Современный протестантизм в его принципах и наличной действительности

Никто не может отрицать того, что в настоящее время на западе происходит знаменательное движение, глубоко затрагивающее церковно-религиозную жизнь. Оба главнейшие инославные вероисповедания, римский католицизм и протестантизм, как две крайние противоположности, развиваясь каждое в свойственном его внутренней сущности направлении, явственно пришли к тем крайностям, которые составляют неизбежный результат подобного развития. Римский католицизм, развиваясь в направлении, так сказать, центростремительном, пришел через целый ряд стадий к обоготворению центра – в лице непогрешимого папства, а протестантизм, развиваясь в противоположном – центробежном направлении, в свою очередь неизбежно пришел к противоположной крайности, разрушил все центры и раздробился на множество самопротиворечивых, непримиримых и враждебных между собою партий, превратившись из церкви в собрание произвольных, постоянно неустойчивых и колеблющихся мнений. To и другое состояние вполне ненормально, и сознание этого тяжелым гнетом ложится на религиозную совесть народов инославного запада, которые, видя себя между двумя крайностями, одинаково претящими чувству правды и меры, и не находя исхода из них, мятутся и волнуются, впадая при этом нередко в еще большие крайности – полного неверия и анархизма.

Положение очевидно печальное, но оно было бы еще более печально, если бы при всем том на западе совсем не оказывалось лиц, которые, сознавая всю безотрадность подобного положения, не возвышали бы своего предостерегающего голоса и не указывали томящимся в церковно-религиозном заблуждении народам на тот путь, который может вывести их к свету помраченной и искаженной ими истины Христовой, к вратам истинной и непреложной Церкви Божией. Подобные голоса раздаются, к счастью, нередко, и в самое последнее время общественное мнение инославного запада занято было несколькими авторитетными голосами, из которых один принадлежал такому многоиспытанному государственному деятелю и богослову, как Гладстон, выступившему с несколькими статьями по глубоко важным вопросам современной церковно-религиозной жизни и богословской мысли.¹ Но оставляя до времени в стороне голос знаменитого старца, мы тёперь познакомим своих читателей с одним произведением, бросающим яркий свет на состояние современного протестантизма, и именно в Германии, к богословским мнениям которой доселе прислушивается весь протестантский мир. Сочинение это принадлежит некоему «православному католику», как называет себя анонимный автор, и оно заслуженно обратило на себя общее внимание среди богословов как запада, так и востока,² так как не только основательно знакомит с современным состоянием протестантизма, но и указывает исход из печального положения в направлении к едино спасающей Церкви, именно Церкви кафолической. Для нас это сочинение представляет тем больший интерес в виду того, что самым поводом к его составлению послужила кощунственная выходка одного протестантского профессора против русской церкви, которую он назвал «низшей формой христианства». Возмущенный этой выходкой, автор решил выступить в защиту русской церкви и вместе с тем показать, что такое немецкий протестантизм в его принципах и наличном состоянии. И картина получилась поразительная.

Итак, что такое современный немецкий протестантизм?

Когда в сороковых годах настоящего столетия цюрихские поселяне прогнали из своей страны Давида Штрауса, которого либеральное правительство сделало ординарным профессором богословия, то по всему протестантскому миру поднялся крик негодования на грубую нетерпимость швейцарских поселян и их духовных руководителей. Напрасно верующие пасторы пытались доказывать, что ведь очевидная нелепость – допускать, чтобы будущих служителей церкви и душепастырей верующего сельского населения поучал с кафедры заведомый атеист, проповедующий, что Библия есть собрание басней и христианская вера – обман. Но голоса их имели лишь временное значение. Самый факт возведения Д.Штрауса на ответственную кафедру богословия ясно свидетельствовал о том, к чему стремился и стремится протестантизм, и теперь уже плоды этого стремления очевидны для всех. Новейшая протестантская догматика явно проникнута тем духом, который веял в сочинениях родоначальника новейшего рационализма. В доказательство этого достаточно указать на новейшие руководства христианской догматики выдающихся представителей современного протестантизма, каковы например, Бидерман и Пфлейдерер. Читая их, нельзя не удивляться, до какого ужасного упадка может доходить вероисповедная система, потерявшая под собою всякий опорный пункт в авторитете церкви. Так, по учению Бидермана, Бог и мир различаются между собой только логически, по содержанию же тождественны; бесконечный Дух имеет Свое бытие только в конечных духах; в каждом человеке во всякое время осуществляется единение с Богом; «воля Божия и имманентный нравственный миропорядок тождественны» (т.е. совершившееся как такое уже хорошо); бессмертия нет, и отрицание его Бидерман выставляет как религиозный постулат.³ Следовательно, в «Боге» нет ничего такого, что могло бы возбуждать любовь, благодарность, доверие и надежду. Такие детские чувства и стремлении, учит Бидерман, не соответствуют-де состоянию в полном смысле просвещенного человека, который со временем признает, что он ничего и не теряет в них."Даже в самом грубом язычестве, с горечью восклицает Флюгель, не больше ли религии, чем в этом христианском пантеизме»!⁴ Но рядом с этим дерзким безбожием не менее возмутительно в профессоре протестантского богословия и его лицемерие. Разве добросовестно называть христианством религию, из которой изгоняются провидение, искупление и бессмертие? Но Бидерман явно дает своим ученикам (будущим пастырям народа) позволение снисходить к «немощным в духе» и говорить о Боге, как о личности! И его пангеистический монизм даже приправлен для христианского этикета библейскими оборотами речи. Так в его системе идет речь о «религии», о «творении», «благости и премудрости Божией», о «сыновстве в отношении к Богу», «общении с Богом», искуплении, благодати, освящении, вечном блаженстве и т.д.; но все это лишь для «немощных духом», так как в действительности под прикрытием церковнодогматических названий и формул разумеются лишь чисто логические и метафизические процессы и понятия. Так например, воззрение о тождестве Бога и человечества, если оно воспринимается чувством, он называет «искуплением»; обнимаемое волей, это воззрение осуществляет «абсолютную власть духа над плотью», т.е. «освящение». Признавать, что Бог существует только как представление в духе и иначе Его нет, по Бидерману значит «быть едино с Богом», находиться «во взаимообщении любви с Богом», пользоваться «благодатью»; отрицание конечного (смерть индивидуума) называет он вечным блаженством,"вечной жизнью».⁵

Другой видный представитель этого господствующего теперь в Германии направления, Пфлейдерер, также устраняет все данные религиозной веры. На место личного Бога у него выступает безличная мировая причина или мировая душа, на место избавления от греха и зла он проповедует покорность необходимому течению вещей, учение о бессмертии no нему совсем не относится к религии и пр.⁶ Насколько такое учение соответствует задачам христианской догматики, об этом излишне и говорить; достаточно заметить, что даже Гартманн, с сочувствием относящийся к пантеистам, не мог не заметить, что «точка зрения подобных богословов стоит вне христианства».⁷ Печально такое неверие само по себе, но печальнее еще то, что проповедники его отнюдь не считают своим долгом оставить несвойственное подобному миросозерцанию профессорство, а продолжают с гордостью состоять «профессорами евангелического богословия!» Heтрудно представить себе, с какими понятиями о христианстве и о своих будущих обязанностях выходят из аудиторий подобных профессоров те молодые слушатели, которые потом становятся пастырями немецкого народа и проповедниками слова Божия. Отсюда становится совершенно понятным тот глубоко грустный факт, что теперь с церковной кафедры в Германии то и дело раздаются не слова евангельского благочестия о Христе, а кощунственные речи, оскорбляющие само христианство, как это было например, недавно в Бремене, где проповедник Швальб прямо и открыто издевался с кафедры над боготворением Иисуса Христа, как над суеверием.⁸

Можно бы думать, что подобные результаты должны бы обратить на себя серьезное внимание всех благомыслящих людей и пробудить в самих «профессорах евангелического богословия» чувство содрогания пред той пропастью, к какой угрожает привести современное направление. Но на деле не так. Им нет никакого дела до результатов направления и они продолжают утверждать и настаивать на неограниченной свободе богословствования, полагая, что свобода учения и совести есть одно из священнейших благословений нашего времени. Они горой стоят за «свободу исследования», не полагая ей никаких ограничений, и с холодным равнодушием смотрят на то, как эта «свобода исследования» мало-помалу устраняет из догматики те учения Нового Завета, которыми собственно христианство отличается от других монотеистических религий, не признает даже тех двух главных догматов, без которых не может существовать никакая религия, – отрицает личность Бога и возможность услышания молитвы, и тем самым лишает протестантизм права называться вообще религией, низводя его на один уровень с язычеством или даже ниже его. Протестантская церковь, благодаря принципу безграничной веротерпимости, вполне сравнивается с язычеством в том отношении, что и последнее совмещает в себе самые противоположные крайности: грубый фетишизм и философский буддизм, сладострастно-распутный культ Ваала и нравственно строгий парсизм и т.д. Как язычество в сущности не составляет известной суммы догматов или, вернее, суеверий, а есть лишь противоположность трем монотеистическим религиям, так и протестантизм, потеряв внутреннее положительное содержание, живет только непримиримой враждой к церкви кафолической, так что всякий тот есть протестант, кто отрицает римский католицизм и «мрачную церковь греческую», хотя бы он не только не признавал божества Иисуса Христа, но даже и совсем не веровал в Бога. Замечательно, что таких воззрений держится и «Евангелический союз». Когда ему несколькими благомыслящими людьми сделано было заявление о необходимости требовать от своих сочленов исповедания так называемого Апостольского Символа веры, то он решительно отклонил это предложение, хотя с этим теснейшим образом связывался вопрос о признании или не признании боговоплощения Христа.

В виду этого отнюдь не удивительным становится тот факт, что среди протестантов все более распространяется своеобразное воззрение, по которому «протестантизм отнюдь не есть сумма догматов».⁹ Но в таком случае, что же он такое? Ведь всякому очевидно, что известное духовное общество должно же иметь в основе своей что-либо общее. Это сознают и сами либеральные протестанты, и они стараются выйти из затруднения указанием на то, что всех протестантов соединяет между собою если не обладание истиной, то искание ее. Но если протестантизм открыто признает, что он не обладает истиной, а только ищет ее, то тем самым он перестает быть церковью и нисходит на степень своего рода клуба, где известное число интеллигентных и честолюбивых людей выступает с факелом своих исследований, перед которыми в благоговейном изумлении должна преклоняться масса остальных. От этого вовсе не смущаются вожди современного протестантизма и даже сами утверждают, что и действительно «протестантская церковь есть школа философов, великая и священная община искания истины!» Можно бы подумать, что протестантизм состоит из сотни миллионов мыслителей и мыслительниц, исследователей и исследовательниц. Увы, действительность показывает совсем иное, и содержащие его массы народа, жаждущие какой-либо определенной веры и не находящие в нем ничего другого, кроме туманных философских мнений и исканий истины, оказываются в самом печальном положении и становятся легкой добычей всякого рода агитаторов и неверов.

Протестантское увлечение свободным религиозным исследованием вытекает из двоякого заблуждения: во-первых, из смешения двух совершенно различных областей, области знания и объективного познания с областью веры и субъективного убеждения, и во-вторых – из ложного воззрения на границы человеческого разума. Что касается первого пункта, то протестанты полагают, что действительное, застрахованное против всякого противоречия и притом прогрессирующее знание возможно только в так называемых точных науках, а так как богословие не принадлежит к ним, то в нем возможны лишь взгляды и мнения, которые не могут быть подтверждены очевидными, т.е. для всякого убедительными основаниями. Но ложь этого воззрения именно и заключается в том, что они одни и те же законы мышления приписывает двум совершенно различным областям, один и тот же метод исследования прилагает к двум областям, из которых каждая имеет ей только свойственный источник знания. Если в области точных наук все основывается на положительном знании фактов, то в области религии сами факты предполагают такую основу, для постижения которой необходим другой орган восприятия, именно вера. He признавать этого – значит грешить против основных начал научной методологии. Между тем протестантское богословие с пренебрежением относится к вере и хочет заменить ее знанием, принимая при этом за очевидность предположение, что последняя причина всех вещей может быть вполне познана и что чрез усилия разума может быть разрешена вся загадка мира и жизни; одним словом, оно держится воззрения, которое решительно стоит в противоречии с теперешним философским миросозерцанием даже позитивной школы. Одна из великих заслуг новейшей науки заключается именно в ясном доказательстве того, что даже действительность, та внешняя качественность мира, которая доступна нашим чувствам, в сущности остается непознаваемою. «Крайняя степень возможности для нас, – признает, например, Герберт Спенсер, – состоит в истолковании процесса вещей, как он представляется нашему ограниченному сознанию; но как этот процесс относится к действительному процессу, мы не в состоянии познать, а еще менее понять». И далее: «Окончательные научные идеи все суть представительницы реальностей, которые не могут быть постигнуты». Независимо от него к тому же результату пришел и Дюбуа-Реймонд,¹⁰ который говорит: «Мы мыслим вводимыми в наше сознание, при посредстве наших чувств и мозговых аппаратов, представлениями, и дальше этого не может идти. Как они относятся к действительным качествам мира, чтобы познать или даже угадать это, для этого наш мозг не обладает никаким аппаратом; следовательно мы должны отказаться от этого». Дюбуа-Реймонд заявляет далее, что действительность не имеет ничего общего ни с теперешним, ни с каким либо позднейшим образом представления, что, несмотря на непрестанное исследование мы так же мало приближаемся к действительности, как не можем поймать своей тени. «Для постижения действительности у нас даже не имеется и надлежащего органа». «О действительности мы не можем научно ничего сказать другого, кроме того, что она содержится в пространстве и что в ней происходит движение. Какого рода это пространство и основанное на движении время, касательно этого ничего нельзя определить... По ту сторону физического бытия нет ничего невозможного, мы отделены от той стороны непроницаемым средостением. Возможно, что ничто не существует из того, что мы приписываем естественным предметам».¹¹ Эти мыслители таким образом при посредстве точного исследования подтвердили лишь то, что уже раньше, шестьдесят лет тому назад, угадал при помощи гениального умозрения Шопенгауэр. «Какие бы факелы ни зажигали мы, – говорит он, – какое бы пространство ни освещали, наш кругозор постоянно остается окруженным глубокою ночью. Ведь последнее разрешение загадки мира по необходимости должно бы говорить только о вещах в самих себе, а не о явлениях. Между тем эти последние только и доступны нашим формам познания; эти формы имеют смысл и значение только в отношении явления: вещи сами в себе и их возможные отношения остаются недоступными для постижения при посредстве этих форм. Поэтому действительным, положительным разрешением загадки мира должно быть нечто такое, что совершенно не способен понять и мыслить человеческий разум, так что если бы пришло какое-либо существо высшего рода и дало бы себе труд принести нам это разрешение, мы из его разъяснений ничего не могли бы понять.¹²

Таким образом, если даже мы не знаем действительного свойства доступных нашим чувствам вещей, а должны довольствоваться простыми суррогатами, то конечно не может быть и речи о том, что мы можем постигнуть при помощи обыкновенных методов естественного, опытно-чувственного знания нечувственную причину всех вещей и разрешить великую загадку бытия. «Во всех направлениях, – приведем еще свидетельство Спенсера, – исследование человека науки приводит его лицом к лицу с неразрешенной загадкой, и он все яснее приходит к убеждению, что эта загадка неразрешима. Он познает в одно и то же время и величие и ничтожество человеческого разума: его силу по отношению ко всему тому, что входит в круг опыта, и его бессилие в отношении ко всему тому, что превосходит опыт». Далее Спенсер приводит поразительные доказательства в пользу этого, из которых может вытекать лишь одно заключение, что в сущности ни одно из существующих вообще миросозерцаний, как безрелигиозных, так и религиозных, не может опираться только на знание. Если же недостаточно знание, то следовательно, требуется иное орудие, и оно в религиозной области есть не что иное, как вера. Между тем вся сущность новейшего протестантизма и состоит в том, что он, упустив из вида эту общепризнанную наукой истину, старается постигнуть при помощи умозрительного разума то, что может быть доступно только вере. Вся новейшая богословская литература в Германии проникнута этим заблуждением, главным виновником которого является вождь современного богословского движения Ричль. Отсюда понятно, почему, несмотря на кажущийся прогресс немецко-протестантского богословия, в нем в сущности нет ни малейшего движения вперед.To развитие, которое замечается от Лютера до бременского проповедника Швальбе, от Меланхтона до Бидермана, выдавать за прогресс значило бы утверждать нечто весьма сомнительное, и этого избегают все благомыслящие среди самих протестантов. Впрочем, если остановиться на точке зрения Гартмана, выступившего с ясными и убедительными доказательствами совершающегося в протестантизме прогресса, то конечно и указанный процесс развития можно признать прогрессом, но лишь в том смысле, в каком можно считать прогрессом разложение и искоренение христианской веры.

Как во всякой другой науке, так и в богословии основной ложный принцип по необходимости должен был привести к самым плачевным результатам. Если в богословии все зависит от знания и нет надобности в особом органе познания, именно в вере, то мысль прямо и необходимо приходит к тому воззрению, которое есть один из основных принципов протестантизма, именно к учению о достаточности св.Писания, как полной и совершенной суммы необходимых для спасения истин. Св.Писание, по православному учению, есть лишь воплощение в письменности того более широкого и глубокого по своему объему собрания истин, которое известно под названием св.Предания и которое служит нормой при понимании и истолковании самого Писания. Так как св.Предание было раньше Писания, составляющего лишь частичное воспроизведение его, то по самой своей широте оно в известном смысле важнее Писания, и без него не только невозможно бы было понимать последнее, но невозможно было бы и самое существование его. Отношение между ними можно уподобить отношению между писаными и неписаными законами, между сводом законов и обычным правом, действующим в жизни и влияющим на нее гораздо глубже, чем все формальные предписания, которые сами лишь основываются на этом обычном праве и в нем именно почерпают свою силу и значение. Поэтому как нелепо было бы законодателю порывать связь с этим живым источником всякого права и отрицать, его, считая совершенно достаточным писаный закон, который неминуемо превратился бы в мертвую книгу предписаний, не имеющих ничего общего с жизнью, так нелепо было и в области богословия порывать связь с тем вечно живым Преданием, на котором основывается и которым живет вся церковь. Но так как это живое Предание, в котором и заключается постоянное веяние животворящего Духа Божия, не может подлежать точному механическому знанию, а требует особого органа восприятия, именно веры, то протестантизм отверг его, провозгласив принцип полной достаточности одного св.Писания для спасения. Став на эту почву, протестантизм тем самым порвал связь с источником истинной духовной жизни и превратился в систему чисто формальную. Но чтобы удержаться и на этой почве, ему стало необходимым другое предположение, что все в св.Писании ясно настолько, что нет надобности ни в каком пособии к его уразумению и достаточно всякому читать его без всякого предубеждения. Но когда высказан был этот принцип, то тем самым и открылся тот вопиющий произвол, который привел ко всем крайностям рационализма. He говоря уже о том, что ясность св.Писания должна быть понимаема отнюдь не в обыкновенном смысле этого слова, потому что оно ясно только для Самого божественного Духа, изрекавшего истины, которые часто превосходят всякое разумение ограниченного человеческого разума, предоставить этому ограниченному разуму ясно истолковывать для себя все тайны божественного домостроительства значило не только низводить их на степень заурядных явлений, но и предоставить этому разуму право все измерять мерой своей ограниченности, предоставить в сущности право произвольно относиться к величайшим истинам бытия, признавать из них лишь те, которые действительно ясны и отрицать все неясные, хотя бы они не ясны были только для ограниченного ума отдельного читателя. Этот произвол обнаружился уже у родоначальника немецкого протестантизма – Лютера. Хотя он в Вормсе открыто заявил, что «если его опровергнут на основании св.Писания или ясными и неопровержимыми доводами, то он не будет противиться», но это заявление очевидно относится еще к тому периоду, когда он не достаточно сознавал, к какой бездне он стремился. В действительности он не удержался, да и не мог удержаться на этой почве, и когда ему заметили, что св.Писание не совсем подтверждает выдвинутое им учение об оправдании верой, то он не смутился приступить к искажению текста, в известном изречении ап.Павла прибавил не существующую в подлиннике частицу «allein» – «только верой»,¹³ a так как против него шло целое послание ап.Иакова, выдвигающее принцип оправдания делам, без которых вера мертва, то, идя по тому же направлению, Лютер далее отверг и все это послание, презрительно назвав его «соломенным». Тут впервые протестантизм, идя по своему ложному пути к рационализму, вступил на ту роковую почву сомнения, критики и отрицания, по которой он и дошел до теперешнего ужасного состояния, когда едва ли осталась такая книга Ветхого или Нового завета, которая не подверглась бы критическому отрицанию в той или другой степени.

Но если свое основное учение родоначальник немецкого протестантизма основал на произволе, т.е. не вычитал его из Библии, а напротив, сам внес его в Библию, то неудивительно, что другие, хотя и считающие себя последователями его, в действительности могли пойти иным путем рассуждения и придти к новым или особым выводам. Историческое исследование условий и причин реформации с достаточностью показало, как это учение необходимо явилось отнюдь не как результат спокойного и незаинтересованного исследования, а скорее как продукт мучительных душевных борений страстной, глубокой и сильной натуры, высокоодаренного человека, который всеми виденными им злоупотреблениями в церковно-религиозной жизни выведен был из состояния своего духовного равновесия. Но вот изменились времена и самый принцип потерял свое прежнее значение. И так как он основывался на искусственном толковании св.Писания, то неудивительно, что новейшее протестантское богословие, даже в лице умеренных его представителей, начинает понемногу обходить это учение. Дёллингер уже 30 лет тому назад с свойственной ему проницательностью обратил внимание на то, что новейшее евангелическое богословие втихомолку обошло старое лютеранское учение об оправдании и только еще отдельные богословы принимают его.¹⁴ Если в таком положении находилось дело тогда, то едва ли у кого станет смелости отрицать, что теперь это дело обстоит еще хуже. И нельзя не высказать при этом справедливого упрека евангелическому богословию, что оно нисколько не пыталось опровергнуть этого жестокого нападения со стороны знаменитого ученого на материальный принцип протестантизма, хотя в то же время у него не хватило духа и открыто признать истины этого утверждения Дёллингера. Оно просто ограничилось тем, что замолчало этот предмет. Но замолчать его вполне невозможно. Ведь всякому, сколько-нибудь изучавшему историю реформации, известно, что только непоколебимая вера в истину своего учения об оправдании, этого «члена веры, с которым стоит и падает церковь», дала Лютеру мужество предпринять свое дело – отчуждения огромной части христианского мира от римской церкви. Так как теперь само протестантское богословие не дерзает более утверждать сообразности этого учения с св.Писанием, то не произносится ли этим приговора над всем делом Лютера? Но если уже не признается более состоятельным самый существенный, так называемый материальный принцип протестантизма, то что же в сущности остается от самого протестантизма? Остается одно голое отрицание, которое как такое, конечно, не может служить и источником положительной церковно-религиозной жизни.

Едва ли нужно и говорить о том, что на голом отрицании не может нормально обосновываться никакая система, которая рано или поздно должна почувствовать свою беспочвенность и искать себе другого, положительного основания. И нет сомнения. что уже и теперь среди благомыслящих протестантских богословов немало таких, которые, понимая всю безнадежность протестантизма как вероисповедной системы, ищут себе опоры в какой-либо более обстоятельной и положительной системе. Но где найти такую систему? Неужели опять возвратиться в лоно римского католицизма? Многие не останавливаются и перед этим, и римско-католические газеты то и дело опубликовывают списки знатных немецких лиц, обратившихся в лоно римской церкви. Но конечно – это возможно только для единичных лиц, а не для целого вероисповедания. Века ожесточенной борьбы успели положить слишком глубокую грань разделения или отчуждения между этими двумя вероисповедными системами, чтобы они могли вновь слиться между собой в одно целое. Но если невозможно возвращение протестантизма в римский католицизм, – то что же остается? Да остается весьма простой и единственный исход. Ведь протестантизм явился как выражение могучего протеста против невыносимых злоупотреблений римского католицизма, который носит понятие ограниченности в самом своем названии. Кроме римского католицизма_; который запятнал себя многочисленными заблуждениями, продолжающими умножаться и доселе, существует еще другой католицизм, во имя которого в сущности и протестовал сам немецкий реформатор, именно католицизм древней неразделенной церкви. Этот католицизм заключает в себе древнее учение христианства во всей его неприкосновенности и чистоте, и он сохранился доселе не только как отвлеченный принцип, но и как действительно существующая церковь, именно древняя соборная и апостольская церковь. Это именно православная восточная церковь. Таковой ее признают даже и благомыслящие протестанты. Так, Тирш в своем знаменитом курсе лекций о католицизме и протестантизме буквально говорит следующее: «Церковь восточная, имея во всех тех пунктах, в которых она расходится с латинской. большую на своей стороне древность, стоит пред лицом последней как необычайная фактическая, историческая свидетельница (древности), так что если бы даже уничтожены были все писанные документы церковной истории, она самым своим бытием опровергала бы то притязание, будто все правовые понятия, обычаи и учения, которые в средневековье придали особый характер латинскому христианству, одни только и навечно имеют истинное значение».¹⁵ Другими словами (поясняет эту тираду автор излагаемой брошюры): православная или, как ее обыкновенно называют на западе с целью возбудить антипатию к ней – русская церковь есть церковь кафолическая».

«Возвратитесь же, – взывает он к протестантам, – к кафоличеству единой и неразделенной церкви, в которой в течение тысячелетия все христианские народы сознавали себя едиными и под знаменем которой некогда Карл Великий объединил разрозненные немецкие племена в единое государство! – к той церкви, которая не знала ни судов инквизиции, ни процессов против ведьм. Гонительство на ведьм, в тысячу крат худшее чем инквизиция с ее кострами, было ужаснейшим из всех духовных заблуждений, в которые когда либо впадала часть человечества, и однако, римская, как и лютеранская церковь в злополучном ослеплении соперничая между собой, принесли этому ужасному безумству бесчисленные гекатомбы несчастных людей. Только досточтимая церковь восточная никогда не была запятнана этим ужасным заблуждением. Ибо она, со священной верностью храня древлехристианское предание, не лишилась, как это сталось с другими церквами, обетования Господа в Мф.28:20» («се, Я с вами до скончания века»).

«Пустое мечтательство! – воскликнут нам. Но вы, возразим мы таковым, намеренно закрываете ваши глаза на тот очевидный факт, что немецкий народ более и более впадает в религиозный и нравственный нигилизм. А между тем снедаемый ядом свободного исследования протестантизм не дает "никакой помощи против него»...

Вот в общих чертах содержание книжки анонимного «православного католика », выступившего на защиту православной церкви против инсинуаций протестантского безверия, и мы, выражая сердечную признательность ему, можем пожелать только, чтобы почаще раздавались на западе подобные трезвые голоса, которые рано или поздно должны пробудить церковно-религиозную совесть западного человечества.

А. Лопухин