Заокеанский Запад в религиозно-нравственном отношении

Публичные лекции, читанные великим постом 1888г. в «Обществе распространения религиозно-нравственного просвещения в духе православной Церкви» в пользу недостаточных студентов с. нетербургской духовной академии и воспитанников спб. духовной семинарии.

Церковь и государство в Америке. Церковь и школа. Церковь и общество.

Церковь и печать. Общественное значение проповеди.

В минувшем году пред публикой, интересующейся религиозными вопросами, мы имели честь изложить несколько мыслей касательно религиозно-нравственного состояния инославного запада в настоящее время, и там между прочим попытались представить принципиальную характеристику вероисповедных начал православия в отличии от систем западного христианства¹. Вопрос этот не потерял своего живого интереса и теперь и, быть может, даже возрос в той степени, в какой вообще видимо возрастает в нашем обществе интерес к возвышенным проблемам религиозно-нравственной жизни. Мы живем в весьма знаменательное время. Та волна неверия и материализма, которая в половине нашего века пробежала по духовной жизни Европы, видимо ослабевает. Грубый материализм, который, найдя временного союзника в естественных науках, заносил свою беспощадную руку на все идеальное и святое и хотел вымести, так сказать, все религиозные идеи и в области духа человеческого, заметно теряет свое обаяние для всех более или менее мыслящих людей. Это мировоззрение, которое гордо выступало с обещанием дать просвещённому человечеству на место ветхого „Бога религий» нового „бога науки», как и следовало ожидать, потерпело полное фиаско. Оно не могло удовлетворить глубочайших запросов человеческого духа, и он отвращается от него. Материализм хотел научными осязательными началами объяснить все тайны бытия; но начала эти слишком просты, чтобы обнять все тайны, которые занимают ум человеческий. После самого тщательного и обстоятельного объяснения духовных явлений, дух человеческий как бы инстинктивно чувствует их неполноту и недосказанность, и самые эти объяснения служат лишь одною ступенью к тому недосягаемому храму, где тайна бытия живет во всей её таинственной неприступности. И вот мы видим, как ум современная человечества, не удовлетворяясь больше материализмом, явно склоняется к противоположному миросозерцанию, дающему более удовлетворения возрастающей жажде таинственности. После еще недавнего поголовного отрицания всего таинственного и сверхъестественного даже становится невероятным, до какой степени теперь везде замечается жажда таинственного и сверхъестественного. Современный культурный человек с какою-то болезненною чуткостью прислушивается к странным голосам в мрачных спиритических сеансах, благоговейно внимает таинственным постукиваниям и движениям бездушного стола, увлекается загадочным фокусом отгадывания чужих мыслей, и даже люди положительной науки не прочь верить в возможность неведомого четвёртого измерения. Попятно, что при таком настроении вновь получает значение и интерес религиозное миросозерцание, которое в конце концов дает лучшее удовлетворение и успокоение утомленной безлюдным блужданием мысли. И действительно, мы видим несомненные признаки возрождения религиозного интереса не только в народе, но и в образованном обществе. Этот факт мог бы только радовать; но к сожалению в самом этом повороте есть элемент, который мешает полной его плодотворности для религиозно-нравственной жизни. Тут мы видим так сказать возвращение заблудшего разума к религии; но предшествовавшее блуждание по дебрям рационализма и полного безверия до такой степени пагубно повлияло на духовную жизнь современного культурного человека, что он теперь, и возвращаясь к религии, не имеет настолько нравственного самообладания, чтобы смиренно подчиниться учению церкви, а вносит и в область религиозного миросозерцания тот растлевающий рационализм, которым заражена его духовная жизнь. В этом несомненно заключается и причина того печального явления, что наш знаменитый писатель, который свое возвращение от духовного и практического нигилизма к религиозно-нравственному миросозерцанию считает величайшим счастьем своей жизни, в своих религиозно-богословских сочинениях в сущности остается рабом своего растленного прежним скептицизмом разума. Но то же замечается и вообще в нашем образованном обществе. После беспардонного увлечения отрицательными доктринами, возвращаясь теперь к религиозному миросозерцанию, оно одна коже не хочет смиренно преклониться пред учением православной церкви, а ищет удовлетворения своей религиозной жажды там, где религия преподается под формой пряных и сенсационных умозрений. Ни для кого не тайна, что в двух пунктах нашей столицы происходив регулярная проповедь крайних сектантских идей, и эта проповедь привлекает не мало лиц из того общества, которое, чувствуя религиозную жажду, не хочет утолять ее из общенародного родника-православной церкви. Да и вообще в настроении нашего образованного общества замечается брожение, которое еще не достаточно определилось, но в котором однако же нельзя не усмотреть тенденции в направлении к тому, что можно назвать религиозной индивидуализацией, т. е. к устроению религиозной жизни по личным соображениям разума. Это очевидно тенденция сектантства, и противодействовать ей – священный долг каждого, кому дороги интересы церкви и здоровой духовно-нравственной жизни. Этими между прочим соображениями и руководились мы, когда избирали предметом своих великопостных чтений вопрос о религиозно-нравственном состоянии заокеанского запада. Америка – классическая страна сектантства, и исследование ее религиозно-нравственной жизни поэтому может иметь в высшей степени важный и глубокий интерес, именно в смысле уяснения того, к каким результатам может повести господство личного разума в духовно-религиозной жизни, при отсутствии прочных церковных начал. С религиозно-нравственною жизнью северо-американской республики мы имели возможность знакомиться непосредственным наблюдением, результатами которого мы уже и делились с читающей публикой печатно как в своих корреспонденциях, так и в отдельных изданиях. Но область эта так широка, что и после всего этого есть возможность сообщить несколько таких данных, которые по своей новизне не лишены некоторого интереса для уяснения этой в высшей степени интересной и поучительной жизни, тем более, что в самое последнее время на почве Америки произошли явления, которые во время нашего пребывания там могли служить лишь предметом неуверенного предположения.

Чтобы дать более ясное и определённое представление о религиозно-нравственной жизни в С. Америке, мы расширим наш предмет, и рассмотрим его с двух сторон, из которых обе имеют особый интерес, именно со стороны общего религиозно-нравственного состояния американского народа, и со стороны тех, в частности, явлений, которые составляют плод лежащих в её основе начал. При таком изображены выступят и светлые и тёмные стороны этой жизни, a вместе с тем яснее и осязательнее станет и ее поучительная для нас сторона.

Прежде всего нужно сказать, что в религиозном отношении американский народ Соединенных Штатов весьма резко отличается от народов старого света. Это совершенно молодой народ, который кипит полнотою своей юной духовной жизни. У него еще нет того разлада между разными силами духа, которым страдает одряхлевшая Европа, – нет противоречия между разумом и верой. После бездушного скептицизма старого света на почве нового света чувствуется дыхание новой свежей и здоровой жизни. Американский народ развивается равномерно во всех своих силах и отправлениях. Культурно-общественное развитие в нем идет параллельно с религиозным и потому в его существе нет той нравственной дряблости, которая составляет выдающуюся черту в культурных классах евронейских народов. Америка не знает такой интеллигенции, которая подтачивала бы свое нравственное существо отрицанием религиозного начала; в ней нет общества, отделанного от церковной корпорации, и нет литературы, игнорирующей религию, как один из важных деятелей культурного и общественного развития. Едва ли еще можно где ни будь встретить столько образованных светских лиц, занимающихся религиозными вопросами, сколько их встречается в Соединённых Штатах Америки. И это тем более замечательно, что Америка по своему культурному характеру есть страна положительного знания. Не смотря на это, наука там живет в гармоническом единении с религиозною верою и скептические произведения старого света там почти совсем не находят сбыта. Не будет удивительным вследствие этого, что вся жизнь американского народа проникнута религиозным духом, и на всех проявлениях государственной и общественной жизни лежит сильный отпечаток религиозного влияния.

Первое положение может показаться невероятным и несообразным тем, которые знают, что в Америке господствует принцип полного отделения церкви и государства. В этом отношении, как известно, Америка служит так сказать общим местом, на которое постоянно ссылаются все европейские культуртрегеры, считающие союз церкви и государства залежавшимся анахронизмом для нашего просвещённого века. Но нужно сказать, что в этом отношении у нас существует большая неясность, вытекающая из недостаточного знакомства с общим складом и характером жизни в Америке. Там действительно церковь и государство отделены между собой, но этот юридический факт еще не определяет действительного состояния вещей. Ближайшее наследование того отношения, в котором стоят в Америке церковь и государство, может повести лишь к тому заключению, что в действительности церковь и государство неотделимы, как нераздельны между собой в живом организме душа и тело. За это сообщение мы уже раз подверглись со стороны наших культуртрегеров, только и мечтающих о том, чтобы облагодетельствовать наше отечество перенесением на его почву начал и порядков излюбленного ими запада, – названию клерикала. Но тем не менее мы опять повторяем это заявление, потому что оно основано не на теории, а на изучении действительности. Отделение церкви и государства в Америке означает только то, что государство там, встретившись с разнообразием вероисповедных форм, не отожествилось ни с одною из них в отдельности, чем нарушено было бы естественное чувство справедливости и равенства в отношении всех остальных, но этим самым отнюдь не отделилось от религии как общего религиозно-нравственного начала. Этот факт американской жизни лишь вновь доказываете то, что принцип отделения церкви и государства есть не отрицание религии со стороны государства, а только одна из форм их взаимного отношения. Отрицание религии со стороны государства представляет такой же невозможный факт, как отрицание заведомо существующего факта. Государство не может отрицать религии но самому существу своего назначения. Оно имеет своею целью не разрушать существенные элементы общественной жизни, а поддерживать их, давать им больше благоприятных условий для развития, чем сколько может представить единичная и разрозненная жизнь. Если же религия составляете существенный элемент общественной жизни (чего не осмеливались отрицать самые крайние представители атеизма и неверия, которые при всей своей враждебности к существующим формам религии оказывались все таки вынужденными измышлять свои собственная религии, в роде религии разума, человечества и т. п.), то конечно государство не может отрицать этого элемента, не противореча своей собственной цели и предназначению. И история не представила еще примера безрелигиозного государства. Религия всегда была и есть тот естественный родник, который непрестанно бьет струей высших и идеальных начал, обусловливающих здоровое нравственное развитие общественной и государственной жизни. Отрицать религию для государства или общества значило бы завалить этот родник живой воды мусором обыденных чувственных потребностей, и результатом этого была бы неизбежная смерть высшей нравственной жизни со всеми последствиями разложения. Какую важность религия имеет для государства, исторически засвидетельствовано тем фактом, что государство всегда искало себе союзницу в религии или церкви. Поэтому и принцип юридического отделения церкви и государства есть лишь новая форма их внутреннего союза и взаимоотношения, как это и видим в Соединённых Штатах Америки. Этот внутренний союз явно дает о себе знать с положительной и отрицательной стороны, но так как вопрос этот довольно подробно был исследован нами раньше², то мы здесь ограничимся лишь указанием таких фактов, которые имеют непосредственное отношение к текущей действительности американской жизни. С отрицательной стороны в этом отношении обращает на себя внимание тот замечательный факт, что американское государство отнюдь не безразлично относится к вероисповедным формам религиозной жизни народа и вследствие этого далеко не допускает той безграничной свободы религиозной совести, какая обыкновенно разумеется под принципом отделения церкви и государства. В собственном смысле государство дозволяет лишь такие вероисповедные формы, которые своим содержанием не противоречат общему религиозно-нравственному началу, лежащему в основе американского государства и составляющему так сказать его государственную религию или церковь. Так как это начало есть несомненно начало христианское, то всякое уклонение от него прямо карается государством. На основании этого американское государство напр. отнюдь не может допустить существования на своей территории таких религиозных сект, которые считали бы долгом своей совести приносить человеческие жертвы или совершать противные христианской нравственности обряды. Из этого именно принципа логически вытекает та давняя и упорная борьба, которую правительство Соединениях Штатов Северной Америки ведет против мормонства, практикующая, как известно, противное христианской нравственности многоженство. Борьба эта в настоящее время, благодаря энергическим усилиям теперешнего президента Клевеланда, приняла крутой характер, и правительство не останавливается даже пред лишением мормонов-многоженцев некоторых важных гражданских прав, избрания напр. на правительственные должности, и даже подвергло многих тюремному заключению, и это единственно из-за того, что мормоны веруют в такое божественное, по их сознанию, откровение, которое противоречит принятому государством религиозно-нравственному кодексу или его государственной религии³.

Но связь американского государства с религией доказывается еще и рядом фактов, показывающих положительное взаимодействие между ними. Так правительство в Америке заботится о поддержании религиозности в народе. Известен замечательный факт, что в 1777 году американский конгресс поручил особой комиссии закупить в Европе двадцать тысяч экземпляров Библии для распространения в народе в виду того, что по смутным политическим обстоятельствам нельзя было достать бумаги и шрифта для издания Библии в Америке. В 1780 году тот же конгресс назначил особую комиссию для наблюдения за печатанием туземного издания Библии в Филадельфии, и мотивировал это назначение тем, что он высоко ценит это благочестивое и похвальное предприятие, как содействующее интересам религии, и рекомендовал это издания Библии всему пароду Соед. Штатов. Самая конституция Соед. Штатов гласит: „Религия, нравственность и наука необходимы для доброго правительства и блага человечества». Знаменитая декларация американской независимости 4 июля 1776 года предшествовалась торжественным религиозным богослужением. Затем все вообще общественные и государственные учреждения носят на себе явный отпечаток христианской религии. При конгрессе и законодательных, собраниях состоят особые капелланы или священнослужители, молитвою которых открываются обыкновенно заседания. Капелланы состоят также при армии, флоте и тюрьмах. Неприкосновенность богослужения охраняется строгими узаконениями. За торговлю спиртными напитками но близости церкви виновный подвергается штрафу, а негр палочным ударам. Нарушение богослужения неприличным поведением, грубым разговором внутри или даже вне храма или молитвенного собрания карается тяжёлым денежным штрафом (от 25 до 500 долларов) или тюремным заключением.

Библия обязательно читается в народных школах. Призвание Бога считается обязательным при всякой клятве на суде и даже при вступлении на ту или другую административную должность, и самое занятие должности обусловливается известным религиозным цензом. В Пенсильвании напр. конституция требует, что бы кандидат на общественную должность подписывал исповедание, что он верует в Бога и в воздаяние в будущей жизни. Конституция штата Мариланд предоставляет права религиозной совести только верующим в Бога. Во многих штатах существуют законы, которые преследуют всякое богохульство. В большинстве штатов гражданскими законами охраняется святость воскресного дня. В 1880 году суд отклонил признание обязательности уплатить долг, который был сделан в воскресный день, а одному путешественнику, раненому на железной дороге, отказано было в денежном вознаграждении за увечье на том основании, что он не должен был ехать в день Господень. Наконец, чтобы не перечислять долго, государство освобождает от всяких налогов всякую недвижимую собственность, служащую для религиозных целей, а также и все профессии, имеющие религиозный характер. Вследствие этого, когда правительство штата Иллинойс в последнее время наложило на каждого спиритического медиума (которых развелось уж слишком много) патент в триста долларов, то спириты подняли вопль о стеснении религиозный совести, так как де медиумы в их собраниях исполняют те же обязанности, как и пасторы в собраниях христианских.

Подобные факты можно бы увеличить до бесконечности, если бы предстояла надобность в том; но и приведенных совершенно достаточно для подтверждения доказываемой нами мысли, что отделение церкви и государства в Америке есть лишь особая форма их внутреннего взаимодействия. Мы подробно остановились на рассмотрении этой стороны дела, потому что она менее всего известна у нас, вследствие чего можно слышать в обществе и читать в периодической печати самые превратные и вместе тенденциозные взгляды. Так еще недавно нам пришлось встретиться с одним мнением, которое очевидно основывается на неясном представлении об общем отношении между церковью и государством в Америке, – именно с мнением, что американская школа совершенно секуляризована и религия в ней не имеет никакого места. Это мнение очевидно основано на неясном представлении о состоянии американской школы и выходит единственно из отвлечённого понимания термина „секуляризация». Совершенно верно, что школа в Америке секуляризована, т. е. в ней нет формального преподавания закона Божия, как в наших учебных заведениях. Но эту секуляризацию нужно понимать совершенно в том же смысле, как и принцип отделения церкви и государства. Религиозное преподавание исключено из школ единственно на том же основании, как и церковь отделена от государства, т. е. по фактической невозможности удовлетворить разноверных детей, представителей всевозможных видов и оттенков вероисповедного отличия. Но за исключением формального преподавания религиозных предметов американская школа все-таки в значительной степени сохраняет религиозный элемент, который сильно проникает всю школьную атмосферу. Так в школах ежедневно пред открытием классов читается глава из Библии, поются христианские гимны, не имеющие вероисповедного характера; при школьных торжествах говорятся речи, для которых в большинстве приглашаются представители духовенства и местные проповедники, естественно придающие этим речам религиозно-нравственный характер и т. далее. Наконец религиозное воспитание имеет целую дополнительную систему в прекрасно организованной воскресной школе, которая не только восполняет пробел народной школы, но своим близким соотношением с церковью и семейством решительно получает господствующее влияние на общее духовное настроение детей. При личном наблюдении нам часто приходилось просто удивляться обширности религиозных познаний американских детей, особенно в области знакомства с библейской историей и самым текстом библии. А что касается глубины религиозного воспитания, то это доказывается господствующим настроением даже во взрослых молодых людях. Для нас может показаться почти невероятным напр. такой факт, что несколько молодых людей, отправившихся на охоту или собравшихся весело провести летнее время где ни будь на берегу поэтического озера или живописного Гудзона, по вечерам оглашают окрестности хоровым пением – не подумайте залихватских или даже эротических песен, нет – священных гимнов, глубоко запечатлевшихся в их памяти со школьной скамьи. И эти религиозные гимны, которые во множестве изучаются в школе, уже распеваются наизусть пяти-шестилетними детьми, и некоторые из них пользуются такою обширною распространённостью и популярностью, что положительно их можно слышать на каждом шагу. В виду этого говорить об отсутствии религиозного воспитания в американской школе значить отрицать осязательные факты. Мнение о без религиозности американской школы образовалось под влиянием рим.-католической печати, которая недовольна этой школой и не стесняется называть ее даже безбожной; но это недовольство вполне объясняется тем, что религиозно-нравственный элемент в народной школе имеет протестантский характер, что для р. католицизма едва ли не хуже самого безверия, и потому в р.-католической публицистике постоянно идет борьба напр. против чтения протестантских переводов Библии в школах, причем прямо заявляется, что лучше совсем не читать Библии в школах, чем читать ее в изданиях библейского общества.

Еще сильнее религиозный элемент в Америке выступает в среднем и высшем образовании, в так называемых коллегиях и университетах. В отношении народного просвещения американское государство держится совершенно иной системы, чем напр. у нас или в государствах западной Европы. Оно считает себя ответственным только за общее народное образование, обеспечивающее сознательное пользование гражданскими правами в стране. С этою целью оно содержит превосходную систему народных школ, курс которых приблизительно равняется нашим прогимназиям. На эту школу оно тратить громадные деньги и заботится о том, чтобы чрез нее проходило все население как мужское, так и женское. Но на этом и оканчивается вся его забота об образовании. Американское государство не знает высшей школы. Все существующие в Америке коллегии и университеты суть вполне общественные учреждения; государство не имеет к ним никакого отношения, они основаны частными лицами, содержатся на пожертвованные отдельными ревнителями высшего образования средства и потому управляются сами собой, независимо от правительства. Но в виду того, что эти учреждения имеют совершенно общественный характер, в них рельефнее мог выразиться тот религиозно-нравственный дух, которым отличается американское общество. И вот, действительно, американские коллегии и университеты имеют более сильный религиозный отпечаток, чем учреждения государственный. По самому своему происхождению они в большинстве выросли из простых церковных школ, основанных разными религиозными обществами еще в то время, когда вероисповедное разногласие не сглаживалось государственным началом веротерпимости. Вследствие этого они и теперь в большинстве носят этот вероисповедной отпечаток и каждый из главнейших университетов страны находится в исключительном заведывании той или другой религиозной общины. Так кембриджский университет около Бостона находится в ведении общины унитариан, коллегия Колумбия в Нью-Йорке принадлежит епископальной церкви, Йельский университет находится в руках пресвитериальной общины и т. далее. Понятно, что организация их имеет соответственный характер, и во главе их обыкновенно стоять ректоры из членов духовенства той или другой общины, естественно строго блюдущие интересы не только религии вообще, но и своих вероисповеданий в частности. При ознакомлены с этой системой американского высшего образования нам не раз приходила в, голову невольная мысль, в какой бы ужас повергнуты были бы культуртрегеры, если бы им сказали, что в наши высшиие школы нужно водворить хоть часть тех ужасных „клерикальных» порядков, под которыми благодушно живёт высшая наука в стране самого свободомыслящего народа в мире!.. А до какой степени силен в американских университетах этот так называемый у нас „клерикализм», может показать тот сам за себя говорящий факт, что однажды в пресвитериальной коллегии поднялась целая буря негодования на одного профессора за то, что он в основу своего преподавания философских наук положил сочинения Спенсера и Бэна, – тех самых мыслителей, идеи которых у нас преподавались чуть не в духовных семинариях! Нечего и говорить, до какой степени нелепы и лживы были все те ссылки на Америку, которыми имелось в виду искусственно поддержать у нас известное движения к эмансипации женщины и к водворению высшего женского образования. Самый уже характер изложенной нами системы высшего образования в Америке исключает возможность подобных эмансипаторских идей, и Америка в этом отношении далеко стоит позади нас: она не знает ни женских университетов, ни стриженых молодых леди, и до какой степени там мало развита самая мысль о необходимости университетского образования для женщин, можно видеть из того, что открытый при медицинском факультете гарвардского университета так называемый Annex, т. ф. добавочный класс специально для женщин, едва не подвергся закрытию единственно потому, что студенты-медики решительно отказались работать совместно с ними в анатомическом музее – просто из присущего им чувства нравственной деликатности. Что касается собственно религиозно-нравственного состояния высших школ, то об этом можно судить уже потому, что в этих именно школах чаще всего начинаются Revivals или специально-американские движения религиозного чувства. Молодое поколение, как наиболее чуткое и отзывчивое на духовные потребности, первое поддается волне религиозного увлечения, и оттуда оно уже разливается по окрестностям.

В виду такого отношения очага высшего образования к церкви неудивительно, что вся умственная и литературная жизнь американского общества проникнута сильным религиозным элементом. В этом отношении Америка представляет в высшей степени поучительный пример. По своему умственному характеру это по преимуществу страна положительного знания. Физические и технологические науки занимают первенствующее положение, и в этих именно сферах знания американские ученые главным образом приобретают всемирную известность. И однако же, не смотря на это, знание там уживается в замечательной гармони с верой, наука с религией. Мало того, благодаря господству религиозного элемента в общем миросозерцании, самые научные теории получают религиозный характер. Так даже случилось и с самой теорией Дарвина, или так называемой «теорией эволюции», как она развита Спенсером. Нужно сказать, что по своей технической стройности она пришлась по вкусу техническому американскому уму и пользуется значительною популярностью. Но замечательная вещь, что для американского ума она далеко не отожествляется с грубым материализмом, как это напр. случилось у нас, где с особым злорадством публицистика указывала на ее механические стороны, будто бы исключающие возможность всего духовного и нравственного, и почти с наслаждением проповедовала „аксиому» происхождения человека от обезьяны. Напротив, в Америке «теория эволюции» дала лишь повод к высшим религиозно-нравственным умозрениям; в ней нашли ключ к лучшему уяснению господствующего во вселенной стройного мирового порядка, новый шаг к постижению той, по выражению Спенсера, неведомой силы, которая ведет мир к высшему совершенству посредством чудесно целесообразных законов. Под влиянием этой теории образовалась даже особая „религия эволюции», которая видит в этой теории разрешение величайших философских проблем об отношении свободы и необходимости, примирения начала любви с господством закона в управлении вселенной. Это конечно не значит, что в богословском отношении такие умозрения получают правильное приложение. Напротив, благодаря господствующему в Америке сектантскому началу религиозной жизни, они часто ведут к туманному, отзывающемуся сектантством резонерству. Но мы говорим о силе религиозного влияния в умственной жизни американская народа, и это вполне подтверждается приведенным фактом.

То же самое влияние резко выступает в американской литературе вообще и периодической в особенности. В этом отношении прежде всего нужно сказать, что классической книгой, которая больше всего оказывает влияние на американскую литературу, является Библия. При изучении религиозно-нравственной жизни американского народа нас ничто так не поражало, как то, до какой степени св. книга воплотилась во весь строй умственной и общественной жизни. Она не только есть настольная книга – в нашем смысле, а находится постоянно в руках, в мысли и сердце народа. Не говоря уже о том, что вы встретите ее прежде всякой другой книги не только в каждом доме, но и в каждом отеле и ресторане, вы заметите, что тексты из нее пишутся на визитных карточках, на дверях, встретите их даже в газетных объявлениях. Молодое поколение, пройдя американскую секуляризованную школу, изумляет громадным знанием библейских текстов на память. Тексты библейские наряду с типическими фразами из классических поэтов и писателей английской расы то и дело употребляются в литературе и даже в газетных передовых статьях. В виду этого понятно, что всякое явление, имеющее отношение к Библии, получает значение крупного общественного события. Никогда не забудем мы того общественного возбуждения, которое происходило по случаю появления в 1881 году нового перевода Библии на английский язык. Уже недели за две до выхода его в свет и в газетах и в обществе только и говорили об этом переводе. И это не были пустые толки. В самый первый день его появления в продаже в Нью-Йорке его разошлось 300,000 экземпл., на другой день 200,000 и т. д. Одна газета в г. Чикаго, отстоящем от Нью-Йорка на две тысячи верст, чтобы скорее познакомить своих многочисленных читателей с этим переводом, по телеграфу в виде корреспонденции напечатала все евангелие от Матфея, а в ближайшем воскресном выпуске напечатала весь Новый Завет в полумиллионе экземпляров, которые и распроданы были в течение одного дня по 5 центов за экземпляр Газетная печать недели две занималась разбором этого перевода, a некоторые особенные любители до точности пересчитывали количество слов и букв в новом переводе, чтобы из сопоставления полученных числовых данных с такими же данными старого перевода выводить те или другие заключения. Нам тогда же невольно бросилась в глаза печальная противоположность этого всезахватывающего интереса с тем равнодушием, с которым встречен был у нас русский перевод Библии.

В виду такого значения Библии станет понятным, почему на американской литературе лежит такой сильный отпечаток библейского и вообще религиозного элемента. Но что касается в частности периодической печати, то этот элемент еще более заметен на ней по самому ее, так сказать, происхождению и условиям существования. Большинство ежемесячных журналов в Америке обязаны своим происхождением коллегиям. Всякая коллегия, более или менее чувствующая научную и литературную силу в своей корпорации, обзаводится журналом, в котором профессоры и делятся с публикой своими научными и литературными трудами. Так дело стоит в большинстве и до настоящего времени и за исключением журнала The North American Review, да ещё двух-трех простых и иллюстрированных журналов, издаваемых крупными издательскими фирмами, журналистика американская находится именно в руках профессорских корпораций. И вот вследствие этого на американской периодической месячной печати вполне отражается серьезный дух американских коллегий, именно сильный религиозно-нравственный отпечаток. На страницах этих журналов то и дело попадаются статьи по разным высшим богословским, философским и религиозно-нравственным вопросам, которые у нас можно встретить только на страницах малоизвестных светской образованной публике духовных журналов. Да и вообще нужно сказать, что американское образованное общество относится с гораздо более живым интересом к высшим религиозно-философским проблемам, чем наше общество. Этой потребности естественно отвечает и периодическая печать, и замечательно, что этот интерес возрастает все больше. „Наши недельные журналы, говорит один американский писатель, с возрастающим вниманием и интересом исследуют великие текущие религиозные вопросы. Наши Reviews (т. е. толстые журналы) посвящают себя главным образом обсуждению религиозных проблем. Теперь, более чем во всякую другую эпоху нашей истории, наши писатели делают религию главным предметом литературы. Даже романисты вводят религиозные вопросы в составь своих повестей»⁴. Рядом с чисто-религиозными вопросами идут философские, и умозрительная мысль пользуется изумительным успехом на классической почве положительного или прикладного знания. У нас составилось об американцах понятие как о бездушных техниках и практических материалистах. И однако же ради этого народа издается столько умозрительных философиях журналов, сколько их едва ли издается в какой либо стране Европы. И эти журналы все отличаются сильным характером возвышенного идеализма. Таковы напр. журналы The Platonist в Миссури, Journal of Speculative Philosophy в знаменитом философском городке Конкорде, около Бостона, этих Афин американского просвещения; „Религиозно-философский журнал» в Чикаго и т. д. А что эти журналы не простые продукты неисправимые любителей умозрения, не представляют собою голоса в пустыне, об этом можно судить по тому красноречивому факту, что например религиозно-философский журнал в Чикаго расходится в 9.000 экземпляров. Что же касается распространенности собственно религиозных журналов, то в этом отношении достаточно указать на то, что одна еженедельная газета „Christian Advocate» расходится в 50,000 экземпляров еженедельно, a некоторые иллюстрированный религиозные газеты положительно в сотнях тысяч экземпляров. Но и этим еще не ограничивается влияние религиозного элемента в Америке на общественное сознание. Кроме литературы, еще более сильное и непосредственное влияние имеет церковная проповедь, которая благодаря особым обстоятельствам получила в Америке высокое развитие и сделалась важной общественной силой. Лучшие проповедники, как напр. Бичер, родной брат знаменитой писательницы Бичер-Стоу, автора всемирноизвестной повести „Хижина дяди Тома», есть положительно популярнейший человек во всей стране. Его проповеди по телеграфу передаются во все газеты страны (и даже в Англии), a большие нью-йоркские газеты помещают их в больных извлечениях. Такое внимание впрочем не ограничивается одним Бичером, оно простирается и на других проповедников, и вследствие этого образовался прекрасный обычай, по которому понедельниковые номера газет наполняются извлечениями из произнесённых на кануне проповедей. Благодаря этому обычаю не только шире распространяется благовестие слова Божия, но и каждый может воспользоваться всею суммою религиозно-нравственных уроков, преподанных в данный воскресный день. По этим отчетам всегда можно следить за состоянием проповедничества и религиозно-богословской мысли в стране, и эти же самые отчеты в свою очередь служат важным побудительным средством для проповедников постоянно держаться на высоте своего призвания. Когда мы впервые познакомились с этим прекрасным обычаем, нам не раз думалось, отчего бы и нашим газетам не последовать в этом отношении примеру наших заатлантических друзей и не помещать в своих понедельниковых и послепраздничных выпусках отчеты о произнесенных накануне проповедях, тем более, что за недостатком материала их приходится обыкновенно наполнять всяким залежавшимся и никому ненужным хламом.

И вот вся эта сумма разнородных религиозных влияний имеет своим результатом то, что общественное сознание и общественная деятельность в Америке носит на себе сильный религиозно-нравственный отпечаток, придающий всей жизни американского народа своеобразный характер духовной самобытности и энергической самодеятельности. К характеристике этой стороны, насколько она проявляется в рассматриваемой нами области, мы теперь и переходим.

Забота о религиозно-нравственном воспитании детей. Воскресные школы и библейские классы. Христианское общество молодых людей. Общество подавления порока. Общество трезвости. Гражданская доблесть американского народа. Сущность американской демократии и ее поучительная сторона.

Общественная самодеятельность естественно предполагаем известную степень жизненности и отзывчивости в отношении тех или других начал общественной жизни. Когда нет этой жизненности и отзывчивости, то конечно общество равнодушно относится к самым вопиющим нарушениям самых дорогих для него начал и преданий, но такое состояние предполагаем или крайнюю неразвитость общественного самосознания, или дряхлость вообще духовной жизни. Совсем иное замечается в Америке. Там молодой народ ещё в значительной степени живет энтузиазмом юности, которого не забивает даже суровый практицизм жизни и он чрезвычайно чуток к интересам высших начал своей общественной жизни. А так как его общественная жизнь, как мы видели, глубоко проникнута религиозно-нравственным элементом, то нигде эта чуткость не проявляется с большею энергией как именно в области религиозно-нравственной жизни. При всяком уклонении от общепринятого религиозно-нравственного начала общественное мнение высказывается с замечательною силою против нарушения. В доказательство этого можно бы привести множество примеров, но мы ограничимся двумя-тремя. Известно, с какою строгостью в Америке соблюдается воскресный день. В этот день закрываются не только все торговые, промышленные, питейные и увеселительные заведения, но даже и общественные библиотеки – с целью предоставления воскресного покоя служащим в них. И до какой степени общественное мнение строго в этом отношении, можно судить потому, что когда в 1848 году введение в Белый Дом нового президента, совершающееся обыкновенно 4 марта, совпало с воскресным днем, то общественное мнение не позволило нарушить его святости даже этим великим национальным торжеством и вопреки обычаю «инаугурация» была отложена до следующего дня. В 1876 году общественное мнение с такою же силою высказалось против открытия по воскресным дням всемирной выставки в Филадельфии, не смотря на то, что тут общественному мнению приходилось считаться с сильным иностранным элементом в лице разноязычных и разноверных экспонентов и посетителей выставки. В одном из больших городов, антрепренер одного из городских театров вздумал отступить от общего обычая и стал давать представления и по воскресным дням, рассчитывая на значительный доход. Но он ошибся. Общественное мнение энергично высказалось против такого нововведения тем, что среди лучшего местного общества открылась подписка под клятвой никогда не посещать такого театра, который будет открывать свои двери по воскресным дням. И эта подписка приняла такие обширные размеры, что смелому нововводителю грозило полное разорение, если бы он публично не извинился пред обществом и не отказался от своего намерения. Еще большую чуткость к интересам религиозно-нравственной жизни высказало однажды общественное мнение в Нью-Йорке, городе, который, нужно заметить, вследствие постоянно приливающей огромной волны европейской иммиграции, значительно потерял в своей чисто американской типичности. Известный театральный антрепренер Абби, заметив в обществе значительный интерес к совершающейся чрез десятилетние периоды религиозной драме в Обер-Аммергау , решил поставить эту средневековую драму из жизни И. Христа на сцену в Америке. С этою целью им произведены были уже значительные затраты, именно истрачено до 20,000 долларов (40,000 рублей), и однако же в конце концов он должен был отказаться от этого предприятия, потому что не только открытая подписка не дала никаких результатов, но и общественное мнение высказалось против такой профанации священной истории так сильно – и в печати, и в проповеди, и в общественных собраниях, что антрепренер не посмел идти против него, о чем и заявил печатно в своем извещении об отмене предположения.

При такой чуткости общественная мнения к интересам религиозной совести понятно, что американское общество не может быть равнодушным к религиозно-нравственным потребностям народа, и оно действительно употребляет громадные усилия к удовлетворению их, и главнее всего в молодом поколении, на котором зиждутся надежды государства. Заботливость эта особенно заметно выражается в организации системы религиозного воспитания. При всякой церкви имеется непременно своя воскресная школа, состоящая под надзором и руководством пастора, на которого возлагается вся ответственность за нее. Она собирается или в самой церкви, или в устроенных для этого особых притворах и зданиях, по воскресным дням. Ведение воскресной школы облегчается тем, что дети не лишаются чрез нее своего праздничного дня, так как в субботу не бывает занятий в общественных школах, и дети с бодрыми и свежими силами приходят в воскресную школу, где притом самое занятие имеет много для них привлекательных сторон. Каждый приход принимает живейшее участие в своей воскресной школе, существует постоянный фонд, из которого делаются подарки и другие поощрения детям, и самое ведения дела в школе поражает своею практическою простотою и общественным смыслом. Вся школа, состоящая обыкновенно из нескольких сот и даже тысяч детей, поделятся на множество мелких групп – от пяти до десяти детей, и каждой группой или так называемым „классом» заведует особый учитель или учительница. Понятно, при такой системе требуется громадный учительский персонал, но он с охотою, можно сказать с любовью, восполняется самими прихожанами, и преимущественно молодыми людьми обоего пола. И вот таким образом весь приход в своих многочисленных представителях ведет великое дело религиозного обучения детей, и преподавание это бывает тем более действительным, что учителями и учительницами тут часто бывают родители и старшие братья и сестры детей. Но даже и помимо этого преподавание получает задушевный семейный характер в виду того, что преподаватели сродняются с своими группами, которыми они занимаются в течение нескольких лет сряду, и свое наблюдение не ограничивают временем собрания воскресной школы, а простирают и на семейство, где обыкновенно они бывают приняты как ближайшие члены. Самое занятие в школе есть скорее проверка того знания, которое приобретается дома в течение недели. В школе каждому ученику выдается особый листок⁵, где напечатан весь урок, который он должен выучить к следующему разу. Урок состоять обыкновенно из нескольких стихов из Библии, важнейшие из которых обязательно должны быть выучены наизусть (от 10 до 15 стихов), и из нескольких пояснительных вопросов и ответов к изучаемому месту. Тут же особым шрифтом, напечатан так называемый „золотой текст» , т. е. текст, выражающий сущность всего нравоучения, заключающаяся в заучиваемом месте Библии. Затем идет ряд практических замечаний, весьма полезных как для учеников, так и для учителей. И вообще на этом листке сгруппирована такая масса полезного знания, что после изучения его целое место св. Писания делается вполне ясным для каждого ребенка. Открывается и закрывается школа общей молитвой, а так как занятие перемежается с пением священных гимнов, изучаемых также детьми, то оно получает особенную привлекательность для детей, которые с неудержимой охотой идут в воскресную школу как на праздник. Для поддержания системы воскресных школ существует обширное общество, так называемый „американский союз воскресных школ»⁶, обладающий значительным фондом, из которого между прочим делаются затраты на покупку книг и других пособий для бедных школ. Это же общество снабжает все школы описанными поурочными листками, которые издаются периодически с обозначением урока на каждый воскресный день. По истечении каждого года общество печатает подробный отчет, по которому и можно судить о состоянии обучения в воскресных школах. У нас имеется отчет за 1882 год, из которого между прочим видно, что в отчетном году воскресные школы посещались 7 1/2 милл. детей. При отчете приложена даже карта, особыми красными значками показывающая распразделение школ по стропе. Одним словом, это своего рода общественное министерство религиозно-нравственного воспитания и образования детей. В воскресных школах, как мы сказали, занимаются главным образом молодые люди обоего пола, но между учителями встречаются и почтенные старцы, всю свою жизнь посвятившие этому доброму делу. И в среде последних не редкость встретить лиц высокого общественного положения – банкиров, знаменитых адвокатов, городских мэров, судей, губернаторов отдельных штатов с своими супругами и даже членов конгресса и законодательных собраний. Haпp. в соседнем с Нью-Йорком городе Нью-Джерси учителем в воскресной школе был ректор или так называемый президент местной коллегии, и он не оставлял этого учительства даже тогда, когда сделался сенатором конгресса. Верховный судья Маршалл (в Вермонте) до самой смерти состоял учителем воскресной школы. В г. Цинциннати в числе учителей одной из воскресных школ состоит глава одного крупного банкирского дома. Президент Гаррисон пред отъездом своим в Вашингтон в знаменитый Белый Дом последнее воскресенье своей частной жизни провёл в воскресной школе, где он пред тем состоял учителем. Одним словом воскресная школа в Америке есть лучшее выражение религиозно-нравственного смысла американского общества, и по своей организации есть в высшей степени действенное орудие поддержания религии и нравственности в народе. В заключение очерка системы воскресных школ можно еще упомянуть, что рядом с воскресной школой идут так называемые „библейские классы». Это тоже своего рода школа для религиозного обучения, но школа для всех взрослых прихожан. Библейские классы собираются по известным дням в неделе, и тут пастор ведет объяснение известного чтения из Библии пред целыми сотнями слушателей, из которых многие обладают высоким образованием. Эти классы можно бы сравнить с нашими внебогослужебными собеседованиями, по существенное отличие их состоите в том, что тут пастор не только объясняет известный «урок» но и предлагает вопросы своим слушателям, с целью удостовериться, насколько усвоен ими предмет беседы, т.е. дело ведется чисто катехизическим способом. Таким образом благодаря изложенной системе народ в Америки учится религии в течение всей своей жизни – от самого раннего детства до глубокой старости, и так как все это учение имеет своим предметом Библию, то и неудивительно встречать в Америк множество лиц – не только глубоко знающих св. Писание, но и знающих все его наизусть. А у нас говорят, что в Америке религия исключена из школы и на этом построяют даже целые более или менее «либеральные» теории.

Воскресная школа своей системой воспитания обыкновенно настолько пропитывает детей духом религиозности и привязанности к церкви, что они и по окончании своего курса не охотно расстаются с нею и ищут замену её религиозно-нравственного воспитания в учреждении особых обществ при приходских церквах. Это так называемый «приходские общества молодых людей». Такие общества существуют при каждой приходской церкви и они имеют своею целью поддержание нравственной связи между молодыми людьми одного прихода в тот критический момент жизни, когда молодые люди начинают рассеваться из общего питомника по путям различных профессий и житейских занятий. Общества эти обыкновенно собираются но известным дням в притвор приходской церкви; тут делаются рефераты, поются религиозные гимны и вообще время проводится в приятном взаимообщении. Нередкость бывает, что такие общества приглашают известных ученых для прочтения лекций, которые тогда получают публичный характеру н особенно часто приглашаются для этой цели известные иностранцы, путешествующие но Америке. Но эти частный приходские общества составляют лишь бледное отражение одного большого общества, которое составляет истинный ковчег спасения для тысяч молодых людей обоего пола. Это именно известное „христианское общество молодых людей», организация которого так интересна, что мы считаем неизлишним познакомить с ним,

„Христианское общество молодых людей»⁷ в Америке существует! с 1852 года и хотя оно по своей идее заимствовано из Англии, но в его практическом приложении вполне отражается тот глубокий религиозно-нравственный и вместе житейский смысл, которым отличается американский народ. Идея его весьма проста и она легко могла зародиться в уме всякого, более или менее одушевлённого человеколюбием, лица, которому приходилось наблюдать жизнь молодых людей в таких больших центрах общественной жизни, как Париж, Лондон, Нью-Йорк. В эти так сказать котловины общественной жизни каждый год стекаются тысячи и десятки тысяч молодых людей, которые, впервые выступая на житейское поприще, ищут себе здесь первых путей, ведущих к заманчивому для юных умов поприщу жизни. По самому своему существу это очевидно критический момент в жизни человека и от него зависит, удастся ли человеку целым и невредимым выбраться на житейский путь, или силы его ослабеют в борьбе с потоком новых впечатлений и пучина жизни закрутит его и увлечет к погибели. Трагизм положения увеличивается еще от того, что молодой человек, вдали от родины и благотворного влияния родного очага, тут оказывается совершенно одиноким среди моря чужих людей, которым нет никакого дела до его борьбы и страданий. И неудивительно, что если многие сильные духом и терпением выбиваются на дорогу, то многие вместе с тем отчаиваются и падают, не выдерживая тяжелой житейской борьбы и гибельных искушений, – гибнут при равнодушии, а иногда быть может даже и при злорадстве окружающих людей. Вот это именно наблюдение и вытекающее из него сочувствие к молодым людям и повело к основанию „христианского общества молодых людей». По уставу нью-Йоркского отделения этого общества, оно „имеет своею целью улучшение духовного умственного и общественного состояния молодых людей в городе Нью-Йорке путем организации лекций, бесед, библиотек, читален, общественных собраний и всяких других средств, и пособий, какие могут способствовать достижению цели». Но самая замечательная сторона этого общества заключается в том, что оно сообразно господствующему настроению в американском обществе сразу приняло глубоко-религиозный характер, и по основной идее это общество имеет своею целью «объединить, как говорится в одном циркуляре, тех молодых людей, которые, признавая Иисуса Христа своим Богом и Спасителем, по с в . Писанию, желают быть Его учениками в своей вере и в своей жизни, и сочетать их усилия к распространению царства Христова среди молодых людей»⁸. Как вызванное глубокою насущною потребностью, общество нашло повсюду сочувственный отклик и за несколько лет успело распространиться по всем более или менее значительным городам Америки. И вот оно при своей теперешней организации оказывает неисчислимые блага для молодого поколения страны. Общество это представляет собою нечто в роде религиозно-нравственного братства. Членом сего может быть всякий молодой человек, вносящий ежегодно два доллара в кассу и за ничтожную сумму он получает возможность пользоваться всеми обширными правами, предоставляемыми обществом. В Нью-Йорке этому обществу принадлежите громадный дом, где помещается большая библиотека, великолепная читальня, гимнастика. Еженедельно читаются лекции по всевозможным предметам, рассчитанным на потребности молодых людей; ежедневно бывает молитвенное собрание, на котором поются священные гимны; по временам приглашаются известные ученые и богословы для прочтения публичных лекций но наиболее животрепещущим вопросам, и наконец в известные промежутки бывают даже увеселительные собрания, где молодые люди имеют возможность приятно провести время в невинном увеселении. И всем этим члены общества пользуются бесплатно. Но лучшая сторона этого общества заключается в том, что среди его всякий молодой человек чувствуете себя как бы в родной среде: все члены непременно зовут друг друга братьями, и в представителях общества всякий молодой человек может найти родственное участие во всяком постигшем его бедствии или несчастьи. Очутившись в совершенно чужом городе без места, он смело может обращаться к обществу, в полной уверенности, что к нему не только отнесутся с участием, но и позаботятся найти подходящее занятие, на время окажут пособие, в болезни посетят его, а в часы вечерней скуки и уныния он может рассчитывать найти увеселяющее и ободряющее развлечение все в том же „христианском обществе молодых людей». И сколько таким образом сберегается для общественной жизни молодых сил, которые иначе не устояли бы в борьбе за существование или в борьбе с пагубными искушениями шумной городской жизни! Это в высшей степени полезное общество имеет свои разветвления почти во всех американских коллегиях и университетах, отделения его имеются почти во всех более или менее значительных городах, и нравственно-религиозное влияние его не раз приходилось испытывать и нам самим. Как иностранец, заброшенный в среду совершенно чуждого мира, я иногда испытывал приступы того удручающего чувства, которое называется тоской по родине. Тоскливая тяжесть удручала сердце, работа валилась из рук, и в такие тяжелые моменты не раз искал я ободрения и развлечения именно в „христ. обществе молодых людей», в его читальне и в его общественных собраниях. И нам не раз при таких обстоятельствах приходилось мыслью переноситься в нашу северную столицу. Сколько и здесь ежегодно скопляется со всех концов России молодых людей, прибывающих сюда с самыми светлыми надеждами и энтузиазмом юности, с жаждой высшего просвещения; и сколько разочарований, убийственной тоски, удручающего одиночества приходится испытывать этим энтузиастам единственно оттого, что они нигде не встречают сильной нравственной поддержки, в которой больше всего нуждается молодая натура. И в виду этого нет ничего удивительного в том, что наша учащаяся молодежь представляет такую легкую добычу для всяких темных агитаторов. Не имея нравственно здоровых развлечений, она ищет развлечений низких и грубых; не встречая нравственно облагораживающей солидарности, она увлекается солидарностью преступных сообществ и гибнет целыми десятками – для церкви, общества, науки и государства... Американцы в этом отношении практичнее и человеколюбивее нас. По последнему имеющемуся у пас отчету (за 1882 год), „христианское общество молодых людей» имеет до ста тысяч членов, и эта стотысячная армия глубоко религиозных и высоконравственных молодых людей составляет надежный оплот нравственного благосостояния страны не только в настоящем но и главнее всего в будущем.

Но кроме таких обществ, которым имеют своею целью положительное поддержание и усиление в народе религиозно-нравственного духа, в Америке есть еще общества, которые ведут прямую борьбу с отрицательными явлениями нравственной жизни, и среди последнего рода обществ быть может самое замечательное и в тоже время менее всего известное у нас есть так называемое „Нью-Йоркское общество подавления порока»⁹ . Оно быть может более всего замечательно потому, что показывает, как сильно в молодом американском обществе чувство нравственной самоохраны и насколько в этом отношении более здравого смысла обнаруживают жители демократической республики, чем представители нашей либеральной публицистики. Нам помнится как эта публицистика с остервенением и отличающею ее циническою, грубостью набросилась на нашего великого, теперь оплакиваемого патриота Ивана Сергеевича Аксакова, когда он в самую темную и позорную для нашего общества эпоху нигилистической кровавой вакханалии предложил проект образования в самом обществе, помимо полиции, так сказать общественных органов для раскрытия притонов крамолы. Инквизиция, шпионство, средние века – все это, вместе со многими другими страшными вещами, было вспомянуто тут, чтобы только забросать грязью мысль великого патриота. И однако же такое именно общество, какое проектировал Иван Сергеевич, существует и процветает на почве самой свободной страны в мире – именно в демократической республике С. Америке. И я теперь же должен просить прощения пред великою тению пламенного патриота, что, не смотря на его обращенную ко мне письменно просьбу, не успел вовремя печатно познакомить русскую публику с этой стороной американской жизни и исполняю данное мною обещание только теперь. – «Общество подавления порока» есть именно выражение общественной самодеятельности в борьбе с нравственно-социальным злом. Прямая обязанность в преследовании и подавлении порока и преступлений естественно лежит на официальных органах полиции и администрации. Но не только у нас, но и в Америке официальные органы не всегда проявляют достаточную энергию в исполнении своих прямых обязанностей и, не будучи заинтересованы в них нравственно, обыкновенно ограничиваются формальным исполнением их. Если к этому присоединить возможность подкупа и других искушений, предлагаемых со стороны агентов темных деяний официальным блюстителям порядка, то неудивительно, что многие мероприятия, направленные к подавленно порока и охранению народной нравственности, остаются без строгого применения. И вот, чтобы лучше охранять народную нравственность с этой именно стороны, образовалось в Нью-Йорке «общество подавления порока». Оно составилось из энтузиастов народной добродетели, считает в своей среде много почтенных лиц из общества и духовенства, и председателем его состоит бывший ректор нью-йоркского университета достопочтенный Кросби. И вот это-то общество – horribile dictu! – имеет тайных агентов, которые следят за всеми распространителями и делателями порока, накрывают их даже там, куда не проникает или не хочет проникнуть официальный глаз полицейских чинов, и предают их в руки правосудия, на суде сами являются обвинителями, поставляют свидетелей в доказательство истинности обвинения, и успокаиваются только тогда, когда порок и преступление понесут заслуженную кару пред законом. Но главная и специальная цель этого общества – преследование безнравственной и развращающей литературы во всех ее видах, и деятельность его в этом отношении неутомима. Это строжайшие цензоры безнравственного элемента в литературе, особенно народной и детской, и можно смело сказать, что они подвергли бы беспощадному сожжению и истреблению немалую долю той детской и народной литературы, которая у нас ежегодно выходит на свет Божий с разрешения официальной цензуры. Мы говорим – истреблению и сожжению – в буквальном смысле. Агенты общества иногда забирают и арестовывают целые издания безнравственных книг и, отдав издателей под суд, самые издания буквально сожигают на костре, как и представлено на виньетке, украшающей лицевую страницу отчетов общества. Таким образом мы видим здесь замечательный пример общественной цензуры в стране, которая пользуется полнейшею свободою печати. Благодаря усилиям этого именно общества в нью-йоркском штате постановлены важные законы к ограниченно распространения безнравственности путем литературы и печати, и члены общества являются неумолимыми блюстителями этих законов. Влияние общества простирается на все коллегии и университеты, и оно особенно заботится о том, чтобы предохранить учащуюся молодежь от вредного влияния безнравственной литературы, и с этой целью прямо обращается к начальству учебных заведений о содействии. О ревности этого общества в преследовании своих целей можно судить потому, что каждый год оно истребляет целые тысячи пудов безнравственной литературы и подвергает издателей ее на сотни тысяч долларов штрафу пред законом. В минувшем году общество подвергло таких издателей штрафу на 300,000 р. на наши деньги. Наконец это же общество простирает свое влияние на все общественные и публичные библиотеки, составляет каталоги вредных по его мнению книг, и эти книги перестают выдавать в библиотеке всем более или менее юным, духовно не установившимся читателям. Поэтому в прославленной стране свободной печати молодому человеку или молодой девице сочинения напр. Золя менее доступны, чем у нас так называемый „запрещенные» сочинения гимназистам и гимназисткам – даже первых классов.

Тот же здравый смысл отличает и широко распространенную в Америке сеть так называемых „обществ трезвости»¹⁰. Нужно сказать, что народ в Америке, не смотря на целое море разнородных переселенцев, ежегодно переливающееся туда из различных стран света. и конечно приносящих с собою свои укоренившиеся привычки и обычаи, отличается замечательною трезвостью, особенно сельское население. В больших городах, особенно где силен пришлый немецкий и ирландский элемент, порок невоздержания конечно находит богатую почву для своего распространения, но и здесь он держится лишь в низшей неустановившейся, невежественной среде, и видимо слабеет по мере умственного и общественного возвышения классов. В среднеобразованных классах, к которым могут быть отнесены учители и учительницы городских школ, мелкие чиновники, клерки, студенты коллегий и тому надобные лица, американское чувство порядочности требует уже почти строгого воздержания. Будучи однажды приглашен на увеселительный вечер, где собрались для общественного увеселения целые сотни молодежи обоего пола из указанная именно класса, я был поражен тем, необычайным у нас на Руси, фактом, что такой вечер был вполне „вечером воздержания», то есть самым крепким напитком на нем был лишь лимонад (и он, скажу откровенно, невольно и тотчас же перенёс мою мысль к тому «лимонаду», которым вдохновляются известные вечера нашей студенческой молодежи). – Раз общественная, так сказать, совесть так относится к пороку нетрезвости, закон и суд имеют полную возможность смело и открыто становиться на сторону добродетели воздержания. И действительно закон и суд в Америке с замечательною для республики строгостью и даже суровостью карают норок пьянства. По воскресным дням питейные заведения обязательно бывают закрыты, пьяные на улицах подвергаются аресту и штрафу, закон и суд при всяком случае становятся на сторону трезвости, когда например карают штрафом содержателей тех питейных заведений, где допускается рабочим напиваться до-пьяна и пропивать свои заработки. Каждая мать семейства имеет право предъявить иск ко взысканию с содержателя питейного заведения, где муж её пропивает свои трудовые деньги, в полной уверенности, что суд станет на ее сторону. Но всем этим еще не удовлетворяется общественная совесть и стремится к еще большему подавлению порока – в лице „обществ трезвости». Главная их цель конечно состоит в распространены идеи трезвости в народе посредством проповедей, печати, собраний и так далее, но в то же время агенты общества выступают так сказать общественными хранителями уже существующих законов против нетрезвости. Законы эти, по небрежности или намеренной послабе органов полиции, могут иногда не соблюдаться, как и в действительности не соблюдаются в некоторых городах. Но в таком случае неумолимыми карателями нарушителей законов являются агенты «обществ трезвости». Часто бывали случаи, когда агенты этих обществ, проникнув в воскресный день в питейное заведение с потаенного входа под видом посетителей, в тоже время накрывали нарушителя воскресного закона с поличным. Эти же агенты выступают на суде добровольными и неумолимыми обвинителями там, где нужно наказать нетрезвость, и самоотверженными защитниками, где нужно поддержать сторону добродетели воздержания, как например в случае иска с содержателей питейных заведений. Общества трезвости распространены но всей стране и замечательно, что все они организованы по системе религиозных обществ. Во главе их обыкновенно стоять проповедники и пасторы, члены при вступлении подписывают особое «исповедание», называют друг друга братьями и сестрами, на собраниях поют исключительно религиозные гимны и так далее. Одним словом и на этих обществах вполне отразился тот глубокий религиозный дух, которым запечатлена вся жизнь американского народа. И митинги этих обществ, как нам лично приходилось наблюдать, производят на присутствующих такое же увлекающее впечатление, как и митинги религиозных общин. В некоторых штатах общества трезвости получили такое значение, что стали во главе правительства, и естественным результатом этого повсюду бывает полное закрытие всех питейных заведений, с предоставлением права продажи спиртных напитков только аптекам, и притом не иначе, как по рецепту врача. О силе настойчивости в проведении идей общества отдельными его членами может служить известный пример бывшего президента Соединенных Штатов Гэйеса. Он с своей супругой принадлежал к одному из обществ трезвости, и при переселении в Белый Дом на высокий президентский пост они порешили остаться верными клятве общества, и с этою целью предприняли гигантскую борьбу с высшим вашингтонским обществом, которое подобно всякому столичному обществу не чуждо конечно употребления вина, служащего любимой приправой больших общественных и государственных обедов. Прежде всего они изгнали этот обычай из Белаго Дома, затем с истинно геройским самоотвержением идеи общества трезвости применили и к большим общественным и государственным обедам, и наконец, после упорной борьбы с укоренившимся обычаем столичного общества, борьбы стоившей больших нравственных страданий и самоотвержения и вынесенной преимущественно на плечах геройской миссис Гэйес, идея трезвости восторжествовала. Вашингтонское общество примирилось с необходимостью, и обеды без вина получили даже особенно фешенебельный характер. И вот благодаря настойчивости семейства президента столица северо-американской республики по крайней мере в течение четырех лет президентства Гэйеса была самою трезвою столицею в мире, и миссис Гэйес с своим высоким супругом были почтены самыми восторженными адресами благодарности и похвалы со сторон всех обществ трезвости в стране. Замечательно, что идеи обществ трезвости находят благоприятную почву в американских коллегиях и университетах, и нам лично приходилось встречать молодых образованных людей, которые, подписав «исповедание» обществ трезвости, положительно с каким-то суеверным страхом избегали даже прикосновения к коварному напитку. Неудивительно, что находятся фанатики воздержания, которые проповедью о нем доводят до абсурда. В баптистской общине возник однажды, по инициативе крайних трезвенников, даже вопрос о том, можно ли употреблять вино в евхаристии. И замечательно, вопрос этот одно время сделался всезахватывающим интересом дня: но нему появлялись целые серии ученых и публицистических статей, им усердно занималась ежедневная газетная печать, репортеры рыскали но городу, собирая и печатая мнения всех более или менее компетентных людей, и наконец вопрос этот разрешился ответом, что можно, но только вино неперебродившееся, на каковом будто бы совершилась и Тайная вечеря. Как видно по отдельным статьям, появляющимся в американских журналах, вопрос этот не потерял своего жизненная интереса и до настоящего времени, и все это любопытное движение представляет небезынтересную черту в общественной жизни наших заатлантических друзей.

Кроме этих обществ можно бы указать еще целый ряд других, в которых опять также проявляется сила религиозно-нравственного самосознания американского народа, но и приведенных примеров достаточно для того, чтобы показать, как глубоко религиозный элемент проникает в общественную жизнь этого народа, как он придает особенную жизненность и нравственную серьезность его жизни и деятельности. Но чтобы закончить характеристику, я укажу еще на одну черту, которая, вытекая из силы религиозно-нравственного и вообще духовная самосознания народа, прекрасно характеризует общий нравственный облик этого молодого и много обещающего народа. Эта черта есть необычайно сильно развитое чувство гражданской доблести. Американец – купец, железно-дорожный король, ученый, профессор – никогда не замыкается в узкой скорлупе себялюбия от всех общественных интересов, и отсюда чрезвычайная отзывчивость на общественные нужды и потребности. Достаточно выясниться какой-нибудь общественной потребности, и средства обильным потоком польются отовсюду. Достаточно было рим.-католическому собору, бывшему в Балтиморе в 1884 году, выразить нужду в основании особого рим.-католического университета в Америке, и деньги – буквально сотнями тысяч и миллионами – посыпались со всех сторон, и университета открыт был через год после заявления самой мысли о нем. Та же гражданская доблесть сказалась в том, что американское общество исключительно общественными силами, без всякой правительственной помощи возрастило и поддерживает всю систему высшего образования: все университеты и коллегии основаны и содержатся на частные средства, профессоры также содержатся на частные стипендии, библиотеки при них образованы на частные но жертвования. Публичные библиотеки, музеи, академия художеств в Нью-Йорке основаны на частные средства отдельных меценатов-капиталистов, и называются по имени своих основателей (напр. -Astor Library, Lenox Library и др.). Наконец каждый американец считает своею священною обязанностью по завещанию уделить часть своего капитала на общественные нужды – на церкви, коллегии, народные школы или вообще на просветительные и благотворительные цели. В газетах то и дело можно читать о крупных пожертвованиях отдельных лиц, и типическим примером может служить пожертвование калифорнскаго миллионера Стаффорда двадцати миллионов долларов ( т . е. около сорока миллионов рублей но нашему курсу) на основание университета в Калифорнии. Ученые и литераторы свои сбережения также в большинстве завещают на дела науки и просвещения, и в самое последнее время можно указать напр. на известного историка Паркмана, который около ста тысяч долларов завещал гарвардскому университету. Все эти факты (которых можно бы привесть целые десятки) несомненно указывают на высокое развитие чувства гражданской доблести, так сказать сознания нравственной связи с общественно-государственным организмом, и опять и здесь движущим мотивом без всякого сомнения служит тот глубокий религиозно-нравственный дух, который лежит в основе всей жизни американского народа и который только и может вывести личность из пагубной тины узкого себялюбия на простор истинно-христианского братолюбия, – что на обыденном языке и есть гражданская доблесть. При наблюдении подобных фактов нам часто невольно приходилось переноситься мыслью на свою далекую родину, и при таком сопоставлении еще в более грустном свете выступало то равнодушие, жалоба на которое у нас служит постоянной песней публицистики и всех друзей общественных начинаний и предприятий. В то время напр. как у нас повсюду слышится вопль на неимение средств на народное образование, особенно на поддержание вновь открытой системы церковно-приходских школ, в Америке по официальному отчету на народное образование ежегодно делается добровольных денежных и других пожертвований на десять миллионов долларов, т. е. около двадцати миллионов рублей. Но никогда этот не благоприятный для нас контраст не выступал так ярко, как в 1883 году, когда скончался наш великий писатель, прославивший нашу литературу в западном мире, Он, по его собственному заявлению, пламенно любил свою родину, был таким великим патриотом, что из любви к своему отечеству почти всю жизнь свою прожил заграницей (!). Он обладал громадным состоянием, ежегодно дававшим ему до 30,000 рублей дохода, жил и скончался бессемейным человеком. В таком положении американец непременно основал бы целую коллегию своего имени, или навсегда обеспечил бы содержание народных школ целого округа или уезда и тем увековечил бы свое имя в благодарной стране; а наш великий писатель, так художественно и красноречиво описывавший в своих произведениях духовное нищенство русского народа, тот вопль о неимении средств к просвещению, который раздается от края до края, – должно быть опять из любви к этому народу и своей родине все свое благоприобретенное и даже наследственное состояние завещал – своим французским друзьям... Конечно, de mortuis aut bene, ant nihil; но когда наступит время критики, она несомненно по достоинству оценит это печальное пятно на нравственной личности талантливого писателя, и едва ли весь блеск его литературного гения в состоянии будет скрасить этот вопиющий недостаток гражданской доблести и патриотического здравомыслия...¹¹

Но мы должны кончить. Из наблюдения и изучения жизни с.-американского народа само собой выводится то заключение, что жизнь этого народа проникнута сильным религиозно-нравственным элементом, и что этот элемент, как наиболее общий и все захватывающий, придаёт особенную жизненность, так сказать увлекающую восторженность и страстность всякой общественной деятельности и всякому общественному предприятию. Сильно и выразительно определил эту особенность американская народного духа знаменитый автор „Жизни И. Христа» Ф. Фаррар, когда он, во время своей прошлогодней поездки в Америку, характеризуя кипучую деловитость народа, в одной своей речи, произнесенной студентам гарвардская университета, сказал, что движущим мотивом этой необычайной деятельности служит не что иное, как вера, та вера, которая двигает горы. И в этом отношении заключается поучительная для нас сторона американской жизни. Та вялость и разрозненность, которыми отличается у нас общественная жизнь, увы – идет у нас рука об руку с религиозным индифферентизмом, который как зимний мороз тормозит все колеса нашей общественной жизни, оживляемой лишь иногда эксцентрическими выходками сенсационных проповедников чуждых народному духу рационалистического пиетизма. Но если есть нечто поучительное для нас и в положительной стороне американской жизни, то еще более поучительная в отрицательной стороне ее , которая и составит предмет нашего следующая чтения.

Спб.

30 Марта 1886 г

Протестантизм в его полном развитии. Блуждание религиозной мысли. Рационализм – Неограниченный произвол проповедников и вырождение проповеди. – Кружковая замкнутость приходских церквей и недоступность их для простого народа. – Беспомощные жертвы религиозных демагогов. – Темное сектантство с примесью шарлатанства, – «Независимая кафолическая» и «физиологическая» церкви. – Армия спасения.

Всякая сила, как бы она сама по себе ни была благодетельна, всю пользу может приносить только тогда, когда она действует под известными ограничивающими и руководящими условиями. Вне таких условий самая благодетельная сила или теряет свою добрую сторону или даже принимает разрушительный характера. Огонь есть благодетельнейший и самый необходимый для человеческой жизни и культуры элемент, и однакоже этот же самый огонь во всякий момент при отсутствии сдерживающих условий может разростись во всепожирающее пламя и превратить в пепелище целые города. То же самое и в области религии. Сильная вера и живое религиозное чувство могут двигать горы, но они в то же время, при отсутствии установившихся регулирующих условий, могут порождать явления, которые ложатся тяжелым бременем на совесть народа. Такое именно явление замечается в религиозно-нравственном состоянии американского народа Соединенных Штатов. Народ этот, как мы видели, отличается сильной энергией религиозного чувства и поэтому чрезвычайно чуток к интересам религиозной истины; а между тем главная вероисповедная система, в которой выражается христианство в С. Америке, не дает достаточного обеспечения религиозной совести не только в уверенности сохранения истины, но и против прямого уклонения от неё. Это именно – протестантизму который является преобладающим в Северной Америке вероисповедным началом и которому самая страна обязана своим заселением, так как он, избегая угнетений в Старом Свете, искал для себя свободы развития в Новом. Там он, пользуясь полнейшею свободою, мог, беспрепятственно во всей полноте выразить свою вероисповедную сущность, и потому для оценки сущности протестантизма изучение церковно-религиозного состояния Америки представляет наилучшие данные.

Протестантизм как вероисповедная система основывается на двух главных началах, из которых логически развивается все его содержание. Как отрицание римско-католической системы, доведшей внешнюю церковную организацию до подавления всякой личной самодеятельности, он стал учить, что церковь есть только духовное, невидимое общество и члены могут быть соединены в нем только в самом общем принципе, именно только в вере; так-что всякий верующий, что он искуплен Христом, тем самым есть член церкви, каковы бы ни были его воззрения во всех других отношениях. Затем, он в противовес римско-католической системе, отрицавшей у личности собственное участие в определении истинного вероучения, отверг авторитет церкви и предания и определил, что всякий человек при помощи своего собственная разума, на основании единственно свящ. Писания может и должен определять, каково должно быть его религиозное вероучение, «в чем его вера» и его нравственный кодекс. В основе этого вероучения очевидно лежит мысль, что область духа есть область свободы, и потому если где человек может быть вполне свободен, то именно в духовной жизни, и особенно в ее высочайшей сфере-религии. Отсюда отрицание в протестантизме всякого авторитета и предоставление каждому отдельному человеку полнейшей свободы умозрения. Но при этом упущена маленькая вещь которая отнимает безусловность у самой истины, именно, что полнейшая свобода предполагает чистейший дух; а так как человек не есть чистый дух, а представляешь собою сочетание духа с телом, то это самое сочетание уже само по себе ограничивает дух и ставит его в зависимость от множества совершенно посторонних условий. Вследствие этого необходимо является ограниченность, пределы которой могут суживаться по мере возвышения человека по ступеням лестницы образования, или расширяться до последней степени – по мере ниспадения в область непросвещённости и неведения. Но нет такой ступени образования и просвещения, где бы дух вполне сбрасывал с себя путы ограниченности и где бы он мог созерцать истину не как в зерцале гадания, а лицом к лицу, и потому он всегда нуждается в известном авторитете, который мог бы служить критерием его логической работы. Эта истина нашла полнейшее выражение в нашей православной церкви, где в известных пределах допускается свобода религиозного умозрения (и эти пределы настолько широки, что в них есть где развернуться величайшему гению умозрительной мысли), и в то же время постоянно дается твердый, непоколебимый, неизменный, опорный пункт для богословствующей мысли во вселенском разуме церкви, в предании, составляющем результат вековой мысли и опыта всего христианского общества. Благодаря этому, в православной церкви всякий человек, смотря по своему умственному складу, может или переживать умом глубочайшие истины богословия, или простосердечно держаться тех установившихся правил, которые служат внешним выражением этих великих истин, в полной уверенности, что тут он имеет непреложную истину в её простейшей, осязательной для самого простого ума, форме, и эта уверенность гарантируется высоким и непреложным авторитетом церкви. Совсем в ином положении находится верующий протестант. Если он обладает способностью умозрения, то он может конечно своим просвещенным умом обнимать и уразумевать высочайшие истины богословия и в истории находить даже некоторый опорный пункт для проверки своего умозрения, но ввиду того что для протестантского ума нет неизменного, обязательного авторитета в лице церкви, он легко может увлечься результатами логической мысли, придать им больше значения, чем они имеют в действительности, и таким образом выйти за пределы истинного христианства и впасть в еретическое заблуждение. Он носится как корабль по беспредельному морю, потеряв свой компас. На далекой синеве ему чудится роскошный берег с уютной пристанью, он направляется туда на всех парусах; но мираж исчезает и корабль в дребезги разбивается о подводный утес. Но еще беспомощнее положение простой необразованной массы, которая в самых просвещенных странах составляете неизмеримое большинство населения. Не имея возможности самостоятельно составить себе религиозное миросозерцание и в то же время не имея непреложного авторитета церкви, которая могла бы заменить для неё недостаточный личный разум, эта масса в протестантизме должна по необходимости рабски держаться буквы библии, в толковании ее полагаться на произвол пастора а в церковной жизни жить тем же преданием, которое отрицается теоретически, или становиться добычей всяких шарлатанов, выступающих в роли непризванных реформаторов. Все это нам приходилось видеть в действительности при изучении церковно-религиозной жизни Северной Америки.

Что касается прежде всего умозрительной стороны богословия в Америке, то указанные крайности протестантского богословия на американской почв могли произойти тем легче, что американский ум чрезвычайно склонен к умозрительной мысли. Тут мы имеем целую умозрительно-богословскую школу, во главе которой стоят такие сильные умы, как Паркер и Эмерсон. Эта школа американского трансцендентализма образовалась на почве пуританской Новой Англии, где она и теперь в штате Массачусетс имеет представительницей известную школу умозрительной философии в городке Конкорде. Нужно заметить прежде всего, что эта умозрительная школа, при всех своих уклонениях от авторитета вселенской церкви и здравого богословия, отличается глубоким религиозным духом. Религия и философия в ней нераздельны, и самая школа имеет своею конечною целью установить гармонию между религией и наукой, так как „наука, но буквальному выражении Паркера, есть естественная союзница религии и разделять их значить разделять то, что соединено Богом». Тем не менее, так как здесь разум не признает авторитета церкви, то получает все-таки полное преобладание рационализм, и он приводит наконец богословскую мысль к чудовищным выводам, разрушающим истинное христианство. Это замечено было даже представителями унитарианской общины в Бостоне.

Когда Эмерсон в 1838 году в своей вступительной лекции в гарвардском университете высказал свое исповедание веры и прямо отверг чудо на том основании, что вмешательство Бога мыслимо только в нормальном отправлении законов природы, что церковная история исказила разными преувеличениями личность Иисуса – «этого единственного духа в истории, который вполне оценил достоинство человека», то эта лекция произвела страшную тревогу в общине, и в известной „ассоциации проповедников Бостона был прямо поставлен вопрос: принадлежит ли Эмерсон с своей партией к христианству, или к особой «религии бостонской?» Паркер отвечал на этот вопрос своею проповедью «о переходящем и постоянном элементе в христианстве», и тут вполне досказал то, что осталось невысказанным у Эмерсона, именно, что их школа видит в Иисусе лишь совершенный тип религиозного человека, который черпал великие религиозные и нравственные истины в своей собственной совести, оживотворяя их своею любовью к человечеству, что к преходящим элементам в христианстве относится верование, что Библия содержите сверхъестественное откровение и что во Христе была сверхъестественная сущность, а не то лишь духовнонравственное совершенство, которое у Него было общим с другими великими основателями религиозных систем. Ясно, что это уже чистый рационализм, каким мы видим его в теориях Штрауса и Рфнана. Но тем не менее он не повел к тому полному отрицанию сверхъестественного и к полному безбожию, которым, как известно, закончил Штраус, а напротив, по складу американского ума, он повел к образованию особой церкви, так называемой «свободнорелигиозной общины», во главе которой стал пастор Гинкли ( F . Hinkley). И замечательно, что эта новая «церковь» тотчас же заявила те же юридические права, которые принадлежат другим церквам; именно, право заключать браки иметь недвижимую и свободную от налогов церковную собственность и т. далее. Но нужно сказать, что комиссия, назначенная законодательным, собранием для исследования того, действительно ли новая община представляет собою религию в полном смысле этого слова, усомнилась в этом и поэтому не сразу предоставила ей требуемые права, предоставляемого лишь действительно религиозным общинам, ясно выражающим веру в Бога. По этому поводу между председателем комиссии и Гинкли произошел не безынтересный разговор, бросающий любопытный свет на туманную расплывчатость символа веры новой общины. Так как в представленной на рассмотрение программе общины говорилось, что она имеет своею исключительною целью «делание добродетели изучение истины и укоренение чувства братства в людях», то президент комиссии заметил Гинкли, что он не видит из программы, к кому же собственно они обращаются с молитвой в своем богослужении. На это Гинкли отвечал:

– Как отдельные лица, мы представляем все оттенки свободного исследования, но, как община, мы имеем некоторый элемент определённого культа. Все здравомыслящие умы признают известную Силу вне нас и выше нас. Мы думаем, что признаем великое начало вещей, когда признаем эту Силу, хотя мы и не признаем ее так, как признают другие церкви.

– Что же вы боготворите? – спрашивает озадаченный этим непроглядным умозрительным туманом президент.

– Я вполне расположен объяснить вам, отвечал Гинкли, но не думаю, чтобы в обязанности правительственной власти входило определять, что должны или могут боготворить люди.

– Я слышал, продолжал президент, как вы раньше говорили, что не признаете ни Бога, ни Христа, ни Библии.

– Все, что я говорил, отвечал проповедник туманной религии, это то, что мы не можем признавать их так, как признают другие церкви. Мы вообще признаем лишь известную Силу, влияющую на людей.

– Но то, что вы называете Силой, есть ли именно то, что другие называют Богом?

– Да, вы начинаете уяснять себе. С этого пункта вы встретитесь с непримиримыми разногласиями, как в церквах, так и вне их.

За этой туманной церковью были все-таки признаны юридические права церковной общины; но можно быть уверенным, что президента правительственной комиссии так и не уяснил себе, что собственно будут боготворить в этой странной церкви, чье имя будет призываться при клятвах и кто будет призываться в свидетельство заключаемых служителями этой церкви браков.

Но понятно, что такое туманное умозрение доступно лишь незначительному кружку философски образованных людей, из которых и составилась новая церковь. Тем не менее нет такой нелепости, которая бы не вызнала особых популяризаторов, с целью провести известную туманную идею в простое народное сознание. На общем начале свободной религии в Нью-Йорке образовалась новая община под названием «общество нравственной культуры». Бостонская община уже низводила почти все свое умозрение на практические цели нравственного усовершенствования, но над всем признавала еще необъяснимую и неясную для самих основателей новой церкви Силу. В нью-йоркской общине сделан был дальнейший шаг по пути устранения метафизики из богословия, и исключительной целью этой общины поставлено было прямо нравственное усовершенствование уже без всякого указания на верховную Силу. Мало того, тута нравственный элемент выдвинута настолько, что ему вполне подчиняется религиозный и, по объяснению основателя „общины нравственной культуры» Феликса Адлера, сама религия есть лишь придаточный призрак, нужный лишь для внешнего объединения нравственных доктрин. Он каждый воскресный день проповедует в Нью-Йорке о высот и святости нравственного совершенства; но постоянно дает знать своим слушателям, что не признает ни Бога, ни бессмертия души. «Я не принимаю теизма, говорил он в одной из своих проповедей. Но основы могут пережить самое здание и послужить для какого-либо нового здания. И я всеми силами держусь за основы теизма: он дает возможность сначала для отрицания случая, т.е для убеждения, что в мире господствует порядок, a затем и для убеждения, что порядок этот хорош, т.е. что в мире есть прогресс». Нужно заметить, что Адлер еврейского происхождения, и его община сначала почти исключительно состояла из представителей того реформированная иудейства, которое на свободной почве Америки стремится сбросить с себя иго талмудической подзаконности. Но потом пристали и язычники, т.е. члены других исповеданий, и вот из этих разнородных элементов и составилось рассматриваемое общество и в нем стали искать наследного убежища все те беспокойные умы, которые окончательно чувствовали под собой исчезновение всякой твердой почвы. Что действительно это отчаянное положение, доказывает тот замечательный факт, что в эту и подобные ей новые общины поступали лица, многие из которых прошли почти чрез все общины и секты, напрасно ища удовлетворения живой религиозной потребности своего духа. Типическим примером может служить известный американский мыслитель и писатель Орест Броунсон. Рожденный в пресвитерианской общине, он с раннего детства начал искать истинной церкви, переиспытал все религиозные общины и секты до самой крайней секты унитариан, наконец вступил в рационалистическую общину и сделался ревностным пропагандистом бостонского трансцендентализма, как он проповедовался Паркером и Эмерсоном, и все-таки в конце концов перешёл в римский католицизм, где и скончался в 1876 году. Это неугомонное блуждание но дебрям сектантства и этот отчаянный скачек от туманного трансцендентализма в объятия средневековой системы – что это такое, как не отчаяние сильного религиозного ума найти успокоение в системе протестантизма? И такие примеры не единичные. Это напротив наглядные типы того шатания и блуждания богословской мысли, какое является необходимым и неизбежным в этой системе, отнимающей у личности надежную опору в учительном авторитете церкви.

Но это шатание и блуждание мысли не ограничивается отдельными лицами. Оно отличает и самые общины или церкви, на которые поделяется протестантское население Америки. Это яснее всего выступаем в том, что в среде самих общин обыкновенно происходить разлад, который сначала ведет к разделению общины на партии, несогласные между собой в понимании существенных пунктов вероучения, а при дальнейшем усилении разлада он переходит в полный разрыв, ведущий иногда к образованию новых общин и сект . Такое явление заметно даже в таких установившихся общинах, как епископальная церковь, где нашлась партия недовольных возрастанием в этой церкви здравых кафолических начал, вследствие чего она выделилась в новую общину под названием «реформированной епископальной церкви». То же заметно в методизме, пресвитерианстве и других общинах, где только живет закваска протестантизма. В числе их членов всегда могут находиться такие резонеры и энтузиасты, которые желают во всей полноте воспользоваться правом личной свободы религиозного умозрения, отвергнуть те условные формы, в которые случайно складывается вероисповедный принцип, и на свой риск и страх образовывать новые и новые общины и секты вплоть до туманной теософии и мормонства. Но всего более замечательно здесь не это дробление, а то, что в протестантизме, даже в наиболее установившихся общинах, нет прочной уверенности в своем вероисповедании. Человек принадлежим к известной церкви, с усердием посещает и внимательно слушает проповеди; но в то же время у него постоянно червь сомнения точит религиозную совесть: да верно ли выражает эта церковь истину христианства? Правильно ли ее излагает проповедник? Не правее ли тот проповедник, который в соседней церкви толкует о тех же предметах в совершенно ином духе? А это – тягостное чувство. Оно похоже на чувство того пассажира на корабле, который не уверен в прочности корабля п в опытности капитана, и потому постоянно его тревожилn мысль, не налетиn ли сейчас корабль на подводную скалу, о которую он разобьётся и погибнет? Или еще оно похоже на состояние человека, который не уверен в архитектуре своего дома, и потому постоянно тревожится мыслью, достаточно ли крепко он заложил балки, поддерживающие потолок, и не рухнет ли он при всяком малейшем сотрясении? Если бы в церкви был высший авторитет, то конечно можно бы обратиться к нему за разрешением недоумения и тревожных сомнений. Но в протестантизме нет такого авторитета. Он, предоставив личной совести каждого созидать свое спасение, отверг даже авторитет епископа и дал в руководство пастве простого проповедника. Но сам проповедник не представляет никаких гарантий в правоте своего учения; он также единственно может руководиться своим личным разумом, a следовательно в его учении вполне царствует личный произвол. Так действительно постоянно и бывает. Разные пасторы и проповедники одной и той же общины часто совершенно иначе объясняют известные христианские истины, и произвол доходит до такой степени, что часто конференциям проповедников приходится прибегать к репрессивным мерам для смирения или приведения к более строгой веросообразности своих слишком уклонившихся от известного вероисповедного символа собратов. Но эти меры большею частью не приводят к своей цели, потому что самые конференции, как частные учреждения, не имеют должного авторитета. А между тем этот произвол проповедника всем своим бременем ложится на совесть безответных и беспомощных прихожан, у которых в случае решительно невозможных взглядов проповедника остается единственное средство укротить его, именно уменьшить платимое ему от прихода жалованье. И вот часто дело доходит до того, что известный приход решительно не знает, каких собственно взглядов держится их проповедник, так как он часто для того, чтобы не смущать резко совести прихожан, маскирует свои воззрения туманными общими местами. Так случалось даже с знаменитым бруклинским проповедником Бичером. Однажды он произвел крайнюю сенсацию в своей общине открытым выражением своего сочувствия римско-католической церкви, в которой протестанты привыкли видеть лишь так называемую «синагогу сатаны», под председательством антихриста – папы, а затем в другой раз еще более изумил заявлением, что он считает догмат падения и первородного греха отжившим средневековым анахронизмом. Такие изумительные скачки решительно привели в неописанное смущение всех его многочисленных почитателей, и долго обсуждался вопрос, во что же собственно верит их знаменитый проповедник и на чем основываются его блистательные нравоучительные проповеди? Если такие случаи возможны даже с такими высокими, просвещенными и честными проповедниками, то неудивительно, что у других стоящих ниже во всех отношениях этот богословский произвол достигает невероятных размеров и служит источником многочисленных недоразумений, не только вносящих смуту в церковную жизнь, но и вредно отзывающихся на религиозной совести народа. Произвол этот, помимо догматического миросозерцания, выражается и в выборе тем для проповеди. Так как проповедничество в Америке представляет собою особую профессию, на которую избираются лучшие ораторы, получающие громадные деньги (Бичер напр. получает 25,000 долларов, т.е. до 50 т. руб.), то естественно у проповедников является соревнование, и менее даровитые при этом не прочь прибегать для поддержания своей славы к таким средствам, которые мало имеют отношения к истинным целям проповедничества. Замечая напр. свою неспособность увлекать своих слушателей изложением высших религиозно-нравственных предметов, американские проповедники начинают прибегать к искусственным мерам, оставляют чисто религиозно-нравственные предметы, вторгаются в общественную и политическую жизнь, пользуются всякими сенсационными слухами, эксплуатируют выдающиеся своею пикантностью судебные процессы, и не редко играют на струне общественных страстей, особенно когда они до крайности распаляются – как напр. во время президентских кампаний, т.е. избирательной борьбы при избрании президента Соединенных Штатов. Отсюда самые темы, о которых заранее извещается в газетах, поражают своею вычурностью и сенсационным характером, очевидно рассчитанными на приманку слушателей. Как образчик можно указать напр. такие темы: «о небесной полиции», о «белых конях на небе» о «мертвых львах и живых собаках», «о лучшем выборе женихов и невест», о том, «как молотит нас Господь» или «как сеет нас сатана» и так далее в том же роде. Конечно, такие темы способны привлечь и таких слушателей, которые бы не пошли в церковь, если бы предметом проповеди был напр. какой-нибудь серьезный религиозно-нравственный вопрос; но с другой стороны такая проповедь очевидно уже теряет свой истинный характер и часто приводит, особенно при затрагивании личных интересов, не к водворению мира на земле и благоволения в человеках, а как раз к противоположным результатам. В 1881 году около Нью-Йорка произошло страшное несчастье: столкнулся с океанским кораблем легкий двухэтажный увеселительный пароход, переполненный сотнями пассажиров, из которых многие утонули. Проповедники не преминули сделать эту катастрофу темой для своих проповедей и один из молодых начинающих проповедников дал своей теме в высшей степени оскорбительный для капитана злополучного парохода характер, основанный на эффектном сопоставлении «капитана спасения» (Captain of Salvation), т.е. Иисуса Христа, с «капитаном погибели». И вот, когда он находился на вершине своего ораторская изображения неумелости капитана, допустившего своею нераспорядительность такое несчастье, вдруг на всю церковь раздался сильный и гневный голос: «Вы, лжец!» Произошло страшное смятение, все бросились к нарушителю церковного благочиния, которым оказался сам капитан злополучного парохода, и проповедь закончилась полицейским протоколом. Такие случаи нередки и они составляют фактическое обличение ложного направления американского проповедничества, вследствие чего оно и теряет значительную долю своей нравоучительности.

Кроме вероучительного и проповеднического произвола, крайнее протестантское начало сказывается в чрезвычайной обособленности церквей. Не смотря на то, что в Америке население теоретически распадается на несколько крупных общин, в действительности каждая приходская церковь считает себя совершенно самостоятельной единицей, не признающей никакой высшей для себя юрисдикции. Среди проповедников, правда, существуют различным конференции и собрания, где обсуждаются дела всей общины; но эти конференции не имеют канонического характера и пастор подчиняется их приговорам и постановлениям, пока находит это для себя полезным и выгодным, и всегда может отвергнуть авторитет их в вопросе об упорядочении дел в своем приходе. Тут для него высший авторитет и высшая юрисдикция сам приход в лице его попечителей, которые платят ему жалованье и от которых зависит самое право его на занимаемое место. И такая обособленность не только способствует опять раздроблению мнений в вероучении, но в то же время ведет к замечательному явлению, крайне суживающему благотворное влияние церкви. Дело в том, что церковь, как обособленная единица, становится полною собственностью прихода; а под приходом разумеются только те, кто несут расходы на ее содержание; следовательно, первым условием принадлежности к церкви делается сумма, платимая на содержание церкви и проповедника – в виде ли прямых взносов по подписке, или в виде платы за сиденье в церкви, которая в таком случае организуется совершенно по системе и плану общественных клубов. Вследствие этого церковь неизбежно теряет характер общедоступности, в ней получают преобладающее значение наиболее состоятельные люди, делающие наибольшие взносы, снимающие наиболее дорогие сиденья. Конкуренция и соревнование особенно в церквах, где состоят популярные проповедники, чрезвычайно возвышают цены на места, обыкновенно продаваемые аукционным путем (как напр. в церкви Бичера где цена местам иногда доходить до тысячи и долларов )абонемент на эти сиденья делается предметом своего рода моды и фешенебельности, и вот таким образом церковь замыкается в тесный круг более или менее богатых классов и делается совершенно недоступною для бедных классов населения. И таким образом в Америке церковь решительно теряет характер того истинно-христианского начала, по которому она должна представлять собой полное братство всех верующих во Христа и по которому в ней нет ни иудея, ни эллина, ни раба, ни свободного, а следовательно ни богатого, ни бедного но все едино во Христе. Такой своей организацией, водворяющей господство плутократии, американская церковь немилосердно исключает из своих стен тех именно алчущих и жаждущих труждающихся и обремененных, с проповедью и благовестием к которым главным образом обращался Сам Христос?

И вот простой народ и особенно бедные классы в больших городах лишаются вследствие этого величайшая блага какое только может быть уделом человека на земле, именно блага удовлетворения насущных потребностей религиозно-нравственной природы. Это лишение права на братское единение в церкви тем сильнее и тяжелее чувствуется, что по принципу общественно-государственной жизни страны все граждане равны в своих правах и обязанностях, все равноправные члены одной демократической республики. И это теоретическое равноправие вопиющим образом нарушается именно в области священнейших прав на благовестие Христово! Но будучи оставлен, так сказать, за оградой церковной бедный и простой народ не теряет чрез это стремление к удовлетворению своей религиозно-нравственной жажды; напротив, вследствие неудовлетворенности жажда усиливается еще больше, и народ принужден искать этого удовлетворения вне церкви, из первого попавшегося источника. И вот тут на наш взгляд, открывается самая темная сторона в церковно-религиозной жизни Америки. Тут простой и наиболее беспомощный в духовном отношении народ, более всего нуждающийся в руководстве церкви, отдается вполне во власть волков, часто являющихся в овечьей шкуре. На поприще выступают разные „благодетели» простого народа, те непризванные или непризнанные проповедники, которые, не имея возможности завоевывать себе положения в церковных кружках, начинают искать себе популярности среди заброшенных народных масс населения, проповедуют им худо понимаемое Евангелие и, чтобы сильнее действовать на массу, производят самое грубое смешение духовного с материальным, Евангелия Христова с проповедью социализма, возбуждают не только дух, но рядом с ним и самые опасные страсти. И бедный народ, заброшенный церковью, массами идет на эти проповеди, мало по малу пропитывается самыми вредными идеями и увлекается незаконными чувствами. Но эти непризванные проповедники не ограничиваются и этим. Почувствовав свое влияние, они непременно разгораются страстью честолюбия и потому стараются выступить в качестве особых религиозных реформаторов, имеющих обновить церковно-религиозную жизнь. Они с истинно демагогическою беззастенчивостью начинают намекать на свое высшее призвание, а затем и прямо объявляют, что им было сверхъестественное откровение, повелевшее им основать новую церковь – в роде «церкви святых последних дней» или «церкви второго пришествия» и т.д. И вот тут именно зарождается и крепнет то сектантское брожение и то сумасбродство, по которому у нас обыкновенно составляется взгляд на всю вообще церковно-религиозную жизнь Америки. Мы далеки от мысли, чтобы церковь в лучших ее представителях совершенно бросала народ. Нет , мы знаем, что в среде лучших проповедников есть много самоотверженных лиц, которые, понимая всю ненормальность данного положения вещей, после проповеди пред блестящим собранием своих прихожан спускаются в самые темные трущобы нищеты и одичания, чтобы и их жалким обитателям сказать слово утешения, сопровождаемое часто материальным благотворением (для чего при каждой церкви имеется особая кружка в пользу бедных); но мы говорим вообще об отношении церкви к бедным классам народа, и в этом отношении церковь в Америке погрешает против основного начала Евангелия Христова. Рядом с бродячими проповедниками, так или иначе старающимися удовлетворить религиозной потребности народа, нередко выступают прямо шарлатаны в спекуляторы, которые делают из народного невежества и религии источник наживы или предмет политического честолюбия. В 1880 году в Нью-Йорке образовалась новая община под претенциозным названием «независимой кафолической церкви». Проповедники ее под громким названием «епископов» и «пресвитеров» римско-католической церкви посредством проповеди и брошюр начали заявлять, что настало врем сбросить тиранию папства, что с этой целью они сами, не смотря на высоту и обеспеченности своего положена, оставили эту церковь и отрясли прах с ног своих, чтобы искать истинного счастья в едином Христе, к которому и призывали преимущественно ирландцев, весьма многочисленных в Америк и ревностных католиков. Проповедь эта нашла значительный успех среди низших классов и заинтересовала даже меня лично, так-как я в то время занимался своим сочинением о «Римском католицизме в Америк» и внимательно следил за всеми движениями в этой церкви. Но каково же было мое изумление, когда чрез несколько месяцев читаю в «N. У- Herald'е», что все эти так называемые «епископы» и « пресвитеры» отданы под суд за целый ряд мошенничеств и обманных вымогательств у разных благочестивых лиц денег на дела, не имеющие никакого отношения к религиозной мисии!? Оказалось, что вся эта «независимая кафолическая церковь» была спекуляторской проделкой нескольких шарлатанов, вздумавших эксплуатировать религиозное чувство доверчивой народной массы. К тому же разряду относится так называемая «физиологическая церковь», основанная в Нью-Йорке одним врачом около того же времени. Заинтересовавшись объявлением в газетах о своеобразном богослужении в этой чудовищной церкви, сопровождаемом проповедями самого основателя её – доктора Линнера, я отправился однажды в эту церковь и был поражен грязным, беззастенчивым нахальством этого основателя «физиологической церкви». Вся она зиждется на грубом обмане и бессовестной эксплуатации доверчивых людей. При входе взимается плата за места. Сам доктор поет, под аккомпанемент фисгармонии какие то диконельные гимны в честь природы; затем говорит проповедь о таинственных силах природы, в заключение предлагает или вернее навязывает своим жертвам за весьма высокую цену свои брошюрки – в большинстве грязномедицинского содержания, и все «богослужение» заканчивается раздачей визитных карточек доктора-проповедника, на которых рекламируется его врачебное искусство, способное-де победить самые застарелый и признанные неизлечимыми формы болезни.

При таком состоянии вещей весьма понятным становится, что какое-нибудь более энергическое религиозное движение способно быстро распространяться в темной массе и увлекать ее самыми грубыми формами сектантства, лишь бы оно давало какое-нибудь удовлетворение религиозному чувству. Самым сильным обличителем ненормальности такого положения народной массы в церковно-религиозном отношении служит весьма немаловажный успех пресловутой секты, известной под названием «армия спасения». Она возникла в Англии, но по своему характеру нашла живое соответствие в условиях церковно-религиозного состояния бедных классов в Америке, так-что она может служить и характеристикой чисто американской жизни. Тайна успеха этой чудовищной, военнокаррикатурной общины заключается в том, что она поставила своей задачей обращаться с религиозным благовестием именно к тем классам населения, которые заброшены и оставлены без внимания наличными церквами. И жалкий народ всею душою увлекается даже таким чудовищным движением, будучи доволен тем, что здесь проповедуется ему Христос и любовь Христова, хотя и под самыми грубыми, отталкивающими формами. Никогда я не забуду того щемящего, тяжёлого чувства, которое испытано было мною, когда я в первый раз встретился с «армией спасения». Отправляясь однажды в воскресный день в Бруклин, богатый пригород Нью-Йорка, чтобы послушать проповедь одного популярного проповедника, я вдруг услышал как какой то хор, громко распевавший какие то песни под мерные удары барабана. Узнав, что это «армия спасения», я тотчас же оставил свое прежнее намерение, направился туда, где слышались песни, и там мне представилось почти невероятное зрелище: по широкой панели растянулась длинная процессия мужчин и женщин в оригинальных военных костюмах с эполетами, нашивками я разными военными значками, и мерно выбивая шаг, шли попарно, предводительствуемыми «капитаном» и барабанщиком. Вся партия пела священный гимн с постоянным припевом: «о, я люблю Христа», и капитан, то и дело поворачиваясь к процессии, перемежал свое пение громкой командой – раз-два, раз-два – «о, я люблю Хряста!». Процессия направилась в здание, служившее местом обычного собрания секты, и там началась такая дикая, иступленная сцена, ужаснее и отвратительнее которой я и вообразить себе не мог, Вся партия опустилась на колени и стала делать неистовые качания с исступленным завыванием, и наконец добилась так называемого «излияния Св. Духа». Этого излияния удостоился какой-то толстый пожилой человек, который положительно растянулся на полу и под раздражающие припев, «армии» и выклики «капитана» поднял невыносимый хриплонадорванный вой, буквально вой, ужасный и отвратительный. К нему со всего маху бросилась какая то старуха, и её дряблостарческий, ноющий, писклявый голос еще усилил ужасающее безобразие сцены. А капитан между тем с дикоухмыляющимся лицом то и дело наклонялся к ним, приговаривая: «о блаженство, о сладость!.,». В заключение все поднялись и присутствующим предлагались брошюры о великом возрождающем значении «армии спасения», а также отдельные номера издаваемой ею газеты: «Бранный Клич» (The war-cry) один экземпляр которого я сберег ради курьеза до настоящего времени. Такова-то пресловутая «армия спасения» и она производит значительные завоевания в среде тех подонков я отребья нашей цивилизации, которыми переполнены все большие города как в Америки, так и в Европе.

Таким образом из изложенного видно, к каким ненормальным, можно сказать, болезненным явлениям приводнит протестантизм при неограниченном применении его основного начала – отрицание авторитета церкви и предоставления каждому отдельному лицу собственным разумом созидать свое спасение и по соображениям этого разума устроить свою жизнь. Благодаря этому началу – люди с высокоразвитой способностью умозрения утопают в море туманного трансцендентализма; среднеобразованные и материально обеспеченные классы замыкаются в тесные церковные кружки, недоступные для простого народа, а простой, темный народ делается беспомощной жертвой религиозного шарлатанства или иступленного сектантства. Такое состояние вещей могло бы быть пагубным для религиозно-нравственной жизни всякого другого народа, который обладал бы менее сильным религиозным духом. Но американским народ, как мы показали в предыдущем чтении, весьма религиозный народ, и его здоровая натура не только не гибнет под разлагающим влиянием крайнего протестантизма, а напротив бодро и сильно борется с этим влиянием и успевает даже в значительной степени побеждать это явление или отнимать у него значительную долю растлевающей силы. К характеристике этой борьбы мы и переходим теперь.

Протест религиозного чувства против церковной дробности (Revivals). – Сознание несостоятельности начал протестантизма и искание более прочных начал церковно-религиозной жизни. – Стремление к церковному объединению и возобновление этого движения в настоящее время, – Созревание кафолического элемента в богословии и практике в епископальной церкви, – «Конгресс церквей» и его значение. – Заключение

Протестантизма как вероисповедное начало, вносящее в религиозно-нравственную жизнь личный определяющей элемент естественно должен способствовать оживлению религиозно-нравственного самосознания более всякой другой вероисповедной системы. Отнимая у личности всякий опорный пункт в авторитет церкви и предоставляя ей исключительно самой отвечать на вопрос: «в чем моя вера» и самой составлять личный символ веры, он очевидно постоянно поддерживает разум и совесть каждой личности в известном возбуждении, которое тем сильнее, что тут дело идет о величайших вопросах, какие только могут занимать мысль человеческую. Вследствие этого мы должны признать за несомненный тот факт, что в протестантских странах религиозно-нравственное самосознание всегда необходимо стоит выше чем в странах с сильным церковным авторитетом. Но это преимущество не безусловное. Оно было бы величайшим благом если бы протестантизм, внося в религиозно-нравственную жизнь этот возбуждающий стимул личного самоопределения, не упустил из виду другой стороны дела, что именно человек, как личность, есть существо ограниченное, что окончательно отнимать у неё опорный пункта в авторитете церкви значит оттолкнуть человека на утлой ладье без весел, руля н ветрила в безбрежное море и заставить его собственными силами до изнеможения работать руками с целью приплыть в какое-нибудь тихое пристанище. Ясное дело, что это положение, при, всей силе понудительности к работе, не может считаться благоприятным или спасительным. Человек и на утлой ладье может благодаря счастливым случайным обстоятельствам приплыть к пристани, но это будет лишь счастливая случайность, не более. В большинстве же случаев он изнеможет от истощения и отчаяния при виде невозможности добраться до желанной земли, безсильны опустить руки и сделается жертвой первого шквала, который или зальет его утлый челн или выбросит на скалу и разобьет в щепы. В таком именно положении каждая личность находится в протестантизме. Совне мы видим здесь сильное одушевление, удивляемся энергии религиозного чувства и жажде религиозной истины, но мы не видим, сколько удручающего отчаяния и беспомощности лежит в основе этого внешнего оживления. Мы не видим, как эти отдельные личности, совершенно предоставленные самим себе, бессильно борются с гнетущими их сомнениями и с каким они отчаянием озираются кругом, напрасно ища такого авторитета, который мог бы внушить им некоторую уверенность и дать спокойно вздохнуть душей – в блаженстве непреложной веры. Неудивительно, что при таком ужасном положении постоянная возбуждённость богословской мысли и религиозного чувства приводит часто к полному истощению. И потому в протестантских странах мы часто видим рядом с необычайным возбуждением религиозно-нравственного самосознания крайний упадок и потемнение его. Религия тут может быть сравнена с морем, которое то грозно волнуется и бушует, то как бы замирает в нешелохнущемся штиле. То же самое можно заметить и в Америке. Не смотря на всю силу и высоту религиозно-нравственного самосознания, религиозное чувство американского народа видимо утомляется от бесплодного брожения, и религиозная жизнь складывается в формы, в которых внешняя обрядность часто получает больше подзаконной обязательности, чем в странах с сильным церковным авторитетом, потому что в периоды истощения религиозного чувства для христианина-протестанта ничего не остается больше, как бездушно держаться мертвой буквы Библии и той жалкой обрядности, которая получает известное признание со стороны, так сказать, обычного права. Вместе с тем естественно мельчает самое религиозно-нравственное самосознание народа, и это измельчание несомненно проявляется в той кастовой или кружковой поделенности, в какой выражается церковно-религиозная жизнь в Америке. Но это состояние очевидно не естественное. Оно находится в прямом противоречии с основной идеей христианства, постоянно напоминающего о нераздельном братстве людей, искупленном одним и тем же Спасителем и Богом. И вот несмотря на все искусственный преграды, разделяющие людей на различные вероисповедные и церковные классы, в американском народе по временам проявляются сильные порывы, в которых непреодолимое религиозное чувство стремится разрушить все эти искусственный средостения и хотя на время объединить всех в единое братство под главенством единого Спасителя всех. Такие порывы известны в Америке под названием «возрождений религии» (Revivals of Religion) и составляют в высшей степени замечательное и своеобразное явление в религиозной жизни этой страны. Они выражают собою высшую степень религиозного возбуждения и в то же время явный протест против действующего в протестантизме начала церковного дробления.

«Возрождение» обыкновенно наступает тогда, когда религиозная жизнь достигает высшей степени истощения и ослабления, когда повсюду воцаряется крайняя мертвенность и мертвые формы подавляют дух. В это время в религиозно нравственной и вообще духовной жизни повсюду чувствуется какая-то удручающая тягота, как крайняя истома в знойный полдень, и все как бы жаждут освежительного дуновения ветерка. И вот в эти-то тяжелые моменты начинается «возрождение». По своей внешней форме, это собственно говоря, не что иное, как серия религиозных митингов, рассчитанных на возбуждение присутствующих до степени полнейшей религиозной экзальтации. Наметив какую-нибудь местность, требующую, по мнению религиозных вождей, поднятия в ей религиозного духа, методистские, пресвитерианские или какие иные протестантские представители церковной иерархии направляют в эту местность своих проповедников, которые там собирают всех, кого могут, на свои молитвенным собрания в церкви, где происходит пение возбуждающих духовное рвение гимнов и произносятся пастором проповеди с ярким изображением адских мук, ожидающих закоренелых грешников, и блаженства, уготованного для праведных. По окончании подобной проповеди, глубоко потрясающей нервы наиболее впечатлительных из присутствующих, пастор приглашаем всех предаться мысленной исповеди и тихой молитве: все склоняют головы, закрывают лица руками и проводит в молитве некоторое время в течение которого глубокая тишина церкви нарушается лишь медленным перевариванием одинокого церковного колокола. Но вот по мере того, как всеобщее самоуглубление каждого в свою совесть продолжается, нервы все более и более напрягаются, и то тут, то там начинают раздаваться глубокие вздохи, сдерживаемым всхлипывания, стоны; затем из числа молящихся кто-нибудь поднимается и, под влиянием непреодолимого религиозного энтузиазма, начинаем во всеуслышание каяться в грехах своих бить себя в грудь, рвать на себе волосы и просить своих сограждан молиться за него Всевышнему об избавлении его от адских мук. Пример-заразителен, а тем более для нервных людей. Не проходит трех-четырех дней этого религиозного «возрождения», сопровождаемого воздержанием от пищи, посещением храмов но нескольку раз в день или же столь же частым присутствием на религиозных митингах под открытым небом, как нервное возбуждение обращаемых на путь истинный грешников начинаем принимать форму эпидемии. Самообличения в грехах даже переходят у некоторых в истерические припадки, у других же стремление замолить свои прегрешения принимает практичную форму обращения своего имущества на дела благотворительности. Нередко религиозное возбуждение такого свойства доходить до того, что целые селения начинают распродавать свое имущество и ликвидировать свои дела в твердом убеждении немедленного наступления светопреставления. Позапрошлою зимою в одной из сельских местностей Новой Англии вследствие подобного «возрождения» образовалась целая партия поселян, с часу на час ожидавших светопреставления; они распродали все свое достояние, не стали больше засевать свои ноля, понашили себе белые холщовые хламиды, в которые и облекались, проводя ночи в бдении и молитве, в ожидании того часа, когда они в этом одеянии взяты будут живыми на небо¹². Но этот своеобразный религиозный энтузиазм не ограничивается деревенским людом, а часто в еще более изумительных формах проявляется в таких больших городах, как Нью-Йорк. Одно такое «возрождение» было в Нью-Йорке в 1857 году, когда религиозный энтузиазм нью-йоркцев был возбужден до такой степени, что купцы, банкиры с своими клерками и другие деловые люди запирали среди дня свои конторы и магазины, толпами стекаясь на молитву по церквам; когда местные театры экспромтом обращались в залы религиозных собраний, где проповедники обращались с проповедями своими к публике, битком наполнявшей здания. Тогдашнее религиозное движение в штатах было так интенсивно и всеобще, что обратило на себя внимание всея цивилизованного мира. Но самая замечательная для нас сторона этих «возрождений» состоит в том, что при всяком более или менее сильном движении они выходят из пределов вероисповедных форм и принимают характер всеобщий, безразлично христианский. Сильная религиозная волна, так сказать, переливает чрез те искусственные и мелочные загородки, которые ставит протестантизм в виде мелких, враждебных между собою, общин и сект, смывает их, как неудержимый напор морского прилива смывает песчаные настроения детей на берегу, и члены всех общин и сект безразлично собираются на одни и те же религиозные собрания, поют одни и те же священные гимны и все сливаются в одно религиозное братство, одушевленное одними и теми же чувствами, одними и теми же мыслями. Вместе с вероисповедными разделениями тут сглаживаются и все другие умственные, общественные и экономические. На религиозные митинги «возрождений» свободен доступ для всех, и тут, можно сказать, единственно представляется бедному люду случай, без всякой платы за вход, принять участие в общественном богослужении вместе со всеми другими классами, наделенными высшими умственными и материальными благами, которые в обыкновенное время поделяют людей в этой демократической стране даже более крепкими средостениями, чем где бы то ни было в других странах.

Понятно, что эти возрождения имеют лишь временный характер. После известного напряжения возбужденность и энтузиазм ослабевают, и в церковно-религиозной: жизни водворяется прежняя раздробленность, замыкающая людей в отдельные разобщенные церковные кружки и религиозные общины. Но внутренний смысл этих движений сохраняет свое полное значение. Это на наш взгляд стихийный протест против того бездушного мелочного сектантства, которое разъедает религиозно – нравственную жизнь народа, и вместе с тем это протест против самого протестантизма. В самом деле, тут в сильном возбуждении религиозное чувство ищешь удовлетворения в таких подвигах, которые отрицаются протестантизмом. Предоставляя каждой личности свободу собственными силами созидать свое спасение, протестантизм однако же лишает человека таких сильных пособий религиозно-нравственной жизни, как напр. пост и исповедь. Но душа очевидно не можешь обходиться без этих пособий, и потому во время религиозных «возрождений» люди предаются ужасающему самобичеванию, истощающему посту и воздержанию и всенародной исступлённой исповеди в своих грехах. Тут очевидно те спасительные установления, которые в православной церкви признаны полезными пособиями в деле веры и нравственности и исполняются в спокойном и уверенном сознании их спасительности, народ в протестантизме принуждён завоевывать силой, что в свою очередь приводишь к крайностям исступления.

Таким образом «религиозные возрождения» по своей сущности суть не что иное, как стихийный протест религиозного, можно сказать, инстинктивная чувства против ненормальностей протестантизма и служат наглядным выражением сознания его несостоятельности как вероисповедной системы или церкви. Но это инстинктивное чувство естественно переходит в ясное сознание там, где с живым религиозным чувством соединяется ясная и сильная богословская мысль. И в Америке не мало таких богословски образованных лиц, которые из внимательная изучения церковно-религиозной жизни американского народа приходят к печальному заключению, что протестантизм не может удовлетворить всех запросов религиозно-нравственной жизни. Сознание это особенно резко сказалось вскоре после братоубийственной войны начала 60 годов. Самая эта война была следствием крайнего духовного разъединения отдельных штатов, и вот когда совершился этот печальный кризис, то все лучшие умы глубоко задумались над роковым вопросом: где искать прочной гарантии против повторения подобной ужасной катастрофы? И тогда же общенародное сознание ответило на этот вопрос с замечательным единодушием в том смысле, что гарантией может служить лишь религиозное объединение. Тогда именно явилась идея единой церкви, которая должна соединить под своим знаменем весь американский народ. Идея несомненно великая, достойная великого народа,__ одушевленная сильным и живым религиозно-нравственным самосознанием. Но как ее осуществить? Религия раздробилась на множество отдельных вероисповедных форм, из которых каждая признает себя единственно истинной, и потому, когда возникла идея церковная объединения, то каждая из общин выступила с притязанием, на то, что она именно должна стать тою единою всеобъемлющею церковью, которой жаждет американский народ. Но это естественно могло повесть лишь к новому раздражению и соперничеству общин между собою, и таким образом могло лишь содействовать тому разъединению, от которого жаждет освободиться народ. Тогда из среды богословски-мыслящих людей выдвинулся человек, который сумел подняться выше всех конфессиональных предубеждений и заглянуть в самую сущность того церковно-религиозного начала, которое лежит в основе духовной жизни американского народа, и пришел к непреклонному убеждению, что причина нестроений религиозно-нравственной жизни заключается в самой сущности протестантизма, что он не может удовлетворить высших запросов церковной жизни и не может послужить тем началом, на котором могла бы образоваться единая сильная церковь единого духовно американского народа. Это был известный американский проповедник протестантской епископальной церкви д-р Юер скончавшийся в 1882 году. Свои мысли он публично высказал в 1868 году с церковной кафедры в своих знаменитых проповедях о , «несостоятельности протестантизма», произведших в свое время громадное впечатление па общественное мнение в Америке, так как они стенографический записывались и печатались во всех лучших газетах. В них, между прочим, он высказал горькие упреки протестантизму который, по его мнению, отвергнув твердые церковные начала стал на скользкий путь рационализма, вследствие чего в нем подготовляется общий и ужаснейший кризис для всего религиозно-христианского сознания. Среди него растёт и развивается неверие, практическая жизнь освобождается от воздействия религиозно-христианских начал и разрушается «общение святых». Он слишком односторонен в своем узком индивидуализме и слишком холоден для религиозного энтузиазма, так что в нем нет исхода тем от природы восторженным лицам, которые могли бы найти свое счастье только во всецелом отречении от серой практической жизни, чтобы посвятить себя на служению высшему божественному идеалу (монашество). Вследствие односторонней отвлеченности своих начал, он оказался недоступным для народных масс и потому выродился в аристократизм с блестящим проповедничеством и высокой платой за церковные сиденья. Но и в самых интеллигентных классах его бродячая неустойчивость развивает индифферентизм, вследствие которого весьма многие, утомленные изменчивостью форм, отвергают всякие формы церковной жизни и живут одним «общим» христианством, теряясь в его туманной неопределённости. Таким образом протестантизм, по мнению Юера, сам собою показывает свою жалкую несостоятельность удовлетворить религиозным запросам человечества. Он составляет вполне неудачное и вредное движение и подготовляет страшный кризис. Нужно искать спасения от него. Но где же его искать? – И тогда своим здоровым смыслом этот знаменитый проповедник пришел к той теории, которая легла в основу всего дальнейшего церковно-религиозного развития в Америке, особенно в епископальной церкви; это именно теория о «кафолической» церкви, которая одна только может удовлетворить высшим запросам церковно-религиозной жизни. По этой теории существующие теперь «вероисповедания» в церкви суть только ветви одной и той же кафолической или вселенской церкви, и ветви эти – православно-восточные, римские и англиканские, а протестантизм с своими сектами есть уже отсеченная ветвь от живого остова церкви. Поэтому спасения нужно искать именно в этой «кафолической» церкви. Тут очевидно мысль проповедника-богослова достигла высокой степени церковно-религиозного созерцания; но быть может благодаря этой именно высоте он не довёл своего анализа до конца, не указал более конкретные воплощения кафолической церкви и ограничился только ее общим отвлеченным определением. Но чего не досказала мысль проповедника, то скоро досказано было самыми запросами времени и жизни, а именно общим сознанием той епископальной церкви, из среды которой раздался этот мужественный голос.

Протестантская епископальная церковь Америки есть родная дочь англиканской церкви, и поэтому в ней сохраняется более кафолического самосознания и здравой церковности, чем во всех других протестантских общинах страны. Вследствие этого она естественно отзывчивее можем относиться к глубоким религиозно-церковным движениям страны и в ней именно сильнее, чем во всякой другой, может находить живой отклик великая идея церковного объединения. И действительно, когда возникла эта идея то эта именно церковь с особенною ревностью принялась за ее осуществление, и она смелее других выступила в качестве такой именно церкви, которой суждено объединить в себе весь американский народ. Задача, очевидно, исполинская и требует от церкви, которая бы приступила к ее осуществлению, вполне твердых, исторически установившихся начал, способных выдержать всю тяжесть задачи. И понятное дело, что, при первой попытке приступить к великому делу, епископальная церковь должна была сознаться в полной своей неспособности для его совершения. По своей вероисповедной сущности эта церковь представляет неудачный компромисс между римским католицизмом и протестантизмом, настолько неудачный, что эти противоположные элементы никогда не могли достигнуть в ней гармонического сочетания, и потому при всяком более или менее сильном движении в ней сказывается пагубная и роковая раздвоенность. Такая раздвоенность не преминула обнаружиться и теперь, и потому первая генеральная конвенция, которой предоставлено было рассмотреть и решить этот необычайно важный вопрос, пришла к печальному сознанию, что протестантская епископальная церковь, предоставленная своими собственным силам, не в состоянии принять на себя великой задачи церковно-религиозного объединения американского народа. Печальное сознание, но оно по необходимости должно было заставить лучших мыслителей этой церкви поискать исхода из этого печального состояния. Если не может принять на себя великой миссии епископальная церковь при своих теперешних началах, то она несомненно должна искать себе опоры в более прочных церковных началах, именно, в началах кафолической церкви. Такой богослов-мыслитель как Юер видел спасение именно в кафолической церкви, но его кафолическая церковь слишком отвлечена, чтобы иметь значение для настоятельных, насущных потребностей времени. И тогда епископальная церковь сделала новый шаг к отысканию истинно кафолических начал, пришла к великой мысли, что лучшего воплощения кафолических начал нужно искать на православном востоке, в тех именно церквах, в которых доселе живет вселенское православие в его неизменной, классической чистоте. И вот этом именно процесс мысли привел к тому знаменательному движению американской епископальной церкви к сближению с православным востоком, которое деятельно продолжалось в течение шестидесятых и начала семидесятых годов. Образован был особый комитет, на обязанности которого лежало изучать православный восток и сноситься с его главнейшими представителями посредством письменных и личных сношений. Многие члены епископальной церкви лично путешествовали по России и востоку, входили в личное сношение с патриархами, синодами и митрополитами, среди которых самое видное место занимал наш знаменитый святитель Филарет московский; а некоторые члены, напр. (ныне покойный) епископ флоридский Фриман Юнг и декан Хейль решились даже изучать русский язык с целью непосредственная ознакомления с русской богословской и литургической литературой, и решимость была так непоколебима, что последний наконец вполне поборол почти непреоборимые для американца трудности нашего языка и теперь с достаточною свободой читает русские книги. Движение это имело своею целью установление, так сказать, такого союза между церквами, который дал бы возможность епископальной церкви укрепиться в своих основах и таким образом получить возможность приступить к великой задаче церковного объединения американская народа, и оно во всех своих перипетиях подробно изложено в наших книгах, а также журнальных статьях, куда и отсылаем интересующихся этим движением¹³. Оно, как известно, не привело к своей прямой цели, и все дело ограничилось простым обменом дружественного сочувствия между церквами. Но и это уже был великий результат. Благодаря этому движению, епископальная церковь убедилась, что она всегда может рассчитывать на полное сочувствие православного востока во всех своих добрые начинаниях, а православный восток имел случай убедиться, что на западе, даже на таком далеком западе, как Америка, еще живет сознание его церковной правды, заставляющее к нему именно обращаться в случаях великих запросов церковно-религиозной жизни, а вместе и для той и для другой стороны движение это было благодетельным в том отношении, что дало возможность ближе ознакомиться друг с другом, и таким образом угладить путь для дальнейших сношений.

После известного напряжения, движение это ослабло и даже как бы совсем прекратилось. Но прекратилось только внешним образом, а внутренняя работа религиозно-богословской мысли продолжалась с неослабным напряжением. И при этом обнаружилось в высшей степени замечательное явление. Сближение с православным востоком и ознакомление с его вероисповедным началом и церковно-богослужебной практикой произвели неотразимое впечатление на представителей религиозно-богословской мысли епископальной церкви. От этого соприкосновения с источником веко-вечной церковной правды сильнее ожило в представлениях епископальной церкви сознанье кафоличности, и с того времени мы видим, как это кафолическое начало усиливается постоянно и крепнет в этой американской церкви. Чтобы убедиться в этом, достаточно внимательно последить за духовной периодической печатью в богословской литературой этой церкви. Лучшим и главным выразителем её богословской мысля служит журнал под названием «Обозрение американской церкви»¹⁴, я этот журнал в последние годы дал весьма богатый материал для того, чтобы судить о действительном состоянии и направлении богословской мысли в епископальной церкви. Тут мы видим целый ряд статей, которые глубоко захватывают вероисповедную сущность церкви, подвергают ее тщательному критическому рассмотрению, оценивают с точки зрения высших начал, и при этом то и дело высказываются мнения, которые имеют в виду преобразование существенных пунктов вероучения с целью приведения его в большее согласие с вероучением древней неразделенной или кафолической церкви. Так известно, что протестантизм, восставая против грубо-чувственного римско-католического учения о чистилище, дававшего, как известно, повод к многочисленным злоупотреблениям, отверг вместе с ним даже и древнее церковное учение о молитвах за умерших. Теперь в епископальной церкви поднимаются голоса за восстановление этого учения, и истинность его доказывается на основании исторических и догматических данных в весьма обстоятельной статье¹⁵ по этому предмету в названном журнале. Поднимаются также голоса за восстановление древнего обычая о пощении пред причащением, и этому предмету посвящено также несколько статей, и это тем более замечательно, что названный обычай основывается более на вселенском предании и, как известно, отрицаемом протестантизмом, чем на букве свящ. Писания.¹⁶ Вместе с тем возвышаются даже голоса в пользу признания поста вообще в смысле важного пособия в религиозно-нравственной жизни, и хотя аргументация в этом отношении видимо расплывается и не имеет надлежащего опорного пункта в сознании, но самый факт поднятия этого вопроса уже не лишен важного значения¹⁷. Наконец богословская мысль не ограничивается и этими отдельными пунктами вероучения. Она подвергает критическому рассмотрению самый вероисповедный символ епископальной церкви, из которого логически истекают все частности вероучения. Этим основном символом для епископальной церкви служат так называемые «XXXIX членов религии», которые имеют значение основной символической книги англиканизма и епископализма. И нужно отдать честь высокому самоотвержению американских богословов, когда они, находя некоторое противоречие этого символа с возрождающейся идеей кафоличности, не прибегают к диалектическим изворотам мысли с целью соглашения несогласимого, а мужественно ставят откровенный вопрос; не пора ли подвергнуть пересмотру этот символический документ?¹⁸ Вопрос этот, как и естественно, вызвал возражения и повел к богословской полемике, но роковое слово сказано, и оно составляет важное знамение времени, в рассматриваемом именно нами смысле.

Но это преобразовательное движете в направлении к восстановлению кафолического начала в епископальной церкви не ограничивается только областью теоретической богословской мысли. Нет, рядом с этой работой мысли идет в том же направлении сама жизнь и общее сознание церкви, насколько оно выражается в высших представителях ее – епископах и периодических соборах, так называемых «генеральных конвенциях». В позапрошлом году в недрах этой церкви совершился факт, который составляет важный шаг к восстановлении обычаев древней церкви, отвергнутых протестантизмом. Уже доктор Юер указывал на то, что протестантизм грешит против тех возвышенных натур, которые пламенеют любовью к уединению вдали от суетного Mipa – наедине с Богом, именно тем, что отрицает монашество. Эта идея нашла теперь практическое осуществление. Один молодой человек из епископального духовенства года два тому назад решил разрушить собственным опытом эту протестантскую преграду на пути к отшельничеству и принял монашеские обеты безбрачия, бедности и послушания. И замечательная вещь – этот противопротестанский шаг его встретил полнейшее сочувствие со стороны высокочтимого в церкви епископа нью-йоркского Поттера, который лично с подобающею торжественностью совершил обряд пострижения и с достоинством отвечал на все возражения против этого нововведения. На возражения со стороны тех, которые видели в этом акте ненавистную тенденцию римско-католицизма, он отвечал указанием на то, что монашество не есть учреждение римско-католическое, а есть учреждение вселенское и вытекает из глубоких потребностей духа человеческого.¹⁹ Но несравненно еще более глубокое значение в этом отношении имеет главный вопрос, который теперь занимает американскую епископальную церковь, именно вопрос о преобразовании её литургии. Этот вопрос теперь занимает все лучшие умы церкви и ему посвящено множество статей и сочинений. Нужно заметить, что литургия представляет собою фактическое показание церковного вероучения, в ней яснее и полнее всего отображается внутренний смысл вероисповедной системы. Это с поразительною ясностью доказывается судьбой англиканской литургии, всецело перенесенной и в Америку. Заимствованная у римской церкви, англиканская литургия со времени реформации подверглась постепенному процессу видоизменения; с проникновением в англиканскую церковь крайних протестантских начал, она все более и более протестантизировалась и наконец дошла до теперешней формы, которая как в Англии, так особенно и в Америке представляет какие-то жалкие обломки древней литургии, лишенные жизненного нерва литургического богослужения. И вот, с возрождением кафолического самосознания, в Америке началось сильное движение к преобразованию и литургии с целью восстановления её в её древнем первоначальном виде, Во главе этого движения стал епископ флоридский Юнг, известный своею знаменитою беседою с Филаретом московским но вопросу о соединены церквей, и он в качестве председателя образованного с этою целью комитета поместил в названном выше журнале две

обширных статьи, в которых высказал весьма много замечательных мыслей поражающих глубиной и силой кафолического самосознания.²⁰ В своем доказательстве необходимости преобразования епископальной литургии на более широких кафолических началах, достопочтенный епископ выходит из той глубокой мысли, что религия и церковь должны находиться в тесном соответствии с внутренним духом народа. Указав на то, что англиканская литургия носит на себе отпечаток англо-саксонская духа, он говорит в Америке выступают новые условия, требующие особых приспособлений. «Как американцы, говорит он, мы должны принимать во внимание значительное видоизменение нашей англиканской цивилизации, начавшееся уже теперь и имеющее продолжаться и впредь вследствие именно громадного и все возрастающего наплыва переселенцев к нашим берегам почти из всех национальностей мира. Когда эти чуждые элементы воплотятся в общий политически организм и настолько ассимилируются с нашей национальной жизнью, что составят с нами однородный народ, то результатом этого будет полная, многосторонняя национальность. не похожая на предшествующую ей, и потребует как для своей гражданской, так и религиозной жизни многого такого, что совершенно отлично от того, что могло бы удовлетворить чистый английский тип цивилизации»²¹. С этой точки зрения епископ подробно рассматривает главную литургическую книгу англиканской церкви, известный служебник общественных молитв (Common Prayer Book), указывает его недостатки, сравнивает англиканскую литургию с великими литургиями древней церкви, и прежде всего с литургиями восточной православной церкви, и приходите к убеждению, что англиканскую литургию нужно преобразовать именно в духе великих литургических образцов древности.

Такой авторитетный голос естественно не мог пройти бесследно. И действительно вопрос о преобразования литургии сделался животрепещущим вопросом времени, и когда он предложен был на рассмотрение генеральной конвенции 1883 года, то многие мысли епископа нашли общее признание. Служебник подвергся тщательному пересмотру, именно в духе указанных епископом Юнгом начал, и начертан был весьма широкий план преобразования, который и должен подвергнуться окончательному рассмотрению следующих генеральных конвенций. Вопрос, очевидно, чрезвычайной важности, и в виду этого нельзя искренно не поскорбеть, что самому вождю этого знаменательного движения не суждено было дожить до окончательного решения дела: он скоропостижно скончался в конце 1885 года. Но он скончался с уверенностью, что его мысли нашли живой отклик во всех лучших представителях епископальной церкви и вообще генеральной конвенции, которая в том же духе восстановления кафоличности в церкви восстановила между прочим «праздник Преображения Господня», и постановила праздновать его именно 6 августа, по примеру древней вселенской церкви. Наконец, и с внешней стороны зреющий дух кафолического самосознания епископальной церкви нашел красноречивое выражение в том, что на этой же конвенции поднять вопрос о том, не пора ли изменить самое название «протестантской епископальной церкви», и именно не пора ли вычеркнуть слово «протестантский», так как оно уже не соответствует более внутреннему духу американской церкви. Вопрос этот также не получил еще своего окончательная решения, но все признаки показывают, что не далеко время его положительного решения.

Мы остановились по преимуществу на рассмотрении процесса созревания кафолического самосознания в епископальной церкви, как представляющей более яркие в этом отношении факты. Но отдельные черты этого же движения можно замечать и в других общинах, и главным образом оно проявилось в том, что в этих общинах с повою силою началось искание более твердых церковных начал, и глаза многих обратились к епископальной церкви, как стоящей во главе этого знаменательного движения. Как можно судить но последним известиям, в американском религиозном мире с новою силою поднимается движение к церковному объединению, движение, во всех своих подробностях, напоминающее то великое движение, которым ознаменовались 60 – е года и которое имело своим последующим результатом сношение епископальной церкви с православным востоком. Внешним признаком этого движения служить тот факт, что с каждым годом возрастает число обращенцев из разных общин и сект в епископальную церковь, где они ищут конечного успокоения, – очевидно то же самое явление, которое замечалось при прежнем движении. Но одинаковое с прежним по характеру, теперешнее движение получает еще более интенсивности вследствие некоторых новых условий, привнесенных в религиозно-нравственную жизнь американского народа. Прежнее движение выходило из внутреннего желания церковного единства в видах более дружного и успешного труда на ниве Божией; теперь присоединяется еще чувство самозащиты против двух все более начинающих угрожать враждебных сил. Дело в том, что за последние десятилетия с одной стороны чрезвычайно усилился и возрос римский католицизм, выступающий с открытым намерением овладеть всем американским материком, а с другой стороны непрерывная и с каждым годом возрастающая эмиграция из Старого Света внесла в Америку такую массу скептических, безрелигиозных и прямо антирелигиозных элементов, что неверие быстро начинает развиваться в некоторых слоях населения и угрожает заразить своим тлетворным дыханием и духовную жизнь американского народа. И вот страх пред этими врагами и желание сомкнуться в общих усилиях для успешной борьбы с ними и послужили сильнейшим побуждением к возобновлению движения к церковному объединению. Так как теперь условия гораздо больше выработаны предыдущей работой, то движение это и не замедлило выразиться к замечательному небывалому дотоле явлении, именно «конгрессе церквей».

Это замечательное явление прошло в нашей печати совершенно незамеченным, a между тем оно произвело громадное впечатление в Америке и послужило важным выражением того религиозного самосознания, до которого достиг американский народ. «Конгресс церквей» состоялся весной позапрошлого ( 1884 ) года. Оп созван был по почину епископальной церкви и имел своею целью совместное уяснение насущных потребностей религиозно-нравственной жизни страны. И замечательно, что на мысль о созвании такого конгресса отозвались представители всех общин и сект, даже тех, которые доселе не признавали возможной никакой солидарности своей с другими. На этот конгресс собрались действительно представители от всех общин и с замечательным единодушием высказывали одушевлявшее всех желание – принять наконец меры к устранению зла сектантского дробления в Америке. На конгрессе произнесено было много речей, прочитано много рефератов со стороны лиц всевозможных церковно-религиозных мнений и вероисповедных оттенков, и благодаря такому братски-христианскому обмену мыслей, так непохожему на ту мелочно-враждебную полемику, которой доселе характеризовались отношения между разными вероисповедными общинами, в лучших представителях религиозно-богословской мысли идея церковного единения получила новое ободрение и новую поддержку в своём дальнейшем развитии. «Успех конгресса церквей, говорил один орган епископальной церкви,²² был неожиданным и почти небывалым. Доселе невозможно было сказать, как сильно распространено в различных вероисповеданиях стремление к христианскому единению. Конгресс оправдал самые смелые предположения и обнаружил в умах и сердцах людей более глубокое чувство желания избавиться от зол нашего разделенного христианства в Америке, чем сколько можно было предполагать». И вот таким образом мы видим тут новый фазис, в который вступило церковно-религиозное самосознание американского народа. Явление это еще так ново, что невозможно делать каких либо более или менее определенных выводов, но несомненен тот факт, что явление это есть красноречивый протест против зол христианского дробления на почве религиозного брожения и сектантского протестантизма, и тут во всем блеске выступает зреющее торжество кафолического самосознания американского народа. Факт этот становится еще более замечательным в виду того, какое впечатление этот «конгресс церквей» произвел на общество. Он между прочим подвергся живому обсуждению в обществе и печати, и под его несомненно влиянием стали высказываться мнения, которые могут иметь величайшее значение в случае их применения к жизни. Так один профессор пресвитерианской коллегии, обсуждая размаривавшееся на «конгрессе церквей» вопросы и изыскивая общую почву, на которой все американские общины могли бы слиться в одно целостное церковное тело, высказал при этом немыслимое в прежнее время мнение, что такой почвой может служить преобразованная литургия епископальной церкви. И это мнение высказано на страницах самого распространенного в Америке журнала «Century», имеющего сотни тысяч читателей и следовательно располагающего громадным влиянием на общество.²³ А так как литургия епископальной церкви теперь именно преобразуется, и преобразуется в видах соглашения ее с великими образцами литургическая богослужения древней церкви, a следовательно и в духе вселенского православия, то этот факт может красноречиво говорить сам за себя, и бросает в высшей степени знаменательную тень на будущие судьбы церковно-религиозной жизни в великой заатлантической республике.

Таким образом мы видим, как в стране, где протестантизм имел полную возможность и свободу развить и во всем блеске показать свою вероисповедную сущность и где религиозный индивидуализм, так сказать, поставил себе престол, – как в этой стране народ, убегавший из Старого Света в неведомые дебри Нового Света главным образом для свободного развития своих протестантских верований, пришел в конце концов к печальному убеждению, что протестантизм, как вероисповедная система, не может удовлетворять глубочайших запросов человеческого духа, не может дать полного удовлетворения потребностям религиозно-нравственной жизни. Пред лицом этих великих запросов вполне обнаруживается его внутренняя несостоятельность, так как он но самому своему основному началу может лишь разрушать и раздроблять, но не. создавать и объединять. Удовлетворить этим запросам может только церковь, обладающая творчески-зиждущим духом и сильным церковным авторитетом, но очевидно такой церкви нужно искать уже вне протестантизма. И вот в виду этого грандиозного исторического опыта, воочию доказавшего решительную несостоятельность протестантизма, в каком жалком свете выступают наши модные проповедники и любомудрствующие писатели, которые стараются внести в здоровое церковно-религиозное сознание нашего народа разъедающий яд религиозного индивидуализма, хотят лишить его величайшего блага, какое он имеет в высоком авторитете церкви, и каждому предоставить тяжелое и опасное преимущество собственными силами, под тягостным бременем удручающего сомнения и отчаяния, добиваться ответа на страшный вопрос: «в чем моя вера?» ... Для таких любомудров-богословов очевидно не существует уроков истории: они глухи к ее самым грозным предостережениям. Но зато они и готовят себе в будущем страшный и неумолимый суд этой непризнаваемой ими истории.