Жизнь святого благоверного великого князя Александра Невского, в иночестве Алексия

Из XI и XII № журнала «Христ. Чтение», 1852 года

В жизни каждого из нас можно примечать две стороны. Одну – которая вполне принадлежит всеблагой воле Промысла Божия: сюда относятся место и время нашего рождения, известная мера дарований, обстоятельства жизни, продолжение нашего странствования по земле до неведомой нам минуты, предопределенной свыше. Другую – которая зависит уже от нас самих, от нашей свободной воли, так или иначе пользующейся обстоятельствами жизни, правильно или неправильно употребляющей дарования Божии. Жизнь Святых Божиих отличается, собственно, тем, что всеми обстоятельствами, в каких протекают дни их, они пользуются, как средством угождения Богу – все дары, какими Господь благоволит ущедрить их, всецело посвящают на угождение Ему. Жизнь их может быть продолжительнее или короче, внешняя деятельность – многостороннее или однообразнее, внешняя судьба счастливее или несчастнее. Но и тот из них, кому Господь судит короткий срок пришельствия земного, посвящая Богу каждую минуту, каждое дело своей кратковременной жизни, всею жизнью служит Ему и благоугождает Ему. Труд и покой, счастье и несчастье, все у праведников приемлется во имя Божие и употребляется во славу Божию, доколе каждый из них своим путем достигнет общей цели – ближайшего единения с Господом в вечном царств Его.

Такова в высшей степени назидательная для каждого из сынов православной Церкви жизнь одного из наших древних отечественных Угодников Божиих, незабвенная для истории царства Русского, присно-чтимая и прославляемая Церковью православною, – жизнь святого благоверного Великого Князя Александра Невского, в иночестве Алексия. С небольшим сорок лет судил Господь пожить на земле этому дивному по дарованиям и по жизни Князю, при конце жизни иноку. Но следя за его недолговременною жизнью, даже по несовершенным во многих отношениях известиям, не знаешь, чему более удивляться, богатству ли даров благости Божией, какими он был ущедрен, разнообразию ли и трудности сужденной ему Промыслом деятельности внешней, или той истинно-христианской мудрости, с какою св. благоверный Князь употребил в угождение Богу все дары благости Божией, умел направить ко спасению души своей все свои благотворнейшие для народа дела княжеского служения. Господь судил ему произойти «от благочестиваго корене»: он прекрасно воспользовался примером своих предков и добрыми наставлениями своих родителей, с младых лет начав подвиг добродетели. Господь призывал его потом к непрерывным разнообразным трудам княжеского служения в самый тяжкий период жизни русского народа: и на княжеском престоле Новгородском (1236–1245) и Киевском (1246–1252), потом на великокняжеском престоле Владимирском (1253–1263), св. Александр везде и всегда и во всем являлся верным слугою и приставником Божиим, самым признательным сыном и благодетелем своего отечества, истинным, глубоко благочестивым Христианином, преуспевающим с каждым днем в христианском совершенстве. За то и Господь не оставлял его милостию своею при жизни, не оставил благоволением своим и по смерти его. Благословение Божие видимо почивало на успешных делах его, приобретших ему земную славу; благоволение Божие на все веки почило на нем, осенив его славою небесною, прославив посмертные останки его, источающие исцеления. И назидательно, и утешительно для сердца Христианина изучить подобную жизнь в возможных подробностях¹.

Род св. Александра был истинно-замечательный род. От одного поколения к другому переходили в нем наследственные доблести, между которыми первое место занимало искреннее благочестие. История русского царства помнит все эти знаменитые поколения. Имена многих лиц, принадлежавших к ним, как святые, записала на своих скрижалях и православная Церковь.

Дедом великого князя Александра Невского был в. к. Всеволод III Георгиевич. Св. Александр не застал уже его в живых². Но он не мог не знать о добрых свойствах и делах своего деда, заслужившего имя великого³.Это был один из достойнейших князей Русских, украшенных и лучшими качествами внутренними, и добродетелями семейными, и доблестями гражданскими. Рассказывая о его подвигах и славе, что он «много мужества и храбрости на бранех показа», и что «сего имени токмо трепетаху вся страны и по всей земли изыде слух его», летописи как бы в объяснение прибавляют: «понеже не взношашеся, не величашеся о себе, но на Бога о всем взлагаше всю надежду: и Бог покоряше под нозе его везде вся враги его»⁴. «Многие же церкви созда по власти своей.... Имеяше бо присно страх Божий в сердци своем, подавая требующим милостыню, суд судя истинен и нелицемерен, не обинуяся лица сильных...; любяше же по многу и черноризский и поповский чин. Тем, продолжают летописи, и дарова ему Бог чада добросмысленна, яже и воспита в наказаньи, и в разуме совершенне, даже и до мужества»⁵.

Не менее поучительный пример благочестия представляла в себе потомству своему и бабка св. Александра, в. к. Мария⁶. «Преизлиха добрая», благочестиво провела она жизнь свою, «издетска, в страхе Божии, любя правду, вздающи честь епископом и игуменом, и чернцем, и пресвитером, утешая печальных и нуждающихся, и больных, и подавая им требование». По непостижимым судьбам Промысла, за семь или восемь лет до смерти ее постигнул тяжкий недуг. Но в это-то время и открылась вполне вся сила ее благочестия. С благодарением переносила она болезнь свою, поминая терпение праведного Иова и вольные страсти Христовы за мирский живот и спасение, и часто повторяя слова Иова: аще благая прияхом от Господа, злых ли не стерпим? Если что озабочивало тогда сердце ее, то это одно только – утверждение детей в благочестии и добре. Часто призывала она их к болезненному одру своему и поучала их страху божию... Не удивительно, что такая мать воспитала таких благочестивых сыновей, каковы были, напр., Георгий и Константин!.. Но – еще несколько слов о последних днях благочестивой Княгини. 2 Марта 1206 г. перешла она с болезненного одра в устроенный ею монастырь пресвятой Богородицы, сопровождаемая мужем и детьми (Георгием и Всеславою), духовенством, боярами и гражданами. Через І7 дней (19 марта) с прежним именем Марии⁷, но в новом сане инокини, скончала она свои страдальческие дни⁸.

Живой свидетель добродетелей Всеволода и Марии пред своими детьми, в. к. Ярослав Всеволодович, отец св. князя Александра, сам, в свою очередь, представлял в себе своим детям добрый пример. История помнит его благоразумие деятельное и бодрость в государственных несчастьях, гибкость и превосходство ума, которыми он снискал почтение самых варваров – Татар⁹. Но не это только отличало его среди князей Русских. Летописи храпят память о доброте его души, по которой он был «милостив ко всякому, требующим не возвратно даяше»¹⁰; об его вере и благочестии, об усилиях к распространению Христианства, которым он просветил Карелов¹¹; об его сострадательности и готовности на помощь нуждающимся, чего бы ни стоила ему самому эта помощь; об его начатом молитвою и успешном, силою креста честнаго и молитвами святой Богородицы и Архангелов Михаила и Гавриила, походе против Литвы об его походе на Емь, «где ни един от князь русских не взможе бывати» и куда он принес победу, за которую впоследствии славил и хвалил Бога¹²; об его, наконец страдальческой¹³ кончине от Татар, которую так высоко ценили современники и ближайшие потомки, что готовы были считать его в числе святых¹⁴, по крайней мере, уповали, что Господь «причте его ко избранному своему стаду праведных селения»¹⁵.

Подобно в. к. Ярославу Всеволодовичу, и супруга его, мать св. Александра, Феодосия назидала детей своих примером своей жизни. Летописи не сохранили до нас памяти о делах ее. Но самое лучшее свидетельство о ее добродетелях составляют те короткие отзывы, какие летописи делают о ней, единогласно называя ее святою¹⁶. Она кончила жизнь (1214) в монашеском чине, приняв имя Евфросинии¹⁷: пример, которому последовал при конце жизни и св. Александр¹⁸.

Самовидец святой жизни и кончины своей матери, св. Александр был сам свидетелем или от ближайших свидетелей мог слышать о добродетельной жизни многих и из своих родственников. Не мог он не знать о добродетелях своего старшего дяди Константина Всеволодовича, которого по смерти (1219) оплакивали великим плачем все, «бояре, яко заступника земли их, слуги также, яко кормителя и господина, убогие и черноризцы, яко утешенье и оденье наготе их, князья-братья, как отца и брата любимаго»¹⁹, – которого добродетели почтила сама св. Церковь, причислив его к лику святых²⁰. Другой, также святой²¹, дядя его в. к. Георгий Всеволодович, украшенный благочестием, скончал горькие дни свои, можно сказать, на глазах св. Александра в 1238 году. От Владимира до Новгорода не долго было дойти вести об изумительном терпении великого князя, с упованием на промысл Божий выслушавшего известие о взятии Татарами его родного города и о смерти супруги и детей²², и об истинно-христианском мужеств и великодушии, с каким, после горького известия, решился он продолжать брань с врагами отечества и положил жизнь свою за спасение его²³. Третий дядя, Василий Всеволодович, скончавшийся в 1249 г., тоже причислен Церковью ко святым²⁴. В лике святых считает, наконец, Церковь родного брата св. Александра, князя Феодора, скончавшегося в молодых летах (1233)²⁵, и брата двоюродного, сына св. бл. князя Константина, Василия (Василька) Константиновича, прекрасного и по наружности, и по внутренним добрым качествам – храбрости, добродушию и ласковости²⁶, мученически скончавшегося в плену у Татар²⁷. Их уже во всяком случае не мог не знать св. Александр²⁸.

Что же удивительного, если, под влиянием таких прекрасных семейных воспоминаний, под действием таких добрых современных впечатлений со стороны благочестивого родства, под управлением таких богобоязненных родителей, св. Александр «измлада Христа возлюби, и пречистую Богородицу, и вся святыя»²⁹, и «от юна возраста и от младых ногтей всякому делу благу научен бысть»³⁰? Один из жизнеописателей его так описывает годы юности его; «потщанно бе св. Александру от отеческих ни в чесом же отстати, но вся исполнити преподобне и праведне». И вот именно добродетели, в которых он особенно преуспевал в дни юности: в основании всей его жизни лежало искреннее благочестие и безраздельная любовь к Христу. По силе этого благочестия и любви, он чуждался всякого разсеяния, «от мирских суемудрий отврати себе, душетленных же и Богоненавистных игр и бесовских сонм до конца возгнушася»; а любимым занятием имел чтение священных книг³¹ и пение церковных песней, которыми любил он оглашать слух свой. От таких занятий в продолжение дня, естествен был переход к тайным молитвам в тишине ночи, – и эти молитвы, на самом деле, были одним из любимых его подвигов: «излишно бе у него бдения всенощная и утаенных к Богу молитв присвоение» , говорит о нем его жизнеописатель, прибавляя к этому, что подвиг молитвы облегчался для св. Александра постоянным воздержанием³². От дел благочестия он переходил к делам человеколюбия, являясь «сиротам и вдовицам заступником и безпомощным помощником»³³, оправдывая свою веру и благочестие самыми делами… Так, все способствовало воспитанию в св. Александре духа благочестия – и рассказы о предках, и живой пример вообще благочестивых родных, и в особенности добрые внушения благочестивой матери: и он, действительно, впитал в себя этот животворный дух: вся жизнь его, одушевленная живым и искренним благочестием, есть непререкаемое свидетельство истинно-христианского воспитания его в годы юности.

Первые опыты проявления добрых качеств в св. Александре видим отчасти и в тот период его жизни, когда отец оставил его, вместе с его братом, св. князем Феодором, в Новгороде под надзором боярина Феодора Даниловича и судии Иоакима³⁴; а Промыслу благоугодно было самым делом довершить воспитание его (1228–1236 г.). Не слишком счастливая судьба ожидала восьмилетнего Князя в краю, в котором почти постоянно были волнения и ни один из князей, пред временем св. Александра, не проживал более пяти лет сряду. На первый раз князьям Феодору и Александру не пришлось прожить в Новгороде и одного года. В том же самом году (1228), когда они были оставлены у Новгородцев, Новгород постигли тяжкие бедствия естественные. Со дня Успения (15 Авг.) до дня св. Николая³⁵ (6 Дек.) не видели там светлого дня; шли беспрестанные дожди, так что сено и хлеб гнили на лугах и в полях. Народ вместо того, чтобы позаботиться об умилостивлении прогневанного Бога, восстал против тогдашнего Святителя Новгородского (Арсения), извлек его из архиепископского дома и едва не умертвил. Восстание усилилось за тем еще более и разразилось над домами тысяцкого и столпников архиерейского и софийского, о которых думали, что они наводят на зло князя Ярослава, в гневе оставившего Новгород. Такое самоуправство и волнения были причиною, что юные князья Феодор и Александр тайно уехали со своими дядьками к отцу в то время, как вече Новгородское послало просить Ярослава возвратиться в Новгород³⁶.

Через два года (в Декаб. 1230 г.)³⁷, в годину нового искушения³⁸, недовольные избранным, по отъезду Феодора и Александра, князем Михаилом черниговским³⁹, Новгородцы снова послали за Ярославом. Ярослав прибыл декабря 30, пробыл в Новгороде две недели и возвратился в Переяславль, оставив Новгородцам, по-прежнему, князей Феодора п Александра⁴⁰. Не радостно было опять поселение юных князей в Новгороде. Голод и мор продолжался там с возрастающею силою. Бедные люди ели мох, желуди, сосну, ильмовый лист, липовую кору; иные ели даже мясо лошадей. кошек, собак; некоторые (злодеи, которых тотчас же, по открытии страшного преступления их , наказывали, сжигали огнем или вешали)⁴¹ от голода доходили до такого неистовства, что не только решались питаться мясом, вырезанным из мертвых трупов человеческих, но и убивали живых людей, чтобы потом питаться их трупами, – не говорим уже о том, что многие прибегали для прокормления себя к открытому грабежу и насилиям, зажигали дома граждан, у которых надеялись найти запас хлеба, и грабили их⁴². Состраданию к ближним и делам милосердия не было уже места там, где каждый должен был промышлять себе дневную пищу, и какую еще пищу! Трупы были разбросаны по улицам и рынкам; недоставало времени, не успевали приготовить места для погребения их. А живые о живых и не думали: брат брату, отец сыну, мать дочери не уделяли хлеба⁴³… И не было у несчастных надежды на помощь и облегчение бедствия, потому что вся земля Русская, кроме одного Киева, терпела тогда почти тоже самое… А на Новгород еще пала новая беда! Как страшная кара Божия, огонь объял в нем богатый конец Славянский и обратил его весь в пепел; осталась без вреда только церковь св. Илии (пророка). Уцелевшие от голода гибли от огня, или, спасаясь от него, тонули в Волхове, который притом не мог служить и преградою для распространения огня. «Уже бяше при конци город сей»!!...⁴⁴ Но Господь умилосердился над ним. Оставшиеся в живых после мора и пожара скоро получили помощь. Немцы из-за моря привезли хлеба. Скоро исчезли ужасные следы тяготевших над Новгородом бедствий⁴⁵. Горе не исправило, впрочем, Новгородцев. В следующем же (1232) году опять они подняли мятеж, по проискам ли князя Михаила черниговского, который, уступив сначала Новгород Ярославу, в это время снова стал принимать к себе беглецов новгородских и даже отправил в Новгород с дружественными предложениями родственника своего, князя Трубчевского Святослава, – или по поводу совершившихся в это время событий в Пскове, где посланные Михаилом заключили в цепи сановника Ярославова⁴⁶.

В этом же (1232) году, кажется, в первый раз привелось св. князю Александру испытать горечь разлуки с братом, с которым доселе он постоянно жил вместе. Великий князь Георгий II Всеволодович посылал тогда сына своего Всеволода против Мордвы. C Всеволодом, двоюродным братом своим, участвовал в походе и Феодор Ярославич, вместе с князьями Муромским и Рязанским⁴⁷... Непродолжительна, конечно, была эта разлука братьев – Феодора и Александра: в 1233 г. мы видим Феодора опять в Новгороде, где Александр оставался.. Но видно, промыслу Божию угодно было непродолжительною разлукою в предшествовавшем году только приготовить их к разлуке, более продолжительной и горькой. Феодор возвратился в Новгород, – но для того, чтобы навсегда почить в нем – сном смертным... Для него уже готова была невеста, – и гости собрались, и свадьба предстояла. Но не свадебным пиром кончились эти приготовления, а погребением: жених скончался! Жалость возбуждало это событие и в посторонних лицах⁴⁸. Отца поразило оно такою горестью, что он не мог оставаться в Новгороде и уехал в Переяславль⁴⁹.Можно же судить, каким тяжким испытанием было это для св. Александра... Теперь одиноким остался он в Новгороде.

Последние годы своего княжения в Новгороде (1233–1236) Ярослав провел в борьбе с врагами. Св. Александр был свидетелем отправления его к Дерпту против Ливонских рыцарей, а потом против Литвы, напавшей на (старую) Русу⁵⁰. Промыслу Божию, казалось, угодно было предварительно открыть будущему защитнику Новгорода и всей земли Русской все и внутренние неустройства, и внешние опасности края, где ему надлежало впоследствии действовать. И, как увидим, св. Александр наилучшим образом усвоил те уроки, какими Господь приготовлял его к трудному подвигу правительственного служения отечеству. Под влиянием разнообразных испытании и лишений, в юном Князе, с одной стороны, окрепли и утвердились посеянные еще с детства семена веры и благочестия, с ощутительною силою проявлявшихся во всех действиях последующей его жизни, – с другой, образовался всегда отличавший его характер твердого мужа-христианина, который в жизни видит труд, а не средство к самоуслаждению и покою, и готов на всякий подвиг, как бы ни был он тяжек, лишь бы только служил ко спасению души и к благу ближних. Бедствия Новгорода воспитали в Александре с ранних пор чувство сострадания – начало последующих бессмертных подвигов его во спасение отечества от насилия Татар; внутренние неустройства приучили к благоразумию, которое впоследствии пригодно было и для него самого, и для России, не менее самого чувства сострадания; внешние нападения на Новгород врагов окрестных заранее воспитали в Александре воинственный дух и храбрость, которую современники не знали, как ценить, и которой так много обязан особенно Новгород⁵¹… Но перейдем к событиям, которые говорят сами за себя.

В 1236 году Ярослав Всеволодович занял престол княжения Киевского; а в Новгороде оставил сына своего князя Александра Ярославича⁵². С этого времени началось самостоятельное правление св. Александра⁵³: начало, по времени, не совсем отрадное! Летописи связывают сказание о вступлении св. Александра на княжеский престол Новгородский с горестным известием о новом движении Татар, уже известных Руси по несчастной битве на Калке (1224 г.)⁵⁴. Для всей Руси то была тяжкая година искушения. Необыкновенные знамения небесные предвещали ей горе⁵⁵; непрестанные слухи о победоносном приближении Татар давали ясно разуметь, откуда ждать этого горя. Только и слышно было, что тот город взят, другой сожжен, тот князь убит, другой в плен взят. Новгород до некоторого времени оставался в покое; хотя и до него долетали вести о разорении множества городов, начиная со столицы великокняжеской (Владимира), о погибели Князей, даже самого великого Князя, приснопамятного и достоблаженного Георгия Всеволодовича, дяди св. Александра. Наконец, гроза обратилась и к стороне самого Новгорода. Многочисленные полчища Батыя, привыкшие уже к крови, устремились к Новгороду, и новый 1238 год в самом начале ознаменован был разорением Волоколамска, Твери и Торжка. Беззащитный Торжок дерзнул противостать нагрянувшей на него силе в надежде на помощь от Новгорода. Но тот сам в это время испытывал муки ожидания конечной гибели⁵⁶, ища и для себя одной только помощи – свыше... Господь отвратил от него беду: не дойдя до него ста верст, Батый обратился назад и перенес разорение в Козельск, где все граждане мужественно легли на развалинах своих жилищ. И новгородцы ценили эту милость Божию, приписывая нежданное избавление только ходатайству Святых (в особенности св. Кирилла Александрийского) и молитвам «правоверных архиепископов, благоверных князей и правоверных черноризец и иерейского собора»⁵⁷.

Что касается до св. Александра, то и эти годы трепетного ожидания грозящей беды не прошли у него, по крайней мере, без забот о благе своего народа. Тогда как устрашенный народ думал только о Татарах, Князь не выпускал из памяти, что есть у него вблизи и другие враги – Литва и Немцы, утверждавшиеся в Ливонии, – враги, менее, по-видимому, страшные, но едва ли не более опасные. В 1237 г. совокупные силы войска немецкого, нарочно прибывшего к Риге, Рижан, Чуди и отборного отряда Псковичей (в 200 чел.), были побеждены Литвою, так что возвратилась домой едва десятая часть ратников⁵⁸. Князь Александр, едва только пронеслась мимо Новгорода гроза татарская, уже предпринимает (в 1239) меры против этих врагов. Когда читаешь в летописях сряду два известия: «6747 (1239) оженися князь Александр Ярославич, внук Всеволож, в Новгороде, поят в Полотске у Брячислава дщерь (Александру)⁵⁹ и венчася в Торопче. Того же лета князь Александр Ярославич с Новгородци сруби город в Шелони»⁶⁰, не знаешь на какой мысли более остановиться, на мысли ли о силе и важности угрожавших Новгороду врагов, от которых нужно было защищаться, или, скорее, на мысли об удивительной заботливости и неутомимой деятельности Князя, которого даже семейные дела не могли заставить забыть о нуждах народа и его скорой защите. Самая мера, употребленная св. Александром против Литвы и Немцев, свидетельствуют о его мудрой обдуманности в своих действиях. До сего времени князья Новгородские противопоставляли нападениям Литвы и Немцев воинскую силу, в которой не имели недостатка, располагая и средствами Новгородскими, и своими собственными – от своих наследственных имений⁶¹. Александр не мог действовать таким же образом имея в руках своих только Новгород, между тем, как враги его стали в это время сильнее прежнего, частью приобретши новые пособия во взаимных союзах, частью уже искусившись в бранях⁶². И вот он придумал новое средство защиты своего края – построил несколько крепостей по Шелони⁶³.

Эти ли меры защиты своего края, как можно предполагать по совпадению обстоятельств, или слухи о доблестях нового Князя Новгородского, как передают летописные сказания⁶⁴, были причиною посещения св. Александра одним из воинственных его соседей, – только в 1240 году⁶⁵ магистр Ливонских рыцарей, соединившихся пред этим с сильным немецким орденом св. Марии, Андрей Вельвен, приезжал в Новгород для свидания с св. Александром. О чем вели они переговоры, не известно, хотя и можно предполагать, что дело шло о прекращении взаимных неудовольствий между Ливонскими рыцарями и Новгородцами⁶⁶: честь Князю, который умел заставить воинственных своих соседей искать мира! Летописцы, для которых, без сомнения, оставались тайною переговоры Князя, знали только о том впечатлении, какое св. Александр произвел на своего гостя, и с попятным сочувствием единогласно передают нам отзыв, сделанный о мудрости и красоте св. Александра Вельвеном, по возвращении его из Новгорода: «прошед страны и языки, не видех таковаго ни в царях царя, ни в князьях князя»⁶⁷.

Летописи наши, рассказав об этом замечают, что магистр Ливонский донес славу Князя Новгородского до «Короля части римския»⁶⁸ – до Шведского Короля, и тем возбудил его к войне с Александром, хотя сам в ней не участвовал⁶⁹. По преданиям Шведов, дело было несколько иначе. Первый полководец, а впоследствии и ближайший родственник (зять) Шведского Короля Эрика косноязычного Биргер-Ярл, рассчитывая, по бездетности Эрика, на престол Шведский, заранее старался проложить себе путь к трону. Для достижения этой цели он считал необходимыми себе две вещи: дружбу папы и общую любовь, и доверенность народа. Первую легко было приобрести ему исполнением воли папы (касательно быта духовенства) в Швеции. Для приобретения же любви и доверенности народа надобно ему было приобрести воинскую славу. Швеция в то время была в мире с соседями, и близкой войны не предвиделось. Биргер с радостью воспользовался поводом к войне, открывшемся в соседственной с Россией Финляндии. Жестокими мерами римско-католического епископа Абоского к распространению Христианства между Тавастландцами вызвано было не менее жестокое противодействие со стороны Тавастландцев. Когда до папы дошло известие об этом упорном и жестоком противодействии, он повелел епископу Упсальскому сделать воззвание о крестовом походе против Тавастландцев и союзников их – Русских. Биргер счел нужным сначала одолеть Русских, – н вот устроился поход его к берегам Невы⁷⁰. Как бы то ни было, только война началась, и Шведы на деле узнали силу св. Александра и помогли славе его распространиться далеко и утвердиться навсегда. В том же году, когда был в Новгороде магистр Ливонского ордена и когда Новгородцы, может быть, менее всего ожидали нападений со стороны соседей, вдруг пришло к св. Александру известие, что Шведы идут к Ладоге⁷¹. В след за тем сам Биргер прислал послов своих в Новгород с дерзким, по своему тону, известием: «аще можеши противитися мне, то есмь зде уже пленю землю твою»⁷². Нечаянность нападения давала врагу смелость сказать это Новгородцам, не приготовленным к брани. Услышав о приближении врагов, св. Александр, как пишет жизнеописатель его, «разгореся сердцем и возскорбе во уме своем, яко человек: понеже по случаю некоего Божия промысла воинство Александрово в Новгороде в то время мало обретеся: яко, всем воям Новгородским по многим градам и селом живущим, незапно (было) нападение»⁷³ («). Но тотчас же возложил он упование свое на Бога, и не дождавшись, пока соберутся все воины, каких можно было собрать приготовился к бою «с малою дружиною, уповая на св. Троицу»⁷⁴. Прежде всего поспешил он в храм Божий, где уже Святитель (Спиридон), окруженный плачущим народом, умолял всесильного Бога даровать помощь благоверному Князю и христолюбивому воинству его. К молитве народа Князь присоединил и свою слезную молитву, в которой выразил все свое упование на небесную, на одну только небесную, помощь: «Боже хвальный и праведный, Боже великий и крепкий, Боже превечный, создавый небо и землю, и поставивый пределы языков, и жити повелевый, не преступая в чужия части! Суди обидящим мя и возбрани борющимся со мною приими оружие и щит, и стани в помощь мне»⁷⁵: сильная, исполненная живой веры молитва! Оградив себя потом благословением Святителя, молитвам которого вверял себя и свое воинство, св. Александр исходит к своему скудному воинству со слезами, но и с упованием, ободряет его сильным словом веры, вполне достойным великой и святой души его: «не в силах Бог, а в правде; вспомним слова псалмопевца: сии во оружии, и сии на конех, мы же во имя Господа Бога нашего призовем; тии спяти быша и падоша, мы же востахом и исправихомся"⁷⁶, – и выступает мужественно на брань против врага, уверенного в себе. Эта решимость – решимость веры; это мужество – плод благочестия. Князь спешит вступить в брань: потому что ему хочется самый день брани избрать по указанию веры; а вера ободрительно указывает ему приближающийся день памяти Просветителя России св. благоверного великого князя Владимира... Он призывает в молитве святого Князя и святых чад его, страстотерпцев Бориса и Глеба, и, в надежде на помощь свыше, выходит на Шведов⁷⁷. С этого времени тяжкое испытание для св. Александра облегчается: вера его начинает торжествовать.

В ночь с 15 Июля (день памяти св. Владимира) на 16-е⁷⁸, некто ижорянин Пелгусий, в крещении нареченный Филиппом, муж благочестивый, удостоился видения, которым ободрил св. Александра. Когда св. Александр приблизился к месту брани, этот Пелгусий, высмотревший наперед расположение войск Биргера, сообщил ему нужные сведения о вражеском стане: св. Александр поручил ему и далее наблюдать за движениями врагов. На этой-то страже удостоился он видения: простояв спокойно на страже всю ночь, к утру, при восхождении солнца, вдруг слышит он шум от плывущего по воде судна. Мысль, что это, может быть, плывут враги, заставляет его пристальнее всматриваться в плывущий «насад».... И вот видит он: гребцы как будто покрыты мглою; ясно видны только два витязя, стоящие на «насаде»; светлые небесные лица этих витязей кажутся неизвестными ему; черты их, вообще весь их внешний вид, даже одежда, напоминают ему святые лики страстотерпцев Бориса и Глеба. На первый раз, быть может он не верил и глазам своим; но вот он слышит, как говорит один витязь другому; «брате, Глебе, повели грести, да поможем сроднику своему Александру»... Никаким сомнениям нет уже места: с благоговейным трепетом проводил Пелгусий взором своим скрывающийся насад, и едва только св. Александр прибыл к тому месту, где он стоял на страже, он с радостью поведал ему утешительное видение. Св. Александр запретил ему рассказывать о видении другим; но для самого Князя оно послужило, без сомнения, источником совершенного ободрения⁷⁹. В тот же день утром (в 6-й час дня) он напал на Шведов. Брань была упорная, до самого вечера продолжаясь с одинаковою силою. Сам Князь участвовал в ней, и «своим острым мечем возложил печать на лице Биргера»⁸⁰. Шведы в следующую же ночь, не дождавшись света, и частью погребши трупы своих собратий в наскоро вырытых ямах, частью нагрузив ими несколько судов, бежали пораженные, с крайним стыдом⁸¹. Пало их так много, что соратники св. Александра пришли к убеждению в невидимой чудесной помощи от сил небесных, особенно когда увидели множество трупов Шведских на другом берегу Ижоры, куда они, Новгородцы, не проникали⁸². В Новгородском же войске убито было только 20 человек⁸³.

Современники не напрасно высоко ценили эту первую победу св. Александра, усвоив ему с самого времени победы имя Невского⁸⁴. Своими глазами видели они его мужество и веру, хотя, может быть, и не понимали вполне, как важны были последствия его чудной победы над врагом, приходившим в их край под знаменем Латинским, которое всюду, где водворялось, вносило насилие и расстройство⁸⁵. Но сам св. Александр довершил свои высокие подвиги не менее высоким смирением. Не приводим в доказательство этого сказаний о благодарности, какую по возвращении после победы в Новгород, он от всей души воздал Господу Богу, в котором одном видел своего Помощника и Защитника⁸⁶. Не останавливаемся особенно и на истинно-прекрасной черте высокой души, по которой св. Князь, как бы забывая свои собственные подвиги и заслуги, не только не забыл трудов и доблестей своих сподвижников, но сам рассказывал о них по возвращении домой⁸⁷. – Последующие события свидетельствуют об этом гораздо лучше.

В тот же самый год, когда мужество и вера св. Александра спасли Новгород от страшной беды, Новгородцы, всегда беспокойные и способные к неблагодарности и дерзости, «распрение некое показаша, возропташа⁸⁸ на св. в. князя Александра Невскаго, крамоляще, молву составляюще не малу в людех»⁸⁹: поступок самый недостойный! Но как ни много св. Князь имел прав сказать неблагодарным: «так ли вы цените мои подвиги и воздаете мне за благодеяния?» – как ни справедливо было бы с его стороны, испросив помощь у отца, наказать крамольников, – человек Божий к славе своей, не позволил себе ничего подобного. Столько же кроткий, сколько и мужественный, когда это было нужно, истинно-добрый Христианин, он – благодетель Новгорода, оскорбленный теми, кому только-что оказал величайшее благодеяние, прекращает мятеж уступкою⁹⁰, выехав из Новгорода с матерью, супругою и двором своим⁹¹. Но этого мало; вскоре после того он имел случай сделать больше, – и сделал, воздав неблагодарным Новгородцам за зло новым благодарением. В тот же год, когда Александр спас Новгород от Шведов в то время, как неблагодарные Новгородцы поднимали крамолы против своего Князя-благодетеля, над ними собиралась новая туча. Немцы, жители Оденпе, Дерпта и Феллина, под предводительством Русского беглеца, князя Ярослава Владимировича⁹², взяли Изборск. Псковичи пошли-было на помощь; но были разбиты. Немцы подошли к самому Пскову, выжгли предместия его; посадили в нем воеводою, на место убитого в сражении Гаврилы Борисовича, изменщика Твердилу Иванковнча, который начал властвовать во Пскове за одно с Немцами и нападать на Новгородские села⁹³. По сношениям, может быть, с этим изменником, узнав о выбытии св. Александра из Новгорода, Немцы, к концу того же 1240 года, подошли к пределам Новгородским, обложили данью Вожан и построили крепость на берегу Финского залива, в Копорье⁹⁴, взяли Тесово⁹⁵ и в 30 верстах от Новгорода начали производить грабежи и убийства, рассыпавшись, с другой стороны, по Луге до Сабельского погоста⁹⁶. Новгородцы поняли, наконец, угрожавшую им опасность; вспомнили и о св. Александре на которого, по прежнему опыту, могли уже положиться. Совесть претила им прямо просить к себе оскорбленного Александра: они послали к Ярославу – просить, вообще, помощи, в надежде, не пришлет ли им сам Ярослав желанного Александра. Ярослав прислал к ним другого своего сына Андрея⁹⁷. Но не Андрей нужен был Новгородцам, тем более что в ту пору Немцы, вспомоществуемые Литвою и Чудью, не знали меры в грабежах и совсем почти разорили Новгородскую область, пограбив скот и коней, так что на весну негде и нечем было пахать земли⁹⁸. В крайностях бедствия Новгородцы решились уже прямо просить Александра. Владыка Новгородский с боярами отправился к Ярославу, и Александр в начале 1241 года явился в Новгород⁹⁹: честь п слава великой душе, забывающей оскорбления, когда несчастье требует помощи! Господь благословил и новый подвиг Александра. С приездом его все переменилось. Тотчас же собралась дружина из Новгородцев, Ладожан, Корел и Ижорян. Александр двинулся к Копорью, разорил построенную там Немцами крепость; Немцев частью побил, частью пленил, отпустив, впрочем, потом некоторых пленников (бе бо милостив паче меры, замечает летописец), строго только наказав изменников¹⁰⁰. Оказав это новое благодеяние Новгороду, св. Александр тотчас «отъехал в Русь»¹⁰¹: там ожидал его новый, и страшный, и славный подвиг.

К этому времени жизни св. Александра Невского надобно отнести первое путешествие его в Орду¹⁰². Слухи о победе Невской, без сомнения, доходившие и до Орды татарской¹⁰³, естественно, очень озабочивали Батыя, тем более что в 1238 году он не достиг до Новгорода, и этот край, один в России, остался неприкосновенным для Татар. И вот Батый требует к себе св. Александра: тяжкая необходимость для благочестивого Князя! Но, – мы впоследствии будем иметь случай оценить, как должно, ту покорность Провидению, ту искреннюю любовь к отечеству, с какими св. Александр покорялся этой необходимости, – в этот раз он положил начало своим подвигам во благо отечества, гнетомого Татарами, исполнив тотчас волю Хана. Приглашение было грозно: «Александре! веси ли, яко Бог покори ми многия языки: ты ли един не хощеши покоритимися? Но аще хощеши соблюсти землю твою, то приеди скоро ко мне и видиши честь царства моего» ¹⁰⁴. Неведомый путь был страшен. Страшнее же всего для благочестивого Князя была опасность оскорбить чем-нибудь свою святую Веру, к чему так много могло быть поводов в стане неверных. И однако ж, покорный Провидению, напутствованный св. Дарами, Князь поехал с твердою решимостью лучше принять мученическую смерть, нежели допустить какое либо оскорбление Вере: решимость святой души, не бегущей от опасностей внешних, но непреклонной в отношении к свящ. убеждениям сердца!... Испытание, действительно, было; но Вера одержала победу и увенчала подвижника славою там, где ожидалось только унижение. Когда Князь приехал в Орду, Батый тотчас же велел привести его к себе. Татарам хотелось выполнить при этом некоторые из их обрядов при приеме иностранцев, оскорбительные для чувства души, живо верующей¹⁰⁵. Св. Александр видел в требовании пройти между двух огней и поклониться солнцу явное оскорбление Веры христианской, и, что бы ни было потом, отрекся от исполнения этого требования: «аз христианин есмь, –говорил он, – не подобает ми кланятися твари, но покланяюся Отцу и Сыну и Святому Духу – Богу единому, в Троице Святой славимому, создавшему небо и землю , и вся, яже в них суть». Твердость его изумила и привела в гнев слуг Хана (волхвов, как говорится в повествовании о жизни св. Александра), которые тотчас же пошли к Батыю с доносом. Но Господь хранил своего верного раба! Много наслышавшийся и, может быть, с нетерпением уже ожидавший Князя, Батый повелел не нудить его, а привести к себе тотчас же с подобающей честью. Александр вошел, и, поклонившись, начал речь свою словами, в которых выразилась вся душа его, смиренно-покорная судьбам Провидения и непоколебимо преданная Вере: «царю, тебе поклонюся, Бог бо почти тебе царством; твари же не поклонюся, яко вся создана суть человека ради: Богу же единому, емуже служу и егоже чту, Тому поклонюся» ¹⁰⁶. Батый заметил окружавшим его: «воистину поведаша ми, яко несть подобна сему Князю», и почтил св. Александра многими дарами, и отпустил его с честью¹⁰⁷.

Возвращение св. Александра в отечество было вместе возвращением к непрерывным, можно сказать, подвигам во благо северного края России, где Господь судил ему стяжать бессметную в потомстве славу победоносного воителя и, потом, почить своими нетленными останками. В отсутствие его беспокойные Немцы зимним временем снова напали на Псков, завладели им и посадили в нем своих Тиунов. Возвратившись во Владимир, св. Александр услышал об этом и, приняв неприятную весть с искренним участием, тотчас же выпросил у отца своего низовые полки и двинулся с ними к Новгороду. Собрав здесь и Новгородскую дружину и оградив себя и свое воинство усердною молитвою¹⁰⁸, пошел он¹⁰⁹ ко Пскову, занял псковские дороги, овладел самим Псковом, захватил бывших там Немцев и Чудь, наместников немецких в оковах отправил в Новгород, Псков освободил, и все это – прежде, чем Немцы успели получить весть о его приближении¹¹⁰. Но не славы только победы ожидал св. Александр, двинувшись с многочисленною ратью на защиту отчизны св. Ольги. Он хотел упрочить мир и благосостояние северного края России, так часто тревожимого беспокойными соседями. Посему тотчас же, по освобождении Пскова, «пусти полк весь в зажития»¹¹¹, как говорят летописи, т. е. двинулся в самую Чудскую землю. Новая победа Александра раздражила врагов его: совокупившись вместе¹¹², они решились: «пойдем, – погубим¹¹³ великаго Князя Александра и имем его руками»¹¹⁴. Дерзкая решимость их сначала имела некоторый успех: они разбили передовой отряд Александров, посланный для добычи съестных припасов. Но напрасно рассчитывали они на этот первый успех. Св. Александр не упал духом, получив от возвратившихся к нему воинов разбитого отряда горестную весть. Разбитый полк был незначительною частью его дружины, подкрепленной новою помощью, какую прислал ему Ярослав с князем Андреем, – составленной из отборных воинов, одушевленных пламенною любовью к Князю, которому говорили они: «о Княже наш честный и драгий! ныне приспе время положити главы своя за тя»¹¹⁵. Кроме того, у Александра была другая сила, на которую, уже по опыту, он мог полагаться, – сила веры, сила молитвы. В тяжкую минуту возвел он к небу молитвенный взор и к Господу воинств восслал молебный вопль сердца: «суди, Боже, и рассуди прю мою от языка велеречива; помози ми, Господи, якоже древле Моисеови на Амалика и прадеду моему, вел. кн. Ярославу на окаяннаго Святополка»¹¹⁶, – осенился крестным знамением¹¹⁷, и в 5 день Апреля¹¹⁸, в похвальную Субботу (5 нед. вел. поста), на восходе солнца вступил в бой. Враги сначала стали теснить передовые полки св. Александра. Но это только заставило его избрать для себя выгоднейшее место: он избрал Чудское озеро, в тот год долго остававшееся подо льдом: тут-то началась достопамятная битва, известная в летописях наших под именем «Ледового боя». Битва началась натиском Немцев и Чуди, врезавшихся в полки Александра, как выражаются летописи, «свиньей», т. е. острою колонною, и прошли их насквозь. Но этот способ битвы не смешал войск Александровых. Сам Александр действовал и мечем и молитвою, призывая на помощь Заступницу рода человеческого, которой в тот день, вдали от места брани, воспевалось хвалебное пение в храмах православных, и, действительно, привлекши к себе небесную помощь, которой явное знамение усмотрел некто, «видев полки Божия на воздухе, пришедшия на помощь вел. кн. Александру Ярославичу»¹¹⁹. Дружина его, твердо устоявшая против первого натиска врагов, продолжала рубить их. «500 Неммцев-ратманов¹²⁰ и панов пало под ея секирами; 50 взято в плен»¹²¹; а она стояла, и потом еще, когда Чудь предалась бегству, в состоянии была гнаться за нею на протяжении 7 верст, преследуя до последней возможности, до решительной победы, доколе враги не были истреблены почти до одного¹²². Торжественно возвратился Александр во Псков после этой новой славной победы: при вступлении в город сретило его духовенство Псковское с св. иконами и множество народа, «поюще, как выражаются летописи, славу Господеви и великому князю Александру Ярославичу: пособивый, Господи, кроткому Давиду победити иноплеменника и верному Князи нашему, оружием крестным свободи град Псков от иноязычник рукою Александровою»¹²³, Св. Александр уверен был , что Псков долго не забудет этого благодеяния: «аще забудете се, говорил он Псковичам, и до правнучат Александровых¹²⁴, уподобитеся жидом, ихже препита Господь в пустыне крастельми печеными (?), и сих всех забыша благ и Бога своего , изведшаго их из работы египетския Моисеом; се же вам глаголю: аще кто приидет и напоследок рода его великих Князей, или в печали приедет к вам жити в Псков, а не приимите его и не почтите его, наречетеся вторая жидова»¹²⁵. Не знаем, долго ли, действительно, помнил эту победу освобожденный Псков, но о Новгороде известно, что там память о «Ледовом бое» хранилась долго; даже в конце XV1 в. всенародно молились там в храмах об упокоении, падших в «Ледовом бою», как об этом свидетельствуют еще и теперь существующие синодики Новгородские»¹²⁶.

Помогавший св. Александру брат его Андрей возвратился после этой победы к отцу, вероятно, с низовыми войсками¹²⁷. Но Александр не знал покоя. В том же (1243) году, когда послы ордена Ливонского¹²⁸ явились в Новгород для заключения мира и размена пленных на лестных для Новгорода условиях¹²⁹, Александра не было уже в Новгороде; послы приходили «без Князя»¹³⁰. Он совершил в это время новый блистательный подвиг в пользу северного края России. Усмирив Немцев, он принужден был, вслед же за тем, усмирить не мнее беспокойную Литву, сильно беспокоившую в это время самые области Новгородские. Подробностей этой войны, тем более важной, что она была направлена против Литвы – народа в то время страшного не для одних Русских, но и для Немецкого ордена, – мы не знаем. Но летописи не преминули заметить, что и в этот раз герой Невский явился истинным героем, – в один поход победил одну за другою семь ратей Литовских: подвиг, который заставил и Литовцев бояться имени Александрова¹³¹.

С этой поры Новгород, управляемый таким знаменитым Князем, как св. Александр, оставался в покое: враги боялись его, и до 1245 года, когда нужно было идти на защиту от Литвы соседственной области, Александр все время провел мирно в Новгороде. Не знаем о роде занятий его в то время: история сохранила до нас повествование об одном только событии, коснувшемся тогда всего рода Александрова. В Мае (4) 1244 года¹³², скончалась в Новгороде мать св. Александра, Боголюбивая вел. кн. Феодосия, в инокинях Евфросиния, и погребена в обители св. Георгия (в Юрьеве монастыре), рядом с сыном ее князем Феодором, скончавшимся в 1233 году¹³³.

В 1245 году видим св. Александра опять на ратном подвиге. Великодушный победитель князя Ярослава Владимировича¹³⁴, который в это время начальствовал в Торжке¹³⁵, Александр двинулся теперь с Новгородцами на защиту его. Литва, отдохнув от поражения, начала-было грабить окрестности Бежецка и Торжка. Князь Ярослав Владимирович с Новоторжцами вышел против врагов, но – неудачна была попытка его к защите: Литовцы разбили его и с добычею пошли уже прочь от Торжка. Их нагнали Тверичи и Дмитровцы, приспевшие на помощь к расстроенной уже дружине Новоторжской п, после битвы под Торопцем, вогнали их в этот город. На другой день явился к Торопцу и Александр с Новгородцами. Дела приняли, вместе с прибытием его, самый благоприятный вид. В один день защищаемый Торопец был взят, Литовцы разбиты, – одних князьков их убито восемь, – весь полон и добыча у них отнята. Новгородцы, довольствуясь этим успехом, тотчас же решились возвратиться домой. Но Александр не хотел останавливаться на половине. Опытный и мудрый военачальник, он признал необходимым воспользоваться первым успехом для совершенного поражения врага, который иначе легко мог опять собраться с силою, – и тогда, как Новгородское войско отправилось домой, св. Князь с одною своею дружиною, преследовал бегущих Литовцев. Настигнув их у озера Жизца¹³⁶, он поразил их совершенно, не оставив, как свидетельствуют летописи, ни одного человека, ни одного князька¹³⁷. Эта новая победа не была еще последнею. Ожидал ли Александр, или нет, только по выходе из Витебска, куда заезжал, чтобы взять оттуда своего сына¹³⁸, он встретил новую рать Литовскую на Усвете¹³⁹. Бог помог ему решительно разбить и эту рать. Усмирив таким образом Литву, которая лет семь после сего уже не беспокоила Новгородских владений и покрыв имя свое новою славою, Александр возвратился в Новгород. Но ненадолго: в скором времени его ожидало новое призвание. Битва Усветская была последняя, которую совершил Александр еще Князем собственно Новгородским¹⁴⁰.

В 1246 г., на возвратном пути из великой Татарии, в. к. Ярослав, как говорят, вследствие отравы, почувствовал себя больным и 30 Сентя6ря, заочно благословив. детей своих¹⁴¹ , скончался. Услышав о кончине отца, св. Александр прибыл во Владимир, чтобы вместе с дядей своим, Святославом Всеволодовичем, и братьями¹⁴² оплакать скончавшегося.... Вслед затем Святослав Всеволодович сел во Владимире на столе брата своего, a племянников своих посадил по городам, как «урядил им отец их Ярослав»¹⁴³. Ho по соображению обстоятельств, можно предполагать, что такое наследство великокняжеского престола не обошлось без споров и волнений, и что только один св. Александр действовал в этом случае вполне достойно святой души своей. Брат его Андрей, вероятно, считавший, что престол великокняжеский должен перейти от Ярослава к сыну его, тотчас же отправился в Орду, чтобы склонить на свою сторону Батыя. Между тем Александр, хотя был старшим сыном Ярослава, довольствовался тем, что ему досталось еще при жизни отца, – Новгородом и Переяславлем Залесским¹⁴⁴, и, если поехал также в след за Андреем к Батыю, то уже после, и то по призыву Батыя¹⁴⁵. Теперешнее путешествие св. Александра в Орду было более продолжительно и трудно, чем прежнее: вместе с Андреем он должен был ехать в великую Татарию к великому Хану¹⁴⁶. В это время другой брат его Михаил Ярославич, Князь Московский, также, как Андрей, считавший себя вправе искать престола Владимирского, отнял его у Святослава, но в туже зиму на войне с Литвою положил свою голову¹⁴⁷. В 1249 г. Александр и Андрей возвратились – Александр Князем Киева и всего Приднепровья, а Андрей, добивавшийся Владимира, князем Владимирским, хотя был и моложе Александра¹⁴⁸.

Новое имя Князя Киевского не изменило отношений св. Александра к Новгороду. По возвращении из Татарии, пробыв около двух лет во Владимире, и похоронив двоюродного брата своего Князя Владимира Константиновича в Угличе, также племянника своего Кн. Василия Всеволодовича в Ярославе, св. Александр возвратился в Новгород в начале 1250 г.¹⁴⁹. Новгородцы приняли его с радостью; только, опять, на короткое время.

Замечательнейшим из событий этого времени¹⁵⁰ в жизни св. Александра было посольство от папы. После неудачного похода Шведов, предпринятого в следствие буллы папы Григория IX и кончившегося совершенным поражением их на берегах Невы, папский престол переменил тон сношений своих с Россией, но не отказался от самых сношений в надежде, что тесные обстоятельства заставят Русских Князей искать его помощи. Быть может, начавшиеся в то время сношения Даниила Галицкого с папою о принятии Римско-католического вероисповедания и королевской короны из рук папы¹⁵¹, подали Иннокентию IV мысль предложить свою помощь и северным Князьям Русским. Как бы то ни было, только в 1248 году папа, услышав о смерти Ярослава, и, вероятно, предполагая, что престол великокняжеский наследовал старший сын Ярослава, отправил к «знаменитому мужу Александру, Князю Суздальскому» (от 8 Февр.) двух, избранных из 12 кардиналов, послов и письмо. Письмо было составлено со всем искусством и усилиями людей, желающих, во что бы ни стало, достигнуть своей цели. Все в нем было – и лесть, и неправда, и обещания. Папа писал к св. Александру (представляем в сокращенном виде это послание): ...."от возлюбленного сына, брата Иоанна де-Плано-Карпини, возвратившегося (из Татарии) , мы узнали, что отец твой смиренно обещал повиновение римской церкви» (это выдумка, ни на чем не основанная!)... «Он и открыто объявил бы это всем, если бы нашествие смерти не похитило его, столько же нечаянно, сколько и благовременно (для него...¹⁵². Поскольку таким образом он скончал течение настоящей жизни в такое благоприятное время, то надобно благочестиво верить и без всякого сомнения принимать, что он, присоединившись к жребию праведных, покоится в вечном блаженстве.... Итак, желая, чтобы вместе с ним соделался причастником толикаго блаженства и ты, оставшийся законным наследником в отцовском наследии, мы , по примеру оной жены евангельской, возжегшей свечу – поискать драхмы потерянной, изыскиваем пути, употребляем усилия, прилагаем старание к тому, чтобы иметь возможность благоразумно навести тебя (на мысль) пойти по стопам отца твоего, которым стоит следовать всегда, и, как он от чистаго сердца и с твердым намерением» (в этом действительно нужно было усилиться уверить св. Александра!) «обещался принять постановления и верования римской церкви, так чтобы и ты, оставив путь погибели, который ведет к вечному осуждению смерти, воспринял единение с тою же церковью, чрез повиновение ей, без сомнения, приводящей своих почитателей ко спасению. И отнюдь не должна быть тобою отвергнута наша просьба, которая, служа с нашей стороны исполнением долга, будет способствовать главным выгодам: потому что, когда мы требуем от тебя, чтобы ты боялся Бога и, любя Его всею душою, исполнял Его заповеди, явно было бы, что ты не имеешь духа здравого рассуждения, если бы отказал в повиновении нам, и даже Богу, которого наместником, хотя и не по заслугам, мы являемся на земле. Впрочем, этим повиновением нисколько не уменьшается честь Владетеля... Знай, что, если ты воспользуешься нашим и даже Божиим благоволением, мы будем считать тебя знатнейшим (specialem) между прочими католическими Князьями и всегда с особенным усилием будем стараться об увеличении твоей славы. Дальше, поскольку опасностей легко избежать, если против них вооружишься предусмотрительностью, то мы в особенный долг поставляем просить тебя, чтобы, как скоро узнаешь, что татарское войско направляет шествие свое на Христиан, тотчас ты постарался дать знать об этом братьям Тевтонским в Ливонии, чтобы, когда это дойдет чрез тех братьев до сведения нашего, мы могли бы заранее подумать, как противостать с помощью Божией Татарам»¹⁵³. Но напрасны были все эти хитрости и уловки. Благоверный Князь, измлада воспитанный в наказании и учении Господнем, много уже раз на опыте дознавший силу святой Веры, которая учила его действенной молитве и помогала в самые тяжкие минуты скорби и нужды, с первого раза понял все ухищрения врагов Православия и, в справедливом негодовании, явился строгим обличителем тех, кои считали православных Христиан как будто язычниками, и сильным защитником правой веры. «Слышите, говорил он, посланницы папежстии п прелестницы преокаяннии! От Адама и до потопа, и от потопа и до разделения язык, и от разделения язык до начала Авраамля, а от Авраама до проития Израилева сквозь чермное море, а от начала царства Соломона до Августа Царя, а от начала Августа до Рождества Христова, и до страсти и до воскресения Его, а от воскресения Его и на небеса вшествия и до царствия Вел. Константина и до перваго Собора и до седмаго Собора: сия вся сведаем добре, а от вас учения не принимаем»¹⁵⁴. После такого ответа, который ясно показал, что Русские преданы своей Вере по разумному убеждению в ее чистоте и истине, и не имеют нужды в велемудрых учителях Запада, послам Папы оставалось только со стыдом¹⁵⁵ «возвратиться восвояси»¹⁵⁶. Новую таким образом доблесть явил в себе св. Александр в это время; новую заслужил благодарность от современников и славу в потомстве, новое право приобрел на милость Божию, как твердый защитник и исповедник Веры!

А милость Божия особенно была нужна и ему самому, и Новгороду. После светлых дней приема в Новгороде Святителя Кирилла Митрополита и Кирилла же, епископа Ростовского, поставивших в архиепископа Новгороду Далмата, еще, кажется, не проводив своих гостей, св. Александр подвергся в І251 году недугу, такому тяжкому, что начали отчаиваться в его выздоровлении. Духовенство и народ обратились с теплыми молитвами к Подателю жизни об исцелении Князя¹⁵⁷. Господь услышал усердную мольбу и восставил Князя¹⁵⁸ – в помощь и утешение Новгороду, которому предстояло сильное искушение. В этот же год летом были дожди, такие сильные, что водою снесен был мост на Волхов н потоплены хлеб и сено; осенний мороз довершил беду и Новгород должен был испытать голод¹⁵⁹. Александр дорог был для Новгорода в эту годину нового бедствия! Но он не ограничивался только облегчением этого случайного зла, постигшего Новгород. Тогда как народ вздыхал о скудости хлеба, бдительный Князь следил за состоянием северной области Новгородской, и отправил посольство к Норвежскому Королю Хакону в Дронтгейм с предложением, чтобы он запретил Финмаркским своим подданным грабить нашу Лопь и Карелию. Король Норвежский, уважив предложение св. Александра, послал в Новгород своих вельмож, которые заключили мир и возвратились к Хакону с дарами¹⁶⁰. Вместе с предложением Королю, послам Новгородским вверено было поручение узнать лично дочь Хакона Христину, на которой св. Александр думал женить сына своего, кн. Василия. Согласие Короля на этот брак было получено. Но угрожавшая отечеству опасность заставила св. Александра отложить договоры до другого времени и предпринять новое путешествие в Орду, откуда он возвратился уже Великим Князем Владимирским.

Вести о неустройствах в княжестве Владимирском, дошедши до Новгорода, вызвали св. Александра на путешествие в Орду. Брат его князь Андрей Ярославич, усиливавшийся овладеть занятым уже, дядей их Святославом, престолом великокняжеским, не умел удержаться на нем, когда занял его по своим проискам, обходя старшего брата. Лишенный великокняжеского престола князь Святослав Всеволодович отправился в 1250 г. с сыном своим к Татарам¹⁶¹. Жалобою ли только своею, или, как можно предполагать¹⁶², и доносом па Андрея, что это Князь не совсем покорный Хану, он возбудил гнев Хана и заставил его послать ко Владимиру войско под начальством Неврюя, Котия и Алебуги храброго¹⁶³. Андрей, услышав о движении Татар вместо того, чтобы поспешить укротить гнев Хана благовременным уверением в покорности, легкомысленно решился противостать войску татарскому. Когда это войско, в конце (25) Июля 1252 г. двинулось от Владимира к Переяславлю, Андрей встретил его со своими полками; но несчастна для него была эта битва¹⁶⁴. Следствием ее было только то, что сам Андрей, разбитый, принужден был бежать не только от своего княжества, но и с земли Русской, и искать себе приюта у Немцев – в Колывани (нынешнем Ревеле) и потом у Шведов; а бедная область Владимирская потерпела разорение¹⁶⁵. К счастью Руси, устрашенной нашествием Неврюя, в это время св. Александр был в Орде, куда отправился, вероятно, едва только услышав о неудовольствиях Хана п движении войска его. С мудрою предусмотрительностью рассудив, что единственное средство к защите обессиленной уже Руси от разрушительного влияния Татар заключалось в смиренной покорности Князей, сношением с которыми и довольствовались Ханы, он, храбрейший из Князей, с христианским великодушием и терпением принял на себя спасительный для отечества подвиг – видимой покорности Ханам. И сколько истинного добра принесло отечеству самопожертвование святого Князя! На первый раз он успел благоразумными представлениями усмирить гнев Сартака, занимавшегося тогда, за дряхлостью отца своего Батыя, делами покоренной России, – и возвратился из Орды, получив «старейшинство во всей братьи своей» с именем Великого Князя Владимирского¹⁶⁶.

В самую тяжкую годину России призвал промысл Божий св. Александра на труд великокняжеского служения. Великий Князь, посредник во всех сношениях народа Русского с его поработителями, должен был нести троякий труд: надобно ему было угодить Ханам, чтобы, заслужив их доверие, держать их вдали от России, которая иначе могла бы погибнуть. Надобно ему было, с другой стороны, самые уступки власти иноземной глубоко и предусмотрительно соображать с последующими выгодами государства, чтобы сберечь в нем неприкосновенными начала народной жизни. Надобно еще было ему суметь приучить своих подданных к великодушной покорности Монголам, так, однако ж, чтобы не обнаружить своих тайных предначертаний и отдаленных надежд на лучшую будущность отечества, рановременное обнаружение которых могло быть гибельно для Руси. Св. Александр вынес этот тяжкий труд с необычайным терпением и мудростью. С радостью и надеждою принял народ св. Александра, когда он возвратился из Орды Великим Кyязем. И не обманулся. После торжественной встречи Митрополитом Кириллом, вышедшим к золотым воротам со крестами, в сопровождении духовенства и граждан¹⁶⁷, вступив на престол отца своего, св. Александр начал новое служение делами благочестия и человеколюбия, начал восстановлять храмы Божии и собирать к родному пепелищу рассеянный народ, всеми мерами помогая нуждающимся¹⁶⁸. С первого раза Господь порадовал и самого св. Александра известием, приятным для него, и как для Князя, и как для отца. В 1253 г. Литва напала на область Новгородскую и, сделав в ней значительное опустошение, уже возвращалась домой. Но сын св. Александра, кн. Василий Александрович, оставленный в Новгороде, нагнал ее с Новгородцами под Торопцем, одержал победу, отнял добычу и возвратился в Новгород. Приятное известие об этой победе в скором времени восполнилось вестями о новых победах Новгородцев. В том же году, Немцы. как будто спеша воспользоваться отсутствием страшного для них Александра, подступили к Пскову и выжгли посад. Псковичи и сами отражали их мужественно; но на помощь им двинулись еще Новгородцы: это движение так устрашило Немцев, что они бежали. Новгородцы, однако ж этим не удовольствовались. Возвратившись в Новгород, они приготовились к походу, пошли за Нарову, опустошили окрестности ее и, вместе с Псковичами, при помощи Карел, разбили Немцев в собственных их владениях и заставили их просить мира на всех условиях, какие бы ни предложили Новгородцы или Псковичи¹⁶⁹. Новгородская же летопись замечает о следующем годе: «добро бяше хрестьянам» – добро – потому, что Руси не беспокоили в это время ни Татары, успокоенные св. Александром, ни Литва и Немцы, усмиренные сыном его Князем Василием. Но в самом Новгороде зарождалось уже нечто недоброе. Можно себе представить, как и странно, и больно было св. Александру вдруг услышать, что Новгород, столько обязанный ему самому и в недавнее время его сыну, самовольно принял в 1254 г. бежавшего из Твери брата его Ярослава, сначала дал ему Ладогу, а потом предложил Псков¹⁷⁰. Но Новгород не ограничился этим. Залучив к себе на всякий случай Князя, которого мог призвать к себе, когда бы захотел, он был столько дерзок, что готовил посольство к в. к. Александру, «яко о миру»¹⁷¹, как будто имел право предлагать условия. Архиепископ Далмат, которому вверены были грамоты к В. Князю, несколько замедлил своим отправлением. Между тем в это время народ разделился между собою, и Новгород в 1255 г. довершил дерзость преступлением, изгнал князя Василия Александровича и вызвал из Пскова Ярослава Ярославича¹⁷². Оскорбленный Александр двинулся к Новгороду со своею ратью; но не месть руководила этим движением; не кровопролития желал Князь. Он хотел только восстановить в не любившем порядка Новгороде законный порядок. И действительно, достиг своей цели не пролив ни капли крови, одними мерами благоразумия. Двинувшись с войском из Торжка, где дожидался его сын, изгнанный Князь Новгородский, и на пути узнав что Ярослав уже бежал, а Новгородцы разделились между собою, он не послушал совета людей, принесших ему эти вести и предлагавших спешить к Новгороду и с Новгородцами, державшимися его стороны, рассеять неблагоприятствовавших Василию, – послал на вече Новгородское князя Бориса Васильковича сказать, чтобы выдали ему , как виновника мятежа, посадника Ананию, и ожидал ответа. Ответ был неблагоприятный; Новгородцы хотели отстоять посадника. Александр не отступал, грозил, но медлил. Желая, наконец, как-нибудь покончить дело, он предложил им последнее условие, до которого могла простираться его снисходительность: пусть Анания сложит с себя посадничество¹⁷³. Сознавая всю правоту действий св. Александра¹⁷⁴ и поняв, конечно, что дальнейшее противление могло бы, наконец, превзойти меру терпения Вел. Князя, Новгородцы «вышли на встречу ему со крестами, поклонились ему с честью многою, приняли его с радостию великою, покорились сыну его, а самаго отпустили с великою честию, получив от него мир»¹⁷⁵ и вскоре признав посадником избранного им Михаила Степановича¹⁷⁶.

Усмирив таким образом Новгородцев и дав им на будущее время ясно разуметь, что их вольность н мятежи не всегда будут оставаться безнаказанными, св. Александр возвратился во Владимир, – не для покоя, – нет; а для новых тягчайших трудов. С 1256 г. мы видим его в непрерывных подвигах во благо отечества. Из Новгорода спешит он во Владимир. Но Владимир был для него на этот раз только перепутьем: отсюда ему нужно было немедленно отправиться на Городец и в Нижний Новгород, где начинались тогда переговоры с Татарами об исчислении народа. И он отправился; послал с племянником своим Княз. Борисом Васильковичем дары к Улавчию, который, по поручению Хана Берки, занявшего место Батыя, заведовал делами Русскими, – и возвратился во Владимир в ожидании последствий своего посольства¹⁷⁷.

Не много времени пробыл св. Александр во Владимире и теперь. В то время, как он был в Нижнем Новгороде, куда, вероятно, брал и сына своего Князя Василия¹⁷⁸, Шведы, Емь, Сумь и Ливонский Магистр подошли ратью к пределам Новгородским и на Нарове стали-было строить крепость. Посольство Новгородцев к Александру с просьбою о помощи и сбор войска по волости Новгородской устрашили врагов и заставили бросить предприятие. Но св. Александр не успокоился этим. Зимою того же 1256 года двинулся он со своею дружиною к Новгороду в сопровождении Митрополита: обстоятельство, замечательное во всяком случае, для себя ли взял с собою Князь Владыку, или ради Новгородцев; оно свидетельствует о благочестии Князя, п показывает, как многотрудно было служение св. Александра, если ему нужно было пособие Первосвятителя для того, чтобы убедить Новгородцев принять участие в походе, из-за них же и для их пользы предпринимаемом. Сборы в Новгороде производились спешно, хотя цель похода держалась в тайне. Наконец, все воинство двинулось к Копорью, где Митрополит окончательно благословил его, и откуда св. Александр пошел на подвластную Шведам Емь, а митрополит возвратился в Новгород. Многие и из Новгородцев возвратились домой. Но у Александра довольно было еще дружины, и он спешил поразить врагов нечаянным нападением. Незнакомый путь был труден и страшен; надобно было проходить ущельями гор¹⁷⁹, среди вьюг и метелей, которые не давали возможности различить день от ночи и заставляли войско идти ощупью; но Александр решился положить конец своеволию соседей, и продолжал путь, неожиданно явился в стране вражеской, прошел ее грозными стопами и с множеством пленников, a главное – с славою победы, которая надолго усмирила Шведов, возвратился в Новгород¹⁸⁰.

В Новгороде св. Александр оставил по-прежнему сына своего Князя Василия, а сам с двумя боярами Новгородскими отправился во Владимир. Принесенные ли Князем Борисом Васильковичем новые слухи из Орды, или только прежние продолжавшиеся еще переговоры Князей с Татарами в Нижнем Новгороде, были причиною того, что Князь, по возвращении во Владимир, спешил в Орду; только в 1257 г. он уже был у Улавчия вместе с князьями Андреем (который, по милости св. Александра, был в это время Князем Суздальским) и Борисом. Эта новая поездка была, если не самая трудная, то едва ли не самая важная по своим последствиям. Дело шло об окончательном определении отношений Татар к России. Здесь нужно было все терпение и благоразумие св. Александра, чтобы спасти Россию, не имевшую сил защищаться. И он сделал все, что мог сделать. Вслед за Александром в 1257 г., говорят летописи, приехали в Россию татарские численники, переписавшие всю землю Суздальскую, Рязанскую и Муромскую; но не внесшие в перепись духовенства и оставившие в России только десятников, сотников и другие лица, которые должны были заведывать сбором податей. Таким образом Татары держались вдали от России, удовольствовавшись только внешнею властью над нею. У Русских остались свои правители – Князья единоплеменные; а вместе с тем – и свои законы и обычаи, которые передала им отечественная древность, – остался неприкосновенным язык, которого не нужно было ни оставлять, ни искажать, потому что они по-прежнему сносились только со своими Князьями на своем родном наречии, – осталась неприкосновенною св. Вера Православная, даже уваженная в лице служителя алтаря Татарами... Времена могли измениться; Русь могла со временем укрепиться в силах и свергнуть с себя иноземное иго и возвратить свою свободу; но не возвратила бы она, если бы раз потеряла, своих народных свойств, которые отстоял и оградил своею мудростью св. Великий Князь Александр Невский¹⁸¹.

Через несколько месяцев св. Александр опять отправился в Орду вместе с князьями Андреем, Борисом и Ярославом Тверским (которого тоже, как и Андрея, в эго время простил), вслед за численниками Татарскими, вероятно, для уверения Улавчия в исправности взноса дани по переписи¹⁸². Путешествие это кончилось само по себе благополучно; но в нем был уже зародыш нового горя и новых забот для св. Александра. Он вез оттуда определение воли ханской – подчинить и вольный доселе Новгород общему порядку, переписать и заставить платить дань. Без сомнения, зная характер Новгородцев, Князь ожидал уже неприятностей: возникшие, действительно, неприятности предупредили приезд его и превзошли ожидания его. Еще в 1257 г., когда шла перепись земли Суздальской и когда потом Александр был в Орде, в Новгороде пронесся слух о том, что Татары хотят наложить подати и па Новгородцев. Вольный народ, привыкший уступать самой необходимости только среди ропота и с бою, возмутился при этой вести и провел все лето в мятежах и волнениях, доходивших до убийств¹⁸³. Когда в 1258 г. св. Александр пошел к Новгороду вместе с численниками, оказалось, что и сын его, Князь Новгородский Василий, увлекся по своей неопытности и, разделяя с народом неразумную мысль о бесполезном сопротивления, бежал во Псков: новая скорбь для св. Князя – огорчение от сына! К счастью, на этот раз дело с Татарами повершилось, хотя не окончательно, без особенных тревог и неприятностей. Численники оказались довольно сговорчивыми: удовольствовавшись на первый раз видимою покорностью Новгородцев и дарами Хану, они выехали из Новгорода¹⁸⁴. Довольные исходом дела, Новгородцы удержали у себя св. Александра на несколько времени, стараясь, вероятно, в сознании своей вины пред ним, почтить его, сколько можно более¹⁸⁵. Князь в это время вызвал из Пскова своего ослушного сына, чтобы отослать его в наказание в Суздальскую землю, наказал сообщников его и отправился во Владимир¹⁸⁶.

Это было в начале 1259 г. На возвратном пути из Новгорода, в среду Страстной недели, он был в Ростове, принес молитву свою Заступнице рода Христианского, принял благословение от уважаемого им Епископа Кирилла, и, после свидания с Князьями Ростовскими Борисом и Глебом и матерью их, Кн. Мариею, возвратился во Владимир¹⁸⁷.Но и теперь ему привелось пробыть во Владимире только до осени или до начала зимы того же года¹⁸⁸. Со времени отъезда численников из Новгорода в конце 1258 г. о Татарах не было слышно до самой осени 1259 г. Но в это время, после какого-то знамения в луне, вдруг пришла в Новгород весть, что Татары уже на низовской земле и готовы нагрянуть на Новгород, если он не покорится Хану и не примет численников. Пораженные страхом, Новгородцы беспрекословно согласились на перепись. Зимою явились в Новгород и чиновники Ханские¹⁸⁹; a вместе с ними, или в след за ними, и Великий Князь, присутствие которого, как показали последствия, было необходимо. Скоро открылся в Новгороде мятеж. Правда, виною его были притеснения со стороны чиновников Ханских, которые, еще не приступая к переписи, стали с наглостью собирать дань в окрестностях Новгорода. Но, тогда как народ видел только притеснения, Князь понимал, что усилившийся мятеж, разгневав Хана, мог повести к последствиям гораздо худшим, чем перепись, и что народ становится смелее потому особенно, что при численниках не было Татарского войска, – и решился прекратить мятеж в самом начале. Численники уже сами поняли, или и Князь им внушил, как опасна может быть для них наглость в сборе податей, и они обратились к Александру с просьбою о защите. Александр приставил к ним стражами сына посадникова и детей боярских. Простой народ понял это по-своему и, думая, что бояре идут за одно с Татарами, решился с оружием противиться переписи, Дело зашло бы очень далеко; но мудрость Александра удержала Новгородцев от безумия и спасла Новгород от конечного разорения. Наутро после народного восстания Александр выехал из городища с чиновниками Ханскими и со всею дружиною, предоставив Новгородцев самим себе. Это сильно подействовало на буйный народ; тут только увидел он, до чего доводил себя, противясь и Ханам, и своему Князю, и, скрепя сердце, согласился на перепись. Она окончена была благополучно. Численники уехали, предоставив самому Новгороду пересылать по переписи подать непосредственно, или через Вел. Князя. Вскоре после них отправился во Владимир и св. Александр, оставив князем в Новгороде сына своего Димитрия¹⁹⁰.

Не предугадывал, может быть, св. Александр, что последующие два года мира¹⁹¹, какой только был возможен в то время, были как будто некою ослабою, какую после постоянных трудов его на пользу отчизны, даровал ему Господь, да почиет, прежде даже не отъидет (Псал. 38, 14). Но без всякого сомнения, эти дни мира, в которые Господь посетил (1261 г.) его радостью рождения сына, кн. Даниила, родоначальника Князей Московских¹⁹², дышавший благочестием Князь посвятил на служение Господу¹⁹³. По крайней мере, последние дни жизни показали, чем постоянно был занят, куда устремлен дух его.

Еще один подвиг, тягостный, но вместе истинно высокий, предстоял св. Александру: то был уже подвиг последний, среди которого неутомимый в жизни подвижник должен был по судам Промысла Божия, кончить свою жизнь. Под мудрым управлением св. Александра, народ Русский привык переносить с Христианским терпением и упованием иго иноземной власти, как это ни было тяжко. К несчастью, Татары решились почему-то заменить своих сборщиков откупщиками Хазарскими, или Хивинскими, известными в летописях наших под именем Бесерменов. Эти Бесермены, искавшие только своих выгод, естественно, не щадили своих данников, разоряя их без всякого милосердия. Когда дерзость их дошла до того, что они перестали щадить и святыню, над которою ругались, терпение народа истощилось. В 1262 г., как будто по предварительному совещанию, жители Владимира, Суздаля и Ростова восстали по звуку вечевых колоколов, против своих притеснителей, одних избили, других изгнали. Народ был доволен успехом. Слепой, он не видел, чему этот успех подвергал Князя, чем грозил всей земле Русской. Но уже шло дышавшее местью войско татарское, то, кажется, войско, с которым вместе, по приглашению Хана, рассчитывавшего на покорность Русских, они должны были отправиться в какой-то поход¹⁹⁴... Великий Князь должен был спешить в Орду – умилостивить Хана. Тяжкий подвиг! Можно было предполагать, каков будет прием в Орде Князю, который прежде поручился за покорность народа и на которого, следовательно, могла пасть вся вина народного восстания. Но Александр думал только о своем отечестве, забывая себя, когда дело шло о благе народа. Даже среди самых сборов в путешествие в Орду, он не забывает и других нужд Руси, отправляет дружину свою в Новгород, и посылает своего сына Кн. Димитрия на войну против Немцев к Дерпту¹⁹⁵. Наконец, сам отправляется в Орду... Он поехал в 1262, а возвращался уже осенью 1263 г.: понятно, как долго шли переговоры и каких трудов потребовал от него подвиг умилостивления разгневанных властей татарских. Между тем успех этого подвига превзошел ожидания. Князь поехал за тем, чтобы только умилостивить Хана, а возвращался с вестью и о том, что Хан освобождал Русских от обязанности воевать за Монголов: значит он употребил все меры к защите своего отечества, показал новый опыт мудрости, оказал отечеству новую незабвенную заслугу... Возвращался... нес радостную весть своему отечеству; но не судил уже ему Господь живым возвратиться во Владимир, самому принесть своему народу радостную весть....

Св. Александр выехал из Орды уже с расстроенным здоровьем¹⁹⁶. Достигнув Нижнего Новгорода, он остановился здесь на несколько времени и отправился далее, когда стал чувствовать себя несколько лучше¹⁹⁷; но доехав до Городца (волжского)¹⁹⁸, занемог так тяжко, что уже не мог продолжать пути, и остановился. Не для того уже остановился, чтобы искать помощи, или выждать время выздоровления, – нет; не о выздоровлении помышлял он, хотя был еще в таких летах, в которые и при болезни многие не вдруг останавливаются на мысли о смерти: ему было тогда сорок три года. Предчувствовал он, что недуг его – вестник смерти, и спешил не временные какие-нибудь меры принять, не какие-либо последние распоряжения сделать, – спешил запечатлеть свою веру, любовь, свое служение Богу – обетами всецелого посвящения себя Богу, обетами иночества. Это был, правда, не первый, даже нельзя сказать, чтобы редкий пример в те времена. Но не обычай времени, не пример только других руководил мудрою душою св. Александра в поспешном принятии обетов иноческих. Это было изволение святого сердца его, во всю жизнь преуспевавшего в стремлении к Богу, – это было венцом его постоянного, верного, разумного служения Богу. То истинно-ангельское спокойствие, с каким после принятия ангельского образа, совершил он последнее прощание с своими приближенными и со всеми, кто мог быть при одре его, – та последняя прocь6a, с какою он обратился к окружавшим одр его с невольными слезами и рыданием: «удалитесь и не сокрушайте души моей жалостью»¹⁹⁹, – служат живым свидетельством, как искренни были его обеты, как живо было стремление его к Богу, которому он посвятил себя у врат смерти на всю вечность, приняв, наконец , и схиму²⁰⁰. Пострижение совершено было 14 Ноября; в ту же ночь благочестивый дух Князя–инока Алексия отошел к Богу²⁰¹.

Так рановременно по суду человеческому, и благовременно по намерениям Промысла Божия, так свято пред очами Божиими и человеческими, кончилась жизнь св. Александра Невского!.. Кончилась?... Нет! Кончилось видимое общение св. Князя с любившим его народом; но вместе с тем началась бессмертная жизнь имени его в благодарной памяти народной, передававшей из века в век славу подвигов героя Невского. Кончилось предопределенное ему время неутомимых подвигов; но вместе с тем началось нескончаемое время наград и воспарившему к небу его духу, и успокоившемуся от трудов те лу, – наград, которых не заменила бы самая продолжительная жизнь со всеми ее радостями... О, ведомы ли были блаженному духу твоему, Отец отечества своего, спасавший его в самую тяжкую годину от самого тяжкого горя, – ведомы ли были духу твоему те рыдания и слезы, с какими народ твой принял весть о кончине твоей, с какими принял он драгоценное сокровище – останки твои и предал их земле? Не мало огорчений среди непрерывных, тяжких и в высшей степени благотворных трудов, испытал ты со стороны неразумных чад твоих – твоего народа: теперь утешился бы дух твой, если бы нуждался в земных утешениях; теперь увидел бы ты, как ценили тебя, как любили тебя, Ангел-Хранитель доброго народа Русского!... Владимир твой ждет своего Князя с радостными вестями... Не ту весть вещает ему Первосвятитель Кирилл: «чада моя милая! зайде солнце земли Русския»²⁰². Посмотрел бы ты, как народ принял эту горькую истину, как Первосвятитель передал ее. Народ как будто не понял, – он, может быть, не хотел понять слов своего Архипастыря... Как, без сомнения, и Святитель желал бы объяснить их не так! Но уже все кончено: народ должен узнать свое горе! «Благоверный великий Князь преставился», говорит со слезами Святитель²⁰³: у народа, в ответ, нашлось только два слова, в которых вылилась вся скорбь, вся туга сердечная по тебе, защитник земли Русской! – «Уже погибаем»²⁰⁴!.. Пришел и самый мрачный день скорби и сетования, когда пораженный печалью, престольный град твой вышел сретить и принять на могильный покой святые останки твои... В дни ожидания св. тела народ успел припомнить все доблести, все подвиги, все благодеяния Князя, который с ангельскою добротой, неусыпностью и терпением трудился во благо его... И приникал ли свыше блаженный дух твой, благодетель своего родного края, к умилительному зрелищу, какое было у твоего гроба, когда, в торжественном шествии во Владимир, толпы, беспрестанно возрастая, спешили хоть прикоснуться к святому телу твоему, к честному гробу твоему; когда рыданиями народными, каких дотоле не бывало, заглушалось пение погребальное; когда собственными слезами певцов прерывалось пение?.. Ведомо ли, наконец, тебе то, что переходит из века в век, вместе с памятью твоих доблестей и подвигов, – трогательное выражение всей скорби по тебе, всей любви к тебе, какое читаем мы, отдаленные потомки облагодетельствованных тобою прапрадедов наших, в письменах свидетелей твоей кончины: «отца человек может забыти, а добра господина не может оставити; аще бы лзе, и в гроб бы лег с ним»²⁰⁵. Мы, по крайней мере, знаем теперь чувства своих предков к тебе, и разделяем их, отдавая предкам и честь, и славу, и искреннюю признательность за их добрые чувства!..

За тебя же, слава не только царства Русского, но и святой церкви Христовой, радуемся мы, не столько припоминая ту честь, какую воздал тебе народ твой, сколько с благоговением приникая к славе, какую достойно воздал тебе Господь! С радостью припоминаем явные знамения прославления твоего на небе, так видимо отражающегося на покоящихся среди нас нетленных останках твоих. В славе твоего, просиявшего нетлением, тела мы прозираем вечную славу твоего духа, блаженствующего в обителях Отца небесного, и благословляем святейшее имя Господа, дарующего верным рабам своим вечную славу в воздаяние за их труды, являющего и другим эту славу еще во времени, в ободрение в труде угождения Ему. Благословляем и твое святое имя, благоговея пред множеством твоих подвигов и трудов, а еще более – пред высотою и чистотой святой души твоей, всегда бодрственной, всегда всецело Богу преданной, умевшей каждое из дел жизни возводить в достоинство жертвы и служения Богу!

Господь не умедлил воздаянием заслуженной славы верному рабу своему, св. Благоверному В. Князю Александру. При самом погребении св. Князя она была явлена в чудном событии. Когда надобно было вложить в руку его «грамату душевную» и Митрополит Кирилл с (экономом) Севастианом пришли ко гробу, чтобы разгнуть руку, она сама, как бы живая, простерлась и приняла грамоту. Пораженный видением, Митрополит поведал явление народу²⁰⁶. Этого уже довольно было для благочестивого народа, знавшего добрые качества Вел. Князя. С той почти самой поры, уразумев по явлению, что Благоверный князь – угодник Божий, и которые начали уже призывать его в молитвах, как ходатая и заступника земли Русской.

Так в 1380 году, когда грозные полчища Мамаевы двинулись к Дону и В. К. Димитрию надобно быть идти на решительную битву с Татарами, в обители Рождества Пресвятой Богородицы во Владимире, отшельник, в тиши ночного уединения в притворе церковном, взывает к св. Александру о помощи противу безбожных.... И не напрасно. Молитва инока услышана была св. Князем-иноком, а совершившееся знамение послужило поводом к новому явлению славы св. Александра. Среди усиленной молитвы инок видит, что у гроба Угодника Божия свещи возжглись сами собою, и к гробу приступили два светолепных старца, говорившие св. Князю: «востани, Александре, ускори на помощь сроднику своему, В. К. Димитрию, одолеваему сущу от иноплеменник». Св. Александр восстал, и все стали невидимы. Смиренный инок, пораженный страхом, умолчал-было о видении своем. Но когда открылось, что видение было именно в ту ночь, на приснопамятный день Донской победы, он уже боялся молчать долее и поведал обо всем Митрополиту. Событие было поразительно. Первосвятитель видел в нем указание Промысла Божия, и, с согласия В. Князя, открыл место погребения св. В. К. Александра. Через 117 лет со времени погребения св. мощи явились нетленными. Их честно взяли с места покоища и с торжеством положили в раке верху земли²⁰⁷... Так совершилось открытие св. мощей св. Благоверного В. Князя Александра Невского!

Упомянем о некоторых из последующих знамений, бывших при раке св. Александра. В 1491 году, Мая 23 дня, в понедельник, с утра видимо было необыкновенное знамение над храмом, где почивали св. мощи Благоверного В. Кн. Александра: от церкви, над тем самым местом, где были мощи, поднимался вверх как бы столп облачный, легкий, тонкий, как дым, чистый, как иней, блестящий, как свет. Среди этого прозрачного облака виделось «подобие образа блаженного В. К. Александра», как будто на коне устремляющегося к небу. Жителей Владимира объял такой страх и ужас, что они начали по всему городу звонить, предчувствуя какую-то общую беду. Действительно, в полдень открылся страшный пожар, объявший весь город. Народ, не находя себе прибежища, устремился ко храму Рождества Пресвятой Богородицы, где почивали св. мощи Александра Невского. Попущением Божиим, загорелся, наконец, н этот храм. Все выгорело внутри его... Огонь достигал и до нетленных останков Угодника Божия, и, как бы в явное свидетельство чуда, оставил на них «некое знамение», – но именно только в свидетельство чуда: нетленные мощи были невредимы; даже пелена, покрывавшая их, осталась неповрежденною среди огня, потребившего все, что было вокруг²⁰⁸. В 1541 году, после праздника Успения Богоматери, в пяток, по окончании вечерни (так подробно записано это знамение!) свеча у гроба Блаженного В. Князя Александра Невского возжглась сама собою²⁰⁹. После многократных разнообразных исцелений, совершившихся при гробе св. Александра²¹⁰, подобное знамение не могло не обратить на себя внимания, тем более что за ним следовали другие чудеса, которые привлекали ко гробу Угодники поклонников из разных мест России²¹¹. И мы, действительно, видим, что благоговение ко св. Александру, предстателю земли Русской и Чудотворцу, внушило первосвятителю Макарию мысль – предложить на соборе 1547 г, установить празднование св. Александру Невскому, дотоле местно чтимому, общее – по всей России, что собор и принял, и утвердил²¹². Новый знак общего благоговения к св. Александру видим в последовавшем за тем посещении места Угодника Божия Царем Иоанном Васильевичем Грозным, пред отходом его в Казань на победоносную брань с Татарами²¹³: случай, сделавшийся особенно замечательным и памятным по новому знамению, совершившемуся у раки Благоверного Князя! При В. Князе был в это время и списатель жития св. Александра Невского. Он-то рассказывает о себе: «увидел, говорит, я близ помосту церковного на гробе Блаженного малую скважню; желая узнать, что это за отверстие, я вложил в него один из перстов руки моей и почувствовал, что перст мой омочен был как бы в какую масть; поспешно вынул я его оттуда, и сначала ощутил благоухание, а потом увидел, что вложенный в отверстие перст, издавна покрывавшийся болезненным струпом, очистился и исцелел»²¹⁴. Таким образом сам Царь был свидетелем знамения. И по всей вероятности, в это-то время, много уже слышав о чудесах от св. мощей Угодника Божия, а теперь и сам удостоившись видеть знамение, он повелел собрать сведения о жизни Благ. В. Князя Александра; а Митрополит Макарий со всем усердием содействовал изысканиям и, наконец, поручил составить житие²¹⁵.

Знамения и за тем продолжались²¹⁶; а вместе возрастало более и более и благоговение к имени св. Александра Невского. В глубоком благоговении к небесной славе, какою приосенил Господь нетленные останки Благоверного В. Князя, Венценосные потомки его, одушевляемые верою, сделали все, что могли, к вящшей славе; святого имени Александра. В великой душе Петра Великого, вместе с достойной высокого ума его мыслью о создании новой столицы на берегах Невы, родилась мысль, достойная его благородного и благочестивого сердца, мысль о перенесении нетленных мощей героя Невского на берега Невы. И Господь благословил ее к славе имени своего Угодника, к утешению великого отца отечества нашего, к чести и благу новоустроенной столицы. Торжественно и, по соображению обстоятельств, истинно умилительно было исполнение этой благословенной мысли Великого! Когда уже приготовлено было место нового покоища для Праведника в новоустроенной Лавре – имени Александра Невского – церкви во имя же св. Александра Невского, Государь Император повелеть соизволил: «обретающиеся во Владимирском Рождествен Монастыре мощи св. Благоверного В. Князя Александра Невского перенести в Александровский Монастырь». Указ последовал в Июне (4) 1723 г.²¹⁷. Но снаряженная особая комиссия отправилась во Владимир уже в Июне 1724 г., и к 30 Августа того года прибыла с святынею нетленных останков Угодника. Можно представить себе, какие чувства наполняли души свидетелей торжества этого дня, назначенного, в память мира со Шведами, для перенесения св. мощей одного победителя Шведов руками другого! Сам Государь Император Петр Великий, в сопровождении сановников, сретил нетленные останки св. Александра; сам переносил их на особую галеру; сам управлял галерою; сам, наконец, переносил новостяжанное столицею его сокровище в устроенный во имя Праведника храм… Обогатившаяся бесценным сокровищем столица торжествовала три дня²¹⁸... С тех пор она ежегодно торжествует день преселения в нее нетленных останков Угодника Божия светлейшим праздником, как заповедал ей Великий Петр. Сделавшись местом упокоения св. Благ. Вел. Князя Александра, с ранних дней своих сравнялась она святынею с древними градами русскими, превзошедши их скоро внешним благолепием. От первых дней навсегда ограждена она ближайшим покровительством Того, кто был славным защитником в особенности северного края России при жизни, и соделался скорым и сильным предстателем за всю землю Русскую по смерти. От первых дней, едва только начали стекаться к ней со всех сторон насельники ее, разнообразные по своим знаниям, состояниям и духовным потребностям, она приняла в себя останки великого Угодника Божия, Князя-инока, которого пример может служить для всех и всегда лучшим руководством в приготовлении к наследию того истинно-царственного града, в котором не бывает ночи, нет места скорби и болезни, есть только одно блаженство во свете лица Божия! – Петра не стало! На следующий же год жители столицы праздновали 30 Августа уже без Великого Монарха, припоминая прежнее торжество, как одно из последних дел отеческой любви Петра к своему великому чаду – северной столице! Но доселе живет мысль Петра в судьбах царствующего града, благоденствующего и более и более возрастающего в величие и славе, данных ей Петром! Да не изглаждается в памяти обитателей первопрестольной столицы и другая мысль Петра, указавшего нам перенесением св. мощей Угодника, при каких пособиях может благоденствовать град наш в чем должна состоять цель наших собственных главнейших стремлений! Покоище угодника Божия, преселившегося к нам по желанию Петра, да напоминает нам Петра! Мысль же Петра, с какою он перенес в свою столицу нетленные останки св. Александра, да руководит нами в прославлении св. имени великого Угодника Божия, в любви к отечественным доблестям, какими украшен был св. Благоверный В. Князь Александр Невский – сын древней Руси, в подражании жизни Праведника, умевшего каждое дело служения своего совершать в угождение Богу!...

Венценосные преемники Петра Великого всегда умели ценить сокровище, дарованное, волею Его, столице. Супруга Его Благочестивейшая Государыня Императрица Екатерина Первая учредила (в 1725 г.), согласно с волею Петра, орден в честь св. Благоверного В. Князя Александра Невского²¹⁹. Дщерь Петра Благочестивейшая Государыня Императрица Елисавета Петровна соорудила, в честь св. Великого Князя, для мощей его, раку из серебра, в первый раз при ней добытого из Колыванских рудников²²⁰. Благочестивейшая Государыня Императрица Екатерина II соорудила в Александро-Невской Лавре великолепный храм во имя Пресвятой и Живоначальной Троицы, в который, по воле Ее, и перенесены св. мощи св. Благоверного Великого Князя Александра Невского с великолепным торжеством в 30 день Августа 1790 года²²¹. А в это время в Царственном доме был уже и живой свидетель благоговения Благочестивейших Государей наших к памяти св. Александра Невского, великий Князь, потом Император Александр Благословенный, носивший имя Героя Невского. С тех пор и доселе цветет у нас благословенный ряд таких свидетелей благоговения царского к св. Князю – Угоднику Божию, – именем своим напоминающих св. Благоверного Великого Князя Александра Невского! Достойная честь святому Князю, украсившему святым именем своим летописи н царства Русского, и Православной Церкви Божией!...

О, даруй Бог, чтобы благодарная память о св. Князе-Праведнике была также жива во всех жителях столицы, во всех краях России, – чтобы слава его от нас перешла и к потомкам нашим, как к иам перешла от благочестивых предков, возрастая вместе с распространением своим, – чтобы пример святой его жизни находил, как можно более верных подражателей, и нынешние сыны России всегда также достойны были благоволения Божия и покровительства и помощи своего Заступника – св. Благоверного Великого Князя Александра и всех Святых, как, в дни своей жизни, достоен был он – Герой Невский!