1600-летие Миланского эдикта св. равноапостольного Константина Великого о свободе христианской веры

Параграф 1 2 3 4

1600 лет тому назад, в самом начале 313 года, император Константин Великий, ставший в это время неограниченным властелином западной половины греко-римской империи, с согласия императора Ликиния, который вскоре после того сосредоточил в своих руках управление всей восточной половиной империи, обнародовал в итальянском городе Медиолане, или Милане, замечательный указ (эдикт) относительно христианской веры и Церкви. Современные этому событию церковные писатели (Евсевий и Лактанций) сохранили нам этот драгоценнейший документ в виде рескрипта, даннаго на имя Никомидийскаго градоначальника.

Вот, как читается он в переводе на русский язык.

Мы, император Константин и император Ликиний, собравшись в Медиолане…

Чем вызвано это правительственное распоряжение относительно христианства и какое оно имело значение в истории нашей Христовой веры?

Чтобы ответить на эти вопросы, нужно познакомиться с положением христианства в греко-римской империи до издания Миланскаго эдикта.

Время от мученической кончины св. архидиакона Стефана в Иерусалиме до обнародования приведеннаго указа Константина В. в истории Церкви известно под названием времени гонений на христиан, времени свв. мучеников. Язычники почти непрерывно в течение трех веков преследовали христиан, как людей, исповедующих новую веру, непохожую ни на одну из языческих религий, как людей, имеющих иные взгляды на жизнь личную, семейную и общественную. Язычники не могли понять религии христиан, у которых не было ни идолов, ни кровавых жертв, и которые поклонялись Богочеловеку Иисусу Христу, распятому на кресте за грехи людские. Им казалась странной и вся внешняя жизнь христиан – спокойных, скромных, услужливых, удалявшихся от всяких языческих удовольствий и всяких пороков, избегавших участия в общественной и государственной жизни империи и всему предпочитавших уединение и молитву. Не зная внутренняго настроения христиан, они готовы были видеть в них людей преступных, предающихся в своих религиозных собраниях тайным порокам, опасных заговорщиков против общества и государства. Поэтому-то христиане и подвергались столь продолжительным гонениям. Сначала гонения вызывались или языческой толпой, отличавшейся в греко-римском государстве своеволием, необузданностью и часто требовавшей – «христиан по львам», или же капризами, подозрительностью и вообще дурным характером отдельных императоров. Но с середины третьяго века против христиан вооружается уже силою государственных законов само правительство римское. Христианская вера объявлется вредной религией, а христиане – опасными людьми, подлежащими насильственному обращению к почитанию языческих богов. Церковь христианская признается преступною организацией, а имущество верующих – вне покровительства законов. Вследствие такого взгляда на христианство гонения становятся уже актом планомерной деятельности языческаго правительства. Христиан преследуют как бы на «законном» основании и гонения против них ведут государственные чиновники, обязанные давать отчет в том, как исполняются на местах правительственныя распоряжения относительно последователей запрещенной веры. Никогда еще христианство не подвергалось таким жестоким преследованиям, как в это время. Но эти преследования нисколько не поколебали положения христианской веры в греко-римском мире. Христиане с твердой верой в окончательное падение язычества выступили на защиту Креста Христова и веры евангельской против их хулителей и гонителей. Полилась обильно кровь свв. мучеников, которая воочию показала всем несокрушимую мощь христианства и полное безсилие язычества. Последнее, впрочем, не сдавалось. Оно готовило христианству самое ужасное из гонений – гонение императора Диоклитиана, в начале четвертаго века.

Диоклитиан был выдающийся император. Он многое сделал для внутренняго и внешняго благосостояния римской империи. Он, между прочим, пришел к мысли, что управлять таким обширным государством, как римское, особенно – когда ему со всех сторон угрожают враги, одному человеку нельзя, и что благо государственное может быть наилучше осуществлено через разделение высшей власти между несколькими лицами. И вот, он приглашает к себе в со-правители Максимиана Геркула для управления западной половиной империи с титулом августа, а затем Констанция Хлора в помощники Геркулу и Галерия в помощники себе – обоих с титулом цезарей. Так появилось в империи четверовластие. Будучи религиозным человеком и всемерно заботясь о поднятии веры в богов среди своих подданных, Диоклитиан рано или поздно должен был столкнуться с христианством, подрывавшем языческую религию в корне. Но замечательно, что это случилось уже почти на двадцатом году его царствования. В течение девятнадцати лет (284–303) он не только не преследовал христиан, но относился к ним даже благосклонно. При его дворе было много христиан, и некоторые из них занимали такия ответственныя должности, как должность казначея, кармергера и др. Очевидно, император хотел сначала благоустроить государство во всех других отношениях, а затем уже приняться за разрешение векового религиозного спора между язычеством и христианством. Это случилось в 303 году. Не без внушения своего соправителя, яраго язычника Галерия, имевшаго сильное влияние при дворе, Диоклитиан в течение одного года издал один за другим целых четыре указа (эдикта) против христиан. Последний указ предписывал, чтобы все во всех странах и в каждом городе совершали всенародно жертвы и возлияния идолам. В силу этого распоряжения началось всеобщее гонение, по своей жестокости не имеющее себе равнаго в прошлом.

Вот, как разсказывает очевидец гонения, историк Евсевий, о страшных мучениях христиан в это гонение.

«То секирою умерщвляли их, как было с аравийцами; то сокрушали им голени, как случилось с каппадокийскими; то вешали их за ноги, вниз головою, и разводя под ними медленный огонь, удушали их дымом от горевших дров, что постигло месопотамских; то отрубали им носы, уши и руки, а остальныя части тела уродовали, как это было в Александрии. Вспоминать ли об антиохийцах, которых жарили на раскаленной решетке?... А что терпели в Понте, – страшно и слышать. Одним просверливали там острыми тростями на руках пальцы от самой оконечности ногтя; другим, расплавив на огне свинец, кипящим и горящим металлом обливали хребты и жгли наиболее нужныя части тела... Судьи, желая выказать свою жестокость, будто какое-нибудь достоиство мудрости, старались наперерыв превзойти друг друга изобретением постоянно новых и новых мучений, будто дело шло о получении наград за подвиг». В одном месте предписано было вырывать христианам глаза и увечить одну из голеней, и «невозможно высказать, сколь велико было число тех, у которых сперва мечем исторгали правый глаз, а потом место глаза прижигали раскаленным железом, – и тех, у которых, также через прижигание, уродовали колено левой ноги, а потом принуждали их к ссылке в областныя медныя рудокопни».

Ни одно из предшествующих гонений не дало Церкви столько мучеников, как Диоклитианово, продолжавшееся много лет (303–311). Тот же современник говорит: «число убитых простиралось иногда выше десяти, а иногда и за двадцать человек; иногда было не меньше тридцати, а иногда приближалось и к шестидесяти; в иной же раз на один день приходилось и до ста убитых мучеников с самыми ранними младенцами и женами». Во Фригии (в Малой Азии) воины-язычники, «окружив целый христианский городок и подложив огонь, сожгли его жителей вместе с младенцами и женами».

Но все эти жестокости только увеличили славу Христовой Церкви, мужества же христиан они не могли сокрушить. Напротив, это вдохновенное мужество победило гонителей. Из трех товарищей Диоклитиана наибольшею непримиримостью в отношении к христианам отчичался Галерий, занявший после отречения Диоклитиана от престола (305 г.) его место по управлению восточною половиною империи, но и он должен был признать свое безсилие в борьбе с христианством. В 311 году он, пораженый неизлечимою болезнью, торжественно отказывается от преследования христиан и издает указ о том, что христианам дозволяется впредь существовать и возстановлять свои собрания: «пусть снова будут христиане и пусть составляют свои собрания», – только не делали бы они ничего противнаго законам и молились бы своему Богу о его спасении, о благополучии государства и о себе самих.

Раскаяние Галерия было едвали искреннее. Указ 311 года был, так сказать, вырван у него грозным призраком приближавшейся к нему смерти, а не сознанием истинности христианства; поэтому он, прекратив гонение, не обезпечил христианам полной свободы исповедания своей веры и права на безпрепятственное распространение в мире, так что положение его оставалось неопределенным, а во многих провинциях востока гонение даже не прекращалось. А главное – Галерий слишком поздно пришел к сознанию своей неправоты. Уже назревал полный переворот в отношениях греко-римского законодательства к христианской религии – переворот подготовленный периодом многочисленных гонений на христиан и совершенный св. равноапостальным императором Константином Великим.

Константин был сын Констанция Хлора и царицы Елены. Унаследовав от отца кротость к подчиненным, любовь и внимание к христианам, которых Констанций не преследовал в своей области, не смотря на свирепствовавшее в остальных частях империи гонение против них, а он своей матери искреннее внутреннее благочестие, Константин уже в детстве познакомился с христианами и их учением. Особенно содействовало этому знакомству пребывание его при дворе имп. Диоклитиана, вызвавшаго Константина к себе в Никомидию, вероятно, в качестве заложника со стороны его отца. Во время гонения Диоклитиана, Константин был свидетелем жестокостей гонителей и благороднаго мужества христиан. Он понял всю несправедливость римских правителей и «стал чуждаться их потому, как он сам впоследствии говорил, что видел дикость их нравов». Правда, он не был еще в это время христианином, но его симпатии, очевидно, склонялись в пользу христиан, тем более, что к ним так благоволил и его отец. Незадолго до своей смерти Констанций Хлор вызвал к себе сына в Галлию. После смерти Констанция молодой Константин был провозглашен императором. На западе, в Италии, в это время происходила большая смута; вместо одного императора здесь было три: старый Максимиан Геркул, его сын Максенций и Север. Они вели между собою борьбу. Более счастливым оказался Максенций, занявший Рим. Но он не сумел упрочить свое положение в древней столице. Напротив, он сделал шаг, погубивший его и отдавший весь запад в руки Константину, – именно, под предлогом мести за смерть своего отца Максимиана Геркула, бежавшаго от сына в Галлию и там неожиданно нашедшаго свою кончину, Максенций обявил в 311 году войну Константину. Война эта замечательна по своим последствиям. В отношении политическом она способствовала созданию новаго идеала государственной жизни, а в отношении религиозном она доставила христианству окончательное и полное торжество над язычеством.

Система четверовластия, введенная Диоклитианом, имела своею целью – облегчить дело управления многочисленными провинциями римской империи и теснее связать во едино ея части, стремившияся к обособлению. Четыре императора удостаиваемые императорскаго достоинства через усыновление младшаго старшим, должны были работать для общаго блага каждый на своем месте, будучи связаны между собою единством законодательства, в области котораго они могли действовать только с общаго согласия. Но время показало всю несостоятельность этой системы. Между императорами появилось соперничество, переходившее иногда в гибельное для государства междоусобие, как то было в Италии. Константин В. отлично понимал, как непрочно это здание, построенное Диоклитианом. Его наблюдения над государственною жизнью, в связи с объявленною ему Максенцием войною, привели его к убеждению, что спасти государство от распада может не четверовластие, а единовластие, единодержавие. К этому он решил идти твердо и неуклонно. Приняв вызов Максенция, он вступил на путь, который должен был в корне изменить течение политической жизни греко-римской империи. С другой стороны, Константин В. глубже, чем Галерий в 311 г. и чем кто бы то ни было из государственныхьмужей его времени, сознавал всю несправедливость правительственных мер против христианства, ясно видел религиозную несостоятельность язычества и, как человек с гениальною предусмотрительностью, возымел решительную мысль создать единую империю на основе религии христианской. Исповедуя единобожие по примеру своего отца, он весьма близок был к христианству и легко мог стать христианином по своим религиозным убеждениям; требовалось только особое стечение обстоятельств, чтобы он вышел из состояния нерешительности. Это и случилось во время войны с Максенцием, когда Бог дивным образом явил ему Свою благодатную помощь.

Историк Евсевий со слов самого Константина В. разсказывает, что царь пред решительной битвой с Максенцием недоумевал, какого Бога призвать бы к себе на помощь. Тогда пришло ему на ум, что все гонители христианства были несчастны; один Констанций, его отец, благоволивший к христианам, был счастлив. Он стал тогда размышлять о Боге христианском. И вот однажды после полудня, когда солнце уже начало склоняться к западу, Константин собственными глазами узрел сложившееся из света и лежавшее выше солнца (или над солнцем) знамение креста с надписью: «сим побеждай». Это зрелище объяло ужасом как его самого, так и все войско. Константин, однако же, находился в недоумении и говорил сам себе: что значило бы такое явление? Но между тем как думал он таким образом, наступила ночь. Тогда во сне явился ему Христос с показанным на небе знамением и повелел, сделав знамя, подобное этому, показанному на небе, употреблять его для защиты от нападения врагов».

Константин не сомневался более в том, что он должен выступить под знаменем Креста Христова. «Он сделал, что было ему приказано и изобразил на щитах своих букву X, означающую имя Иисуса Христа. Войска его, подкрепленныя сим небесным знаменем, приготовились к сражению» (Лактанций) – последнему и решительному. Оно произошло под стенами Рима, на берегу реки Тибра, у так называемаго Мильвийскаго моста, 28 октября 312 года. Максенций был разбит и утонул в Тибре, а войско его разсеяно. Константин торжественно вошел в Рим, где был принят с великим почетом сенатом и народом, увидевшим в победе Константина нечто поразительное, чудесное. Победитель, как бы отвечая на недоумения современников, какою силою он мог одолеть римское войско, когда римляне на самом видном месте города воздвигли ему статую с знаменем креста в правой руке, велел начертать под ней такия слова: «этим спасительным знаменем, истинным доказательством мужества, я спас и освободил ваш город от ига тиранна и, по освобождении его, возвратил римскому сенату и народу прежний блеск и знаменитость» (Евсевий).

Ставши единодержавным на западе, после победы над Максенцием, и таким образом осуществивши часть своей политической программы, Константин В., говорящий и действующий уже как христианин, без всякаго колебания и с полною решительностью приступает к выполнению религиозных предначертаний своих. Он привлекает к этому делу и правителя восточной половины империи Ликиния, за котораго выдает в замужество свою сестру. В городе Медиолане в 313 году Константин и Ликиний и обнародовали приведенный нами выше т. н. Миланский эдикт.

Итак, к этом величайшему религиозному акту Константин В. приведен был прежде всего и главным образом своим высоким религиозным настроением, глубоким сознанием несправедливости прежних гонений на христиан, искренним убеждением в истинности христианской веры и глубоким чувством благодарности к Богу, столь дивно явившему ему спасительное знамя креста и даровавшему победу над тиранном Максенцием. Политических расчетов у него при этом не было и не могло быть никаких, ибо не на столько велико было тогда количество христиан в империи, чтобы можно было опереться на них в борьбе с несметными римскими легионами Максенция. Правда, уже тогда предносилось Константину, что по образцу единой Церкви Христовой он некогда создаст единое христианское государство, спаявши его отдельныя части в одно органическое целое единством веры христианской. Но это соображение могло иметь для него лишь второстепенное значение в то время, когда самое объединение государства под властью одного императора было еще вопросом отдаленнаго будущаго.

Какое же значение имеет Маланский эдикт в истории нашей христианской веры?

Этим эдиктом прежде всего полагается конец гонениям на христиан. Константин В. настолько озабочен прекращением гонений, что неоднократно говорит в эдикте о даруемой христианам полной свободе в отправлении своей религии, своего богослужения. После трехвековой борьбы с христианством римское правительство впервые признало за ним право на свободное существование; оно торжественно отказалось от того ложнаго своего взгляда, что христианская вера есть религия недозволенная – недозволенная якобы потому, что она не принадлежит никакому в отдельности народу и, следовательно, не может быть прикреплена ни к какой местности, ни к какой территории. Римское правительство в течение многих веков стояло на этой ложной точке зрения и относилось терпимо только к тем религиям, которыя не стремились выйти из пределов той или другой национальности, той или другой территории. Так как христианство выступило с перваго же момента своего существования, как религия вселенская, предназначенная для всех людей и всех времен, так как Церковь христианская последовательно проводила в жизнь заповедь своего божественнаго основателя: «идите в мир весь, проповедите Евангелие всей твари», то римское правительство считало «новую веру» недозволенною и потому преследовало ее тем сильнее, чем больше она распространялась в империи. Константин В. усмотрел своим гениальным умом всю ложь такого языческаго воззрения на религию и своим Миланским эдиктом наметил для греко-римскаго законодательства касательно религий иныя начала. Он объявил, что истина на стороне христианства, которое хочет быть всемирною религией, потому что истинная религия только всемирной и может быть. Он дает христианству свободу полную и совершенную. Он обезпечивает ему право на безпрепятственное распространение в мире. «Мы дозволяем, – говорит он, – христианам и всякаго рода людям последовать той религии, какую иметь пожелают... не взирая на все указания, изданныя доселе против христиан, желаем, чтобы ты дозволил им отправление своей религии без малейшаго помешательства». Это – величайшее благо для человечества, ибо христианство отселе стало свободно распространяться и в течение одного столетия совершенно изгнало из мира тьму язычества. Конечно, последнее рано или поздно должно быть совершиться, ибо «слово Божие не вяжется»; но Миланский эдикт облегчил это дело и ускорил.

Но этого мало. Эдикт 313 года не только дарует христианству свободу существования и распространения, но объявляет его религией исключительной, имеющей право на особенное внимание законодательства и правительственной власти. Константин В. делает в эдикте подробныя распоряжения об отнятых у христиан во время гонений имуществах: они должны быть возвращены им без всякаго вознаграждения с их сторонй, а «те, тоторые им возвратят их без получения платы, должны ожидать ее от наших (царских) щедрот». Ясно, что, принимая на себя расходы по возстановлению имущественных прав христиан, правительство через это веру христианскую объявляет государственною религией и таким образом производит коренное изменение в своей религиозной политике. До сих пор язычество было покровительствуемой религией, а теперь таковою становится христианство, а язычество переходит на степень религии только терпимой, о которой законодатель говорит только вскользь, между прочим, как видно, например, из следующих слов эдикта: «ради мира и покоя нашего царствования мы признаем за благо, дабы даруемая христианам свобода простиралась и на всех других наших подданных с тем, чтобы ничье богослужение отнюдь нарушаемо не было». Правда, в Миланском эдикте есть выражения, на основании которых иной может подумать, что Константин В. не выделяет христианства из ряда других религий, а только уравнивает его в правах с ними. Таково, например только что приведенное: «ничье богослужение отнюдь нарушаемо (не должно быть)». Или еще: «дозволяем каждому исповедывать то богослужение, к какому кто имеет склонность». Но эти и подобныя выражения никого не должны смущать. Св. Константин В: здесь является лишь выразителем высокаго христианскаго начала терпимости, которую настойчиво проповедывали язычникам христианские апологеты (защитники веры) первых веков, и которую теперь торжествующее христианство, в лице Константина, применяет к побежденному язычеству. Миланский эдикт не об уравнении религий заботится, а о возвеличении христианства: за это говорит общий дух его. Он написан человеком, несомненно, христианской веры и в каждом положении своем обличаеть любовь законодателя к этой вере, желание выразить ей побольше почтения.

Возведение христианства на степень покровительствуемой религии находится в связи с торжественным признанием имущественных прав Церкви Христовой, как определенной религиозной организации, определеннаго религиознаго союза. В течение трех веков Церковь совершала в мире свое великое дело спасения людей. Она постепенно выросла в такое великое учреждение, что могла казаться государством в государстве. Отдельныя части ея, разсеянная по всей греко-римской империи, были связаны между собою единством управления и внутренней жизни. Потому-то языческим императорам она внушала опасения, конечно – политическаго свойства. Но Константин В. Миланским эдиктом разсеял все страхи. Он объявил Церковь учреждением, имеющим право на особенное покровительство государства. Защиту интересов Церкви он возложив на себя или – вернее – на государство, которое в ближайщую очередь должно вознаградить лиц, возвративших Церкви ея имущество. Для будущаго времени это имело громадное значение. Это означало, что государство хочет работать вместе с Церковью над осуществлением ея великих задач в мире, хочет помогать ей своими средствами. Это было началом того союза между Церковью и государством который закреплен был последующею церковною деятельностию Константина В., и который проходит через всю дальнейшую историю христианства и христианских народов. Союз этот имел весьма благодетельныя последствия как для Церкви, так и для государства. Христианская Церковь, пользуясь покровительством и помощью государства, развила в мире самую широкую миссионерскую, религиозно-просветительную и благотворительную деятельность. Она сосредоточила в своих руках руководство всею духовною жизнью народов и быстро повела их по пути просвещения, улучшения нравов, культурнаго развития, работая в данном случае не только вместе с государством, но всегда впереди его; она стала необходимой для человечества в такой мере, что крушение империи греко-римской не разорвало между ними внутренней связи, и до настоящаго времени она – наилучшая защитница и руководительница людей.

Если принять в соображение, что лучшие плоды духовнаго, а вместе с тем и материальнаго развития народов в течение 1600 лет, протекших со времени издания Миланскаго эдикта, имеют свой корень именно в этом эдикте, то станет понятно, почему торжественное воспоминание о нем есть величайший праздник для христианской Церкви, для христианскаго государства и вообще для всего христианскаго мира. Св. равноапостольный император Константин В., столь гениально оценивший мировое значение христианства и давший возможность всему человечеству приобщиться к неизсякаемому источнику высших духовных благ, принесенных на землю Христовой верой, заслуживает благоговейной памяти всех поколений людей. Достойны благочестиваго внимания нашего времени его многочисленныя и славныя дела, коими он почтил веру евангельскую и возвеличил Церковь Христову. Особенно же достойны нашего усердия его всесторонняя попечительность о добродетельной жизни христиан и о полном единомыслии их в вопросах веры. Некогда, по поводу споров о вере, он писал, как бы в назидание всех времен, следующее: «позвольте мне, служителю Всеблагого, довести под Его Промыслом ревность мою до конца, чтобы посредством воззваний, пособий и непрестанных внушений, привесть Его народы в состояние соборнаго общения... Да пребывает же между вами непоколебимо превосходство общей дружбы, вера в истину, почтение к Богу и законному богослужению. Возвратитесь к взаимному дружеству и любви...».

Силою Креста Христова да утвердит нас Бог в том же духе служения святой Церкви, в том же разумении учения нашей веры, в той же любви к единомыслию и единодушию, кои мы ныне, в 1600-ую годовщину издания Миланскаго эдикта, благоговейно созерцаем в святом образе перваго христианскаго императора.