Церковный приход на русском севере в XVII веке

Особенностью церковной организации древнерусского севера была ее близость к организации земской. Церковный строй был тесно здесь связан с земскою жизнью и отражал на себе многие черты этой жизни. Указание на эту особенность составляет задачу предлагаемой статьи¹.

Близость и связь земского и церковного строя видны, прежде всего, в совпадении церковной общины, прихода, с земскою областною единицею, волостью. Таким образом, земская волость в XVII веке – не только самоуправляющийся хозяйственный союз, которому государство предоставило некоторые политические функции, но также и церковная община. Не были отдельными самостоятельными приходами и не имели церквей лишь мелкие незначительные волостки, примыкавшие в церковных делах к соседним волостям, а также «окологородные» станы, т. е. подгородные поселки, входившие в состав городских приходов. Но обыкновенно волость на севере – в то же время и приход. Так в Мезенском уезде по писцовой книге 1620-х годов каждая из его волостей оказывается в то же время и церковным приходом. В Каргопольском уезде по переписи 1648 г. из его 31 волости только 2 не имеют церквей и не составляют приходов; остальные все совпадают с приходами. В Турчасовском стану по той же переписи в 16 мелких волостках не было церквей, но 29 волостей были в то же время и приходами. Таким же преобладанием волостей-приходов отличаются уезды: Двинский, Кеврольский, Яренский, Кайгородский, Чердынский, Соликамский, Устюжский, Тотемский, Важский и Устьянские волости².

И в перечисленных уездах встречаются волости, дробившиеся на два и более прихода, но это были редкие исключения. Наоборот, были уезды, волости которых обыкновенно делились на несколько приходов. Сюда принадлежат Заонежские погосты, уезды Вятской земли, и к этой же группе может быть отнесен Сольвычегодский уезд. В Заонежье погост, крупная областная единица, состояла из нескольких приходов, образовавшихся путем выделения «выставок» из основного первоначального прихода. Но некогда и здесь погост совпадал с приходом, что видно из самых названий этих заонежских погостов по приходским церквам: Рождественский, Ильинский, Никольский и т. п. В Сольвычегодском уезде по переписи 1620-х годов станы Окологородный и Пачеозерский не имели церквей; волости: Утманова, Учецкая и Андреевская были в то же время приходами. Земскую самоуправляющуюся единицу представлял из себя Благовещенский приход, отделившийся от Андреевской волости. Остальные деления Сольвычегодского уезда: стан Алексинский, волости: Лальская, Лузская Пермца и Вилегодская делились на 3, 5 и 7 приходов³.

Итак, волости-приходы – наиболее частое явление среди областных единиц поморского края в XVII в. Совпадение прихода с волостью здесь столь обыкновенно, что напр., составитель известного судебника 1589 г., человек, несомненно, северного происхождения, устанавливая плату за бесчестие приходскому священнику, определяет ее размер «против волостного доходу, что от церкви дойдет»⁴. Здесь слово «волостной» употребляется, как синоним слова «приходский», очевидно потому, что с точки зрения автора судебника приход и волость были одно и то же. Даже в таких официальных документах, как писцовые книги, областная единица, в заголовке описания названная «волостью», в самом тексте называется иногда приходом⁵. Церковное деление тесно связывается с административным, и там, где волость распадается на два или более приходов, мы встречаемся нередко и с расчленением ее на такое же число особых самоуправляющихся миров. Такими обособившимися мирами были, напр., приходы Вилегодской волости Сольвычегодского уезда, приходы Матигорской и Ухт-островской волостей Двинского уезда и др. Так что, если самоуправляющийся земский союз делается обыкновенно вместе с тем и церковным приходом, то наоборот, и обособляющийся от прежнего, новый церковный приход, становится вместе с тем и новою земскою самоуправляющеюся единицей. Соответственно совпадению волости с приходом церковный погост был в то же время и административным волостным центром⁶. Села на севере в XVII в. были большою редкостью. Обыкновенно церковный погост с одною, а довольно часто и с двумя церквами: теплою и холодною, расположен на берегу реки или на мысу при слиянии двух рек поодаль от составляющих приход деревень. Деревянные церкви по большей части очень просты, построены «клетски» из горизонтально сложенных бревен в виде прямоугольного здания. Но иногда это очень сложные и затейливые постройки, и при взгляде на иную поморскую церковь XVII в. с ее приделами, с ее многочисленными главами и главками, с восьмиконечными крестами, клинчатыми и бочкообразными кровлями, с прильнувшими к основному зданию крылечками, лесенками, переходами, с ее легкою художественною резьбою, поражаешься смелостью и оригинальностью замысла создавшего ее безвестного зодчего, для которого дерево, по-видимому, было привычным и послушным материалом, покорно исполнявшим причудливые порывы его творчества. В этих деревянных северных церквах, серыми тонами своих покрытых мхом стен и кровель, так хорошо гармонирующих с окружающей их обстановкой, с темною зеленью растущих на погосте елей и с сумрачным видом северного ландшафта, можно видеть лучшие памятники старинного русского архитектурного искусства, удивительные по полному отсутствию всякого казенного шаблона, по изяществу, стройности и разнообразию сочетаний, по обилию тонкого природного вкуса – и надо притом помнить, что ведь все это – произведения простого русского деревенского топора!

Как мы уже знаем, церковное здание на севере служило не только религиозным целям, но и мирским общественным нуждам. Подобно тому, как собор св. Софии в старинном Новгороде и ларь при соборе св. Троицы во Пскове, каждая волостная церковь на севере служила архивом для мирских документов, и в ней под надзором церковного старосты хранилась «всемирская коробка с всемирскими письменами и с разрубными списками, и с отписками, и с издержечными книгами» и т. д.⁷ Церковная трапеза была местом собрания волостных сходов, отправления правосудия и совершения всякого рода официальных актов и частных сделок⁸. Там же происходили иногда и трапезы в буквальном смысле слова. Указанием на такие обычаи служат «котлы пивоварные и кашеварные», упоминаемые в описях церковного имущества⁹. Только на некоторых немногих погостах для мирских сходов находились особые мирские дворы, располагавшиеся среди дворов церковного причта, домиков живших на погосте бобылей и келлий, питавшихся «от церкви Божией» нищих. Здесь же на погосте ставились также земские дворы иного рода: «на приезд волостным людям», – временные квартиры, как бы гостиницы для приходивших на погост из далеких деревень членов волостных собраний или вообще для крестьян, являвшихся на погост по разным делам. Вид церковного погоста на севере должен был быть очень оживленным, благодаря непрерывному стечению сюда волостного люда в праздники к богослужению, в будни по делам, на волостные собрания, в определенные дни недели к торгу, на который окрестные крестьяне везли свои продукты, продавая их с возов или из особых находившихся иногда на погостах амбаров и лавок, владелицей которых бывала, между прочим, и сама приходская церковь. На иных погостах бывали торги в определенные дни года – ярмарки. Оживлению немало должен был содействовать приютившийся тут же близ церкви в одном из дворов «государев кабак», постоянный на больших погостах или временный, так называемый «гуляй-кабак», подвижное летучее отделение главного кружечного двора, открывавшее свои операции то на том, то на другом погосте в дни храмовых праздников, ярмарки или по другим случаям, вызывавшим скопление народа¹⁰. На погост Ярокурского стана Устюжского уезда к церкви св. Николая Чудотворца, что на Приводине на Двине, трижды в году в храмовые праздники: на Благовещение и на оба Николина дня, зимний и вешний, происходило большое стечение богомольцев, так как икона св. Николая Приводинского славилась как чудотворная. В эти дни на погосте открывалась ярмарка, на которую съезжалось много торговых людей. На те же праздники, как жаловались в 1628 г. в челобитной государю Никольские церковные старосты и прихожане, приезжают на Приводино с Устюга и из Алексинского кабака таможенные и кабацкие целовальники с царским кабацким питьем, с пивом и с вином и располагаются возле церкви, силою захватывая под временный кабак находящиеся здесь бобыльские дворцы. Вокруг кабака начинается шумное веселье и пьяный разгул, непрерываемые и во время богослужения. «И как, государь», – продолжает челобитная, – «почнут священницы вечерню и обедню, и заутреню, и молебны соборные служити и за тебя государя царя... Бога молити и в тоя ж, государь, поры на кабаке бездельный крик и молва великая, и почнут играть в бубны, и в сурны, и песни сатанинския пети, и медведи пляшут, и зернью, и карты играют, и всякое, государь, неподобное дело пустошно делается поблизку чудотворца Николы храму. И многие, государь, пьяные люди с кабака в Николин храм во время божественного пения входят и святого пения в церкви не слушают»¹¹. Челобитная прихожан имела успех. Из Москвы пришел указ к устюжским таможенным и кабацким головам о том, чтобы на Приводино на благовещенскую и на никольскую вешнюю ярмарки целовальников с кабацким питьем не посылать.

Приходский мир принимал живое участие в делах своего храма. Инициатива постройки новой церкви и образования нового прихода исходила от самого населения. Волостной мир, не имевший своей церкви, или группа деревень, пожелавшая выделиться в особый приход, посылали о том челобитье к епархиальному архиерею. Иногда это соглашение деревень облекалось в письменную форму обычного для севера товарищеского складнического договора «полюбовной складной записи», какие заключались при разного рода хозяйственных предприятиях. В записи перечислялись поименно участники договора, которые «совет учинили церковь Божию сооружать», определялись обязанности членов товарищества поставлять необходимый для церкви материал и взыскания в случае их неисполнения, указывались послухи – свидетели заключаемого договора. Таким образом, постройка церквей и учреждение новых приходов были на севере результатом деятельности таких же товариществ-складств, какими двигалась и промышленная жизнь края. – В челобитной архиерею, посылаемой с особым на этот случай уполномоченным посыльщиком, просители приводили мотивы своего ходатайства, указывали на дальность расстояния от приходской церкви, находящейся верстах в 10, 15 и больше, на то затруднение, которое приходится испытывать во время «водяного великого беспутства» и на свою «душевную погибель», когда вследствие распутицы сообщение с далекою церковью прерывается, прекращается совершение церковных треб, родильницы многое время остаются без молитвы, младенцы без крещения, больные умирают без покаяния и причастия. В качестве мотива приводился также обет построить церковь или обратить в церковь существовавшую уже до того часовню, данный миром по случаю постигшего местность морового поветрия или скотского падежа. В заключение своего ходатайства мир испрашивал архиерейского благословения «лес ронити (рубить) и всякие припасы готовить». Архиерей, выслушав челобитную, приказывал навести справку по целому ряду вопросов: на какой земле предполагается построить церковь, много ли земли мир отводит под храм и под кладбище, какое земельное обеспечение и какую денежную ругу назначает священнику с причтом, из скольких дворов будет составлен приход и на какие средства будет храм сооружаться. Получив удовлетворительные ответы на эти вопросы, он выдавал благословенную грамоту на постройку церкви. Такая же грамота требовалась и для постройки новой церкви взамен прежней обветшавшей или сгоревшей. В том и в другом случае, и при образовании нового прихода, и при простом возобновлении храма, получив архиерейское разрешение, мир начинал заготовлять необходимые для постройки материалы: бревна, тес, гвозди, мох для конопатки и проч., разверстывая заготовку между своими членами и изобретая при этой разверстке своеобразные единицы обложения. Так напр., в 1694 г. крестьяне 10 деревень Верхопушемской волости Устюжского уезда составили складную запись о перестройке бывшей в одной из этих деревень часовни в церковь и в этой записи распределили рубку и доставку бревен, теса, скал, подскальников и мху по носам, «по чему разрубим на нос», как они обозначили этот способ поголовного обложения. С неисправных членов мир постановил взыскивать деньгами за каждую недоставленную часть материала и грозил «на огурников», т. е. на уклоняющихся от платежа «стоять всем миром». Для самой постройки церкви мир подряжал особых специалистов, «церковных мастеров» – артель плотников, которой он и должен был передать в срок все заготовленные материалы, а для украшения церкви иконной живописью мир нанимал «иконных мастеров». В 1627 г. «церковные мастеры» устюжские посадские люди С. Ефимов и Т. Карпов, стоявшие во главе плотничной артели, подрядившейся построить храм в Вотложемской волости Устюжского уезда по образцу храма св. Николая на Приводине, подали заявление, «явку» местному архиерею, что нанявший их вотложемский волостной мир не доставил им материалов к условленным срокам, именно гвоздей к Ильину дню, а саженного кровельного тесового леса к Николину дню осеннему 1626 г. Мастера, обязавшиеся окончить храм к Ильину дню 1627 г., опасались не исполнить этого обязательства в виду задержки материалов, о чем и предупреждали архиерея своей явкой. В 1636 г. Устьянская Соденская волость наняла иконного мастера Ф.З. Москвитина для расписки нового сооруженного волостью храма Покрова св. Богородицы и заключила с ним договор, обязавшись уплатить ему за иконное письмо 40 р. денег да 12 четвертей ржи¹².

Итак, постройка церкви была первым проявлением участия волостного мира в церковных делах. Вторым важнейшим проявлением такого участия было производившееся самим миром избрание церковного причта, как священно, так и церковнослужителей. В составе священнослужителей должность дьякона очень редко встречается в изучаемое время при сельских церквах на севере: обыкновенно при них видим одного священника. В первой половине XVII в. на весь обширный Яренский уезд был один только дьякон, служивший при Благовещенской церкви на Усть-Выми в архиерейской вотчине. Сельские приходы должны были приглашать его на торжественные богослужения по случаю освящения новых церквей, причем тяготились высоким гонораром, взимавшимся в этих случаях счастливым дьяконом-монополистом. В 1631 г. староста церковный Пречистенского прихода Иртинской волости жаловался архиепископу Вологодскому и Великопермскому Варлааму на благовещенского дьякона Василия, что он запросил за освящение нового храма семь рублей и иначе освящать храм не едет, что и предшествующий дьякон Леонтий также брал за освящение храма рублей по 5 и по 6, и больше и что от того дьяконского найму им, мирским людям, чинятся продажа и убытки великие. В свою очередь обвиняемый дьякон Василий докладывал архиерею, что действительно прежний дьякон Леонтий брал за освящение храма рублей по 5 и по 6, и более «по месту и по приходу примериваясь», что и он, Василий, взимает в том же размере, что тем только они, дьяконы, и питаются, так как пашенной дьяконской земли ему на Усть-Выми отведена всего одна загородка на малую четверть, а денежной руги с сох уездные жители ему никакой не дают и что, если ему брать за освящение храмов меньше прежнего, то ему и прокормиться нечем. Архиепископ сделал попытку дать общее разрешение затронутому этим частным случаем вопросу и предложил обсудить дело о содержании дьякона Яренскому всеуездному земскому собранию: «как случится Яренского городка уездным старостам и мирским людям с Вычегды, с Плеса и с Выми, и с Удоры для каких мирских дел быти в Яренском городке в съезде». Суть архиерейского предложения заключалась в следующем: содержать благовещенского дьякона всем уездом, давать ему денежную ругу по 2 гривны с сохи в год и затем уже пользоваться его услугами при освящении волостных церквей бесплатно, доставляя ему только подводы для проезда. Те волости, которые не пожелали бы вносить такую ругу, должны договариваться с дьяконом о вознаграждении по прежнему¹³. До какой степени мало было число дьяконов сравнительно со священниками в конце XVII в. в приходах Холмогорской епархии, видно из того, что напр., за весь 198 г (1689–90) преосвященный Афанасий, архиепископ Холмогорский и Важский посвятил во дьяконы всего только трех человек, тогда как во священники за то же время было посвящено 21 человек¹⁴.

Выборы священника миром были на севере в XVII в. обычным способом замещения священнических должностей в приходах¹⁵. Акты постоянно упоминают о таких избраниях. Там, где волость совпадала с приходом, выборы происходили на волостных сходах с тою только разницею, что руководящая роль на таких сходах принадлежала не земским властям, а церковным старостам. Там, где приход обнимал собою две или более волосток или составлял часть волости, собирались особые приходские собрания, созываемые церковными старостами. Против выборного начала в северном приходе с 80-х годов XVII в., с того времени, как были образованы две новые епархии Холмогорская и Устюжская, поднята была борьба. Соответственно с общим направлением государственной жизни при Петре и в церковную жизнь стала тогда усиленно проводиться бюрократизация, и живое участие общины в церковных делах стало рассматриваться, как незаконное вторжение в права церковной власти. Первый же холмогорский архиепископ, преосвященный Афанасий сделал попытку к уничтожению приходских выборов, «для того, чтобы святая церковь не была в порабощении, юже Спаситель наш крестом искупи, и над священники и над причетники церковными мирских людей воли, кроме нас преосвященного архиепископа не было», – как он писал, приказывая отобрать у священно и церковнослужителей все касавшиеся их выборов акты: избирательные списки и порядные записи. Однако эта попытка оказалась неудачной. Издавна сложившееся, очень гармонировавшее с общим земским строем на севере выборное начало в северном приходе продолжало сохраняться и во все время управления епархией архиепископа Афанасия и благополучно дожило до XVIII века¹⁶.

При мирских выборах на церковные должности принималась во внимание и наследственность. Очень часто кандидатами на эти должности являлись дети, братья и другие родственники служившего в приходе священника, умершего или покинувшего службу за старостью или вдовством. Таким образом, при избирательном порядке практикою устанавливается принцип наследственности церковных должностей, впоследствии так сильно развившийся в нашей церковной жизни и обращавший духовенство в замкнутое сословие. Но наряду с родственниками избирались и чужие прежнему священнику лица, из духовного же звания, напр., из причетников, а нередко и из мирских людей, крестьян или посадских, членов общины или посторонних людей. Избрание в священники лиц посторонних общине происходило потому, что не всегда можно было найти внутри общины лиц, обладающих теми специальными знаниями и удовлетворяющих тем особенным условиям, которые требовались от кандидатов на церковные должности; поэтому и приходилось искать кандидатов на стороне. Самый порядок замещения священнической должности слагался из следующих моментов. Кандидат, желавший занять место священника в приходе, обращался о том с просьбой к приходскому миру¹⁷. Этим выборы на церковные места отличались от выборов на должности по земскому самоуправлению. Охотников занимать земские должности не бывало; они не только не обращались с просьбою сами, но их надо было уговаривать и избирать чуть не силой. Понятно, почему, священнослужительские должности были сопряжены с доходом, а земские имели скорее характер повинности, соединенной с большою ответственностью, и добровольное искание этих должностей бывало только в одном случае: такой добровольный кандидат добивался земской должности с тем, чтобы пользоваться ею в корыстных целях, злоупотреблять. Когда кандидат был «излюблен» и избран миром, составлялся обычный избирательный протокол, «выбор», экземпляр которого вручался самому избраннику. «Выбор» писался по той же форме, как и выборы земских властей. За указанием даты следовал перечень имен избирателей с церковными старостами во главе; далее обозначался кандидат, перечислялись его будущие священнослужительские обязанности: «у Божией церкви служить, в мир в свой приход к болям и к родимницам, и с молитвою ходить и т. п.», приводились условия вознаграждения, напр: «а на прекормление ему... рядили деревню и сенные покосы, коею владел прежний поп». Выбор заканчивался рукоприкладством церковных старост и избирателей. Получивший выбор кандидат должен был отправиться к епархиальному архиерею с челобитной о поставлении его в священный сан, если не имел его прежде, и об утверждении его на том месте, на которое он был избран. В свою очередь и мир посылал архиерею от себя челобитную о поставлении избранного. Архиерей подвергал его испытанию, затем посвящал и утверждал в должности, выдавая «ставленую» грамоту, или, если находил кандидата неподходящим, отказывал в утверждении, предписывая представить новое лицо или, как делал иногда преосвященный Афанасий Холмогорский, назначал своего кандидата¹⁸. Таким образом, при замещении священнослужительских должностей мир действовал совместно с церковною властью, но в строго разграниченных сферах: делом мира было самое избрание лица и его материальное обеспечение; делом церковной власти, требовавшиеся при занятии церковной должности акты канонического значения.

Вместе с «выбором» составлялся при избрании на церковную должность и другой акт: порядная запись, особый договор между кандидатом и избравшим его миром. Уже и в выборе земских властей миром можно было заметить немало элементов договора найма между избирателями и избираемым. При избрании на церковные должности эти элементы выступают еще в гораздо большей степени. Наметив кандидата, мир заключал с ним сделку найма с ее обычными признаками: сроком, свидетелями, неустойкою и эту гражданскую сделку прикрывал затем «выбором», актом публично-правового характера. Может быть, восставая против мирских выборов на церковные должности, церковная власть конца XVII в. имела в виду эту скрывавшуюся за выбором сделку найма, действительно создававшую зависимые отношения священнослужителя от приходского мира, как наемника от нанимателей. – Те условия найма, которые иногда в избирательном списке упоминались только вскользь, порядная запись излагала подробно. Чтобы познакомиться ближе с этими условиями, разберем порядную, данную на себя в 1649 г. попом Федором Алексеевым, нанимавшимся служить в Шеговарской волости Важского уезда. «Яз поп Федор Алексеев», – так начинается этот документ, – «порядился есми у церковного старосты Преображенского приходу Нижней Шеговарской волости Богдана Григорьева Петухова да у волостных крестьян (перечисляются 37 имен) и у всех крестьян Преображенского приходу. Служити мне, попу Федору Алексееву у церкви боголепного Преображения... а служити мне, попу, десять лет со 157 г. апреля 8 до 167 г. до такова ж дни»... Отсюда видно, что священник «рядился» служить, что нанимателем является волостной мир, и что срок найма устанавливается в 10 лет. Далее, священник обязуется быть послушным миру – очевидно, как хозяину – исправно исполнять все церковные требы: «быти к церкви подвижну, неослышну, к болям и к родильницам, и для всякого очищения к крестьянам ходити и родителей у них поминати». На обороте записи поп приписал еще статью, имеющую характер санкции, «а будет я, поп Федор, почну жити к церкви неподвижен и крестьян учну ослышаться, и к родильницам и к болям не почну ходити: и мне попу день и неделя, и неделя и месяц, и месяц и год, и вольно им, крестьяном, опрочь отрядити», т. е. в случае непослушания миру или неисполнения священнослужительских обязанностей крестьяне могут отказать священнику от места, какое бы время он ни прожил, хотя бы самое короткое – месяц или неделю. Большая часть текста порядной занята перечислением условий материального обеспечения нанимающегося священника. Прежде всего, идет речь о новой усадьбе, которая должна быть для него построена. Избу ставит мир, а священник со своей стороны обязуется поставить дворовый сарай на 6 столбах, покрыв его «дертьем новым» с желобами, да прирубить с желобами, да прирубить, кроме того, две клети. Эти постройки он должен окончить в течение трех лет, причем взимает за них с крестьян с обжи по полумере ржи да по полумере овса в год в течение двух лет. Если бы священник этого обязательства не исполнил и упомянутых построек не поставил, он должен уплатить в мир неустойку в размере 2 рублей. Если он, поставив постройки, откажется от места до срока, то не имеет права требовать за них с мира денег. Мир отводит ему земельный участок, тот самый, которым владел его предшественник – треть обжи земли, причем мир обязуется вместо денежной руги пахать для священника этот участок. Падающие на участок казенные подати и мирские сборы платит сам священник, начиная с Ильина дня того года, в котором заключается сделка, а прежние недоимки, числящиеся на участке, должен уплатить сам мир. В случае ухода от места священник обязан сдать землю в мир в том же виде, в каком он ее получил: «а пришел я, поп Федор Алексеев, ко ржи и к парам, а прочь пойду – рожь насеять и пары спарить». Наконец, в порядной очень подробно исчисляются размеры вознаграждений за разного рода богослужебные действия. Если состоится ожидаемое освящение, по-видимому, строившейся тогда новой церкви Покрова Пресв. Богородицы, то 1/3 собранных по этому случаю молебенных денег идет в церковную казну, а 2/3 причту. В свою очередь эти 2/3 делятся между причтом в такой пропорции: священник получает 2/3, а дьячок с пономарем 1/3. По тому же расчету делятся между причтом и все церковные доходы. На св. Четыредесятницу священник имеет право нанять себе в помощь другого священника, но на собственный счет, не требуя денег от мира. «А от петровския молитвы», – читаем далее в порядной, – «брати яйца и масло, где что дадут. А великоденные и богородицкие хлебы имати с обжи по хлебу, каков Бог лучит. А ризы и стихарь, и патрахиль держати свои; а родильнице дати молитва и младенцу имя, и крестити, и четыредесятная молитва дати, и от того взяти 6 денег, а до кума и до кумы дела нет. А кого лучится маслом соборовати, и от того имати по гривне, и хлеб и скатерть, каково лучится. А от погребения имати с большого по грошу». В этом подробном перечне церковных треб, кажется, не упущена ни одна мелочь. Порядная заканчивается словами: «в том на себя и порядную в мир дал», именами двух послухов, подписью попа: «писал поп Федор Алексеев на себя своею рукою», и датой¹⁹.

Договор найма ставил нанявшегося священника в зависимое положение относительно его хозяина – мира, напоминавшее то положение, в котором были священники, служившие по найму частных лиц в домовых церквах в столице или в тех сельских церквах, которые принадлежали вотчинникам на правах частной собственности. В выборах и порядных постоянно встречается обязательство священника быть во всем послушным миру, мира не ослушаться, и т. п. В свою очередь мир обязывался священнику от церкви Божией без вины не отказывать, и это условие подкреплялось иногда неустойкою: «а не станут они, староста и все крестьяне держати», – читаем в порядной попа Ивана Леонтьева, нанявшегося к церкви Моржегорской волости Двинского уезда на 3 года, – «им дати мне Ивану також заряд три рубли по сей записи»²⁰. Если мир был почему-либо недоволен священником, он мог не возобновить договора по истечении срока, так как священнические порядные заключались на срок и таким образом, священник лишился бы места. Но если мир обязывался не отказывать до срока без вины, это значит, что при наличности вины он имел право на такой отказ и правом этим мир пользовался в действительности. Так, на повальном обыске, произведенном в июле 1641 г. по распоряжению Устюжской четверти о бывшем попе Введенского Устьянского стана Никольского прихода Василии, крестьяне этой волости показывали: «а преж сего тот поп Василий служил у Николы Чудотворца, а потому его от церкви отрядили миром, что он, поп Василий, стал зернью играть и крестьян бить и грабить»²¹. В конце столетия, когда заметно стало стремление усилить архиерейскую власть насчет прав мира, это право прихода отрешать священника подверглось ограничению, священник не мог быть удален без архиерейского указа²², и мир, имевший причины быть недовольным своим священником, должен был об отрешении его просить архиерея. В конце 1690-х гг. Архангельский приход Пачеозерской волости Сольвычегодского уезда жаловался преосвященному Александру, архиепископу Великоустюжскому и Тотемскому, на бесчинства своего попа Никиты Иванова. Поп уже ранее был уличен в краже церковной казны и в блудном деле со своей духовной дочерью, за что и был по указу архиепископа бит шелепами. Злобясь, может быть, на прихожан за претерпенное наказание, он грозил им, предсказывая какие-то невзгоды и, беседуя раз с церковным старостою, говорил ему: «живите де вы в старостах, а беды ждите»... «И всегда, государь», – писали крестьяне в челобитной архиерею, – «он, поп Никита, живет бесчинно, пьет на кабаках безобразно... А в нынешнем, государь, в 206 г. генваря в 27 день, напився пьян и пришед к вечерне,... почал в трапезе пьяный кричать во всю голову неподобно, чего и на кабаках мало ведется и старост и мирских людей бранил всякою неподобною матерною бранью, и после того крику пьяный служил вечерню в возгласах и в ектениях вельми неисправно. И по господским, государь, праздникам и по воскресным дням на кабаках вельми пьет безобразно и в дом свой питухов с вином приводит. А в 202 г. с Фомины недели и во всю пятидесятницу повечерия не бывало, в церкви трипесны и каноны все остались непеты, и после пятидесятницы до декабря повечерия не бывало ж. И июля в 22 число в день воскресный пришел в церковь вельми пьян и заутреню начал, а сам в алтаре на лавице и уснул, и пономарь его из алтаря и из церкви вон вывел. В прошлом 203 г. ноября в 4 д. венчал свадьбу Филки Верховцева пьян замертво, ектении и молитвы говорил – того никому разуметь было неможно, а с книгою требником во святом алтаре пал и с престола крест благословенный сронил, и в другой после с тою ж книгою пал и половину царской двери с крюков сшиб... А ноября в 13 д. пришел к вечерне пьян и вечерню начал не распоясався, и сумка с требою на шее, а патрахили, ни раз на нем во всю вечерню не было и учинил бунт, дьячка Ваську оконною порицею и крестьянина Максимку Заболоцких по хребту и по бокам бил и всех из церкви и из трапезы вон выгнал, и в паперти вслед неведомо чем бросил, а сам после сшел на кабак, да там и ночевал и на завтрее к церкви не приходил. И всячески, государь, он, поп, над крестьяны издевается, где его зовут в мир с потребою: к болю с причастием, и к роженицам с молитвою, и он, приходя пьян, роженицам, дав у бани молитву, отходит от бани прочь, не дав младенцу имени, просит себе вина... А иного, государь, его попова бесчиния и бесстрашия и писать невозможно». Крестьяне заключали челобитную, указывая, что они, видя его, попово, бесчиние и бесстрашие, «трепещут душами», не решаются приходить к нему в великий пост на исповедь, и просили архиерея отвести их души от погибели, избавить их от попа Никиты и позволить им на его место «выбрать иного священника или бельца во священники, кого миром излюбят»²³.

Но если мир не был равнодушен к поведению священника, которого нанимал, то с другой стороны и на священнике лежал надзор за нравственностью своей паствы.

Он ведь был духовником прихожан и поэтому должен был следить за исполнением религиозных обязанностей детьми духовными. Этот надзор стал особенно пристален со времени появления раскола, когда от приходского священника епархиальная власть начала требовать «сказок», донесений о том, нет ли в его приходе раскольников и бывают ли приходские люди, его дети духовные, на исповеди и у св. причастия, и когда христианская забота пастыря о пасомых должна была вследствие таких требований неизбежно превращаться в формальный сыск агента, обязанного доносить по начальству о благополучии в приходе в смысле раскола и о чистоте веры прихожан²⁴. Донос священника архиерею с неблагоприятным отзывом о прихожанине мог причинить последнему серьезные неприятности и неудобства. Так, в 1686 г. священник Шарженской волости Устюжского уезда доносил архиепископу Великоустюжскому и Тотемскому на сына своего духовного Авдея Семенова Корепина, что он, Авдей с детьми своими, в прошлом 1685 г. в Великий день светлому Христову воскресению не радовались, ко кресту не приходили и «Христос воскресе» не говорили; что и вообще он, Авдей Корепин с семьею, надеясь на свое самовольство и ябедничество к церкви Божией во время церковного пения не ходят, а приходят на погост по воскресным дням и то – после обедни. У заутрени многие годы не были ни разу; на погост приходят только для мирских свар и тяжбы. На исповедь к нему, священнику, не являются и т. д. У священника с Авдеем Корепиным, видимо, были какие-то счеты, отношения были очень натянуты и 1-го августа 1685 года разыгралось открытое столкновение, когда, встретившись с попом в избе у дьячка, раздраженный прихожанин назвал его, попа, бесом, стал бранить всякою скаредною бранью и, не сдержавшись, ударил его, как жаловался священник, дубиною по голове и по руке и тем ударом ему руку перешиб. «Милостивый государь», – так заканчивал поп свою жалобу архиерею, «вели... от его Авдея с детьми и с единомысленники оборон дать, чтобы им впредь озорничать и нападки нападывать было неповадно, и чтоб они к исповеди приходили и без покаяния бы не были, и об том их нерадении чтоб мне, богомольцу твоему, от тебя святителя в пене не быть, что они к исповеди не приходят». На жалобе была положена архиерейская резолюция: «поставить к суду». Дело кончилось отдачей А. Корепина на поруки в том, что ему, Авдею, за ответственностью поручившихся по нем лиц в великий пост к отцу духовному с женою и с детьми на исповедь являться, к церкви Божией в воскресные дни и в господские праздники со всем домом приходить, «у отца духовного быть во всяком послушании и о всяком духовном деле спрашиваться»²⁵.

С положением приходского священника, как духовника прихожан, была тесно связана и другого рода его деятельность. Как лицо, специально наблюдавшее за совестью прихожан и близко с нею знакомое, он выступает в те моменты, когда дело касалось именно их совести. Когда надо было скрепить какой-либо акт подписями, удостоверяющими верность всего сказанного в акте или верность исполнения обязательств, принятых на себя лицами, заключившими акт, подпись духовника, даваемая «в детей его духовных место», заменяла собою рукоприкладства этих последних, в большинстве случаев неграмотных.

Подписью приходского священника скреплялись разного рода публичные волостные акты: выборы на разные должности, показания на повальных обысках, разного рода протоколы²⁶. Официальные волостные бумаги, которые не могли быть за неграмотностью скреплены подписью составлявшего их официального лица, должны были скрепляться рукою его духовника. В 1631 г. земский судья Устьянской Чадромской волости Е. Брагин, производя разбирательство по поземельному делу между однодеревенцами-складниками требует у целовальника представления записки о произведенном последним дознании за рукою священника. «И судья говорил целовальнику», – читаем мы в протоколе этого разбирательства, – «велено у тебя взять записку за поповскою рукою. И Первуха (целовальник) говорит: яз сам грамоте не умею руки приложить, а священник ныне мне не отец духовный, не слушает, руки не прикладывает в мое место, и в том Бог волен да государь; а прежний отец духовный у меня умер, хотя емли, хоть не возьмешь, мне тебе не указати²⁷. В судебнике царя Федора Ивановича встречаем предписание, чтобы присылавшиеся в Москву протоколы о сопротивлении земским судебным властям, так называемые «отбои» или отбойные записи, название которых указывает и на самый характер сопротивления, писались «за поповскою рукою». Это предписание едва ли вводило новшество; оно, вероятно, только указывало на ту руку, какая обыкновенно скрепляла публичные акты²⁸. Духовник, давая свою подпись за неграмотного сына духовного, ручался за его верность и прямодушие, как человек, несущий на себе заботу о его душе и привычный руководитель его совести.

Рукоприкладству священника, обязанного святостью сана блюсти правду и лучше других знающего греховность лжи, придавалось особенно важное значение: оно усиливало вес документа, под которым находилось, создавая ему презумпцию правды. Этот вес особенно чувствовался при повальных обысках, когда одобрением или облихованием устанавливалась та или другая репутация лица. В 1634 г. житель Царевской волости Тотемского уезда Осип Шихов, на которого ранее, в 1629 г. публично, в церковной трапезе, было брошено подозрение в ведовстве, и о котором поэтому поводу производился в волости повальный обыск, узнав, что мнения о нем в волости разделились, счел нужным из Тотьмы, где он находился во время производства обыска, обратиться к волостному священнику с письмом, в котором, указывая на свою многократную службу по мирским выборам и на одобрение, полученное на прежних обысках, предостерегал его от рукоприкладства под ложным показанием волощан, грозя в противном случае ведаться с ним перед архиереем. «Воскресенскому священнику Варфоломею», – так начинается это письмо, – «с Тотьмы от Осипка Шихова челобитье. Слух до меня доходит, что будто в Царевской волости в обыску речи свои хотят сказывать про меня за прошлые годы со 132 г. двои, а не одне. И тебе бы попамятовать прежние на меня тех прошлых годов мирские выборы за поповскими ж руками, что я бывал в тех прошлых годах у государевых дел и за денежными казнами к государю к Москве ездил... А в обыску (прежнем, о нем производившемся) писано, что никаким я воровством не ворую и явок, и изветов, и записок ни у кого на меня нет, человек-де доброй. Да они ныне в обыску про меня за прошлые годы по своему составному ложному челобитью сказку хотят сказати, как они умышляют и составляют. И только буде тебе к той составной сказке рука своя приложити мимо прежний обыск, и мне на тебя в том их составном челобитье и в сказке, а в твоей попове в ложной таковой руке бити челом на тебя государю царю и великому князю и великому государю преосвященному митрополиту Варламу Ростовскому и преже их лживых истцов прошатца с тобою с тем составным обыском и с твоею рукою в Ростов. О том тебе ныне и челом бью. И мне воистину то на Тотьме проврали, что будто ты к таковым их речам руку свою приложити мимо прежние обыски хощешь. И буде не было в слове так, и ты Бога ради в том не покручинься на меня, что писал к тебе жестоко, а порадей ты сам с добрыми людьми. И написано все правда, а не ложь, а правда тем людем, кои на мя гневаются, грубно, а Богу правда любо, да и тебе правда на время пригодится, только похочешь жити с нею, а всуе не хошь трудиться»²⁹.

Подписью священника за неграмотных удостоверялись не только публичные, но и частные акты. Этот обычай, втягивавший священника, как свидетеля, приложившего руку к акту, в мутный водоворот разных кляуз, в многочисленные тяжбы, возникавшие между крестьянами и заставлявший служителя алтаря трепаться по судам, не содействовал, разумеется, возвышению священного сана и был запрещен в Холмогорской епархии преосвященным Афанасием на первых же порах его епископской деятельности. В 1683 г. священникам было предписано, чтобы они «к мирским купчим и закладным, и к поручным записям, и к менным, и к иным никаким письменным крепостям вместо детей своих духовных рук не прикладывали и не писались ни в какие крепости, кроме духовных (завещаний) и челобитен, которые посылаются к преосвященному архиепископу о строении и освящении св. церквей и о ставленниках в попы и во дьяконы»³⁰.

Участие в составлении духовных завещаний оставляется за священником даже и этим указом, ограничившим вмешательство его в составление других гражданских актов. Участие в завещании поддерживалось старинным и прочным обычаем и взглядом на завещание, как на акт не только хозяйственного распоряжения имуществом, но и устроения души в загробном мире, почему участие в нем священника и было необходимым. Судебник 1589 г., документ не официальный, но верно отражающий практиковавшиеся на севере порядки, требует присутствия священника при составлении умирающим духовного завещания. «А кто при смерти напишет духовную, и попу у духовные сидети». Священник же является и хранителем духовной, исполняя, следовательно, роль современного нам нотариуса, и в случае смерти завещателя он должен выдать ее обозначенным в ней наследникам. В случае же если умирающий завещатель выздоровеет, священник обязан ее уничтожить: «а будет боль (больной, умирающий) оживет, и попу духовная драти»³¹.

Так же, как священника, мир приряжал и выбирал и нижних членов причта: дьячка, пономаря и просвирню. Церковный дьячок, как мы уже видели³², часто бывал и земским и одновременно со своими церковными обязанностями исполнял обязанность секретаря волостного мира. С конца XVII в. такое совместительство стало запрещаться тем же Афанасием Холмогорским³³, находившим земские занятия дьячка помехою для церковной службы и вообще стремившимся резко отграничить в приходе церковные отношения от земских, прекратить вмешательство мира в церковные дела. Пономарь и просвирня в одних случаях приряжались миром, но бывали случаи, когда они нанимались самим священником без участия прихожан. В конце столетия для занятия причетнических должностей при церкви стало требоваться архиерейское утверждение³⁴.

М. Богословский