «жизнь во Христе».