Слово в день рождения благочестивейшего Государя Императора Александра Николаевича. (17 Апр. 1867 г.)

В настоящий светлый день, в честь великого и благословенного преобразователя нашего общества, прилично предложить вам, слушатели, с сего священного места в назидание слова апостола: молим, не вотще благодать Божию прияти вам... се ныне время благоприятно, се ныне день спасения (2Кор. 6:1, 2). Как апостол для убеждения указывал Коринфянам на особенные обстоятельства своего времени, так сделаем и мы.

В наше время, в нашем обществе наступают тоже новые порядки, выясняются понятия о достоинстве человека, о достоинстве нравственной жизни. При свете просвещения обличаются наши застарелые язвы и предрассудки, открылась повсюдная жажда просвещения и явилась благородная ревность к подвигам чести и долга. Когда – говорим, как не теперь, всего приличнее повторить апостольские слова: се ныне время благоприятно, се ныне день спасения...? Но св. апостол Павел, не ограничиваясь и одним советом, и увещанием к подвигам благочестия, показал для своих учеников в своем примере и путь к этим подвигам, и правило, какого нужно держаться, чтобы не уклоняться от этого спасительного пути.

Какой же это путь и что это за правило? Приникнем в апостольской проповеди!...

«Во всем представляюще себе якоже Божия слуги, в терпении мнозе, в скорбех, в бедах, в теснотах, в ранах, в темницах, в нестроениих, в трудех, во бдениих, в пощениих, во очищении, в разуме, в долготерпении, в благости, в Дусе святе, в любви нелицемерне» (2Кор. 6:4, 5, 6). Итак, путь к нравственному совершенству апостол Павел указует тот же самый, какой один раз навсегда указан подвигоположником и начальником нашего спасения, – это узкий и тернистый путь креста и самоотвержения. «Аще кто хощет по Мне идти, сказал Господь, т. е. кто хочет идти к нравственному совершенству, да отвержется себе (Лк. 9:23), т. е. пусть откажется от своего самолюбия, умертвит свою чувственность или по выражению апостола, распнет плоть со страстми и похотьми» (Гал. 5:24).

Слова Господа и слова апостольские показывают нам с одной стороны то, что самолюбивые стремления оземленившейся и оплотяневшей природы нашей служат первоначальным источником нравственного зла, главною задержкою и самым сильным препятствием на пути нравственного усовершенствования; а с другой стороны то, что нет другого средства устранить и уничтожить это препятствие, кроме нравственного самоумерщвления, предполагающего долгую и ожесточенную борьбу с самолюбием, со страстями и похотями своей чувственности. Это главные основные положения христианского нравоучения.

Потому распространяться об них было бы излишне, и мы напоминаем их потому собственно, что при нынешнем напряженном и спешном стремлении нашего общества к нравственному совершенству, создаются неправомыслящими другие правила, другие начала нравственности, а вследствие этого и средства к нравственному совершенствованию предлагаются другие, чем те, какие предлагает евангелие, т. е. вместо истинных и верных выдумываются ложные и бесполезные. Вот основные положения современной нравственности: «разумное и глубокое сознание того, что внушает долг и честь, достаточно сделать нравственным как одного человека, так и целое общество. Потому как можно больше нужно заботиться о распространении просвещения в обществе; потому что просвещение, развивая самоуважение, необходимо заставит уважать и строго исполнять предписания долга и чести. Что же касается чувственных потребностей и стремлений, так сильно действующих в человеческой природе и так широко разросшихся в наше время; то излишне было бы их стеснять и ослаблять, достаточно привесть их в соответствие со способами их удовлетворения. Это выражается на современном научном языке: потребности общественные должны быть в равновесии с общественными средствами. Можно значит сказать, что лучше нужно заботиться об умножении средств в обществе, чем о совращении его материальных потребностей». Что сказать обо всем этом? Никто, конечно, не станет отрицать важности и необходимости общественного просвещения, или утверждать бесполезность улучшения в гражданском быту. Но глубоко сочувствуя современным стремлениям и понятиям о долге и чести, и весьма уважая благородную цель наших общественных улучшений, нельзя только не заметить с крайним прискорбием, что существенных-то плодов от всего этого видится далеко не много. Отделивши малочисленную горсть людей истинно благородных и самоотверженных, которые, зато и держатся не выдуманных каких-нибудь, а христианских и евангельских начал нравственности, отделивши этих людей, увидим опять во всех классах общества то же зло, те же пороки, против которых вооружается само общество. Нет спора, что нынче громко говорят о долге и чести, иногда очень даже задушевно и убедительно. Но это ли плоды просвещения? Того ли требует от нас Бог? Того ли хочет государь, великий и благословенный преобразователь нашего общества? Он хочет не слов, а дел, не лести, а правды, сердечного убеждения и плодотворной деятельности, т. е. того, чего именно недостает нам. Чем же объяснить это? А вот именно тем, что мы не хотим идти по тому пути усовершенствования, какой предлагает нам евангелие. Нам хочется выдумать путь полегче и попроще, так чтобы дело обходилось без борьбы и жертв. Мм думаем, что довольно так или иначе поставить общество, такое или иное дать ему направление, напр. посредством просвещения, и уж оно само пойдет по этому направлению. А между тем на деле то вовсе не так. На деле открывается что-то странное и непостижимое с обыкновенной точки зрения. Как бы человек образован ни был, как бы ни строги и ни ясны были его понятия о долге и добродетели, всегда ему приходится бороться с собой, принуждать себя и насиловать, чтобы быть добродетельным и строго честным на самом деле, а не на словах только. Эту странность объясняет нам слово Божие растлением и порчею человеческой природы, которая как печальное наследство передается от одного человека к другому путем естественного рождения. И если мы не всегда ясно сознаем в себе порчу и раздвоенность своей природы, не чувствуем в себе борьбы добра со злом; то это потому, что последнее большею частию торжествует над первым.

Тем не менее всякому человеку непременно приходилось испытывать такие состояния, когда борьба начал доброго и злого выступала в нем с такою яркою наглядностию, что он готов был повторять с апостолом: окаянен аз человек: кто мя избавит от тела смерти сея! (Рим. 7:24.). Все это мы к тому говорим, что просвещение само по себе не может быть ни ручательством общественной нравственности, ни прямым средством к улучшению ее. Оно есть только вспомогательное средство.

Где же главное и прямое средство? В чем тайна, от которой зависит успех нравственного совершенствования как отдельных людей, так и обществ? И если путь нашего нравственного совершенствования – неизбежно есть путь самоотвержения и борьбы с собственной растленной природой, то где взять сил для этой борьбы?... Без Мене не можете творити ничесоже (Ин. 6:5), на сие ответствует нам Господь. Будите во Мне, и Аз в вас. Якоже розга не может плода сотворити о себе, аще не будет на лозе: тако и вы, аще во мне не пребудете! (Ин. 15:4, 5). Итак, вот где тайна нашего совершенствования. Надо привиться, подобно ветви, к источнику жизни и к совершителю нашего спасения, – тогда мы вся возможем о укрепляющем нас Иисусе Христе (Флп. 4:13). А чтобы быть плодотворною ветвию о Христе Иисусе, надо быть живым членом Его церкви, потому что в нее, как в сокровищницу, Господь положил все богатство благодати своей, учредив таинства – как проводники сей благодати, и поставив совершителей таинств – пастырей и учителей. Таким образом слово наше сводится к следующему умозаключению: поскольку нравственное усовершенствование невозможно без жертв и без самоотверженной борьбы с самим собою, и так как силы для этой борьбы человек почерпает в таинственном союзе со Христом Спасителем, а этот союз заключается и закрепляется только в церкви: то выходит, что никакое в истинном смысле понимаемое усовершение ни обществ, ни отдельных личностей – вне веры и церкви Христовой не может быть успешно.

В самом деле – все наши усиленные старания о долге и добре, благородные и похвальные сами по себе, не от того ли большею частию остаются без плода и пользы, что лишены христианского характера? Отчего напр., все законодательные и даже полицейские меры к истреблению корыстолюбия и лихоимства никак не могут истребить этого зла? От того, что не достает самим членам общества собственного нравственного подвига, что у нас нет терпения, что мы не способны на самоотвержение, – словом, что мы плохие христиане, и нет у нас ничего такого, что бы давало не только свет уму, но и сообщало жизнь целой нашей душе. Отчего опять все усилия общества уничтожить неприязненные отношения между сословиями и ввести уважение не столько к родовым и наследственным преимуществам, сколько вообще к человеку – к его личным достоинствам и заслугам, – отчего эти усилия до сих пор не имеют желанного успеха? Оттого, что нет в нас духа Христова, что христианская нравственность нам незнакома, что недостает нам евангельского самоотвержения, что слишком много в нас любви к себе и слишком мало нелицемерной, т. е. христианской любви к ближним!...

Итак, благочестивые слушатели, будем помнить, что без помощи св. веры Христовой и без содействия общей матери нашей православной церкви, общество слишком мало может для нас сделать, и само далеко не пойдет. Та единственная заповедь, какую может предложить нам научное просвещение, что «нужно делать то, что внушает долг, и избегать того, что он запрещает», – эта заповедь слишком отвлеченна, чтобы могла быть животворным началом нашей жизни. Ибо никакое сознание долга не может истребить в нас самолюбия; а оно то и делает обыкновенно, что наши убеждения и наше сознание долга – остаются сами по себе, а жизнь и дела – сами по себе. Страсти и живущее в нас зло всегда возьмут свое, если не будет в нас какого-нибудь сдерживающего их начала. В этом то случае св. вера Христова может сделать то, чего никто и ничто не может сделать. Она одна может вдохнуть в нас эту ничем непоколебимую ревность к долгу, эту самоотверженную любовь к Богу и в ближним, без которой невозможно сделать ни одного шага на пути нравственного совершенствования. Значит об укоренении начал веры и евангелия общество всего больше должно стараться, если оно так боится нравственного застоя, и так пламенно хочет идти вперед. Пусть общество позаботится, что бы молодое поколение с приобретением полезных познаний с ранних лет вдыхало в себя животворный дух евангелия, сливало с своею плотию и кровию святые и высокие начала христианства, – и то, чего так усердно ищет наука, придет само собою. Общественные язвы, которые иногда наука умеет открыть, но никогда не в состоянии заживить, легко и скоро исцелятся под живительным влиянием учения Христова, – потому что это не простое, не человеческое учение, а живое и действенное учение Божие, способное просветить не только ум, но оживить и спасти всего человека. Аминь.

***