Глава 3

1–3. Съедение свитка. 4–11. Успокоительное ободрение пророка к принятию призвания. 12–15. Удаление Божественного явления и перенесение пророка в Тел-Авив. 16–21. Новые разъяснения насчет пророческого призвания. 22–27. Внешнее состояние пророка в течение последующих предсказаний.

Иез.3:1. И сказал мне: сын человеческий! съешь, что перед­ тобою, съешь этот свиток, и иди, говори дому Израилеву.

Иез.3:2. Тогда я открыл уста мои, и Он дал мне съесть этот свиток;

Иез.3:3. и сказал мне: сын человеческий! напитай чрево твое и наполни внутрен­ность твою этим свитком, который Я даю тебе; и я съел, и было в устах мо­их сладко, как мед.

Господь отвлекает пророка от разглядывания свитка, напоминая ему свое требование съесть его с настойчивостью («съешь – съешь» ­­ ну съешь же; в слав. 1 раз, ст. 1), и пророк берет свиток в губы (ст. 2), все еще не решаясь проглотить его; но Господь ясно и определенно требует именно последнего (в третий раз). Это в знак, конечно, того, что сообщаемое ему слово Божие он должен внутренне усваивать, как бы претворять в плоть и кровь свою, чтобы потом при проповеди извлекать его изнутри себя и говорить неистощимо. Съев свиток пророк вопреки ожиданию нашел его сладким и не просто сладким, но чрезвычайно, – как мед. Это было знаком того, что слово Божие, которое содержал свиток, всегда бывает для человека «в радость и веселье сердца» (Иер 15.16; Пс 118.103), что «бесконечно приятно быть орудием и вещанием Всевышнего и самые тяжелые божественные истины для человека с духовным разумением имеют отрадные и успокоительные стороны» (Генгстенберг). «Съедение свитка не столь странный символ для древности и востока, как для нас. Мы резко различаем между телесной и духовной жизнью и думаем, что питание служит поддержанию только первой; для древнего же человека еда была больше, чем физическое подкрепление; в древней Аравии общение в еде служило началом и для общения в жизни, связывая едящих и в духовных стремлениях; еда – это непосредственное питание крови, которая с своей стороны есть седалище души; припомним, что через вкушение плода с древа райского можно было достигнуть обладания духовными познаниями; можно указать, наконец, и на христианскую идею вечери в царствии небесном» (Бертолет). LXX в 1 ст. не имеют евр. предложения: «съешь этот свиток», почему его считают глоссой по Иер 15.18, а в 3 ст. вместо «чрева» имеют «уста», что, вероятно, ошибка переписчика: στομαχον – στομα σου.

Иез.3:4. И Он сказал мне: сын человеческий! встань и иди к дому Израилеву, и говори им Мо­ими словами;

Теперь уже Иезекииль посвящен в пророка, почему тотчас слышит из уст Божиих торжественную стереотипную формулу, употреблявшуюся при посольстве пророков (Исх 3.10; Ис 6.8–9; Иер 1.7).

Иез.3:5. ибо не к народу с речью невнятною и с непонятным языком ты по­сылаешься, но к дому Израилеву,

Уже сладость, которую ощутил пророк по съедении свитка и которая показывала ему, что сама проповедь будет давать ему благодатное утешение, должна была успокоить его насчет тяжести его служения; но Господь прибавляет еще, что и отношения его к народу – нельзя сказать, что будут до невероятности тяжелы: ему придется иметь дело во всяком случае не с каким-либо чужим народом, которого и языка он не понимал бы. «С речью невнятною и непонятным языком»; букв. «с глубокими губами (слав. «глубокоречивым», которые потому говорят тихо) и тяжелым, т. е. тяжело движущимся (слав. «косноязычным») языком». Здесь может быть указано на то, что круг слушателей пророка будет лучшая часть иудейского населения (которая именно и переселена была в Вавилонию им и Иехониею), а не простонародье с своим варварским жаргоном и соответствующим развитием, тогда как в 6 ст. речь о чужих языках и народах.

Иез.3:6. не к народам многим с невнятною речью и с непонятным языком, которых слов ты не ра­зу­мел бы; да если бы Я по­слал тебя и к ним, то они по­слушались бы тебя;

Кругом деятельности пророка будет не народы иноязычные (как у Ионы) и не целый ряд их, а один родственный народ. Язык – наиболее бросающийся в глаза признак народа (отсюда общее название для того и другого в славянском языке – «язык»), и еврей степень отчужденности и враждебности к себе известного народа измерял мерою непонятности и странности его языка: Ис 33.19. Кроме чисто физического затруднения («которых слов ты не разумел бы») такая миссия была бы и нравственно тяжела: ее не воодушевляла бы любовь и духовная близость к слушателям. Но Господь с горечью замечает, что миссия пророка и в столь неблагоприятных условиях имела бы больше успеха, чем среди Израиля. История апостолов показала впоследствии это. «До того дошло уже тогда во Израиле: пророк как бы предчувствует будущего Павла» (Эвальд). Мысль, что от язычников можно ждать меньше худого, чем от Израиля, проводится не раз Иезекиилем: Иез.5:6, 16:27, 48, 23:45. – В этом стихе буквально повторены из предыдущего слова: «с невнятною речью и непонятным языком», без которых легко обойтись и которые ослабляют мысль: «которых слов ты не разумел бы»; почему эти слова считают прибавкой из 5 ст.; их нет в Пешито.

Иез.3:7. а дом Израилев не захочет слушать тебя; ибо они не хотят слушать Меня, по­тому что весь дом Израилев с крепким лбом и жестоким сердцем.

Если тем не менее народ Израильский не станет слушать пророка, то причина этому другая. «Дом Израилев не захочет слушать тебя, ибо они не хотят слушать Меня». С такою же трогательностью Бог утешал некогда Самуила (1Цар 8.7–8) и Спаситель – апостолов (Лк 10.16). Более же глубокая причина этого коренится в природных душевных свойствах Израиля: это народ с «крепким лбом» (подобно бодающимся животным; LXX: φιλονεικοι «непокориви», потому что читали вместо «мацах» – «лоб» «маца» – «ссора») и «жестоким (черствым) сердцем». – Несмотря на близость выражения к Иез.2.4, мысль здесь другая: здесь характеристика Израиля с психологической стороны, там с исторической («они и отцы их»).

Иез.3:8. Вот, Я сделал и твое лице крепким про­тив лиц их, и твое чело крепким про­тив их лба.

Упорству народа Бог противопоставит такое же упорство пророка, упорство, конечно, «в благородном смысле истинно пророческого мужества, не позволяющего сломить себя ничем в борьбе» (Эвальд).

Иез.3:9. Как алмаз, который крепче камня, сделал Я чело твое; не бойся их и не страшись перед­ лицем их, ибо они мятежный дом.

LXX читали вместо «шамир» («алмаз») похожее по начертанию наречие «тамид» («всегда»), а вместо «мацах» («лоб») «маца» («ссора»): «и будет всегда крепчае камене дах прю твою», т. е. крепче камня будет твоя пастырско-пророческая борьба с их упорством.

Иез.3:10. И сказал мне: сын человеческий! все слова Мои, которые буду говорить тебе, при­ми сердцем тво­им и выслушай ушами тво­ими;

Ободрив и вооружив пророка на борьбу с препятствиями, Господь напоминает ему о первом условии надлежащего прохождения пророческого служения – внимательном отношении к получаемым откровениям. «Прими сердцем и выслушай ушами» – риторический оборот υστερον προτερον (заднее впереди) как Ис 64.4.

Иез.3:11. встань и пойди к пере­селен­ным, к сынам народа твоего, и говори к ним, и скажи им: «так говорит Го­с­по­дь Бог!» – будут ли они слушать, или не будут.

В заключение призывной речи Господа пророку указывается ближайший круг его служения: переселенцы, сыны народа твоего (недостойного уже называться Моим). Следовательно, Иезекииль был не писателем – пророком только.

Иез.3:12. И поднял меня дух; и я слы­шал по­за­ди себя великий громовой голос: «благо­словен­на слава Го­с­по­да от места своего!»

Повеление идти к Израильскому народу тотчас же и осуществляется на пророке тем, что «дух» поднимает его и, как видно из ст. 14 и 15, переносит в Тел-Авив. Вместе с тем видение исчезает пред ним; но это происходит так, что сам пророк удаляется высшей силой от него, так что оно оказывается сзади его («позади меня»); как он не из себя произвел видение, так не может он своей волей и удержать его; он находится всецело во власти ранее упомянутого «духа» (см. ст. 2). Объятый духом, готовый начать дорогу, пророк слышит позади себя «великий громовый голос» (букв. голос великого землетрясения), говоривший (слав. «глаголющих», т. е. животным; в евр. нет): «благословенна слава Господа от места своего». Кому принадлежал голос не сказано; на основании Откр 4.8; Ис 6.3 думают, что четырем животным, и что с их стороны это была хвалебная или благодарственная за призвание пророка песнь. Подлинный текст производит впечатление, что это был голос самой земли, как бы пришедшей в потрясение, в восторг от остановки на этом месте ее Славы Божией. Голос объяснил пророку кое-что в видении: Шехину, которую бывший священник привык представлять себе во мраке Святаго Святых, он видит теперь вне храма; так пусть он знает, что храм не есть исключительное и даже главное место ее обитания; она полнее открывается в другой таинственной области жизни и бытия, где у нее есть более достойные носители, где ее благословляют достойнее, чем «благословен Господь от Сиона» (Пс 134:21).

Иез.3:13. и также шум крыльев животных, соприкаса­ю­щихся одно к другому, и стук колес подле них, и звук сильного грома.

Гул землетрясения (рус. пер.: «сильного грома», ср. 12 ст.) соединялся (отсюда вторичное упоминание о нем в этом стихе) с шумом крыльев и колес у животных видения, не заглушая очевидно последнего, как не менее сильного. Вместе с силою этот оглушительный шум отличался стройностью, так как исходил от соприкасающихся (слав. пер.: «скриляющихся») крыльев и строго согласованных с ними в движениях колес, что говорило об удалении Славы Господней (ср. Иез.10:16, 19, 43:2). LXX начинают стих, с так по-видимому не идущего сюда, «видех» (т. е. «глас»), но хорошо подтверждаемого Исх 20.18; Откр 1.12, которое, как непонятное, легко могло выпасть из текста.

Иез.3:14. И дух поднял меня, и взял меня. И шел я в огорче­нии, с встревожен­ным духом; и рука Го­с­по­дня была крепко на мне.

«И дух поднял меня и взял меня. И шел я». Нельзя доказать, что это было чудесное перенесение пророка ветром по воздуху. Кроме странности такого предположения, ему противоречит в данном случае и выражение: «я шел»; пророк, следовательно, шел в собственном смысле, но шел объятый духом. Здесь очевидно разумеется то получудесное, полуестественное переведение с места на место, которому подвергались и другие пророки: Илия (3Цар 18.12), Елисей (4Цар 2.11) и даже апостолы (Деян 8.39). В чем состояло оно, трудно сказать. Это необыкновенное путешествие пророк совершал «в огорчении, со встревоженным духом»; причем то особенное состояние, в котором он был при видении, еще не прошло: «рука Господня была крепко на мне».

«Со встревоженным духом», в евр. «хамат» απαξ λεγομενον; правильнее переводят его: «в раздражении». Огорчение и раздражение пророка, обыкновенно думают, вызывалось нечестием Израиля. Но это нечестие едва ли для него обнаружилось лишь во время бывшего видения. Посему может быть справедливее объяснять огорчение и раздражение пророка сознавания тяжести предстоящего ему дела и возмущением против сего его человеческой природы; ср. восклицание Иеремии: «не буду пророчествовать». После призвания к пророчеству мысли одна другой тяжелее должны были являться у Иезекииля: он преемник Илии, Исаии, Иеремии, продолжатель дела их; но можно ли продолжать дело почти погибшее? чего достигли эти великие ревнители Славы Божией своими неимоверными трудами? стал ли Израиль лучше? «они упорны, как отцы их, до сего дня», сказал об Израиле Сам Господь, пославший его. Недаром для выступления на общественное служение пророку потребовалось еще два откровения, два призвания (Иез.3.16 и д. и Иез.3.22 и д.). LXX боялись усматривать здесь мысль о каком-либо огорчении и возбуждении: первое понятие они передают «вознесен», μετεωρος, т. е. шел полуподнят в воздухе, д. б. читая «рам» вместо «мар» (Ватик. код. опускает); а второе – «во устремлении, ορμη, духа моего», т. е. с сильной ревностью к проповеди.

Иез.3:15. И при­шел я к пере­селен­ным в Тел-Авив, живущим при реке Ховаре, и остановил­ся там, где они жили, и про­вел среди них семь дней в изумле­нии.

«Тел-Авив» не был первоначальным местом жительства пророка до видения, ибо он говорит, что пришел туда, а не возвратился, хотя это селение тоже находилось на реке Ховар, т. е. в области, бассейне ее. Вероятно, в области р. Ховар это была более значительная иудейская колония, в которой было сосредоточено местное иудейское управление, судя по тому, что там находим «старейшин Иудиных» (Иез.8:1, 14:1). Без сомнения, такое значение этого города или колонии и было причиной, почему Иезекииль по вообще полученному повелению «идти к переселенцам» не начал проповеди с места, на котором он жил, и где он тоже находился «среди пленников» (Иез.1.1), а отправляется для этой цели в Тел-Авив, как Амос из Фекои после своего призвания пошел в Вифлеем, а Иеремия из Анафофа в Иерусалим. Что касается названия и местоположения Тел-Авива, то установлено, что в Ассирии, Месопотамии и Сирии было много местностей и городов с предыменем Тел (1Езд 2.59 и Неем 7.61) называют возвратившихся в Иудею пленников из Телмелаха и Телхарши, кроме того известны Тел-Бирте, Тел-Базер, Тел-Еда и др. «Тел» по-арамейски значит «холм», соответствует ассирийскому «тиллу», ср. араб. «тал» – «куча» «груда». Особенно часто это название прилагается к грудам кирпича, которые так часто встречаются в развалинах Вавилонии. Вторая же составная часть этого названия «Авив» уже чисто-еврейское слово и значит «колос». Следовательно, все название будет значить «холм или груда колосьев» (блаж. Иероним), каковое название могло бы говорить о плодородии места. Но соединение в названии арамейско-вавилонского слова с евр. подозрительно; по-вавилонски же «колос» – «субулту», а слова «авив» совсем нет в вавилон. языке. И невероятно (думает Кречмар), чтобы иудейские пленники поселены были на плодородных местах (замечательно, что Пешито переводит «Тел-Авив» – «холм скорби»), а скорее на громадных местностях с песчаными заносами, которые назывались «тил-абуби» и которые развеяны по всей Вавилонии; на одном из таких безымянных заносов практичный Навуходоносор мог поселить главную массу евреев, чтобы они могли культивировать его; и название его стало впоследствии собственным именем, гебраизовавшись или измененное с намерением, так как позднейшие иудеи могли льстить себя мыслью, что языческий царь Навуходоносор, привлекший к своему двору мудрого Даниила, дал в жилище его собратьям лучший кусок земли, как некогда фараон братьям Иосифа. Созвучный с Тел-Авивом древний город Таллаба 37' широты и 54' долготы слишком на севере для Иезекиилева Тел-Авива и не отвечает установленному в объяснении Иез.1.1 положению Ховара, а соответствует прежде допускавшемуся тожеству Иезекиилева Ховара с одним из притоков Евфрата у Кархемыша. LXX не считали слово «Тел-Авив» собственным именем, названием города (вероятно потому что оно стоит без предлога, что действительно странно и шероховато) и перевели «вознесен (от «тала» – «висеть», т. е. пришел к пленникам носимый духов) и обыдох» (читая вместо «авив» д. б. близкое по начертание «асов» или «савив», т. е. обошел живущих на Ховаре).

«И остановился там, где они жили». Трудно объяснимая прибавка, особенно в том виде, какой она имеет в евр. т. «которые жили там» греч. τους οντας εκει. Может быть, ближайшее определение к «живущим на Ховаре» (там, т. е. в Тел-Авиве). А в том смысле, какой дает ему рус. перевод, это выражение может значить, по-видимому, только, что пророк пришел не вообще в Тел-Авив, а к тому месту его, где жили иудейские пленники; но рус пер., как и слав., читают вместо евр. «ваешер» «и которые» – «вайешев» «и сел», «седох», т. е. остановился.

«Провел среди них семь дней в изумлении». «В изумлении», по евр. «машмим», что иначе переводится «в печали» (1Езд 9.3–4; Дан 8.27). Изумление разумеется от видения; печаль же могла происходить от одной из указанных в объяснении 14 ст. причин. Другие тоже слово переводят: «в молчании» (Бертолет), «в беспамятстве и оглушении» (Кречмар), то и другое от видения (т.о. Иезекииль только медленно приходит в себя от состояния, в которое он приведен видением). LXX это редкое слово переводят: αναστρεφομενος, «ходя», т. е. пророк 7 дней ходил между пленниками, может быть знакомясь с ними и изучая будущее поле своей деятельности. В этом состоянии, каково бы оно ни было, пророк провел 7 дней: у евреев время торжественной скорби продолжалось 7 суток (Иов 2.13; Быт 50.10 и мн. др.); вообще 7 – символическое число, которое прилагается к делам Божиим; а для Иезекииля, как священника, оно имело особое значение по богослужебному применению, например, в отношении обрядовой чистоты, посвящения (Исх 29:29–30; Лев. 8.33; ср. Иез.39:9, 12, 14). О прибытии пророка в Тел-Авив не могли не узнать его жители (на это указывает замечание «среди них» и чтение LXX: «ходя посреди их»); странным душевным состоянием и видом своим, а может быть и упорным молчанием о происшедшем с ним (о Ховарском видении не замечено, как о других, что оно было тотчас рассказано пророком кому-либо), Иезекииль должен был возбудить удивление и любопытство; а это подготовляло в душах народа почву для восприятия будущих речей пророка.

Иез.3:16. По про­ше­с­т­вии же семи дней было ко мне слово Го­с­по­дне:

Новое откровение пророку, может быть в форме внутреннего голоса Божия, а не извне слышанного, как во время видения (что видно из Иез.2.1–2), касалось ближайших задач его пророческой деятельности – по отношению к современникам, тогда как во время призвания указаны были более широкие задачи – по отношению ко всему «дому Израилеву». Бывшее через 7 дней после видения и призвания, это откровение пророку могло быть ответом Божиим на размышления пророка о том, как же ему приступить к своему тяжелому служению, с чего начать. Нужно начинать не с народа, как целого, а с отдельных личностей – с закоренелых грешников и колеблющихся праведников. Народ, как целый, можно было рассматривать (пока) как погибший и нужно было спасать по крайней мере отдельных лиц. Вместе с тем откровение успокаивало пророка на счет бывшей по крайней мере для него очевидною безуспешности его будущей деятельности: если своими обличениями он и не спасет обличаемых, то спасет по крайней мере свою душу; молчание же его погубит и согрешающих, и его.

Иез.3:17. сын человеческий! Я по­ставил тебя стражем дому Израилеву, и ты будешь слушать слово из уст Мо­их, и будешь вра­зу­млять их от Меня.

Сравнение пророка со стражем, стоящим на высокой башне и предупреждающем о приближающейся и другим невидимой опасности, указывает на особенную нравственную высоту пророка над современниками и духовную прозорливость его. Такое сравнение употребляли Исаия (Ис 56.10) и Иеремия (Иер 6.17); у Иез.33.2, 6–7 оно повторено и подробно объяснено. «Ты будешь слушать слово из уст Моих и будешь вразумлять их от Меня». Пророк предостерегается от привнесения чего-либо своего, своей инициативы и взглядов в пророческую деятельность. Выступая, как страж, лишь в критические моменты жизни народа и отдельных лиц, он должен говорить только внушенное Богом и от имени Божия. Он не оратор и не общественный деятель. Когда ему не говорит Бог, он должен молчать (ср. ст. 26, 27).

Иез.3:18. Когда Я скажу беззакон­нику: «смертью умрешь!», а ты не будешь вра­зу­млять его и говорить, чтобы остеречь беззакон­ника от беззакон­ного пути его, чтобы он жив был, то беззакон­ник тот умрет в беззаконии своем, и Я взыщу кровь его от рук тво­их.

«Когда я скажу беззаконику», т. е. поручу тебе сказать от имени Моего. Возможно, что кроме отдельных личностей под беззаконником и далее под праведником «разумеется существо идеальное, которое олицетворяет собою вид» (Генгстенберг). – «Смертию умрешь». Сделанная впервые относительно райской заповеди (Быт 2.17), эта угроза имеет и здесь такой же смысл, обнимая все земные бедствия, заключающиеся смертью. – «И ты, не будешь вразумлять его» – «по страху, лености или потворству» (блаж. Иероним). – «Взыщу кровь его от рук твоих». Выражение, заимствованное также (как «смертию умрешь») из Бытия (Быт 9.5; ср. Иез.13.22). Нерадивый пророк наказывается Богом, как убийца (смертию). «Если виновный в смерти тела, имеющего все равно когда-либо умереть, считается столь тяжким преступником, то насколько тяжелее преступление виновного в смерти души, которая вечно жила бы, если бы услышала слово исправления» (св. Григорий Двоеслов).

Иез.3:19. Но если ты вра­зу­млял беззакон­ника, а он не обратил­ся от беззакония своего и от беззакон­ного пути своего, то он умрет в беззаконии своем, а ты спас душу твою.

«От беззакония своего и от беззаконного пути своего». Первое означает здесь отдельный греховный поступок, а второе – греховное направление жизни.

Иез.3:20. И если праведник отступит от правды своей и по­ступит беззакон­но, когда Я по­ложу пред ним пре­ткнове­ние, и он умрет, то, если ты не вра­зу­млял его, он умрет за грех свой, и не при­помнят­ся ему праведные дела его, какие делал он; и Я взыщу кровь его от рук тво­их.

«Когда я положу пред ним преткновение», т. е. искушение (слав. «муку», греч. βασανον «дознание через пытку»). Разумеется так называемое попущение Божие к искушению, которое в собственном смысле исходить от Бога не может (Иов 1.12; Иак 1.13). – «Если ты не вразумлял его, он умрет за грех свой». О беззаконнике такого предположения не было сделано (ср. ст. 18 и 19) потому что по отношению к согрешившему праведнику недостаток своевременного обличения может оказаться единственною причиною его духовной смерти, тогда как грешника, редко спасает обличение. – «И не припомнятся ему праведные дела его». Тяжкий грех может настолько испортить праведника, что все прежние добродетели его исчезнут бесследно с души его. Кроме того пророк Иезекииль, как ветхозаветный человек, говорит более о земной участи праведника и грешника, чем о загробной, где воздается каждому по делам его.

Иез.3:21. Если же ты будешь вра­зу­млять праведника, чтобы праведник не согрешил, и он не согрешит, то и он жив будет, по­тому что был вра­зу­млен, и ты спас душу твою.

Cтих не выдерживает параллелизма с 19 в такой степени, как 20 с 18. Даны следующие возможности: а) пророк не вразумляет, и согрешающий (беззаконник или праведник) погибает; b) пророк вразумляет, но его не слушают; с) пророк вразумляет и его слушают; по отношению к грешнику допускаются а и b, по отношению к праведнику а и с, понятно, почему. – «То и он жив будет… и ты спас душу свою». «Ты приобрел сразу две жизни: себе и ему» (блаж. Феодорит). «И себя, и нас спасаете, когда оставляете беззаконие; и себя, и вас спасаем, когда не молчим о том, что нехорошо» (св. Григорий Двоеслов).

Иез.3:22. И была на мне там рука Го­с­по­да, и Он сказал мне: встань и выйди в по­ле, и Я буду говорить там с тобою.

Иез.3:23. И встал я, и вышел в по­ле; и вот, там стояла слава Го­с­по­дня, как слава, которую видел я при реке Ховаре; и пал я на лице свое.

Повторение Ховарского видения, столь величественного и исключительного через такой короткий промежуток времени (сейчас или очень скоро после откровения Иез.3.16, как показывает отсутствие даты в 22 ст. при наличности ее в 16; во всяком случае менее года; ср. 1, 2, и Иез.8.1) могло быть вызвано продолжающейся нерешительностью пророка начать свое служение в виду основательно ожидаемой им бесплодности его. Несправедливо предполагают, что после откровения Иез.3.16 и д. пророк начал свою проповедь, но вынужден был замолчать, почему в Иез.3.25–27 ему дается новая программа; если б это было, почему бы и не сказать об этом и оставлять между 21 и 22 ст. «зияющую дыру» (Бертолет). Если для разъяснения некоторых недоумений, порожденных в пророке призывною речью, достаточно было внутреннего откровения (Иез.3.16–21), то для фактического введения пророка в его служение и для сообщения ему подробной и точной инструкции для деятельности нужно было внешнее откровение, новое явление Божие.

«Выйди в поле» – в целях уединения, которое требовалось для видения. «Поле» точнее с евр. «равнина», окружавшая холм, на котором расположен был Тел-Авив. «Там стояла слава Господня». Следовательно, пророк застал ее уже там, а на Ховаре она явилась, пришла к пророку; точно также в следующем видении VIII-XI гл. пророк застает уже ее в храме. Сойдя на землю, Бог как бы не оставляет ее еще доселе и до событий VIII-XI гл. «Стояла» показывает, что под славой Господней разумеется все явление, а не например, Сидящий на престоле; на тоже указывают и следующие слова: «как слава, которую я видел при реке Ховар», явление повторилось перед пророком во всей полноте. Хотя не исключена возможность и того, что «слава Господня» употреблено здесь в узком смысле – о Человеческом Образе, виденном на Ховаре: 1) выражение не так решительно, как в Иез.43.3; 2) повторение всего явления здесь не было так необходимо, как в VIII-XI гл. и в XLIII; 3) здесь нужен был только Образ Господа, как в Иез.8.2. Упоминание о Ховаре показывает, что эта река протекала не близ Тел-Авива.

Иез.3:24. И вошел в меня дух, и по­ставил меня на ноги мои, и Он говорил со мною, и сказал мне: иди и запрись в доме твоем.

Бог дает пророку самые неожиданные и не могшие не показаться странными и самому пророку (потому, между прочим, и потребовалось новое явление Бога ему) наставления о первых шагах его на его поприще. Иезекииль не должен подобно своим великим предшественникам ходить по стогнам и улицам с грозными речами, не должен входить с ними в дома знатных и бедных; пусть он спокойно сидит у себя дома. Что «запрись в доме» нужно понимать так, а не в узком и собственном смысле, видно из Иез.8.1; Иез.14.1 и из непосредственно следующих за этим повелением 4 символических действий, которые, чтобы они имели смысл, должны были видеть хотя случайные посетители пророка. Заключение пророка в доме должно было иметь срок, указанный в 27 ст., такой же, как его безмолвие, и так же, как последнее, не могло быть безусловным. Этим заключением можно было испытать, как по отношению к пророку будут вести себя его соотечественники. Блаж. Иероним в заключении в связанности пророка узами (ст. 25) видит уже 1-ое символическое действие, указывающее на осаду Иерусалима. Но I-III гл. целиком, как видно из Иез.3.26–27, посвящены, в качестве введения к книге, описанию призвания пророка вообще к пророческому служению.

Иез.3:25. И ты, сын человеческий, – вот, воз­ложат на тебя узы, и свяжут тебя ими, и не будешь ходить среди них.

Чтобы пророку лучше и легче выполнить это заключение в доме, тяжелое для человека с общественной инициативой (особенно восточного), Бог хочет связать его. Как показывает Иез.4.8, эта связанность доходила по временам до того, что пророк не мог перевернуться с бока на бок. Речь очевидно о настоящем онемении, параличном состоянии тела пророка, захватившем и язык (ст. 26).

«Возложат», «свяжут» – очевидно безличные выражения, логическое подлежащее которых – небесная, сила; но замечательно, что в след. стихе – о языке – уже личный оборот; LXX имеют и здесь личный, но страдательный оборот: «се дашася на тя узы». «Эти узы может быть возложены были и видимым образом на пророка в видении» (Мальдонат). Все выражение слишком решительно для следующего понимания: «злоба и упорство соотечественников пророка будет как бы узами, связанный которыми он не будет допущен к свободному действию в прохождении своего служения» (Трошон).

Иез.3:26. И язык твой Я при­леплю к гортани твоей, и ты онемеешь, и не будешь обличителем их, ибо они мятежный дом.

Иез.3:27. А когда Я буду говорить с тобою, тогда открою уста твои, и ты будешь говорить им: «так говорит Го­с­по­дь Бог!» Кто хочет слушать, слушай; а кто не хочет слушать, не слушай: ибо они мятежный дом.

В отличие от прежних пророков, не умолкавших в своих обличениях нечестия, проповедь Иезекииля, по крайней мере на первых порах, будет немая. Для этой цели язык пророка и физически будет бездействовать (может быть периодическая немота), служа поразительным знамением бесполезности для народа пророческих обличений. Опыт показал, что упорство народа обличениями нельзя сломать; нужно ждать, пока оно сломлено будет другим, более решительным способом – падением Иерусалима, после которого лишь откроются уста пророка (Иез.33.21–22). До этого же времени уста пророка будут открываться только для передачи прямых и, вероятно, особенно нужных откровений Божиих, именно обличений (Иез.3.17 и д.). Что пророк не безмолвствовал совсем и до падения Иерусалима, показывают Иез.11:25, 14:4. Но после этого события пророк мог свободно, а не по воле лишь Божией владеть языком своим, и самые пророческие речи полились у него обильнее, не по исключительным лишь поводам, не для обличений лишь; с того времени начинаются утешительные речи его.