Глава 7. Переход иеромонаха о. Макария (Иванова) из Площанской пустыни в Оптинский скит ради сожительства с старцем о. Леонидом. Их взаимные отношения; единомыслие и единомудренность обоих старцев в отношении к их духовным детям. Влияние старца о. Леонида на посторонние обители мужские и женские

Сейчас мы встретились с именем только что прибывшего из Площанской пустыни в Оптинский скит на жительство иеромонаха о. Макария (Иванова). О нем по ходу времени и скажем несколько слов.

Отец Макарий, как упомянуто выше, монах-подвижник, давно уже был в самых близких отношениях с старцем о. Леонидом, проведшим полугодичное время в Площанской пустыни, продолжая духовное общение с ним и по отбытии его в Скит, посредством переписки. И хотя о. Макарий очень любил Площанскую пустынь и, может быть, никогда бы не расстался с ней, но его пламенная любовь к старцу о. Леониду, мужу облагодатствованному, с высоким даром духовного рассуждения, а кроме сего еще и неприятные, несродные его духу обстоятельства побуждали его решиться навсегда проститься с своим родным гнездом, где он провел много лет и возродился духовно.

Известно, что о. Макарий при своей склонности к жизни подвижнической не имел способности и влечения к делам хозяйственным. Между тем в 1831 году по распоряжению епархиального начальства он одновременно назначен был членом двух комитетов, – по перестройке Севского училищного корпуса и по построению вокруг Севского женского монастыря каменной ограды. Заскучал он этим несродным его духу занятием, выражаясь в письме к старцу о. Леониду так: «Завязался комитетами».

Мало того, – в октябре того же года Орловский преосвященный Никодим, отправляясь на чреду в Св. Синод, неожиданно для о. Макария вызвал его в Орел и взял с собой в С.-Петербург в должности казначея и эконома, в каковой он и пробыл почти целый год, до 21-го октября 1832 г.

По пути из Орла в С.-Петербург о. Макарий имел утешение заехать в Оптину Пустынь (находившуюся в полуверсте от большого Киевского тракта) повидаться и проститься, а кстати и посоветоваться с своим духовным наставником и другом, старцем о. Леонидом. По прибытии же в столицу он вскорости со скорбию писал к Старцу: «Вижу себя весьма неспособным к распоряжению по части экономической, а паче когда все еще неустроено. И что будет далее со мной, не знаю; но буди воля Божия!» В дальнейших же своих письмах из Петербурга к старцу о. Леониду о. Макарий постоянно выражал скорбь души своей о лишении пустынного жительства и о тяжести постоянного пребывания в молве и попечениях града, столь несогласных с его душевным устроением.

Наконец на возвратном пути из Петербурга, заехав опять в Оптину Пустынь, о. Макарий уже испросил дозволение у старца своего о. Леонида и согласие о. настоятеля Моисея на перемещение его в Оптинский скит. Он подал прошение о сем Оптинскому о. настоятелю, прося его дать оному ход, когда найдет сие удобным; а сам возвратился в Площанскую пустынь и, предавшись в волю Божию, спокойно ожидал, – что речет о нем Господь. Между тем он был представлен в числе трех кандидатов к занятию должности строителя Площанской пустыни, так как настоятель её о. Маркеллин давно уже был безнадежно болен. Но о. Макарий, испытав всю тяжесть должностных скорбей, не желал этого назначения; ибо в мыслях своих уже решился жить и подвизаться вместе со своим старцем и наставником духовным о. Леонидом, и во всем подчиняться его воле и руководству.

Дело о переводе иеромонаха о. Макария из Площанской в Оптину Пустынь тянулось почти целый год, и только в 1834 г. 14 апреля получил он указ из духовной консистории, которым исполнялось его давнее желание. Слезно простился он с обителью, под сенью которой прожил более 23 лет, и, воздав благодарение Царице Небесной, покрову Которой вручал себя в этом деле, поспешил в Оптинский скит на соединение с любвеобильным своим старцем о. Леонидом.

Таким образом, кроме двух вышепоименованных мужей высокой духовной жизни и опытности настоятеля обители о. Моисея и скитоначальника о. Антония, появились в Оптиной Пустыни еще два богоугодных и богомудрых мужа, старцы-иеромонахи о. Леонид и о. Макарий. Это были четыре духовных столпа, на которых главным образом созидалась и упрочивалась духовная жизнь оптинского братства. И замечательно, что все эти поистине святые мужи были совершенно различных характеров. Но несмотря на эту разнохарактерность, они жили в таком союзе мира и искреннейшей любви христианской, что каждый из них готов был за другого и душу положить. Да они и на самом деле полагали души свои друг за друга своим благим изволением и готовностию терпеливо переносить разные беды и напасти, когда того требовало одного из них или общее их благо.

С самого поступления в Оптинский скит о. Макарий помогал старцу о. Леониду в обширной его переписке с лицами, просившими у него духовных советов и назидания; а также был помощником Старца в духовном окормлении братии и посетителей, особенно с 1836 г., когда был определен духовником обители.

Поучительны и назидательны были отношения между старцами о. Леонидом и о. Макарием. Этот последний уже более семи лет был духовником Севского девичьего монастыря, и многие имели его своим наставником, пользуясь его духовными советами. Несмотря на то, он, смиряясь и вменяя себя ни во что, бегал славы человеческой, домогаясь, как особой чести и отличия, быть при ног у другого старца. Исполненный веры и любви к своему духовному отцу, о. Макарий, будучи главным указным монастырским духовником и скитоначальником, ничего не делал, не вопросив о. Леонида, и по смирению весь успех своих начинаний приписывал тайно и явно молитвам, советам и благословению своего отца и до самой блаженной кончины о. Леонида пребыл одним из усерднейших учеников его.

Такое же смирение являл с своей стороны в отношении к о. Макарию и старец о. Леонид. С начала своей монашеской жизни он и сам всегда шел тем же путем послушания. Находясь почти двадцать лет под духовным руководством старца Феодора, о. Леонид так возлюбил во всем подчиняться совету своего наставника, что и по кончине его ничего не делал от одного своего лица, как сейчас увидим ниже.

Встретившись в Площанской пустыни с о. Макарием, старец о. Леонид, как замечено выше, рад был сблизиться с столь даровитым и искусным иноком и по переходе его в Оптинский скит смотрел на него не как на ученика, а как на своего сотрудника и духовного друга. В этом он подражал примеру своего смиренномудрого старца о. Феодора, который, будучи его наставником и руководителем, вместе с тем имел его своим духовным отцом и часто совещался с ним, как с своим другом и братом о Христе.

Больше всего старец о. Леонид обнаруживал свое смиренномудрие и свое уважение и любовь к о. Макарию в том, что приблизил его к себе и сделал своим помощником, разделяя с ним труд духовного окормления братии и посетителей. В последние пять лет своей жизни старец о. Леонид желавшим пользоваться его руководством большей частью благословлял обращаться вместе с тем и к о. Макарию и открывать ему все, что открывали самому о. Леониду. С своей стороны и о. Макарий, когда узнавал от своих духовных детей что-нибудь, касающееся до них важное, всегда спрашивал, объясняли ли об этом Старцу; и если не объясняли, то отсылал к нему для объяснения. Таким образом, душа каждого из относившихся к ним была равно открыта пред обоими старцами, и оба они одинаково знали все обстоятельства духовных своих детей. Если кто, исповедавшись у о. Макария, приходил принять благословение у старца о. Леонида, то Старец, имевший, как замечено выше, дарование открывать и напоминать забытые грехи, спрашивал, – говорили ли то или другое о. Макарию; и если не говорили по забвению или по какой-либо другой причине, то посылал опять к нему для объяснения невысказанного. Когда спрашивали о чем-либо о. Макария, он без Старца не давал никакого решения. Также и Старец без о. Макария ничего не решал, а в подобных случаях говаривал: «Подождем, придет о. Макарий, вместе поговорим».

Умилительно было видеть такое единодушие и взаимную любовь двух старцев. – «Бывало, – рассказывала духовная дочь о. Леонида и о. Макария, бывшая впоследствии настоятельницей Белевского женского монастыря, игумения Павлина⁷³, – бывало, говоришь с о. Леонидом, входит о. Макарий. Отец Леонид говорит ему: „Батюшка! Поговори-ка с ней; ей нужно тебе кое-что объяснить». Или, сидят они, как Ангелы Божии, рядом, а мы стоим пред ними на коленях и двум открываем свои души как бы одному, и никогда не разделяли их и не делали между ними никакого различия. Поистине в них бе сердце и душа едина...⁷⁴ Потому, – прибавляла рассказчица, – когда скончался о. Леонид, хотя мы и скорбели о нем, но скорбь наша была умеренная, так как мы лишились одной половины, а другая осталась при нас».

Так старцы, одушевленные единомудрием и связанные взаимной духовной любовью и единодушием, поучали духовных своих чад этим главнейшим христианским добродетелям не словом только, но более всего собственным примером, и не допускали, чтобы между ними возникало какое-либо разделение, к чему ученики, по немощи человеческой, нередко бывают склонны, как еще апостол Павел обличал за такое разделение коринфян, глаголя: Возвестися бо ми о вас, братие моя... яко рвения в вас суть. Глаголю же се, яко кийждо вас глаголет: аз убо есмь Павлов, аз же Аполлосов, аз же Кифин, аз же Христов. Еда разделися Христос? (1Кор. 1, 11–13). Между духовными детьми о. Леонида и о. Макария никаких подобных разделений или партий не было. Единодушие и единомыслие старцев отражалось и на их детях духовных. Таким образом, в одной обители было два старца, но не было раздвоения, и не терялось единство старческого окормления.

Впрочем, несмотря на такое единодушие и взаимную любовь, и уважение обоих старцев, о. Леонид с самого поступления в Скит о. Макария, уступая его нелицемерному прошению, смирению и постоянству, решился обращаться с ним как с возлюбленным о Господе сыном и учеником и, следуя наставлению св. Иоанна Лествичника, не упускал случаев доставлять искусному подвижнику венцы чрез испытание его терпения. С этой целью старец о. Леонид подвергал его выговорам и замечаниям нередко и при других, чтобы и их воспользовать его смирением. Вот один из многих тому примеров.

Настоятель о. Моисей, позвав к себе о. Макария (после его назначения духовником обители), просил его принять от мантии готовившихся к пострижению братий. Отец Макарий, вменяя просьбу начальника в приказание, отвечал на оную смиренным поклонением. Придя затем к Старцу и застав его по обычаю окруженным множеством вопрошавших о своих духовных нуждах и недоумениях, о. Макарий кратко поведал ему, зачем призывал его настоятель.

Отец Леонид с видом строгости спросил у о. Макария: «Что ж, ты и согласился?» – «Да, почти согласился или, лучше сказать, не смел отказаться», – отвечал о. Макарий. – «Да, это свойственно твоей гордости...» – сказал Старец, возвысив голос и, приняв вид гневающегося, начал укорять о. Макария. А тот стоял с поникшей головой, смиренно кланяясь и повторяя по временам: «Виноват, простите Бога ради, Батюшка!» Все присутствовавшие, привыкши уважать о. Макария наравне со старцем о. Леонидом, смотрели на это, – одни с недоумением, другие с благоговейным удивлением. Когда же Старец умолк, о. Макарий, поклонившись ему в ноги, кротко спросил: «Простите, Батюшка! Благословите отказаться?» – «Как отказаться? Сам напросился, да и отказаться? Нет, теперь уж нельзя отказываться, дело сделано», – сказал о. Леонид, вовсе не имевший в виду лишать духовной пользы тех, которые вверялись духовному руководству опытного наставника. Цель выговора была иная: искусить смирение преуспевающого в оном старца-ученика и воспользовать чрез то других, – и она была достигнута вполне.

Поступая так, старец о. Леонид между тем не только отечески глубоко любил, но и сердечно уважал о. Макария, как своего духовного друга и сотаинника и, когда находил то полезным, выказывал эти чувства в такой мере, что изумлял слышавших. Некоторые однажды спросили о. Леонида о душевном устроении настоятеля обители о. Моисея, брата его – скитоначальника о. Антония и упоминаемого здесь иеромонаха о. Макария. Старец кратко отвечал: «Отец Моисей и о. Антоний – великие люди, а Макарий – свят». Слышавшие после объясняли себе слова Старца словами св. Иоанна Лествичника: «Великих людей есть свойство переносить мужественно и с радостью досады; святых же и преподобных – принимать похвалу без вреда»⁷⁵.

Духовная деятельность старца о. Леонида не ограничивалась одной Оптиной Пустыней и многочисленными её посетителями. В 1837 г. один из учеников о. Леонида, прибывший с ним в Оптину Пустынь из Александро-Свирского монастыря, иеромонах Геронтий, был назначен настоятелем Калужской Тихоновой пустыни. С ним отпущены были из Оптиной до пяти человек единомудренных братий. А по времени и еще некоторые перешли к нему по благословению Старца. С того времени сам Старец ежегодно посещал Тихонову пустынь и проживал там по нескольку времени, заботясь о духовном окормлении и утверждении братий её. Кроме того, через приверженных ему лиц и в вещественном отношении благодетельствовал этой бедной обители, которая с той поры стала мало-помалу благоустрояться. Но о сем подробнее сказано будет ниже.

В 1839 же г. скитоначальник иеромонах Антоний был назначен игуменом Малоярославецкого Николаевского монастыря (Калужской епархии), куда с ним также перешли некоторые из учеников старца о. Леонида. Живя в Малоярославце, они продолжали пользоваться его наставлениями.

Таким образом, духовное влияние старца о. Леонида простиралось кроме Оптиной Пустыни еще на две обители в пределах Калужской епархии, в которых в свое время также введено было им старчество.

Наконец, и из некоторых женских обителей других епархий многие инокини пользовались духовным руководством старца о. Леонида, особенно из Севского Троицкого монастыря Орловской епархии, Борисовской Тихвинской пустыни Курской епархии и Белевского Крестовоздвиженского монастыря Тульской епархии. В каждом из этих монастырей о. Леонид имел некоторых преданных ему учениц, преуспевших более других в духовной жизни, которые и при жизни, и по кончине его были старицами и наставницами многих относившихся к ним сестер.

Так духовное семя старца о. Леонида произрастало и распространялось далеко и за пределами Калужской епархии.