Христианство и политика

Что такое политика? Политика это установление тех или иных отношений одного народа, государства к другому народу, государству (внешняя политика) и установление modus–a Vivendi среди народностей, сословий, обществ и т.д. внутри самого государства, устроение внутренней жизни для всех членов известного народа или государства (внутренняя политика). Цель как внешней, так и внутренней политики одна: – это польза, выгода и даже, пожалуй, счастье членов государства, попечение об их материальном и духовном земном благополучии, поднятие их благосостояния и споспешение им на пути человеческого прогресса, их экономического, социального, духовного и нравственного совершенствования. Цель, как видим, идеальная, и, к сожалению, только лишь идейная, в действительности далеко не наблюдаемая и не проводимая в жизнь народов. В действительности цели политики ограничиваются насаждением со стороны лиц правительственных на житейской почве своих культуртрегерских замыслов, в роде, напр., разведения новой породы людей… Если идейные цели политики имеют в виду человека, как самостоятельного, свободного и полноправного гражданина, то вторые цели смотрят на человека как на материал для упражнения в собственных о нем измышлениях, как на средство приложения к жизни собственных планов, мечтаний и т.п. Если первая цель имеет в виду только лишь счастье гражданина, как человека, как личности, то вторая – осуществление на нем и чрез него своих взглядов на него. Отсюда и политика может быть рассматриваема или как дело общечеловеческое, прогрессивное, или как дело партийное, своекорыстное.

Отсюда же неодинаковость до взаимного исключения и средств, к каким прибегает та и другая политика. Для идейной политики средства не могут употребляться нравственно безразличные, но непременно строго этические; для обычно-житейской политики все позволено, раз оно служит ей на пользу и помогает. Для первой политики средства вырабатываются общечеловеческим сознанием, и они непременно согласованы с требованиями разума; для второй политики средства подыскиваются соображениями нужд дня, интересов времени и оправдываются они услугами рассудка и даже запросами желудка.

В основе же различия той и другой политики лежит разный взгляд на человека, на этот предмет цели и средств политики, на субъекта и объекта ее. Если время и люди утверждают взгляд на него как на личность духовную и, следовательно, в духовности своей нравственно-небезразличную и бессмертную, то и политика может быть только идейной. Если же человек мыслится как одно из животных, хотя бы и самых совершенных в условиях земного существования, как временное и случайное явление здесь на земле, то для идейной политики не будет места; она теряет свой смысл и ее заменяет политика только выгоды и пользы в понимании их той или иной партией…

Теперь само собой уже понятно, что политика, как первая, так и вторая не суть сами по себе самостоятельные, в себе самих все для себя содержащие; они обе производные и корнями своими упираются в ту или иную метафизику, из которой и берут свои соки. Таким образом, всякая политика необходимо предполагает в основе своей метафизику, из которой и проистекает. Вся история политических учений это с убедительностью подтверждает. Как народ веровал, какие метафизические учения проповедовал и содержал, такую же и политику он проводил. Отсюда политика индусов была одна, политика персов иная; египтяне стремились в жизни осуществить то, от чего бежали и что ненавидели финикияне. «Религия образует народы и определяет их судьбы. Почему индусы подверглись угнетению каст, которые их навсегда парализовали? Разве они по самой природе своей неспособны были понять равенства? Нет, они принадлежат, по учению науки, к нашей же расе; наш язык происходит от их языка. Но их религия учит их, что Брама, при происхождении всех вещей, разделил людей на четыре сословия: на жрецов, воинов, купцов и рабов; что эти сословия не должны смешиваться; что непреодолимая преграда разделяет их навсегда. От чего арабы опускаются все ниже и ниже в своем падении? Чего им недостает: ума или энергии? Они имеют самую блестящую литературу и способны к самому геройскому самоотвержению. Но их религия проповедует им фатализм. В Коране сказано, что Магомет в тот день, когда увидел в первый раз соху, проклял ее, как орудие рабов. Это проклятие пророка тяготеет на его племени и все его усилия к прогрессу поражает безнадежная бесплодность. Заниматься политическими делами, ни во что не ставя при этом религию, это безумство. Что сказали бы вы об архитекторе, который, воздвигая свои сооружения, не позаботился бы ни о климате, ни о переменах температуры или атмосферических условиях. Религия – это атмосфера души, и безумцы те, которые рассчитывают основать что-нибудь прочное и продолжительное, не приняв ее в расчет» (Берсье).

Отсюда уже а priori можно заключать, что и христианство, как религия с известным метафизическим учением, не может быть равнодушно к политике, не может оставить ее без своего влияния и не воздействовать, так или иначе, на нее. А если же мы вдумаемся глубже в сущность христианства, в его богооткровенное учение, то и вовсе убедимся, что дело политики не только не чуждо христианству, но христианство обязано стремиться и политику всю христианизировать, делать ее в духе учения Христа и из последнего выводить.

На самом деле, в чем сущность христианства? Сначала приведем в ответ на это слова известного французского проповедника – Берсье. «Иисус Христос, говорят нам, занят только спасением, вечным блаженством душ, и другие человеческие интересы ему чужды. Это объяснение спиритуалистов, считающих себя передовыми, и, как мне кажется, оно охотно принимается неверующими, которые из него делают орудие для опровержения христианства во имя самой гуманности, но это мнение совершенно ложно и мы не можем дозволить проповедникам Евангелия осуждать Его так легкомысленно. Правда, что Иисус Христос ставит на первый план прощение и спасение души; но не надо забывать также, что Его сочувствие обнимает всего человека. Я мог бы, говорит Берсье, привести в доказательство многие из его изречений; но есть нечто повыразительнее отдельных текстов: это отношение Иисуса Христа к страданиям и беззакониям, которые он встречает. Если в Евангелии хотят видеть только суровый и исключительный спиритуализм, то надо изгладить из него это великодушное негодование, волнующее сердце Спасителя при виде несправедливости, эту глубокую жалость, обращенную на всех слабых и беззащитных, эту постоянную заботу о нуждах человеческого тела, множество чудес, которые облегчают всех мучимых болезнью или голодом, эту несравненную нежность, звучащую в малейшем слове Христа, которая через целые века проникает в самое сердце страдающих, проливая ни с чем несравнимое утешение. Но изгладить это, значит изгладить само Евангелие»¹.

Эти горячие слова Берсье – хороший ответ, царившему до последнего времени у нас мрачному ложно-аскетическому воззрению на жизнь. И теперь все еще продолжают насаждать в жизнь монашеские идеалы и утверждать, что христианство, будто религия только неба, для земли же оно слишком будто бы высоко и недоступно, что оно будто бы знает только внутреннего человека, его дух, плоть же повелевает презирать и убивать. С этой монашеской черной точки зрения христианство, конечно, о земной жизни ничего доброго, радостного человеку сказать не может, осветить, облагородить ее не в состоянии, сделать ее для человека желанной, приятной не должно. С этой точки зрения христианство, разумеется, и к политике никакого отношения иметь не может и не должно; христианство стоит вне жизни и, следовательно, вне политики; да оно и религия, выходит, не жизни, не людей, а религия смерти и каких-то теней людских.

В этом своем прямом логическом выводе убив себя, такой взгляд на христианство все более и более в наши дни теряет под собою почву и своих последователей, и среди монашествующих лиц раздаются уже сильные протесты против него. По мере его упразднения начинает все шире и глубже в сознание наше внедряться истинный, правильный взгляд на христианство, на сущность христианского учения…

Итак, опять, – что же такое христианство в его сущности?

Ответ на это – прямой и ясный – дает сам Спаситель, когда говорит о цели и задаче Своей земной жизни.

Иисус Христос сказал искавшему Его народу: «и другим городам благовествовать Я должен Царствие Божие, ибо на то Я послан» (Лк.4:43).

Итак, цель посланничества Христова к народу, на землю, чтобы благовествовать, т.е. ему, изнывавшему в душевном мраке и неведении, в тяготе рабства греху и преступлениям, проповедовать радость облегчения и свободы чрез наступление Царствия Божия. Потому первой, от Него к народу исшедшей, вестью, было слово о близости Царствия Божия.

«Пришел Иисус в Галилею (после того как предан был Иоанн Креститель), проповедуя Евангелие Царства Божия и говоря, что исполнилось время и приблизилось Царствие Божие: покайтесь и веруйте в Евангелие» (Мк.1:14–15).

Спаситель выступление свое на проповеди начинает речью о приближении Царствия Божия, для которого уже исполнилось время, т.е. совершилось все, что должно было совершиться для подготовления рода человеческого к восприятию слова о наступлении Царствия Божия.

Открывши свое вступление на проповеди речью о приближении Царствия Божия, Христос все время своей жизни на земле непрестанно и повсюду об этом царстве и проповедовал. Почему Св. Евангелисты Матфей и Лука все учительство Спасителя характеризуют, именно как благовестие о Царствии Божием: «И ходил Иисус по всем городам и селениям, уча в синагогах их, проповедуя Евангелие Царствия и исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях» (Мф.9:35, 4:23; Лк.8:1). Об этом Царстве проповедовать посылал Христос и своих учеников (Мф.10:6; Лк.9:2, 10:9, 11). Даже последние часы научения Им их были наполнены беседой об этом царстве: в продолжении сорока дней являясь им, Христос говорил им о Царствии Божием (Деян.1:3). «Словом идея Царствия Божия есть центр всего круга мыслей Евангельских повествований: это основная мысль всего учения Христа, главная тема Евангельской проповеди. От этой идеи все исходит и к ней же возвращается, так что нельзя найти в Евангелии ни одного слова, ни одного действия, что не относилось бы к Царствию Божию»².

Провозвещая об этом Царстве Божием – во время своей жизни на земле, Спаситель и начало, и первое воплощение, осуществление этому Царству так же полагал на земле, а не только на небе, в царстве славы, в будущей жизни, как то хотят толковать некоторые. Это видно уже из вышеприведенных слов самого Спасителя, свое выступление на проповеди ставившего во временную связь с приближением Царства Божия. Еще немного ранее Его то же прорек Св. Иоанн Предтеча. «Покайтесь, – взывал он, – ибо приблизилось Царство Небесное. Ибо Он (т.е. Христос) тот, о котором сказал пророк Исайя: глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези ему» (Мф.3:2–3). Здесь Иоанн Предтеча определенно ставит во временную зависимость приближение Царства Божия от явления Христа: царство приблизилось, ибо явился Христос. Значит, Христос явился не только для проповеди Царства Божия, но и для положения ему начала самым своим появлением.

И сам Спаситель неоднократно потом свидетельствовал, что Царствие Божие с Его пришествием на землю уже началось. «Если Я, – говорил Он иудеям, – Духом Божиим изгоняю бесов, то конечно достигло до вас Царствие Божие» (Мф.12:28; ср. Лк.11:20). Иудеи думали, что Христос силою Вельзевула изгоняет бесов; конечно, таковые далеки были от Христа, от учения Его и от жизни по Нему, далеки от жизни в Царствии Божием. А кто из них почитал Его творящим силою Божией, тот был уже Христов, тот, по Его выражению, уже жизнью своей близок к Царствию Божию; «достигло» значит, проявилось видимо здесь на земле. Поэтому-то когда Христос увидал, что книжник разумно отвечал, то сказал ему: «не далеко ты от Царствия Божия» (Мк.12:34). А книжник этот высказал Христу веру в Единого Бога и необходимость любить Его всем сердцем, всем умом и всею душою, и всею крепостью и любить ближнего как самого себя… Значит, кто имеет веру и таковую любовь, тот близок к Царствию Божию и обратно: Царствие Божие близко к такому человеку, – к человеку, живущему на земле. Таким образов, вера во Христа и в Бога Отца и любовь к Богу и ближним, т.е. черты истинного христианина, делают его, как такового, уже близким к Царствию Божию здесь, во время его земной жизни; значит, и Царство это здесь же начинается.

Особенно же определенно этот, поначалу своему земной, характер Царствия Божия выражен в следующих словах Спасителя: «Из рожденных женами не восставал бо́льший Иоанна Крестителя; но меньший в Царствии Небесном (в Царствии Божием у Луки) больше его» (Мф.11:11; Лк.7:28). Если здесь под Царствием Небесным-Царствием Божиим будем разуметь будущую жизнь, то совершенно неверно, чтобы меньший в нем был там больше Крестителя Господня. Почему больше? От чего? Ответа на эти вопросы не найдем, ибо постановка дела совершенно неправильна. А что меньший в Царствии Божием, здесь на земле осуществляемом с пришествия Спасителя, больше Крестителя, это естественно и понятно. Меньший здесь в Царстве Божием спасается и возрастает в меру возраста исполнения Христова при помощи столь великой благодати Божией, какой не имел Креститель; теперь каждый из нас – чадо благодати и милости Божией, тогда как Иоанн Предтеча жил под законом и был не сыном Божиим, а чадом гнева Божия. Значит, больший Иоанна это меньший в том Царствии Божием, которое пока здесь на земле, а еще не на небе. Как бы подтверждая и обосновывая эту мысль, Спаситель в другом месте говорит: «Закон и пророки до Иоанна: – с сего времени Царствие Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него» (Лк.16:16). Значит, со дней Крестителя уже входят в Царствие Божие, которое, следовательно, уже началось…

Земля, т.е. земная жизнь – это как бы матерняя утроба, или почва, куда закладывается зерно, идея Царства Божия, где оно, обогретою любовью и напитанное верою, дает побеги, возрастает мало-помалу, чтобы потом превратиться в большое дерево. Характерна в данном случае притча о горчичном зерне. Этому серпу Спаситель уподобляет Царство Божие (или Небесное³ по Мф.). Зерно это вырастает в большое дерево; но прежде этого и для этого оно необходимо должно быть брошено в землю, там созреть, запастись всем необходимым для дальнейшего роста, и пустить из себя росток именно по роду своему; а все дальнейшее произрастание из зерна дерева всецело зависит опять от той же земли, как почвы, от того, как окрепло зерно в ней, насколько запаслось влагой и силами, как глубоко и прочно пустило в земле свои корни. И Царствие Божие на земле должно пустить свои корни, углубиться в сердца человеческие, ороситься их любовью, согреться их верой. Без ростка на земле, не будет ростка и на небе; без корней в живущем плотском земном, оно не укрепится ни в чем духовном, бесплотном. Это земное, плотское и есть та плоть и кровь, которые облекают скелет, организм Царства Божия, дают ему форму и все условия к тому, чтобы вошел в него Дух Святой, вселился и пожил с ним, – творить то, из чего потом вырастает царство славы для жизни вечной…

Отсюда становится уже ясным, что, прежде всего, идея Царства Божия, как зерно, как, быть может, маленькое зернышко должно упасть в сердце человека и здесь пустить корни, завладевая мало-помалу почвой сердечной, мыслями и чувствами человека и влияя на его волю. Безусловная истина, что Царствие Божие внутри нас есть (Лк.17:21); здесь его основа, его начало. Когда же оно завладеет человеком, тогда он не может остаться прежним, не может не выявить ростков этого семени наружу; оно, действительно, из сердца переходит в жизнь, из мыслей и чувствований в дело, поступки, преображая жизнь соответственно содержанию идеи Царства Божия, все, окрашивая в свой цвет, всему давая свой тон, свое направление, и всех, привлекая к себе, как к тому горчичному дереву в притче, которое становится выше всех злаков, т.е. господствующим надо всеми и в ветвях которого укрываются прилетающие птицы небесные, т.е. находят усладу и отдохновение все, притекающие к нему. Светом Христовым тогда освещается вся жизнь со всеми ее делами и отношениями людскими; всему дается единое содержание – содержание, заключающееся в идее Царства Божия.

Содержание это, прежде всего, выражается в праведности. Праведность Царствия Божия Спаситель определяет сначала отрицательно. Он требует, чтобы она не походила на праведность книжников и фарисеев (Мф.5:20). Их праведность хорошо известна. Это праведность слов, внешних поступков, вообще поведения, но не сердца, не внутреннего человека, – праведность буквы, но духа, – праведность не переходящая в устроение жизни по Божьи, а, пожалуй, даже удаляющая ее от этого, не благоустроящая жизнь, а только благообразящая ее. В Царстве Божием должна быть не праведность, а правда – истина. «Ищите прежде Царства Божия и правды его, и это все приложится вам» (Мф.6:33). Правда – вот содержание Царствия Божия. Но это определение – все еще слишком обще. По словам Апостола Павла, «Царствие Божие не пища и питье, но праведность, и мир, и радость во Святом Духе» (Рим.14:17). Под праведностью здесь Апостол разумеет ту же праведность, о которой говорил и Спаситель. Это видно из одинакового обозначения их одни и тем же греческим словом «δικαιοσυνη». «Λὶκαὶοσυνη» – «правда» – употребляется в греческом языке со значением святости. Таким образом содержание Царствия Божия это святость, мир и радость. Первая – святость – основное, вторая – мир – производное, и третье – радость – выводное, заключительное. Где святость, там быть не может вражды, раздора; там мир; а где мир, там нет беспокойства, нет неудовлетворенности; там радость. И радость эта не низкая, земная, материальная; не радость удовлетворения самолюбия и эгоизма; а радость во Святом Духе, т.е. радость чистая, светлая, любвеобильная, радость как полнота духовного бытия. «Царствие Божие не в слове, а в силе» (1Кор.4:20). Царствие Божие, однако, не потому познается, что праведность, мир и радость существуют и осуществляются в жизни, а по той силе, которой и с которой они в жизнь проводятся. Сила эта – всецело человека захватывающая и совершенно его себе подчиняющая. «Да придет Царствие твое; да будет воля твоя, как на небе, так и на земле« – вот как молиться к Отцу небесному научил нас Спаситель. Чтобы на земле пришло Царствие Божие, надо, чтобы воля Божия была здесь так же господствующей, царственной, как и на небе. «Не всякий говорящий мне: Господи, Господи! войдет в Царство небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного», говорил Христос (Мф.7:21). И вот когда эта воля сознается человеком, как его собственное произволение, тогда Царствие Божие приходит не в слове, только, но в силе, и мир и радость бывают в полном смысле слова о Духе Святом. Воля же Божия, как знаем, состоит в том, чтобы мы любили друг друга во Христе Иисусе, любили любовью сынов Божиих.

Вот любовь, вернее сказать – царство любви на земле и есть основное выражение и полное, целостное содержание царства Божия здесь на земле. Ибо кто пребывает в любви, тот в Боге пребывает, и Бог в нем, – значит, тот сын Царствия Божия, только она «получает гораздо более в сие время и в веке будущей жизни вечной» (Лк.18:29–30). Любовь только одна претерпевает все беды и несчастья, долго терпит, не унывает, не падает пред скорбями. Она силится, нудится, а поэтому и в Царствии Божием пребывает, ибо «Царствие Божие силою берется и, употребляющие усилие, восхищают его» (Мф.11:11–12). А по словам Апостола Павла «многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие» (Деян.14:22). Восхитит Царствие Божие, кто претерпит все скорби; а претерпит их, кто полон любви, кто в ней пребывает. Значит, любовь к Отцу небесному чрез любовь к Сыну Его – Спасителю мира есть и путь к Царствию Божию и сама жизнь в Царствии Божием.

Любовь же не мертвое и даже не страдательное начало, а деятельное, все собою старающееся проникнуть; она хочет все к себе и собою привлечь и всем завладеть и себе подчинить; с другой стороны, она не может быть равнодушно безразличной к греху и ко злу в жизни, к бедам и несчастиям людей; она желает видеть в жизни царствующими правду – святость, мир и радость, а людей довольными и счастливыми. Поэтому она смотрит на людей не с точки зрения их положения и звания, а с точки зрения их служения делу Царства Божия на земле. Она всех думает научить этому служению, всех призвать к себе. И, смотря по роду и характеру деятельности людей, одних из них она поддерживает и ободряет, иных научает и наставляет, иных обуздывает и вразумляет, на третьих действует прещением и даже угрозами наказания; но никого не упускает из поля зрения своего; на всех влияет; выше всего земного, всех расчетов времени ставит себя; над всем временным возвышается и господствует. Отсюда любовь ничего не боится; со светом истины Христова Евангелия идет она для наставлений, обузданий и прещений и в царские терема и в вельможные чертоги; всем говорит одно – истину Христову, призывая всех к жизни по Божьи, по Христову, по совести человеческой.

Итак, сущность христианства заключается в благовестии Христовом о Царстве Божием; Царство Божие по этому благовестию непременно начинается здесь на земле, в земной жизни человечества и всего творения Божия; корнями своими оно углубляется в душу человека, претворяя ее в душу чистого невинного дитяти, а стволом выходит наружу, во все жизненные отношения человека к подобным ему и ко всему миру; здесь оно выражается во всеобъемлющей и все себе подчиняющей любви; любовь эта, проистекая опять из недр сердца человеческого, влияет на все дела и служения людские, царственно господствуя над ними, а все в них дурное и злое отвращая, осуждая и запрещая; пред любовью все равны и она на всех простирает свой мощный голос, и ни к кому и ни к чему она не может быть попустительно безразлична, ни пред кем не умолкая, никого и ничего не страшась; она всех имеет своей целью объединить в едином братстве между собою, в содружестве со Христом, в сыновстве Богу-Отцу. Значит, вся земная жизнь человечества, все его земные отношения и служения, положения и звания, – все это в сфере безусловного и непосредственного ведения христианства в целях проведения всего этого к служению делу Царствия Божия на земле, на пользу, мир, радость и счастье человеку уже здесь опять на земле.

Отсюда становится совершенно ясным, что христианство так понимаемое, а его только так и можно понимать, не может быть безразличным ни к какой сфере земной деятельности человека, ни, следовательно, к политике. Это положение – не выводит лишь формальный одной логики; оно требуется сущностью самого дела.

Христианство, полагая основу Царствия Божия в личной жизни каждого из нас, не может рассматривать эту личность как-нибудь отдельно, независимо от условий ее общежития. Каждый человек не на необитаемом острове живет, а среди подобных ему; поэтому естественно и сам на них влияет и от них в свою очередь воспринимает влияние. И те или другие отношения, которые существуют между людьми и которые всегда обязательны в обществе человеческом, небезразличны, следовательно, для душевной жизни и совершенствования каждой личности христианской. Значит, и христианство с его постоянной заботой о насаждении в отдельных душах Царства Божия не может быть равнодушным к тому, какие отношения в обществе между его членами устанавливаются и существуют. Оно естественно старается, чтобы эти отношения не только не препятствовали, а, наоборот, способствовали росту Царства Божия, т.е. чтобы они были проникнуты духом христианской идеи, были также христианскими, а не языческими или безразличными. А так как эти отношения устанавливаются политикой, то, значит, для христианства далеко не безразлично направление, дух и характер данной, известного времени, политики; оно необходимо ею интересуется и в зависимости от нее избирает те или иные пути своего попечения духовного.

В правильности этих положений утверждает такой православнейший писатель-богослов, как покойный профессор Казанской духовной академии А.Ф. Гусев, которого никто не подумает заподозрить хотя бы в тени какой-либо либеральности. У него находятся такие суждения: «Блаженный мир души не может не омрачаться и не прерываться даже и у наилучших христиан вследствие окружающего зла, зрелище которого способно возмущать и тревожить их». В другом месте: «Пусть государство и его деятели, по фактическому своему состоянию и направлению, не удовлетворяют нашим справедливым ожиданиям. Из этого следует только то, что каждый из нас, начавши с собственного нравственного оздоровления, обязан содействовать доступными для него нравственно чистыми путями улучшению положения дел в государственно-социальной области, а не становиться в ряды анархистов-революционеров»⁴. Если каждый из нас обязан содействовать улучшению положения дел в государственно-социальной области, то только потому, что христианство имеет своею задачей устраивать эту государственно-социальную область по своим принципам, сообразно заветам Христа. И целью христианства является устроить так в государстве жизнь людей, все их взаимоотношения, и, следовательно, политику направить по такому пути, чтобы идеалом для всего был идеал христианства.

В данном случае мне кажется в высшей степени знаменательным следующее место в Библии. Народ Израильский, недовольный судьями – сыновьями Самуила, просит последнего поставить им царя. Огорченный их просьбой старец молит Господа и в ответ от Него слышит: «послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтобы Я не царствовал над ними» (1Цар.8:7), и велел поставить им царя. Из этих ясных слов Господних тот бесспорный вывод, что люди, чтущие его, а тем более, следовательно, христиане должны иметь у себя Царем только Его – Господа, и только удаляющиеся от Него могут иметь других земных царей; но и эти земные цари у народов Божиих, следовательно, и у христиан должны смотреть на себя, как на исполнителей воли Божией, как на средство Божие – привести людей через себя к Богу. В этом их миссия; в этом высший смысл служения их известному народу; к этому должна стремиться и вся политика их.

Таким образом, если с одной стороны христианство не может оставить без освещения и без своего внимания все стороны жизни людей и все их взаимоотношения, то и государство, для своей политики необходимо ищущее высших основ и принципов, в христианстве, как и во всякой другой религии, что уже мы видели, находит основы и высшее оправдание. Какое государству дает религия понятие о человеке и цели его земного существования, такую политику государство и может вести. Для христианского государства, поэтому и политика должна быть только христианской. Вот точки соприкосновения христианства и политики для их взаимоотношений. Христианство обязано освещать политику, указывать ей ее истинные задачи, направлять ее по пути достижения этих задач и нахождения средств к тому и возвращать ее, хотя бы с настойчивостью и прещением, к этому пути служения Царствию Божию в случае затемнения его или тем более потери; политика в христианском государстве в вере должна получать свои полномочия, свой источник бытия и, независимо ни от кого, вполне свободно отправляя свои служения, целью своей должна иметь служение делу Царствия Божия, а идеалом – идеал христианского государства.

Такое соотношение христианства и политики иным кажется странным, едва ли возможным, пожалуй, опасным для христианства. Иным думается, что так близко подойдя к делу политики, христианство может потерять свою чистоту, спуститься с надлежащей для него высоты и обмирщиться или что еще хуже – стать партийным. Иным грезится более худшее: христианство будто бы может сблизиться с революцией и пойти ее путем и с ее посохом в руках. Отсюда – почти общий всех голос: – долой от политики, христианству нет дела до нее; у христиан свои задачи.

Я нарочито так долго останавливался на выяснении подробностей идеи Царствия Божия; только при свете этой идеи возможно правильно и обстоятельно разобраться во всех этих суждениях. Зная, в чем сущность христианства, мы теперь легко увидим источник заблуждения во всех этих суждениях: оно в ложном представлении о христианстве, как религии только неба. Если христианство религия и земли, то, само собой ясно, ничто земное для христианства не унизительно; наоборот – в земных отношениях оно и может только проявляться и действовать с целями возведения их до неба. Жемчуг и в куче навоза не тускнеет, а яркий луч солнца и в грязной луже и сам сияет и этой особливый блеск придает. И христианство ничем не может быть само запачкано и загрязнено; наоборот, все грязное оно может профильтровать и обеззаразить; все греховное просветить и освятить, все злое смягчить и ко Христу привести, и для политики может быть только столбом огненным, освещающим путь жизни истинно человеческой, – лестницей, ведущей ко Христу.

Странным иным кажется проникновение политики христианством потому, что мы отвыкли от жизни истинно христианской; для нас христианство является само по себе, а жизнь сама по себе; христианство даже иногда мыслится как неким комфортом, чем-то для всех излишним, нудным для попов да монахов, а из мирских разве для избранных и то лишь на время стояния их в храме Божием. Для политики же христианство у нас потребно бывает разве только в качестве доброй, услужливой, безответной, но весьма полезной в иные минуты жизни трудной, служанки. Конечно, для политики и руководящего его государства освобождение христианства от несения таких обязанностей неприятно и нежелательно; отсюда воспитание всех, особенно в периоды владычества сильной руки, в послушании и служении лишь ему хотя бы с жертвой чистотою веры; отсюда и у нас русских взгляд, слишком двухвековой историей нашей государственности впитанный в плоть и кровь нашу, что христианству нет дела до политики. Мы, позабывая голос Христа о закваске, сквашивающей все жизненное тесто во всей его совокупности и во всех сторонах и направлениях, добровольно, с измененной делу Христову, готовы отдать эту обязанность государству, отняв ее от христианства. Вот эти-то традиции, ставшие для нас уже жизненными предрассудками, и препятствуют нам взглянуть на христианство во всей его высоте и блеске, со всем его всеобъемлющим содержанием и безусловным жизненным водительством. И, по мере того, как мы станем освобождаться от обаяния идола государственности и перестанем кланяться богам чуждым, мы познаем своего бога, научимся чтить его и сознаем место государства с его политикой в доме Божием у народа избранного, царского освящения. И молитва к Отцу, который есть на небе и на земле: «да придет Царствие твое» для нас тогда приобретет реальное значение с весьма определенным смыслом и содержанием.

Большую основательность имеет опасение обмирщения для христианства от его близости к делу политики, боязнь уклониться в сторону революции, насилия и т.п. Ответом на это опасение может служить разрешение вопроса о характере и направлении влияния христианства на политику, о том, куда, как и насколько возможно проникновение христианства в дело политики, в дело установления отношений человеческих на земле между как отдельными личностями, так и отдельными народностями в государстве, – вопроса о том, в чем состоит обязанность христианства в отношении политики.

Может быть, политика активная и может быть политика пассивная. Можно политику вести, направлять ее, подыскивать пути и средства для нее и можно политике указывать идеалы, прояснять ей ее цели, освещать пути, а в случае уклонения ее от них указывать ей на это, помогать возвратиться снова на путь добра и истины. Первая, политика – заботится о том, чтобы устроить все так, чтобы достигнуты были ее цели как можно скорее, лучше и полезнее; вторая – обращает исключительное внимание только лишь на качественную добротность, как целей, так и путей, ведущих к ним, и ставит своей задачей не собственную политику, а лишь помощь, руководство, быть, так сказать, совестью для первой политики. Вот такой-то совестью для политики и должно, и может быть христианство, чем всякая религия, даже всякая метафизика обычно и бывает. Своей особливой и активной политики христианство не может вести: если же поведет, то судьба его – это судьба римского католицизма с узурпацией его светскою властью и с печальным концом добровольного узничества в Ватикане. Но быть наставницей для политики, светочем для нее – для освещения ее путей и целей, и голосом то одобряющим и содействующим, то осуждающим и запрещающим, – эта обязанность христианства как раскрытия Царствия Божия в людях.       Только при этом его служении человечеству государства будут христианскими и политика не языческой. При таком участии в политике не будет никакой опасности для христианства стать партийным: оно будет выше всех партий и эти все будет оно призывать к своему суду, ободряя и выставляя на вид все в них доброе, честное, истинное и осуждая дурное, своекорыстное, ненавистническое. Поэтому только в христианстве и при помощи христианской политики все партии могут жить без братоубийственной вражды и даже находить точки соприкосновения для применения. Только при христианской политике может быть проводимо в жизнь и по мере сил человеческих осуществляемо пресловутое тримурти-братство, равенство и свобода. И, наконец, только при этой политике в государственном устройстве и общественной жизни находит настоящее свое место и получает свою цену естественный национализм при менее же естественном космополитизме. Христианство выше всего земного, но не вне его; оно ни во что не вмешивается, но не попускает быть ничему не христианскому; оно не политиканствует, но требует христианской политики; оно не ведет политики, но дает направление, освещение и суд всякой политике; оно не разделяется по партиям, но старается все партии объединить в деле общего служения благу народа или государства; оно, таким образом, само не обмирщается, но мирское, земное проницает божественным, небесным, помогая и руководя и отдельному человеку, и целому народу, и вообще государству расти в мужа совершенна, достигая меру возраста исполнения Христова. Только так относясь к земному, к земным отношениям человеческим и, следовательно, к руководящей ими политике, христианство и может служить делу Царствия Божия в душах отдельных лиц и вообще на земле.

А с революцией христианство не имеет никаких точек соприкосновения, от путей ее оно далеко, и к средствам ее никогда не прибегало и не решится прибегнуть. И пути, и средства у христианства во влиянии его на политику свои собственные. Революция действует через насилие, христианство – слово, которое острее всякого меча обоюдоострого; революция влечет за собою кровь, христианство мир и радость. «С той знаменательной ночи, когда пламенный ученик Христов хотел употребить меч в защиту своего Учителя (Мф.26:51–52), христианство ни разу не прибегало к насилию, к несчастию, ставшему уделом одних только непросвещенных ревнителей человеческого равенства и свободы. Да, как ни горько было лучшим благовестникам христианской веры смотреть на «лежащий во зле мир» (1Ин.5:19), они боролись с последним только одним духовным оружием и, благодаря этому верному средству, достигали спасительной цели. Но, что вышло бы в случае употребления ими так называемых «решительных», или «радикальных» средств, – об этом страшно и подумать! Представим себе, что апостол предложил бы своему соузнику (у автора разумеется Онисим из послания апостола Павла к Филимону), вместо Евангельской проповеди, зажигательную, в роде современных «прокламаций», речь; возбуждающую к грабежам и убийствам, к «забастовкам» и к неповиновению властям; допустим, что и другие многочисленные Онисимы были бы насыщены таким же революционным духом, – разумеется, мгновенно вспыхнула бы страшная междоусобная война. Римский кесарь был бы низвергнут с высоты своего трона; потоками полилась бы кровь жрецов и патрициев; зависть и месть совершили бы свое разрушительное дело и, в конце концов, древний мир низринулся бы в бездну неописуемых злодеяний. Но пусть так: может быть столь дорогой ценой окупилось бы общее счастье? Может быть между людьми породилось бы задушевное братство? К сожалению, ничего такого не произошло бы. Из ненависти происходит одна лишь ненависть и кровь взывает только к кровавой же мести: ибо все, взявшие меч, мечем и погибнут (Мф.26:52)»⁵.

Никто не одобрит родителей, лишь наказаниями и розгой воспитывающих детей; всякий отвернется от школьных воспитателей, добрые навыки у своих учеников и мирные отношения между ними устанавливающих проповедью вражды и злобы и взыванием к мести и крови для водворения поруганной кем-либо правды. Все мы хорошо знаем, что есть другие пути к воспитанию и доброй мирной жизни, пути более рациональные и целесообразные. Так и у христианства, отрицающего революцию и насилие в политике, имеются другие средства для влияния на жизнь народов и на установление между ними добрых взаимоотношений. Средства эти – слово церковных архипастырей и пастырей, – слово в самых его разнообразных приложениях и выражениях, слово просвещающее, наставляющее, вразумляющее, обличающее и запрещающее.

Сначала христианство просвещает всех и каждого светом Христовой истины, всем сообщая, всех наставляя в одной и той же истине, не однобокой, что наблюдается теперь, а полной, целостной. Теперь не редко смелую, прямую проповедь останавливают разные посторонние соображения плотского характера, в роде таковых: «как бы она не породила оппозиции и неприятных разговоров» и т.п. Правду-матку должно всем открыто в глаза говорить: царю и селянину, вельможе и босяку, не боясь ничего и не руководствуясь никакой тоже своего рода политикой. Просвещая, христианство должно утверждать, наставлять в своих истинах опять с одинаковым рвением всех и каждого. А когда замечается уклонение от истины, тогда выступает вразумление: необходимо подойти к заблуждающемуся, указать на ложность его мнений, суждений, а тем более действий, касающихся большого круга лиц, и еще тем более действий, касающихся всего народа, всего государства. Если вразумление не действует, должно прибегнуть к обличению сначала тайному, а затем и открытому публичному. Если и этого не устыдятся и от него не вразумятся, то останется прибегнуть к последнему средству – запрещению, выражающемуся или в каком-либо церковном осуждении лица или действии я с церковной кафедры или посланием, либо разрешением от повиновения и присяги на послушание им, либо, наконец, в отрешении такого лица от участия в общей церковной жизни, в христианских молитвах за него и т.д. И все эти средства должны быть применяемы и прилагаемы ко всем лицам безотносительно к их общественному и государственному положению и служению, и к высшим служениям, пожалуй, с большими строгостями и внимательностью, ибо им более вверено счастья и благополучия людского. Боязнь и страх, равно как разные дипломатические соображения должны исчезнуть; руководством и побуждением должна быть ревность о чистоте Христова учения, о наилучших условиях для спасения душ христианских, о благе и счастье их и здесь на земле, т.е. о водворении Царствия Божия… И раз такое слово будет раздаваться неустанно и громко, проповедоваться неленостно и одинаково для всех, будет ободрять, возвышать униженных и оскорбленных, вразумлять гордых и превозносящихся, обличать человеконенавистников и рабовладельцев всяких формаций, запрещать эксплуататоров труда, здоровья бедных, расхитителей общественного достояния, разных казнокрадов, обирателей и насильников народных, – то политика всегда будет соображаться с духом и сущностью учения Христова и это будет стоять в мнении народов высоко, уважаться искренне и влиять даже до последних интимных изгибов души человеческой. При таком голосе христианства никогда не будет речи о высоте христианского учения, о его неприложимости к жизни; отвыкнем полагать какую-то бездну между словом и делом христианским, между Христом и нами, научимся жить по Божьи, по Христовым заповедям и политику поведем только лишь христианскую.

Такое высокое служение слова христианского всей целостной жизни людской указано еще Апостолом Павлом в его послании к Тимофею: «Проповедуй слово, настой во время и не вовремя, обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием» (2Тим.4:2). Мы эти слова хорошо помним, не редко их и приводим, но мы их исказили, ограничили и они в наших устах потеряли свою силу и высоту. Когда нужно обуздать и без того угнетенного, обличить в каких-нибудь пороках горем убитого, мы слова эти вспоминаем и громим порок; но когда во всем этом, да и в несравненно худшем повинны и сильные мира сего, мы молчим, мы хоронимся, как в раковину, в фразу: политика – не дело христианства. Когда обижает и насильничает рабочий или подчиненный, мы его обличаем; а когда неистовствует фабрикант, разоряет страну и угнетает и без того бедных и загнанных какой-нибудь властелин наш, мы опять спешим к оправданию: политика-де дело не христианское, от революции-де мы должны быть далеки. Когда вообще творится непотребное в мире и жизни, мы запрещаем; а когда непотребства как из некоего рога льются от владык разных наших, мы опять боимся их вразумить, ссылаясь на то, как бы не подорвать авторитета власти, не возбудить против них народ и т.д…

Нет, пора нам понимать и толковать христианство по слову Божию, – во всей его глубине и цельности, во всей его высоте и важности. Тогда не будет односторонности в его жизненном применении, тогда не будет и вопроса об отношении христианства к политике. Христианство – целостная вера, охватывающая и проникающая человека во всех его сокровенных потаенностях и во всех его многоразличных и сложных общественных организациях; следовательно, и политика у христиан должна корнями своими углубляться в христианские основы, из них брать свои соки и питание и на этой почве расти. Политика у христиан может быть только христианской. А политика своекорыстная, эгоистичная, политика выгоды партии или лиц известных классов и состояний, о чем говорили мы в начале этой статьи, она отпадет, исчезнет, как не истинная: она потеряет под собой почву.

А когда христианская политика станет единственной, то ни к какой революции незачем будет прибегать. Ведь если мы всмотримся в прошлое и обстоятельства появления всякой исторической революции, то с несомненностью убедимся, что потому и тогда возникала всякий раз революция, когда не бывало заметно в политике государства никакого христианского проникновения, а царил произвол, своеволие, свои собственные расчеты и интересы сильных правителей, когда забывались личности людские и их счастье, а господствовало поклонение идолу чрева своего. Христианство, следовательно, не только не ведет, в его соприкосновении с политикой, к насилию и революции, а наоборот – предотвращает в политике возможность революции, отсекает все причины и обстоятельства возникновения ее.

Верность, жизненную истинность этого вывода подтверждают современные события в России. Кажется, всеми признан революционный характер этих наших событий, и причины к нему указываются почти единодушно одни и те же: это господство в политике последних лет личного произвола на основе собственного усмотрения и прожектерства, подавление личности в гражданах в целях эксплуатирования ими для польз некоторых лиц и классов населения, т.е. господство политики не идейной, а своекорыстной. И как только началось это революционное движение, так отовсюду – от мирян и от духовенства – раздались голоса, обвиняющие Церковь православную, веру христианскую в том, что была допущена такая политика, что она не была еще ранее прежде освещена светом Христовой братской любви, что христианство было все время бездейственно и от жизни удалено и т.п. В свою очередь и правительство взывало к вере как к средству подействовать на усмирение мятущихся, то или другое разъяснить им, смягчить их сердце и предъявляемые ими требования и так далее. Таким образом, всеми в наши же дни признана необходимость того или иного воздействия христианства на жизнь и на политику. Это признание – отголосок когда-то бывшей действительности; оно свидетельство для христианства его жизненного значения даже в периоды революционных движений в государствах. И, действительно, если бы в нашем отечестве христианская вера была с постоянным, беспристрастным словом просвещения, вразумления, обличения и запрещения, то мы не переживали бы такого страшного, бедственного, кровавого года, как истекший. Значит, само наше настоящее бедствие раскрывает пред нами всю важность христианского воздействия на политику, пользу для народа в христианской по характеру, направлению и целям политике…

Но христианская политика для своего жизненного воплощения потребует общественного служения от пастырей Церкви. Ведь христианство в жизнь и в политику могут и должны проводить главным образом первые служители и представители христианства – пастыри Церкви. Но в праве ли они это делать? Входит ли это в круг их обязанностей? Не противоречит ли это их прямому служению – спасению душ людских?

Все это большой важности вопросы и обстоятельный ответ на них должен быть предметом особой речи.