Преподобный Макарий и выход в свет Библии на русском языке

Рцыте во языцех, яко Господь воцарися.

Пс.95:10

Мысль о необходимости перевода Библии на русский язык, чтобы приблизить слово Божие ко всем населяющим Россию народам, видимо, была близка преподобному Макарию еще во времена студенчества, ведь его духовным наставником был архимандрит Филарет (Дроздов), один из наиболее последовательных сторонников этой идеи, так много сделавший для ее воплощения в жизнь⁷¹. В Екатеринославе под влиянием преосвященного Иова (Потемкина), который был активным сотрудником Российского библейского общества⁷², она получила дальнейшее развитие.

Просвещая язычников светом Евангельской истины на Алтае, архим. Макарий постоянно прибегал к руководству и помощи Священного Писания. Испытывая затруднения из-за незнания и непонимания обращаемыми и новообращенными инородцами церковно-славянского языка, он все больше убеждался в необходимости издания Библии на русском языке. Его миссионерская ревность смущалась оттого, что и основная часть православных, и обращаемые из язычников, мусульман и иудеев были лишены возможности получать наставления в христианском учении и житии из самого святого источника – слова Божия. В марте 1834 года о. Макарий отправил митрополиту Московскому Филарету из Бийска пространное письмо, в котором доказывал, что русская Библия необходима не только православным – она нужна и для миссионерской работы среди иноверцев, проживающих в России [233. С. 123–145; 252. С. 292–326]. После закрытия в 1826 году Библейского общества отношение и церковных и светских властей к переводу Священного Писания на русский язык было сугубо отрицательным, и митрополит Филарет не дал письму архимандрита Макария ни ходу, ни известности, дабы укрыть «романтического миссионера», как он его называл [324. С. 188], от недовольства церковной администрации. «Предубеждение против новых переводов Священных Книг теперь вообще сильно: да и в самом деле опасно открывать им дорогу, особенно такую, какую пролагает подражание Лагарпу», – писал он некоторое время спустя [250. С. 60].

В то время архимандрит Макарий еще не помышлял о деле, которому посвятил все последующие годы своей жизни, что видно из следующих строк его письма от 29 марта 1835 года: «Я собираюсь еще приступить к изучению еврейской Библии. Охота открылась недавно в прикосновении по службе к некрещеным евреям, и хотя я не надеюсь уже прочитать все книги Ветхого Завета на еврейском языке до смерти, однако думаю, что Господь, не оставивший тщетными усилий моих в знакомстве с безграмотными наречиями полудиких племен, дарует некий плод в возобновлении занятий, начавшихся в семинарии и продолжавшихся в Академии, впрочем давно уже, к чувствительнейшему раскаянию моему, пресеченных» [233. С. 50].

В июне 1836 года архимандрит Макарий письменно обратился к обер-прокурору Святейшего Синода С. Д. Нечаеву. Обосновывая необходимость безотлагательного перевода на русский язык Библии и издания ее, алтайский миссионер просил высокого начальника передать Государю Императору его мысли на этот счет (выдержки из этого письма приведены в приложениях нашей книги).

Ответил преосвященный Филарет архимандриту Макарию лишь в августе 1837 года, после того как начальник Алтайской миссии уже сам приступил к переводу Священного Писания и известил об этом Комиссию духовных училищ. «Беседу с Вами начать надобно, кажется, с мыслей Ваших о полном переводе Библии на русское наречие, – писал святитель Филарет. – Вы употребили немало труда на изложение сих мыслей: но посев Ваш пришел не на готовую землю и не во время сеяния. Сомнения о полезности перевода, доселе сделанного⁷³, и прекословия о достоинстве его или не прекратились, или возникли вновь, так что продолжение сего дела более угрожало бы умножением сомнений и прекословии, нежели обнадеживало бы умножением плода духовного. Если язык богослужебный должен быть сохранен богослужебным – то должно стараться, чтоб он как можно более сохранялся общепонятным; а для сего полезно, чтобы не отвыкали читать на нем Священное Писание. Мне кажется, что сие соображение не должно быть пренебрежено» [244. Ч. 1. С. 124–125].

О том, как было положено начало переводу Библии на русский язык, повествуют биографы архимандрита Макария: «Им овладела одно время какая-то безотчетная тоска. Отец Макарий не знал, что делать, за что приняться; недостатка в занятиях у него никогда не было, но тут за что он ни принимался, что ни делал, все как-то не спорилось, не клеилось. В такую минуту он нечаянно взглянул на полку с книгами, и глаза его остановились на еврейской Библии. Он взял ее, развернул, и первое, что попалось на глаза, была Книга Иова. Отец Макарий принялся читать ее и, чтобы испытать свои силы, стал записывать по-русски прочитанное по-еврейски. Это его так увлекло, что с одного присеста явилась в русском переводе вся первая глава Книги Иова. Припомнив, что Библейское общество успело передать по-русски из Ветхого Завета только до Книги Иова, он стал продолжать заниматься переводом Книги Иова и тем положил начало своему труду по переводу всей Библии, с которым и не расставался до конца жизни» [173. С. 96; 222. №4. С. 28–29]. Сам же архимандрит Макарий сообщает следующее: «Весной нынешнего года (1837. – С. Н.) претерпевал я сильные искушения от уныния и тоски; и думаю, что Само Провидение Божие, милосердно пекущееся и о таком грешном черве, как я, навело меня на одно занятие, в котором душа моя находила утешение и подкрепление. Это перевод Книги Иова с еврейского языка на российский. Началось дело на Пасхальной неделе, и в полночь накануне дня Иова Праведного, при помощи Божией, кончено» [233. С. 186].

Начав, таким образом, посреди трудов евангельской проповеди язычникам Алтая переводить Ветхий Завет на русский язык, архимандрит Макарий в августе 1837 года представил Комиссии духовных училищ первый плод своих трудов – Книгу Иова. В сопроводительном письме он доказывал необходимость подготовки и издания полной русской Библии и просил напечатать переведенную им Книгу Иова, чтобы использовать ее в духовных училищах. «Вам известно, – писал он, – какие затруднения претерпевают духовные училища по классам богословских наук оттого, что не имеют полной Библии на российском наречии в исправном переводе с оригинальных языков. Вам известно, что в народе русском многие миссионеры, и в том числе знатная часть служителей церкви, не могут хорошо разуметь Ветхого Завета на славянском, уже мертвом для нас, наречии. Вам известно, что Новый Завет на российском наречии не доказывает того, чтобы книги Ветхого Завета были бы уже излишними, но что явление Нового Завета на российском наречии неотступно требует и Ветхого, столько же вразумительного для всех по заповеди Спасителя: Испытайте писания: они свидетельствуют о Мне⁷⁴. Явление Нового Завета на российском наречии есть торжественное пред всем Христианским миром свидетельство, что если российский язык уже столько созрел, что мог быть органом истин Нового Завета; то может, а потому и должен уже российский народ иметь полную Библию на российском наречии. Долгом своим по службе моей почитаю наипаче о том упомянуть, что толикие тысячи евреев и толикие тьмы татар магометанского суеверия, находящихся в недре России, требуют полной Библии на российском наречии в исправном переводе с оригинальных языков; ибо такая Библия необходимо нужна для миссионеров, для священников и клириков при церквах приходских и вообще для Российской Церкви; при обращении, оглашении, приготовлении магометан и евреев к просвещению Святым Крещением и при дальнейшем утверждении новокрещенных из сих племен в спасительной вере Христовой; но и сие объяснять и доказывать претит мне чувство благоговейного почтения к высокому сословию Вашему. При переводе Книги Иова я пользовался записками одного из новейших ориенталистов германских, именно Розенмюллера» [233. С. 188–193]. Второй экземпляр перевода, сопровожденный обстоятельным письмом, архимандрит Макарий послал на Высочайшее имя. Представляя свой перевод в «священнейшее благоволение и покровительство» Государя Императора Николая Павловича, он подробно изложил свои мысли о важности скорейшего издания полной русской Библии и просил царя повелеть опубликовать выполненный им перевод [233. С. 188–193; 251] (выдержки из этого письма приведены в приложениях).

Работу архимандрита Макария передали на рецензирование профессору древнееврейского языка Санкт-Петербургской духовной академии протоиерею И. Иванову. Рецензент посчитал, что «перевод, исключая немногих мест, довольно правилен, но не везде чист и ясен, иногда слишком буквален, часто весьма растянут, а потому без значительного усовершенствования не может быть полезно употреблен в духовных училищах» [340. С. 221].

Алтайский миссионер не оставил начатого дела и в январе 1839 года представил в Комиссию духовных училищ следующую переведенную им книгу – пророка Исаии. Он просил напечатать ее «в особенности для употребления в церковных миссиях, при обращении евреев ко Христу Иисусу» [233. С. 188]. В донесении архимандрит Макарий сообщал следующее: «При переводе Книги Исаии Пророка, пользуясь ученостью Розенмюллера, я не последовал его жалкой неверности. Для кого нужно введение в сию книгу, тот может пользоваться руководством к чтению Священного Писания, изданным блаженной памяти митрополитом Санкт-Петербургским Амвросием, имея право ожидать совершеннейшего в сем роде от наших Академий церковных» [233. С. 187–188]. Копию перевода вместе с сопроводительным письмом он послал Государю Императору Николаю Павловичу. Комиссия духовных училищ передала работу архимандрита Макария митрополиту Петербургскому и Ладожскому Серафиму, а тот передал ее конференции Санкт-Петербургской духовной академии, которая вновь направила перевод рецензенту, протоиерею И. Иванову.

В начале 1839 года архимандрит Макарий приехал в Санкт-Петербург, чтобы представить руководству свои библейские переводы и «Мысли о способах к успешнейшему распространению христианской веры между евреями, магометанами и язычниками в Российской державе». Здесь он узнал о существовании русского перевода ветхозаветных книг протоиерея Г. П. Павского, его наставника по Петербургской академии. Исправив, с учетом перевода Г. П. Павского, свой перевод обеих книг, архимандрит Макарий в декабре 1840 года представил его Святейшему Синоду. В сопроводительном письме он сообщал, что уверенность его «в необходимой благопотребности для церковной миссии и вообще для российского народа полной Библии на российском наречии, в переводе с оригиналов, теперь еще более укрепилась», что он «желает и надеется сохранить сию уверенность на всю жизнь свою» и что он изъявил эту уверенность «пред Святейшим Старцем, благоговейно почитаемым им от дней отрочества его»⁷⁵ [233. С. 202]. Ревнуя о распространении слова Божия, преподобный Макарий иногда утрачивал чувство объективности и впадал в крайности. Такие события отечественной истории, как нашествие армии Наполеона, сильнейшее наводнение 1824 года в Петербурге, кончина Императора Александра Павловича, бунт декабристов, голод 1831 года, засуха, пожары Зимнего дворца и цирка, землетрясение в районе горы Арарат, представлялись им как наказания Божии за нежелание церковных и светских властей издавать Библию на русском языке. Перечислив знамения гнева Божия, архимандрит Макарий ходатайствовал перед Комиссией духовных училищ о публикации сделанных им переводов книг Иова и Исаии.

Святейший Синод 11 апреля 1841 года определил: «1. Что архимандрит Макарий, употребляя пред Святейшим Синодом настояние о продолжении перевода Священного Писания на русское наречие, преступает пределы своего звания и своих обязанностей... и входит в суждения, несогласные с решением, уже принятым по сему предмету высшей властью. 2. Что неосмотрительная ревность его основывается на погрешительной мнении, будто Церковь Российская не имеет всего Священного Писания на природном наречии русского народа, тогда как она имеет оное на природном славяно-русском языке, который употребляется и в церковном богослужении, и на котором и простолюдины Священное Писание читают и разумеют, и некоторые даже охотнее читают, нежели в переводе на новорусское наречие. 3. Что рассуждения архимандрита Макария, в которых он разные бедствия представляет как бы наказанием за неисполнение его мысли – переложить все Священное Писание на новое русское наречие, – сколько неосновательны и нелепы, столько же несообразны и с должным повиновением к поставленной от Бога власти и с духом смирения, в противность которому он поставил себя непризванным истолкователем судеб Божиих...» [305. Л. 83, 83об.]. Преосвященному Томскому поручено было вразумить начальника Алтайской миссии и внушить ему, что он за свой дерзновенный и нетерпимый поступок подлежал строгой ответственности по 55-му правилу Святых Апостолов, однако Святейший Синод отнёсся к нему со снисхождением из уважения к людям, которым он приносит пользу своим миссионерским служением. Для вразумления предписано было удержать архимандрита Макария в архиерейском доме на срок от трех до шести недель, назначив ему молитвенную епитимию⁷⁶ с поклонами по усмотрению преосвященного, после чего отпустить его к месту служения с напутствием, чтобы данные Богом способности и время он употреблял на то служение, к которому Богом через власть церковную призван и которое призывает его к переводу Священного Писания не на русский язык, а на язык инородцев, которым он проповедует.

Для того чтобы понять такое строгое и даже отрицательное отношение высшей духовной власти к делу столь спасительному, как знакомство со Священным Писанием, и к человеку, думающему только о благе народа и Церкви, необходимо помнить, в какое время архимандрит Макарий выступил со своими предложениями. Идея эта не была новой, и существовавшее в 1812–1826 годах в России Библейское общество перевело на русский язык и издало все книги Нового Завета и Псалтирь. Кроме того, были переведены и напечатаны Пятикнижие Моисеево, книги Иисуса Навина, Судей и Руфь, однако в продажу они пущены не были. Деятельность Библейского общества, руководимого людьми мистического образа мыслей, вполне справедливо вызывала против себя сильную негативную реакцию, и в результате Общество было закрыто, а его имущество и дела переданы Святейшему Синоду⁷⁷. После этого в церковных руководящих кругах надолго утвердилось направление, которое можно назвать охранительным. По отношению к Священному Писанию укоренилась мысль, выраженная в изданном в то время Послании Восточных патриархов: «Все Писание Богодухновенно и полезно, и столько необходимо, что без него вовсе невозможно быть благочестивым: однако читать его не все способны, но только те, которые знают, каким образом надлежит испытывать Писание, изучать и правильно разуметь оное. Таким образом всякому благочестивому позволяется слушать Писание, дабы веровать сердцем в правду и устами исповедовать во спасение⁷⁸; но не всякому позволяется без руководства читать некоторые части Писания, особенно Ветхозаветного. Без разбору позволять неискусным чтение Священного Писания то же значит, что и младенцам предложить употребление крепкой пищи»⁷⁹. Горячие призывы начальника Алтайской миссии возобновить перевод на русский язык Ветхого Завета с масоретского текста, и притом в форме столь решительной, были расценены церковными властями как попытка продолжить дело недавно закрытого Российского библейского общества; поэтому они вызвали вначале холодное молчание руководства, а затем и противодействие в форме епитимии.

Согласно указу Святейшего Синода, архимандрит Макарий был вызван в Томск, где ежедневно совершал Божественную литургию в течение 40 дней. Проживая в архиерейском доме, он продолжал работать над библейскими переводами, используя богатую библиотеку хозяина дома, архиепископа Томского Афанасия. «Отцу Макарию пришлось в свое время понесть и епитимью за свой перевод, – отмечал в связи с этим преосвященный Филарет (Гумилевский), архиепископ Черниговский. – Его заставили каждый день служить литургию в продолжение шести недель: но это принял он за милость Божию и был очень доволен епитимьею» [320. Кн. 2. С. 262–263].

Продолжая свои труды по переводу Библии, начальник Алтайской миссии решил составить и издать на русском языке извлечение из книг Священного Писания Ветхого и Нового Заветов, содержащее важнейшие вероучительные тексты. В ноябре 1841 года он отправил эту рукопись, названную «Алфавитом Библии», московскому генерал-губернатору князю Д. В. Голицыну, который во время пребывания отца Макария в Москве вызвался помогать Алтайской миссии. Архимандрит Макарий просил передать работу в церковную цензуру, а после прислать в миссию как можно больше экземпляров напечатанного «Алфавита Библии». «К составлению сей книжки, – писал он, – был я понужден явною нуждою и моею и моих сотрудников, и возрастных людей между новокрещеными: ибо для малолетних составлена мною азбука, в которой помещен краткий катехизис, состоящий также из одних текстов, и краткий молитвослов; и сия азбука предана мною покровительству и попечению высокопреосвященнейшего Филарета, митрополита Московского... Я не одних инородцев новокрещенных имел в виду при составлении сей книжки, но и сотрудников моих по службе при здешней миссии... чтобы они имели в сей книжке перед глазами основания учения о вере и жизни христианина, которое призваны проповедовать...» [233. С. 214]. Как следует из дальнейших пояснений архимандрита Макария, он рассчитывал со временем перевести «Алфавит Библии» и на телеутское наречие: «...доношу, что некоторые из числа новокрещенных инородцев говорят по-русски, как русские, что некоторые из них выучились, а другие учатся читать и писать по-русски, что вместе с новокрещенными детьми учатся русской грамоте дети русских людей, и что многие новокрещенные инородцы живут в одних селениях с русскими; что миссия необходимо должна действовать и на русских людей, дабы они своими образами содействовали и миссии в распространении Евангелия между иноплеменными, и что мы, если Господь благословит, получивши от Москвы благотворительный печатный «Алфавит Библии», немедленно начнем приготовлять его к печатанию на телеутском наречии, имея намерение представить его в сем виде начальству церковному» [244. Ч. 1. С. 133].

Получив рукопись «Алфавита Библии», князь Д. В. Голицын препроводил ее вместе с письмом архимандрита Макария обер-прокурору Святейшего Синода графу Н. А. Протасову, попросив его дать отзыв сочинению и распорядиться его издать. Граф Протасов передал рукопись на рецензию ректору Санкт-Петербургской духовной академии преосвященному Афанасию (Дроздову). Ознакомившись с работой, рецензент признал неудовлетворительным русский перевод отдельных мест Священного Писания и оценил работу в целом отрицательно. Отзыв, написанный им, был разгромным, уничтожающим. Не понравился «Алфавит Библии» и митрополиту Московскому Филарету. «И признаюсь Вам, что мне кажется он составленным непривлекательно для употребления», – сообщал он автору [233. С. 215; 270. С. 185–186].

Святейший Синод рассмотрел дело в ноябре 1842 года и определил, что рукопись «Алфавита Библии» не может быть в настоящем виде издана в свет потому, что многие места Священного Писания автор приводит по произвольному переводу, неизвестному Православной Церкви, и вынес следующее постановление: оставить рукопись без всякого употребления, сдав на хранение в Синодальный архив; признать необходимым вновь напомнить архимандриту Макарию о том, чтобы он употреблял время и способности свои на то дело, к которому призван Богом через церковную власть. Подтвердить ему об этом через Томского преосвященного со строгим внушением, что если он и впредь будет преступать долг смирения перед церковной властью, произвольно переводя и объясняя Священное Писание, а также обращаясь по сугубо духовным вопросам не к своему духовному начальству, а к посторонним властям, то за это неминуемо подвергнется законному взысканию. Указать преосвященному, чтобы он вызвал архимандрита Макария в архиерейский дом для внушения и вообще принял меры к наблюдению за его действиями и к отвращению его впредь от неправильных поступков [340. С. 239–240].

Тем временем архимандрит Макарий получил очередное письмо от святителя Филарета. Владыка писал: «...и рукописью перевода ветхозаветных книг не очень хвалитесь. Здесь явился литографированный перевод некоторых, с примечаниями, противными достоинству пророчеств, и другими неправильностями, и возбудил сильное прещение⁸⁰. Советую держаться строже в пределах послушания и не очень доверять своему, хотя и к добру стремящемуся, мудрованию» [244. Ч. 1. С. 133].

* * *

Неудачи в официальных инстанциях и внутренние трудности никак не сказались на решимости архимандрита Макария продолжать переводческий труд. Оставив попытки опубликовать свой перевод книг Ветхого Завета в России, он продолжал трудиться над ним все последующие годы жизни, широко привлекая к работе своих знакомых, которые, так же как и он, видели в этом «дело служения слову Божию» [8. С. 40]. Преподобный просил помочь с переводом и перепиской текста прот. Евфимия Остромысленского, Н. И. и А. И. Берниковских и Е. Норова в Орле, священника Николая Лаврова в Москве, супругов Мизко в Екатеринославе, Е. Ф. Непряхину, декабристов М. А. Фонвизина, П. Н. Свистунова и П. С. Бобрищева-Пушкина в Тобольске, А. П. Жедринскую в селе Григорчикове под Болховом и других. Софии де Вальмон он писал: «Достопочтенная сестра о Господе, благодарствую за труды и посылаю исправленный перевод Книги Иова; старайтесь писать как можно правильнее и степенным почерком; видите, как Непряхина пишет; впрочем, Вы не все буквы у нее перенимайте...» [233. С. 215; 270. С. 416]. Упомянутая в этом письме духовная дочь архимандрита Макария Е. Ф. Непряхина, уже будучи немолодой, принимается за изучение французского, немецкого и английского языков, чтобы принести большую помощь в работе над переводом. Тобольские декабристы, хорошо знавшие европейские языки, помогали переводить современные библейские комментарии. Общение архимандрита Макария с декабристами не прекратилось и после его отъезда из Сибири: они переводили для него комментарии к библейским книгам Остервальда с французского языка.

Особенно активно работал архимандрит Макарий над переводом, готовясь к поездке в Иерусалим, зимой и весной 1846 года. Видимо, и само стремление его в Святую Землю объясняется в первую очередь желанием достойно завершить главное дело последних лет своей жизни. По словам протоиерея Е. Остромысленского, он «думал... в Вифлеемской пещере блаженного Иеронима или в другом каком-нибудь иерусалимском месте заняться на свободе пересмотром своего перевода Ветхого Завета с еврейского языка на русский» [215. С. 22]. Похожую мысль высказывает и орловчанин С. М. Яницкий: в Иерусалиме преподобный Макарий «хотел провести остаток своих дней и на свободе, подобно блаженному Иерониму... вновь пересмотреть свой перевод, об улучшении которого он не переставал думать всю свою последующую жизнь» [342. С. 71]. Несколько другого мнения придерживается П. Бартенев, издатель «Русского Архива», утверждающий, что священник Евфимий Остромысленский сообщал ему, будто архимандрит Макарий собирался ехать в Иерусалим через Германию, чтобы в Лейпциге напечатать свой русский перевод Библии, причем «на возражение о. Евфимия («прелазяй инуду») Макарий не соглашался» [275. С. 51, сн. 2]. В результате архимандрит Макарий перевел на русский язык с масоретского текста все книги Ветхого Завета, за исключением Псалтири. Перевод издали. Произошло это после того, как в 1856 году при Императоре Александре II была официально возобновлена работа по переводу Библии на русский язык. Новый перевод предваряли публикации переводов первой половины XIX века, и в «Православном Обозрении» в 1860–1867 годах были опубликованы выполненные преподобным Макарием переводы следующих книг: Пятикнижия Моисеева, Судей Израилевых, Руфи, четырех книг Царств, двух книг Паралипоменон, второй книги Ездры, книг Неемии, Есфири, Иова, Притчей Соломоновых, Екклесиаста, Песни Песней Соломона, всех книг больших и малых Пророков, а также первой и второй книг Маккавейских⁸¹.

С воодушевлением работая над переводом книг Священного Писания на русский язык, преподобный Макарий желал внести посильный вклад в дело издания русской Библии, приблизить тот день, когда всем россиянам будет доступен «полный состав канонических книг Библии на русском языке в таком переводе с оригиналов, которого догматическая верность и чистота не были бы подвержены сомнению и основательному нареканию, и который также имел бы достоинство по правильности и чистоте русского языка» [210. С. 4].

Отец Макарий считал, что книги Священного Писания необходимо переводить с оригинальных текстов; оригиналом текста ветхозаветных книг являлся, как он считал, еврейский (масоретский) текст, а новозаветных – греческий. Язык перевода должен быть «живым и простым, но благородным и чистым» [233. С. 195], сам перевод должен быть ясным и вразумительным и при этом максимально точно передавать смысл подлинника.

Кроме издания «полной Библии на российском наречии, верно переведенной с оригинальных языков – еврейского и эллинского», которая имела бы общецерковное каноническое значение, следует подготовить и напечатать и другие переводы слова Божия:

– «Библии в верном переводе с греческого, но на российском наречии»;

– «Библии на славянском языке, но в переводе с оригинальных, греческого и еврейского»;

– «Библии на славянском языке, но в совершеннейшем переводе с греческого» [233. С. 181, 195];

– «Полной Библии на языках оригинальных, с полным, по возможности, показанием различия чтений по различным древнейшим спискам Библии, дабы видно было, что Библия... не могла повредиться и измениться в существенном, но что... учение Библии осталось... неизменным... по особенному попечению Божественного Провидения о сохранении чистого Откровения в человеческом роде» [147. С. 20–22].

О характере работы над переводом архимандрита Макария дает представление рассказ Д. Д. Филимонова, которого Преподобный уже на второй день знакомства пригласил сотрудничать. «После обычного приветствия, усадив меня подле себя за стол, заваленный рукописями и книгами, о. Макарий подал английский перевод Библии и попросил передать по-русски, как можно ближе к английскому тексту, первую главу из Книги Иова, – сообщает он. – Хотя это было несколько ex abrupto (без подготовки. – С. Н.), но я счел долгом беспрекословно исполнить его желание. По окончании первой главы он дал мне французский и затем немецкий тексты, прося продолжать читать и передавать для сличения ту же главу по-русски. Сам о. Макарий между тем все время следил по исписанной по-русски тетради, проверяя с еврейским текстом, справляясь по временам с различными комментариями и высказывая притом нередко замечания: какой по его мнению перевод оказывался ближе к еврейскому» [173. С. 173–174]. Сразу видно, по какой методике работал архимандрит Макарий и какие переводы брал за источник: текст на еврейском языке как основной материал и современные переводы на европейские языки и комментарии к ним – как вспомогательный.

Энергично отстаивая необходимость перевода Священного Писания на русский язык, архимандрит Макарий считал, что богослужебным языком в Российской Церкви должен оставаться церковнославянский. «После издания полной Библии на российском наречии в переводе с оригинальных языков, – писал он, – явилась бы полная Библия и на славянском языке в исправнейшем переводе Ветхого Завета с перевода Александрийского, а Нового – с оригинала греческого; между тем не прекращалось бы в церковном богослужении употребление Библии на славянском языке в том же переводе, в каком она доселе употребляется...» [147. С. 8]. Еще яснее он выразил эту мысль в письме к Государю Императору Николаю Павловичу: «...между тем употребление славянской Библии, какую ныне имеем, в церковном богослужении не прекращалось бы; распространение ее и других церковных книг на славянском языке между верными для домашнего чтения продолжалось бы, и таким образом российская Библия в переводе с оригиналов только способствовала бы разумению славянского языка в Библии и других книгах, употребляемых в богослужении» [233. С. 195–196].

Оригинальным текстом ветхозаветных книг архимандрит Макарий считал еврейский масоретский текст (МТ); он нисколько не сомневался в его неповрежденности, ратуя за перевод Ветхого Завета на русский язык именно с него. Свои переводы он, как и Библейское общество, делал с масоретского текста; достоинство греческого текста семидесяти толковников, или Септуагинты (LXX)⁸², он ставил несоизмеримо ниже и потому упоминал о русском переводе с него как об имеющем лишь вспомогательное значение. Излагая свои взгляды на перевод Библии митрополиту Московскому Филарету, архимандрит Макарий писал: «Но избранные мужи, трудившиеся в произведении еврейской Библии на язык эллинский, а потом с эллинского на славянский, не могли не привнести, во славу Божию, и немощи собственной, и немощи языка, и немощи времени: отсюда произошло, что эллинская Библия по духу своему во Христе Иисусе всесовершенное одно с еврейскою, хотя имеет и в письмени явное подобие и образ матери, но получила и отличительные черты, принадлежащие ей уже как дщери. Так и славянская Библия, происшедшая от эллинской, по духу своему во Христе Иисусе всесовершенное одно с еврейскою и эллинскою, хотя имеет и в письмени явное подобие и образ той и другой, но получила и особенные черты, которыми отличается от еврейской еще более, нежели от эллинской, и еще более, нежели эллинская. Впрочем, и личные немощи прелагавших, и немощи языков, и немощи времен воздают только славу Творцу Священной Библии, Богу... Ибо все сии отступления не преступили правила веры; все сии разные гласы не внесли разногласия в учение, Библия в продолжение стольких веков не утратила чистоты своей...» [233. С. 127]. Убежденность в безусловном преимуществе масоретского текста перед Септуагинтой архимандрит Макарий вынес, очевидно, из стен Санкт-Петербургской духовной академии, где на этих же позициях стоял глубоко уважаемый им наставник, преподаватель древнееврейского языка прот. Г. П. Павский.

Такой подход противоречит традициям Православной Церкви, которая изначально использует в богослужении греческий перевод семидесяти толковников, или Септуагинту, как единственно авторитетный текст Священного Писания Ветхого Завета. В православном учении о Священном Писании тексту Септуагинты усваивается догматическое достоинство по сравнению с масоретским текстом. Этот вопрос рассматривается, в частности, в работе митрополита Московского Филарета «О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого семидесяти толковников и славянского переводов Священного Писания». Святитель Филарет пишет: «Текст семидесяти толковников есть древнейший перевод еврейских священных книг, сделанный... когда иудеи не имели еще побудительных причин превращать истинный смысл священных книг неправильным переводом... В нем можно видеть зеркало текста еврейского, каков он был за двести и более лет до Рождества Христова... Важность сего замечания поддерживается тем, что текст еврейский в начале времен Христианства был в руках врагов его, и потому мог подвергаться даже намеренному повреждению, как о сем говорит святой Иустин мученик в разговоре с Трифоном⁸³» [321. С. 376]. Слова псалма 21, стих 17: Ископаша руце Мои и нозе Мои – представляют собой, отмечает далее митрополит Филарет, «пример важного пророческого изречения, сохраненного неповрежденным в тексте семидесяти толковников, между тем как нынешнее еврейское чтение сего места «как лев», вместо «пронзили», самой принужденностью состава слов и смысла обнаруживает повреждение текста, в котором не без причины можно подозревать неблагонамеренную руку еврея, искавшего средства уклониться от силы пророческого свидетельства о распятии Господнем» [321. С. 377].

Допущенная методическая ошибка существенно снизила практическую ценность перевода архимандрита Макария. Ошибка эта была отчасти обусловлена уровнем богословско-филологических знаний того времени. Это не мешало, правда, и в те годы некоторым церковным деятелям, таким, как митрополит Киевский Филарет (Амфитеатров), митрополит Петербургский Серафим (Глаголевский), епископ Чигиринский Варлаам (Успенский) и другим, отстаивать первенствующее значение Септуагинты⁸⁴. Несколько позднее ярким выразителем этой точки зрения стал епископ Феофан (Говоров), считавший готовящийся русский перевод ветхозаветных книг с масоретского текста ненужным, вредным⁸⁵ [316. С. 75].

Характеризуя ветхозаветные переводы архимандрита Макария, один из исследователей его миссионерского наследия, И. И. Ястребов, писал следующее: «...к сожалению, при отстаивании необходимости перевода Библии с оригинала, чтобы слово Божие в русском языке имело такую же светлость и вразумительность, какую оно имеет в еврейском, Макарий невольно вдался здесь в излишнюю односторонность. Он держался только еврейского подлинника, не поверяя и не дополняя его переводом LXX толковников, принятым Церковью. Оттого перевод его вышел местами не согласным ни с текстом LXX, ни с общеупотребительной церковно-славянской Библией. Против этой несогласованности макарьевского перевода с освященными употреблением Библиями восставали очень многие, начиная с Филарета, митрополита Московского. По сей-то причине и на горячие ходатайства Макария об издании его переводов смотрели как на мечтания самообольщающегося выскочки, слепо и самонадеянно рассчитывающего на свою непогрешимость»⁸⁶ [12. С. 101–102]. «Ему мечталось, – вторит И. И. Ястребову А. С. Стурдза, – что стоит только приняться за огромный труд поусерднее, придерживаясь в переложении так называемого подлинного еврейского текста. Впрочем, не он один, а многие ученые в наше время забывают, что еврейский текст, в нынешнем его состоянии, предлагает нам враждебная синагога; что перевод семидесяти толковников принят издревле Вселенской Церковью, освящен употреблением и ссылками на оный святых Евангелистов и Апостолов, и что по сим причинам верить безусловно еврейской Библии, не поверяя ее свидетельством греческой, значило бы предаваться слепо предубеждению опасному и одностороннему. А сверять и соображать каждое слово, каждое выражение священных и богодухновенных Писаний, так чтобы не утратить в них йоты и черты единыя, – такой подвиг не по силам самых ученых в частности людей; он исключительно принадлежит Святой Православной Церкви и может быть только зрелым плодом ее попечений и молитв» [297. С.128–129].

И. А. Чистович, автор монографии «История перевода Библии на русский язык», трудам преподобного Макария отводит в своей работе целый раздел [340. С. 207–240, 329–331]. Отдавая должное усилиям просветителя Алтая по отстаиванию идеи русской Библии, он считает, что выполненный им перевод не имеет достоинства самостоятельной работы: «Архимандрит Макарий имел перед глазами перевод Г. П. Павского и только в некоторых местах исправлял его по своему разумению, так что его перевод не имеет значения и достоинства труда самостоятельного» [340. С. 329]. Сам архимандрит Макарий в своем донесении в Святейший Синод писал следующее: «...я имел радость приобрести на российском наречии все канонические книги Ветхого Завета, пророческие и поучительные, переведенные с оригинала протопресвитером Герасимом Петровичем Павским. Но как сии, и подаренные мне, Библейские рукописи были писаны весьма поспешно, и притом молодыми людьми, то я тогда же предположил сверять их с оригиналом еврейским, и рукопись книги Иова сверял, находясь на возвратном пути сюда, в Москве и в Казани, а рукопись пророка Исаии – по возвращении к Церковной Алтайской миссии» [233. С. 201–202]. Важно отметить, что архимандрит Макарий просил: «...в случае печатания ныне представляемых книг повелеть, чтобы не показывали моего имени и не означали Алтайской церковной миссии на заглавных листах: ибо хотя я за учителем моим по еврейской Библии следовал как ученик, а не как невольник, и не все мнения его принял за самые верные, но в некоторых местах удержался на других основаниях; и хотя при священном тексте сих книг находятся у меня прежние объяснительные примечания, которые также пересмотрены и исправлены, однако поправок в тексте было так много, что перевод, сделанный мною, стал уже не моим. Усердно желаю, чтобы он соделался нашим» [233. С. 209–210].

Архимандрит Макарий ведет здесь речь о двух книгах – Иова и Исаии. Как считает И. А. Чистович, сличение прочих выполненных им переводов с переводом протоиерея Г. П. Павского показывает, что он только исправлял готовый перевод, ограничиваясь большей частью заменой одних слов другими. Например, Иер.35:3 у Павского: ...надзирателя храмовых комнат; у архимандрита Макария: ...стража прагов. Иер.35:14 у Павского: ...говорю с раннего утра; у архимандрита Макария: ...говорю непрестанно. Архимандрит Макарий предпочитал применять славянские слова и обороты вместо русских, которые употреблял Павский: вместо и вот над сводом он переводил и се над твердью; вместо и вот у него – и се; вместо баран везде овен (например, Дан.7:4) .

Некоторые исправления архимандрита Макария следует признать неудачными как в отношении верности и точности перевода, так и в отношении языка. Например, Притч.19:6: ...многие ласкают щедрого; у Павского: ...многие ищут благоволения знатных (Синодальный перевод: ...многие заискивают у знатных); Притч.20:10: ...гиря да гиря, эфа да эфа; у Павского: ...двоякие гири, двоякая эфа (Синодальный перевод: ...не одинаковые весы, не одинаковая мера); Иерем.48:6: ...как обнаженные в пустыне; у Павского: ...как можжевельник в пустыне (Синодальный перевод: ...подобны обнаженному дереву в пустыне); Дан.7:19: ...тогда я возжелал подлинности на четвертого оного зверя; у Павского: ... тогда захотелось мне узнать о четвертом оном звере (Синодальный перевод: ...тогда пожелал я точного объяснения о четвертом звере).

В то же время некоторые места у архимандрита Макария переведены более точно, чем у его наставника. Например, Притч.17:17: Во всякое время друг любит, а во время нужды будет как брат новорожденный; у Павского: Друг любит во всякое время, а брат рожден на случай нужды (Синодальный перевод: Друг любит во всякое время, и, как брат, явится во время несчастья); Иер.23:33: И когда спросит тебя народ сей, или Пророк, или священник, говоря: какое бремя Иеговы, то скажи им: какое бремя, то есть: отвергаю вас, говорит Иегова; у Павского: И когда спросит у тебя народ сей, или Пророк, или священник, говоря: что произнес Иегова, то скажи им, что произнес, то есть отвергаю вас (говорит Иегова) (Синодальный перевод: Если спросит у тебя народ сей или пророк, или священник: «какое бремя от Господа?», то скажи им: «какое бремя? Я покину вас, говорит Господь») [340. С. 330–331].

Исследователи – современники преподобного Макария: и официальный рецензент протоиерей И. Иванов, и архиепископ Филарет (Гумилевский) – в целом оценивали его перевод достаточно высоко. Преосвященнейший Филарет писал: «Перевод его верен еврейскому тексту, и язык перевода чистый и приличный предмету. Остается жалеть только о том, что переводчик мало употреблял в пособие перевод LXX» [320. С. 470]. Нельзя с этим не согласиться, следует лишь уточнить, что на самом деле архимандрит Макарий совсем не «употреблял в пособие перевод LXX», ибо ставил задачу сделать перевод с одного только еврейского текста. Оценивая значение проделанной преподобным Макарием работы, один из его биографов писал: «Его... переводы... вместе с переводами протоиерея Г. П. Павского, которому он следовал, служили немалым подспорьем для последовавшего издания Библии в русском переводе по благословению Св. Синода» [8. С. 41].