Поучение при погребении протоиерея Сергиевской церкви Григория Петровича Крылова. (25 января 1883 г.)

Мы теряем лета наши, как звук. Дней лет наших семьдесят лет, и при большей крепости восемьдесят лет; и самая лучшая пора их – труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим. Научи нас, Господи, так счислять дни наши, чтобы нам приобресть сердце мудрое (Пс. 89:9, 10, 12).

Итак, учиться нам нужно по вдохновенным словам псалмопевца не только тому, как следует жить, но и тому, как вести счет дням своей жизни; и требуется особенная мудрость, посылаемая свыше, чтобы этот счет выходил у нас мудр, верен и справедлив. Слова псалмопевца будут понятны, если мы вспомним, как часто мы живем нерасчетливо, тратим дни свои за ничто, главную цель жизни своей опускаем из виду, и вообще о смысле жизни своей философствуем неправильно. Жизнь наша в своем временном и земном продолжении есть ничтожество. Пред очами вечного создателя нашего она как день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи. Он как наводнением уносит их; они как сон, как трава, которая утром вырастает, утром цветет и зеленеет, вечером подсекается и засыхает (Пс. 89:5, 6, 8, 9). Эта философия нам не нравится. Когда мы юны, нам кажется, что и конца нам нет. Когда мы в самой лучшей пере зрелости, то хотя и начинаем чувствовать жизненные труды и болезни, но истинного смысла этих трудов и болезней как будто не хотим все-таки и знать, – все рвемся вперед и вперед с своими надеждами и мечтами о счастии и об удовольствиях, отстраняя от сознания своего, что при самых лучших и счастливых обстоятельствах не прожить нам больше семидесяти или восьмидесяти лет и затем все же придется лечь в могилу, расстаться со всеми своими любимыми мечтами и надеждами и придти к сознанию вообще ничтожества и скоротечности жизни человеческой. Приблизить к своему сердцу это назидательное сознание и поучиться как следует считать свои дни, – неблаговременно ли нам теперь в особенности, у этого гроба?!

Приводя на память живую личность почившего и мысленно возвращая назад несколько десятилетий его жизни, когда мы, в качестве его учеников были свидетелями его зрелой умственной и физической деятельности, и затем пробегая воспоминанием этот сообща с ним прожитой нами период времени, действительно приходим к грустному сознанию, что жизнь есть как бы незаметный сон, и что мы летим, по выражению псалмопевца. Куда девалось это золотое время нашего отрочества, когда мы сидели еще в школе за книгами и запасались под его руководством начатками предварительных научных знаний? Как быстро отцвела наша юность! Как скоро настала зрелая пора с ее серьезными трудами и ответственными обязанностями и с чувствительными намеками на приближающуюся старость! Как грустно, погребать своего уважаемого учителя, с которым связано столько светлых и дорогих воспоминаний молодости! Достиг он конечно узаконенного предела человеческой жизни; но все же это живой намек для нас и наглядное указание, что смертию исподволь расчищается дорога и перед нами, что и наше очередное время сокращается, и что не увидишь, как промчатся и для нас положенные дни.

Научи же нас, Господи, так исчислять дни наши, чтобы нам приобресть сердце мудрое! А мудрость эта в том состоит, чтобы уметь наполнять наше короткое и летящее время плодовитым и богоугодным содержанием. В этом отношении мы многому можем поучиться у почившего пастыря и отца духовного здешних городских пастырей, бывшего некогда учителем наших юных унесшихся дней. Учительская его деятельность, на сколько в частности я ее помню и на сколько она меня и моих сотоварищей касалась, поучительна в том отношении, что он умел внушать своим ученикам глубокое к себе уважение и доверие, умел возбуждать детскую любознательность и приохотить нас к книге и к своим урокам, умел достигать беспрекословного послушания и строгого порядка в школе, совершенно не прибегая ко внешним наказательным мерам, столь обычным в прежнее суровое время и столь распространенным в тогдашних школах. Бывало с его появлением в классе мгновенно наступала тишина; слову его мы внимали с величайшим интересом, его советы и внушения были для нас самой обязательной инструкцией. Попасть к нему в отделение – считалось преимуществом; не выучить ему урока было затруднительно и неудобно и для самых ленивых и рассеянных. Где тайна этих правильных и желательных отношений учителя к ученикам? В его серьезном и неповерхностном отношении к своему учебному делу, в основательном знании своего предмета, в сочувственном понимании юной натуры воспитанников, в педагогическом уменьи к ней приладиться и в глубоком сознании важности и ответственности учебно-воспитательного дела пред Богом, людьми и своею совестию. Этот урок в высшей степени пригоден для всех, кому дорого воспитание и обучение современных подрастающих поколений, этот урок должны в особенности принять к сердцу мы, трудящиеся в школах и поставленные в гораздо лучшие условия учебные, чем в каких был в свое время почивший старец – учитель. Окружая теперь молитвенно гроб его, мы по истине почтим его память, если займем у него ту любовь к учебно-воспитательному делу, ту серьезность и строгость отношений к этому делу, которыми он отличался в свое время, и в которых заключается вся тайна успехов педагогических. Мы со вздохами несем свое учительское бремя и нетерпеливо считаем месяцы и годы отбываемой нами службы; но Бог знает, чем станут поминать нас наши ученики и как плодовита будет для них наша служба, которая пробежит незаметным образом, как и вся наша жизнь. О, если бы нас ни в чем не укоряла тогда наша совесть!

Как гражданин и член общества людского, почивший упрочил за собою славу человека в высшей степени честного, воздержного, благожелательного и обходительного, домовитого и до последних дней своих трудолюбивого и деятельного. Все, кто ближе нас стоял к нему по разным житейским делам и отношениям, имеют конечно многочисленные доказательства и опыты этих драгоценных его качеств общественных. Пусть же окружающие сей гроб поучатся здесь и той высокой и привлекательной мудрости житейской, правилами которой назидают нас целые книги библейские, и от недостатка которой так часто бывают не устроены во всех путях своих нынешние себялюбивые и сластолюбивые, корыстные, нетерпеливые и празднолюбивые люди. Все для себя и ничего, или только кое-что для других, – вот суть современной житейской философии. Как можно быстрее и хитрее обеспечить свое материальное довольство, не разбирая строго средств для сего, и если можно совсем без труда, или чужими даровыми услугами и средствами, – вот обычное правило нынешних измельчавших и слабодушных, и в то же время завистливых и сластолюбивых мудрецов житейских, боящихся всякого подвига и самоограничения и только умеющих ревниво назирать и подстерегать находящееся в чужих руках. Не от этого ли так замутились в наше время людские общественные отношения, так резко стала сказываться в людях недружелюбная рознь, борьба прав и поминутное столкновение интересов, всяческих искательств и эгоистических желаний? Не любил всего этого почивший, и не таких правил держался он в своей трудолюбивой, умеренной и в высшей степени честной жизни. Не надо и нам любить всего этого, а нужно воодушевляться иными высшими и более чистыми идеалами жизни гражданской и общественной. Если земная жизнь наша так непрочна в своем основании, так скоротечна в своем продолжении, если так мало мы можем взять с собою на тот свет, после всего нашего мятежа, трудов и хлопот житейских, и если нас там будут ценить тем выше, чем меньше в нас было самолюбивого рвения к своему личному плотскому благополучию, чем меньше в нас примечалось забвения прав, потребностей и заслуг наших сожителей и граждан земных: то какую цену получит при своем итоге и своей неизбежной развязке вся наша многомятежная жизнь, и какую оставим мы память по себе, если мы будем лишь бессознательно и безрассудно увлекаться потоком жизни, не считая и не ценя по-христиански дней своих, т. е. не употребляя определенного нам времени на пользу общую и на мирные подвиги братолюбия и нелицемерного служения обществу в той преимущественно среде, в которую поставлены были промыслительною десницею Божиею? О, если бы в обществе нашем побольше нарождалось и умножалось таких авторитетных и живых примеров гражданской честности, трудолюбия, скромного довольства своим жребием и строгого исполнения своих ближайших обязанностей, к числу которых несомненно принадлежал почивший доблестный труженик на поприще церковной и пастырской деятельности, новопреставленный протоиерей Григорий! Много бы залечилось современных язв общественных и скоро бы обновился к лучшему весь строй нашей гражданственной жизни.

Но особенно драгоценны и поучительны в новопреставленном рабе Божием те качества его и подвиги, которые украшали его как пастыря и сына церкви христовой. Глубокая христианская вера и непоколебимое внутреннее благочестие, нелицемерное и искреннее послушание уставам и преданиям церковным, благоговейно – сосредоточенное и неленостное предстояние пред престолом Господним и молитвенное самоуглубление при ежедневных почти священнодействиях, – вот то обычное настроение, в котором пребывал и в котором подвизался дух почившего о. протоиерея. В последние годы и особенно в последние дни его жизни дух его видимо отрешался уже от всего земного и устремлен был к горнему и небесному. Постепенно, так сказать, предавая в руце Господни дух свой, почивший пастырь удостоился от Господа стяжать то поистине величественное христианское спокойствие, с которым ждут своего смертного конца только подвигом добрым подвизавшиеся борцы и подвижники христианского благочестия. Мне лично довелось быть живым свидетелем, как в этом же самом храме незадолго до своей кончины, по совершении вместе со мною погребального обряда над тремя сразу юными жертвами смерти в самый день своих имянин, покойный о. протоиерей с добродушной старческой улыбкой заметил мне, что Господь в этом тройственном сочетании смертей посылает ему видимое предзнаменование, что он празднует уже последнее свое тезоименитство, и что конечно настала уже для него очередь оставить землю в ближайшем будущем. Это предчувствие и предсказание о себе благочестивого старца оправдалось вскоре и на самом деле, и Господь послал ему мирную, непостыдную и христианскую кончину. Душа его тихо оставила земную храмину свою, напутствованная таинствами веры и надежды христианской, и отлетела на небо, чтобы предстать оправданною и спасенною пред Христом Спасителем, с которым быть и разрешиться от уз земных и телесных он имел столь постоянное возвышенное и поистине апостольское желание.

Все это дает нам повод и право сказать скорбящим его чадам и присным, оплакивающим его кончину, чтобы они умерили и смягчили свою скорбь отрадною христианскою надеждою, что почивший их родитель не погубит мзды своей на милосердом суде Господнем и вчинен будет в селениях праведных. А нас всех предстоящих чтителей памяти покойного – его многоплодная и долгих дней исполненная жизнь, равно как и по истине христианская кончина располагает с дерзновением вознести о нем молитвы к Господу Богу, да простит ему все вольные и невольные прегрешения его, и да ни во что же вменит их – ради тех добрых многочисленных деяний и светлых качеств боголюбивой души его, которых мы были свидетелями во время его земной жизни, наипаче же ради своего неизреченного человеколюбия и ради бесценных заслуг Единородного Сына своего и Спасителя человеков. Со святыми упокой Христе душу раба твоего, новопреставленного протоиерея Григория; нас же всех, еще покуда остающихся на земном поприще, сохрани от обольстительной суеты мирской, пригвозди страху Твоему сердца наши, и научи так проводить и исчислять дни наши, чтобы нам приобрести сердце мудрое, и чтобы в назначенное Тобою время неосужденно явиться пред лицем Твоим и дать добрый ответ на страшном судищи Твоем. Аминь.