Церковная сторона болгарского вопроса

Позвольте мне на несколько минут занять Ваше благосклонное внимание вопросом, два года уже приковывающим к себе напряженное внимание всей Европы. Я разумею болгарский вопрос. Вопрос этот считается – и совершенно справедливо – политическим. Но есть в нем и церковная сторона. При современных суждениях об этом вопросе и при разных проектах его решения, сторона эта или совершенно игнорируется, или мало принимается в соображение, между тем для правильного понимания вопроса во всей его совокупности и еще более – для правильного решения его не теоретического только, но и практического, церковная его сторона имеет немаловажное значение, по крайней мере для нас, русских. А так как этой своей стороной болгарский вопрос входит в сферу моей специальности, то этим достаточно оправдывается и сделанный мною выбор этого вопроса предметом моего чтения в день университетского праздника.

Болгарский вопрос на церковной почве возник за тысячу слишком лет тому назад. Долгое время он считался исключительно церковным вопросом и решался с церковной точки зрения, хотя в действительности с самого начала его возникновения он был столько же церковным, сколько и политическим, – каковой характер удерживает и до настоящего времени. А так как теперешний фазис этого вопроса составляет лишь логический вывод из тех посылок, которые были положены в его основу в самом начале его возникновения, то прошу не посетовать на меня за то, что я войду в некоторые подробности на этом пункте.

На церковной почве болгарский вопрос возник на второй же год по обращении болгар в христианство, т. е. в 864–865 годах¹. Возник он из-за того, что новообращенный болгарский князь Борис-Михаил, принявший крещение от Византии, обратился в Рим с просьбою о присылке епископов и священников для устройства церкви в новообращенной Болгарии. Римский папа Николай I (858–867) поспешил исполнить просьбу князя, прислал ему двух епископов с достаточным количеством священников и других клириков, которые и занялись устройством болгарской церкви по желанию князя². Этот шаг Бориса и это хозяйничанье в Болгарии папских миссионеров произвели крайне неприятное впечатление в Византии. Они самым чувствительным образом затрагивали и ее честь, и ее интересы и потому там решено было принять энергичные меры к тому, чтобы возвратить князя и его народ в недра восточной церкви, из которой они так внезапно вышли³.

Таким образом, болгарский вопрос в самом начале своего возникновения получил междуцерковный характер, как вопрос спорный между восточной и западной церквами. Но формально в качестве такого вопроса он поставлен был в 870 г. на экстренном заседании высших представителей той и другой церкви, завершившем собою заседания Константинопольского собора 869–870 г. по делу о восстановлении патриарха Игнатия на престоле⁴. Он был возбужден послами болгарского князя и формулирован таким образом: «которой из двух церквей Римской, или Константинопольской, отныне должна быть подчинена болгарская церковь?»

Вопрос этот был неожиданностью для представителей Римской церкви и крайне изумил их. Так как в это время организаторская деятельность епископов и священников, присланных папою в Болгарию, по просьбе самого князя, находилась в полном разгаре, то они, считая этот вопрос фактически решенным в пользу своей церкви, в силу этого ответили указанием на факт устройства и управления болгарской церкви западным духовенством и притом не только с согласия, но и по просьбе самого князя.

Болгарские послы, не отрицая этого факта, равно как и готовности князя и народа и далее повиноваться св. Римской церкви, просили однако ж о том, чтобы вопрос этот был решен сообща представителями той и другой церкви, собравшимися ныне на вселенский собор, так как болгары, как новообращенные, по малому знакомству своему с христианством, боятся погрешить в решении такого важного для них вопроса и желали бы получить вполне компетентное решение его от собора, представляющего собою всю церковь.

Тогда завязались оживленные прения между представителями двух соперничествовавших церквей, из которых каждая отстаивала свое право на подчинение себе болгарской церкви. Из этих прений выяснилось, что греки приводили следующие основания для решения спорного вопроса в свою пользу:

1) болгары, при вступлении в занимаемую ими теперь страну, нашли в ней греческих священников и, следовательно, в церковном отношении она была в зависимости от Константинопольской церкви;

2) в политическом отношении страна эта принадлежала до тех пор Византийской Империи.

Таким образом, заключали восточные, подчинение Болгарии Константинополю является необходимым логическим следствием этих двух посылок, так как будет лишь восстановлением исконных церковных и политических прав его на эту страну.

Факты, на которые ссылались греки, подтвердили и болгарские послы.

Латиняне, в свою очередь, указывали в подтверждение своих прав на Болгарию следующие основания:

1) страна, которую занимают ныне болгары, входила некогда под именем Дардании в состав Римского патриаршего округа и, следовательно, в церковном отношении была подчинена Риму;

2) эта каноническая зависимость от Рима, произвольно разрушенная иконоборческими императорами, оторвавшими Солунский экзархат (в состав которого входили и (некоторые) области, занимаемые ныне болгарами) от Римского патриаршего округа и присоединившими его к Константинопольскому патриаршему округу, теперь восстановлена болгарами, которые добровольно обратились в Рим с просьбою о присылке епископов и пресвитеров для устройства их церкви;

3) эти епископы и пресвитеры действительно устрояют теперь болгарскую церковь по западному образцу и, таким образом, фактически она находится в канонической зависимости от Рима, который, согласно просьбе князя, прислал их в Болгарию, и они действуют в ней его именем и властью.

Последний факт они понимали в том смысле, что никакого вопроса о подчинении Болгарии в церковном отношении не существует, так как вопрос этот решен уже в пользу Рима.

Два последних факта были тоже подтверждены болгарскими послами, которые, однако ж, удержались от суждения о достоинстве и силе оснований, приведенных той и другой стороной, укрываясь по-прежнему под свою некомпетентность и обещаясь подчиниться решению собора, каково бы оно ни было.

Таким образом, представители той и другой церкви в подтверждение своих притязаний на Болгарию ссылались на историческое право, т.е. на принадлежность страны, занимаемой болгарами то той, то другой церкви. Восточные ссылались еще и на принадлежность ее империи, а западные на добровольное подчинение князя. А так как исторические их права с церковной точки зрения были равносильны, добровольное же подчинение князя Риму, дававшее перевес притязаниям его представителей пред притязаниями представителей Византии, утрачивало свою силу вследствие заявления болгарских послов о готовности их князя подчиниться той церкви, которой укажет собор, то представители Византии, принимая во внимание сколько исторические права церкви, столько же и империи⁵ на спорную территорию, решили спорный вопрос в пользу Константинопольской церкви. Римские легаты подали патриарху Игнатию протест против этого решения. Игнатий принял этот протест, но поспешил решение восточных привести в исполнение, отправивши в Болгарию архиепископа с несколькими епископами и пресвитерами, которые вытеснили оттуда латинское духовенство и преобразовали болгарскую церковь по восточному образцу.

В свою очередь, не смотря на протест папских легатов и болгарский князь подчинился этому решению.

Чем же объясняются его прежние колебания между Римом и Византией, и почему они разрешились теперь без протеста в пользу Византии? Для решения этого вопроса необходимо уяснить себе побуждения, заставлявшие его обращаться попеременно то к Риму, то к Византии. В своих вопросах римскому первосвященнику⁶ князь указывал, как на главное побуждение к этому обращению, на то обстоятельство, что Болгария в то время была наводнена миссионерами разных вер, которые, проповедуя разные вероучения и обвиняя друг друга в разных заблуждениях, производили путаницу и смуту в уме новообращенного народа и тем препятствовали успехам христианства. С целью прекращения этой путаницы князь и предлагает папе несколько вопросов и просит дать ему на них ответы. Факт, указанный князем, верен. Но остается не понятным, почему он со своими вопросами обратился в Рим, а не в Византию, и тем более, что он уже имел в своих руках весьма подробное изложение и истин веры и правил нравственности, присланное раньше патриархом Фотием⁷ и, конечно, ни на одну минуту не мог сомневаться в его готовности дать ему, в случае надобности, какие угодно разъяснения и дополнения. Таким образом, приходится думать, что указанное князем побуждение было не единственным и даже не главным побуждением, заставившим его обратиться в Рим помимо Византии. И действительно, главное побуждение у него замаскировано в вопросе о патриархах, оканчивающемся просьбою о даровании болгарской церкви патриарха. Есть основание думать, что с подобною же просьбою он обращался раньше в Византию и, получивши оттуда отказ, обратился с нею в Рим. Очевидно, цель князя состояла в том, чтобы сряду по основании своей церкви поставить ее независимо от Рима и Византии, как равноправную той и другой церкви, с собственным патриархом во главе.

Но такого уравнения с собой не могли допустить патриархи древнего и нового Рима. Патриарх древнего Рима мотивировал свой отказ тем, что сан патриарха усвоен церковными правилами и обычаями только трем епископам – древнего Рима, Александрии и Антиохии и исключительно по вниманию к тому, что епископские кафедры в этих городах были основаны апостолами⁸.

Мотивы отказа Византии неизвестны; но, по всей вероятности, они находятся в связи с установившейся уже тогда фактически теорией пентархии⁹. Во всяком случае, когда спорная болгарская церковь осталась за нею, она тоже дала ей только архиепископа вместо патриарха.

Таким образом, вследствие решительного отказа в патриархе со стороны Рима и Византии, болгарскому князю приходилось, в сущности, выбирать между подчинением болгарской церкви или Риму, или Византии. По ходу дела на известной конференции видно, что он тогда уже решил этот вопрос в пользу Византии. Самое возбуждение его послами вопроса о том, Риму или Византии должна отныне подчиняться болгарская церковь, в виду тогдашнего фактического подчинения ее Риму, свидетельствовало о желании князя освободиться от этого подчинения. И более чем вероятно, что образ действий его послов на конференции был заранее условлен между ним и Византийским императорским правительством. Византия, правда, тоже не дала ему патриарха, а только архиепископа; но ему могла улыбаться надежда получить впоследствии и патриарха на том же основании, на котором получила его сама Византия, т. е. ради царствующего града¹⁰, тогда как Рим, отрицавший самую законность применения этого основания к церковному строю, заранее и навсегда уничтожал всякую на то надежду.

Таким образом, с церковной точки зрения болгарский князь добился самого выгодного для себя решения своего церковного вопроса. Не менее выгодным было оно и с политической точки зрения. И прежде всего он приобретал гораздо больше свободы во внутренней политике, вводя у себя византийское церковное устройство, представлявшее, благодаря сложившимся тогда отношениям между церковью и государством в Византии, гораздо больше удобств для государственной власти, чем отношения между церковью и государством на западе, где римские первосвященники в лице Николая I и его двух ближайших преемников, начали энергично вмешиваться в дела государств (не позволяя им вмешиваться в дела церкви)¹¹ и стеснять свободу действий государственной власти. Равным образом и для целей внешней политики, Византия, благодаря своей государственной цельности, уму и энергии своего тогдашнего государя (Василия Македонянина 867–886) представляла для Болгарии союзника гораздо более надежного на случай столкновения с западом, чем тогдашний Запад при своей политической разрозненности и слабости своих государей мог представлять на случай столкновения с Византией. А неизбежность этих столкновений в будущем удостоверялась для него опытами прошедшего. Самые же столкновения обусловливались тогдашним географическим положением Болгарии между востоком и западом, представлявшим для того и другого сильное искушение вовлечь ее в сферу своего влияния.

Но одними случайными удобствами и неудобствами подчинения Риму или Византии не исчерпывался тогда для Болгарии ее церковный вопрос. Он имел для нее гораздо более широкое значение. В сущности, это был для нее вопрос о всем ее устройстве – государственном, церковном и социальном, о всей ее будущей культурной жизни и всей ее будущей исторической судьбе. Как видно из просьбы Бориса о патриархе, с которой он обращался то в Рим, то в Византию, «добрый закон», которого он искал в тогдашних центрах христианского мира, заключался для него не в одной «вере», или вероучении, а во всем строе жизни со всеми, выработанными и установившимися тогда формами этого строя на востоке и на западе. Присоединяясь к той или другой церкви, Болгария eo ipso входила в сферу не церковного только, но и политического и вообще культурного влияния восточного, или западного христианского мира, представляемых в данном случае их церквами. Таким оби разом присоединение ее к восточной церкви обозначало для нее не только разрыв с западной церковью, но и с группою западных государств, находившихся под культурным влиянием западной церкви, и присоединение к группе восточных государств, находившихся под влиянием восточной церкви.

Правда, в это время обе церкви не были еще формально разделены; не только в народных массах, но и в официальных сферах, они продолжали мыслить себя, как единую, не раздельную церковь: но в представлениях своих главных тогдашних вождей Константинопольского патриарха Фотия и Римского папы Николая I они были уже разделены тем, что та и другая присвоила себе исключительное право на представительство вселенской церкви¹². Эти представления, благодаря своей радикальной противоположности, были не только не согласимы, но и исключали себя взаимно. Дело было поставлено таким образом, что если одна церковь есть истинная, то другая необходимо есть ложная и наоборот, так как двух истинных церквей быть не может, а неизбежно – одна: ибо «церковь едина». Притом эти представления, первоначально принимавшие в соображение одно только вероучение, потом распространены были на всю совокупность строя, форм и учреждений той и другой церкви, и они стали противопоставлять себя одна другой, как истинная и ложная, во всей своей совокупности. Фактически это случилось два века спустя, когда эти представления двух корифее в обеих церквей сделались достоянием самих церквей ne masse¹³. Болгарская церковь, присоединившись к Константинопольской церкви, вместе с нею постепенно прониклась тем же убеждением и вслед за своей Константинопольской матерью прервала связь с Римской, как с церковью, уклонившеюся от истины. Таким образом присоединение Болгарской церкви к Константинопольской при Борисе предрешало уже вопрос о ее окончательном и бесповоротном разрыве с западом после разделения церквей и окончательно закрепляло ее за востоком.

О культурном и политическом значении этого факта можно судить по аналогии с другим параллельным фактом. Одновременно с борьбой, которую вели Восточная и Западная церкви из-за Болгарии, они вели такую же борьбу из-за Великой Моравии; но эта вторая борьба, как известно, разрешилась другим исходом, – именно: победою Западной церкви. В конце же концов для той и другой славянской страны получился противоположный результат: первая была утрачена для запада, вторая для востока и в церковном, и в политическом, и в культурном отношении.

А что в борьбе Константинопольской церкви с Римскою из-за Болгарии дело шло не об одних церковных, но и политических интересах, это относительно Византии доказывается тем, что в это время установилась уже здесь полная гармония во внутренних отношениях между церковью и государством и полная солидарность интересов во внешних отношениях к другим церквам и государствам, так рельефно обозначившаяся на известной конференции¹⁴. Не так это ясно относительно Рима, так как Рим не только отделял свой церковный принцип от государственного, но и пытался подчинить последний первому, и допускал солидарность церковных интересов с государственными лишь на столько, на сколько это было выгодно для первых. Но, как с одной стороны после восстановления Западной Римской империи в 800 г. он разорвал политическую связь с восточной империей и присоединился к группе Западных государств («прилепился к франкам», по выражению греческих членов известной конференции), с другой свои планы относительно востока он мог осуществить только при помощи Запада, то eo ipso устанавливалась известная солидарность его с западом и на политической почве. Эту солидарность сознавали и западные государи, и вот почему в борьбе Римской церкви с Константинопольскою из-за Болгарии и особенно из-за Великой Моравии они ее поддерживали, как восточная империя поддерживала свою церковь.

В общем, противоположность интересов востока и запада имела тогда более радикальный характер, чем можно предполагать с первого взгляда. Их тогдашние отношения имели такой вид. На востоке была империя, претендовавшая на представительство древней Римской империи с ее исключительным миродержавством; на западе с 800 г. возникла такая же империя с теми же самыми притязаниями. На востоке была церковь, усвоившая себе исключительное право на представительство вселенской церкви; на западе была такая же церковь с такою же точно претензией. А так как конечные цели той и другой церкви на всемирное владычество совпадали с конечными целями империй, то между ними и их империями сама собою устанавливалась, известная солидарность для достижения общей цели соединенными усилиями. На востоке вследствие особого склада отношений между церковью и государством общая программа действий осуществлялась под руководством императоров, а на западе под руководством пап. А так как программы обеих империй и церквей были тождественны, то, в сущности, они отрицали одна другую¹⁵ и стояли лицом к лицу с такой дилеммой: или поглотить одна другую, или разделить мир пополам¹⁶. Так как первое оказалось невозможным, то случилось последнее: вместо одной вселенской империи и церкви явились две вселенских империи и церкви и остальным частным государствам и церквам оставалось выбирать между подчинением той или другой империи и церкви.

В действительности ни той, ни другой империи не удалось осуществить своей программы вполне даже и на той половине мира, которая досталась ей в удел. Из церквей же это удалось лишь западной церкви относительно западной половины, где она ассимилировала с собой все национальные церкви и превратила их в одну Римско-католическую, тесно сплоченную не только единством устройства и вероучения, но и единством управления. Восточной же церкви удавалось связывать с собою частные церкви только единством устройства и вероучения и – лишь временно – управления. Вот почему народы и частные церкви, входившие в сферу церковного и политического влияния Византии, пользовались гораздо большею свободою и во внутренних делах и во внешних отношениях, чем присоединившиеся к Римской церкви.

Таким образом, Болгария, присоединяясь к восточной церкви, входила, правда, в сферу политического и церковного влияния Византии, но это влияние было для нее гораздо менее стеснительно, чем влияние Рима. При том в перспективе открывалась ей возможность не только политической, но и церковной самостоятельности относительно Византии, – чего, как мы заметили выше, – она и действительно достигла в XIII веке, но чего никогда не могла бы она добиться от Рима.

Как бы, впрочем, ни было, по той или другой причине, но спорный вопрос между Римом и Византией из-за Болгарии, кончился в IX веке в пользу Византии и Болгария на целые века вступила в сферу влияния Византии. Это влияние в церковной сфере пережило даже саму императорскую Византию.

В настоящее время болгарский вопрос снова возник и опять в смысле спорного между востоком и западом. Оп сводится к тому, оставаться ли Болгарии по-прежнему в группе восточных государств и церквей, или выступить из этой группы и присоединиться к западу, как в свое время сделала Великая Моравия?

Началась и снова ведется оживленная борьба между востоком и западом из-за Болгарии.

Для Болгарии смысл борьбы и теперь, как в IX в., сводится к тому, чтобы поставить себя независимо относительно востока и запада, как в церковном, так и в политическом отношении.

Для востока смысл ее сводится к тому, чтобы удержать ее в группе восточных церквей и государств, с целью не допустить ослабления своей группы.

Для запада – к тому, чтобы присоединить ее к группе западных церквей и государств, с целью ее усиления.

Таким образом, конечные цели всех трех заинтересованных сторон остаются прежние. Но общий вид востока и запада существенно изменился и потому, как в приемах борьбы, так и в конечном результате ее для Болгарии есть особенности, которые необходимо отметить.

Восток в настоящее время представляет такой вид. Вместо единой церкви и единой империи, вполне солидарных в своих конечных целях, существует целая группа автокефальных церквей и независимых государств. Из церквей ни одна не претендует теперь на единоличное представительство вселенской церкви, а считая себя каждая отдельно частью вселенской церкви, эту последнюю представляют лишь всей своей совокупностью, не отказывая, впрочем, в первом месте и голосе старейшей между ними, их общей матери, церкви Константинопольской. Их взаимные отношения определяются формулой: полная свобода во внутренних делах и полная солидарность во внешних отношениях к инославным церквам и церковным обществам. Их девизом служит единенение духа в союзе мира... Наряду с этой группой автокефальных церквей существует теперь на востоке группа независимых государств, из которых ни одно не претендует на представительство единой всемирной империи, хотя между ними и есть государство, носящее титул империи; но положение его среди других государств представляет лишь известную аналогию с положением Константинопольской церкви среди других автокефальных церквей. Как она, в качестве их общей матери, возродившей их к духовной жизни, имеет право на первое место и преимущественный почет между ними, так и Россия, возродившая все эти государства своею кровью к самостоятельной политической жизни, имеет право на первое место и преимущественное внимание к ее голосу. Это место обеспечивается за нею не ее претензиями на представительство вселенской империя (которых она не имеет и иметь не может), а ее могуществом, в котором заключается гарантия политической самостоятельности всей группы восточных государств. Взаимные отношения этих государств друг к другу определяются по той же формуле, по которой определяются отношения между отдельными церквами; для установления же солидарности в защите общих интересов группы существом дела требуется, чтобы по аналогической же формуле определялось и отношение группы к государствам, стоящим вне ее.

Изменился также и общий вид запада. И на западе нет теперь империи с притязаниями на всемирное владычество; но остается церковь Римско-Католическая с прежними притязаниями на единоличное представительство вселенской церкви и на всемирное владычество во имя этого представительства. Таким образом принципиально ее положение нисколько не изменилось сравнительно с тем, на какое она претендовала в IX веке. Фактически же оно изменилось относительно востока в том, что после, разделения церквей восток был гарантирован этим фактом от ее притязаний, относительно запада в том а) что наряду с нею со времен реформации возникла на западе целая группа протестантских церквей и церковных общин, положившая конец ее монополии на церковное представительство на западе и соперничающая с нею в пропаганде христианства во всем мире, и б) в том, что западные государства перестали быть орудиями для защиты и осуществления ее исключительных интересов и целей, а пользуются ею, как орудием, для достижения своих целей.

Эти перемены в общем положении востока и запада неизбежно должны были отразиться и на приемах, и на характере вновь возникшей борьбы.

Борьба снова возникла сначала на церковной почве.

Возникла она на этот раз первоначально между Болгарией и Константинопольской церковью и возникла из-за того, что Болгария, утратившая свою церковную автокефальность в 1767 г.¹⁷, пожелала ее возвратить в пятидесятых годах текущего столетия. Но Константинопольская церковь вместо удовлетворения этого желания, обвинила болгар в филетизме и на Константинопольском соборе 1872 г. объявила их состоящими в схизме.

Формально она была права, так как по общему ходу развития церковной и политической жизни на востоке, две самостоятельных церкви в пределах одного государства представлялись аномалией и лишь тот народ получал право на автокефальную церковь, который имел самостоятельное государство, хотя в данном случае приравнивание турецкой империи к византийской страдало очевидной неточностью. Отношение между церковью и государством в Турции были совсем другие, чем в Византийской империи.

Остальные православные церкви восточной группы отчасти усвоили себе точку зрения Константинопольской церкви и присоединились к определению собора (напр. остальные патриархаты и Новогреческая церковь), отчасти заняли выжидательное положение (Русская, Сербская, Черногорская и Румынская), охраняя с одной стороны принцип невмешательства во внутренние дела автокефальных церквей, с другой облегчая путь к соглашению между сторонами. Государства последовали примеру церквей. Благодаря с одной стороны определению Константинопольского собора 1872 г., с другой положению, занятому православными церквами относительно этого определения, Болгарская церковь очутилась в изолированном положении относительно всей группы православных церквей.

Мог ли Запад не воспользоваться столь благоприятным для него обстоятельством и не возобновить попыток к осуществлению своих видов и планов относительно востока? Первая, как и естественно было ожидать, поспешила им воспользоваться Римско-Католическая церковь, никогда и ни при каких условиях не отказывавшаяся от своих притязаний на исключительное представительство вселенской церкви вообще и в частности не забывавшей неудачи, испытанной ею в Болгарии в IX в. Такого случая ждала она целую тысячу лет и, конечно, упустить его не могла. Цель ее и теперь осталась тою же самою, какою была за 1000 лет тому назад, т. е. подчинение себе Болгарской церкви. Неуклонно преследуя эту цель, она, при первых же признаках недоразумений между болгарами и Константинопольскою церковью, явилась на место действия с целью воспользоваться этими недоразумениями для возобновления своих вековых притязаний на церковное подчинение себе Болгарии. Она не ждала, пока болгары, отталкиваемые греками, сами бросятся в ее объятия, а поспешила наперед раскрыть эти объятия и звать их к себе. И в этом искусстве зазывания она обнаружила замечательную изобретательность и настойчивость: зорко следила она за всеми перипетиями разгоравшейся борьбы между двумя единоверными пародами и не упустила ни одного благоприятного момента без того, чтобы не попытаться извлечь из него свои выгоды. Правда, далеко не все ей удавалось, и не все расчеты и надежды ее исполнялись. Не раз приходилось ей в них обманываться и терпеть неудачу там, где дело, по-видимому, было близко к желанному концу. Так, например, она потерпела почти полное фиаско с болгарской унией, с таким шумным торжеством провозглашенной в 1861 г. Но, как известно, неудачи Римско-католическую церковь не обескураживают, а лишь раздражают и заставляют удвоять свою энергию и изобретательность, чтобы достигнуть раз намеченной цели другими путями и средствами, не теряя уверенности в. успехе. Так поступила она и в данном случае. Потерпевши неудачу с унией и убедившись в невозможности поглотить Болгарскую церковь сразу и целиком, она изменила систему и повела против нее правильную осаду: на всех главнейших позициях страны она устроила епархии, монастыри, школы, благотворительные учреждения, и из них, как из укрепленных пунктов подкапывается под основания Болгарской церкви сапом и делает вылазки по всем направлениям¹⁸.

К завоевательным усилиям католической церкви вскоре присоединили свои разрушительные усилия протестантские исповедания и секты. Я называю их усилия разрушительными потому, что они не довольствуются простым подчинением себе Болгарской церкви, как это делает Католическая церковь, уставляя ее внутренний строй и порядки неприкосновенными, а посягают на радикальную переделку ее учения, устройства и управления. Они, как известно, претендуют на обладание истинным, очищенным (реформированным) христианством и стараются осчастливить оным и восточных христиан, погруженных, по их мнению, в идолопоклонство (так называют они иконопочитание) и всевозможные суеверия, унаследованные от минувших времен, преобразовавши их церковь по образцу протестантских церквей и сект. Главным орудием их пропаганды служит просвещение и благотворительность. С этою целью они раскинули по всему православному востоку целую сеть воспитательных и благотворительных учреждений под разными наименованиями и деятельно конкурируют с католиками в деле совращения православных¹⁹.

Не остаются в стороне от борьбы и западные государства. Показною целью вмешательства их в борьбу служит для них стремление приобщить восток к благам западной культуры; за кулисами же они преследуют две другие цели: а) ослабление России через разъединение с нею востока и б) усиление самих себя посредством ассоциирования его с западом. Приобщение же его к культурной жизни запада, или другими словами, распространение форм этой жизни на восток служит лишь средством для лучшего достижения этих двух целей. Заменою этими формами старых форм, выработанных собственною своеобразною жизнью востока, имеется в виду разрушить исторически установившуюся культурную солидарность между народами востока и заменить ее солидарностью с народами запада.

На этом пункте стремления западных государств совершенно сходятся с стремлениями западных церквей и между теми и другими eo ipso устанавливается союз для осуществления этих стремлений соединенными силами. Так как формы церковной жизни, которые стараются привить к востоку западные церкви, и формы политической жизни, которые стремятся привить к нему западные государства, выработаны одной и той же западной культурой и составляют ее интегральные части; то в усилиях привить к востоку эту культуру западные государства и церкви, по необходимости встретились и между ними сама собой установилась солидарность действий относительно востока: вводя политические формы западного строя, западные государства пролагали путь к введению церковных форм, и, наоборот, прививая церковные формы, западные церкви облегчали введение политических форм. И эта солидарность так ясно сознается всеми пионерами западной культуры на востоке, что они забывают свою вероисповедную рознь, которая разделяет их у себя дома, и дружно действуют на востоке, прикрываясь общим культурным знаменем. Соперники и даже враги у себя дома, они являются своими людьми и союзниками на чужбине. Особенно поучительный пример в этом отношении представляют Франция и Италия. Известно, что у себя дома они ведут непримиримую культурную борьбу с католическою церковью, а на востоке поддерживают ее всеми силами²⁰. Не лишен также поучительности и пример Германии, деятельно поддерживающей и католичество, и протестантство на востоке²¹. Само собою разумеется, что пропаганда католичества и протестантства на востоке для всех этих государств служит не целью, а лишь средством для достижения своих специальных целей, – что, в свою очередь, не мешает и церквам, опираясь на сочувствие и поддержку государств, достигать своих целей.

Таким образом, в настоящее время борьбу из-за Болгарии ведет весь запад в лице всех своих церквей и главнейших государств с тем существенным различием, что западные церкви не скрывают истинных целей своей борьбы относительно восточных церквей; они прямо выступают в качестве их принципиальных противниц, тогда как западные государства маскируют свои истинные цели, выдавая себя за союзниц восточных государств и защитниц их свободы и независимости против России, которая будто бы угрожает этой свободе и независимости.

Главным орудием борьбы для западных государств против России, а равно и главною приманкой для юных восточных государств к союзу с западом против России же служат так называемые свободные учреждения. При этом или замалчивается или перетолковывается тот факт, что Россия и дала им эти так называемые свободные учреждения и, следовательно, не только не имела в виду посягать на их свободу, а, напротив, хотела основать и утвердить ее.

В действительности же знамя свободы, выставляемое западными государствами в борьбе с Россией из-за востока, прикрывает собою те же самые цели, с которыми прямо и открыто выступают западные церкви, т. е. порабощение востока. Уже a priori невозможно ни на одну минуту предполагать, чтобы в то самое время, как западные церкви стремятся одна к подчинению себе Болгарской церкви, другие к преобразованию еt, или, что то же, к уничтожению ее в настоящем ее виде, их союзники, западные государства стремились к охранению ее национальной самобытности и политической самостоятельности. Для целой их совокупности она представляет лишь отрицательный интерес, т. е. как одно из орудий для борьбы с Россией. Положительный же интерес каждого из них отдельно состоит в возможно широкой эксплуатации ее. Эта эксплуатация уже и началась на экономической почве и, конечно, пойдет и далее, и мало по малу охватит всю жизнь страны. Другого оборота дела и быть не может, так как современные европейские государства отреклись от преследования идеальных и нравственных целей в международных отношениях и торжественно провозгласили основою для этих отношений исключительно материальные интересы.

Чтобы осязательно убедиться в том, что под знаменем свободы запад стремится поработить себе восток, достаточно вообразить себе неизбежные последствия его торжества в борьбе с востоком. Мы ограничимся указанием этих последствий для одной Болгарии. Но они будут тождественны и для других стран востока. Для Болгарской церкви в случае торжества католичества последствием будет вступление ее в состав Римско-католической церкви с утратою самобытности и самостоятельности, в случае же торжества протестантства – распадение ее на столько же протестантских исповеданий и сект, на сколько разделен теперь протестантский мир. С утратою церковной независимости Болгария утратит и политическую. Иначе и быть не может, так как одна обусловливается другой. Поучительный пример в этом отношении представляет минувшая история славянских племен в Европе. Большинству тех из них, которые попали в сферу культурного влияния запада, не удалось достигнуть ни церковной, ни политической самостоятельности; одна (Великая Моравия) почтя сряду же утратила свою политическую самостоятельность, как скоро присоединилась к западной церкви, другая (Польша) не сохранила своей политической самостоятельности до конца. Лишь те славянские племена, которые попали в сферу культурного влияния востока, почти сразу достигали и церковной и политической самостоятельности, а если и утрачивали ее, то снова возвращали. Прошедшее тех и других племен дает им весьма поучительные предсказания относительно будущего.

Не мешает вспомнить из этого прошедшего и еще один факт. Было время, когда запад под знаменем религии предпринимал крестовые походы для освобождения восточных христиан от ига неверных. Эти походы кончились тем, что он разрушил самое могущественное тогда восточное государство, служившее главным оплотом свободы христиан на востоке, и на развалинах его основан целый ряд государств западного типа; но эти государства не только не принесли свободы восточным народам, но и к прежнему игу неверных присоединили новое иго правоверных (католиков).

В настоящее время запад воинствует на востоке под знаменем свободы; но, в сущности, стремится к тому же и при благоприятных условиях кончит тем же, чем кончили его предки-крестоносцы, т. е. порабощением его себе. За это ручается его нынешний образ действий относительно востока. Охраняя над одними владычество турок, других, освободившихся от этого владычества, пытается подчинить своему собственному владычеству. Так, под знаменем свободы совести западные церкви посягают на свободу (католики) и даже на существование (протестанты) православных церквей востока, под знаменем политической свободы западные государства посягают на разъединение восточных государств с целью легчайшего вовлечения их в сферу своего политического влияния, а при случае и поглощения их по частям (Босния и Герцеговина), под знаменем свободы труда, промышленности и торговли стремится овладеть всеми естественными и производительными силами страны и эксплуатировать их в свою пользу. Словом, обвиняя Россию в покушении на свободу востока, запад подавляет эту свободу в самом широком масштабе и не трудно предвидеть, что останется от самобытности и свободы востока, если нынешняя борьба его с западом кончится торжеством запада²². Без всякого сомнения останется не больше того, что осталось от освободительных походов крестоносцев, так как переменилось только знамя, а не сущность – Kreuz-träger-ов сменили Cultur-träger-ы, и только. Таким образом, востоку в настоящее время, как и в IX в., приходится вести борьбу с западом за свою самобытность и свободу. Изменилась лишь форма борьбы, а смысл ее остается тот же.

Главною представительницею востока в борьбе его с западом является и всеми представителями запада признается Россия²³. Это и ее право, и ее обязанность. Право ее заключается в том, что она – самое могущественное из восточных государств; обязанность вытекает из ее единоплеменности с большинством их и единоверия со всеми. И право, и обязанность ее освящены потоками ее крови и миллиардами ее денег, принесенных в жертву за освобождение восточных народов от рабства и для приобретения им независимого политического положения. Цель ее ближайшим образом состоит в охранении этих благ, приобретенных ею для них такою дорогою ценою, в облегчении им правильного развития и прогресса на их исторически сложившихся религиозных и национальных началах, и в поддержании того строя международных и междуцерковных отношений, о которых говорено выше.

По бокам ее стоят, с одной стороны, группа независимых государств, с другой – группа автокефальных церквей. Но, к сожалению, обе эти группы относятся далеко неодинаково и к ней самой, и к борьбе, которую она ведет от их имени.

Положение, занятое группою восточных государств в борьбе между Россией и западом, свидетельствует о том, что они не понимают ни смысла борьбы, ни роли России и Запада в ней, ни своих собственных интересов в ней. Положение это характеризуется колебанием их между нею и Западом. Источник этого колебания заключается: а) в так называемых свободных учреждениях, введенных и действующих в этих государствах, б) в опасении порабощения и даже поглощения их Россией и в) во взаимном соперничестве.

Свободные учреждения, скопированные с таковых же учреждений запада, установляют известную связь и солидарность между ними и западом.

Боязнь за эти учреждения развита в некоторых из них до болезненности. И этой боязнью западные противники России на востоке очень искусно пользуются для того: а) чтобы поддерживать в них мысль об опасности, угрожающей будто бы этим учреждениям со стороны России и б) о солидарности с ними запада в защите этих общих ему с ними учреждений от замыслов России.

Верят или не верят восточные государства этой инсинуации, но искренний, или напускной страх пред Россией заставляет их не только удерживаться от активного участия в борьбе, которую Россия ведет с западом, но и нередко забегать пред западом и заискивать его благосклонности на случай недоразумений с Россией. Лишь в тех случаях, когда запад в лице одной, или нескольких держав слишком уж явно выразит свои истинные взгляды, или виды относительно того пли другого из маленьких восточных государств, обнаруживается неудовольствие и ропот среди правителей и населения этого государства, и вспоминают о России; но первое выражается робко, второе нерешительно, и через несколько дней то и другое проходит бесследно.

Если к этому прибавить взаимное соперничество между восточными народами и государствами, заставляющее их тратить свои силы на взаимные пререкания и тоже взывать к вмешательству запада в эти пререкания, то положение их по отношению к занимающему нас вопросу обозначится весьма ясно.

Таким образом, вся тяжесть борьбы востока с западом на политической почве всецело падает на плечи России. Тяжесть эта увеличивается еще от того, что, защищая одной рукой восток от запада, другою она должна предохранять самый восток от взаимных распрей и пререканий²⁴.

Иначе относятся к борьбе России с западом восточные церкви. Правда, внутренние отношения их друг к другу оставляют желать многого: иногда они служат даже отголоском их племенных и государственных отношений. Живым доказательством чего служит греко-болгарская схизма. Но за то их внешние отношения к инославным церквам и сектам не оставляют желать лучшего с точки зрения конечной цели борьбы. Малознакомые одна с другой, иногда даже разногласящие по разным вопросам, все они действуют, как один человек, когда дело идет о защите дорогого всем им православия от покушений на него с чьей-бы то ни было стороны. Тогда забываются все внутренние недоразумения и пререкания, и все дружно ополчаются против общего врага. Кто следил за богословской полемической литературой на востоке против запада, после возникновения греко-болгарской схизмы, тот очень хорошо знает, что греки и болгары, разделенные схизмой, соединяются ревностью в защите общего им православия и соперничают друг с другом в отражении покушений на него со стороны запада.

Такое отношение их к западу определяется а) сознанием принадлежности их к истинной Христовой церкви, б) чувством самосохранения и в) неудобствами положения, создаваемого для них свободными учреждениями запада.

Сознавая себя принадлежащими к истинной Христовой церкви, они ни на одну минуту не могут допустить мысли не только о присоединении к какой-либо другой церкви, не принадлежащей к группе православных церквей, но и об унии с ними на основе какого-либо компромисса. Единственный, с их точки зрения мыслимый способ воссоединения с инославными церквами есть простое и безусловное присоединение этих последних к православной церкви.

Угрожаемые успехами западной религиозной пропаганды на востоке не только в своей самостоятельности и свободе, но и в самом своем существовании, восточные церкви употребляют и не могут не употреблять всех усилий к тому, чтобы сохранить и то, и другое, и третье от угрожающей им опасности.

Убедившись опытом в неудобствах для себя так называемых свободных учреждений, которые вместо гарантий достоинства и свободы церкви, утверждения и расширения ее законного влияния на народную жизнь, крайне стесняют ее свободу и суживают сферу ее влияния, даже искажают ее природу, превращая ее в чисто-национальное учреждение, вкусивши уже горечь культурной борьбы с государствами (оказавшейся особенно раздражительною и тяжелою в Болгарии), перенесенной на восток вместе с этими порядками, восточные церкви, естественно, не могут сочувствовать новым, пересаживаемым с запада формам отношений между церковью и государством и предпочитают свои старинные восточные, сохраняющиеся в России.

Таким образом искренними и вполне падежными союзницами России на востоке в борьбе с западом являются лишь православные восточные церкви, так как с исходом борьбы для них связан вопрос не только о самостоятельности, но и о самом существовании.

Отсюда видно, какое важное значение имеет церковная сторона восточного вопроса вообще и болгарского в частности для правильного решения этих вопросов в интересе востока... Восточные церкви, как мы видели, всегда были и теперь остаются главною опорою того внутреннего строя и тех взаимных отношений, которые развились и установились на востоке путем особого хода его исторической жизни, и которые, гарантируя полную свободу и независимость каждой церкви и каждому государству во внутренних делах и во взаимных отношениях друг к другу, в тоже время связывают их круговой порукой в охране своей свободы и независимости от покушений совне, со стороны западных церквей и государств. А отсюда, в интересе востока необходимо позаботиться, во 1-х, о восстановлении полного согласия и единения между восточными церквами, нарушенного греко-болгарской схизмой, во 2-х, об устранении недоразумений между церквами и государствами в восточных странах, усвоивших себе западные формы государственного устройства и в 3-х, об оживлении канонических сношений между восточными церквами и международных между восточными государствами.

Устранение и притом возможно скорое греко-болгарской схизмы требуется и достоинством восточных церквей, и общими интересами православия, и, наконец, частными пользами каждой церкви в отдельности.

Представляя своей совокупностью истинную вселенскую Христову церковь, восточные церкви не должны и не могут допустить умаления объема этой церкви через отпадение от нее какой-либо ее части, не давая своим противникам повода к оспариванию справедливости усвоенного ими права на представительство вселенской церкви. Для предупреждения такой печальной случайности прежде всего должны позаботиться об устранении существующей схизмы те церкви, которые ее вызвали, а потом должны помочь им своими добрыми советами и другие церкви, а в случае нужды и государства²⁵.

Недоразумения между церквами и государствами в конституционных государствах востока вообще и в Болгарии в частности составляют плод поспешного применения к отношениям между церквами и государствами норм, применяемых в настоящее время некоторыми Западно-Европейскими государствами к католической церкви; вследствие чего во взаимные отношения между церквами и государствами на востоке искусственно вносятся начала культурной борьбы, существующей на западе. Борьба эта на западе возникла естественно из тех отношений, которые издавна установились между западными государствами и католическою церковью, которая всегда и всюду противопоставляла свои специальные интересы государственным и вела за них борьбу со всеми государствами. На востоке для такой борьбы нет совсем почвы, так как там отношения между церквами и государствами развивались в противоположном направлении, т. е. направлялись к установлению возможно полной гармонии для лучшего достижения общей цели, т. е. блага народов, которым служат и церковь, и государство. И потому, чем скорее будут уничтожены начатки культурной борьбы, вносимые во взаимные отношения между церквами и государствами на востоке по подражанию западу, тем лучше. От этого могут выиграть и церкви и государства, особенно же народы, вверенные их взаимной заботливости и попечению.

Оживление канонических сношений между церквами и дружеских отношений между государствами необходимо для сознания и установления солидарности в защите общих интересов от покушений совне.

Когда сознание такой солидарности разовьется и отношения в группе восточных церквей и государств установятся и укрепятся под влиянием этого сознания, тогда восток может отразить все покушения запада на свою свободу и самобытность своих церковных, государственных и народных учреждений и форм жизни.

Что же касается западной культуры, составляющей преимущество запада пред востоком и главную приманку для последнего, то лучшие, здоровые плоды этой культуры, как показывает опыт, могут быть пересажены на восток и без ломки своеобразных форм его строя и жизни, а от прививки гнилых эти же формы могут служить гарантией.

Таким образом, Болгария может достигнуть конечной цели своих стремлений, т. е. охраны своей политической и церковной самостоятельности относительно востока и запада, лишь оставаясь в группе восточных государств и церквей и вместе с ними оберегая заветную формулу, выработанную историческою жизнью востока и лежащую в основе его междуцерковных и международных отношений, т. е. полную свободу во внутренних делах и полную солидарность во внешних отношениях к инославным церквам и государствам.

Эта формула, дружно поддерживаемая всеми восточными церквами и государствами, удовлетворит всем их стремлениям и интересам, вполне гарантирует им добрые отношения друг к другу и общую их самобытность и свободу относительно запада.