Киевская Духовная Академия
Киевская Академия была старейшим в России высшим учебным заведением. Она неразрывно связана была с Киево-Братским училищным монастырем и вместе с ним основана в 1615 году дворянкою Галшкой (Еленой) Гулевичевной Лозкиной, которая пожертвовала в этом году на вечные времена, – как она пишет: «двор свой власный на всем и 3 пляцом… на монастырь ставропигион патриаршеское общего жития по Василию Великому, так же теж и на школу детем так шляхетским, яко и местским, а при том и на гостиницу странныков духовных… И обы теж тая фундация скуток свой брала, теды зараз в той двор и на его пляц ду ховных и свецких православных, а меновите благоверного священноинока отца Исаия Купинского и прочиих 3 чернцов, так же теж и школу впровадилам и впроважаю», и проч.
Но Галшка Гулевичевна была лишь одной из многих других личностей, сознавших назревшие потребности южнорусской народности и церкви в борьбе с латино-польской пропагандой, усилившейся в юго-западной Руси со времени присоединения ее от Литвы к Польше в 1569 году и провозглашения церковной унии с Римом в 1596 году. К концу того же 1615 года или, по меньшей мере, в начале следующего года около основанных Галшкой Гулевичевной Лозкиной учреждений появляется всесословное церковное братство, которое берет под свою защиту и покровительство помянутые учреждения, устраивает в доме жертвовательницы или около него Благовещенскую церковь и полагает основание новому обширному храму Богоявления Господня. Вскоре в число киевских братчиков записался славный запорожский гетман Петр Конашевич «Сагайдачный» со всем своим войском, на средства которого, главным образом, и начала строиться, с 1620 г., Богоявленская церковь Братского монастыря. В это время иерусалимский патриарх Феофан, прибыв в Россию для сбора милостыни, посетил и Киев и остановился в странноприимном доме Братского монастыря. Имея полномочие от константинопольского патриарха, патриарх Феофан восстановил южнорусскую православную иерархию, прерванную унией, двух из новопоставленных иерархов, Борецкого и Копинского, посвятил в Братской, вероятно, Благовещенской церкви и дал Братскому монастырю право патриаршей ставропигии, водрузив крест «при церкви святых Богоявлений и Благовещения». В следующем 1621 году патриарх Феофан, прощаясь с Киевом и Братством, благословил последнее своим кипарисным крестом, который доныне хранится над царскими вратами Богоявленской братской церкви. В 1622 году умер гетман Сагайдачный, отдав перед смертью для новосозидаемого храма большой золоченый серебряный крест, обсаженный 9-ю камнями, и, – по древним свидетельствам, «погребен в монастыри братства киевского», или «погребен при церкви школы словенское, в месте, на Подоле честно, в дому братства церковного», вероятно при Благовещенской церкви, а не Богоявленской, которая продолжала еще строиться. К 1625 году храм с престолами «Богоявления Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, иже на Иордани, Благовещения Пречистой Его Матери и преподобных отцов Антония и Феодосия Печерских» был вчерне окончен, имел пять куполов, но не был покрыт железом и не украшен честными иконами, вследствие чего киевские братчики обратились к царю Михаилу Феодоровичу с просьбой о пособии на окончание достраивающейся церкви. Вероятно, около этого же времени построена была братская трапеза с алтарем святых Бориса и Глеба, упоминаемая К. Саковичем в его «Дезидерозусе» 1625 года. В 1629 году обыватели воеводства киевского исходатайствовали у короля Сигизмунда III утверждение существования и прав киевского братства милосердия по чину Василия великого и при нем богадельни и церкви.
Что же касается братской школы, прародительницы киевской Академии, то она учреждена была в одно время с основанием Киево-Братского монастыря, т.-е. в 1615 году, и на первый раз составлена была, по-видимому, из учеников киевских церковно-приходских школ и особенно из школьников киево-подольской Воскресенской церкви. Преподавание и курс наук в этой школе были такие же, какие и в более ранних южнорусских школах – львовской, виленской, острожской, могилевской и других, с преобладанием языков греческого и славяно-русского. Но так как Греция сама в это время находилась в упадке и под чужеземным игом и не только не могла быть источником научного просвещения, но, – в лице лучших представителей своих, – сама заимствовала его с запада Европы, то и киевская школа с преобладающим греко-славянским направлением и характером не могла успешно соперничать с латино-польскими, стоявшими на уровне современных научных и педагогических требований. Это вполне сознавал воевода молдавских земель Петр Могила, сам получивший образование в латино-польских школах. Поэтому, сделавшись в 1627 г. архимандритом Киево-Печерской лавры, он задумал основать в ней монастырское училище по образцу тогдашних латино-польских коллегий и академий и отправил несколько молодых людей в латино-польские и заграничные школы для довершения образования и приготовления к учительству. Училище открыто было в 1631 г. в лавре, в Больничном лаврском монастыре, с благословения константинопольского патриарха Кирилла и киевского митрополита Исаии Копинского; но на первых же порах, – по козням униатского митрополита Иосифа Вельямина Рутского, – возбудило неудовольствие и даже открытое возмущение киевского общества и казаков против себя, учителей его и самого Петра Могилы за их якобы приверженность к протестантству и социнианству. В том же году и Богоявленское Братство просило Петра Могилу перевести учрежденную им коллегию в Братский монастырь и соединить ее с прежней Богоявленской школой, – и Петр (Могила), для успокоения киевского общества и козаков, должен был дать согласие на эту просьбу, но с тем условием, чтобы ему быть пожизненным опекуном, блюстителем и защитником Братской церкви, монастыря, школ и всего к ним принадлежащего.
В 1632 году Петр Могила сделался киевским митрополитом, оставаясь вместе и священно-архимадритом лавры. Приняв в свою опеку и попечительство Богоявленский Братский монастырь и Коллегию, он задумал было сделать свою коллегию Академией, т.-е. высшим учебным заведением, от которого зависели бы другие низшие коллегии или учебные заведения. Но польское правительство не разрешило Академии; да и в самой киевской Коллегии дозволило преподавать науки только по логику включительно, без богословских наук. Тем не менее и в этих тесных рамках киевобратская Коллегия сразу же стала в учебном отношении в уровень с соответствующими ей латинопольскими, особенно иезуитскими и пиарскими (т.-е. католического монашеского ордена «пиаров») Коллегиями.
Напрасно, впрочем, польский историк киевской Академии А. Яблоновский усиливается доказать, будто бы киевская Коллегия, переименованная потом в Академию, будучи учреждена по примеру латино-польских Коллегий и Академий, была проводником польской культуры не только в южную Русь, но и в Великороссию, куда с XVII в. весьма часто вызывались киевские ученые. Прежде всего нужно заметить, что латино-польская ученость носила тогда формальный, схоластический характер, не давала какого-либо нового содержания культуры, а служила для киевских ученых лишь средством к научной разработке своего русского содержания и своей православной веры. Да и это латино-польское образование не было исключительным, национальным достоянием поляков, а заимствовано ими с запада Европы, куда впоследствии стали непосредственно обращаться и киевские ученые.
Сделавшись патроном Богоявленского Братства и Коллегии, Петр Могила снабжал монастырь земельными участками и угодьями, отобрал от униатов Трехсвятительскую и Воздвиженскую церкви с принадлежавшими им землями и угодиями, передав их Богоявленскому училищному монастырю, а по смерти отказал ему значительную часть своего движимого и недвижимого имущества.
При Петре Могиле в Киево-Братском монастыре, кроме Коллегии, были: Благовещенская церковь при входе в монастырь с юго-запада новыми академическими воротами, Богоявленская церковь в средине монастыря и монастырская трапеза с Борисоглебским алтарем на месте нынешней трапезы.
После смерти Петра Могилы († 1646 г.), со времени восстания Богдана Хмельницкого против поляков, Братский монастырь и Коллегия переживали тяжелую пору, а иногда подвергались и опустошениям. В 1653 и 1655 годах Киево-Братский монастырь, по-видимому, оставался в прежнем положении, как это можно видеть из описания его у архидиакона Павла алеппского. В 1655 году он даже обогатился новой святыней. В июне этого года Киево-Братский игумен и ректор Коллегии Лазарь Баранович привез из Белоруссии чудотворную икону Богородицы и поместил ее в Богоявленском храме Братского монастыря.
В 1658 году гетман Иван Выговский, изменив России и предавшись на сторону Польши, Гадяцким договором с поляками выговорил, между прочим, следующие пункты: «6) Академии в Киеве быть с преимуществами, равными Краковской, с тем однако-ж, чтоб здесь не было ни профессоров, ни учеников исповедания арианского, кальвинского и лютеранского; прочие же все школы католицкие, какие дотоле были в Киеве, вывести в другие места, где нет русских жителей; 7) дозволить и другую Академию завесть на том же основании, где способнее усмотрится, в том месте другим иноверным школам также не быть». Но измена Выговского привела только к междоусобной войне между самими козаками, во время которой в 1658 году Братский монастырь к храмами Богоявленским и Благовещенским и со школами истреблен был пожаром. Может быть, в связи с этими смутами и пожаром стоит перенесение чудотворной Купятицкой иконы Богородицы, около 1658 года, из Братского монастыря в Киево-Софийский собор, где она находится и доселе. Но, – что важнее всего, – само русское правительство стало теперь подозрительно смотреть на киевскую Коллегию. Когда получено было в Москве челобитье о возобновлении и поддержании киевских школ, то московское правительство дало знать тогдашнему киевскому воеводе боярину Шереметеву, что лучше бы тех школ не заводить, если то «киевским жителям против их вольностей будет не в оскорбление». Но просвещенный вельможа Шереметев отвечал, что упразднить ту школу никак нельзя, потому что киевским жителям будет то в великое оскорбление. Поэтому московским правительством сделано было только ограничение, чтобы в ней обучались киевские жители, а из неприятельских и других городов никого не принимать, дабы от сего не произошло смуты и всякого дурна. Учение в Коллегии возобновилось приблизительно с 1660–1661 учебного года, но Богоявленский храм не возобновлялся до 1671 года. Единственным храмом в монастыре оставалась трапезная Борисо-Глебская церковь, в которой в 1662 году временно помещена была чудотворная Братская икона Богородицы, в этом году чудесно переселившаяся в Киево-Братский монастырь из разоренного в то время татарами Вышгорода.
По Андрусовскому договору 1667 года, Киев оставлен во владении московского государства только на два года; но в действительности он навсегда уже сделался достоянием России и в ХVІІ веке тщательно оберегался московскими войсками. Под охраной их и под покровительством России, с 1671 года начал восстановляться Богоявленский храм Братского монастыря. В 1686 году, по договору России с Польшей, Киев, а вместе с тем и Богоявленский училищный монастырь отошли навсегда к России. Киевская Коллегия, не стесняемая более ограничением преподавать науки не далее логики, с 1689 года вводит в круг своих наук богословие, первым преподавателем которого был здесь Иоасаф Кроковский. Она получает также разрешение принимать в среду своих студентов и иностранцев, устанавливает у себя некоторые академические порядки, перенятые у заграничных латино-польских академий, и испрашивает у русских государей царское жалованье, утверждение прежних своих прав и преимуществ и пожалование новых, с переименованием из Коллегии в Академию. В связи с преподаванием полного курса философии и богословия нужно поставить учреждение или восстановление Иоасафом Кроковским студенческого братства или конгрегации, разделявшейся на старшую под именем Благовещения Пресв. Богородицы, к которой принадлежали студенты богословия и философии, и младшую под именем Зачатия Пресв. Богородицы, к которой принадлежали остальные ученики низших классов. Конгрегационная Благовещенская церковь устроена была над монастырской трапезной Борисоглебской церковью, в верхнем ярусе ее, и оставалась здесь до 1740 года. В 1693 году гетман Мазепа окончил постройкой нынешнюю величественную Богоявленскую церковь Братского монастыря, а в 1704 г. выстроил для Академии каменный корпус, с деревянною, кажется, надстройкой в полтора этажа. В последствии времени киевский митрополит Рафаил Заборовский (1731 – 1747 гг.) заменил верхний деревянный этаж мазепинского академического корпуса каменным, в котором, – по плану архитектора Шейдена, – устроил огромный конгрегационный зал, с колоннами и хорами с обеих сторон, и академическую Благовещенскую конгрегационную церковь, тогда как бывшая над трапезой прежняя конгрегационная церковь обращена была под академическую библиотеку. Для помещения бедных студентов существовала особенная бурса внутри монастыря. В 1719 году митрополитом Иоасафом Кроковским построена была новая деревянная бурса где-то на южной стороне Киево-Братского монастыря, а в 1760-х годах, по обветшании этой бурсы и пожаре ее, новая каменная бурса построена была на берегу Днепра, где недавно помещалось Киево-Подольское Духовное Училище.
Вместе с постройкой новых зданий, для Киево-Братского монастыря и Академии, начинается быстрое оживление внутренней и внешней жизни Академии. Киевские ученые уже не довольствуются теперь одной польско-латинскою схоластической наукой, а обращаются иногда непосредственно на запад Европы и исчерпывают науку из более свежих источников. Таков был особенно Феофан Прокопович II, закончивший свое образование в Риме. Во время заграничной своей жизни он познакомился с сочинениями некоторых представителей так называемой эпохи возрождения и, может быть, и протестантской науки и является в России представителем эпохи возрождения. Все его уроки и лекции по политике, риторике, философии и богословию, преподанные в киевской Академии, отличаются сравнительной живостью, даже страстностью и захватывающим интересам, и впоследствии нашли себе рьяных почитателей и последователей в среде академических профессоров. Но могущественное влияние на дальнейшие судьбы русской науки Феофан Прокопович оказал составленным им «Духовным Регламентом», в котором он хотел ослабить господствовавшее тогда латино-польское схоластическое образование и оживить его новым духом. Феофан Прокопович думал даже основать новую Академию с Семинариями, на новых началах, но не имел возможности осуществить своего намерения, и потому киевская Академия по-прежнему удерживала за собою первенствующее положение, постепенно и мало-помалу делая уступки и новым требованиям «Духовного Регламента». С одной стороны, она получает большую известность и за границей и целыми сотнями привлекает в свои стены заграничных воспитанников православного исповедания, а с другой – дает массу образованных людей для всех слоев общественной жизни Малороссии и, наконец, снабжает северную Россию и русское правительство просвещенными деятелями на разных поприщах церковно-общественной деятельности и особенно на духовно-просветительном поприще. В первой и отчасти во второй половине XVIII века все духовные школы России получали своих наставников и начальников преимущественно из Киева. Из Киева же иногда посылались учителя и к заграничным сербам. А учителя и начальники духовно-учебных заведений были первыми кандидатами на церковно-иерархические должности архиереев, архимандритов и т. п.
Но уже одно это сильное отвлечение ученых сил от киевской Академии несколько ослабляло ее собственные силы. К тому же, киевская Академия, дотоле пользовавшаяся особыми правами и привилегиями, с конца царствования Петра I подвергается различным ограничениям в своих правах. Со времени издания «Духовного Регламента» в 1721 году, на киевскую Академию начинают смотреть не как на представительницу свободных учений, а как на епаршескую школу имеющую своим назначением приготовлять кандидатов на священнослужительские места в епархии, и, следовательно, как на сословную школу. Правда, киевская Академия отстаивает свободу учения для заграничных и иносословных учеников; но зато дети духовенства все более и более укрепляются за духовным сословием, обязательно принуждаются обучаться в киевской Академии в надежде получения священства, а впоследствии и оканчивать в ней полный курс учения. Как особое сословие, белое и черное духовенство в Малороссии «решительными пунктами» 1728 года лишено было законного нрава вновь приобретать недвижимые имущества, последствием чего были расхищение и почти полный упадок духовных особенно монастырских и архиерейских недвижимых имуществ. В связи с этим запрещением стоит и запрещение поступать в духовное звание, с одной стороны, членам козацкой старшины и козакам без ведома полковой старшины и даже гетмана, а с другой – и посполитым или крестьянам, по мере закрепления их за малорусскими помещиками. Киевская Академия все более и более становилась сословным духовно-учебным учреждением, хотя в сей, по старым традициям, и продолжали еще учиться дети местных разночинцев. Последний элемент значительно ослабел в виду открытия на севере России академического Университета и академической гимназии и особенно московского Университета (в 1755 г.), куда дети дворян стали поступать теперь большими массами. Сама киевская Академия, с царствования Екатерины II, стала рассматриваться и оцениваться светскими людьми по норме Университетов и других светских учебных заведений. Является целый ряд проектов о преобразований киевской Академии в Университет, для малорусского шляхетства, с богословским факультетом. В киевскую Академию вводятся новые науки и новые методы преподавания, вследствие чего киевские воспитанники посылались в московский Университет и в учительскую Семинарию, для приготовления к учительству в родной Академии. Подобным экспериментам подвергались низшие и средние классы киевской Академии, в которые введены были светские науки, естественная история, математика, архитектура, живопись и проч., с указанием при том определенных руководств и пособий. Круг наук увеличился значительно, но уровень их преподавания сильно упал против прежнего: указание определенных учебников и пособий стесняло и даже делало невозможным свободное чтение академических лекций. Счастливое исключение представляло из себя только богословие, которое теперь стало расчленяться на составные свои части и специализировать их, как это мы видим в инструкции 1763 года, в которой намечаются будущие науки академического богословского образования: нравственное богословие, Свящ. Писание, учение об отцах и учителях церкви, основное богословие, всеобщая церковная история и др. Со второй половины ХУШ века появляются и печатные труды киевских ученых по православному и догматическому богословию, как напр., Чтения Феофана Прокоповича, изданные Самуилом Миславским, Соmpendium theologiae Иринея Фальковского и др.
Незавидно было, с конца ХVІІ века, и материальное положение Киево-Братского монастыря и Академии. Лучшие имения Братского монастыря остались за польской границей и навсегда им были потеряны, а остальные имения не только не приращались, а постоянно расхищались представителями других сословий, лишались прежних доходов и облагались общегосударственными налогами и повинностями. Независимо от земельных имуществ, Братский монастырь и Академия получали царской руги по 80 руб. в год, пособия из войскового скарбу по 200 руб., которое с 1728 года прекращено было и возобновлено в 1741 году, и митрополитанской консолядии по 200 руб. в год из венечных пошлин по киевской епархии, остававшихся в распоряжении епархиального архиерея. Но всех этих средств далеко не достаточно было для содержания монастыря и Академии. В 1742 г. киевская Академия чрез своего митрополита ходатайствовала пред Св. Синодом, хотя и бесплодно об уравнении ее содержания с московской Академией. Что же касается крупных, экстраординарных расходов по ремонту прежних и постройке новых зданий в монастыре и Академии, то они обыкновенно производились насчет сбора милостыни от доброхотных дателей. С 1766 года, по ходатайству киевского генерал-губернатора, на киевскую Академию, в замен прежних денежных пособий, стало отпускаться из казны по 500 руб. в год, а с 1786 года, по отобрании монастырских имуществ в казну по 9.000 руб., из коих 500 рублей должна была выдавать на содержание перяславской Семинарии. С 1797 г. она получила на свое содержание по 12.000 р., а с 183 2 года по 24.000 руб. Кроме того, с 1771 года, благодаря введению кредитных билетов и установлению кредитных учреждений, при Академии образуется из пожертвований отдельных лиц собственный неприкосновенный капитал, который к 1841 году возрос до 253.516 руб. 75 коп.
В страшный пожар 1811 года сильно пострадали от огня как монастырь, так и Академия: все деревянные постройки сгорели дотла; два купола на большой церкви обрушились; колокола на Братской колокольне расплавились. Тотчас после пожара наскоро исправлена была монастырская трапеза, в которой поставлен был иконостас сгоревшей киевоподольской приходской Свято-Духовской церкви, вследствие чего и сама эта церковь стала называться вместо Борисо-Глебской, Свято-Духовской. Дальнейшее восстановление монастыря и Академии произведено было насчет государственного пособия и закончено уже в 1826 году.
В 1819 году киевская Академия преобразована по проекту духовных Академий, Высочайше утвержденному в 1814 году и стала в ряд других Духовных Академий петербургской и московской, к коим с 1842 года присоединилась казанская. Вместе с ними она испытала и последующие преобразования в 1869 и 1882 годах. По последнему уставу Духовных Академий 1881г. казеннокоштных воспитанников полагается 120 человек. Но, сверх казенных окладов, киевская Дух. Академия имеет еще до 40 постоянных студенческих стипендий. Кроме того, в эту Академию, как самую южную, обыкновенно направляются молодые люди из южных православных стран, желающие получить академическое образование, как, напр., южные славяне, греки, арабы, сирийцы и т. п., с назначением для них временных стипендий от духовного и светского правительства, так что число всех воспитанников киевской Дух. Академии вместе со своекоштными, доходит почти до 200 человек. С 1874 года ректоры Академии, состоящие вместе и настоятелями Киево-Братского монастыря, носят епископский сан и считаются викариями киевской епархии.
В 1872 году при киевской. Дух. Академии учреждены Церковно-Историческое и Археологическое общество и Церковно-Археологический музей, помещающийся в нижнем этаже старого мазепинского корпуса академического. В музее в настоящее время насчитывается до 32.000 №№ предметов, кроме рукописей и книг. Он составился главным образом из частных коллекций, пожертвованных в музей бывшими их владельцами или их наследниками. Таковы: коллекция русских икон, свыше 200, начиная с XIV века, приобретенная для музея бывшим ректором Академии епископом Филаретом (Филаретовым) у московского мещанина а. Сорокина, коллекции кипрских и вообще классических древностей, монет и рукописей покойного начальника русской миссии в Иерусалиме архимандрита Антонина (Капустина), коллекции икон и других священных древностей известных русских паломников А. Н. Муравьева и преосвященного Порфирия (Успенского), коллекции Е. П. Демидовой, княгини Сан-Донато, Н. А. Леонардова, В. Н. Фальковского и др. Музей получил большую известность не только в России, но и заграницей. На содержание музея и общества не получается никакой казенной субсидии; но из добровольных взносов и пожертвований членов общества составился неприкосновенный капитал до 13.500 руб., проценты с которого и составляют теперь постоянный и главный доход общества и музея. [Необходимо добавить умолчанное автором этой статьи о самом себе, что своим процветанием и достойной известностью Церковно-Археологический музей при киевской Дух. Академии (чуть ли не) больше всего обязан самоотверженным трудам, научной энергии и многосторонним знаниям заслуженного ординарного профессора этой Академии Николая Ивановича Петрова. См. о нем и у проф. И. А. Бродовича, Тридцатилетие Церковно-Археологического музея в «Трудах Киевской Духовной Академии» 1903 г., № 2, стр. 231–253. – П. Г.].
Н. Петров.