Очерк истории Северо-западного края России

В учебниках Русской истории судьбы Северо-Западного края России, по недостаточной еще разработке этого предмета русскою наукою, излагаются вообще не с тою полнотою и определенностию во взгляде, как бы это было необходимо для развития в учащихся верных понятий об исконном господстве Православия и Русской народности в здешней стране. Этот важный пробел в нашей исторической литературе в особенности ощутителен при преподавании Русской истории в учебных заведениях Виленского учебного округа. Профессор Московского университета Иван Дмитриевич Беляев, желая содействовать, по мере возможности, устранению означенного недостатка, составил „Очерк истории Северо-Западного края России”, доведя события до 1386 года и рукопись свою принес в дар Виленскому учебному округу, предоставив оному право напечатать это сочинение в том количестве экземпляров, какое признано будет необходимым для учебных заведений округа. Принимая таковой дар профессора И.Д. Беляева с чувством глубочайшей признательности, Попечитель Виленского учебного округа И.П. Корнилов сделал распоряжение о напечатании означенного сочинения, на первый раз, в количестве 1200 экз., для безмездного распределения их по всем учебным заведениям округа.

Вильна

4 Мая 1867 года.

Северо-западный край России, древнее достояние Русского Полотского княжества, этой древнейшей доисторической колонии Новгорода Великого, обнимает собою пространство: с юга на север – от Припети до Балтийского моря или до устьев Западной Двины, и с востока на запад – от верхнего течения Днепра до Нарева и устьев Немана. Вся эта обширная страна в доисторические времена, судя по дошедшим до нас следам древних преданий, была разделена между тремя племенами. Именно почти весь запад и частию юго-запад этого края принадлежал племени Ятвягов, живших по левому берегу Немана, от реки Шары до Ковно; Юг – от Шары по Припети до Березины и вся средина были заняты различными племенами Литвы, которые на восточной окраине подходили к правому берегу Днепра в верхнем его течении, на северо-востоке упирались в левый берег Западной Двины, на северо-западе сходились с племенами латышскими, а на западе упирались в Неман, где сходились с Ятвягами; весь север по Балтийскому поморью и восток по правому берегу Западной Двины принадлежал латышам, или, по древнему выражению летописей, Летголе. Племена сии не только не составляли ничего общего (между собою, но даже каждое племя делилось еще на множество мелких – одноязычных племен, нисколько не соединенных друг с другом и управлявшихся мелкими племенными князьками. По свидетельству всех дошедших до нас летописных известий, племена сии вели жизнь дикарей, жили по непроходимым лесам и болотам, строили себе землянки и осеки, в которых укрывались от непогоды и защищались от неприятелей, не знали первоначально ни земледелия, ни других промыслов и пробавлялись лишь звероловством, рыболовством и сбором меда в бортях диких пчел, даже в XII веке нынешнего летосчисления еще не знали употребления воска, который по выпуске меда из сотов, сваливали в большие кучи и бросали как вещь ни на что не годную, – о чем прямо свидетельствуют немецкие летописи, а по свидетельству русских летописей, они и дань платили лыками и вениками. Из сих племен самым диким, неукротимым и воинственным было племя Ятвягов, занимавшее, как мы уже видели, юго-западный край здешней страны; племена же Литвы и Летголы хотя не уступали в воинственности Ятвягам, но были не столько дики и рано или поздно могли свыкнуться с высшей цивилизацией, ежели она занесена будет в их край.

В эту дикую страну, покрытую непроходимыми лесами и к её диким обитателям, еще в доисторические времена здешнего края, появились колонии из Новгорода Великого от Ильменских Славян, или Новгородцев, и старейшая из сих колоний – Полотск поместилась на границах Литовского племени с Латышским (с Летголою), в углу, образуемом впадением речки Полоты в Западную Двину. И из Полотска, как из починного пункта, Славянская колонизация мало-помалу начала распространяться по всему здешнему краю, придерживаясь течения рек, по которым, как по дорогам, устроенным самою природою, Полочане проникали вглубь непроходимых лесов и пущей литовской и латышской земли. Другим опорным пунктом, откуда шла новгородская колонизация здешнего края, был Смоленск, древнейшая новгородская Славянская колония Кривичей. Из сих двух починных пунктов тянулись Славянские колонии по всему здешнему краю, по рекам Западной Двине и её притоку Дисне, по Березине и, наконец, по Неману и его притокам, с левой стороны по Шаре, Зельве и Россе, и с правой стороны по Вилии, Святой, Невеже, Дубиссе, Юре и Руси. Следы сих древних Славянских колоний Полочан и Кривичей дошли до нас из глубокой древности в названиях рекам и разным урочищам чисто Славянских и частию одинаковых с названиями, сохранившимися в Новгородской земле и приднепровье, – именно на левом берегу Днепра, куда также еще в глубокой древности проникли новгородские колонии. Таковы названия приведённых выше рек в Литовской и Жмудской земле чисто Славянские: Вилия, Святая, Невежа, Дубисса, Юра, Русь; или на северо-востоке Полотской земли, в землях Летголы и частью Литвы: – Западная Двина, которой есть соименница Северная Двина в Новгородской земле, и Дисна, которой одноименница Десна течет в Северской земле на левом берегу Днепра, колонизованной новгородцами; Нарев или Наровь в земле Ятвяжской имеет одноименную себе Нарову в Новгородской земле, – или река Цна в Вилейском уезде, и в Пинском уезде Минской губернии озеро Свирь имеют одноименников себе в Новгородских владениях; или река Бобр в Гродненской губернии и река Бобр в Минской губернии, или река Сула в Минской губернии и река Сула в земле Северской, впадающая в Днепр; или Полотск, Полотеск, древнейшая колония Новгородская в здешнем краю, имеет свою одноименную колонию в Полтовеске или по нынешнему в Пултуске на реке Нареве, и на той же реке повыше еще Полотская колония Новгород напоминающая Новгород Великий. А равным образом и для Смоленска, второй древней Новгородской колонии в здешнем краю, есть несколько урочищ в нынешних Виленской, Минской и Гродненской губерниях, напоминающих или Смоленск или Смолнян. Таковы: Смолинск в Ошмянском уезде, Смоленица в Гродненской губернии, далее Смоляки, Смолянки, Смолевичи и подобные. А Брянск Гродненской губернии напоминает Брянск в Северской земле, в нынешней Орловской губернии, местечко Кривичи в Вилейском уезде, и Крево в Ошмянском уезде указывают прямо на колонии Кривичей из Смоленска, а Новгород литовский или Новгородок прямо напоминает о Новгороде Великом, метрополии древних Славянских колонистов, пришедших в здешний край; или Тверь в Ковенской губернии, в глубине Жмудской земли, напоминает Тверь в древнем Новгородском краю; но все указания на следы древних Полотских и Смоленских колонии в здешнем крае долго бы было исчислять. Таким образом, на всем пространстве от Днепра на запад по Неману и его притокам, и на северо-запад по Западной Двине мы до сего времени, после не исчислимых перемен, еще находим следы древних колоний из Полотска и Смоленска по всей Литовской земле вплоть до устьев Немана. Особенно сии колонии были густо рассыпаны на юг от Вилии вплоть до Припети, так что один Литовский летописец уже прямо называет Литовскую землю на юг от Вилии Русскою землею. Кроме указаний на древние Славянские колонии в Литовской земле, есть еще указания, что земля эта управлялась по образцу Новгородской и Смоленской земли; указания сии заключаются в том, что многие местности в Минской и частию в Виленской губерниях носят название погостов, хотя об административном разделении Литовской земли на погосты история уже не помнит. А первоначальное распределение селений на погосты принадлежит Новгороду.

Колонизация здешнего края поселенцами из Полотска и Смоленска, начавшаяся в доисторические времена, продолжала развиваться и на памяти истории. С приглашением Варяго-русских князей Рюрика, Синеуса и Трувора, Новгородцами и их союзниками Кривичами и Чудью, Полотск со всеми своими колониями в Литовской и Латышской земле был уже в числе Русских городов, признавших власть приглашенных Варяго-русских князей, и первый Русский князь Рюрик, по свидетельству Нестора, послал туда для управления своих мужей, как сказано в летописи: „и раздая Рюрик мужем своим грады, овому Полотеск, овому Ростов, другому Белоозеро”. Потом в Полотске утвердился приехавший из-за моря Варяжский князь Рогволод, кажется мимо Рюрика или его преемников, а собственно только по воле Полочан. Великий князь Киевский Владимир Святославич, правнук Рюриков, в 980 году, получивши отказ от Рогволодовой дочери Рогнеды, к которой он сватался, напал на Рогволода и в первом же сражении убил его самого и его сыновей, а на Рогнеде женился, и Полотск присоединил к своим владениям. В последствии времени Владимир, рассорившись с Рогнедою, отослал ее в Полотскую землю вместе с сыном её Изяславом, для которого велел построить в его имя город Изяславль, и которому отдал все тамошние земли, где только были колонии Полочан и Кривичей; и с тех пор весь тамошний край, по мере Полочанской колонизации, начал называться Русскою землею; и Полочане, заселяя новые местности в Литовской или Ятвяжской земле, стали обозначать их Русскими названиями; так крайний приток Немана с правой стороны, лежащий в глубине Жмудской земли, к которому Полочане с своими поселениями пришли уже тогда, когда сами стали носить название Руси, назвали и приток Русью, а также назвали Росью или Россой другой приток Немана с правой стороны в земле Ятвяжской. Или город, выстроенный для князя Изяслава, как мы уже видели, был назван Изяславлем, или город построенный князем Брячиславом, сыном Изяславовым, назван Брячиславлем (ныне Брацлав), или от князя Бориса сына Всеславова, город, им построенный, назван Борисовым.

Колонизируя Литовскую землю, Полочане, следуя правилу принятому Новгородцами, относились мирно к туземцам литвинам и привлекали их к себе не силою, а лучшею цивилизациею, развивая в них новые потребности и новые удобства жизни. Они обыкновенно приходили в поселья диких литвинов или ятвягов мирными торговцами, предлагая им произведения улучшенной промышленности в замен грубых, необработанных произведений природы, которыми были богаты сии дикари; так например пеструю шерстяную или полотняную ткань, от которой у дикого литвина глаза разбегались, отдавали наместо ценной звериной шкуры, которая литвину была нипочем; или дарили литвину топор, вещь очень для него нужную, но которой он не знал где взять, и просили у него дозволения сложить на воз или в лодью кучу воска, которую он считал ни куда не годною, которая у него гибла даром; или привозили литвинкам бусы, ожерелья, перстни, серьги и другие женские украшения, и разную домашнюю посуду, очень удобную в хозяйстве и приглядную, но о которой дикари и понятия не имели; и все это меняли, разумеется, на вещи ценные, но такие, которых у литвинов было очень много, и которые дикари считали вещами ничтожными и для них мало нужными. Завязавши, таким образом, более близкие сношения с дикарями и развивши в них потребности к новым, прежде незнакомым удобствам жизни, предприимчивые и ловкие Новгородские колонисты Полочане с дозволения уже знакомых им литвинов заводили между ними свое поселение, строили городок, начинали расчищать дикий лес под пашню, и, вспахавши землю, сеяли хлеб, и, собравши хлеб, осенью варили пиво, пекли пироги и другие кушанья, приглашали в гости соседей литвинов, угощали их своими невиданными для дикарей яствами и питьями, заводили новые знакомства, дружились и даже роднились с ними, женя своих сыновей на их дочерях, или наоборот – отдавая своих дочерей за литвинов; приглашали литвинов приятелей селиться в своих поселениях, приучали их к жизни земледельческой, выставляя её выгоды и удобства сравнительно с жизнью зверолова; и таким образом мало-помалу в дикую лесную жизнь литовцев вносили Русскую цивилизацию, отучили их от жизни дикарей и понемногу обращали их в Русских людей, во всем равняли их с собою, – взамен чего и литвины смотрели на них, как на своих.

Разумеется, не везде шли дела мирно, бывали и ссоры: в иных местах дикари оказывались слишком упорными и неподатливыми на приманки цивилизации. В таком случае дело доходило и до побоищ. Полочане, где не брала ласка, употребляли и силу; захвативши какую-нибудь неприступную местность, они строили там городок и из городка отбивались от дикарей и отгоняли их от своего поселья, а между тем высматривали удобный случай, или привлечь дикарей к себе, или при помощи других дикарей, своих приятелей и знакомцев, приучать неугомонных забияк. А ежели и этого нельзя было сделать, местность же между тем представляла большие выгоды для поселения или для торговли, то приводились из Полотска или других городов новые поселенцы; и таким образом колония усиливалась и вступала в борьбу с туземцами, продолжавшуюся до тех пор, пока туземцы присмиреют или отойдут далее в глубину своих лесов. Впрочем Полочане и Кривичи прибегали к мерам строгости почти исключительно только против Ятвягов, которых за их грабительства и неукротимость ненавидели не только Полочане и другие соседние Славяне, жившие на юг от Припети, но и сами литвины. А потому колонизация Ятвяжской земли почти исключительно производилась с бою; Ятвяги не пропускали к себе колонистов иначе, как только будучи принуждены к тому силою, или собственно в Ятвяжской земле почти не было колоний, а только соседи постепенно оттесняли Ятвягов, в глубину их лесов, и на отобранной у них земле строили свои колонии; Ятвяги бились и с Русскими и с Литовцами, а с XIII века и с Поляками и с Немцами до тех пор, пока все не перевелись, не смотря на упорную борьбу, продолжавшуюся на памяти истории около четырехсот лет.

Но, кажется, Полочане так поступали только с Ятвягами; с Литовцами же они как-то сошлись скоро, – так что о какой-либо борьбе между ними мы не имеем никаких известий; напротив, как увидим в последствии Полочане и Литовцы всегда действовали за одно и отстаивали одни интересы, одинаково дорогие и тем и другим. Литовцы чувствовали, что им без Полочан мудрено удержаться и на оборот – Полочане всегда видели необходимость быть в тесном союзе с Литовцами, чтобы отстаивать свою самостоятельность от притязания соседей. Вообще история застает Полочан и Литовцев тесно связанными друг с другом, – хотя и тех и других остающимися при своем языке и при своей религии, Полочан, с принятием христианства всею Русью, при христианской религии, и Литовцов при своей старой языческой религии, – Полочан при своих князьях, и Литовцев при своих князьях, признающих первенство великого князя Полотского. В этом отношении Полочане действовали решительно по новгородским порядкам; они не касались ни внутреннего устройства, ни религии, ни языка литовцев, ни их исконных обычаев, желая только тесного союза литвинов с Полотском, и предоставляя им в этом союзе одинаковый права с Полочанами и требуя взаимности от Литвинов. Но тем не менее сами Литвины, видя превосходство обычаев и внутреннего устройства Полочан, незаметно усваивали их себе, и тем теснее соединялись с Полочанами, роднились с ними и как бы русели по мере того, как больше распространялись между ними Полотские колонии. Так что южные Литвины, жившие на левом берегу Немана и на юг от Вилии, решительно мало-помалу обратились в Русских и более чистый тип Литовской жизни и обычаев сохранился только на Север от Вилии, где Полотская колонизация, по отдаленности края, была еще слаба. Но и здесь связь Литвинов с Полочанами не разрывалась; слабость Полотских колоний в здешнем крае только не дозволяла развиваться обрусению здешних Литовских племен; тем не менее, и здесь Полочане для Литвинов были свои, а не чужие, и из Жмудской земли тамошние князцы, при первой надобности, спешили на помощь Полочанам, и на оборот – Полочане помогали Жмудинам, как своим собратам. В древних памятниках нет и намеков на какую-нибудь вражду Жмудинов и Полочан; а напротив есть указания, что и в Жмудскую землю проникали русские или Полотские обычаи.

История отдельного самостоятельного Полотского княжества с Русскими князьями начинается с того времени, как Владимир Святославич, великий князь Киевский, отпустил в Полотскую землю своего малолетнего сына Изяслава с его матерью Рогнедою, дочерью прежнего Полотского князя Варяга Рогволода. С этого времени Полотск со всеми своими колониями отделился от прочих Русских княжеств, и по смерти Владимира и Ярослава, великих князей Киевских и всея Руси, уже не подлежал разделу между их наследниками, и подобно Новгородской земле составлял свое отдельное княжество Полотское с своими князьями из племени Изяслава Владимировича. По свидетельству Русских и Литовских летописей, Полотск, как истая колония Новгородская, управлялся своим вечем как до князей, так и при князьях. Князья в Полотске имели такое же значение, как и в Новгороде; они также были властно пришлою и подлежали выбору: вся разница между Новгородскими и Полотскими князьями состояла в том, что Новгородцы выбирали себе князей из всего потомства Варяга Рюрика, Полочане же только из потомков Изяслава Владимировича; при том князья, избираемые Новгородцами всегда имели у себя отчиные владения вне Новгородской земли, следовательно, немного зависели от Новгородского веча; напротив того потомки Изяслава Владимировича вне Полотской земли не имели никаких владений, следовательно вполне зависели от Полотского веча. Мы не имеем никаких подробностей о княжении первого князя из племени Владимирова, знаем только, что Изаслав Владимирович скончался в 1001 году, на другой год по смерти своей матери Рогнеды.

Изяславу Владимировичу наследовал сын его Брячислав, вероятно построивший город Брячиславль, ныне Брацлав в нынешней Виленской губернии. Брячислав в 1021 году неожиданно напал на Новгородские владения и даже успел ворваться в самый Новгород, пограбил его и с добычею и пленниками отправился домой. Но Ярослав Киевский явился на помощь Новгородцам, и не давши еще Брячиславу выйти из Новгородской земли, разбил его на речке Судомери, принудил его оставить добычу и пленников и бежать в Полотск. Какая была причина нападения Брячислава на Новгород, летописи почти не объясняют, но это нападение повторялось несколько раз в продолжении всей истории Полотска, не только при потомках Брячислава. но и тогда, когда Полотском владели князья из потомства Миндовга и Гедимина. Между Полотском и Новгородом были какие-то столкновения, обыкновенно объясняемые желанием Полочан и Литвинов пограбить в Новгородской земле, или, как говорят иные летописи, местью потомков Изяслава Полотского к потомкам Ярослава Великого. Но вероятно были другие какие-либо причины, более существенные, для нас теперь неизвестные; между Новгородом и Полотском всегда была какая то затаенная вражда; замечательно, что Новгородцы никогда не приглашали к себе князей из Полотска, хотя по соседству это было бы очень удобно и Полотские князья, уже дома привыкшие к самоуправству веча, едва ли же бы не были для Новгородцев сговорчивее, нежели другие русские князья. После похода на Новгород Брячислав оставался на всю жизнь в мире и союзе с Ярославом и так что Ярослав, много воевавший на западе, ходивший несколько раз в Польшу, ни разу не нападал на Полотския владения; а напротив, едва, ли не в союзе с Брячиславом, в 1038 году имел поход на диких и неукротимых Ятвягов, беспокойных соседей как Полотских владений в Литве, так и Волынской земли, принадлежавшей Ярославу. Есть также известие о походе Ярослава, на Литву в 1040 году, с которой будто бы он взял дань лыками и вениками. О каких Литовцах здесь говорит летопись, мы не знаем, но по всему вероятию о тех литовских племенах, которые жили на юге ближе к Припети по соседству до Волынью и Древлянскою землею и еще не колонизованных из Полотска; ибо в противном случае Ярославу нельзя было иначе воевать с Литвою, как в союзе с Брячиславом или на оборот прежде вступить в войну с Полочанами; но ни о том, ни о другом нет известий в летописях; притом, судя по названиям урочищ на левом берегу Припети, этот край колонизован Полочанами в более позднее время, вероятно в конце XI или в XII столетии; таким образом, поход Ярослава на Литву почти несомненно должно отнести к походу на южные литовские племена около Припети, еще не колонизованные из Полотска и совершенно дикие, подобные Ятвягам.

Брячислав Полотский скончался в 1044 году, и его престол занял сын его Всеслав, о котором сказано в летописи, что он родился от волхвования, и при рождении волхвы сказали его матери, чтобы она повязала ему на голове какой то науз, чтобы он носил его до смерти, и этот науз, по словам летописи, делал его немилостивым на кровопролитие. Кто была мать Всеслава, мы положительно не знаем, но едва ли она не была литвинка, на что указывают приглашения волхвов при рождении Всеслава и совет их матери навязать ему науз; между княгинями русского происхождения не говорится в летописях ни об одной, которая бы приглашала волхвов при рождении детей, и по их приказу навязывала бы новорожденному наузы. В самом характере Всеслава есть много такого, что намекает, если не на литовское его происхождение по матери, то, по крайней мере, на воспитание в литовских обычаях; в его характере между чертами, общими многим русским князьям, проглядывают черты другого образа жизни. Всеслав был самым воинственным неутомимым и находчивым из всех современных ему князей русских, его воинские подвиги, его уменье выходить из опасностей, и после поражений не унывать, а делаться еще сильнее, ославили его как заколдованного человека, которого железо не берет и который оборачивается в серого волка, рыщет по полям и лесам невидимкою, и является там, где его не ждали и ждать не могли. При Ярославе Великом, Всеслав слишком десять лет жил мирно, по крайней мере, не нападал ни на Новгородские, ни на Смоленские, ни на другие владения в пределах Русской земли. По смерти Ярослава также прошло десять лет, в которые Всеслав продолжал мирно княжить в Полотске. Но в 1065 году он вдруг начал войну с Новгородцами, – и в 1066 году захватил Новгород до Неревского конца и сжёг, разбил тамошнего князя Мстислава, сына Изяславова, ограбил храм Св. Софии, снял колокола и паникадила, и кроме разных богатств, захватил множество пленников, жен и детей, и никем не преследуемый, возвратился в свой Полотск. Это нападение Всеслава на Новгород подняло князей Киевского, Черниговского и Переяславского; они все вместе двинулись на Полотские владения и подступили к богатому Полотскому городу Минску, ближайшему к Киевским владениям и, после жестокой битвы взяли этот город и пошли далее к реке Немизе. Здесь встретил их Всеслав и произошла жестокая сеча, дорого стоившая обеим сторонам, и кончившаяся тем, что и Всеслав и его противники должны были отступить. Всеслав, как говорит летопись, бежал; но и противники, вместо того, чтобы преследовать его, переправились назад через Днепр, и целых четыре месяца не распускали своих войск, стоя шатрами под Оршею. Не надеясь на успех в новой битве, Ярославичи, князья Киевский, Черниговский и Переяславский употребили бесчестную хитрость; они пригласили Всеслава для переговоров в свой стан и поклялись честным крестом, что не сделают ему никакого зла. А между тем, когда Всеслав, положившись на их крестное целование, переправился в лодке через Днепр и вошел в шатер Изяслава Киевского, то изменнически схватили его и увезли в Киев, где Изяслав его и бывших с ним двух его сыновей засадил в поруб.

Но плен Всеслава и опустошение Минска не имели, кажется, ни каких последствий для Полотска и других тамошних городов: Полочане остались со своим вечем и с детьми Всеслава, не попавшимися в плен. Сам же Всеслав, на другой год, был выпущен из поруба Киевлянами, возмутившимися против Изяслава, и посажен на Киевский престол; но жизнь в Киеве не нравилась для воинственного князя и чрез семь месяцев он тайно, ночью, оставил Киевлян, вышедших с ним против Изяслава к Белгороду, и ушел в свой родной Полотск. Из Полотска, на другой год, Всеслав сделал набег на Новгородские владения, возмутил Волжан и с ними вместе подступил к самому Новгороду; но был разбит Новгородцами на Гзени у зверинца и сам попался в плен; впрочем, Новгородцы и их храбрый князь Глеб Святославич, уважая храбрость Всеславову, не долго держали его в плену и отпустили на свободу. Киевский Князь Изяслав, пользуясь отсутствием Всеслава, успел захватить Полотск, посадил там своего сына Мстислава, а когда тот скоро умер, то перевел туда другого своего сына Мстислава, Святополка. Всеслав, возвратившийся из Новгородского плена и оставшийся ни при чем, не потерял головы, а напротив, мало-помалу, стал собирать дружину и вероятно, при помощи литовцев, начал войну с князем Киевским и его сыновьями; война эта продолжалась около трех лет. Наконец, в 1071 году, Всеслав выгнал Святополка из Полотска, и хотя в том же году сам был разбит у Голотичска другим Изяславовым сыном Ярополком, тем не менее, принудил Изяслава заключить с ним мир и очистить все Полотские владения, которые еще оставались в руках у Киевского князя; даже, как говорят летописи, вступил с Изяславом в союз. Следовательно, по заключении этого мира, Всеслав мог быть спокоен, пока был жив Киевский князь Изяслав; но, со смертию Изяслава, дела переменились: преемник его, младший брат Всеволод, начал с Всеславом войну и сам вместе со своим сыном Владимиром Мономахом ходил под Полотск; но, кажется, без успеха, потому на зиму того же года вторично посылал Мономаха с Изяславовым сыном Святополком, которым удалось зажечь Полотск. В ответ на это, Всеслав сжег Смоленск; Мономах, посланный отцом, хотя спешил на защиту Смоленска с Черниговцами, но уже не мог застать там Всеслава, и, преследуя его, только пожег и повоевал Полотскую землю до Лукомля и Логожска и около Дрютска. Потом, Мономах, мстя за сожжение Смоленска, сделал нечаянный набег с Черниговцами и Половцами на Минск, и в этом набеге, как сам говорит, не оставили в Минске ни челядина ни скотины. Мстил ли за это и как мстил Всеслав, памятники об этом ничего не говорят; по летописям известно только, что он скончался в глубокой старости 14 Апреля 1101 года. Но память о подвигах Всеслава не умерла вместе с ним; о нем воспевали и Русские народные былины и певец Слова о полку Игореве, живший в конце XII столетия, который в поэтическом образе представляет Всеслава каким то сверх естественным человеком и говорит: «Всеслав князь людем судяше, князем грады радяше, а сам в ночь волком рыскаше, из Киева дорыскаше до Кур-Тмутораканя. Тому в Полотске позвониша заутреню рано у Св. Софии в колоколы; а он в Киеве звон слыша».

По смерти великого Всеслава, сыновья его не умели поделить отцовских владений и начали междоусобную войну, Глеб завладел Минском и другими городами по Неману, а Борис занял Полотск и города, ближайшие к Полотску; двух же своих братьев Романа и Давида выгнали из владений и тем подали случай другим Русским князьям вмешаться в дела Полотской земли. Давыд и Роман Всеславичи, изгнанные из отечества, удалились к Черниговскому Князю Олегу Святославичу, который, желая помочь им, успел вооружить на Глеба Всеславича Минского своих двоюродных братьев Святополка Киевского и Владимира Мономаха Переяславского, и на четвертый год по смерти Всеслава, Олег Святославич сам лично открыл поход на Глеба Минского, и с ним Святополк послал с своими полками воеводу Путяту, а Мономах своего сына Ярополка; с ними же отправился и Давыд Всеславич; но поход этот решительно не удался, Глеб успел отразить нападение и заставил Давыдовых союзников удалиться ни с чем. Удачно защитивши собственные владения, Глеб Всеславич стал напирать к Днепру и Припети, занял Оршу и Копыс, принадлежавшие к Смоленскому княжеству, потом начал воевать живших по Припети Дреговичей, причислявшихся к Киевскому княжеству, и сжег их город Слуцк. Владимир Мономах, тогдашний старший Князь в Приднепровье, несколько раз, посылал к Глебу с требованием, чтобы он перестал делать набеги и признал его старейшинство между князьями; но Глеб и не думал признавать Мономахова старейшинства над собою и продолжал напирать к Днепру и Припети. Тогда Мономах в 1116 году сам с своими сыновьями и с Черниговскими Князьями Давыдом Святославичем и Ольговичами отправился в Смоленск и оттуда начал движение на Минские города; по его распоряжению, сын его Вячеслав взял Оршу и Копыс, а другой сын Ярополк с Давыдом Святославичем заняли Дрютск, сам же Владимир осадил Минск, где заперся Глеб. Владимир, чтобы вернее вести осаду Минска, начал строить башню перед своим лагерем против города: Глеб из этого построения понял, что Мономах не хочет отходить, не взявши Минска и что отсидеться нет надежды, и посему поспешил вступить в переговоры с Владимиром, и сам со своими детьми и дружиною пришел к нему в лагерь с поклоном, прося мира и обещаясь быть у него в послушании. Владимир, довольный покорностью, дал ему мир и оставил княжить в Минске, обязав клятвою быть послушным. Но Глеб, по удалении Мономаха в Киев, не думал исполнять клятвы, данной в крайности; и в 1119 году Мономах снова явился под Минском, взял город с бою и самого Глеба отвез пленником в Киев, где тот, в том же году, и скончался. После Глеба, осталось трое сыновей: Ростислав, Володарь и Всеволод, которые и поделили между собою оставленные за ними Мономахом города Минского княжества.

Между тем, князь Давыд Всеславич, первоначально изгнанный братьями и скрывавшийся у Черниговских князей, успел при чьей-то помощи, или по соглашению с Полочанами, воротиться на родину и выгнать из Полотска своего брата Бориса. В это дело вмешался Великий Князь Киевский Мстислав Владимирович, тесть Борисова сына Брячислава, желавший воспользоваться этим случаем, чтобы подчинить себе Полотскую землю. Он в 1127 году поднял на Полотское княжество почти всех послушных ему князей, которые, по его распоряжению, и вступили в Полотские владения четырьмя дорогами: именно четверо князей Вячеслав Туровский, Андрей Владимиро-Волынский, Всеволод Городенский и Вечеслав Ярославич из Клечска направились с Изяславом; Всеволод Ольгович Черниговский с братьями на Стрежев к Борисову, и туда же Мстиславов воевода Иван Войтишинич с Торками; Мстиславов сын Изяслав из Курска со своим полком на Логожск; а другой сын Ростислав со Смольнянами на Дрютск, и третий сын Всеволод с Новгородцами к Неклочу (Неколочи?). Мстислав всем своим союзникам приказал вступить в Полотскую землю в один день, 4 Августа; но его сын Изяслав предупредил днем, взял Логожск и промедлил там два дня; а в это время, граждане Изяславля бились с Вячеславом и Андреем. Изяслав, взявши Логожск, чрез два дни, также отправился к Изяславлю и привел с собою мужа своей сестры Брячислава Борисовича, который сам отдался ему, не имея возможности дойти до своего отца и боясь попасться в руки неприятелей. Граждане Изяславля, увидевши Брячислава и Логожан, пришедших с Изяславом, прекратили сопротивление и сдались Вячеславу с условием, чтобы не отдавал город на щит т. е. на разграбление, и обязали его клятвою.

Воротислав Андреев тысяцкий и Иванко Вячеславович, чтобы не допустить грабежа, поздно вечером ввели в город своих воинов; но тем не спасли города, ибо по утру, только что сделалось известным, что город взят ночью, то воины Андрея и Вячеслава бросились грабить, так что едва можно было спасти имение княгини Мстиславны, отбивая его силою. Полочане, узнавши о разграблении Изяславля и боясь той же участи своему городу, выгнали от себя князя Давыда Всеславича с сыновьями, и взявши Рогволода Всеславича, отправились к Мстиславу просить его, чтобы он утвердил им в князья Рогволода, обещаясь во всем быть в повиновении у великого князя Киевского. Мстислав, довольный покорностью Полочан, и видя, что они никак не хотят Бориса, отпустил с ними Рогволода и приказал своим войскам очистить Полотския владения, а Борис через год скончался. Но очевидно условия, на которых Мстислав отпустил Рогволода в Полотск, были слишком тяжелы, и ни Рогволод, ни другие Полотские князья не могли, или не хотели исполнять их. А посему, в 1129 году Мстислав приказал схватить всех Полотских князей и отвести в заточение в Грецию, Полотские же владения присоединил к Киевским и послал туда своего сына Изяслава.

Впрочем, занятие главных городов и высылка попавшихся в руки князей Полотских еще отнюдь не означала покорения всей Полотской земли. Кроме городов, занятых войсками и наместниками Мстислава, было еще необозримое пространство непроходимых лесов, занятых Литовскими племенами и колониями Полочан, действовавших за одно и признавших Полотск своею метрополиею, или главою всей Литовской земли; сами граждане, занятых Мстиславом городов, уступали только силе и не думали признавать его власти или власти его сына, и продолжали сноситься с своими собратами Литовцами, до которых еще не доходили Мстиславовы войска и у которых, кажется, укрывались некоторые из Полотских князей. А посему, вслед за удалением главных Мстиславовых войск, посаженный им в Полотске сын его, Князь Изяслав, очутился в Полотске, как в земле неприятельской, и должен был обратиться за помощью к отцу, чтобы покончить зараз и с Полочанами и с Литовцами. Мстислав, получивши верные сведения от сына, что сила Полочан скрывается в Литовской земле и что, не покорив ее, нельзя спокойно владеть Полотском, в 1132 году предпринял новый поход, и с своими сыновьями, и князьями Черниговскими Ольговичами и с Всеволодом Городенским вступил в землю Литовскую. Но этот новый поход далеко не походил на прежний блестящий поход к восточным Полотским городам: Литовцы не думали защищать своих городов и селений и, при приближении Мстиславовой рати скрылись в своих непроходимых лесах и стали выглядывать, где бы нанести вред полкам Мстиславовым. Ратники Мстиславовы только сожгли брошенные хозяевами жилища, и нигде не находя противников и истомившись тягостным походом, принуждены были воротиться назад. Причем Мстислав и другие князья, с своими дружинами, шедшие с большою осторожностью, озираясь по бокам и взад и вперед, прошли блогополучно Литовские пущи и болота; но отставшие от князей земские полки Киевлян были сильно побиты, выступившими из своих лесов, Литовцами. Таким образом, настоящий Мстиславов поход не принес ни какой пользы Изяславу, сидевшему в Полотске, Полотские владения, по прежнему остались непокоренными вполне и ненадежными.

Между тем, обстоятельства сильно переменились, Мстислав, воротившись с Литовского похода, скончался, а его преемник на Киевском престоле, брат его Ярополк, желая иметь в Переяславле надежного князя, в том же году, перевел Изяслава из Полотска в Переяславль. Изяслав, отъезжая из Полотска, оставил там своего брата Святополка, еще очень молодого князя; но не по силам молодого Святополка было держать нелюбимую власть чужого князя в Полотске: лишь только уехал Изяслав, как Полочане пригласили к себе одного из прежних князей, Всеславова внука, Василька Святославича, а Святополку показали путь, сказавши: «ты лишился нас,» и все Полотские города, за исключением Минска, отложились от Киевского Князя и признали власть Василька. Ярополк Владимирович Киевский, чтобы вовсе не лишиться Полотской земли, посадил Изяслава в Минске и продал ему Туров и Пинск; но Изяславу уже не у чего было жить в Минске, и он ушел к своему брату Всеволоду в Новгород, недовольный дядею. И таким образом Полотская земля вся, по-прежнему, сделалась независимою и со своими отчинными князьями. Впрочем, Ярополк очевидно не мог отказаться совершенно от Полотских владений, и новый Полотский князь Василько Святославич, на первый раз, должен был признать некоторую зависимость от Киевского князя; ибо в 1138 году Полочане приходили на помощь к Ярополку против Всеволода Ольговича, князя Черниговского, В 1140 году возвратились из Царь-града двое Полотских князей, сосланных туда в заточение Мстиславом, кажется Василий и Иван Рогволодовичи, а затем, мало-помалу, собрались и остальные Полотские Князья, разогнанные нашествием Мстислава.

Походы Мстислава в 1127 и 1129 годах, хотя не покорили окончательно Полотской земли, и по смерти Мстислава, хотя Полочане опять восстановили свою независимость и обзавелись отчинными князьями из потомства Всеслава; тем не менее, походы сии имели громадное значение для будущей судьбы Полотских владений. Со времени сих походов Полотские Князья вступили в более тесные сношения с Приднепровскими князьями, чаще стали вступать с ними в родство и прибегать к их помощи в спорах между собою; так что с этого времени ни одно междоусобие Полотских князей не обходилось без участия Киевских, Черниговских или Смоленских князей, и соседние Приднепровские князья уже не опускали случая пользоваться Полотскими междоусобиями, а на оборот и Полочане и их князья, время от времени, вмешивались в междоусобия соседних Приднепровских князей. Вообще, после Мстиславовых походов, Полотская земля вышла из того отчуждения, в котором она была в прежнее время. Так уже при преемнике Ярополка, князе Киевском Всеволоде Ольговиче, начались брачные союзы между Полотскими и Приднепровскими князьями; в 1143 году Всеволод Ольгович женил своего сына, знаменитого в последствии Святослава на дочери Полотского Князя Василька Святославича, а Переяславский, прежний Полотский князь, Изяслав Мстиславич выдал дочь свою за Полотского князя Рогволода Борисовича.

Полотские князья, возвратившиеся на родину из Греции и других стран, сначала довольно мирно разместились по Полотским уделам и народ, довольный возвращением своих князей, принял их с радостью; но все это не могло быть продолжительным; с одной стороны, князья, надеясь на связи свои в Приднепровье, не прочь были искать друг под другом, а с другой стороны народ, привыкший видеть князей по выбору веча, был не настолько мирен и постоянен, чтобы поменять князей и не делиться из-за князей на партии. А посему едва прошло десять лет по возвращении князей, как начались беспорядки и неудовольствия между князьями и народом. Первое неудовольствие в 1151 году вышло против Полотского князя Рогволода Борисовича, зятя Изяславова, может быть и посаженного при его помощи и тем больше, что Изяслав тогда был уже Великим князем Киевским. Полочане захватили Рогволода, разграбили его имущество и отвезли узником в Минск, на руки его врагам Глебовичам, а в Полотске посадили князем Ростислава Глебовича. А чтобы иметь себе поддержку, в случае, ежели, Изяслав Киевский вступился за своего зятя, отправили посольство к Святославу Ольговичу князю Новгород-Северскому, врагу Изяславову, и просили его союза и покровительства, обещая иметь его себе отцом и ходить в его послушании, и на том целовали крест. Прошло семь лет, как Полочане схватили своего князя Рогволода Борисовича и отвезли в Минск, под стражу. Долго ли сидел под стражей Рогволод, мы не знаем, только, наконец, его как-то освободили и он начал искать везде помощи, чтобы возвратить себе владения. – Между тем, тесть его Изяслав Киевский скончался, а другие родственники не только не помогли ему, но и последнее обобрали; в такой крайности он обратился к тому же, к кому семь лет назад обратились Полочане, к Святославу Ольговичу Новгород-Северскому, бывшему уже тогда князем Черниговским; и в 1159 году явился в Чернигов, с просьбою о помощи. Святослав, по своим видам находивший выгодным держать хоть в какой-нибудь зависимости Полотскую землю, дал Рогволоду свой полк и отпустил искать себе волости. Рогволод, получивши такую помощь, пришел в Слуцк и оттуда начал сноситься с жителями Дрютска. Дрючане заявили ему, что они очень рады и просят его не мешкать приездом в их город и готовы за него сложить свои головы; но очевидно не одни Дрючане, а и партия Полочан была на стороне Рогволода, ибо, когда он двинулся из Слуцка, то навстречу к нему выехало более трехсот лодий Дрючани Полочан. После такой встречи, Рогволод с торжеством был введен в Дрютск, а бывший там князем Ростиславов сын Глеб выгнан и граждане разграбили его двор и дружину. Потом, когда Глеб явился к отцу в Полотск с несчастною вестию о потере Дрютска, то Рогволодова партия Полочан немедленно начала мятеж. Впрочем, Ростислав ласками, обещаниями и многими подарками успел остановить недружное восстание граждан и даже обязал их крестным целованием оставаться ему верными. Устроившись с Полочанами, Ростислав, пригласив своих братьев Всеволода и Володаря, отправился с ними к Дрютску выпроваживать Рогволода. Но Дрючане, вероятно усиленные всеми недовольными правлением Ростислава, решились защищать своего выборного князя во что бы ни стало и так укрепились, что Ростислав, простояв под городом несколько времени и потеряв довольно ратников на приступах, наконец принужден был заключить с Рогволодом мир, по которому не только оставил за ним Дрютск, но еще придал несколько волостей к Дрютску, и затем возвратился в Полотск, а братьев отпустил по домам.

Между тем, крамола росла в Полотске, партия Рогволодова усиливалась и делалась более отважною. Полочане, забыв недавнюю клятву к Ростиславу, в которой клялись не класть на него никакого извета и жить с ним по крестному целованию, стали тайно сноситься с Рогволодом Борисовичем в Дрютск такими речами; «княже наш! согрешили мы к Богу и к тебе, что восстали на тебя без вины и все имение твое и твоей дружины разграбили, а тебя самого выдали Глебовичам на великую муку. Ежели ты не помянешь всего того, что мы сделали безумьем своим, и крест к нам поцелуешь; то мы твои люди, а ты наш князь, а Ростислава выдадим тебе, делай с ним, что хочешь.» Рогволод поцеловал перед посольством крест не поминать старого и отпустил послов в Полотск. Полочане, отобравши клятвенное обещание от Рогволода, повели дело против Ростислава и с лестию стали звать его на братчину к церкви Св. Богородицы Старой на Петров день (Братчиною называется общий пир в складчину целым городом или приходом на храмовой праздник; таковые пиры в складчину и теперь соблюдаются во многих местностях России, где еще старина не позабылась), чтобы там схватить его. Ростислав, уведомленный своими приверженцами о замысле Полочан, поехал на братчину, надевши под платье брони, что заметив заговорщики, не осмелились напасть на него. И таким образом, Ростислав, отправив братчину по порядку, уехал благополучно в Белчицу (княжие имение неподалеку от Полотска), где обыкновенно он жил в летнее время. На другой день поутру, Полочане опять Прислали звать его в город, говоря: «Княже! Поезжай к нам, нам очень нужно переговорить с тобою». Ростислав, хотя и отвечал: «а что же вчера как я был у вас, вы не говорили со мною о том, о чем хотите говорить теперь» тем не менее, не опасаясь, поехал в город; как на встречу к нему выехал из города один из его служителей и сказал ему: «не езди, княже, в городе вече; избивают твою дружину и тебя хотят схватить.» Получив такую весть, Ростислав поворотил назад в Бельчицу и, собрав всю свою дружину, отправился полком к брату своему Володарю в Минск, и по дороге шел по Полотской волости войною, все опустошая, отнимая скот и челядь.

Как только удалился Ростислав, Полочане послали в Дрютск звать к себе Рогволода, и Рогволод немедленно отправился в Полотск, вступил в город с большою честию и сел на столе деда своего и отца своего. Следовательно законным князем в Полотске, после Всеслава Великого, был сын его Борис, а по смерти Бориса его сын Рогволод. Утвердившись в Полоцке на отчинном столе, Рогволод начал готовиться к войне с Ростиславом Глебовичем, утвердившимся в Минске, также своем отчинном городе; Ростислав Мстиславич Смоленский, получив от Рогволода Витебск и другие пограничные с Смоленскими владениями города, прислал к нему в помощь двух своих сыновей Романа и Рюрика и воеводу Внезда с Смольнянами, Новгородцами и Псковичами, сам Рогволод собрал рать Полочан, и все вместе отправились к Минску, но прежде Минска осадили Ростиславова брата Всеволода Глебовича в Изяславе. Всеволод, надеясь на приязнь к нему Рогволода, сам выехал к нему и поклонился. Рогволод посадил в Изяславле своего брата Брячислава, ибо этот город был ему отдан еще отцом, а Всеволоду дал Стрежев. Затем все отправились осаждать Ростислава в Минске и стояли под городом десять дней; но города взять не могли и заключили с Ростиславом мир и все целовали друг к другу крест, не целовал только креста Ростиславов брат Володарь Глебович, ходивший в то время в лесах поднимать Литву на помощь к Минску. Но мир, заключенный в 1159 году, был нарушен Ростиславом в следующем же году; ибо Ростислав получив помощь от Литвы, приведенной Володарем, взял Изяславль и Стрежев, а Брячислава заковал в железа, Всеволода же засадил в поруб. Получив об этом весть, Рогволод пошел опять с Полотской ратью и с помощью присланного Ростиславом Мстиславичем, бывшим тогда уже князем Киевским, подступил к Минску, и, простояв без успеха под городом шесть недель, и оставленный Торками, присланными из Киева, заключил с Ростиславом Глебовичем мир, по которому Ростислав отпустил бывших у него в плену, Брячислава и Всеволода. В 1161 году Рогволод опять ходил на Ростислава к Минску, вероятно вызванный, самим Ростиславом, и опять заключил с ним мир. Не очевидно походы к Минску мало приносили пользы, ибо Ростислава нельзя было умирить окончательно, пока брат его Володарь будет сидеть в Городце в соседстве с Литвою и приводить оттуда к брату полки Литвинов. Посему в 1162 году Рогволод с Полочанами прямо отправился на Володаря. Володарь заперся в Городце с Литвою, и по Литовски не показывался целый день, а как наступила ночь, то нежданно-негаданно ударил на Полочан и многих из них избил, а других взял в плен, но больше избил. Пораженный таким образом Рогволод обратился в бегство, и сперва бежал в Слуцк, опасаясь погони, а потом, пробыв там три дни, перебрался в Дрютск; в Полотск же не смел и показаться, ибо под Городцем погибло много Полочан, и с тех пор о Рогволоде летописи не упоминают, вероятно он скоро умер, или окончательно оставил Полотскую землю и проживал у кого-нибудь, у приднепровских князей.

Полочане, узнавши о поражении Рогволода под Городцом, объявили своим князем Всеслава Васильковича, внука Святослава Всеславича. Выбор Полочан пал на Всеслава потому, что он состоял в близком родстве и союзе с Смоленскими князьями, которые могли помочь ему, в случае нападения Ростислава Глебовича, жестоко обиженного Полочанами, или его родных братьев, имевших связи в Литве. И ожидания Полочан оправдались, хотя и не вполне. Четыре года, по объявлении Всеслава Полотским князем, Глебовичи молчали, может быть, собирая силу; наконец в 1167 году Володарь Глебович Городецкий, ближайший сосед с Литовцами, составлявшими главную силу Глебовичей, собрал Литву и пошел к Полотску. Всеслав Василькович, не желая подвергать Полотск осаде, вышел с Полочанами встречать врага в поле; но Полочанам и Всеславу было не по силе меряться с полулитвином с полуполочанином Володарем; он лишь завидел вышедших против него Полочан, немедленно ударил на них с своими лесными приятелями Литовцами, не давши им построиться и такое произвел опустошеиие в их рядах, что Всеслав, отчаявшись отстоять Полотск, ушел в Витебск, где сидел его шурин, Давыд Ростиславич, (из Смоленских князей); но не долго торжествовал и Володарь. Он, разбивши Всеслава, занял беззащитный Полотск и заставил Полочан целовать к нему крест, затем с своими Литовцами пошел к Витебску на Давыда и Всеслава. Давыд, поджидая себе в помощь брата своего Романа с Смольнянами, чтобы задержать Володаря, выступил из города и стал защищать переправу через реку. Между тем, Володарь отыскал уже брод и по литовскому обычаю положил ночью ударить на Давыда; но страшная ночная гроза, разразившаяся в то самое время, как ратники его стали бродиться через реку, остановила суеверных лесовиков Литовцев, они шарахнулись назад и уперлись. Дружина Володаря, видя, что с испуганными грозой Литовцами ничего не поделать, стала говорить ему: «чего ты стоишь, княже! и не едешь прочь, вон уже Роман бродится через реку, а отсюда Давыд» и Володарь, послушав советов дружины, ночью же побежал от Витебска. На утро Давыд, увидев бегство своего врага, послал за ним погоню, и хотя догнать не мог, тем не менее, многих блудящих по лесу забрал в плен и отправил Всеслава в Полотск. И, таким образом, Полотск остался за Всеславом, и надежда Полочан на помощь из Смоленска оправдалась; бежавший Володарь не мог уже уговорить Литвы на новый поход. После чего, Полотские князья, т. е. владевшие собственно Полотском, поступили в опеку к Смоленским князьям. И когда в 1178 году князь Мстислав Ростиславич Новгородский вздумал было идти на Всеслава к Полотску мстить обиду, нанесенную Новгородцам Всеславом великим, прадедом Всеслава Васильковича, сто лет тому назад, и уже пришел с Новгородцами на Луки, то Роман Ростиславич Смоленский, услышав об этом, отправил сына своего Мстислава в Полотск на помощь к Всеславу, а к князю Новгородскому послал сказать: «ежели ты пойдешь на Всеслава, то прежде иди на меня, а я не дам Всеслава в обиду». И Мстислав Ростиславич принужден был отложить свой поход на Полотск.

Но Смоленская опека не дешево стоила Полочанам и их князьям из дому Святослава Всеславича; они, во первых, должны были окончательно уступить Смоленским князьям важный Полотский город Витебск, владение которым давало Смолнянам открытую дорогу в Полотск; потом, вследствие этой опеки, Полочане и их князья волей-неволей должны были принимать участие в переворотах и междоусобиях Смоленских князей, и посему подвергаться нападениям тех соседей, которые были в войне с Смолнянами. Так, например, за пособие Смоленским Князьям в войне с Новгородцами, Новгородцы в 1168 году отплатили Полочанам походом на Полотск, в котором сильно опустошили Полотскую волость, и только тридцати верст не доходили до Полотска. И наконец, что всего важнее, собственно Полотские князья, поступивши в опеку к Смоленским князьям, тем самым отделились от других князей Полотской земли и стали к ним во враждебные отношения; а другие князья Полотской земли вступили в союз с Черниговскими князьями, врагами Смоленска. И таким образом Полотская земля разделилась на три враждебные союза: первый союз с Литвою самый старейший и естественный для Полотских князей; второй союз с Смоленскими князьями, более выгодный для Смоленска, чем для Полотской земли, и третий союз с Черниговскими князьями, выгодный потолику, поколику Черниговские князья были соперниками Смоленским к большей запутанности и с тем вместе к большему вреду Полотской земли. Союзы сии менялись, одни и те же Полотские князья держались то Чернигова, то Смоленска, то Литвы. Так, Всеслав Василькович, так много обязанный Смоленским князьям, перешел на сторону Черниговских, которые помогли ему воротить Витебск к Полотску и посадили там Всеслава брата Брячислава Васильковича. И в 1180 году, во время войны Святослава Черниговского с Смоленскими князьями, когда Святослав, брат Ярослава, напал на Дрютск, то Васильковичи, Всеслав из Полотска и Брячислав из Витебска, явились к нему на помощь с полками Литвы и Ливи, другие же Полоцкие князья: Всеслав Микулич из Логожска, Андрей Володминич с племянником Изяславом и Василько Брячиславич, из домов Глеба и Рогволода, совокупившись вместе, пошли мимо Дрютска, чтобы загородить дорогу Святославу, спешившему с Новгородскими войсками; и вслед за тем Давыд Ростиславич Смоленский вступил в Дрютск и соединившись с князем Глебом Рогволодовичем из дома Борисова, пошел в обход Ярославу, чтобы дать ему битву до соединения с Святославом. Ярослав, заметив это, занял твердые места и целую неделю не вступал в битву, поджидая своего брата Святослава. Когда же Ярослав успел соединиться с братом и другими своими союзниками и начали гатить реку Дрють, чтобы дать битву Давыду и его союзникам; то Давыд бежал в Смоленск и затем Дрютск был взят Святославом и отдан одному из союзников Святославовых из Полотских князей.

Ближайшим следствием этой войны было то, что Полотские Князья, союзники Черниговских князей, посредством Литвы, стали тревожить Давыдова брата Рюрика Ростиславича вь Турове и Овруче; так что он решительно был связан в своих действиях Литвою, и тем самым оказывался слабейшим пред Святославом Черниговским. За таковой вредный для Ростиславичей Смоленских союз с Черниговскими князьями, Давыд Ростиславич в 1186 году соединясь с Новгородцами, Логожским Князем Васильком Володаревичем и Дрютским Всеславом, пошел на Полотск. Полочане, не ожидавшие такого нашествия и не успевшие уведомить Черниговских своих союзников, вышли на границу с поклоном и дарами и заключили с Давыдом мир от имени веча, и по этому миру уступили Витебск Давыдову зятю Ростиславу Святославичу, внуку Глеба Минского. Ярослав Черниговский, не желая оставить без помощи своих союзников в Полотской земле, несколько раз посылал к Рюрику Ростиславичу, старшему брату Давыда, чтобы Давыд воротил Витебск прежнему Витебскому князю; но Давыд сии требования оставлял без удовлетворения. А посему в 1195 году Ярослав снарядил рать и послал с нею своих племянников выгонять Давыдова зятя из Витебска, туда же явились с своими дружинами и Полотские князья, Ярославовы союзники. В происшедшей битве с Давыдом Смоленским, Полочане взяли в плен Давыдова племянника Мстислава Романовича и отдали Дрютскому князю Борису, у которого выпросил его Олег Святославич и послал весть к Ярославу в Чернигов, что Давыдов полк разбит. После чего, Ярослав вступил в переговоры со старшим Давыдовым братом Рюриком Ростиславичем Киевским и по сим переговорам Витебск был возвращен Полотским князьям, бывшим в союзе с Черниговскими князьями. Но тем не прекратилась вражда Полочан к Смоленским князьям: в 1198 году они вместе с Литвою напали на Новгородские владения, где княжил Смоленский князь Ярослав, и сожгли посады у Великих Лук. Впрочем, Полочане одни с соседнею Литвою, без других союзников, были очень слабы, чтобы вести войну с Новгородом и Смоленском; и когда Новгородцы за сожжение посадов у Великих Лук, пошли на Полотск, то Полочане вышли к озеру Каспле с поклоном и заключили мир, по которому вероятно должны были отступиться от союза с Черниговскими князьями, противниками Смоленских князей. Что было после этого мира между Смоленском и Полотском, об этом мы не имеем известий; но очевидно год от года Полотские князья более и более поступали в зависимость от Смоленских князей. Смоленский князь Мстислав Давыдович в 1230 году, заключая мирный торговый договор с Ригою и Готским берегом, уже включил в этот договор князей Полотского и Витебского, как владетелей, подчиненных Смоленскому Князю. В договоре сказано: «тая правда взяти латиненскому у Русской земли, у волости Князя Смоленского, и у Полотского Князя в волости и у Витебского князя в волости.»

Таким образом, в начал е XIII столетия, Полотские князья утратили свою самостоятельность и поступили в зависимость к Смоленским князьям; а еще прежде они потеряли важную Полотскую волость, прилегавшую к устьям Западной Двины; эта важная потеря совершилась следующим образом. В 1186 году, с дозволения одного из Северных Полотских князей, по имени Владимира, Немцы, торговавшие в Ливонии еще с 1158 года, заняли устье Западной Двины и построили там несколько укреплений с целию крестить в Латинскую веру Ливов иди Ливонцев, бывших еще язычниками (ибо Полочане, подобно Новгородцам никогда не принуждали своих данников переменять веру). С начала Немецкие колонии были очень незначительны и, по-видимому, нисколько не нарушали власти Полотских князей над тамошнею страною; ибо Ливы, по прежнему, платили дань Полотским князьям; но в какие-нибудь двадцать лет поселившиеся здесь Немцы, стараниями своего знаменитого епископа Альберта, устроили у себя рыцарский орден меченосцев, который постоянно пополнялся пришельцами из Германии, и при помощи этого ордена так усилились, что отняли два Полоцких княжества в устьях Двины Кукейнос и Герсин. Литовцы язычники, теснимые Немцами, искали помощи у старшего Полотского князя, как исконного верховного властителя Ливонии; но тот, запутанный в междоусобия своих родственников, и вероятно не крепкий на Полотском престоле, не сделал для Ливонцев ничего, и довольный обещанием Немцев, что дань с Ливов будет платиться исправно в Полотскую казну, заключил с Немцами мир и, таким образом, сам отдал всю Ливонию в полное распоряжение Немцев. Немцы, освободившись от вмешательства Полотского князя, окончательно покорили Ливь и другие тамошние племена, в след за тем вытеснили бывшея там Полотские колонии и перестали платить Полотскому князю обещанную дань, и таким образом сделались полными владельцами тамошнего края.

Несчастные междоусобия, накликавшие на Полотскую землю вмешательство соседних Русских князей, неопределенность отношений между князем и народом и потеря Ливонии, страны особенно важной для Полотской торговли, произвели то, что Полотские князья, потомки Всеслава великого, год от года теряли свое значение, как у других князей, так и у своих подданных Русских и Литовцев, которые уже не видели в них защитников Полотской земли, а скорее смотрели на них, как на виновников невыгодного и зависимого положения своей родины. Современник событий, знаменитый певец Слова о полку Игореве, верно рисует падение Полотских князей, потомков Всеслава, и причину этого падения: «Двина болотом течет оным грозным Полочаном под кликом поганых (Литовцев). Один Изяслав, сын Васильков, позвони своими острыми мечи и шеломы Литовские, притрепа славу деду своему Всеславу; а сам под черлеными щиты на кроваве траве притрепан Литовскими мечи. Не бысть ту брата Брячислава, ни другого Всеволода; один изрони жемчужную душу из храбра тела чрез злато ожерелье. Уныли голоси, пониче веселие. Трубы трубят Городенские. Ярославе и вси внуци Всеславли! уже опустить вам свои знамена, вложить в ножны свои иззубренные мечи! Вы уже выточили из дедней славы. Вы своими крамолами начали наводить поганых на Русскую землю на жизнь (достояние) Всеславича.» Кто был Изяслав, сын Васильков, притрепавший славу деда своего Всеслава в войнах с Литовцами и погибший в сих войнах? мы на это не имеем никаких известий в дошедших до нас памятниках. Но кто бы он ни был, и когда бы он ни воевал с Литовцами, одно верно то, что племенные Литовские князья, прежде незначительные и послушные Полотским князьям, к концу XII столетия, начали делаться заметными и год от года приобретать более расположения как от Русских колонистов в Литовской земле, так и от Литовцев, а по Литовским князьям, выдвигавшимся вперед и все население, как Русское, так и Литовское, стало принимать общее название Литвы; так что в прочих Русских землях и Полочане иногда стали называться Литовцами. Так, например, под 1239 годом, читаем в летописи: «Ярослав Всеволодович Суздальский ходил к Смоленску на Литву, и Литву победил и князя их захватил, и посадил в Смоленск князя Всеволода Мстиславича.» А Литовский их князь, о котором говорит здесь летопись, был никто иной, как Святослав Мстиславич, внук Романа Ростиславича Смоленского, захвативший Смоленск, при помощи Полочан и Литвы; следовательно, в настоящем известии под Литвою, должно разуметь вообще и Полочан и Литовцев, а отнюдь не одних Литовцев; а о таковом смешении Полочан и Литовцев, летописи с конца XII столетия представляют много свидетельств, по которым можно ясно проследить, как мало-помалу Полотская земля у наших летописцев обратилась в Литовскую землю, не переменяя своих прежних жителей и не изменяя их отношений друг к другу. Литовцы и Русь и в XIII столетии жили вместе в таких же отношениях друг к другу, как в X, XI и XII столетиях, только, вместо измельчавших потомков Всеслава, явились племенные Литовские князья.

Литовцы с своими племенными князьями, выдвинутые наперед крамолами Полотских князей и своеволием Полотского веча, сперва заявляли себя поданием воинской помощи тому или другому Полотскому князю, во время их междоусобий; ибо большая часть Полотских князей отнимала друг у друга престолы, при помощи охотников до грабежа Литовцев. Помогая Полотским кыязьям, Литовцы с тем вместе обыкновенно получали дозволение грабить и опустошать земли противников того князя, которому они помогали, и по мере развития междоусобий между Полотскими князьями, грабежи и воинские набеги Литовцев год от года увеличивались и распространялись даже вне Полотской земли, на владения соседних князей Смоленских, Черниговских, Киевских и Волынских, и на владения Псковские и Новгородские. Набеги сии и грабежи, как мы уже видели, предпринимались одними Литовцами и сообща с Полочанами. В конце XII столетия. особенно сильны были набеги на владения Киевские и Волынские, в которых Литовцы нередко действовали вместе с дикими Ятвягами. Набеги сии вызвали деятельного и воинственного Волынского князя Романа Мстиславича на несколько походов против Литвы и Ятвягов, которыми страшно были опустошены земли Литовская и Ятвяжские; так что о Романе сложилось предание, что он запрягал Литвинов в соху. Ближайшим следствием сих походов было то, что Литовские племена, прежде разрозненные, теперь, не находя ни какой защиты и поддержки от измельчавших потомков Всеслава, начали думать о соединении и дружных действиях против врагов. И первое известие об общем союзе и дружной деятельности Литовских племен, по нашим летописям, мы находим под 1215 годом, где сказано, что все Литовские князья прислали к наследникам Романа Волынского общее посольство для заключения мира. Литовские князья, участвовавшие в отправлении сего посольства, и, следовательно, бывшие в общем Литовском союзе, по свидетельству летописи, были следующие: старейшие князья собственно Литовские: Живинбуд, Давьят, Довспрунк, брат его Мидог и брат Давьялов Виликаил – Жмудские князья: Ерьдивил, Выкынт; князья племени Рушьковичей: Кинтибут, Вонибут, Бутовит, Вижеик и сын его Вишлий, Китений, Пликосова; князья племени Булевичев: Вшпимут, которого и его братьев Едивила и Спрудейка убил Миндовг, а жену его взял себе; князья племени Дяволтвы: Юдьки, Пукеак, Бикши и Ликиик. Все сии князья заключили мир и союз с наследниками Романа Даниилом и Васильком; и первым следствием сего союза было то, что Даниил в том же 1215 году навел Литву на Ляхов, где Литовцы произвели страшные опустошения и убийства. Таким образом, Литовские князья лишь почувствовали свою силу, то немедленно переменили с одной стороны место действия, т. е. перенесли деятельность Полотской земли с востока на юго-запад, с Приднепровья к среднему течению Немана, а с другой стороны переменили и союз с соседними Русскими князьями, вместо Смоленских и Черниговских князей, вступили в тесные сношения с Волынскими и Полотскими князьями и вошли в их интересы; но как истые преемники потомков Всеслава, они не могли остаться без союза с теми и другими Русскими князьями. Для Литовских князей, союз с русскими был необходимостью, которая условливалась всей историей Полотской и Литовской земли; Литву тянула к Руси сама история, сама жизнь; в течении веков Литва так сроднилась и срослась с Русью, что не могла без нее жить. Войны и разбойнические набеги, как они ни были часты, не могли разорвать этой связи, сложившейся веками.

Выступление Литовских князей на поприще исторической деятельности, в сущности, не изменило значения Полотской и Литовской земли: земля сия, по прежнему, осталась Русскою землею, переменилась только династия князей; но и самые князья, по происхождению Литвины, по значению своему были Русскими князьями; переменилось только имя название, дело же, сущность дела, остались прежние Русские; точно также как Славянские племена Русской земли, с прибытием Варяго-Русских князей, стали называться Русскими и самая земля, ими занимаемая, получила название Русской земли, но от нового названия Славянские племена не перестали быть Славянскими племенами и не переменили ни своего устройства, ни языка. Литовские князья даже не воевали с потомками Всеслава, не истребляли их, а жили спокойно вместе и даже роднились с ними, пока потомки Всеслава не перевелись сами собою. В Полотской или Литовской земле все оставалось по-прежнему; по-прежнему, господствующим языком был Русский язык, а не Литовский, по-прежнему, в разных Полотских уделах, уже называвшихся Литовскою землею, сидели оставшиеся еще потомки Всеслава; так в 1240 году в Полотске был князем Брячислав, на дочери которого женился князь Новгородский, знаменитый Александр Невский, или в 1235 году князем Новгородка Литовского был Изяслав; по прежнему, Литва и Полочане заодно воевали с Смоленскими князьями и вмешивались в Смоленские дела, так мы уже видели, что в 1232 году Литва и Полочане по смерти Мстислава Давидовича Смоленского, посадили в Смоленске Святослава Мстиславича, или в 1258 году Литва и Полочане ходили к Смоленску и взяли на щит Воищину и оттуда грабили под Торжком, или в 1262 году первый Полотский князь из Литвинов Товтивил, с Полочанами и Литвою, приходил на помощь к Новгородцам против Ливонских Немцев.

Между Литовскими князьями особенно усилился князь Миндовг, из племени Булевичев; он мало-помалу подчинил себе всех князей как Литовских, так и потомков Всеслава, и сделался великим князем всей Литовской и Полотской земли; но недовольный еще признанием за собою старейшинства между князьями, он хотел удалить всех князей, чтобы одному владеть всею Литовскою землею, и начал дело удаления со своих ближайших родственников и с этого целью в 1252 году послал своих племянников Товтивила и Ердивида с своим дядею Викинтом на Русь воевать около Смоленска, и отпуская их сказал: «что завоюете, тем владейте »; а между тем захватил все их богатства и владения, и послал за ними погоню, чтобы поймать и убить их. Те же, получив об этом весть от своих приятелей, бежали во Владимир Волынский к своим родственникам по сестре, к князьям Даниилу и Васильку Романовичам, ибо за Даниилом была их сестра. Даниил и Василько приняли их под свое покровительство, послали к польским князьям сказать, что пришло время христианам общими силами воевать на поганых, ибо у них началось междоусобие. Поляки обещались, но не исполнили обещания; тогда Даниил и Василько послали Викинта к Ятвягам и в Жмудь и к Немцам в Ригу поднимать их на Миндовга. Викинт дарами и серебром успел привлечь к себе многих Ятвягов и половину Жмуди, и Немцы написали к Даниилу, что ради тебя, мы сотворим мир с Викинтом, хотя он многих погубил из наших братий, и обещались идти на помощь к Товтивилу. Даниил и Василько, получив такие вести, послали Товтивила с Русью и Половцами на соединение с Немцами, а сам с братом Васильком начал воевать около Волковыска, Слонима и Берстова. Миндовгу приходилось крайне плохо; чтобы выпутаться из беды, он тайно послал письмо к Магистру Ливонского ордена, в котором писал, что желает принять Латинское крещение и крестить всю Литву. Магистр дал знать об этом папе, и от папы вышло повеление, чтобы Ливонские немцы не воевали с Миндовгом, а напротив защищали его от врагов. По этому повелению папы, Немцы перешли на сторону Миндовга, и он, усилившись таким образом, сам напал на владения Жмудского князя Викинта, и война затянулась на три года. Хотя Миндовгу посредством даров и удалось отклонить Жмудь и Ятвягов от союза с Даниилом; тем не менее, Даниил продолжал войну и только в 1255 году Миндовгову сыну Воишелгу удалось заключить мир с Даниилом и выдать замуж свою сестру, Миндовгову дочь, за Даниилова сына Шварна.

После этого мира, Миндовг, при посредстве Воишелга, вступил в самый тесный союз с Даниилом; и когда Воишелг, принявши крещение у Даниила в Холме, поступил в монахи, то Миндовг Воишелгово княжество Новгородок Литовский отдал Даниилову сыну Роману и к тому придал еще Слоним, Волковыск и другие города, с тем, чтобы он владел всем этим от имени Миндовга. Таким образом, Миндовг как бы сам готовил соединение Литвы с Волынью и Галичем, и желая угодить Даниилу, по его настоянию, отдал Полотск, Товтивилу и помогал Даниилу, в войне с Ятвягами в 1256 году, а в 1258 году посылал свои полки, под начальством воеводы Хвала и Ручковичского князя Сирчевица в помощь Даниилу во время его похода на татарского темника Куремсу. Но мир с Миндовгом был непродолжителен. Татарский темник Бурундай, занявший место Куремса, привел с собою большое войско и в 1260 году пошел на Литву, Даниил как-то успел уклониться от этого татарского похода; но брат его Василько, волей-неволей, должен был вместе с татарами идти на Литву. Поход этот не принес никакой пользы Татарам, но рассорил Миндовга с Романовичами и породил войну между Литвою, Волынью и Галичем; Миндовг лишил Даниилова сына Романа княжества Новогородка Литовского и захватил в плен самого Романа.

Но война с Романовичами, как со своими, не столько тяготила Миндовга и его подданных, сколько тяготил их союз с Ливонскими и Прусскими немцами и папою. С Романовичами, как со своими, можно было мириться и воевать, не опасаясь за самостоятельность и независимость; ибо, во всяком случае, здесь можно было вмешать всех Русских князей и уладить дело безобидно для обеих сторон. Но совсем другое значил союз с Немцами чужеземцами, имевшими в виду постоянно усиливать свою власть, и за которыми стояла целая Германия и еще Папа, владыка всей Западной Европы. Хотя Немцы и Папа короновали Миндовга и назвали королем; но в тоже время старались поставить его в зависимость и от себя, и думали смотреть на короля Миндовга, не как на самостоятельного государя, а как на вассала Римской церкви и Германии. Умный и ловкий Миндовг скоро заметил это и чтобы обмануть Немцев, стал писать к ним письма, в которых рассыпался в благодарности за их покровительство и помощь, уступал Немецкому ордену свои земли в Куронии, Жмуди и у Ятвягов, а также сулил после своей смерти всю Литовскую землю отказать тому же ордену; но в тоже время приносил жертвы идолам своей старой веры и нисколько не думал оставаться латинским христианином, а лишь искал случая разорвать все связи с Немцами и Папой. Наконец, в 1260 году, Миндовг скинул личину, которой обманывал Немцев, и, собрав многочисленное войско из Литовцев, Русских, Жмуди, Ятвягов и других своих подданных, ворвался в Мазовию, сжег Плоцк, опустошил всю тамошнюю страну, и вслед за тем вступил в Пруссию, и начал жечь все города, построенные там Немецкими рыцарями и избивать всех латинских христиан и, награбившись до сыта, воротился домой с богатою добычею. Потом, в том же году, Литовцы, соединившись с Пруссами, восставшими на Немцев, напали на орденскую Немецкую крепость Кармовин, которую защищали два войска крестоносцев, – Прусское и Ливонское, (т. е. Немецкого и Ливонского орденов). Неподалеку от этой крепости, на речке Дурбе, орденские войска вступили в битву с Литовцами и Пруссами, были разбиты на голову, потеряли магистра Ливонского и Маршала Прусского и множество рыцарей, а Литовцы взяли крепости Кармовин и Гейльсбург. Этот успех Литовцев против Немецкого ордена, поднял новокрещенных Пруссов; они явно отказались от латинского христианства и выбрали себе в начальники какого-то Глиппина, начали избивать всех латинян, живших в их краю, резать латинских священников и жечь церкви. Миндовг, получивши весть о Прусском восстании, сам отрекся от латинского христианства и королевского титула и с сильным войском вступил в орденские Прусские владения. Чтобы отвлечь Миндовга, собралось в нижней Пруссии многочисленное войско латинян, из Поляков, Немцев и иных крестоносцев, и вступили в земли Жмуди и Ятвягов. Но Литовцы и Пруссы, разузнавши чрез лазутчиков о расположении этого войска, напали на обозы, которые были плохо защищены, и овладели ими. Латиняне, узнавши о потере своих обозов, воротились назад и около обозов завязалась страшная сеча, кончившаяся тем, что Поляки, Немцы и другие крестоносцы были обращены в бегство, потерявши множество рыцарей и прочих воинов, частью убитыми, частью попавшимися в плен. Литовцы и Пруссы, торжествуя победу, принесли одного из пленников, Немца, в жертву своим языческим богам. Немцы еще было собрали войско, но опять были разбиты; и вслед за тем Литовцы и Пруссы завладели четырьмя орденскими крепостями. В то время, как главное войско Миндовга вместе с Пруссами страшно громило орденские владения, другое его войско, вступившее в Польскую землю, опустошило Мазовию и большую часть Куявии, и возвратилось домой с такою огромною добычею и с таким множеством пленников, что в это время в Литве пленные Ляхи продавались по гривне за голову, а Литвины и Русские между собою меняли их на коров, лошадей и другую скотину. Так-то рассчитался хитрый Миндовг с своими коварными союзниками Немцами и их пособниками Ляхами.

Но дни Миндовга были уже изочтены. Его самовластие и неразборчивость в средствах давно уже были тягостны для его ближайших родственников, братьев и племянников, усердно служивших ему в подчинении других Литовских князей; ибо, по мере того, как переводились другие Литовские князья, Миндовг самовластнее поступал с своими родственниками, так что никто из них не был уверен в безопасности, не только своего достояния, но и самой жизни, а между тем военная служба, год от года, делалась тяжел ее и невыносимее. Наконец, один слишком резкий и оскорбительный поступок Миндовга с одним родственником решил все дело. У Миндовга в 1262 году умерла жена, о которой он очень тужил; он пригласил к себе её родную сестру, бывшую в замужестве за князем Налыцанским Довмонтом, чтобы поплакать вместе. А когда та приехала, то он сказал ей: «сестра твоя, умирая, наказала мне жениться на тебе; потому что ты будешь ласковее до ея детей, чем другая» и затем оставил ее у себя. Довмонт сильно оскорбился таким наглым отнятием жены и стал думать, как бы убить Миндовга и, чтобы действовать вернее, уговорил к тому же Миндовгова племянника от сестры Треняту князя Жмудского. Между тем, Миндовг, не подозревая заговора, в 1263 году, отправил все свои войска за Днепр на князя Романа Брянского, с которым у него давно была ссора из-за Полотских и Смоленских границ. В этот поход, по приказу Миндовга, отправился и Довмонт; но с дороги воротился, сказавши: «волхвы не велят мне идти.» Воротившись назад, Довмонт незаметно вошел в дом Миндовга, и там убил его и его двух сыновей, вероятно, малолетних. Воишелг, старший Миндовгов сын, живший в Новгородке Литовском, узнавши об этом, бежал в Пинск, к тамошним князьям, бывшим в союзе с покойным Миндовгом и с князьями Волынско-Галицкими. Великим же князем Литовским сделался Жмудский князь Тренята, соучастник Довмонтов. Этот Тренята, желая владеть один, пригласил к себе Полотского князя Товтивила, своего двоюродного брата, сказавши ему так: «приезжай, брат, поделим землю и добыток Миндовга.» Товтивил, приехавши к Треняте, стал думать, как бы убить Треняту, а Тренята думал, как бы убить Товтивила. Между тем, один боярин Прокопий Полочанин открыл Треняте о замыслах Товтивила; и тот, не откладывая вдаль, приказал убить Товтивила, и начал княжить один, потом четверо конюхов Миндовговых убили Тренята, когда он шел в баню.

Услышавши об этом последнем убийстве, старший Миндовгов сын Воишелг, долго не решавшийся снять с себя монашеское платье и оставить монастырь, наконец, надел воинскую броню и с ратью, данною Пинскими князьями, взял Новгородок Литовский, потом, присоединивши к своей рати любивших его Новгородцев, отправился далее в Литву и везде был принять с радостью Литвинами, как прямой наследник знаменитого Миндовга, и Русскими, как Православный, и начал княжить над всею Литвою и избивать своих врагов, и многих из них избил, а многие разбежались по разным странам. Главными помощниками, для утверждения Воишелгова владычества в Литве, были Даниил Галицкий и Василько Волынский, которые прислали к Воишелгу Даниилова сына Шварна с своими полками. С этой помощью, Воишелг покорил себе все города в Девялтве и в Нальщанах, и истребил всех своих и отцовских врагов. Затем Воишелг принял Шварна к себе в соправители и дал ему во владение Новгородок Литовский, свое отчинное княжество; потом, прожив еще четыре года и наскучив мирским управлением, удалился по прежнему в монастырь, а великим князем Литовским объявил Шварна, называя его сыном, а Василька Волынского величая отцом, за их помощь, оказанную в нужде. Но не долго Шварну Данииловичу пришлось княжить в Литве; он скоро умер, а вслед за тем был убит и Воишелг Львом Даниловичем Галицким, давно на него злобствовавшим. В Литве снова начались междоусобия и искательства, в которых кажется принимал участие и Лев Данилович Галицкий, желавший сделаться великим князем Литовским, наконец, после многих споров был выбран в великие князья Тройден, из племени Жмудских князей Утенуса.

Тройден сделался великим князем Литовским в 1270 году и первоначально жил мирно с Львом Даниловичем Галицким, кажется, помогавшим ему при выборе в князья; по свидетельству одной Литовской летописи, он даже отдал Льву своего сына на воспитание. Но дружба эта была непродолжительна и притом ограничивалась только Львом Даниловичем; с Владимиром же Васильковичем Волынским, Тройден был в постоянной вражде и вел почти непрерывную мелкую войну. Наконец в 1274 году он поссорился и со Львом и в самый день Пасхи неожиданно взял его город Дрогичин и перерезал всех; из-за чего началась эта ссора, по памятникам неизвестно. Лев, мстя за нападение, поднял на Тройдена Татар; по его просьбе Хан Менгу-Темир дал Льву Татарскую рать и велел всем Волынским, Приднепровским и Заднепровским князьям идти войною на Литву. Эта война продолжалась около трех лет и много убытку нанесла обеим сторонам и кончилась миром, впрочем непродолжительным. В 1277 году Волынские и Галицкие князья, опять воевали в Литве; но уже не по своей воле, а по приказанию Хана Ногая, приславшего свои войска, и как только ушла Татарская рать, опять помирились с Тройденом и помирились окончательно. В это время, Литовская земля значительно усилилась языческими Пруссами и Бортами, которые были вытеснены Немцами из своего отечества и пришли к Тройдену просить земли под поселение; и Тройден поселил их около Городка и Слонима.

Тройден, окончательно помирившись с Волынскими и Галицкими князьями, начал воевать с Польшею и Немецким орденом, которые страшно теснили Пруссов. В 1278 году, он посылал со своим братом Сирпутьем рать на Ляхов, теснивших Ятвяжекую землю. Тройденова рать, соединяясь с Ятвягами, страшно опустошила страну около Люблина, и возвратилась домой с большою добычею. Потом Тройденовы Литовцы сожгли у Поляков город Ленчицу. Между тем, у Пруссов не переставали войны с рыцарями Немецкого ордена, и Немцы год от года усиливались; Тройден, желая помочь Пруссам, не замедлил принять участие в этих войнах и послал туда своего сына с Литовскою ратью; а сам в тоже время вел постоянную мелкую войну с Ливонскими рыцарями и продолжал делать нападения на соседние Полотские области, опустошая их нечаянными набегами, и в этих постоянных войнах прокняжил двенадцать лет, и заслужил от Поляков и Немецких рыцарей имя жестокого тирана и мучителя. На самом же деле, Тройден был передовыми бойцом, защищавшим восточную Европу от напора Латинства и Немечины. Ежели бы Тройден не вел постоянной мелкой войны с Поляками и Ливонскими рыцарями и не посылал своих войск на помощь Пруссам; то Поляки и Немцы, под видом обращения в Латинство, тогда же бы истребили всех Пруссов.

В 1282 году Тройден был убит зоговорщиками, заслужив благодарность от своих Литвы и Руси и от соседей Прусов. После Тройдена не осталось сыновей; и Великим князем Литовским был избран Витен, родом из Жмудских князей, но с малолетства воспитанный при Тройдене, и, следовательно, свыкшийся с Русскими обычаями и языком, господствовавшими при дворе Литовских князей. Этот Витен, как Русский по воспитанию и не знавший другой жизни, кроме Русской жизни, и окруженный с малолетства Русскими и обруселыми Литвинами, жил в мире и согласии со всеми Русскими князьями; так что за его время в летописях решительно не упоминается о Литовских набегах на соседние Русские княжества. Современники называют Витена умнейшим и красноречивейшим из всех мужей, живших при Литовском дворе и в последнее время заправлявшим всеми делами при Тройдене. Сделавшись Великим князем Литовским и Русским, по смерти Тройдена, Витен продолжал дело своего предшественника в отношении к Полякам и Немцам и всю жизнь провел в войнах с Польшею, Прусским и Ливонским орденами немецких рыцарей, защищая несчастных Пруссов и удерживая напор Латинства и Германизации к востоку Европы. В первый же год своего княжения Витен, подозревая Кенигсбергского командора в участии с убийцами Тройдена, напал на Кенигсбергскую область Немецких рыцарей и страшно опустошив ее, воротился домой с большою добычею. В ответ на этот набег, Немецкие рыцари из Пруссии под начальством Кенигсбергского командора ворвались на следующий год в Литовскую землю сожгли две Литовских крепости, а от третьей были отбиты. На это Витен отвечал, в том же году набегом на Куявию и, пожегши и пограбивши окрестности Бржешца, спокойно воротился домой с добычею и пленниками. Куявский и Ленчицкий польские князья с Прусским Магистром Менгардом хотя было и собрались преследовать его; но справившись о Литовской и Русской силе, не решились сделать нападения и воротились по домам ничего не сделавши. Между тем новокрещеные Пруссы вступили в тайный союз с Витеном против Немцев, чтобы напасть на них с двух сторон; но Немецкий Магистр Менгард, как-то прознал об этом союзе, и быстрым походом в Кенигсберг смирил Пруссов прежде, нежели Витен успел подать им помощь. За тем, на другой год, Немецкие рыцари, под начальством Рагнетского командора Отто, взяли пограничную Литовскую крепость Мингеден; в ответ на это Витен вошел в орденские владения и опустошал их в продолжении 80 дней; потом, по указанно Мазовецкого князя Болеслава, сжег Ленчицу, а Ленчицкого князя Казимира разбил и убил в сражении. И таковые взаимные набеги продолжались почти ежегодно; ни Немцы, ни Литовцы не уступали друг другу в опустошениях. Наконец, в 1303 году, Немцы, пополнивши свои полки множеством бродячих воинов, стекавшихся в Пруссию из разных краев Германии, ворвались двумя ратями в Литовскую землю и успели опустошить ее в Гартинском и Поградском округах. Таким образом, взаимный опустошения Немецких рыцарей и Литовцев продолжались во все правление Витена, и ни рыцари не могли утвердиться в опустошаемых Литовских областях, ни Литовцы в орденских землях, и границы тех и других владений оставались одни и те же. Война, по-видимому, тянулась из-за одних грабежей и взаимной ненависти воюющих; в сущности же здесь шла борьба на смерть для отражения Латинства и Германизации стремившихся проникнуть в Русско-Литовскую землю; и Витен своими набегами успел защитить Русскую землю от напора Поляков и Немцев. Витен, в продолжение своего княжествования, также удачно сдерживал Немцев со стороны Ливонии, но здесь он думал действовать более наступательно: так в 1286 году он двинул Литву и Жмудь прямо к Риге, и потом, отбитый от Риги, ходил в землю Летголы и осаждал тамошний город Медвежью Голову, но и отсюда принужден был отступить, не взявши города; тем не менее Литва и Жмудь страшно опустошили пройденную страну и возвратились домой с большою добычею. На это нашествие Ливонские немцы отвечали набегом на Жмудскую землю; а Жмудь и Литва мстили Ливонским Немцам вторичным набегом на их земли, и таким образом взаимные набеги повторялись несколько раз и кончились, как и в Пруссии, взаимными опустошениями, границы же Литвы и Ливонии оставались неизменными: ни та, ни другая сторона не уступали друг другу.

Во все правление Витена, Литовцы и Русь, занятые войнами с Польшей и Немецкими рыцарями, внутри своей земли, жили по-прежнему, как и при старом Миндовге. Границы Литовско-Русских владений со всех сторон оставались старые; разные города и области, как древне-русские, так и Литовские, управлялись своими князьями или Русскими из Всеславова поколения, и даже из других Русских родов, (так в 1292 году, Волковыск был отдан Мстиславу Владимировичу, князю Волынскому), или Литовскими из разных поколений. Князья сии, хотя и признавали власть великого князя Литовского; но были более или менее самостоятельными владельцами, как это было и между Русскими князьями в старое время. Литовские князья иные принимали христианство Православного исповедания и строили Православные церкви, другие оставались язычниками, но все ненавидели латинство; бояре и народ также состояли и из Православных христиан и из язычников, латинства же не терпели, как враждебного и Русской и Литовской народности. Русские и Литвины жили вместе как один народ, как братья одной семьи, господствующим языком был Русский; он употреблялся и при дворах князей и в делах управления, все лучшие образованные литвины говорили и писали по-русски; все устройство общественное, порядки и законы были Русские. И вся эта страна, начиная от крайних восточных границ до крайних западных, от верховьев Двины до устьев Немана и от границ Ливонии до Припети, представляла старую Русскую землю, занятую колониями Полочан и Кривичей и старыми поселениями Литвинов; с тою только важною разницею, что теперь и колонизаторы Кривичи и Полочане сравнялись окончательно с старожильцами Литвою и Жмудью, что теперь Литва и Жмудь перестали быть дикарями, а начади и сами строить города и селиться в русских городах, и окончательно приняли тогдашнюю русскую цивилизацию. Главная разница между Литвином и Русским состояла только в языке и религии; впрочем, при господстве Русского языка, при княжеских дворах и в общественном управлении, Русская речь была уже знакома большей части Литвинов, по крайней мере, городских; а ни Русская церковь не враждовала против старого Литовского язычества, ни язычество против Русской церкви, и многие Литвины крестились. Набеги Литовцев на соседние Русские княжества, бывшие при Миндовге, в последствии, как мы уже видели, прекратились; и при Тройдене и Витене даже такие слабые и незначительные Русские князья, как Пинские и Степанские оставались независимыми и самостоятельными, не смотря на свое ближайшее соседство с Литовскими владениями. Литовцы этого времени уже не были теми лесными грабителями, какими были в былое время. И ежели их величают дикарями, зверями и варварами Польские и другие западные летописцы; то это только потому, что они не принимали латинства, которое им навязывали и лестию и силой. Правду сказать, Литовцы в это время еще не спускали Полякам и Немцам и страшно опустошали их земли, тысячами гоняли оттуда пленников и иногда может быть жестоко поступали с ними; но и Немцы и Поляки поступали нисколько не лучше, жестокости были взаимный, и Литовцы только отплачивали злом за зло, грабежом за грабеж. Да и в этих делах, Литовцы, действуя вместе с Русскими, были гораздо снисходительнее Немцев, по свидетельству даже Немецких и Польских летописцев, они не избивали пленников, а только уводили их с собою; тогда как Немцы не редко, взявши какой-нибудь Литовский город, мужественно им сопротивлявшихся, истребляли несчастных жителей до последнего младенца, в чем не уступали им и Поляки, вырезывавшие поголовно соседних им Ятвягов. Самую войну с Поляками и Немцами Литовцы вели не по-прежнему, они уже руководимые Русскими, выучились брать города и знали как укреплять свои границы. По всему рубежу от Польши и Немцев, у Литовцев в это время уже были построены и вновь устроялись города и крепости по Русскому образцу; так, что Немцы и Поляки, врываясь в Литовскую землю, всегда были задерживаемы сими городами и никогда не могли далеко углубляться внутрь страны. Вообще Литва этого времени была родною сестрою Руси, и несла с нею одинакую службу в отношении к общему отечеству, к Русской земле: как Русь на юге и востоке билась с кочевыми варварами и сколько могла, ограждала Русскую землю; так Литва или вернее Литовская Русь билась с Латинством и Немечиной, злейшими врагами всякой другой национальности.

По смерти Витена, великим князем Литовским сделался Гедимин; о Гедимине есть два предания: по одному он был конюшим Витена, и, убивши его, сделался великим князем, а по другому, он был сыном Витена и наследовал ему после того, как Витена убило громом. Первое предание, кажется, ближе подходит к истине; ибо сам Гедимин в своих грамотах, нигде не называет Витена отцом, а только предместником, или предшественником. Но как бы то ни было, только с 1305 года начал княжить в Литве Гедимин. Гедимину пришлось начать свое княжение продолжением бесконечных войн с Немецкими рыцарями и Польшею. На другой же год его княжествования Прусские и Ливонские рыцари, собравши большое войско, ворвались в Жмудскую землю и, захвативши ее врасплох, немедленно построили там два города, надеясь удержать за собою захваченное и даже привели жителей к присяге. Гедимин, хорошо понимая всю важность и весь вред для Литовской земли, от новых Немецких крепостей, на другой же год, с большим войском, состоящим; из Литвы и Руси, двинулся в Жмудскую землю. Прусские и Ливонские рыцари, вместе с покоренною ими Жмудью выступили против Гедимина и на речке Отмене дали сражение, в котором были на голову разбиты; и Гедимин не только очистил Жмудскую землю от непрошеных гостей, но и сам ворвался в Прусские владения, взял города Рагнету и Тильзит, и, опустошив тамошний край, воротился домой с множеством пленников. И в тот же год, пользуясь беспорядками в Польше, Гедимин опустошил великую Польшу, взял города Калиш и Ставишин, и возвратился домой с многими тысячами пленников; затем и в следующем году полки Литовские и Русские опустошали земли Серадскую и Калишскую и воротились домой с огромнейшею добычею. Между тем, магистр Прусского ордена, пользуясь походом Литовцев в Польшу, отхватил часть Литовской земли и построил там два замка, чтобы удержать взятое. Гедимин лишь только получил весть об этом, немедленно сам отправился разрушить Немецкие замки на Литовской земле и выгнать Немцев, а сына своего Ольгерда послал опустошать Прусские орденские владения, который в точности исполнил отцовское приказание, жестоко наказал Немцев и воротился домой с огромною добычею. Так прошли первые четыре года Гедиминова княжествования. В продолжении 1310 года Немцы были заняты упорною войною в Померании и посему не могли мстить за Ольгердов набег; и год этот прошел для Литвы спокойно. За то в следующем 1311 году Гедимин, вероятно надеясь, что рыцари занятые войною с Поморянами, не смогут дать ему надлежащего отпора, а может быть и имея сношения с Поморянами, вступил в Прусские орденские владения и, опустошивши их, воротился домой с богатою добычею, Мстя за опустошение своей земли, два Немецких командора, другою дорогою, вошли в Литовскую землю, взяли два Литовских города и всех жителей до одного, не разбирая ни пола, ни возраста, даже младенцев предали смерти, одних перебили, а других сожгли живых. Желая отомстить за такое зверство, Тедимин снова вошел в орденские владения, проник в самую глубь страны до Браунсберга, и, пожегши и опустошивши все по дороге, воротился домой с огромнейшею добычею и стадами гнал пленников. Этот набег страшно встревожил Немцев, и Прусский орденский магистр с Рагнетским командором в 1312 году задумали отплатить за опустошение таким же опустошением, и для сего отправились сухим путем и по Неману флотом и проникли вглубь Литовской земли на сто миль; но поход этот им решительно не удался. Пограничные Литовцы, проведавши о нашествии огромной Немецкой рати, попрятались в непроходимые леса, так, что Немцам удалось только сжечь несколько опустелых селений и один ничтожный городок; а забравшись слишком далеко в глубь страны, самими же опустошенной, они вдруг очутились без хлеба, и большей частью на возвратном пути померли от голода и усталости; ибо, стараясь скорее дойти до жилых мест, делами по 20 миль в день. А между тем Гедимин послал опытного воеводу сжечь Немецкий флот, стоявший на Немане, что тот исполнил в точности, и тем так затруднил отступление голодной Немецкой рати, что только слабые её остатки кое-как добрались домой, изнуренные и ободранные.

После этого несчастного похода, Немецкие рыцари, в продолжении «четырех лет не тревожили Литовской земли, они даже не осмелились вступить в бой со Жмудью и Литвою, в своей земле, когда в 1315 году Гедимин осаждал их крепость; Христ-мемель, и магистр ордена не решился преследовать его, когда он пошел домой; и только в 1320 году маршал Пруссии Генрих саксонец, вспомоществуемый пришельцами и наемными войсками из разных стран Германии, решился сделать набег в Литовскую землю и опустошил Медницкую область. Но этот набег окончанием; своим был крайне несчастен для Немцев; Литовцы отрезали немецкому войску обратную дорогу и в одном лесу, загнав маршала и его войско в засады, дали им битву, из которой не вышел целым ни один Немец, не смотря на отчаянную храбрость маршала и рыцарей, но частью были перебиты, частью взяты в плен, маршал в числе первых поплатился жизнью за свой набег. После такого поражения, Немцы слишком два года собирались с силами, стянули к себе помощные войска из Польши, Богемии, с Рейна и других стран, и, наконец, в 1323 году ворвались в земли Жмуди и Литвы с громадными силами и с начала имели некоторый успех, взяли пограничный городок в Жмудской земле и страшно опустошили два пограничных округа там же. Но едва дошли до реки Дубиссы, как увидали, что жители, заслышав о немецком походе, сами разорили свои жилища и удалились в непроходимые леса; а посему, боясь участи своих предшественников, в 1312 году зашедших слишком далеко вглубь опустошенной страны и погибших от голода и изнурения, Немцы поспешили убраться домой, не успевши взять ни одного пленника. Между тем, в это же время, сам Гедимин с Литвою и Русью ворвался в Ливонию, пожег там епископство Дерптское и несколько других областей, и, захвативши до пяти тысяч пленников и много другой добычи, благополучно возвратился домой. Немцы, мстя за этот набег, в том же году, уже зимою вступили в земли Жмуди и Литвы; но не стерпя морозов, бежали назад. В ответ на это нападение подручник Гедиминов, безземельный Русский князь Давыд ворвался в Пруссию, и не смотря на морозы, страшно опустошил несколько тамошних областей, разбил высланное против него Немецкое войско и убил предводительствовавшего им командора, и воротился домой с множеством пленников и богатою добычею и в том же году тотчас же Давыд, после набега на Пруссию, сделал набег на княжество Мазовецкое, пожег и разорил множество селений и костелов и воротился домой никем не преследуемый и гоня пред собою толпы пленных Мазур. А сам Гедимин в то же время, тайными путями по лесам и пущам, вступил в землю Добриченскую, нечаянным нападением захватил и сжег самый Добричин, и опустошивши тамошний край, теми же лесными дорогами, возвратился домой с богатою добычею и с 9000 пленников. После этого опустошения, Добриченский князь отдал свое владение Польскому королю. Польский король Владислав Локотек, не надеясь защитить своих владений войною и видя свои земли опустошенными и многие тысячи Поляков в плену и неволе у Литовцев, стал просить мира у Гедимина и сватать своего сына и наследника Казимира к его дочери. Гедимин, довольный отделением Польши от союза с Немцами, согласился на предложение Владислава, выдал за его сына Казимира свою дочьтАльдону вместо приданого, отпустил несколько тысяч Польских пленников, которыми Поляки населили Подляшье.

Освободившись от войны с Польшею, Гедимин вероятно скоро бы покончил с Немецким орденом в Пруссии, в котором в то время были страшные беспорядки и несогласия, доходившие до жалоб в Рим и до суда папских нунциев. Но к счастью Немцев, у Гедимина явился новый сильный враг хан Татарский Узбек. Гедимин, успешно воюя с Поляками и Немцами в то же время все более и более приобретал значения между Русскими князьями при помощи брачных союзов своих сыновей и дочерей, так что владения его или его сыновей и дочерей в Волынской земле уже прямо придвинулись к Татарским кочевьям в Приднепровье и он, подобно знаменитому Даниилу Романовичу, теснившему Татар при Миндовге, также мало-помалу стал вытеснять их, и отнял у них все города между Днепром и Горынью и, наконец, завладел самим Киевом и всею правою стороною Днепра, где еще сидели Татарские баскаки. Все это можно было делать, пока в Татарской орде были нестроения и беспорядки; но как скоро окончательно утвердился хан Узбек, то обстоятельства переменились; Узбек в 1324 году дал повеление повиновавшимся ему Русским князьям идти на Литву. Подробностей этого похода до нас не дошло; летопись только говорить: «и много зла сотворили Литве и со многим полоном пришли в орду.» По всему вероятию, Русские князья неохотно воевали против своего собрата Гедимина; ибо Киев и другие Приднепровские города остались за Гедимином и управлялись Литовскими или Рускими князьями его наместниками. Тем не менее этот поход, хотя на время изменил отношения Гедимина к Немцам; он, видя опасность с востока, обратился к западу и известил Папу, что готов с своими князьями принять латинскую веру, только бы Папа укротил злобу Немцев. Папа, получивши такую радостную для него весть, обещал остановить Немцев и послал к Гедимину своих двух нунциев обращать его в латинство. Между тем, гроза с востока миновала, к тому же Немецкие рыцари вероломно среди переговоров напали на Гедиминовы владения; и Гедимин, прервав переговоры с Папою, прогнал ворвавшихся Немцев, и затем одному своему войску под начальством Русского князя Давыда, приказал опустошать Мазовию, бывшую тогда во власти, Немецкого ордена, а с другим войском сам отправился воевать Ливонию. И когда среди новых успехов Литовско-Русского оружия папские послы опять явились к Гедимину, то он отвечал им: «я не знаю вашего Папы и знать не хочу, исповедую веру моих предков и не изменю ей покуда жив.» Тем и покончил свои сношения с Папою. А война с Немецкими рыцарями продолжалась по-прежнему; Немцы и Литовцы постоянно менялись набегами; и в один из таковых набегов Гедимин страшно опустошил Саксонию идоходил до Франкфурта на Одере. Наконец в1328 году и война с Немцами прекратилась на целые восемь лет; ибо Немецкий орден, занятый упорною войною с Польшею из-за Померании и Добраченской области, не мог продолжать своих набегов на Литовскую землю.

Прекращение войны с Немцами именно тогда, когда Немцам, занятым другими делами некогда было воевать с Литвою, ясно показывает, что продолжительная и жестокая война Гедимина с Немецким орденом была ведена и поддерживаема самими Немцами, искавшими завоеваний и покорений; Гедимин же вел ее собственно только для защиты Литовско-Русской земли от напора латинства и германизации, и воевал точно также с Немецким орденом в Пруссии, как не много севернее Новгородцы и Псковичи воевали с Ливонскими Немцами и Шведами. Новгородцы с Псковичами и Гедимин служили одну службу общему отечеству, Русской земле; и отражали одного заклятого врага, – латинство.

Защищая Русскую землю от напора латинства и немечины, Гедимин в то же время внутри своих владений старался окончательно слить Литву с Русью; он при самом начале своего правления принял титул великого князя Литовского и Русского, и, будучи по происхождению своему чуждым и племенным Литовским и старым Русским князьям, решительно уравнял их между собою и даже Русским князьям давал предпочтение пред Литовскими; он, так сказать, искал в них поддержки против притязания племенных Литовских князей, которые по родству с прежними Литовскими князьями, конечно, полагали, что они имеют более прав быть великими князьями Литвы и соединенной с нею Северо-Западной Руси. Желая тесного союза с Русскими князьями вообще, Гедимин женил своих сыновей преимущественно на Русских княжнах; так старшого сына Ольгерда на дочери Витебского князя из потомства Всеславова, Любарта на дочери Владимира Минского князя, потомка Романа Мстиславича; одну дочь свою выдал за Тверского князя Дмитрия Михайловича, другую за Московского княжича Семена Ивановича; да и сам после первой жены женился на Русской, а когда и вторая жена умерла, то и третья была также Русская. Русских удельных князей в Литовских владениях Гедимин называл своими братьями, точно также как старые Русские великие князья называли своих удельных князей братьями, а не подручниками. Кроме того, Гедимин, как истый Русский князь, принимал участие в делах Русской земли и вне своих владений; так в 1323 году он присылал Князя Давыда с Литовским и Русским войском защищать Псков от Ливонских Немцев, или в 1325 году от него приходили в Новгород его братья удельные князья, Василий князь Полотский и Федор Святославич князь Минский докончать общий мир с Немцами; потом в 1328 году Гедимин принял под свое покровительство сперва Тверского князя Александра Михайловича, бежавшего во Псков от Татар, а потом и самый Псков, и в 1330 году от своего имени и от имени князя Александра Михайловича Тверского и всех Литовских князей отправил на Волынь к Митрополиту Феогносту послов ходатайствовать, чтобы Митрополит посвятил особого епископа Пскову, отдельно от Новгорода.

Заботясь о выгодных союзах и защищая свою землю от врагов, Гедимин, в тоже время, старался, чтобы и внутри его владений не было раздоров и неудовольствий; он, по всем своим городам, где прежде были Русские князья, или оставлял старых князей, или сажал наместниками Русских князей или бояр и везде удерживал старый порядок управления. Желая довольства между своими подданными, Гедимин покровительствовал торговле и разным промыслам, приглашал из соседних стран ремесленников и давал им значительный льготы точно так же, как это делали Галицкие и Волынские князья Даниил и Василько Романовичи и их ближайшие преемники, которых он, кажется, брал себе за образец. Будучи сам язычником, он ни кому не препятствовал принимать Православную веру даже в своем семействе, сам строил христианские православные церкви в Вильне, Новегородке и других городах своей земли, и охотно беседовал и с Русским и с Латинским духовенством; но ненавидел происки и лукавство Латинских монахов, о чем так писал к Папе Иоанну XXII: «люблю и покровительствую иноков честных и добрых; но терпеть не могу и не допускаю к себе тех, которые обращают монастыри в разбойничьи притоны и торгуют милостынею в развращение людей». Воюя беспощадно с разбойничьими Немецкими ратями крестоносцев, и откровенно ругая бесчестных Немецких купцов обманщиков, Гедимин в последнее время покровительствовал частной Немецкой торговле и давал торговым Немецким городам льготный грамоты, какие давали им в предшествовавшее время князья Смоленские. До нас дошла одна из таковых грамот, писанная в 1323 году и данная Немецким городам Любеку, Ростоку, Штральзунду Гринсвальду, Штетину и Готландцам; в этой грамоте Гедимин дает им свободу торговли по всем землям своего владения, без платежа мыта; а также приглашает к поселению разных ремесленников, обещая им десятилетнюю льготу от платежа всех податей и отправления повинностей, и дозволяя пользоваться всеми привилегиями Рижских граждан, которые имели также от него грамоту.

Гедимин скончался в глубокой старости, по сказанию одних летописей, в 1339 году, а по другим в 1340 году, не докончив бесконечной войны с Немецкими рыцарями. В последние годы своей жизни, он имел удовольствие не только видеть свои владения спокойными со всех сторон, выключая Немецкого рубежа, но и получить огромное приращение своих владений на юге; где по смерти последнего Владимиро-Волынского князя, скончавшегося без наследников мужеского поколения, Волынь и княжество Луцкое достались по наследству и по согласию тамошнего народа Гедиминову сыну Любарту, женатому на дочери последнего Владимиро-Волынского князя; так что Литовско-Русские владения, в конце Гедиминова княжествования стали упираться на юге не в Припеть, а в западный и восточный Буг и в Днепр. Гедимин, перед смертью, разделил свои огромные владения между семью своими сыновьями, придерживаясь Русского обычая, утвержденного Русскою Правдою. Двум сыновьям от первой жены оставил: первому, Монтивиду, Карачев и Слоним, второму, Наримонту, в Св. крещении Глебу Туров и Пинск; сыновьям от второй жены Русской: Ольгерду Крев и Витебск, доставшийся ему по жене, которая была дочерью Витебского князя, не оставившего сыновей, и Кейстуту княжество Троки и всю Жмудскую землю; и наконец сыновьям от третьей жены, которая также была Русская, старшему Любарту княжество Владимиро-Волынское, доставшееся ему, как мы уже видели, по жене, Кариату Михаилу княжество Новгородка Литовского, и наконец третьему, самому младшему Евнутию, стольный город Вильну и все остальные Литовские владения, с правом великого князя. Вильну Гедимин отдал Евнутию по закону Русской Правды, по которому дом отца наследует младший сын; потому же старому Русскому закону, при Евнутие, в Вильне осталась жить и последняя жена Гедимина, Евнутиева мать.

В первые годы по смерти Гедимина, сыновья его жили мирно между собою, но вели дела почти каждый врозь, или разделясь по матерям, т. е. сыновья первой жены отдельно, сыновья второй и третьей жены также отдельно. Из всех сыновей Гедимина самым предприимчивым, мужественным и проницательным был Ольгерд князь Витебский, старший сын второй жены, действовавший постоянно за одно с своим единоутробным братом Кейстутием, храбрым князем Жмудским. Наши летописи единогласно говорят об Ольгерде: «из всей братьи своей, Ольгерд превзошел властно и саном, ибо не любил ни пьянства ни шумных пиров, ни безумных потех; он не пил ни вина, ни меду, ни квасу кислого, и во всем имел большое воздержание, и когда другие предавались пустым забавам, он советовался с близкими себе, а еще более один сам с собою обдумывал планы, как бы распространить и укрепить свою власть, и планы свои всегда держал в такой тайне, что никто не знал о его предприятиях до тех пор, пока нужно было привести их в исполнение. Он подобно Владимиру Мономаху и Андрею Боголюбскому, которым, кажется, подражал, еще при жизни отца приобрел знаменитость и славу у современников за свое мужество в битвах и благоразумие.»

Ольгерд, еще будучи Витебским князем, в год смерти отца или на другой год, вероятно по просьбе Смоленского князя, своего постоянного союзника и соседа, напал на Можайск, тогда бывший во власти Московского князя, а прежде принадлежавший к Смоленским владениям, опустошил его окрестности, но города не мог взять. Потом в 1341 году, Псковичи, поссорившись с Новгородцами, обратились к Ольгерду просить у него помощи против Ливонских Немцев, и отправили к нему в Витебск двух посланников. Ольгерд, всегда готовый воевать с Немцами и желая подчинить своему влиянию Псков, и даже, как Русский князь, считая для себя обязанностью помогать Русским городам против внешних врагов, ласково принял посланников и с ними же отправил во Псков своего храброго воевода князя Юрия Витовтовича; а вслед за тем и сам с братом своим Кейстутием Жмудским и с сыном Андреем, с князем Любком сыном Полотского князя Воина и с иными князьями и с полками Литовскими и Витебскими явился в Псков, и только одним своим приходом, без битвы заставил Немцев отступить от Изборска, который они уже держали в осаде. Псковичи просили Ольгерда остаться у них князем и принять крещение; но, разумеется, он и не подумал свой отчинный и покорный Витебск променять на республиканский и строптивый Псков; тем не менее оставил там своего сына Андрея и дозволил ему креститься. Между тем, по-прежнему продолжались незначительные взаимные набеги Литовцев и Прусских Немцев, в которых с Литовской стороны отличался ближайший сосед Прусских орденских земель Жмудский князь Кейстутий. Наконец в 1345 году Ольгерд, сговорясь с Кейстутием, составил план отнять Вильну у младшего брата Евнутия и подчинить себе прочих братьев. По этому плану, составленному в величайшей тайне, Кейстутий из Трок нечаянно захватил Вильну; Евнутий же вместе с другим своим братом Наримонтом Туровским, застигнутые врасплох, принуждены были бежать, первый к хану Чанибеку в орду, а второй сперва во Псков, потом в Новгород и Москву, где и нашел себе убежище и крестился. Между тем, уведомленный Кейстутием о занятии Вильны Ольгерд поспешил приехать туда и заключил с братом союз, по которому они разделили между собою добычу и Ольгерд согласно прежде составленному договору объявлен великим князем всей Литвы, и оба брата поклялись жить в дружбе и союзе до смерти и помогать друг другу. После чего остальные братья волей-неволей должны были также признать старейшинство и власть Ольгерда над всеми Литовскими владениями.

Сделавшись великим князем Литовским и Русским, Ольгерд вступил почти в те же отношения к своим соседям, в каких был отец его Гедимин; но будучи деятельнее и предприимчивее отца, Ольгерд, этот второй Владимир Мономах успел значительно распространить свое владение, сколько силою оружия, столько ежели не более, своими союзами с соседними государями; он был бесспорно первым, и более или менее давал направление тогдашним историческим событиям.

Отношения Литвы к Прусскому и Ливонскому орденам Немецких рыцарей при Ольгерде, по-видимому, были те же, как и в прежнее время. Немцы почти каждый год являлись в Жмудскую и Литовскую землю грабить и опустошать, а Литовцы платили им тем же, почти каждый год, опустошая или Пруссию или Ливонию. Но в сущности отношения Литвы и Немцев значительно изменились; и только великий ум и неутомимая деятельность Ольгерда умели удержать дела в прежнем положении. Немецкие рыцари, в 1343 году помирившись с Польским королем Казимиром и прекративши свои внутренние беспорядки, теперь могли свободно устремить все свои силы на подавление Литвы и Руси, чем они и не замедлили воспользоваться. Магистр Немецкого ордена в 1346 году, собравши большое войско из своих и из пришлых охотников со всех краев Германии, простиравшееся до сорока тысяч человек, вступил в Литовскую землю и начал ее опустошать и избивать жителей, не щадя ни пола ни возраста. Ольгерд, вооруживши Литву и Русь и даже пригласивши своего союзника князя Смоленского, явился на защиту своей земли и дал битву Немцам, Битва эта была самая ужасная по упорству обеих сторон и кончилась в пользу Немцев; Русских и Литвинов в этой страшной резне пало 22 тысячи человек, по Немецкому счету. Вести об этой битве даже долетели до Москвы, и записаны Литовским летописцем такими словами: «бысть бой Немцам с Литвою на Стряве реце, и побима Литвы сорок тысяч.» Но таковое сильное поражение только подняло неутомимую деятельность и предприимчивость Ольгерда; он, собравши новое войско, вслед за возвратившимися домой Немцами, ворвался в Пруссию, страшно опустошил ее и со многими тысячами пленников, благополучно воротился домой, не смотря на то, что сам магистр со своими рыцарями стерег свои границы, чтобы не пропустить Литовского войска. Таким образом, Ольгерд с первой же попытки Немцев переменить приемы войны, поворотил войну на старую дорогу взаимного опустошения, и таково порядок после битвы при Страве продолжался десять лет. Во все это время постоянными воителями с Литовской стороны были: сам Ольгерд, брат его Кейстутий и племянник Патрикий Наримонтович, а частию Ольгердов сын Скиригайло, которые своими почти всегда удачными набегами на орденские земли достигали того, что при их появлении, Немецкие рыцари не осмеливались выглянуть из своих замков, и предоставляли им полную свободу ходить и опустошать из конца в конец Прусскую землю.

Наконец магистр Немецкого ордена послал вестников по всей Германии и даже в Англию, чтобы отовсюду шли на помощь католикам против язычников Эта мера имела успех и к рыцарям пришло огромное войско под начальством герцога Нуринбурского, и вместе с рыцарями вступило в Литовскую землю; но нашло там только опустелые дома и деревни, оставленные жителями, ушедшими в леса, и пожегши пустые деревни воротилось домой с большою добычею и множеством пленников. Это опустошение сначала принесло некоторую пользу Немецкому ордену; ибо Литовцы на него не отвечали опустошением Пруссии. Рыцари, довольные таким успехом, через три года снова собрались пограбить Литовские владения; но на этот раз были встречены Ольгердом, Кейстутием и Патрикием, и не прежде могли приступить к обычным грабежам, как одержавши победу над Литовско-Русским войском, которая победа, по упорству битвы, дорого стоила обеим сторонам. Для Русских и Литовцев особенно была чувствительна потеря знаменитого воителя Кейстутия, попавшегося в плен к Немцам. Немцы отвезли его в Мариенбург и засадили в крепость в цепях; но такого удалого бойца не могли держать долго Немецкие цепи. Он при помощи одного новокрещеного Литвина, перерядившись крестоносцем, в белом плаще с черным крестом, ушел из крепости, и в таком наряде дошел до ближайшего леса, где сбросил наряд, и оставивши лошадь, сперва скрывался несколько времени в болоте, потом шел по ночам и, вместо своей родной Жмуди, попал в Мазовию; впрочем, его там узнала его родная дочь, тамошняя княгиня Данута и дала ему лошадей и вооруженных проводников довезти до дому. Воротившись, таким образом, в Жмудскую землю, Кейстутий немедленно собрал удалое войско из Русских и Жмуди, и пошел в Пруссию заявить Немцам, что он уже не в их неволе, и опустошивши и пожегши всю страну до самого Данцига, с богатою добычею отправился в обратный путь. Немцы, собравши наскоро войско, нагнали его, и разбили и взяли было опять в плен; но он сумел обмануть их и воротился благополучно домой. Вслед затем опять идут ежегодные опустошения Литовской и Жмудской земли Немецкими рыцарями и Прусской земли Литовцами; опять Литовские удалые борцы: Ольгерд, Кейстутий и Патрикий, ежегодно, напоминают Немцам о своей удали, и к ним еще присоединяется новый борец Литовской Руси, тогда еще очень молодой, но в последствии знаменитый Кейстутиев сын Витовт, этот новый Всеслав, подобно старому Всеславу, по народному преданию рожденный от волшебства, ибо мать его Бируту предание величает волшебницей и даже богиней. В 1369 году, Прусский магистр построил было Немецкий замок на Литовской земле, чтобы иметь опору для будущих неприятельских действий против Литвы; но Немецкий замок на Литовской земле не простоял и одного года; в след же за удалением магистра, явились Ольгерд и Кейстутий, замок разрушили до основания, а защищавших его Немцев частью перебили, частью отвели в неволю. И таким образом хитрый план Немецких рыцарей хоть сколько-нибудь утвердиться в Литовской земле, решительно не удался, и отношения Немецких рыцарей и Литвы остались прежние, т. е. отношения непримиримой вражды и опустошений. Ольгерд, подобно своим предшественникам, удержал сии отношения до самой смерти, и сумел отстоять границы Русско-Литовской земли с этой стороны прежние, несмотря на все усилия Немецких рыцарей отодвинуть эти границы назад. Вообще борьба Ольгерда с Немецкими рыцарями представляет самую блестящую сторону Литовско-Русской истории: здесь высказалась вся твердость Литовско-Русской, или скорее Русской цивилизации против обычного Немецкого преобладания, погубившего столько Славянских наций, в сношениях с завистливыми и настойчивыми Германцами.

Рядом с Пруссиею ближайшим соседом Литовской Руси была Польша, не меньше Немецких рыцарей враждебная к Литве. В Польше половину Ольгердова княжествования был государем Казимир, сильнейший из Польских королей. Этот король, пользуясь беспорядками в Галицком княжении, бывшими по смерти последнего тамошнего князя, и при помощи мятежных Галицких бояр, завладел Галицкою землею; между тем как Волынь оставалась за Гедиминовым сыном Любартом, получившим ее по наследству, после последнего тамошнего князя, на дочери которого, как мы уже видели, он был женат. Желая завладеть и Волынью, Казимир воспользовался случаем, когда, в 1349 году, Литовские князья стянули свои войска к Прусским границам, неожиданно перешел Буг и завладел сперва Луцком, потом Владимиром Волынским, Берестьем, Холмом и другими городами, обещая жителям, особенно местным боярам и князьям, неприкосновенность их прав и разные льготы, лишь бы они присягнули ему на подданство. Это нападение, среди мира, и занятие Русских земель, принадлежащих законному Государю и притом Ольгердову брату, естественно, должно было вооружить Ольгерда против Казимира. И потому в том же году многочисленное Русско-Литовское войско вступило в Польшу и опустошило земли Луковскую, Радомскую и Сандомирскую, и нигде не встречая достаточного сопротивления, возвратилось домой с огромнейшею добычею. А на другой год новое Литовско-Русское войско с Кейстутием и другими князьями не только выгнало Поляков из Волыни, но опустошило Червонную Русь и отняло у Поляков земли Львовскую, Бельскую и Брестскую и принудило Казимира заключить мир, по которому Волынь осталась, по прежнему, за Любартом, а львовская земля возвращена Казимиру. Но Казимир, недовольный таким миром, соединясь с королем Венгерским в 1351 году, опять завоевал Владимир Волынский. В ответ на это в 1353 году Любарт по соглашению с Ольгердом, Кейстутием и Скиргайлом и при их помощи опустошил Червонную Русь до самого Галича, и, разрушив этот город, вошел в Польшу, проник до Завихвоста, и так удачно совершил этот поход, что Поляки нигде не осмеливались выйти против него, и Казимир, боясь, чтобы Литва не пошла далее вглубь Польской земли, приказал хорошенько укрепить Плоцк. Таким образом, Галич и вся Червонная Русь отошли от Поляков и соединились с Литовскою Русью, каковое соединение и продолжалось до 1366 года. В этом же году Казимир, объявив по всей Польше посполитое рушенье, собрал огромное конное и пешее войско, и вступил в отнятые у него владения. Этот поход Казимира был вполне удачен. Литовские князья, занятые тогда войною с Немецкими рыцарями, не могли противупоставить Польскому нашествию достаточного сопротивления, и после непродолжительной войны заключили с Казимиром мир. По этому миру, 1-е: Казимир получил города Владимир Волынский, Любомль, Кременец, Холм, Бельз и некоторые другие по обоим берегам западного Буга, предоставив, впрочем, тамошним местным князьям владеть своими отчинами, только в зависимости от Польского короля. 2-е: Ольгерд и Кейстутий удерживают за собою всю Русскую землю, пограничную с Пруссией, Мазовией и Польшей, т. е. земли Бельскую, Брянскую, Дрогичинскую, Мельницкую, Берестейскую, Каменьскую и Кобринскую, т. е. угол, образуемый правым берегом Буга и левым Нарева. 3-е: Земля Луцкая, со всеми тамошними уездами, и Волынская, за исключением города Владимира, остается за прежним князем Любартом Гедиминовичем. 4-е: кроме того, Казимир, из своей доли Волынской земли большую часть отдает своему верному присяжнику, Гедимйнову внуку Александру Кориатовичу. 5-е: наконец, по этому же договору, Казимир, Ольгерд и Любарт установили в Городне пограничных судей, которые должны судить порубежные споры между Русскими и Ляхами, с правом назначать казнь Ляхам, по Польским законам, а Русским по Русским. Но этот мир, естественно, не мог кончить вражды Литвы и Руси с Польшею; Литовские князья, стоявшие за интересы Русской земли, как своего отечества, были вовсе недовольны последним разделом, и только ждали случая снова начать войну с Польшею. И в 1368 году Кейстутий Жмудский, ближайший сосед к Мазовии, взял Пултуск; а потом в 1370 году, пользуясь смертью Казимира и беспорядками, начавшимися в Польше, Кейстутий и Любарт осадили Владимир Волынский, и не смотря на сильные укрепления этого города, сделанные в последние годы Казимиром, взяли его, сожгли и раскопали до основания: потом через Люблин ворвались в Сандомирскую землю, и опустошивши ее с богатою добычею воротились домой. Таким образом, со стороны Польши, хотя дела, в отношении занятия Волыни, не были еще покончены при жизни Ольгерда; тем не менее, Польское преобладание в этом краю было отодвинуто за Буг, и Волынь присоединена к Литовской Руси.

За Польшею на юго-востоке непосредственным соседом Литовской Руси, на Волыни и в Приднепровье, были кочевья Татарские, занимавшие нынешнюю Подолию, от верховьев восточного Буга до Черного моря. С этими соседями Ольгерд и другие Литовские князья, вообще, жили мирно, и даже в 1352 году тамошние Татары, поднятые подарками и разными обещаниями Ольгерда, опустошали соседние Галицкие владения, принадлежавшие Казимиру Польскому; а еще прежде в 1347 году, Ольгерд подымал хана Чанибека на Московского князя и посылал в Орду своего брата Кориата. Тем не менее, Великий князь Литовский не давал забываться и Татарам; он в 1362 году воевал Татарские кочевья по Бугу в Белобережье и на Синей воде, где разбил трех Татарских князей и отодвинул Татарские кочевья в этой стороне ближе к Черному морю; а на опростанные Татарами места послал своих племянников, сыновей Кориата, которые и заняли там города Смотрич, Каменец, Бреславль и другие. Потом в 1373 году Ольгерд повторил поход на Татар и имел великий бой с каким-то их князем Теймуразом, вероятно опять в южных пределах Подолии.

Прямо на восток соседями Ольгердовых владений были владения Смоленские, Тверские и Московские. В отношении к сим соседям Ольгерд себя вел иначе, чем ко всем другим соседям. В этом краю он, как Русский князь, постоянно искал союза, родства и дружбы с другими Русскими князьями, и смотрел на здешних князей, как на братьев, и старался стать в такие отношения, в каких отношениях были Русские князья в старые времена. Здешний край он считал родным краем для себя и для своих подданных, здесь ни для него, ни для его подданных не было заклятых врагов, как в Пруссии или в Польше, хотя и бывали враждебные столкновения и довольно сильные, но это только ссоры братьев, вражда родственников, которые, поссорившись, спешат помириться. Первым самым старшим союзом Ольгерда в этом краю был союз с ближайшим соседом великим князем Иваном Александровичем Смоленским, когда Ольгерд был только еще Витебским князем; этот союз продолжался почти до смерти князя Ивана Александровича. Ольгерд первоначально горячо заступался за Смоленского князя, и в 1340 году ходил к Можайску, чтобы отнять его у Московского князя и воротить к Смоленским владениям; но, не успевши в этом сам, посылал своего брата Кориата к Татарскому хану Чанибеку, поднимать его на Московского государя; а когда и это не удалось, то в 1348 году вступил в союз с Московским князем Семеном Ивановичем, и, при его посредстве, по смерти первой жены, женился на Тверской княжне Юлиане Александровне, родной сестре Московской княгини Анастасии Александровны; а в 1352 году выдал свою дочь за Бориса Константиновича князя Суздальского. Впрочем, тесный союз с Московским князем нисколько не ослабил союза Смоленского; а напротив, когда Семен Иванович Московский в 1351 году отправился с ратью на Смоленского князя, то Ольгерд немедленно отправил своих послов с дарами, и убедил Московского князя остановить свой поход и заключить мир со Смоленским князем. Но в 1355 году в Смоленских владениях произошла какая-то неурядица, по которой брат Иванов Василий князь Брянский завладел Смоленском; то Ольгерд вступился за своего старого союзника, ходил на Смоленск, заставил Василия бежать в орду, полонил его сына и возвратил Смоленск своему союзнику князю Ивану Александровичу; а когда Василий умер в Брянске, и там начались смятения, то Ольгерд, пользуясь этим, занял Брянск и посадил там своих наместников. По смерти князя Ивана Александровича, Ольгерд рассорился с его сыном Святославом, отнял у него Мстиславль, а сын его Андрей Ольгердович захватил Ржеву.

Между тем, в Тверских владениях начались ссоры между тамошними князьями, и братья Ольгердовой жены Юлианы, Всеволод и Михаил Александровичи были обижены при разделе волостей своими дядями, состоявшими под покровительством Московских князей, и старший из них Всеволод Александрович в 1359 году бежал в Литву искать помощи у своего зятя Ольгерда. Ольгерд, любя свою молодую жену и желая иметь между восточными Русскими князьями всегда верных и надежных союзников, охотно принял деятельное участие в делах братьев своей жены. А так как противная партия Тверских князей состояла под покровительством Москвы; то Ольгерд, защищая своих ближайших родственников, по необходимости, должен был вступить в борьбу с Москвою; а посему немедленно примирился со своим ближайшим соседом Святославом Ивановичем великим князем Смоленским и заключил с ним оборонительный и наступательный союз против Москвы и на другой год сам приезжал осматривать Ржеву, как опорный пункт для действий против Москвы и враждебных ему Тверских князей. И недаром Ольгерд был так предусмотрителен; на следующий год его шурин Всеволод Александрович опять принужден был бежать в Литву и Тверью снова завладел дядя его Василий Михайлович князь Кашинский, и Ольгерду уже понадобилось посылать свои войска на Тверские владения. Потом в 1362 году Василий Михайлович Кашинский, продолжавший владеть Тверью, стал теснить младшего Ольгердова шурина Михаила Александровича Микулинского; и Ольгерд, чтобы принудить Кашинского князя к миру с племянником, послал свое войско в Тверскую землю, которое и заняло там город Корчеву. Наконец по смерти Всеволода Александровича в 1365 году, ссоры между Василием Михайловичем Кашинским, владевшим Тверью, и Михаилом Александровичем Микулинским, получившим в это время еще несколько уделов после умерших родственников, дошли до того, что в Тверские дела непосредственно вмешались Московский князь Дмитрий Иванович и Ольгерд Гедиминович Литовский. Московский князь двинул свои войска в Тверскую землю на помощь своему союзнику князю Кашинскому и принудил Михаила Александровича бежать в Литву; но лишь Московские войска вышли из Тверских владений, Михаил с Литовским войском ударил на своего врага князя Кашинского и принудил его к миру по всей своей воле, а вслед затем помирился и с Московским князем. Но мир этот бил непродолжителен: в 1367 году Михаила Александровича зазвали в Москву, и там жестоко оскорбили, засадивши под стражу, и потом послали Московское войско опустошать Михайловы владения.

Таковые поступки Москвичей, наконец, заставили Ольгерда принять непосредственное участие в своем шурине Михаиле Александровиче, бежавшем к нему за помощью. Пользуясь тем, что главные Московские силы были заняты опустошением Тверских Михаиловых владений, Ольгерд быстро двинулся в Московские владения, разбил на голову наскоро собранные полки князей Стародубского и Оболенского, потом разогнал Московские, Дмитровские и Коломенские полки, думавшие загородить ему переход через Тростну, и неожиданно явился под стенами самой Москвы, где князь Дмитрий Иванович заперся с небольшою ратью, простоял под Москвою три дня, опустошил Московские окрестности; и тем принудил Московского князя заключить мир с Михаилом Александровичем Тверским, по которому Московский князь обязался возвратить Михаилу только что отнятые у него владения. Но мир этот, заключенный поневоле, не мог быть прочен; и на другой год Москвичи и Волочане уже воевали в Смоленских волостях, мстя за то, что Смоленский князь в союзе с Ольгердом ходил на Москву. А в 1369 году Московский князь сложил крестное целование к Михаилу Александровичу и послал свои полки воевать Тверские волости, и Михаил опять бежал в Литву молить о помощи. Ольгерд, занятый в то время упорною войною с Немецким орденом, на этот раз не мог оказать немедленной помощи; но зато на другой год собрал большое войско и вместе с своим братом Кейстутием и другими Литовскими князьями и с Тверским князем Михаилом Александровичем и Смоленским Святославом Ивановичем двинулся к Волоку, сжег его посады, и потом быстро пустился к Москве и простоял уже под ее стенами восемь дней; но услышав, что в Перемышле двоюродный брат Московского князя, князь Владимир Андреевич уже собрал значительное войско на выручку Москвы, к которому присоединились и полки князя Рязанского, и при том имея надобность скорее воротиться в Литву, где напирали Немцы, Ольгерд поспешил заключить с Московским князем мир, по которому и Тверской князь примирился с Московским, а Ольгерд сверх того сосватал свою дочь за князя Владимира Андреевича.

Но последний мир был крайне невыгоден для Михаила Тверского; и посему он в том же 1370 году, пользуясь отъездом Московского князя в орду, захватил соседние Московские города Кострому, Мологу и другие и посажал там своих наместников. Потом в следующем году Михаил двумя ратями вступил в Московские владения; сам пошел на Дмитров, взял с города откуп и произвел большие опустошения в волостях; а другую рать Кейстутий, Витовт и другие князья повели на Переяславль, где также наделали большие опустошения и взяли откуп. Наконец в 1371 году по просьбе Михаила явился и сам Ольгерд с большой ратью на границах Московских владений с Смоленскими, туда же спешил и Михаил с Тверскою ратью, чтобы соединиться с Ольгердом и туда же торопился Московский князь, чтобы не допустить этого соединения; и таким образом вдруг три рати явились под Любутском. Московский князь, не успевши воспрепятствовать соединению Тверской рати с Литовскою, думал вознаградить эту неудачу стремительным натиском, и действительно успел смять передовой полк Ольгерда; но ни Ольгерд, ни Михаил, очень опытные в военном деле, не растерялись от такого натиска, и занявши крепкую позицию за крутым и глубоким оврагом принудили Москвичей остановиться. Обе рати равные в силах долго стояли друг против друга; и осторожные князья, не решаясь переходить оврага в виду противников, принуждены были заключить перемирие и разошлись. До нас дошла перемирная грамота, заключенная под Любутском. Из нее мы видим, что в договоре участвовали с одной стороны Ольгерд Литовский, Кейстутий Жмудский и Святослав Смоленский, как первенствующие представители своей стороны, посылавшие послов в Московский лагерь и потом Михаил Тверской и Дмитрий Брянский и те князья, которые будут или у князя великого Ольгерда в его имени, или у князя Великого Святослава; а с другой стороны Московский великий князь Дмитрий Иванович, брат его князь Владимир Андреевич, и князь великий Олег, и князь великий Роман, и князь великий Владимир Пронский, и те князья, которые будут в их имени. По этой грамоте: 1) обе стороны условливаются не воевать друг против друга, 2) Ольгерд берет на себя, что Михаил Тверской воротит все то, что пограбил в Московских владениях и сведет своих наместников с занятых им Московских областей; 3) ежели же Михаил Тверской до окончанья будет еще грабить и воевать в Московских владениях, то Дмитрию и его союзникам ведаться самим, а Ольгерду не вступаться; 4) послам Литовским, Московским и Смоленским и торговцам на обе стороны путь чист, и 5) Ржеву до исправы оставить за тем, за кем она была при заключении договора.» Это перемирие явно клонилось в пользу Московского князя и много повредило Ольгерду на Северо-востоке Русской земли; ибо по договору он выдал своего союзника Тверского князя в руки Московскому и отступился от него без явной нужды; ближайшим следствием такой оплошности было то, что Смоленский князь поспешил к союзу с Московским князем, и во время войны 1375 года Московского князя с Тверским, Смоленские полки уже осаждали Тверь за одно с Московскими полками; а при заключении мира, в том же 1375 году, Московского князя с Тверским, на договорной грамоте Тверской князь принял обязательство сложить крестное целование к Ольгерду и его племянникам и братьям, или иначе отступить от союза с ними; и ежели Литовский князь пойдет на Московского или на Смоленского князя или на кого из их союзников, то Тверскому князю стоять за один с ними против Литовского князя. Конечно Михаил Тверской не разорвал союза с Ольгердом, а еще больше скрепил его, женивши в том же году своего сына на Ольгердовой племяннице, дочери Кейстутия, и в том же году, Ольгерд жестоко опустошил Смоленские области за союз Смоленского князя с Московским но все это далеко не возвратило Ольгерду того значения на Северо-востоке Руси, которое он потерял по Любутскому миру. Первенство в этой стороне осталось не за Литвою, а за Москвою; Опустошение Смоленских областей не воротило Смоленского князя к союзу с Ольгердом, Смоленск остался верен Московскому союзу. Вообще Любутское перемирие 1371 года окончательно решило последующую судьбу Литвы и Москвы и не только отняло у Ольгерда то высокое значение на Северо-востоке Русской земли, которое он умел с успехом поддерживать с 1340 года, в продолжении слишком тридцати лет; но и показал, что рано или поздно Литва, как Русская земля, должна тянуть к Москве, что для собственного спасения для нее нет другого исхода. Конечно, только глубокая старость и множество дел на западе вследствие бесконечной войны с Немецким орденом заставили Ольгерда хотя временно примириться с тем крайне невыгодным положением между Северо-восточными Русскими князьями, в которое поставило его Любутское перемирие, а вскоре последовавшая смерть помирила его и со всеми положениями земной жизни.

Ольгерд скончался в 1377 году; после него осталось двенадцать сыновей от двух жен христианок Православного исповедания; от первой жены, княжны Витебской, пятеро; и от второй, княжны Тверской, семеро. Сыновья первой жены были: 1-й Андрей князь Полотский, 2-й Дмитрий князь Трубчевский и всей Северской земли, 3-й Константин князь Чарторижский, что на Волыни, 4-й Корибут и 5-й Владимир князь Бельский. От второй жены: 1-й Ягайло Яков, самый любимый отцом и получивший от него Вильну и великокняжеский престол во всех Литовских владениях, 2-й Скиргайло, 3-й Семен Лугвень, 4-й Швидригайло, 5-й Коригайло,6-й Мингайло и 7-й Жигимант. В первое время по смерти Ольгерда сыновья его и братья Кейстутий и Любарт жили мирно; и в год кончины Ольгердовой Кейстутий, сын его Витовт, Ягайло, Любарт и князь Бельский Юрий вместе воевали польскую землю между Саном и Вислою. Но этот мир не был общим и продолжительным особенно скоро стали во враждебный отношения к Ягайлу братья его, сыновья Ольгерда от первой его супруги, княжны Витебской; и первый восстал старший брат Андрей Полотский, постоянный и деятельный сподвижник покойного Ольгерда. Впрочем, это одиночное восстание, как и должно было ожидать, не имело успеха; Ягайло, сильный союзом с дядею своим, Жмудским князем Кейстутием и особенно с сыном его Витовтом, отнял у Андрея Полотск и посадил там своего единоутробного брата Скиргайлу. Андрей сперва бежал во Псков, а потом к Московскому князю, который принял его любезно и постарался воротить ему Полотск и тем положил начало добровольного присоединения Литовских удельных князей к Москве. Потом Ягайло поссорился с Кейстутием, соединился с Немецкими рыцарями, и при их помощи начал войну с Кейстутием, но не вступая в битву сумел хитростью заманить к себе для переговоров Кейстутия и его сына Витовта, и вместо переговоров увез в Вильну, откуда Кейстутия сослал в Крев под стражу и там приказал удавить. Тоже готовилось и Витовту, Ягайло и его уже отослал в Крев под стражу с тем, чтобы там убить; но Витовт при помощи своей жены нарядившись в женское платье, успел бежать из-под стражи и ушел к Немецким рыцарям и при их помощи начал войну с Ягайлом. Пользуясь такими нестроениями в Литве, Московский князь Дмитрий Ивановичи, в 1379 году послал свои войска с своим двоюродным братом князем Владимиром Андреевичем и с князем Андреем Ольгердовичем в Северскую землю на тамошнего князя Дмитрия Ольгердовича. Дмитрий же Ольгердович не счел за нужное воевать против Московских войск, сам отправился в Москву и принятый там с любовью, признал над собою и над своими владениями верховную власть великого князя Московского, и получил утвердительную грамоту, по которой Северская земля была оставлена за ним с тем, чтобы тянуть к Московскому князю. Таким образом, и другой значительный Литовский удел отступил от союза с Литвою и потянул к Москве. Те же нестроения и междоусобия в Литве ободрили Поляков, и князь Мазовецкий Януш захватил Литовско-Русские города Дрогичин и Мельник и опустошил области Бельскую, Каменецкую и Берестейскую.

Между тем, Витовт, бежавший из Кревской тюрьмы, как мы уже видели, нашел убежище у магистра Немецкого ордена, и при его деятельной помощи начал войну с Ягайлом. Эта война не только страшно опустошила Литовскую землю; но, что еще того гибельнее, подала Прусскому Немецкому ордену повод вмешаться в междукняжеские отношения Литовских князей. Немецкий магистр, покровительствуя Витовту, обещавшему признать себя подручником ордена, ежели Немцы помогут воротить ему отчину, послал сказать Ягайле, чтобы он возвратил Витовту его отцовские владения; Ягайло, разумеется, не думал исполнять приказаний Немца. И магистр Немецкого ордена вместе с Витовтом вступил в Литовскую землю с своим войском; и лишь перешел реку Неман, как приверженцы Витовта со всех сторон стали стекаться под знамена своего князя. Витовт таким образом скоро завладел Троками и почти всем Трокским княжеством; но по удалении Немецких сил Ягайло успел отнять Троки. Витовт опять обратился к Немцам, принял Латинскую веру и уступил ордену лучшую часть Литвы и Жмуди; вследствие этого сам Немецкий магистр с многочисленным войском вступил опять в Литовскую землю и началась страшная война. Немцы, чтобы укрепить за собою Литовскую землю, успели уже построить там несколько Немецких замков. Тогда Ягайло, видя, что ему не справиться с двумя врагами, из которых у одного было сильное войско, а у другого расположеиие в Литовском народе, вступил в тайные переговоры с Витовтом, обещая ему отдать значительную часть владений, только бы он отступил от союза с Немецким орденом. Витовт, сам не любивший Немцев, и только по необходимости вступивший с ними в союз, не замедлил согласиться на предложения Ягайлы, и в знак согласия сперва захватил два Немецких замка, а потом, соединив свои войска с Ягайловыми, отнял у Немцев Ковно, главный и самый крепкий город в Литве, и тем принудил Немцев удалиться из Литовской земли. Помирившись с Витовтом, Ягайло отдал ему Полотск, Луцк и всю Волынскую и Киевскую землю, и подчинил ему всех тамошних князей, и между другими своего родного брата князя Владимира Ольгердовича Киевского.

Примирение Ягайлы с Витовтом имело благие последствия для Литовской земли; междоусобия прекратились, Немцы были выгнаны, и Ягайло отправился с войском мстить Полякам за взятие Дрогичина и Мельника. Этот поход Ягайлы, случившийся во время междоусобий в Польше по смерти тамошнего короля Людовика, имел большой успех; Ягайло страшно опустошил Мазовию, проник до Вислы, сжег Завихвост, и поставил границу Литовскую, как выражается один Литовский летописец, до Белой воды, т. е. до Вислы. Поляки, раздираемые междоусобиями, нигде не могли противиться напору Литвы и Руси. Вельможи Польские, чтобы прекратить и внутренние раздоры и остановить набеги Литовские учинили сейм в Петркове, и на этом сейме положили войти в сношения с Ягайлом и предложить ему руку дочери покойного короля Людовика, Ядвиги, которая уже была объявлена Королевою Польши. По такому решению сейма у Поляков начались переговоры с великим князем Литовским, о том, чтобы он вступил в брак с Ядвигою, и вместе с ея рукою принял Польскую корону, а для этого переменил Православную веру и крестился в Латинство. Властолюбивый Ягайло не задумался принять такое лестное предложение Поляков и в 1385 году отправил послами в Краков своих братьев Скиргайла и Бориса и Виленского Градоначальника Ганулу. Посольство это вступило в переговоры с Польскими вельможами и Латинскими епископами; переговоры сии довольно продолжительные покончились на том, чтобы Ягайле приехать самому в Краков, креститься там в Латинскую веру, вступить в брак с Ядвигой, принять Польскую корону и соединить Литву и Русь с Польшею. Принявши привезенные из Кракова условия, Ягайло на следующий год с братьями своими Свидригайлом и Коригайлом и с двоюродным братом Витовтом, с многочисленною и блестящею свитою Литовских и Русских бояр прибыл в Краков и там вместе с тремя своими братьями в костеле Станислава крестился в Латинскую веру, при чем Ягайло принял имя Владислава, Свидригайло Болеслава, Коригайло Казимира и Витовт Александра, и в след за ними были крещены в Латинскую веру многие вельможи и князья Литовские, бывшие еще язычниками, но к Русским вельможам и князьям, сопровождавшим Ягайлу, и к Литвинам, уже принявшим Православную веру, Латинские ксендзы в Кракове не решались и подступать с предложениями веры. После крещения в Латинство Ягайло Владислав вступил в брак с Ядвигой и коронован в Польские Короли. На коронации он дал торжественное обещание соединить Литву, Жмудь и Русь с Польшею и обратить тамошних жителей в Латинство; но обещание это, как бы ни было торжественно, не имело никакой обязательной силы ни для Руси, ни для Литвы, ни для Жмуди; ибо Ягайло дал его не спрося народа и князей, не бывших в Кракове, и вовсе не желавших ни соединения с Польшею, ни перемены своей родной веры на Латинскую.

Владислав Ягайло, как король, остался в Польше, и в Литву послал Витовта, принявшего Латинство, и родного своего брата Скиргайлу Ольгердовича, оставшегося Православным. Первому дал Гродно, Дрогичин, Берестье, Луцк, Владимир и всю Волынскую землю, а второму Троки с Жмудью и Литвою. Это разделение областей с первого же раза поселяло вражду, ибо области преимущественно с Православным населением были переданы Латиняну, области же еще в большинстве, державшемся старой языческой религии, перешли к Православному; впрочем, на первый раз эта вражда еще не выказывалась, она развилась в последствии и породила междоусобия, в которых Поляки думали ловить рыбу в мутной воде. Между тем магистр Немецкого ордена, недовольный сближением Ягайлы с Польшею, соединился с Андреем Ольгердовичем, бывшим князем Полотским, не желавшим признать над собою власти Ягайлы Латиняна, начал опустошать Литовскую землю и взял Любомль, а Полотск сам признал власть своего прежнего отчинного князя; но соединенные силы Скиргайлы и Витовта остановили успехи Немцев и Андрея, сперва пал Любомль, а потом и Полотск, причем Андрей потерял сына, павшего в бою, и сам попался в плен, отослан в Польшу и там засажен в темницу.

В 1387 году, по прекращении междоусобий, прибыл в Литву сам Ягайло с своею супругою Ядвигой, с архиепископом Гнезненским, со множеством Латинского духовенства, в сопровождении Польских князей и вельмож и с значительным Польским войском. Прибывши в Вильну, Ягайло перед городом собрал вече, на котором язычники Литвины долго спорили с своим князем относительно принятия Латинской веры, отстаивая своих дедовских богов; Ягайло, не видя успеха в спорах, приказал прибывшему с ним Польскому войску разрушить языческие жертвенники и храмы и истребить идолов. Не вооруженная толпа народа, видя, что их дедовские боги не защищают сами себя, наконец, согласились принять Латинское крещение; и Ягайло приказал крестить сперва Виленцев, а потом тоже сделать и в других городах, где были язычники. По этому приказанию были окрещены все Виленские язычники, составлявшие половину населения Вильны. Но Латинские монахи, прибывшие с Ягайлом, не довольствуясь крещением язычников, принялись было силою обращать в Латинство и другую половину жителей Вильны исповедовавших уже Православную веру Греко-Российской церкви, и тоже стали делать в других городах. Таковые поступки Латинских монахов сильно взволновали князей, бояр и народ, исповедовавших Православную веру, и частные сопротивления уже грозили всеобщим восстанием Православных; Ягайло, испугавшись общего восстания, немедленно приказал прекратить обращение Православных в Латинство. Тем не менее, Латинское духовенство убедило Ягайлу издать закон, по которому Русские женщины и девицы, выходящие замуж за Латинцев, должны принимать Латинскую веру, а равным образом Русские или Православные Литвины, вступающие в брак с Латинянками, должны принимать Латинскую веру. Затем Ягайло построил в Вильне Латинский кафедральный костел во имя св. Станислава, учредил в Вильне Латинскую архиепископскую кафедру и семь кафедр епископских по другим Литовским городам, и назначил епископов из Поляков, приписал к Латинским кафедрам и костелам разные имения и доходы, потом поехал в разные Литовские и Русские города распространять Латинство и усмирять недовольных, которых было много, расставил по местам свои гарнизоны из Поляков и Литвинов, принявших Латинство, и проживши в Литве два года, уехал в Польшу.

Но лишь Ягайло возвратился в Польшу, как Литовская земля стала волноваться: недовольные введением Латинской веры и соединением Литвы с Польшею, Литвины и Русские ждали только удобного случая начать восстание. Между тем сами князья, оставленные Ягайлом управлять Литовской землей, не ладили друг с другом. – Скиргайло, не переменивший Православия на Латинство, любимый Русскими и Литовцами, исповедовавшими Православие, князь доблестный, воинственный и страшный для врагов, был не расположен к Витовту, по крайней мере, сему последнему наговаривали, что Скиргайло ищет способов извести его. Витовт со своей стороны опасался не одного Скиргайлы, но и самого Ягайлы, который не давал ему грамот на уступленный области, не соглашался придать ему соседней волости Волынского князя Любарта, и даже заключил в оковы его посланца и вымучивал у него показание о сношениях Витовта с Московским князем, своим зятем. Все это заставляло Витовта, наученного прежними опытами, не дожидаться ожидаемых нападений, а напротив самому поспешить восстанием. А посему, воспользовавшись отъездом Скиргайлы в Полотск, он напал Нероном на Вильну, думая захватить ее нечаянно; но не успевши в этом, он увидал себя в таком положении, в котором ему оставалось одно, бежать из своих владений; и он, укрепивши достаточными гарнизонами Гродно и Берестье, со всем своим семейством и двором бежал сперва в Мазовию, а потом к Немецким рыцарям, и отдавши им под залог Гродно и Жмудь, просил их пособить ему в войне с двоюродным братом Ягайлом. Немцы, ненавидевшие Ягайла за его союз с Польшею, опасный, для ордена, и вообще довольные случаем вмешаться в Литовские дела, в чаянии хорошей поживы, с готовностью дали убежище Витовту и обещались помогать ему.

Между тем бегство Витовта разделило Литву и Русь на две партии, одна партия приняла сторону Ягайлы, а другая Витовта. Ягайло, опасаясь за Вильну, чтобы партия противная ему не передала города Витовту и Немцам, ввел туда Польский гарнизон и отдал город в полное управление своему наместнику из поляков, подозрительных людей удалил, и даже отказал в управлении Вильною своему брату Скиргайле. Потом Ягайло, еще зимою, сам явился в Литву с Польским и наемным войском, и после упорного сопротивления взял принадлежавшие Витовту города Берестье и Каменец, за тем осадил Гродно, и стоял под городом целый великий пост, куда к нему в стан прислали свои Литовские и Русские полки его родные братья Скиргайло и Владимир, а Корибут князь Новогородка Литовского сам прибыл в стан с превосходно вооруженною дружиною. Витовт с немцами приходил было выручать осажденных защитников Гродно, но ничего не успевши, принужден был удалиться; и осажденные, не имея уже более надежды на помощь и находясь в крайности, наконец, сдались на пятый день праздника Пасхи. Но взятием Гродно дело далеко еще не кончилось. На другой (1390) год Немецкие рыцари, собравши сильное войско из своих и из пришельцев с разных краев Западной Европы, вошли с Витовтом в Литовскую землю тремя ратями. Одну вел сам магистр Немецкого ордена Конрад Валенрод, другую магистр Ливонский и третью Витовт. Рати сии сошлись у Ковна, оттуда пустились к Трокам, и сожегши этот город направились к Вильне. Здесь на берегу Вилии Скиргайло с своим братом Витолтом думал было загородить им дорогу, но разбитый принужден был отступить; и Немцы осадили Вильну, взяли нижний город при помощи Витовтовой партии между жителями, которые сами зажгли город и таким образом помогли Немцам ворваться. Но верхний город, или крепость, защищаемая отборным польским гарнизоном, держалась твердо, и не смотря на пушки и другие осадные орудия, привезенный Немцами, удержалась до 8 Ноября, когда Немцы за зимними холодами принуждены были воротиться домой, предоставив Витовту вести мелкую войну на границах, в чем, впрочем, ему помогал и командор пограничного Прусского города Рагнеты.

В 1391 году магистр Немецкого ордена Конрад Валенрод собрал сорок шесть тысяч войска и снова вступил в Литовскую землю, к нему опять присоединились Витовт с Жмудью и Ливонский магистр со своим войском и опять пошли к Вильне; но по прежнему не имели успеха. Литовцы сами опустошили всю страну около Вильны на пять миль в окружности; и великий магистр, не видя возможности прокормить свое войско в опустошенной стране – воротился назад и за ним, разумеется, пошли Витовт и Ливонский магистр; на возвратном пути Витовт взял Вилькомир и сжег его. На зиму в том же году Немецкий магистр с Витовтом снова появились в Литовской земле и построили три деревянных крепости по Неману около Ковно, чтобы оттуда ближе и удобнее делать набеги и опустошения. Из сих трех крепостей две магистр поручил двум Немецким командорам, а третью передал Витовту. Витовт, засевши в своей крепости с князьями, боярами и воинами, начал оттуда делать беспрестанные набеги и опустошать несчастную страну. Он довел свои опустошения до того, что Ягайло, чтобы не поморить голодом гарнизоны и жителей, принужден был ежемесячно присылать из Польши хлеб и другие съестные припасы. Такое безотрадное положение целого края наконец в 1392 году вызвало Ягайлу привлечь к себе Витовта какими бы то ни было пожертвованиями, и отвлечь его от союза с Немецкими рыцарями. Для ведения тайных переговоров об этом деле был выбран князь Мазовецкий Генрих, сватавшийся к сестре Витовта Рингале; он приехал к Витовту, чтобы сыграть свадьбу, прожил у него три недели; и в это время пересказал, что Ягайло уступает ему всю Литовкую землю, только бы он отстал от союза с Немцами, и так умел убедить к миру с Ягайлом и уверить его, что все обещания Ягайлы будут непременно исполнены, что Витовт немедленно перехватал и перевязал всех бывших в его городе рыцарей и немецких купцов, и сжег крепость, которую держал от имени ордена, потом взял и сжег и другие две крепости, построенные Немцами на Немане. Получивши весть о таком блестящем успехе тайных переговоров, Ягайло отправился в Литовскую землю, встретился с Витовтом около Острова, где оба примирились и отправились вместе в Вильну. В Вильне Ягайло передал Витовту все Литовское княжество, т. е. все бывшие еще за Литвою вдадения Гедимина и Ольгерда, и вывел оттуда Польских наместников и Польские войска, обязавши Витовта клятвою и крестной грамотой не отделять Литвы от Польши. Таким договором крайне был огорчен родной Ягайлов брат Скиргайло, прежний правитель Литовского княжества, по вере православный и любимый народом; он при помощи своих многочисленных сторонников начал враждовать против Витовта. Но эта вражда была прекращена посредничеством Ягайлы и Ядвиги; при помощи этого посредничества Скиргайло отказался от Литвы и получил Киев, Кременец, Стародубъ и Старые Троки с титулом Великого князя Русского, но с обязательством слушаться Витовта, и Витовт добыл оружием Скиргайлу Киев, которого не хотел уступить ему тамошний князь Владимир Ольгердовичъ. Таким образом, окончательно состоялся союз Литовской Руси с Польшею и притом с явным стремлением Польши подчинить себе Литовскую Русь; но союз этот был только в княжеском доме, народ же, как Литва, так и Русь, во все не думал о соединении с Польшею и стоял к Полякам враждебнее прежнего. С этого именно времени начинается та почти пяти вековая борьба Западной Православной Руси с Латинскою Польшею и постоянные хлопоты и разные проделки Поляков и их ксендзов ополячить и олатинить Западную Русь. При Витовте же был отравлен Латинским монахом непреклонный ревнитель православия Киевский князь Скиргайло Ольгердович, при Витовте же Западная Русская Церковь была отделена от восточной, и назначен для Западной Руси особый православный митрополит. Но, ни борьба Руси с Латинством и польщизною, ни происки и проделки Поляков и ксендзов не входили в план моего рассказа; и я прекращаю свой обзор истории Западной Руси на внешнем соединении Литвы с Польшею. А что было после, что вынесла Западная Русь и Литва от этого противоестественного соединения, об этом конечно не замедлят рассказать местные Русские ученые, хорошо знакомые с книгохранилищами и архивами Западного края.