Архимандрит Макарий и его духовные наставники
Будучи человеком духовным, преподобный Макарий испытывал потребность в руководстве со стороны людей духовно опытных. В годы обучения в академии таким руководителем был для него архимандрит Филарет (Дроздов), в Екатеринославе – старец Ливерий, в Глинской пустыни – старец Филарет.
После окончания Михаилом Глухаревым академии пути ученика и наставника разошлись, но любовь и уважение друг к другу они сохранили на всю жизнь. Их переписка свидетельствует о том, что дружбе этой не были помехой ни расстояния, ни годы, ни разница в возрасте (святитель Филарет был старше на девять лет) и положении. Из писем митрополита Филарета видно, что он, полюбив студента Михаила Глухарева, навсегда сохранил привязанность к нему и впоследствии не раз выручал его и ограждал от опасностей, которым он подвергался из-за своей необычайной пылкости и энергичности характера. Святитель наставлял своего воспитанника и советовался с ним, ходатайствовал в Святейшем – Синоде о нуждах Алтайской миссии и о ее начальнике. В одном из писем архимандрит Макарий писал преосвященному Филарету следующее: «Знаю, что если я не погиб совсем на этом, по большей части скользком пути, то Вы, милостивейший о Господе Пастырь и Отец мой, покрывали, ограждали, хранили меня, и помогали благодатиею Божиею» [233. С. 147].
Митрополит Филарет живо участвовал в делах основанной его учеником миссии: наряду с молитвенной поддержкой помогал ему советом153 и нравственным влиянием, своим положением и связями.
Святитель был ходатаем по делам Алтайской миссии в столице: подыскивал для нее благотворителей, находил сотрудников, присылал литературу, утварь, пожертвования. Его письмо от 2 марта 1834 года, например, оттеняет такие черты характера архимандрита Макария, как терпимость к людям разных взглядов и положения, а также его практичность, выражавшуюся в стремлении из всего извлекать пользу для дела миссии. Московский архипастырь убеждает своего бывшего ученика отказаться от мысли привлечь себе в помощь проживавших в Тобольске декабристов154.
Митрополит Филарет, переживший своего ученика на 20 лет, всегда тепло отзывался о нем. Как сообщает Д. Д. Филимонов, святитель, узнав, что Дмитриеву-Мамонову, которого архимандрит Макарий обратил из отъявленных поклонников Гегеля в Православие, удалось довольно удачно нарисовать карандашом его портрет, озаботился приобрести оттиск этого портрета155, вставил его в рамку и повесил в своей келье. Известно, что он хранил в своем архиве студенческие сочинения Михаила Глухарева156.
Большую роль в становлении характера и миросозерцания преподобного Макария сыграли и его екатеринославские наставники – архиепископ Иов (Потемкин) и иеросхимонах Ливерий. О их влиянии на воспитание его нравственных качеств сам архимандрит Макарий пишет так: «...кротость любвеобильного Отца моего в соединении с палящей строгостью Святителя составляла врачебное сорастворение, десницею Твоею, Боже мой, от века предуготованное для исцеления грешной души моей... Верую, Господи, что Святитель мой и Духовный Отец мой в Тебе едино; они заодно и действовали на меня, и дело одно производили во мне... Что бы во мне произвел преосвященнейший Иов без отца Ливерия? Может быть, я пришел бы в ожесточение и отчаяние. Но что бы сделал со мною и отец Ливерий без преосвященнейшего Иова? Младенческая рука его была бы слишком легка для гордости ученой; а в гордости, как в крепком замке, и плотские страсти держались и содержали душу мою в рабстве греха и смерти» [233. С. 31–34]. Преподобный называет здесь старца Ливерия своим духовным отцом157. Переписка архимандрита Макария позволяет сделать вывод о том, что иеросхимонах Ливерий вскоре после их знакомства действительно стал ему духовным отцом – тем, кем был для него архимандрит Филарет в Петербурге. Показательно, что под руководством старца Ливерия в одном монастыре с ним архимандрит Макарий имел намерение жить, выйдя в отставку; из его писем видно, что он продолжал считать старца своим духовным отцом вплоть до его кончины в 1825 году. «Все, что он ни сделал со мной в руководстве духовном, мудро, благодетельно, свято, от Господа бысть», – писал архимандрит Макарий вскоре после смерти старца Ливерия[233. С. 27, 382].
Встреча Михаила Глухарева с учениками и последователями преподобного Паисия Величковского – иеросхимонахом Ливерием и преосвященным Иовом (Потемкиным) – имела, очевидно, не просто важное, а решающее значение для его дальнейшей судьбы. Благодаря этим посланным Провидением учителям будущий просветитель Алтая приобщился к традиции созерцательного монашества, которую возродил в России преподобный Паисий158. Этот духовный опыт преобразил всю его жизнь.
Старец Ливерий и преосвященный Иов сумели с Божией помощью взрастить семена, которые насадил в благочестивой душе молодого монаха его первый учитель, архимандрит Филарет (Дроздов), и передать ему тот дар созерцательного христианства, который сами восприняли от своего великого наставника. Восприняв этот дух, М. Я. Глухарев некоторое время продвигался еще по пути административной службы, но вскоре осознал, что это не его стезя159. Все более тяготея к созерцательной жизни, он оставляет карьеру и уходит в отставку. Не получив разрешения жить со своим духовником – старцем Ливерием, он ищет старческого окормления и при этом – все более уединенных мест, и находит то и другое в Глинской пустыни. Здесь под руководством мудрого иеромонаха Филарета, тоже ученика схиархимандрита Паисия Величковского, окончательно сформировался аскетически-созерцательный характер преподобного Макария160, определивший весь его последующий путь.
Глубокий след в душе угодника Божия оставила его встреча с преподобным Серафимом Саровским, которого он посетил в 1825 году, направляясь из Костромы на «житие покойное» [233. С. 27] в Киево-Печерскую лавру.
Келейник архимандрита Макария сообщает, что он провел в Сарове три дня и в один из вечеров беседовал со старцем Серафимом (заканчивавшим подвиг затвора, в котором пребывал 15лет). Во время беседы, продолжавшейся более двух часов161, преподобный Макарий услышал от великого русского святого много полезного, за что благодарил его земным поклоном162. Будущий просветитель Алтая сообщил преподобному Серафиму о своем намерении побывать со временем в Иерусалиме, если это будет угодно Богу. Великий старец, посмотрев на него, сказал: «Да, я думаю, что будешь в Иерусалиме, только не знаю, воротишься ли назад; может быть, и сам не захочешь»163 [329. С. 171–180].
О встрече с преподобным Серафимом архимандрит Макарий вспоминает в письмах к обер-прокурору Святейшего Синода С. Д. Нечаеву и к П. П. Глебовой-Стрешневой: «При сем случае пришло на память мне изречение, которым угостил меня блаженной памяти Отец Серафим, когда Провидение Божие привело меня в двадцать пятом году в Саровскую пустынь. «Добро добра добрейши» (добрее, то есть лучше. – С. Н.), – говорил старец»164 [233. С. 381–386; 329. С. 177]. «Для меня весьма знаменательно то, – пишет далее преподобный Макарий, – что Вы в такое время предложили мне изображение блаженной памяти Отца Серафима, когда желание иметь его было возбуждено во мне с особенною чувствительностью, так что я сам хотел уже искать и просить его. Для меня великой милостью Провидения Божия и приятнейшим от Вас благодеянием будет и то, что получу от Вас верный список с изображения оного, полученного Вами от о. Иоанна; только сделайте милость, постарайтесь, чтобы список был верен до возможного совершенства; и посылая его ко мне, не забудьте уверить меня, что он весьма верен; а я поверю Вам, и от этого утешение будет иметь особенную приятность» [233. С. 387].
Старец Серафим поведал архимандриту Макарию, что тот понесет тяжелый крест [329. С. 180]. Действительно, тяжел был крест преподобного Макария, всю свою жизнь отдавшего евангельской проповеди: телесные немощи, суровая, полная лишений жизнь на Алтае, неприятие церковными властями его обширных миссионерских замыслов, так же как и идей в отношении русского перевода Библии... Тяжел был крест его апостольских и пастырских трудов, который он нес до самой своей праведной кончины.
Начало публикации переложения "Мыслей о способах...» архимандрита Макария (Глухарева).
Журнал «Миссионер», декабрь, 1874 г.
Стихотворение архимандрита Макария, написанное им накануне смерти
Преподобный Макарий (Глухарев), миссионер Алтайский. Рисунок Э. Мажинова. Середина – третья четверть XIX века. ЦАК МДА
Преподобный Макарий Алтайский. Иконы кон. XX в.
%h6%"На Чемале». В. Дворцов. 1994 г. Картон, масло.
Храм Сошествия Святого Духа – один из первых храмов Алтайской духовной миссии и первый каменный храм в Горном Алтае.
Так он выглядел в советские годы после упразднения. Село Майма, 1955 г.
Храм Сошествия Святого Духа, село Майма.
Современный вид
Горный Алтай. Недалеко от этих мест пролегали миссионерские маршруты прп. Макария
Горный Алтай. Недалеко от этих мест пролегали миссионерские маршруты прп. Макария
Горный Алтай. Телецкое озеро
Горный Алтай. Телецкое озеро
Горный Алтай. Телецкое озеро
Современные продолжатели дела прп. Макария. Миссионерская поездка на Алтай священников–преподавателей ПСТГУ. Август 2004 г.
Современные продолжатели дела прп. Макария. Миссионерская поездка на Алтай священников–преподавателей ПСТГУ. Август 2004 г.
Местное предание говорит, что около этого дерева молился прп. Макарий Алтайский
* * *
В ноябре 1829 года, спустя месяц с небольшим после приезда архимандрита Макария в Тобольск, когда он сильно унывал от неопределенности своего положения и решил даже перейти в Иркутскую епархию, митрополит Филарет писал ему: «Как с горы в яму падаю я, услышав, что в намерениях Ваших оказываются направления и перемены, озабочивающие Вашего пастыря и странноприимца, относительно их удобоисполнимости. Что сие значит? Простите меня, если погрешаю. Желаю, чтобы я оказался погрешающим. Но признаюсь, что забота преосвященного производит во мне заботу, не прокрадывается ли тут собственное мудрование мимо послушания и благословения. Что если вновь откроются события, подтверждающие сие сомнение? Можете рассуждать сами, какое тем затруднение сделается... благому делу, на которое Вы употреблены. В Св. Синоде более всех, по жительству, знает Вас преосвященный Владимир, и любит Вас и покровительствует. Но и он пред последним отправлением Вашим в Глинскую пустынь изъявлял сомнение, будете ли Вы там постоянны. Сомнение сие подтвердилось опытом. При отправлении Вашем в дальний путь он изъявлял тоже сомнение... Понудимся, брате, утверждать себя и в благом намерении и в отсечении своего мудрования... Спасайся, служа спасению других без соблазна и смущения...» (цит. по: Письма Филарета, митрополита Московского и Коломенского, к Высочайшим особам и разным другим лицам. Ч. 1. С. 111–112). Сомнения не оставляли архимандрита Макария, и в письме от 27 ноября 1831 года митрополит Филарет следующим образом наставляет его: «Надлежало в свое время думать, куда Вас несет; а куда занесло, не без крыла Провидения, там и надобно сидеть, или ходить путями правды. Брань к духовом злобы поднебесным, и духа против плоти где нашел святой Павел? В Сибири ли? Только ли в Сибири? Только ли в миссионерах? А ежели там и здесь, в тех и других: то да не прогневается отец Макарий, зачем не дают ему мира без войны. Не пренемогай. Силен Подвигоположник, и Вождь, и единый Победитель за всех и во всех» (Там же. С. 115).
«...Из сего не предвидится ничего, кроме вреда Вашему чистому и простому делу. Может быть, время принесет удостоверение о пребывании сих людей в духе покаяния, и в том, что они могут быть употреблены полезно и благонадежно; теперь еще не сие время, – писал святитель Филарет. – И подумайте, из голов, которые почли себя способными перестроить целый мир, скоро ли может выйти вон вся сия огромная дурь без остатка? Сказывают о некоторых, что смирились и занимаются религиею; слава Богу! Но дух покаяния требует, чтобы они признались не в ошибке и заблуждении, в чем и гордость иногда признается, а в безумии и преступлении. Представим сие Хотящему всем спастися. А вы будьте осторожны» (Там же. С. 120).
Хромолитография с этого портрета хранится в НИОР РГБ РФ.
Список с них был подарен митрополитом Филаретом Д. Д. Филимонову, который впоследствии передал его в Румянцевский музей (ныне Российская государственная библиотека – Ред.), где он находится и по сей день.
«Богом дарованный мне наставник и благодетель мой», «мой ангел добрый» – так называл еще старца Ливерия архимандрит Макарий (Письма архимандрита Макария Глухарева... С. 33).
Принимая монашеское имя Макария Египетского, Михаил Глухарев, несомненно, собирался подражать своему небесному покровителю в его добродетелях, готовя себя к тернистому подвижническому пути. Из жития преподобного Макария Египетского известно, что ему были присущи величайшее смирение, самоотвержение и преданность воле Божией. Он явился, кроме этого, основоположником исихазма – традиции созерцательного христианства, ставящей во главу угла хранение ума, непрестанную сердечную молитву, «внутреннее делание» («исихия» в переводе с греческого – «внутренний мир, тишина, покой, безмолвие, уединение, уединенное место»).
Преподобный Паисий Величковский (1721–1794) стал продолжателем традиций русского исихазма (наиболее известные имена в этом ряду – преподобные Сергий Радонежский, Нил Сорский, Серафим Саровский, а в более позднее время – святители Феофан Затворник, Игнатий Брянчанинов, старцы Оптиной пустыни, святой праведный Иоанн Кронштадтский). Он общался с опытными делателями «умной молитвы» на Святой Горе Афон, а возвратившись оттуда, перевел на славянский язык греческое «Добротолюбие», где собраны наставления отцов и учителей Церкви по «умному деланию». Многочисленные ученики старца стали той духовной закваской, которая буквально преобразила монашескую жизнь в России: они внесли в нее огненный дух подвижничества, пробудили интерес к святоотеческой аскетической литературе, а главное – возобновили учение о внутреннем делании: очищении ума и сердца путем непрестанного призывания спасительного имени Христова.
После принятия монашеского пострига перед отцом Макарием открывался обычный служебный путь одаренных ученых монахов: сначала учебно-административная служба, затем архиерейство. Как справедливо отмечает Н. Комаров, архимандрит Макарий, будучи человеком духовным, не склонен был, очевидно, к деятельности, где внимание постоянно отрывается от внутреннего мира души, рассеивается множеством внешних, житейских дел, – которая ставит поступки человека, и даже его мысли и чувства, в определенные условные рамки, заставляет иногда высказываться наполовину, скрывать и прятать самую дорогую мысль. Младенчески чистой, прямой, честной и благочестивой душе угодника Божия несродно и тяжело было такое положение. Поэтому учебно-административная служба не мирилась с его характером. Проповедь Евангелия в сибирской глуши, среди грубого, но простого и искреннего народа, где нет никаких условностей в отношениях, нет никаких других целей и соображений, кроме блага ближнего и Царства Божия, – проповедь, идущая от сердца к сердцу, – вот где было настоящее место приложения сил для смиренного, но сильного духом человека Божия (см.: Комаров Н. Архимандрит Макарий, замечательнейший миссионер. М., 1892. С. 9, 10).
«Он – человек внутренней жизни», – так характеризовала своего духовника Е. Ф. Непряхина (см.: Непряхина Е. Ф. Письма к Н. Д. Фонвизиной: Автограф. Между 1838 и 1857 гг. – НИОР РГБ, ф. 319, к. 3, ед. хр. 2, л. 29).
Архимандрит Макарий приехал к преподобному Серафиму в январе или феврале 1825 г.; в это время старец принимал посетителей в своей монастырской келье. Двери ближней пустыньки, куда к нему приходило в иные дни до двух тысяч человек, старец отворил после выхода из затвора, получив на это разрешение Божией Матери, которая явилась ему в сонном видении 25 ноября 1825 г.
Преподобный Григорий Синаит, возрождая в XIV в. традицию исихазма, нашел на Святой Афонской Горе среди тысяч иноков всего трех монахов, упражнявшихся не только во внешнем делании, но и в хранении ума, безмолвии и созерцании. Остальные прилагали старания только в деятельном подвижничестве. Когда забылось внутреннее монашеское делание, пришло время внешних подвигов – время железных вериг и власяниц. Преподобный Серафим Саровский, сам опытно познавший тайну созерцательного христианства, железным веригам предпочитал духовные: «Кто нас оскорбит словом или делом, и если мы переносим обиды по-евангельски – вот и вериги наши, вот и власяница! Эти духовные вериги и власяница выше железных, которые надевают на себя нынешние люди» (см.: Житие старца Серафима, Саровской обители иеромонаха, пустынножителя и затворника. М., 1884. С. 71). «Радость моя, молю тебя, стяжи мирный дух!» – радостно говорил старец приходящим к нему и объяснял смысл этих слов (см.: Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря. СПб., 1903. С. 360). Стяжать мирный дух значит привести себя в такое состояние, чтобы дух наш ничем не возмущался. Подобно мертвому или совершенно глухому или слепому, надо относиться ко всем скорбям, клеветам, поношениям и гонениям, которые неминуемо приходят к желающим идти по спасительным стезям Христовым. Ибо многими скорбями подобает нам внити в Царство Небесное. Для того чтобы духу нашему свободно возноситься горе и питаться от сладчайшей беседы с Господом, нужно смирить себя непрестанным бдением, молитвой и памятованием Господа. Приходящих к нему иноков святой Серафим наставлял также «учиться умной, сердечной молитве, как учат Святые Отцы в «Добротолюбии», ибо Иисусова молитва есть светильник стезям нашим и путеводная звезда к нему». «Одна молитва внешняя недостаточна, – говорил старец, – Бог внемлет уму, а потому те монахи, которые не соединяют внешнюю молитву с внутренней, не монахи, а черные головешки». Он учил также, что «истинная монашеская мантия есть радушное перенесение клеветы и напраслины: нет скорбей, нет и спасения» (Там же. С. 361–364). Возможно, старец Серафим говорил эти слова и смиренно пришедшему к нему в сложный период своей жизни архимандриту Макарию, нам то не ведомо; но что преподобный Макарий всю свою жизнь смиренно носил духовные вериги и стяжал мир в своей душе – несомненно.
К. В. Харлампович, исследовавший этот вопрос по архивным материалам, пишет, что черновик воспоминаний об архимандрите Макарии его келейника, откуда взяты эти сведения, содержит столько анахронизмов и ошибок, что доверять ему нужно с осторожностью. Он замечает, что «на самом деле отец Макарий стремился в Иерусалим до последних дней своей жизни, но туда не попал» (см.: Душеполезное Чтение. 1904. Ч. 1, № I. С. 180). Сейчас стало понятно, что ошибки здесь никакой нет: ведь преподобный Серафим имел в виду Небесный Иерусалим.
Таким образом преподобный Серафим указывал, очевидно, будущему апостолу Алтая путь к Божественному совершенству: Будьте совершенны, как Отец ваш небесный (Мф.5:48) (см.: Миссионерское Обозрение. 1997. № 1 (15). С. 7).