Слово в день восшествия на престол Благочестивейшего Государя Императора Александра Александровича. (2 марта 1882 г.)

Как свободные, не как употребляющие свободу для прикрытия зла, но как рабы Божии, всех почитайте, братство любите, Бога бойтесь, царя чтите (1Пет. 2:16, 17).

Свобода, – каким любимым стало это слово! Всюду рассуждают ныне о свободе, все ищут ее, все и всех стремятся сделать свободными. А между тем как осложнилось и запуталось самое понятие о свободе, сколько недоразумений, затруднений и борьбы и в нашем и во всех обществах явилось из-за этой всеобщей жажды свободы! И замечательно, что по мере заметного расширения свободы во всех областях человеческой жизни все громче и жалобнее раздаются вопли о повсюдных будто бы стеснениях свободы. Когда ученых приглашают бережно относиться к святыне вековечных религиозных убеждений человечества, они жалуются на стеснение их ученой свободы. Когда пишущим людям внушают, что не все их измышления и личные воззрения на вещи и на людей удобны для печати, – они вопиют на стеснение их литературной свободы. Когда брачным людям говорят о святости и нерасторжимости брачных уз, – они сетуют о стеснении их семейной свободы. Когда законодательные меры и правительственные распоряжения не совпадают с научными мнениями последней моды о гражданском устройстве и с новейшими вкусами общественных и служебных деятелей, – они огорчаются и вопиют, что это гражданское рабство. Когда женщинам указывают на семью, как на область самой природой для них назначенную, многие из них настойчиво от нее отворачиваются, как от тюрьмы и неволи. Даже юноши и питомцы наши всякую дисциплину и уставные порядки рвутся ниспровергнуть, как педагогическое рабство. И т. д... Чем горячее ведутся теперь споры о свободе и чем больше обостряется борьба из-за нее; тем важнее установить зрелое и основательное понятие о свободе: чем она должна быть и к чему стремиться. Если бы все согласились и сошлись в этом основном понятии, то желанная свобода давно бы конечно воссияла и воцарилась в людях, и принесла бы им не борьбу и мятеж, а самое прочное и широкое счастие. Пусть же апостольское слово руководит нас в определении свободы.

Поступайте как свободные, говорит апостол, не как употребляющие свободу для прикрытия зла, по как рабы Божии. Итак, по апостолу, истинно свободный человек есть прежде всего раб Божий, и значит сущность свободы состоит в неуклонном исполнении совершеннейшей воли Божией. Это положительная сторона свободы. Далее: истинно свободный человек, по апостолу, есть тот, кто умеет противиться порывам своей личной испорченной и порочной воли. Это отрицательная сторона свободы. Эту последнюю сторону, к сожалению, и опускают обыкновенно из виду, полагая законным и справедливым все, что есть в человеке, все его инстинкты и все натуральные хотения его духа, как бы они ни сложились, и куда бы они ни направлялись. А забвение это в свою очередь происходит из отрицания расстройства и порчи человеческой природы. Не желая знать первоначальной истории человечества и отвергая все, что говорится в откровенной религии о падении людей и о наследственной передаче нравственной заразы путем рождения одних людских поколений от других, современные недальновидные ревнители свободы весь род человеческий любят представлять лишь многомиллионной суммой особей, из которых каждая есть чистое и совершенное произведение природы, разнящееся от других лишь количеством своих талантов и способностей, степенью их развития и проистекающею отсюда разнохарактерностью своих потребностей и склонностей. При таком взгляде на людей конечно каждый из них имеет полное право искать и усиленно требовать того, чего хочется именно ему, а не другому, – а в случае поставляемых ему препятствий на пути его стремлений строптиво вопиять: «это стеснение, это поругание свободы, это рабство»! Но, конечно, никогда и никому не удастся выдумать ни одного вида и образа свободы, которая бы удовлетворяла всех, при таком понятии о человеке и его свободе. Достаточно сойтись двум трем людям, – и у них откроются многочисленные поводы. к разномыслию, к столкновениям, ко взаимным нарушениям прав личной свободы, а следовательно и ко вражде и к неприятностям; потому что у и каждого из этих трех могут оказаться свои убеждения свои вкусы и свои потребности. Откуда у вас вражды и распри? вопрошает апостол Иаков, – не отсюда-ли, от вожделений ваших, воюющих в членах ваших (Иак. 4:1)? Это точно так. Значит, сколь ни вожделенна для людей свобода, сколь ни естественно для них искать ее и по ее законам строить жизнь свою; тем не менее – этой свободы не настанет в человеческих обществах до тех пор, пока не будет выработан и ясно сознан какой-нибудь общеобязательный закон человеческой деятельности, и пока не будет он воспринят сердцем всех людей, – чтобы ему подчиняться добровольно и им проверять и поправлять все отдельные проявления человеческой самости.

Современные искатели и ревнители свободы, по-видимому, согласны с этим вполне; ибо и они, как говорят и уверяют, свободу не полагают в своеволии и самоуправстве, хотя бесчисленные и грубейшие проявления того и другого всем отяжелили жизнь до нельзя. Кто же должен изобретать общеобязательные для всех законы и издавать правила и формы жизни общественной, и каковы должны быть эти формы и законы, чтобы настала наконец для всех желанная и всеми искомая свобода? Говорят, что бесспорно это дело ученых и образованных людей. Так. Но чем должны руководиться и самые эти ученые люди, что должно объединять их? ибо известно, что сколько существует на свете ученых людей, столько же почти и разных ученых мнений и убеждений и борьба этих мнений ничуть не менее бывает горяча и ожесточенна, чем обыкновенная война с оружием в руках. Откуда же должна придти к нам наконец свобода? Ответ содержится в вышеприведенных словах апостола Петра. До тех пор, пока искатели свободы не сделаются рабами Божиими, пока воля Божия благая и совершенная, со всею, полнотою раскрытая людям в евангельском учении Христа Спасителя, не будет положена людьми краеугольным камнем своей нравственной жизни при обновлении и пересоздании переходящих и изменчивых форм своей политической и гражданской жизни, – до тех пор все будет по старому, и люди все будут стенать под гнетом собственных своих страстей и своеволия. Вот где тайна замечаемых неустройств в современной жизни нашей, при всех видимых ее улучшениях и достохвальных преобразованиях. Рабочий класс освобожден от крепостной зависимости, но экономический быт его не идет на улучшение. Ради торговой свободы уничтожен откуп, но развилась нетрезвость и возник сложный питейный вопрос. Область естествознания расширилась, а с ней уменьшилась и зависимость людей от слепых сил природы; но увеличились и жалобы на истощание земли и уменьшение ее плодородия. Открыты новые свободные и скорые суды, но увеличились массы подсудимых. Возвысилось и умножилось просвещение, разбились оковы многих предрассудков, но изощрились и преступления. Разветвились блага и удовольствия жизни с изобретением новых и новых жизненных удобств, но умножилась и бедность, развилось преждевременное пресыщение жизнию, и как следствие его наклонность к самоубийству. Дарована известная доля земской самодеятельности, но видна ли соответствующая доля земского благоденствия, общественной попечительности и бескорыстия? Так, одна свобода и расширение прав ее не делает еще людей свободными в истинном смысле, не освобождает от рабства пороку и страстям, а следовательно и счастия не приносит людям, – пока область этой свободы не наполнена благими плодами нравственного преуспеяния в людях! А эти плоды возрастают только на почве служения Богу и всецелого подчинения его верховной и святейшей воле.

Но скажут: неужели все оставить по-старому, отказаться от всяких преобразований и возвратиться к обычаям предков, которые, может быть, и были религиознее нас, но были и грубее нас по нравам и более стеснены в формах своей общественной жизни? Но не сюда вовсе и клонится наше слово; ибо кто не знает, что невозможно, да отнюдь и не желательно – задерживать течение истории и останавливать естественное развитие гражданских обществ? Пусть оно идет своим порядком, – но так, как сему подобает быть у истинно свободных людей, т. е. рабов Божиих. Прислушаемся к наставлению апостольскому, которое как нельзя лучше идет к переживаемому нами мятущемуся и свободолюбивому времени.

Устрояя свою жизнь, поступайте, говорит апостол Петр, как свободные рабы Божии, и во-первых: почитайте всех. Это значит: уважение к достоинству правительственных и вообще начальственных лиц, блюдение чужих прав, уважительное отношение к чужим убеждениям и даже снисхождение к чужим немощам и слабостям, – вот, по апостолу, первая черта благородных и свободных рабов Божиих и первое условие стройного развития жизни общественной. Довольно одного сопоставления этого апостольского правила с развившимся у нас обычаем во имя свободы и независимости ронять и колебать всякие, даже самые высокие и священные авторитеты, в особенности облеченные какою-бы то ни было властию, порочить и злословить своих противников, тайно или открыто нападать на них, и при случае даже с оружием в руках, – довольно всего этого, чтобы видеть, как далеки еще наши рьяные ревнители и глашатаи свободы от ее истинно-человеческого идеала.

Братство возлюбите, – продолжает богодухновенный апостол свою речь к свободным рабам Божиим. Если почтение ко всем и уважение чужих прав установляет правильность и приличие во внешних людских отношениях, то братство должно согреть и оживить их внутренние отношения, должно внести в людские общества любовь, горячо ревнующую не о своих только личных, но и о взаимных выгодах, удобствах и спокойствии. Одушевленное этим чувством людское общество делается похожим на благоустроенную семью, все члены которой живут друг для друга, хотя и различаются по возрасту и правам своим. Много слышится и у нас восторженных слов о любви, и в особенности к меньшим братиям, – к простому народу; но где плоды ее, и как они проявляются? Не изучив основательно коренных нужд народа, ни всех способов удовлетворить их, и относясь с пренебрежением к его заветным и священным верованиям, – самозванные радетели народа навязывают чуждые и несродные ему стремления и не останавливаются ни пред какими фальшивыми и лукавыми и даже насильственными мерами для осуществления своих мятежных идей и для достижения предательских целей в среде народа. А сколько посягательств на чужую собственность, на государственные выгоды и общественные средства допускаются в настоящее время людьми всех классов, не исключая и образованных! Это ли свободные и благородные люди, ищущие высшего переустройства общества и гражданской свободы?

Бога бойтеся, – так продолжает апостол учить людей, призванных к свободе христианской. Страх Божий, – это высшая и самая характерная черта людей свободных. По-видимому, страх несовместен с свободой. Но это кажется от привычки смешивать распущенность и бесстрашное своеволие с свободой. Если, как мы уже знаем, человеческая свобода, в своем высшем и истинном значении, есть неуклонное и непоколебимое осуществление верховных идей добра, начертанных в законе Божием, то опасение, как-бы не уклониться от сего закона, всего естественнее в человеке ищущем этой высшей свободы и в тоже время сознающем слабость своих нравственных сил. – Но это не болезненный и мучительный страх раба, опасающегося наказания, а страх любви, только ищущей слить свою колеблющуюся волю с совершеннейшей волей Божией. По той мере, как горячее и непреклоннее делается такое искание в человеке, в нем все больше слабеет зависимость его от низших и животных влечений его природы, от страстей и порока, и следовательно все возрастает и возрастает в нем его нравственная свобода. Если бы общества людские украшались в обилии такими светлыми личностями то конечно и обновление их совершилось-бы необыкновенно быстро и успешно, и не было-бы той мучительной и вековой, но все-таки бесплодной работы над изобретением законодательных мер и средств к поднятию общественного благоденствия и счастия людей. Только с поднятием духа веры и страха Божия в людях и с умножением благочестия может настать и их освобождение от крепостной зависимости и работы злу греховному со всеми его бедствиями; ибо, по слову писания, только там, где есть этот дух веры и благочестия, там и свобода. Только истина, в высшем ее значении, т. е. истина религиозная, может освободить нас (Ин. 8:32). Если только Сын Божий освободит нас, то истинно свободны будем (Ин. 8:36). Что же сказать нам о своем времени? Ярко-ли горит у нас светоч религии? Высоко-ли поднято ее знамя? Увы, об религии и ее высоком значении в деле преобразования и обновления обществ человеческих у нас всего менее слышится речей и видится забот в тех особенно кружках, которые громче всех кричат об язвах общественных, и у тех людей, которые просятся в целители народные и хотят быть преобразователями общества. Среди наших ученых вождей народа, литературных и общественных деятелей сколько есть таких, к которым можно приложить слово апостола, что они осуетились умствованиями своими и омрачилось их сердце: называя себя мудрыми, обезумели и славу нетленнаго истинного Бога изменили на туманное представление о какой-то безграничной и безжизненной силе. Потому и предал их Бог в похотях сердец их нечистоте... за то, что они обратили истину Божию в ложь (Рим. 1:22, 23, 24). Но ложью отзовутся и в ложь обратятся совокупные усилия всех, не только наших, но и иноземных мудрецов поднять народное благо и к лучшему преобразовать общества людские – без истины Божией, без религии и без страха Божия.

Бога бойтесь и царя чтите, – так заключает апостол свои наставления рабам Божиим, запечатленным наивысшею свободою на земле. Царский сан и царскую власть он ставит рядом с верховною властию небесного царя царей, очевидно, как ближайший пример, где страх Божий свободных о Христе Иисусе людей должен проявляться в них, как в наилучших гражданах земли. Невидимая миродержавная власть Божия благоволит вести царства и народы земные к сокровенным и благим целям своим чрез видимые и осязательные посредства земных властителей, сердца которых она содержит в своей промыслительной деснице. Посему и сам воплощенный Сын царя небесного учил повиноваться владыкам и царям земным, как от него поставленным; и хотя сказал, что царство его не от мира сего, однако же в себе самом явил пример, как надо воздавать кесарева кесареви. Посему то страх Божий в истинном рабе Божием всегда стоит рядом и с почтением к царю. Каким же горьким укором и обличением отзовется опять слово апостольское, если мы захотим приложить его к своему времени и к своему обществу. Царя чтите, говорит апостол; а можно ли забыть, что случилось у нас с год тому назад? царя не почтили; его убили! Поднялись святотатственные руки на помазанника Божия Положим, что это были изверги и изменники русского народа, издревле отличавшегося своею беззаветною преданностию царям своим но все же деяние этих безумцев легло позором на всю русскую землю; но все же тлетворный дух, которым жили и дышали эти жалкие отверженцы земли русской, образовался в русской же среде и созрел на русской почве. И можно-ли сказать, что уже прошли теперь все наши опасения насчет того, что этот дух исчез и умер совершенно в нашей стране? Тяжело продолжать об этом слово и будить пережитые страшные воспоминания; но, повинуясь слову апостольскому, мы должны, однако же твердо помнить и с усиленною осторожностию наблюдать, како опасно ходим, не яко же не мудри, но якоже премудри. То есть должны устроить и настроить себя так, чтобы не только в нас, но и около нас не дерзали возникать и не могли созревать те, хотя и модные, но обманчивые и неразумные начала, которые принесли столько гибельных плодов нашему отечеству за последнее время, и стали камнем преткновения на пути его естественного и исторического развития.

Совокупляя во едино все мысли и наставления апостольские, бывшие предметом настоящего слова получаем следующее общее назидание, которое мы и обязаны взять в свое руководство. Если мы нелицемерно и искренно хотим служить своему Государю, о здравии которого собрались теперь молиться, если желаем истинного блага своему отечеству и ревнуем об освобождении его от всяких рабственных уз; то должны во-первых утвердить в себе здравое понятие о свободе, – именно: что она, как у всякого нравственно-разумного существа в отдельности, так и у целых обществ человеческих – должна быть подчинением верховной воле Господа Бога, и следовательно во всех своих надлежащих проявлениях есть служба Ему, и значит возможна только у истинных рабов Божиих. Исходя из этого основного понятия о свободе, мы на службе своему отечеству должны воспитать в себе три добродетели, при которых только и возможно его правильное и стройное развитие, – именно: во внешних своих отношениях к ближним – почтительное приличие и уважение их прав; во внутренних отношениях – искреннюю и братскую любовь, к Богу же – благоговейный страх, и как первое, гражданское так сказать, проявление сего страха – почтение к царю. Аминь.