Глава 3

Руфь просит у Вооза брака во имя закона ужичества.

Руф.3:1. И сказала ей Ноеминь, свекровь ее: дочь моя, не поискать ли тебе пристанища, чтобы тебе хорошо было?

Ноеминь начинает хлопотать об устроении судьбы Руфи, о доставлении ей того «покоя» (евр. manoach), которого она давно желала обеим невесткам (Руф. 1:9, menuchah), – супружества и жизни под защитой мужа.

Руф.3:2. Вот, Вооз, со служанками которого ты была, родственник наш; вот, он в эту ночь веет на гумне ячмень;

Руф.3:3. умойся, помажься, надень на себя [нарядные] одежды твои и пойди на гумно, но не показывайся ему, доколе не кончит есть и пить;

Руф.3:4. когда же он ляжет спать, узнай место, где он ляжет; тогда придешь и откроешь у ног его и ляжешь; он скажет тебе, что тебе делать.

Ноеминь намерена устроить брак Руфи с Воозом на основании закона родства, или ужичества (ср. Чис. 27:1–11, 36:1–9), – так называемый брак левиратный (ср. Втор. 25:5–10), от которого, по ее мнению, Вооз не должен был отказываться (юридически) и не мог сделать этого (нравственно) ввиду известного обращения с Руфью (гл. II). Мера для сближения с Воозом, указанная ею Руфи, всецело отвечает правовым и нравственным понятиям древнееврейского уклада жизни, санкционированным законом, и никоим образом не может быть оцениваема с точки зрения европейских христианских понятий. (Ср. блаженного Феодорита, вопр. 2 на кн. Руфь: «Иные порицают и Ноеминь и Руфь, первую за то, что внушила, а последнюю за то, что послушалась и исполнила, т.е. спала у ног Воозовых»). Хотя буква закона (Втор. 25:5–10) не говорит прямо об обязанности других родственников – не братьев – восстанавливать семя бездетно умершему путем левиратного брака, однако дух закона, без сомнения, налагал эту обязанность и на них, хотя позднейший буквализм раввинов не распространял этой обязанности даже на брата, родившегося после смерти умершего бездетным брата его (Мишна, Иевамот II, 1–2).

Веяние хлеба в Палестине (ст. 2) в древности и теперь происходит перед вечером, так как около 4-х часов пополудни обычно дует благоприятный для сего ветер с Средиземного моря (W. Nowack, Hebraische ArshaoIogie, Bd, I, leipzig. 1894, S. 233–234). Омовение, умащение тела и возложение торжественных одежд (вместо, вероятно, «одежды вдовства» (ср. Быт. 38:14); по Мидрашу, S. 44, Руфь надела одежды субботние или праздничные) – эти действия Руфи по совету Ноемини аналогичны приготовлениям невесты к браку (ср. Иез. 16:9–13) и в данном случае были расчитаны произвести наиболее выгодное впечатление на Вооза. Той же цели имело служить, по мысли Ноемини, свидание Руфи с Воозом после трапезы последнего, когда «развеселится сердце его» (ст. 7), т.е. в хорошем расположении его духа.

Руф.3:5. [Руфь] сказала ей: сделаю все, что ты сказала мне.

Руф.3:6. И пошла на гумно и сделала все так, как приказывала ей свекровь ее.

Руфь, чувствуя материнскую любовь и жизненную опытность в совете Ноемини, в точности исполняет последний.

Руф.3:7. Вооз наелся и напился, и развеселил сердце свое, и пошел и лег спать подле скирда. И она пришла тихонько, открыла у ног его и легла.

При патриархальной простоте жизни богатство и именитость Вооза не мешали ему непосредственно участвовать в полевых и иных хозяйственных работах, а равно и самому же ночью сторожить на гумне хлеб в снопах и зерне. Источник веселья Вооза Мидраш (S. 45) указывает в благодарственной молитве, совершенной им после пищи. Когда он уснул, то Руфь, согласно наставлению Ноемини (ст. 4), легла у ног его, как бы всецело отдавая себя воле и покровительству Вооза.

Руф.3:8. В полночь он содрогнулся, приподнялся, и вот, у ног его лежит женщина.

Руф.3:9. И сказал [ей Вооз]: кто ты? Она сказала: я Руфь, раба твоя, простри крыло твое на рабу твою, ибо ты родственник.

Когда в полночь проснувшийся Вооз заметил присутствие вблизи себя женщины и спросил ее об имени, то Руфь, назвав себя, именует себя рабой Вооза – в смысле нуждающейся в милости и защите Вооза и затем просит его: «простри крыло твое на рабу твою, потому что ты родственник» (евр.: goel, LXX: ἀγχιστεύς ἀγχσιευτής). «Простереть крыло» на женщину (ср. Иез. 16:8) – общеизвестный не только у древних евреев, но и у арабов (Iacob. Studien en arab. Dichtern III, 58) символ не просто защиты вообще (как в Руф. 2:12), но прямо супружества, брака; просьба о последнем мотивирует Руфь: ибо ты родственник – goel – лицо, в силу родственной близости имеющее не только право, но и обязанность оказать всякое материальное, моральное и подобное содействие родственной, так или иначе пострадавшей, семье (Лев. 25:25–26; 3Цар. 16:11 и др.); по отношению к бездетной вдове родственника – обязанность взять ее в жены (ср. ст. 13). В отличие от собственно левиратного брака в первоначальном, древнем смысле этого института, согласно которому в этой стране восстановлялись семья, имя или дом умершего (Быт. 38:7–11; Втор. 25:6, 9), в словах Руфи (ст. 9) и во всем последующем повествовании книги Рyфь (см. Руф. 4:3–5) имеется в виду видоизмененная форма левирата в комбинации с законом сохранения уделов в пределах каждого колена (Чис. 27:1–11, 36:1–9), причем требование «восстановления семени умершему» (Быт. 38:7–11, Втор. 25:5–6) отступило назад: Вооз, женившись на Руфи, созидал дом собственный, а не воссозидал дом Махлона (Руф. 4:11–13), так что и рожденный им от Руфи Овид именовался сыном первого (Руф. 4:21), а не последнего.

Руф.3:10. [Вооз] сказал: благословенна ты от Господа [Бога], дочь моя! это последнее твое доброе дело сделала ты еще лучше прежнего, что ты не пошла искать молодых людей, ни бедных, ни богатых;

Руф.3:11. итак, дочь моя, не бойся, я сделаю тебе все, что ты сказала; ибо у всех ворот народа моего знают, что ты женщина добродетельная;

Вооз со вceй искренностью отзывается на доверчивое движение души бедной женщины; как отец дочь, благословляет он Руфь и восхваляет, находя, что эта решимость ее искать покровительства у престарелого Вооза (по Мидрашу, s. 47. Воозу в это время было 80 лет), минуя молодых людей, есть такое «доброе дело» (евр. chesed точнее, чем в русском переводе передается, в славянском: «милость», Vulg. «misericordia»), которое по достоинству превосходит «прежнее» доброе дело, т.е. самоотверженное оставление родного дома и родины ради любви к Ноемини (Руф. 1:16, 2:17), – превосходит, поскольку в последнем отношении она действовала все же сообразно с естественными склонностями сердца, в отношении же Вооза она руководилась чувством долга и внушением благочестия, наперекор влечениям и симпатиям женского сердца к юным избранникам⁵. Успокаивая дрожавшую от страха Руфь, Вооз обещает исполнить всякую ее просьбу, касающуюся принадлежащего ей по праву, – конечно, уже не как моавитянка, а как член израильской общины, в которую Руфь вступила (Руф. 1:16, 2:12) и по законам которой она действует. Это последнее и вообще высокое достоинство Руфи, как «жены добродетельной» («escheth-chail», ср. (Притч. 31:10); LXX: γυνὴ δυνάμεως, Vulg. mulier virtutis, слав.: «жена силы» – все более точный перевод еврейский сравнительно с русским переводом), свидетельствует, по словам Вооза, общее мнение о ней его соотечественников, жителей Вифлеема; («все ворота», евр. kol-schaar – весь город, поскольку ворота в городе были сборным пунктом населения его по общественным делам, тяжебным, судебным (Втор. 25:7; Ис. 29:20–21; Притч. 22:22 и др.); LXX: Πασ῀α φυλὴ μου, слав.). Такое суждение Вооза о нравственном достоинстве Руфи весьма важно для предупреждения и устранения ошибочных, чуждых данной эпохе и среде, суждений о том же предмете.

Руф.3:12. хотя и правда, что я родственник, но есть еще родственник ближе меня;

Руф.3:13. переночуй эту ночь; завтра же, если он примет тебя, то хорошо, пусть примет; а если он не захочет принять тебя, то я приму; жив Господь! Спи до утра.

Руф.3:14. И спала она у ног его до утра и встала прежде, нежели могли они распознать друг друга. И сказал Вооз: пусть не знают, что женщина приходила на гумно.

Расположенный к Руфи и готовый вступить с нею в брак, зная, равным образом, что и она желает брака именно с ним, Вооз, однако, настаивает, что это несомненное право Руфи должно быть осуществлено законным, формальным путем, что необходимо всенародно (Руф. 4:2) предложить взятие Руфи более близкому родственнику ее, чем Вооз. Мидраш (s. 47) и раввины (Раши и др.), стоя на букве закона и полагая, что левиратный брак обязателен был лишь для брата умершего, называет этого предполагаемого брата Махлона Тов (понимая слово tob (ст. 13) в смысле собственного имени), но последнее должно быть отнесено на счет простой раввинской изобретательности: в Руф. 4:1 родственник Руфи не назван по имени (на что обращал внимание уже Абен-Езра). Руфь должна была спать на гумне Вооза до утра, именно до наступления полного рассвета (ст. 13–14): Вооз не отослал ее тотчас же ночью с одной стороны, чтобы не возбудить в ней подозрения в нежелании Вооза исполнить просьбу Руфи, с другой – предотвратить возможную опасность для Руфи при возвращении ночью, со стороны ночных сторожей (ср. Песн. 5:7); рано же, до рассвета, Руфь должна была оставить гумно Вооза потому, что «благоразумие требовало остерегаться всяких сплетен, совершенно не имевших под собою основания» (Иосиф Флавий «Иудейские Древности» V, 9, 3).

Руф.3:15. И сказал ей: подай верхнюю одежду, которая на тебе, подержи ее. Она держала, и он отмерил [ей] шесть мер ячменя, и положил на нее, и пошел в город.

Может быть, этой благоразумной заботой о доброй репутации – своей и Руфи, а не одним расположением и попечением о пропитании Руфи и Ноемини (ст. 17) вызван был дар Вооза Руфи – 6 мер (неопределенной величины) ячменя, всыпанных им Руфи в полотно и взваленных на плечи. Давая Руфи эту ношу, с какой люди привыкли уже видеть Руфь, Вооз устранял подозрение, какое могло явиться у всех знавших Руфь, в ранний час возвращающеюся от Вооза; устранить же эти подозрения было тем необходимее, что по иудейскому традиционному праву, при наличности этих подозрений, он не мог бы и жениться на Руфи: «если кто подозревается в сношениях с нееврейкой, то, хотя бы она обратилась в еврейство, он не должен на ней жениться» (Мишна, Иевамот, II, 8, ср. Тосеф. 4, 6). Мидраш понимает 6 мер ячменя, данных Воозом Руфи, аллегорически: о шести или восьми потомках Руфи, наделенных 6-ю наивысшими качествами: Давиде, Езекии, Иосии, Анании, Азарии, Мисаиле, Данииле и Мессии (S. 52). – Вместе с Руфью в город, может быть, пошел и Вооз (но Vulg. видит в заключительных словах ст. 15 речь только о Руфи: ingressa est civitatem; женский род tabo вместо принятого мужского рода iabo имеют, впрочем, и многие кодексы еврейских текстов у Кеникотта Росси, например, №№ 1, 47, 76, 93, 100 и др.). По Мидрашу (S. 52), Вооз шел вместе с Руфью, охраняя ее от нападений молодых людей.

Руф.3:16. А [Руфь] пришла к свекрови своей. Та сказала [ей]: что, дочь моя? Она пересказала ей все, что сделал ей человек тот.

Руф.3:17. И сказала [ей]: эти шесть мер ячменя он дал мне и сказал мне: не ходи к свекрови своей с пустыми руками.

Руф.3:18. Та сказала: подожди, дочь моя, доколе не узнаешь, чем кончится дело; ибо человек тот не останется в покое, не кончив сегодня дела.

Смысл вопроса Ноемини к возвратившейся Руфи Мидраш (S. 52) передает; «свободная ли ты еще или уже принадлежишь мужу?», на что Руфь ответила: «я – свободная». Принесенный Руфью запас ячменя – дар Вооза – еще более утверждает Ноеминь в доверии расположению его к Руфи, и она советует ей оставаться дома (в качестве обрученной Вооза) в твердой надежде на скорое, в тот же день, и точное решение участи Руфи Воозом, который до окончания дела не успокоится: «у благочестивых «да» всегда «да» и «нет» – «нет», – замечает Мидраш (S. 58).