XIX. Всякая вещь говорит человеку: «не люби меня, – уйду от тебя»¹¹⁵

Нет постоянства в этом постоянно изменяющемся мире; и нет в нем ничего такого, что было бы достойно привязанности души человеческой. Сердце человеческое не раз уже оказывалось обманутым, когда, прилепившись к казавшемуся бесценному сокровищу, затем убеждалось, что настоящая ценность ему – не больше, чем осколкам разбитого стекла. В результате – несбывшееся желание, угасшая мечта, разрушенная разочарованием связь. А казалось, желание сердца было столь благородно, мечта была вполне законна и радость души была так близка! И вот тогда, чтоб впредь не обманываться, не разочаровываться, не сожалеть, решаешь сказать «нет» всем мирским привязанностям, желаниям, мечтам.

Сердце человеческое не может быть пусто. Оно, помимо нашей воли, наполняется привязанностями, от которых мы никак не защитим себя. А раз есть привязанность, есть всегдашняя мука, ею доставляемая.

И когда Бог видит, что между душой, которая, по складу своему, способна на безграничную, благодарную и верную любовь к Нему, а между человеком и Божеством стоят преградой иные привязанности, земные вкусы и суетные развлечения, – Бог разбивает все то, что любил человек и что удаляло его от Бога, и тогда душа невольно схватывается за Господа и в единении с Ним находит более высшее и более совершенное счастье, нежели то, какое давала ей раньше земля и за которое она так жадно цеплялась.

Вот наступает пора вступления в брак... Счастье так велико, что исключает всякую мысль о всех других людях. Тогда забывают родителей, друзей, даже собственные дела. Где уж тут навещать больных и заботиться о развитии в себе добродетели?! Тут сильная опасность застыть в этом благополучии.

А ведь надо идти вперед. Надо освободиться не от любви, но от неги любви.

Вот почему, когда мы думаем остановиться здесь, когда мы забываемся в счастье, Господь дает знак – и пламя страданий разгорается под нашими ногами, чтобы заставить нас двигаться вперед.

Мирские радости представляются удовольствием лишь близоруким людям. Кратковременность этих удовольствий, горе, испытываемое при их утрате, вечная боязнь потерять их и другие последствия сводят на нет все радости жизни и превращают их в подлинные источники страха и скорби. «К чему не привяжешься, кроме Бога, все то язвит и стесняет сердце; к Нему одному полная привязанность живительна»¹¹⁶.

Но вот прошло немного, и время заживило твои старые раны. Ты пожелал опять, и опять привязал сердце к новому сокровищу, опять поведал кому-то сокровенную свою мечту и утвердил опять на нем свои желания счастья. И вскоре вновь обманут оказался: за светлую твою мечту – тебя же осмеяли напоследок, а желанья твои так извратили, что ты и сам откачнулся от них. «Все земные вещи, если мы привязываемся к ним сердцем, одебеляют человека, земленят и отделяют от Бога..., от всего духовного, небесного и вечного и привязывают нас к земному, тленному, временному»¹¹⁷.

Созданные для Бога, мы уходим всей душой в нечто преходящее. Мы стремимся свить себе гнездо на земле, подальше от ветров и морозов, и хотели бы там быть убаюканными счастьем, никогда не стареть и никогда не умирать среди этого благополучия. И вот на это маленькое гнездо, в котором мы забываем вечность, время от времени Бог посылает страдания, как спасительный светоч. И как мудро действует Бог, когда Он действует этой мерой! С какой любовью Он соразмеряет наносимые Им удары нашей душе! Чаще всего Он лишь едва прикасается к больному месту. Рушится какая-нибудь мечта, отлетает иллюзия; друг забывает, охлаждается любящее сердце, и невольно подымаешь глаза выше и говоришь: «Господи, Господи, только Ты один не изменяешься!»... И утешенному взору открывается Небо и вознаграждает душу за потери земли, которая как бы исчезает для нее.

Так, опытно пережив множество разочарований в своих оказавшихся на поверке временем недостойных, привязанностях, начинаешь в склонившиеся к закату дни жизни опытно постигать глубокую истинность того, что неомрачаемое, всегда радостное и светлое поведение человека в жизни обретается только всегдашнею любовью к Богу Творцу и, в свете этой любви, любовью, «делом и истиною» (1Ин.3:18) ближних своих¹¹⁸.