Столетие православной миссии в Северной Америке

Наша С.-Американская миссия, как известно, в сентябре настоящего года празднует столетний юбилей своей деятельности на почве Нового Света. Судьба ее во многих отношениях весьма замечательна. Если жизнедеятельность церкви принято, особенно на западе, измерять энергией и распространенностью ее миссии, то С.-Американская миссия представляет, особенно в начале своей деятельности, поразительное свидетельство о рвении св. православной церкви исполнять последнюю заповедь Христа: идти ко всем народам и крестить их во имя Отца и Сына и Св. Духа. В самом деле, уже знаменательно то, что миссия здесь шла рука об руку с открытием неведомых дотоле земель. Где-то за беспредельным океаном, в негостеприимном климате открыты были земли, населенные «неведующими никакого закона» народами, следовательно, вполне пребывавшими во тьме и сени смертной, и по первому призыву церковной власти в эти негостеприимные страны с диким населением отправляется партия доблестных воинов Христовых, готовых нести свет евангельской истины в самые отдаленные дебри, терпеть всевозможные лишения и невзгоды и даже положить за эту истину самую душу свою. И это замечательно еще более вследствие того, что миссионеры в данном случае отнюдь не вербовались в каком-нибудь специальном учреждении, вроде тех, какими располагает «римская пропаганда», рассылающая на поприще своей деятельности уже специально подготовленных и вполне вымуштрованных миссионеров, снабжая их всеми средствами для обзаведения необходимыми культурному человеку удобствами жизни. Нет, это были простые иноки, никогда и не думавшие, что им придется идти на край света с проповедью о Христе и

тихо совершавшие свой жизненный путь в молитвах и трудах. И, однако, по первому призыву, они встрепенулись и без малейшего смущения отправились в тот необъятный путь, который даже и теперь, при усовершенствованных путях сообщения, не может не пугать воображения большинства обыкновенных людей; самоотверженно потрудились во славу имени Христова и с таким усердием возделали девственную почву северо-западной окраины Нового Света, что она и доселе дает добрые плоды, благодаря трудам этих первых благовестников православия в новооткрытой стране. А если принять во внимание еще и то, что на этой же почве несколько позже трудился и знаменитый наш миссионер, составляющий славу православной церкви далеко и за ее пределами, именно Иннокентий московский, труды которого вызывали нелицемерное удивление и за границей, то история нашей С.-Американской миссии, несомненно, получает живой церковно-исторический интерес, и потому хотя бы краткий очерк ее столетней деятельности будет далеко не излишен на страницах нашего журнала¹.

I. Открытие миссии и первый период ее деятельности

Честь открытия с.-западной части С. Америки исключительно принадлежит русским людям. Когда доблестный Ермак подарил русскому царю огромную землю Сибирь, то можно бы думать, что беспредельные пространства этой земли будут совершенно достаточны для того, чтобы надолго или даже навсегда занять колонизаторскую энергию русского народа, тем более, что восточная окраина Сибири упиралась в необъятный, пугавший даже смелое воображение океан. Heдаром северные части Великого океана были неизвестны до позднейшего времени даже таким всесветным мореплавателям, как англичане, голландцы и испанцы, ограничивавшимися в своих мореплаваниях более гостеприимными широтами земной поверхности. Но издавнее тяготение русского народа на северо-восток не остановилось и пред Великим океаном. Частные промышленники пушным зверем, проникая все далее и далее в глубины Сибири, наконец, перестали удовлетворяться и этими огромными пространствами. Их манила неизвестность, скрывавшаяся за океаном и обещавшая особенно богатую добычу, тем более, что и ценность пушного товара все более возвышалась по мере удаления на восток. Поэтому смелые промышленники небольшими партиями начали проникать и на близлежащие острова, а так как острова оказались почти непрерывной цепью, перекинутою чрез океан, то, перебираясь с одного на другой, промышленники мало-помалу проникли и до самого материка С. Америки. Когда собственно и кем впервые открыт этот материк, в точности неизвестно. Насколько можно судить по неясным свидетельствам, русским промышленникам материк С. Америки известен был уже в XVI веке; в течение XVII века, когда внимание русских людей было всецело поглощено своими внутренними государственными делами, отдаленный восток, по-видимому, был совсем оставлен без внимания, и только к началу уже прошлого столетия волна промышленности вновь хлынула на далекий восток с такою энергией, что точное исследование этих стран сделалось даже предметом государственного интереса. Повсюду стала носиться молва о несметных богатствах, вывозимых промышленниками пушного зверя с берегов и островов Великого океана, и уже Петр Великий назначил морскую экспедицию для точного определения соотношения берегов Азии и Америки (1725–30 г.). Собственно, честь официального открытия американского берега (уже раньше, конечно, открытого неизвестными русскими промышленниками) принадлежит командиру одного из судов экспедиции от 1732 года капитана Павлуцкого, подштурману Федорову². Вслед за тем снаряженная по повелению императрицы Анны Иоанновны вторая морская экспедиция под начальством капитана Беринга окончательно установила соотношение берегов Азии и Америки и, таким образом, официально закончено было дело, начатое и совершенное безвестными русскими промышленниками.

С принятием этих отдаленных стран под покровительство русской державы еще смелее стали повсюду рыскать суда предприимчивых русских людей, которые небольшими партиями отправлялись в разных направлениях, подробнее исследуя и открывая многие неизвестные дотоле острова³ в цепи Алеутского и Курильского архипелага, вплоть до самого материка Америки. Одним из наиболее деятельных промышленников этого рода был рыльский гражданин Григорий Иванович Шелехов – замечательный русский человек, показавший в себе не только смелого промышленника, но и доблестного патриота и преданного сына церкви. Занимаясь в Сибири промыслом пушного товара, он своим проницательным умом оценил всю выгоду упрочения русского владычества над островами Великого океана и прилегающего к нему американского материка, сам лично ездил для исследования положения дела на Алеутские и Курильские острова и пришел к убеждению, что при наличном состоянии вещей промышленность не может особенно успешно развиваться, так как мелкие партии промышленников, действуя без плана и в разброд, часто вредили промышленности своим соперничеством и бестактным, а часто и бесчеловечным обращением с туземцами, возбуждали в них вражду против себя и нередко погибали от них. Поэтому он порешил основать солидную промышленную компанию, которая вела бы дела с известною правильностью и под покровительством русской державы. Компания основана была им вместе с его сотоварищем, курским купцом Ив. Лар. Голиковым⁴, и экспедиция новой компании, состоявшая из трех судов, носивших знаменательные названия: «Три святителя», «Архистратиг Михаил», «Симеон Богоприимец и Анна пророчица» – двинулась 16 августа 1788 года из Охотска «на аляскинскую землю, называемую американскою, на знаемые и незнаемые острова для производства пушного промысла, и всяких поисков, и заведения добровольного торга с туземцами»⁵. Плавание было неблагополучное. Одно из судов, именно «Архистратиг Михаил», едва не погибло бесследно; но, наконец, после почти годичного странствования флотилия прибыла в гавань о. Кадьяка, названную в честь судна, на котором плыл сам Шелехов с женою, Трехсвятительскою. Остров был большой и, по-видимому, обещал богатую добычу; но, к сожалению, он населен был дикими и свирепыми племенами, которые, уже не раз успешно прогоняя и истребляя мелких промышленников, крайне враждебно относились вообще ко всяким чужеземцам. Напрасны были все попытки Шелехова склонить туземцев к дружелюбному сношению: они заняли вполне враждебное отношение к пришельцам, так что для водворения на острове компании пришлось прибегнуть к силе оружия, и только после упорного боя туземцы рассеялись, и экспедиция овладела островом. Дикая натура туземцев вполне сказалась в том, что они, понеся жестокий удар от пришельца, стали смотреть на него с суеверным страхом и сделались более доступными для мирного влияния.

О. Кадьяк, лежащий неподалеку от берегов американского материка и отделяющийся от него в наиболее широком месте проливом в 70 верст, был богат пушным зверем и в то же время мог служить опорным пунктом для промышленной деятельности, как на всем архипелаге, так и на самом материке С. Америки. Поэтому Шелехов порешил здесь именно основать главный складочный пункт своей компании. Он пробыл там со своей компанией в течение двух лет, и за это время успел значительно сблизиться с туземцами. Он видел, что при враждебном настроении их невозможны никакие успехи компании, потому что она нуждалась в послушных и выносливых рабочих, которыми могли быть только туземцы. Поэтому он старался ласкою и подарками привязать к себе туземцев и успел в этом отношении настолько, что последние, видя у русских разные неизвестные им доселе удобства жизни, стали перенимать их, и, таким образом, подчинялись культурному влиянию дотоле ненавистных им пришельцев. Все окружавшее русских в их домашнем быту подстрекало любопытство туземцев, а уменье и ловкость, с какими новые их соседи воздвигали строения и вообще устраивали все необходимое для себя, возбуждали в дикарях желание подражать им, и даже принимать участие в их работах. Затем всегдашняя готовность Шелехова по возможности помогать островитянам в их нуждах и постоянное внимание ко всему, что касалось их, невольно расположили их к нему в непродолжительном времени настолько, что они не только не чуждались русских, но и сами приходили к ним и приводили своих детей с желанием, чтобы русские взяли их к себе в качестве заложников или аманатов, и Шелехов, часто даже совсем не нуждаясь в этих заложниках, всегда ласково принимал их, а родителей наделял разными подарками⁶. Такие отношения дали возможность Шелехову постепенно внушать дикарям, что он прибыл к ним вовсе не для разорения их, а для того, чтобы жить с ними в дружбе и помогать им, и при этом рассказывал изумленным дикарям, что далеко от них живет великая Российская государыня, владения которой настолько обширны, что в них никогда не заходит солнце, которая владычествует над множеством благоденствующих под ее скипетром народов, и в число этих народов она готова принять и кадьянцев. Дикари слушали и умилялись. Но от проницательного взгляда Шелехова не ускользало, что если дикари и сделались более дружественными к русским, то в значительной степени тут действовал страх пред могуществом пришельцев. В глубине души продолжала таиться неприязнь, которая могла проявиться при всяком удобном случае и повлечь за собою кровавые последствия (как это по местам и оправдалось впоследствии). Нужно было искоренить и эту глубоко затаенную вражду, а это можно было достигнуть не иначе, как переродив самую натуру дикарей, которые, живя в вечной борьбе за существование, в сущности, не знали, что такое дружба и любовь в их лучшем смысле. Переродить же натуру можно было только посредством насаждения среди них христианства. И действительно, Шелехов с самого начала своего пребывания среди дикарей стал им внушать мало-помалу начала христианской веры. Собирая вокруг себя и детей, и взрослых, он простым и удобопонятным для них языком объяснял им сущность христианской веры; говорил, что жизнь дикарей бедственна и безотрадна, и это потому, что у них нет всемогущего Помощника, который избавлял бы их от врагов и давал бы им помощь в случае нужды. А у русских есть такой Помощник и Спаситель, именно Иисус Христос, который нарочито приходил с неба на землю, чтобы избавить людей от бедствий, пострадал за них, зато сам победил своих врагов и, теперь опять восседая на небе, помогает всем, кто обращается к Нему с молитвой. Этот Спаситель будет помогать и кадьянцам, если они уверуют в Hero и примут крещение. Такие или подобные речи не могли не влиять на воображение дикарей, и замечательно, что вскоре несколько дикарей выразили желание принять веру русских, и Шелехов, за неимением священника, сам окрестил их, пользуясь правом, предоставленным всякому православному христианину крестить в случае нужды. Обряд крещения, произведенный с должною торжественностью, произвел на дикарей чудесное действие. Они, как будто совершенно переродились и, считая себя формально русскими, начали гордиться этим и даже пренебрежительно относиться к своим прежним сородичам. После этого Шелехову уже не трудно было внушать новокрещенным и мысль о гражданственности, о необходимости соблюдать известные постановления, как гражданские, так и церковные. До отъезда с острова Шелехов крестил, таким образом, сорок человек, и первый заложил основу церкви Христовой в этой отдаленной стране, дотоле пребывавшей во тьме и сени смертной. Справедливость, впрочем, требует заметить, что хотя Шелехов именно был первым насадителем семян веры Христовой на Кадьяке, но и другие русские промышленники, еще раньше его бывавшие на Алеутских островах, также не забывали о том, что на обязанности каждого христианина лежит долг делится светом познания истинной веры с сидящими во тьме. Так, напр., предприимчивый казак Андреян Толстых, первый открыв в 1743 году группу островов, названных по его имени Андреяновскими, начал крестить туземцев этих островов. Затем мещанин Иван Глотов, открывший острова, известные под названием Лисьих, в 1759 году окрестил сына одного из местных алеутских начальников (тоенов) и вывез его в Камчатку, где этот первенец Алеутской церкви прожил несколько лет, и, выучившись русской грамоте, возвратился на родину уже благовестником истинной веры и добрым носителем начал русской культуры⁷. Шелехов, таким образом, продолжал лишь этот постепенный ход распространения веры Христовой до отдаленнейших пределов известного тогда мира; но его деятельность в этом отношении замечательна тем, что он первый пришел к мысли упрочить это случайное сеяние семян веры Христовой посредством правильно организованной миссии. Мысль эту он и не замедлил привести в исполнение при первой возможности.

Довольный успехом своей экспедиции Шелехов возвратился в Охотск, куда прибыл в 1787 году, и оттуда, перенеся страшные лишения от суровости климата и бездорожья, добрался до Иркутска, где о результатах своей экспедиции донес местному генерал-губернатору Якоби, с просьбою довести о них до Высочайшего внимания Государыни Императрицы Екатерины II. Государыня весьма милостиво отнеслась к трудам Шелехова и даже пожелала лично видеть его, когда ему случится быть в С.-Петербурге, а генерал-губернатору Якоби предписано было сделать подробный всеподданнейший доклад о лучших способах к утверждению владычества России на островах Великого океана и на берегах Америки, об образовании управления туземными народами и об улучшении их быта. В этом докладе была воздана должная справедливость трудам Шелехова, как полагавшего «гораздо более радения о пользах отечества, чем о собственных выгодах», и Государыня щедро наградила самоотверженных русских людей Шелехова и Голикова⁸, утвердила за их компанией важные преимущества пред всеми другими подобными компаниями, вверив им даже правительственную власть над новооткрытыми землями. Ободренный таким милостивым высочайшим вниманием, Шелехов уже с полным сознанием своего государственного значения приступил к дальнейшему развитию своей промышленной деятельности, и, как глава официально признанной компании, завел правильные сношения между Сибирью и о. Кадьяком, как главным базисом всех своих операций. Не имея возможности сам лично бывать на о. Кадьяке, он поручил начальство над ним своему энергичному управляющему Баранову, с наказом поступать с туземцами в духе его собственной христианской кротости.

Юная кадьякская церковь между тем продолжала прозябать. Крещенные Шелеховым кадьякцы или так называемые коняги оставались верными принятой ими русской вере и составляли главный опорный пункт для русских промышленников среди массы дикарей, на которых трудно было полагаться во всем. Но положение их было весьма неопределенно. Присоединенные к новой вере, они оставались без достаточного назидания в ней, так как богословские познания промышленников не шли дальше первых начатков христианства. Притом, как сами промышленники, так и новокрещенные дикари были лишены всякого утешения религии и вообще средств удовлетворения своих религиозных потребностей. У них не было ни духовного отца, ни церкви. Правда, по нужде промышленники устраивали у себя даже некоторые богослужения, отправляли по праздничным дням часы и вечерни, за которыми непременно и с усердием бывали и новокрещенные дикари, но этого было далеко недостаточно для удовлетворения религиозных нужд. Так как вместе с тем у промышленников все более утверждалось по опыту убеждение, что местное дикое население тогда только может быть крепко привязано к русским, когда оно будет перерождено влиянием христианской религии, то у Шелехова и возникла счастливая мысль основать правильную миссию в этом отдаленном краю. И вот он, вместе с Голиковым, обратился в Св. Синод с прошением от 4 мая 1793 года, в котором, кратко изложив положение дел на открытом им острове, просил, чтобы Св. Синод разрешил им построить походную церковь и для совершения в ней богослужения, равно как и для научения дикарей истинам христианского закона прислал пригодных к тому миссионеров, с обязательством содержать как церковь, так и миссионеров на счет компании. Св. Синод внимательно отнесся к этому прошению, и, ревнуя о распространении света православной веры среди народов, незнающих никакого закона, постановил снарядить миссию, снабдив ее всем необходимым для успешного совершения святого дела. По докладу обер-прокурора Св. Синода А. И. Мусина-Пушкина, определение нашло себе утверждение со стороны Государыни⁹, и таким образом, официально положено было основание Североамериканской миссии русской православной церкви. Привести это определение в исполнение поручено было высокопр. Гавриилу, митрополиту новгородскому и с.-петербургскому¹⁰.

Когда высокопреосв. митрополит приступил к исполнению порученного ему важного дела, то он, к счастью, сразу понял, какие нужны для этого люди и откуда их взять. Нужно было найти лиц, которые обладали бы достаточным самоотвержением, чтобы, отказавшись от всех удобств цивилизованной жизни, ехать за десятки тысяч верст по непроходимым дебрям Сибири и чрез бурные волны необъятного океана – на отдаленную окраину света, к незнающим никакого закона дикарям, непокорным и кровожадным. Для такого самоотречения трудно было найти кого-нибудь, кроме иноков, уже отрекшихся от мира ради славы имени Божия. Но и не все иноки способны были для этого дела. У митрополита под рукой был большой выбор среди братии Александро-Невской лавры, но он сразу видел, что для отдаленной миссии нужны люди иного закала, чем братия богатого первоклассного монастыря, предназначенного к удовлетворению церковно-религиозных нужд столицы, наложившей особый, ей свойственный отпечаток и на самый монастырь. Для трудного дела миссионерства на краю света в дебрях дикого населения нужны были люди, навыкшие в упорной борьбе с суровой природой, способные к перенесению всяких трудностей и невзгод, равно как и знакомые уже с делом распространения света православной веры среди мало просвещенных инородцев. Таких людей мог дать именно знаменитый Валаамский монастырь. Эта знаменитая обитель, расположенная на одном из островов Ладожского озера, в течение целых веков служила непреоборимым оплотом православия на рубеже между русским народом и его северо-западными соседями, враждебными ему и в племенном, и вероисповедном отношении. Монастырь этот, как твердыня доблестных воинов Христовых, перенес немало страшных погромов со стороны фанатических врагов православия, но он непоколебимо выдерживал свою позицию, и не только не падал под ударами северо-западных врагов, но сам переходил в наступление и распространял православие среди окружающих его инородцев финского племени. Если во время страшных смут XV и XVI веков православие сохранилось на северо-западе России, то этим оно обязано именно Валаамскому монастырю. Кроме того, монастырь этот успел давно прославиться своею замечательною культурою. С невероятными усилиями и с изумительною настойчивостью он обработал дотоле негостеприимные острова, победил суровую природу и из мрачных притонов медведей сделал своего рода рай земной, насколько приложимо такое название к обители, создавшей свое благосостояние руками собственных иноков, потрудившихся в поте лица своего. Поэтому если какой-нибудь монастырь мог дать наиболее пригодных миссионеров для новооткрытых стран С. Америки, то именно Валаамский, и высокопр. митрополит Гавриил туда именно и обратился за необходимыми для новообразуемой миссии людьми. И тогдашний настоятель монастыря, известный возобновитель обители, о. Назарий действительно дал надежных людей. Среди его иноков был иеромонах Иоасаф Болотов, который и был указан высокопреосв. митрополиту как особенно пригодный для миссии человек. Это был вполне образованный по своему времени человек. Сын священника Тверской губернии, кашинского уезда, села Стражкова, Ильи Болотова (род. 1761 г.) Иван Болотов (мирское имя его) рано обнаружил дарования, энергию и любовь к учению. Получив первоначальное образование в кашинском духовном училище, он изучал философские и богословские науки последовательно в двух семинариях – тверской и ярославской, в которой кончил курс в числе наилучших воспитанников. В течение некоторого времени он состоял преподавателем в угличском духовном училище. Но затем, чувствуя в себе более призвание служить Богу в непосредственной близости Ему – вдали от мира, принял в 1786 году монашество с именем Иоасафа и поступил на Валаам, где уже и думал покончить свою жизнь в трудах и молитвах, как промысл Божий призвал его на великое и трудное поприще просвещения язычников на островах необъятного океана. Когда ему предложено было это место, то он принял его, как смиренное послушание, и назначен был главою с.-американской миссии, составившейся из валаамских же иноков, которые не поколебались расстаться со своею родною обителью, чтобы послужить делу Христову. Этими иноками были: иеромонахи Ювеналий, Макарий и Афанасий, иеродиаконы: Стефан и Нектарий, и монахи: Герман и Иоасаф. Когда высокопр. митрополит сделал представление о произведенном им выборе, то Св. Синод одобрил его, Иоасаф в качестве начальника миссии был возведен в сан архимандрита с пожалованием ему «шапки и креста» – для большого представительства духовной власти, и миссия, напутствуемая наилучшими благожеланиями и благословениями, отправилась в свой далекий путь¹¹.

Так как дело предстояло весьма важное, от успеха которого немало зависела самая честь русской православной церкви, выступавшей на поприще просвещения светом Христовой истины народов Нового Света, где уже в других частях его господствовали и утверждали свое вероисповедание другие иноверные народы, то Св. Синод нашел необходимым дать в руководство миссии особую инструкцию, и эта инструкция весьма интересна в смысле характеристики взглядов Св. Синода того времени на задачи христианского миссионерства, так что нелишне привести здесь некоторые пункты из нее.

«Вверяется тебе (гласит первый пункт ее) должность апостольская. Ты и вверенные тебе, сохранив оную, получите награду на небесех, каковою прославлены святии апостолы. Сию награду вашу на небесех составит ваше обращение неведующих закона Божия к истине Евангелия. Итак, при всех ваших подвигах взирайте небесное мздовоздаяние и утверждайтесь в добродетелях христианской жизни». (§ 1). «Когда Иисус Христос сподобит вам узреть неведущих закона Божия, первое ваше попечение да будет предписывать им себя примером добродетели, дабы они, взирая на вашу жизнь, пленились ею» (§ 6). «Стараться, сколько можно, умножить сие вспоможением в нуждах их и в некоторых их удовольствиях, как-то снабдить вещами, желаемыми им, и делать в случающихся между ними распрях справедливые решения, умягчая, сколько можно, взыскивающего в обидах своих удовлетворения» (§ 7). Затем преподается самый способ или метод, которого нужно держаться при внушении дикарям религиозно-нравственных понятий, и он замечателен своею применимостью к низкому уровню воззрений туземцев. Метод рекомендуется сократический, индуктивный, причем дикарям предлагаются вопросы касательно элементарных истин религии в такой форме или постановке, чтобы их собственная мысль сама по себе и как бы незаметно наводилась на признание бытия Бога как высочайшего Благодетеля и справедливого Судии, равно как и Спасителя, Иисуса Христа, пришедшего на землю с небес для избавления людей от их бедственности (§§8–15). Для подобных наставлений и поучений рекомендуется время после утренних и вечерних молитв, когда душа бывает наиболее предрасположена к духовному назиданию, следовательно, в тех «внебогослужебных беседах», целесообразность которых очевидно вполне сознавалась еще тогда, хотя особенное развитие они получили только теперь. Эта специальная инструкция начальнику с.-американской миссии была дополнена и еще общей инструкцией, дававшейся миссионерам вообще, посылавшимся от преосв. архиереев для обращения неверных в христианскую веру, и из нее можно отметить наставление, свидетельствующее о том, каким евангельским духом проникнута св. православная церковь. Делая наставление касательно того объема содержания веры, в каком она должна быть преподаваема обращаемым, эта инструкция гласит: «Учение преподавать ты должен из одного Евангелия, Деяний и посланий Апостольских, не отягощая обращаемых разума, яко во младенчестве сущего, преданиями, кроме самых нужнейших и ко основанию веры служащих догматов». Какою истинно апостольскою простотою звучит это правило, и какую разительную противоположность представляет оно, напр., с деятельностью римских миссионеров, которые на первом плане стараются внушить новообращенным идею папы, как главы церкви, со всеми возникающими из нее последствиями!

Снабженная в достаточном количестве всем необходимым для церковно-религиозного служения, как со стороны самого Шелехова, так и других щедрых даятелей, особенно в Москве, миссия отправилась в свой далекий путь в 1793 году. Она двинулась чрез Москву великим сибирским трактом. При тогдашних способах сообщения путь был тяжелый и утомительный, так как приходилось и ехать верхом, и плыть тысячи верст на лодках. Но миссионеры бодро переносили эти тягости и даже выражали довольство. Так, монах Герман, в своем письме к настоятелю родной обители, о. Назарию, почти с восторгом описывал, как братия пробирались по сибирским дебрям. «Из Иркутска, – писал он, – Леною рекою более 2,000 верст плыли покойно во всяком довольстве. От Якутска до Охотска более 1,000 верст ехали верхами с братиею, а все имущество наше везли 100 лошадей; хотя рекою было и весело, но верхами и того лучше: по лесам, горам, буеракам, всего насмотрелись. Пажити везде злачные и время веселое – май, июнь, июль; но пасутся одни медведи, довольно навидались; хотя они и смирны, но лошадей пестовать мастера»¹². 13 июня миссионеры прибыли в Охотск, где пред ними открылся необъятный океан, и где ждало их компанейское судно «Три иерарха». Валаамцам знакома была и эта стихия, так как они на своих ладьях привыкли смело бороться с разъяренными волнами своего родного Ладожского озера; но и это большое озеро было лишь стаканом воды по сравнению с Великим океаном, и миссионерам пришлось испытать и видеть много необычайного. «Чего мало слыхал, – пишет тот же Герман, – то Бог привел видеть: китов

морских, касаток, бобров; китов же подле самого нашего судна на поверхности воды плавающих и играющих довольно насмотрелись. Зверьки небольшие – саженей по 15, да голова саженей пять», – с юмором замечает автор письма. Подвигаясь вперед среди архипелага Алеутских и Курильских островов, миссионеры имели случай кое-где останавливаться и крестить туземцев (напр., на о. Уналашке), и, наконец, перенеся весьма опасную бурю, 13 августа 1794 года, через девять месяцев своего отбытия из С.-Петербурга, прибыли, наконец, к месту своего духовного поприща, на о. Кадьяк. Как русские промышленники, так и новокрещенные туземцы с великим восторгом встретили своих духовных отцов. Сам Шелехов был в восторге от исполнения своей мысли. «Поздравляю вас с гостьми», – писал он управителю компании Баранову, – «Сии гости священноархимандрит Иоасаф с братией, избранные по воле государыни для проповеди слова Божия в Америке. Уверенный остаюсь, что вы не менее моего почувствуете удовольствие, что тот край, в котором я до вас трудился, а ныне вы трудитесь во славу нашего отечества, увидит теперь в приехавших к вам гостях надежную подпору своего будущего благополучия. Дай Бог, чтобы сие благо действительно совершилось и не позже, пока мы имеем счастье быть в состоянии, дозволяющем нам выполнить некоторые высшие намерения мудрой нашей обладательницы»¹³.

Нетрудно представить себе, с какими чувствами приближались к месту своей деятельности сами миссионеры. Вот они уже у цели своего почти годового странствования. Приближаясь к Кадьяку, они видели очертания земли, отчасти похожие на очертания берегов их родной обители, но густой «морской вапор» (туман) однако показывал им, что они совершенно в иной стране и именно на окраине света. Недаром они провели в путешествии почти целый год. И вот они в стране язычников, которых им предстоит призвать к свету веры Христовой. Страна эта только недавно была открыта русскими и укреплена за русским скипетром, о чем свидетельствовала красовавшаяся на видном месте медная доска с надписью: «Земля Российского владения». Остров Кадьяк имеет до 160 верст длины и от 20 до 130 верст ширины в разных местах¹⁴. Он носит все признаки вулканического происхождения или, по крайней мере, вулканических сотрясений, так как поверхность его изрыта как бы под действием титанической работы вулкана. Русские промышленники успели уже там укрепиться и обзавестись некоторыми европейскими удобствами жизни. Они жили в крепости (в гавани св. Павла), и там у них были казармы для рабочих, гостиница, больница и походная церковь. Русское население состояло из 225 человек, которые по большей части находились в разброде на промыслах, и эта горсть русских людей жила среди массы туземного населения, простиравшегося численностью до 8,000 человек. Туземцы стояли на весьма низкой ступени развития¹⁵. Они жили в юртах, ютившихся обыкновенно по берегам рек и заливов, и главным промыслом их было рыболовство. Природа их острова была бедна и неудобна ни для хлебопашества, ни для скотоводства, но зато море давало им обильную добычу, – настолько обильную, что по временам рыбу в заливах и устьях рек можно было ловить без всяких приспособлений, просто голыми руками. Правда, иногда они бедствовали и голодали жестоко, но когда наступало это благоприятное время, то они торжествовали и наедались вдоволь, нажарив и напарив наловленной рыбы на куче раскаленных камней, которые служили для них вместе и баней. По своему происхождению коняги, вероятно, составляли ветвь великого азиатского племени, постепенно распространявшегося из Азии по цепи островов Великого океана до самого материка Америки; но в их нравах было уже гораздо более особенностей, свойственных скорее американским туземцам, с которыми они находились в частом соприкосновении, чем азиатам. Они были воинственны, как и все американские индейцы, одевались в плащи, сшитые из птичьих шкурок, и почти не разлучались с копьем и луком (своим единственным оружием), так как постоянно готовы были совершать военные нападения – или из-за родовой мести и обиды, или просто из жажды добычи. До прибытия русских между ними шли почти непрерывно самые кровавые и истребительные войны, и у начальников или, так наз., тоенов были массы пленников, составлявших обыкновенно главное их богатство и неотъемлемую собственность, которою они могли располагать по своему произволу, дарить, менять или даже убивать. Войны поддерживались еще тем, что в стране господствовало полное бесправие, не было никаких законов и учреждений для наказания за преступления, и потому каждому было предоставлено самому мстить за нанесенный ему ущерб или обиду. Та же безурядица господствовала и в семейных отношениях. Брак не выработался в какую-либо определенную форму, и если по преимуществу господствовало многоженство, то с другой стороны бывали нередко случаи и полиандрии, когда одна сильная женщина имела несколько мужей. В общем, однако, женщина находилась в угнетенном и жалком состоянии, и самым обидным ругательством, непременно требовавшим отмщения с оружием в руках, для коняга было то, если назвать его «женщиной». В странном противоречии с этим находилось то, что коняги сильно любили своих детей, никогда не наказывали их и обучали разным промыслам, и если иногда отдавали их в качестве заложников русским, то всегда заботливо справлялись о их судьбе. Несмотря на всю дикость своего состояния, они не чужды были, однако, уже более или менее сложившихся религиозных представлений. Они верили в загробную жизнь, о чем свидетельствовала их заботливость об умерших, которые предавались земле с известными символическими обрядами. Так как по воззрению коняг загробная жизнь была продолжением здешней, то умершим клались в землю инструменты, необходимые для промыслов, а иногда убивался и зарывался и любимый покойным каиг (пленник), чтобы он и там прислуживал своему господину. Идея возмездия в загробной жизни представлялась в том виде, что добрые люди будут иметь всегда успех в своих промыслах, а злые – будут постоянно терпеть неудачу и пребывать в голоде. Религиозное миросозерцание находилось в самом неразвитом состоянии. Они имели понятие о том, что над всем господствует агаюн, добрый Дух, без помощи которого люди не могли бы существовать на земле, так как Он именно научает людей делать юрты, строить байдарки (необходимые для рыбных промыслов лодки), ловить зверей и пр. Но Его бытие, как и Его деятельность, они мыслили, как нечто необходимое, так что вследствие этого и не воздавали доброму Духу никаких почестей и никакой благодарности. Напротив, так как рядом с агаюном существовал еще «иак» – злой дух, который постоянно старался вредить людям, то чтобы задобрить его, коняги приносили ему разные умилостивительные жертвы, плясали в честь его в особых странных нарядах и вообще делали все, что по их разумению могло смягчить злую натуру коварного иака. В общем, это был вполне дикий народ, действительно, «не знавший никакого закона», кроме естественного, да и то в значительной степени искаженного и помраченного варварством. Вывести этот народ из окружавшей его тьмы и сени смертной к свету истины Христовой и предстояло прибывшим миссионерам.

Осмотревшись немного в непривычной обстановке и познакомившись с главными условиями своей деятельности, миссионеры ревностно взялись за дело. Прежде всего, они, конечно, постарались утвердить в вере уже крещенных и своими наставлениями, а также и торжественным совершением богослужения доставили им великое утешение, еще более привязав их к русской вере, а чрез них повлияв и на других туземцев. Вынесенное ими общее впечатление было то, что туземцы представляли удобную и уже подготовленную почву для сеяния слова Божия, и они стали готовиться к миссионерскому путешествию. С особенною ревностью взялись за дело два иеромонаха Макарий и Ювеналий, между которыми произошел даже любопытный спор о том, кому какие области взять в свое ведение, так как каждый из них хотел взять себе возможно больше. Когда о. Ювеналий настаивал, чтобы ему именно предоставлено было просветить Аляску, то Макарий, «покрывшись унынием и приняв печальный вид, говорил умиленно: Нет, батюшка, ты меня не тесни; сам ты знаешь, цепь Алеутских островов совокупилась с Аляскою, то непременно моей части подлежит, а оттуда весь северный берег; тебе же, если изволишь, довольно на весь твой живот южная часть Америки». Этот спор происходил о той части Америки, которая впоследствии обагрена была мученическою кровию одного из них, и спор, следовательно, шел о том, кому удостоиться этого мученического венца за имя Христово! «Я же, – замечает Герман, – нижайше слушая таковое прение, приходил от радости в восторг!»¹⁶. Разграничив между собою области проповедания, оба миссионера осенью того же года объехали весь остров Кадьяк и окрестили большинство его жителей¹⁷. Обрадованные этим успехом, миссионеры в следующем году расширили свою деятельность и отправились на соседние острова, чтобы производить свою «ловитву человеков». Из них иеромонах Макарий отправился на близ лежащие Алеутские острова, где трудился с 25 мая 1795 по 24 июня 1796 года. Результаты его трудов были весьма утешительны: за это небольшое время он успел своею ласкою и добрым обращением с дикарями и особенно их детьми склонить к вере и крестить 2,472 человека и обвенчать 536 пар, среди которых были 36 пар русских людей с алеутками, – признак уже близкого взаимообщения пришельцев с туземцами. Со своей стороны иеромонах Ювеналий в 1795 году перебрался на американский материк, в землю чугачей, и крестил среди них до 700 человек. Ободренный успехом, он проник в Кенайский залив, в землю весьма свирепого и враждебного русским племени кенайцев. Одушевляемый ревностью о распространении света веры Христовой в этом царстве тьмы и варварства, он не убоялся никаких опасностей и настолько повлиял на дикарей, что они склонились на его убеждения и крестились. Отсюда он перешел далее на Аляску, к озеру Илямне или Шелехову, и там также начал свое святое дело. Проповедь его была настолько успешна, что дикари не только принимали русскую веру, но и отдавали проповеднику своих детей, чтобы он научил их истинам новой веры. Одно только не нравилось дикарям, что русский проповедник обличал их за многоженство, и от крещенных требовал, чтобы они имели только по одной жене, а других оставляли. Так как многоженство было укоренившимся обычаем и на нем основывался весь склад семейно-общественных отношений дикарей, то им трудно было расстаться с этим складом, и у них легко могло явиться даже подозрение, не явился ли этот странный пришелец к ним для того, чтобы, отменив многоженство, тем самым ослабить их народ и сделать его легкой добычей для окружающих их многочисленных врагов. Как бы то ни было, но в дикарях зародилось враждебное к нему чувство, и оно быстро разрослось, когда о. Ювеналий ушел от них, уведя с собою порученных ему в назидание детей. Когда запавшее подозрение разрослось в чувство страха, дикари немедленно порешили снарядить за ним погоню, отобрать детей и покончить с самим миссионером, что они и действительно сделали. Неизвестно, как и при каких обстоятельствах совершилось это нападение, так как о нем не было собрано никаких официальных сведений. Но слышанные потом миссионером свящ. Иоанном Вениаминовым (впоследствии Иннокентием, митрополитом московским) рассказы обрисовывают личность доблестного миссионера с наилучшей стороны. «Ο. Ювеналий, по этим рассказам, при нападении на него диких, совсем не думал ни защищаться, ни бежать, что мог бы сделать с успехом, особливо имея при себе огнестрельное оружие; но он без всякого сопротивления сдался им в руки и только просил пощады его спутникам, что и было исполнено. Спустя много времени сами американцы рассказывали, что о. Ювеналий, будучи уже убит, встал и шел за своими убийцами, говоря им что-то. Дикари, считая его живым, опять напали на него и били; но лишь только отошли от него, он опять встал и пошел за ними, и это повторялось несколько раз; наконец дикие, чтобы совсем отделаться от него, искрошили его в куски. Тогда только умолк ревностный проповедник и, можно сказать, мученик слова Божия, но не умолкла сила слова его: на этом месте, где были останки проповедника, тотчас, сказывают, явился дымный столб, простиравшийся к небу»¹⁸. Этот рассказ дикарей, во всяком случае, показывает, какое сильное впечатление произвел на них о. Ювеналий, и насколько после убийства заговорила совесть даже в их грубых, варварских сердцах.

Другие миссионеры, оставаясь в центре своей позиции, на о. Кадьяке, не менее усердно работали над утверждением уже приобретенных плодов. Они совершали богослужение, к которому собирались как свободные от занятий русские, так и новокрещенные туземцы, из которых иные приучались принимать участие в богослужении и петь познанному ими Христу. При этом как взрослым, так и особенно детям преподавались начатки христианского вероучения, а для последних мало-помалу образовалась особая школа, в которой производилось обучение русской грамоте и письму. Молодое поколение оказывалось способным к грамоте, хотя нужно было немало терпения, чтобы преодолевать леность и беспечность их дикой, варварской натуры, инстинктивно противившейся столь непривычному занятию. Скоро была сознана даже мысль об учреждении и такой школы, в которой можно бы было подготовлять из туземцев способных к священно-церковнослужительским должностям – нечто вроде элементарной семинарии, так как посылать их для этого в иркутскую семинарию оказывалось весьма неудобным и затруднительным. Вместе с тем валаамцы, верные суровой школе своей родной обители, усердно занимались на досуге и трудами по огородничеству, садоводству и земледелию, и дикари, приучаясь под их руководством к этим культурным занятиям, еще более проникались уважением к своим духовным отцам¹⁹.

Успехами своей деятельности миссионеры, главным образом, обязаны были тому, что, свято исполняя данную им инструкцию, вполне соответствовавшую их собственному глубоко христианскому настроению, они относились к дикарям с необычайною ласкою и истинно отеческою любовию, которая более чем все другое могла смягчать строптивые сердца этих сынов природы. И это особенно поражало дикарей вследствие того, что раньше они не всегда видели подобное с собою обращение, – напротив, терпели часто обиды от алчных промышленников; духовные же отцы, проповедуя им о любви Христовой, сами являлись живым воплощением этой любви. Особенно замечательною в этом отношении личностью был скромный инок Герман, который оставил по себе наилучшую память в туземцах и представляет собою пример того самоотвержения, с которым русский православный человек может всецело посвятить себя на служение благу своих духовных детей. Поселившись на острове Еловом, Герман всецело посвятил себя делу просвещения туземцев, которых собирал около себя и, как отец с детьми, беседовал с ними, поучая их не столько словами, сколько самым примером своей жизни. На свои средства он основал нечто вроде приюта, в котором у него воспитывалось несколько мальчиков и девочек, сирот алеутских, и это заведение он содержал в таком образцовом порядке, что на него обращено было особенное внимание бывшим начальником компании, бароном Врангелем. Так, в апостольских трудах и молитвах он прожил на этом уединенном острове, переименованным им в «Новый Валаам», до своей кончины, в 1837 году. У туземцев, горько оплакивавших потерю своего благочестивого духовного отца, ходили потом рассказы о его прозорливости, равно как и о том, как в момент кончины келья его наполнилась благоуханием, и лицо его озарилось необычайным блеском. Эти рассказы – дань благодарного сердца духовных детей памяти своего духовного пастыря!

Между тем, деятельность миссии укреплялась, и сама миссия благоустроялась. В 1796 году была построена и освящена на о. Кадьяке первая деревянная церковь, благовест которой приводил в восторг, как русских, так и туземцев. «В новой церкви служат и звонят», – с восторгом писал главный управитель компании, Баранов, и еще раньше, делясь тою же радостью с Шелеховым, писал ему: «Радуясь от души вводимому здесь благовестию святой евангельской веры, от усердия моего отдал для пользы церкви и духовных особ 1,500 рублей за себя и 500 за разных служителей». Сам архимандрит Иоасаф не раз делал объезды островов, бывал даже на материке Америки, утверждал веру, a по временам выступал и посредником мира среди враждующих и соперничающих промышленников. На самом материке устроены были две походные церкви, и когда произведен был общий обзор результатов миссионерских трудов, то новокрещенных оказалось до 12,000 обоего пола. Конечно, это была лишь горсть среди масс еще пребывавшего в язычестве населения; но, во всяком случае, почин был сделан, и будущее обещало богатую жатву. При виде этих добрых плодов миссии более всех радовался главный виновник всего дела купец Шелехов, который в это время пребывал в Иркутске, заведуя всеми делами компании. Но он не удовлетворялся и этими плодами и горел желанием, чтобы свет Евангелия еще ярче воссиял в открытой им стране и озарил все живущие в ней народы, численность которых восходила до 50,000 душ. Чтобы придать особенную энергию и авторитет миссии, он задумал учредить там особую епархию, под власть которой входили бы все русские владения в Америке. Он не преминул обратиться с этою целию в Св. Синод с ходатайством об учреждении на о. Кадьяке архиерейской кафедры, обещав ей полное содержание на счет компании. Мысль его нашла одобрение со стороны Св. Синода, хотя, к сожалению он уже не дожил до этого счастливого для него момента, так как скончался 20 июля 1795 года в Иркутске, где и погребен был в Новодевичьем монастыре, оставив по себе славное имя одного из замечательнейших русских людей, заявившего себя не только смелым промышленником, но и верным слугою государства и преданным сыном православной церкви.

Высочайшее утверждение определения об учреждении архиерейской кафедры на о. Кадьяке состоялось 19 июля 1796 года. Первым и естественным кандидатом на эту кафедру был, конечно, архимандрит Иоасаф, и его постановлено было возвести в сан «епископа кадьякского и прочих принадлежащих к тому островов Америки, викария иркутской епархии». Ввиду его особенного положения ему назначено было сравнительно большое, не в пример прочим викариям, жалованье в 4,030 р. 85 коп. в год, да на первоначальное обзаведение 2,000 рублей. Но при осуществлении этого постановления встретились важные затруднения. Кому поручить совершение хиротонии новоназначенного епископа? Если вызывать его в Россию, то это значит заставить архимандрита вновь перенести ужасно тяжелый путь, почти в 15,000 верст – и морем, и сухим путем по непроходимым дебрям Сибири; еще менее сообразна была бы мысль вызвать из России или западной Сибири архиереев куда-нибудь на берега Великого океана, чтобы там совершить хиротонию над Иоасафом. Ввиду таких затруднений положено было поручить совершить хиротонию единолично иркутскому архиепископу Вениамину. Правда, по каноническому правилу, хиротония должна быть совершаема тремя или, по крайней мере, двумя архиереями; но это правило, по толкованию Св. Синода, скорее относится к избранию, чем к самому акту хиротонии; и так как избрание Иоасафа во епископа состоялось со стороны нескольких иерархов (членов Св. Синода), то собственно хиротонию его можно было предоставить единоличному иерарху. Но когда устранено было одно затруднение, встретилось другое. Сообщение между о. Кадьяком и Охотском по правилам компании производилось только однажды в три года, а так как обычный рейс срочного судна уже совершился в 1796 году, то приходилось ждать нового рейса, имевшего состояться уже только в 1799 году. Таким образом, новоназначенному епископу приходилось ждать своей хиротонии целых три года. Правда, жена покойного Шелехова, Наталия Алексеевна, достойная помощница во всех предприятиях и намерениях своего покойного мужа, постаралась ради исключительного случая отправить судно не в срок, годом раньше, именно в 1798 году; но и в таком случае все-таки только через два года архимандрит Иоасаф получил возможность выбыть со своего отчужденного от мира острова, и с необходимой свитой прибыл в Иркутск. Там с должною торжественностью архиепископ Вениамин совершил над ним (10 апр. 1799 года – в вербное воскресенье) хиротонию, каковое небывалое в Иркутске церковное торжество привлекло не только жителей города, но и массы народа из отдаленных окрестностей. Все с необычайным любопытством смотрели на молодого архиерея, имя которого уже всем известно было, как имя славного просветителя дикарей в новооткрытых странах, и когда преосв. Иоасаф двинулся со своею свитою в обратный путь, то его провожали все с искренними благожеланиями.

He теряя времени, преосв. Иоасаф, по прибытии в Охотск, сел со своей свитой на компанейский корабль «Феникс», и 10 мая корабль, подняв паруса, двинулся по волнам непостоянной стихии. Heлишне заметить, что при недостаточной исследованности вод океана, равно как и недостаточной подготовке моряков, более полагавшихся на свою отвагу, чем на знакомство с техникой мореплавания, плавание по океану было сопряжено с весьма большими опасностями. В истории первых действий компании русских промышленников постоянно встречаются известия о крушении судов, из которых иные выбрасывало на скалистый берег и разбивало, другие уносило волнами в неведомые и пустынные страны, где они и погибали от дикарей или собственных повреждений, третьи прямо гибли в бездонной пропасти океана, захваченные свирепыми штормами и так далее. Вот, между прочим, какие испытания приходилось переносить мореплавателям. Судно купца Киселева «Свв. Зосим и Савватий», увлеченное неблагоприятными ветрами, занесено было в такие страны, о которых не имели и понятия ни капитан, ни матросы. «Как из Курил вышли, – рассказывает сам Кожин в описании этого путешествия, – идучи по морю, земли не видали и в продолжение путешествия дошли до такого места, что в платье ходить нельзя и ночью вышед на палубу от жару воздух очень тяжелый, а снасти растопились, а вокруг судна видим червей много и вода, как гретая на огне, а судно течью одолело, что ни одной минуты помпы праздно не бывали, но переменно по склянкам отливаются водою и работных выбило из сил; но, однако, Бог помощник, не хотя свое создание погубити, а все отливались водою, а от воздуху нигде защиты нет, ни в каюте, и ни в трюме, везде жара – быть не можно. И народ тут весь усумнился, и видя себе отчаянную жизнь, потому что воды (пресной) одна бочка, выбрали себе другого морехода и отдали на власть всемудрого Бога и стали служить акафист Божией Матери, також и угодникам Николаю Чудотворцу и Зосиме и Савватию, соловецким чудотворцам. По окончании службы Матерь Божию вынесли на палубу, також и угодников, и прикладывались вместо исповеди и просили со слезами, и какую нам Бог пошлет погоду, туда и пойдем, потому что не знаем, ходили в север и в полдень, нигде земли не нашли, и чрез короткое время пошла погода полдневная, отдали паруса и пошли по погоде, и шли на один курш до 1,800 верст, питались дождевой водой, и подошли нечаянным образом к земле, которая и оказалась о. Шуях»²⁰. Но если счастливая звезда привела этот корабль нечаянно к острову, то с другими кораблями бывало гораздо хуже. Так, корабль Ларионова, «Свв. Петр и Павел и чудотворец Николай», вышедший из Охотска осенью 1797 года, долго носило по бурным волнам, и люди ужасно страдали от недостатка воды. Когда этот корабль разбило о прибрежные скалы, то девять человек умерли от изнурения и употребления воды по прибытии к берегу. Экипажи многих судов, прибитых к островам, населенным дикарями, погибали от рук последних, иногда делаясь жертвою их людоедства. Наши миссионеры знакомы были с этими опасностями, но сильные твердым упованием на Бога и одушевляемые ревностью послужить славе Его имени, они и не думали о них, пылая только желанием поскорее доплыть до своего родного Кадьяка, чтобы с новыми благодатными силами продолжать свое апостольское служение. С нетерпением ожидали дорогих гостей и остававшиеся на острове миссионеры с их духовными детьми. Они уже достаточно наскучались в сиротстве во время отсутствия своего главы и притом, к сожалению, немало и натерпелись от представителей компании, которые сначала весьма сочувственно встретив духовных отцов, затем как будто стали питать своего рода зависть при виде того, как оо. благовестники своею отеческою ласкою всецело привязывали к себе туземцев, которые и в свою очередь начали чувствовать разницу в отношении к ним со стороны тех и других. И вот эти духовные сироты все с большим и большим нетерпением всматривались в мглистую даль океана, не покажутся ли где белые паруса знакомого им «Феникса». Но их все не было и не было. Вот уже прошел более чем обыкновенный срок для переплытия океана, а Феникс все не появлялся, и среди томительной тоски ожидания, наконец, промышленники принесли ужасную весть, что они нашли обломки «Феникса», выброшенные яростной волной на берега Кадьяка. По неисповедимым судьбам Промысла Божия преосв. Иоасафу не суждено было вступить в сане епископа на почву просвещенного его апостольскими трудами острова и благословить своей паствы. «Феникс», очевидно, сделался жертвою одного из свирепых океанских штормов и погиб со всеми своими пассажирами и грузом...²¹

Это глубоко трагическое событие омрачило всю дальнейшую историю валаамской миссии. Осиротевшие братия как бы впали в уныние, тем более, что из среды их навсегда выбыли самые деятельные члены, составлявшие душу всего апостольского дела. Герман удалился на свой «Новый Валаам», и там всецело отдался миссионерскому подвижничеству, а другие члены кое-как справлялись с текущими делами. Правда, вскоре к ним явилось подкрепление – в виде нескольких новых членов миссии, из которых особенно выдавался соборный иеромонах Александро-Невской лавры Гедеон, молодой образованный монах, бывший раньше преподавателем в белгородской духовной семинарии и знавший, между прочим, французский язык²²; но это подкрепление не подняло духа миссии, и Гедеону пришлось только быть свидетелем печальных отношений, которые все более неблагоприятно складывались между начальником компании Барановым и миссионерами. Уже и раньше миссионеры имели повод быть не совсем довольными Барановым, этим дельным, но гордым и резким на слова человеком²³; но позже он становился все более и более грубым и самоуправным, так что миссионеры вынуждены были, наконец, подать на него коллективную жалобу в Св. Синод²⁴, и основательность ее подтвердил после и иеромонах Гедеон в особом донесении высокопр. Амвросию, митрополиту новгородскому и с.-петербургскому. По доведении об этом до сведения компании последняя представила со своей стороны объяснение, в котором, указывая на свою постоянную заботливость о распространении христианства среди дикарей и о построении храмов, она пыталась набросить тень на самих миссионеров и высказала мысль, что при наличном положении вещей лучше было бы, если бы правительство прислало миссионеров из белого духовенства, как таких пастырей, которые, по самому своему состоянию ближе стоя к жизни и ее заботам, могли бы служить наглядным примером семейственных добродетелей и для новообращенных. Последняя мысль нашла себе одобрение, и в 1811 году состоялось определение Св. Синода о коренном изменении положения с.-американской миссии. В силу его американская епископская кафедра была закрыта, и постановлено было посылать на миссионерскую деятельность там лиц белого духовенства с причислением самых островов и берегов Америки к иркутской епархии.

Так закончился первый период миссии православно-русской церкви на островах и материке С. Америки. Период был не продолжительный, но в высшей степени плодотворный, так как именно в течение его заложена была прочная основа святого дела, которое оставалось только продолжать и развивать дальнейшим деятелям. И вся эта слава апостольства и просвещения в стране духовного мрака всецело принадлежит Валаамскому монастырю, подвиги иноков которого, увенчанные мученическим венцом и христианским терпением среди всяких невзгод, навсегда составили славную страницу его замечательной истории.

А. Павлович