Города на Руси до монголов

Статья первая

Первыми городами на Руси, сколько нам известно, были Новгород, Киев, Смоленск, Чернигов, Ростов и некоторые другие, встречающиеся на первых страницах наших летописей, и частью знакомые императору Константину Порфирородному, писателю Х века, и отчасти упоминаемые в исландских сагах. Начала этих городов мы не знаем; оно погребено во мраке отдалённой древности, и ежели верить нашим древним преданиям, едва ли не восходит к первым векам христианства, ибо, по свидетельству Нестора, апостол Андрей Первозванный нашел уже славянские поселения на Ильмене, где ныне Новгород¹. Вслед за старшими городами выступают их пригороды и выселки: Псков, Ладога², Суздаль, Изборск, Полоцк и другие, которых начало также неизвестно, ибо летописи только намекают, что они были выселками старших городов, но вовсе не упоминают, когда и кем построены. Наконец, являются города, построенные князьями, для утверждения их власти и для охранения границ от неприятельских набегов; таковы Белгород, Вышгород и города по Суле, Семи и Днепру, потом Владимир на Клязьме, Переяславль – Залесский, Ярославль, Тверь, Дмитров, Москва, Коломна и многие другие, время основания которых, а равно и самые основатели большей частью известны истории.

Города сии как старые, так и новые, разделялись на группы, из коих каждая состояла из одного или нескольких старых городов с пригородами, и имела свои характер, более или менее отличный от других. Характеры групп зависели не столько от древности построения городов, сколько от их исторической местности и характера племен, которыми они построены. Группы сии, конечно, носили на себе общий тип русских городов, что указывало на их сродство между собою и на происхождение от одною народа, но тем не менее они резко отличались друг от друга и имели свои особенности, условленные местностью и другими обстоятельствами, имевшими сильное влияние на характер того племени, из которого образовалась каждая группа. Старый город, родоначальник группы, налагал свою печать на все свои пригороды, так что ни соседство городов из других групп, ни даже покорение, ни другие обстоятельства не могли истребить первоначального основного характера городов одной группы, и они надолго оставались братьями друг другу, несмотря на многие частные отличия, в продолжение времени полученные извне. А посему наши летописцы, заставшие родовые отличия групп еще не изглаженными, везде ясно отличают города одной группы от других и каждой группе дают свое название. Так города новогородского происхождения они называют Новогородской землей, киевские или приднепровские – Русью, червленские – Волынью и Червонной Русью, черниговские – Стверской страной, рязанские – Рязанью, суздальские и ростовские – Суздальщиной, Ростовской великой землей и проч.

Известия о первоначальном образовании древнейших русских городов очень скудны и недостаточны; впрочем, тем не менее они верны своему предмету и дают правильное понятие о первобытном составе наших городов. Из них мы видим, что города сии составились не насилием, не наплывом чужеродных пришельцев, как в большей части Западной Европы, но доброй волей коренных жителей страны, которые, будучи увлекаемы выгодами местности и удобствами общинной жизни, стягивали к одной точке селения родственные между собою и таким образом составляли города. Следы такого составления наших городов, несмотря на всю краткость и отрывочность известий, довольно ясно заметны в свидетельстве наших летописей. Так, древнейший из наших летописцев Нестор о построении Новгорода говорит: «Словени же седоша около езеря Илмеря, прозвашася своим имянем, и сделаша град, и нарекоша и Новгород»³. Здесь нет и помину о населении, а напротив, мы видим, что одно славянское племя пришло в незанятую страну около Ильменя, сперва построило несколько селений, потом добровольно стянуло селения и составило город. Далее в свидетельстве летописи о начале Киева даже еще заметны следы сплочения родственных селений в один город и выбор места, представлявшего тортовые выгоды, издавна соединявшие людей друг с другом: «Быша три братья: единому имя Кий, а другому Щек, а третьему Хорив, сестра их Лыбедь. Седяще Кий на горе, где же ныне увоз Боричев, а Щек седяше на горе, где ныне зовется Щековица, а Хорив на третьей горе, от него же прозвася Хорзевица; и створиша град, во имя брата своего старейшего, и нарекоша имя ему Киев. Бяше около града лес и бор велик, и бяху ловяща зверь... Ини же... рекоша, яко Кий есть перевозник был; у Киева бо бяше перевоз тогда с оноя страны Днепра, тем глаголаху: на перевоз на Киев»⁴. Вот причина построения Киева: здесь был перевоз через Днепр, следовательно, сюда стекались люди как к месту, представлявшему удобство сообщении, и это-то удобство сообщения, окруженное лесными угодьями и лежавшее на большом торговом пути по Днепру, заставило людей соединить несколько селений в один город. В рассказе летописца и о построении Смоленска также видны добровольность поселения, родственность и какое-то главенство города над целой страной: «Кривичи иже седять на верх Волги, и на верх Двины и на верх Днепра, их же град есть Смоленьск; туда бо седять Кривичи, та же Север от них»⁵.

Обстоятельство составления русских городов из добровольного соединения родственных селений необходимо влекло за собою условие разновластия в городовом управлении. Каждое селение, вошедши в состав города, не сбрасывало с себя исконных условий отдельного общинного быта и в самом городе; оно оставалось отдельным селением, особым родом со своим родоначальником и главой; вдвигаясь в город, оно только вступало в союз с другими также самостоятельными и отдельными селениями города. Отсюда наши древние города разделялись на концы, улицы и слободы, и каждая улица оставалась с тем старинным названием, которое она имела, будучи еще селом; так, например, в Новгороде мы находим улицы Лубяницу, Деревяницкую, Волотову, Щиркову и другие, и в это же время по писцовым книгам видим соответствующее сим улицам погосты в разных пятинах Новогородской стороны: так в Шелонской пятине – Лубянский и Щирковский погосты, в Деревской пятине – Волотовский погост, и в Оболежской – Деревяницкий погост⁶. Кроме того, каждая улица составляла особую общину со своим старостой, сотскими и десятскими и другими правительственными лицами, которые обыкновенно назывались старцами, лучшими мужами, держащими землю, старейшими. Старосты, сотские и десятские, как представители союзного городского управления, и начальники отдельных общин составляли общий правительственный городской совет и участвовали не только во внутреннем управлении города, но даже в сношениях его с другими государствами. Так, например, в договорной грамоте Новагорода с Великим Князем Ярославом Ярославичем в 1265 году мы читаем: «Благословение от Владыки, поклон от Посадника и от Тысяцьского, и от всех Соцьскых, и от всех старейших и от всего Новагорода»⁷. Из общинного союзного разновластия наших древних городов как необходимые следствия вытекают веча, или сходки народа и старшин, на которых решались дела целого города и его области со всеми пригородами. Вечевое управление наши летописи приписывают всем старым городам в самой глубокой древности: «Новгородци бо изначала, и Смолняне и Кыяне, и Полочане, и вся власти якоже на душу на веча сходятся, на что же старейшие сдумають на том же пригороди стануть»⁸. Это последнее свидетельство верно указывает на важность значения старших городов и на отношение к ним младших; оно прямо говорит, что старший город давал тон и направление всей группе своих пригородов и сообщал ей какое-то единство и однообразность, ставившие её в какое-то отчуждение положение в отношении к другим группам.

Старшие города, составляя средоточие целой одноплеменной страны, смотря по надобности, делали выселки и строили пригороды на удобнейших по их расчёту местах. При построении пригородов было целью или поддержать связь и влияние старшего города над одноплеменным населением целой страны и из видов торговли, и для облегчения способов управления, или распространить владения и удержать в зависимости чужеродные племена, покоряемые племенем, господствующим над страною. С этой последней целью новогородцы делали свои выселки и строили города в Двинской и Печерской стране и даже в прибрежьях Балтийского моря. Участь сих последних городов по отношению их к старшим была сходна с участью союзнических римских областей: постоянная присылка новых поселенцев, строгий надзор бояр из старых городов, поборы податей⁹ и новые отдельные поселения со свежими поселенцами, помнящими ещё свои связи с жителями метрополий, не давали им усиливаться и делаться самостоятельными, а в случае какого-либо возмущения, которые, впрочем, были нечасты, старый город умел подавлять все таковые попытки при самом зародыше и примерно наказывал беспокойных¹⁰. Напротив того, условия пригородов, устроенных в землях, занятых одноплеменным населением со старым городом, были гораздо благоприятнее. Здесь, во-первых, старым городам предстояло менее опасности относительно утраты власти, а посему надзор быль слабее; во-вторых, пригороды устроенные на одноплеменных землях, никогда не нуждались в новых выселках из старых городов, ибо смело пополнялись жителями одноплеменных окрестных селений, которые охотно стягивались к новым точкам соединения; в-третьих, наконец, пригороды сии преимущественно устраивались на выгоднейших местах, где по торговле или по другим отношениям самая местность требовала сосредоточения, куда окрестные жители стекались без приглашения, а вследствие собственных расчётов промышленности. По всем таковым причинам пригороды сии нечувствительно делались сильными, богатыми и даже независимыми от старых городов. И ежели история показывает, что они иногда долгое время находились в тесных связях со своими метрополиями, то причиной такого порядка дел была не слабость пригородов, которая не допускала бы отделения, но умение старых городов перепутывать интересы пригородов с своими собственными и старание не раздражать своих младших братьев, к чему также много способствовало приглашение выборных из пригорода участвовать в важнейших вечах старых городов и поручение значительных должностей в сих городах знаменитым фамилиям из пригородов, и ,наоборот, назначение посадничества в пригородах боярам из старых городов. Всему этому столько примеров представляет история Пскова, Ладоги, Торжка и других одноплеменных с новым городом пригородов, что одно указание на события этого рода было бы утомительно. Впрочем, не везде, так счастливо (как в Новогороде) удавалось старым городам поддерживать тесную связь со своими пригородами; напротив того, в других странах Руси пригороды успели даже подчинить себе свои метрополии или, по крайней мере, совершенно отделиться от них: так в Кривской земле Полотск отделился от Смоленска, в Суздальщине Владимир подчинил себе Суздаль и Ростов.

Внутреннее устройство как старых, так и новых городов было почти везде одинаково. Относительно самого построения город составляли: 1) Крепость, или собственно город, который в иных городах назывался кремлём, в иных – детинцем, в других – городищем; сюда в случае осады или неприятельского нашествия укрывались все жители не только города, но и ближайших селений, и для сего здесь имелись так называемые осадные дворы; в мирное же время здесь жили правительственные лица целой области, а также помещались дружина (по крайней мере, так было при варягах, а что было прежде, то неизвестно), все общественные заведения, судилища, казнохранительницы и складочные места для оружия. 2) Посад, где находились торжища, частные дома граждан, складочные места для товаров, дворы для приезжающих торговцев и пристани для судов; посад разделялся на концы и улицы, означавшие отдельные общины разных поселенцев, которые обыкновенно строились друг подле друга, свои около своих, имели особых старост, сотских и десятских и свою отдельную управу в частных делах общинников. 3) За посадом шли слободы ремесленников и позднейших пришельцев из сел и других городов, которые также старались селиться и тесниться свои к своим, и, руководясь общинным духом особности, строились так, чтобы не смешиваться с другими общинами, от чего первоначально слободы отделялись друг от друга большими пространствами незаселенной земли. Пришельцы одного селения или города как бы не доверяли подобным пришельцам из других селений и городов и боялись тесно сближаться с ними. Имели ли они во время язычества свои отдельные божницы, мы не знаем; но со введения христианства, по свидетельству летописей и других памятников, во всех слободах являются свои особые храмы, даже с особыми праздниками в году, предпочтительно почитаемыми той или другой слободой, и эти праздники с учреждаемыми при церквах гуляньями, кажется, были первыми точками более тесного сближения слобод друг с другом, ибо на праздники и гулянья по приглашению или без приглашения приходили жители и из других слобод и из посада¹¹. Особенность или отдельность слобод в первоначальном построении сопровождалась особенностью об управлении: каждая слобода имела свой отдельный суд и расправу, даже раскладка городских податей и повинностей лежала на целой слободе и производилась с общего согласия всех слобожан¹²; точно так же уступка земли новому поселенцу делалась общим советом слободы, которая и давала на сие новому члену особую грамоту. Свидетельства этому мы встречаем даже в XVI веке, когда родовые общинные связи много уже ослабли и когда уже в слободах стали селить людей, состоящих на службе общества, а не родовичей и добровольных выселенцев из сел и городов. 4) И наконец, за чертою слобод лежали городские земли и угодья, частью принадлежавшие всему городу, как его общественные казенные имения, частью составлявшие частную собственность богатейших граждан, где они селили своих слуг и вольноприходящих арендаторов, которые у нас обыкновенно назывались крестьянами. Населенные загородные земли частных лиц вообще были очень многочисленны и составляли главную силу и могущество городов.

Общинная жизнь наших древних городов, проглядывавшая в образе городского устройства и поселения, является в полном своем развитии в отношениях городских жителей друг к другу. Жители наших городов разделялись на бояр, купцов и смердов, или черных людей.

Бояре составляли аристократию города, в руках которой постоянно находилась управление городов. По происхождению своему они принадлежали к семействам родоначальников и составляли старшее коренное население городов¹³; богатство и обширные владения, а также сосредоточение управления в их руках¹⁴ очень рано отделили их роды от массы других сограждан. Хотя народ на прихотливых вечах часто сменял своих начальников даже по маловажным причинам, но тем не менее новый выбор падал на боярские же роды, известные своим богатством и могуществом; и от прихотливости веча ежели и терпело, то только одно семейство или даже лицо, все же сословие здесь нимало не страдало, а скорее выигрывало, не давая одному какому-либо семейству усиливаться перед другими. Лучшим доказательством всему этому служит новогородская история: стоит только взглянуть на ряд новогородских посадников, чтобы увериться, что в наших старых городах управление было сосредоточено в руках бояр; народ же оставался только при праве сменять голосом веча своих правителей и даже иногда наказывать их ссылкой, заточением, разорением домов, отобранием в казну имущества и смертью. Но тем не менее при новых выборах он обращался опять к старшим фамилиям и нередко даже к тем самым, которых год назад лишал власти и имения. Так, в продолжение времени от 1118 до 1167 года, то есть почти 50 лет, в летописи замечено 18 перемен посадников; фамилий же, между которыми менялись посадничества, было только десять, и из сих десяти одна Мирослава Порятинича посадничала пять раз¹⁵. Такое сосредоточение правительственных должностей в известных фамилиях, искони составлявших аристократию русских городов, было не в одном Новегороде, но и в других городах; так наши летописи нередко намекают об этом в истории Галича, Киева, Чернигова, Ростова и даже Москвы. Конечно, в этих городах значение племенных бояр было далеко не таковым, каким оно является в Новогороде и его пригородах, и городовые дворяне постоянно стирались пришельцами княжими дружинниками и, наконец, совершенно уничтожились или затерялись между княжими боярами и, может быть, сами должны были переходить от князя к князю, из города в город. Так, например, еще в 1332 году один из знаменитых исконных киевских бояр Родион Несторович перешел к великому князю Иоану Даниловичу о Москву и привел с собою своего племени и двора до 1700 человек; или к донскому прошел волынский боярин Димитрий Михайлович, и московский князь выдал за него свою сестру Анну.

Бояре, очень рано отделившиеся от прочей массы народа своим богатством, обширностью владений и сосредоточением управления в своих семействах, до позднейшего времени, именно до полного развития Московского государства, оставались в тесных связях с народом, по тем отношениям, какие имели их предки к различными родам, первоначально составившим города; интересы каждого боярского рода были тесно связаны с интересами той городской общины, к которой этот род принадлежал первоначально. Конечно, это не во всех городах было развито в одинаковой степени; прибытие чужеземных князей-дружинников во многих городах произвело большую перемену в отношениях бояр к народу; но, тем не менее, в городах самостоятельных ясно обозначаются следы такого отношения высшего класса граждан к остальному народу. Так, например, в Новегороде каждый конец города, каждая улица, составлявшие отдельную общину, обозначавшую первоначальный род, или селение, вступившее в городской союз, имели свои боярские роды¹⁶; и обидеть который-либо из сих родов значило обидеть целый конец или улицу, и, наоборот, обидеть или обесчестить чем-либо улицу или конец значило обидеть или обесчестить тот боярский род, который к ней принадлежал по исконными отношениям предков¹⁷. А посему иногда бояре с одним своим родом и с уличанами или кончинами предпринимали отдельные войны и выходили за границы родной земли, не спрашивая дозволения у целого города. Так в 1177 году Милонеговичи приходили на помощь к великому князю Всеволоду Георгиевичу Владимирскому против рязанских князей. Лаврентиевская летопись говорит: «Приехали к нему Новогородци Милонежкова чадь, и рекоша ему: Княже, не ходи без Новгородских сынов; пойди нань единого с нами». Так Вышата Васильевич, в 1186 году сам собрав дружину, ходил на Ямь¹⁸; а в 1342 году боярин Лука Варфоломеевич опустошил Заволочье и выстроил себе город Орлец, тогда как это вовсе не нравилось Новогородскому правительству¹⁹. Вместе с влиянием на свои концы и улицы, бояре пользовались большим уважением и привязанностью всего народа , так что нередко целые города воевали за своих Бояр. Например, когда в 1224 году великий князь Юрий Всеволодович пришел на Торжок с многочисленным войском и говорил новогородским послам: «Выдайте ми Якима Иванковиця, Микифора Тудоровиця, Иванка Тимошкиниця…… невыдате ли, а я поил есмь коне Тьхверью, а ещё Волховом напою»... то Новогородцы, приготовясь к битве, отвечали с новым посольством: «Княже, кланяем ти ся, а братьи своей не выдаваем, а кръви не проливай; пакыли твой мець а наше головы»²⁰. Или в Галиче боярский род Молибоговичей долго держали крамолу против князя Даниила Романовича. А за боярина Давыда Вышатича против того же Даниила стоял целый город Ярославль и выдержал осаду в 1231 году. Даже москвичи в 1378 году плакали о боярине Иване Васильевиче, сыне последнего тысячского, которого Донской за измену велел казнить на Буянове поле²¹.

За боярами в наших городах следовали купцы. Они везде: и в Киеве, и в Смоленске, и во Владимире, и в Москве, и в Новегороде – являются особым сословием, участвующим, в общественных делах города и его области. Так, во Владимире в 1177 году, по словам Ипатиевской летописи, «всташа Бояре и купци рекуще: княже, мы тобе добры хочем, за тя головы свои складываем, ныне ворогы свои держишь просты; а се ворози твои и наши Суждальци и Ростовци, а казни их, любо слепи, аль дай нам»²². А в 1137 году в Новегороде давали купцам деньги для приготовления к войне. «Ищюще то, кто Всеволоду приятель Бояр, те имаша на них не с полуторы тысяце гривен, и даша купцом крутитися на войну»²³. Отдельная союзная общинность, положенная в основание наших городов, довольно ярко проглядывает во всех классах городских жителей. Мы уже видели, что бояре были в связях с своими концами и улицами и как бы принадлежали им. Точно так же увидим и в купечестве: оно делилось на общины, но общины сии не были ни гильдиями, ни цехами и разделялись не по роду товаров, не по количеству капиталов и не по ремеслам, но по происхождению известной общины от известного рода, первоначально вступившего в городской союз. И потом, когда позабылись родовые или родственные начала, то по месту жительства по соседству, т. е. соседи одного околотка или улицы составляли одну общину, которая и перед правительством во встречающихся случаях всегда принималась отдельным нравственным лицом, имеющим свои права и обязанности. Например, в исправном сборе податей и отправлении повинностей отвечала перед правительством община, а не члены её; раскладка же или, как тогда называли, разруб повинностей и податей между семействами принадлежал уже общине, и правительство не имело право вмешиваться в это дело. Свидетельством сему служат все дошедшие до нас уставные и окладные грамоты. Равным образом община и в частных своих делах принималась и действовала как нравственное лицо и отвечала за своих членов, члены же ответствовали перед нею. Она имела свой капитал, составляемый вкладами членов, и, не внеся назначенного вклада, никто не мог быть членом общины. Лучшим свидетельством всему этому служить Всеволодова грамота (1134 – 1135 г.), данная в Новегороде церкви Иоанна Предтечи на Опоках. В ней прямо говорится: «И яз Князь Великий Всеволод поставил есми Св. Ивану три старосты от житьих людей, и от черных тысяцкого, а от купцов два старосты, управливати им всякие дела Иванская , и торговая, и гостиная, и суд торговый; а Мирославу Посаднику в то невступатца, и иным Посадником в Иваньское ни в что же, ни Боярам Новгороцким. А кто хочет о купечество вложится в Иванское даст купцем пошлым вкладу 50 гривен – серебра, а тысяцкому сукно Ипьское; ино купцам положить в Святый Иван полтретьятцaть гривен серебра; и не вложится кто в купечество, не даст 50 гривен серебра, ино то не пошлый купец, а пошлым купцом ити им отчиною и вкладом»²⁴. Здесь ясно указывается, что община имела свой внутренний суд и управу, в которые правительство не должно было вступаться, своих начальников, которые управляли общиной, и свой капитал. И это не было учреждением Всеволода, ибо другой список той же грамоты утверждает, что так шло из старины и что Всеволод только подтверждал исконные права общины; в этом списке не раз повторяется важный здесь термин по старине: «А Князя Великого Наместником дару по сукну Ипскому..... по старине; а тиуну дару сукно Тумаское.... по старине» и проч. И эта община не была единственной в Новегороде: ибо в той же Всеволодовой грамоте упоминается о другой купеческой общине – побережанах: «А попов призирати старостам Иваньским, и старостам Побережанским и Побережаном». Кроме того, в летописях упоминаются и многие другие общины, например: община купцов Обонежских²⁵, община Лубяницкая²⁶, община Даньславская²⁷, община Чудинцовская²⁸, община Черничинская²⁹ и многие другие; а первая новогородскaя летопись под 1342 годом довольно ясно намекает, что весь Новгород был разделен на общины и торговые товарищества. Вот её слова: «Прислаша Плесковичи послы к Новогороду с поклоном: идет на нас рать Неметьская дополна ко Плескову; кланяемся вам, господе своей, обороните нас. Новогоpoдци же неумедляще нимало, поидошо вборзе в Великую Пятницу, а иные в Великую Субботу, а обчины вси попечатав»³⁰. Это свидетельство также подтверждает, что все общины имели свои отдельные капиталы, и, кажется, намекает, что раздел дивиденда между членами каждой общины производился на Святой неделе, в противном же случае незачем было бы печатать общинные конторы и останавливать торговые дела; этот обычай – заканчивать годичный счет на Святой неделе и к этому времени очищать все платежи и получения – и теперь еще сохранился в русском купечестве. Следы общинного быта доселе еще несколько сохранились в простом русском народе, верным старинным обычаям предков: он и теперь во многих промыслах действует артелями и преимущественно устраивает свои артели из земляков и соседей и держит их в завидном порядке и безобидности для членов. У нас можно найти артель извозщиков, которая отвечает за своих членов в исправной доставке товара по накладной; артель бурлаков – в речном судоходстве; артель рыболовов и звероловов, артель рядских сторожей и другие, которые имеют свою внутреннюю управу, артельных старост и артельщиков и даже иногда капиталы довольно значительные. Конечно, общинность время от времени слабеет, и во многих артелях теперь осталось только одно название, без внутреннего значения; но тем не менее эти бедные остатки древней общинности, неисчезнувшей в продолжение тысячелетия, служат явным свидетельством, как сильно было оно развито в древнем быту русского народа.

За купечеством в древних наших городах следовали черные люди, т. е. ремесленники, земледельцы и люди, жившие своей работой у хозяев. Они также делились на общины, имели своих десятских, сотских, старост и даже тысяцких в каждой общине, и свой суд и управу собственно в общинных делах. Кажется, общины черных людей, по крайней мере, в древности причислялись к своим одноплеменным общинам купцов, но что указывает приведённая выше Всеволодова грамота; в которой к Ивановской общине купцов причислены и черные люди, ибо в ней между старостами от житьих людей и от купцов помещен и тысяцкий от черных людей. Только грамота ничего не говорит о вкладах этой общины, но, кажется, можно допустить, что и между черными людьми были общие капиталы, которые община делила между своими членами, и о случае неисправности или вины какого-либо члена лишала его выделенной общественной доли, и таковой выдел старшины делали с общего согласия целой общины; по крайней мере, не это есть прямые свидетельства древности относительно земледельцев, у которых земля составляла общий капитал целой волости или села. Так, в одной правой грамоте 1530 года староста говорит судьям: «А дал, господине, ту Зимницу Объезд на льготу, на десять лет, яз Васюк Ворошилов, поговоря с своею братией и со всею волостью Гороховскою». Из этого же указания мы видим, что в платеже податей и отправлении повинностей между черными людьми, так же как и между купцами, отвечала и перед правительством целая община, а не члены, ибо, как мы уже видели, старосте с волостью отдавал землю на льготу на целые десять лет, без всякого отношения к правительству, просто поговорив с своею братией и со всею волостью; или далее о той же грамоте это объясняется полнее: «...поговорив есми с сотником я с суседы с волостными, дал есми им льготы на десять лет не тянуть им с Христианы с волостными, ни в ям, ни в розмет, ни в иные ни в которые пошлины». И надобно заметить, что общинность между черными людьми и, может быть, между другими сословиями, первоначально основывалась именно на родовом семейном быту; и до сего еще времени на многих сельских общинах все общественные тягла разделяются на братства; и крестьяне говорят, что в их деревне или в их волости 20, 50, 100, 200, 1000 братов, т. е. тысячи тягл, сто тягл, двадцать тягл или участков, с которых идет определенное количество податей или которые участвуют и идут в раскладку при отправлении разных общественных повинностей.

Таким образом, общинная жизнь проникала все слои древнего быта наших предков и особенно была развита в городской жизни, где все, начиная от боярина, обладавшего огромными капиталами, до последнего бедняка-людина, жившего трудами рук своих, должны были принадлежать к какой-либо общине. Не принадлежа к какому-либо роду или общине, нельзя было жить в городе; для таковых просто не было места, ибо вся городская земля была разделена между родами и общинами, и новый пришелец не иначе мог быть принят в город, как соседом или подсуседником которого-либо из старых общинников, и такая форма принятия в общину новичка была так всеобща, что термины сосед или подсуседник в этом смысле встречаются во всех дошедших до нас официальных актах древней отечественной администрации. Такое состояние древних наших городов, с одной стороны, представляло все выгоды соединённого труда и капиталов, отчего торговля и другие промыслы о древних наших городах развивались в огромных размерах. Новгород торговал с севером и западом Европы и Азией. Киев, Чернигов и Переяславль – с Византией и с Закарпатьем; но, с другой стороны, общинность, будучи основана собственно на родовых отношениях, а не на промыслах или родах занятий, заключала в себе все материалы особенности и раздора. Каждая община, как вполне органическое целое, имевшее более или менее все роды промыслов, необходимых для удобной жизни, все средства самостоятельного суда и расправы, решительно была независима от других общин, живших с нею рядом в одном городе, и представляла отдельный город, отдельное государство в общем городе (stains in statu). Вследствие всего этого, в наших древних городах необходимо должны были происходить частые раздоры и междоусобия, ибо отдельные самостоятельные общества, в полном смысле слова живя бок об бок друг подле друга, неминуемо должны были встречать частые столкновения, особенно в первобытном состоянии, когда кровные родовые отношения были если не в самой жизни, то, по крайней мере, в свежей памяти общинников, когда обида одного родича-общинника принималась за обиду целой общины-рода.

А посему наш древнейший летописец Нестор чисто русскую историю начинает прямо описанием ссор и усобиц между родами, замкнутыми в городах. «И почаша сами в собе володети; и не бе в них правды, и вста род народ, Быша в них усобице, и воевати почашо сами на ся»³¹. Этот коротенький рассказ Нестора очень верно описывает первобытное доисторическое состояние древнейшего и могущественного из русских городов Новогорода. Здесь, во-первых, видим раздробленность и особность власти: «...почаша сами в собе володети». Не один кто-нибудь владел городом, не под общим управлением жили граждане, но каждая городская община управлялась сама собой и участвовала о общем управлении города. Это подтверждают и следующие слова летописи: «И не бе о них правды и вста род на род». Ежели бы городские жители составляли одинаковую массу, принадлежащую одному роду, составляющую одну общину, ежели бы раздельности и особности родов не было положено о самом основании города, то народу не с чего было бы делиться на роды. Недовольный каким бы то ни было правительством, он бунтовал бы всей массой недовольных, как, например, в Риме плебейцы бунтовали против патрициев. Летописец ни слова не говорит ни о притеснениях, ни о перевесе силы о одной части народа перед другою; у него все общины равны между собой, ни одна не хочет уступить другой, и каждая защищает свой частный интерес. Слова летописи: «...не бе в них правды» прямо говорят это; иначе летописец сказал бы, что богатые делают насилие бедным, или бояре обижают черных людей, или что-либо подобное. Такое состояние общества, такое равенство сил иначе не могло быть, как при общинном составе города; в тысячах лиц одинаковой массы, одной общины нельзя представить продолжительной вражды всех других против друга, они непременно должны будут подпасть чьей-либо власти из своей же среды; сметливый богач легко может окружить себя бедняками, которые, пользуясь его милостями, пойдут за него в огонь и в воду, и тогда вся нестройная, неорганизованная, враждующая между собою масса невольно должна будет признать власть одного. Но совсем не так бывает в союзе общин особенно родовых: каждая община, как самостоятельное, правильно организованное целое, имеет в своих членах и богатых и бедных. Следовательно, одной какой-либо сильнейшей общине здесь нельзя ни подкупить, ни переманить к себе другую слабейшую, тут ни покровительство, ни милости не уместны; слабейшая община скорее согласится вступить в союз с другой подобной ей против сильнейшей, чтобы сей последней не давать перевеса над собой; здесь насилие и соединение богатых против бедных невозможны, ибо богатые и сильные каждой общины своими родовыми отношениями тесно связаны с бедняками той же общины.

Неуступчивость и вражда родов, постоянно поддерживаемая ежедневными столкновениями от сожительства в одном городе и доведенная до крайности, до того перепутала все отношения общин в старейшем и богатейшем из русских городов Новегороде, что не было уже никакой возможности распутать их без постороннего посредничества. Успехи торговли, производившейся с Востоком и Западом, и распространение владений от Западной Двины и прибрежье Балтийского моря до моря Белого и почти до опадения Оки о Волгу не прекращали, а, кажется, увеличивали беспорядки и, усиливая роды, делали их более и более неуступчивыми, так что, наконец, для всех сделалась ясной необходимость прибегнуть к постороннему посредничеству для прекращения домашних усобиц. И посему на общем вече всех своих общин новогородцы решили искать себе князя, который бы, по словам летописи, володел ими и рядил по ряду или судил по праву. Выбор пал на Скандинавию, или, как говорится о летописях, на Варяжскую землю, населенную преимущественно мелкими родами князей-дружинников, знаменитых своим удальством и отважными странствованиями по всем известным тогда морям, но по малочисленности своей неопасных для сильных и храбрых общинников. Новогородское посольство прямо отправилось к княжескому роду, называвшемуся Русью: «Идоша за море к Варягом к Руси»³². Послы, состоявшие из представителей всех союзных племен новогородских: из чуди, славен и кривичей – откровенно объяснили князьям беспорядки своей родины и просили принять власть над враждующими общинами: «Реша: вся земля наша велика и обилна, и наряде в ней нет; да пойдете княжить и володети нами»³³. По этому зову трое братьев князья Рюрик, Синеус и Трувор с своими родственниками и со всею Русью вызвались идти в Новогородскую землю: «И изъбрашася три братья с роды своими пояша по собе всю Русь»³⁴. Пришедши в Новогородскую землю они заняли данные им приглашателями города: «И придоша старейший Рюрик седе в Ладозе, о другий Синеус на Белеозере, а третий Изборьсте Трувор»³⁵.

Это пришествие добровольно приглашенных иноземцев хотя и внесло новое начало в общинный быт наших древних городов и сообщило им свое имя Руси³⁶ сперва в Новогородской стороне, а потом и в других краях нашего отечества; впрочем, действия этого нового начала на изменение характера наших древних общин были очень слабы и медленны. Ибо, во-первых, чужеродцы князья-дружинники, несмотря на свою воинственность и на вызов новых дружин из Скандинавии, были очень незначительны своей численностью против массы туземцев-общинников, не менее их знакомых с оружием (и в Новогородской стороне, даже в самой Скандинавии известных своими завоеваниями, морскими походами и торговыми оборотами, как о том говорят и исландские саги). Притом по самому образованию своему и по гражданскому устройству пришельцы были не выше туземцев. Во-вторых, самый ход дел не давал простора развитию нового начала в ущерб старым; пришельцы или являлись по приглашению, следовательно, на условиях, предлагаемых туземцами, т. е. на всей их воли, по выраженью наших летописей, как было в Новогородской стороне, или туземные общинники при появлении непрошенных пришельцев принимали их в свои города без сопротивления и беспрекословно, а может быть, и на некоторых взаимовыгодных условиях удовлетворяли их первым требованиям, и таким образом отнимали все поводы к распространению влияния пришельцев, убивали всю их энергию, которая обыкновенно разносится только при упорном сопротивлении; так было в Приднепровье и в других кроях нашего отечества. Удалые дружинники-пришельцы, обманутые покорностью старых славянских городов и довольные их первыми уступками, не подумали об изменении исконного быта прежних хозяев приютившей их страны, и, радуясь участию, которое туземцы охотно принимали в их походах на соседей, они с жадностью к добыче бросились сперва на полудикие пограничные племена, частью враждебные туземцам, потом ударили на низовья Дона и Волги и на прибрежья Каспийского, Азовского и Чёрного морей, пустились к Византии и Дунаю. Для их удальства все было нипочём, все уступало их быстрым натиском, добычи к ним лились рекой; а между тем собственные силы истощались, вновь вызываемые скандинавские дружины далеко не пополняли убылей, и мнимые владыки славянских общин нечувствительно стали приходить в некоторую зависимость от своих покорных подми...[пропуск текста в оригинале – прим. электронной редакции] – охотниками, или бездомными удальцами соседних полудиких племен; и городовые рати, первоначально примкнувшие к пришлой дружине собственно для добычи, заметив её ослабление и трудность в пополнении убылых, сами же быстро пополняемые родичами, полнее соединились с общинами. В-третьих, что всего важнее: для поддержания характера древнего быта общин и для ослабления влияния пришельцев, вся страна всей своей массой осталась но владении туземных общин. Варяги-дружинники первоначально не позаботились или не посмели разделить ее и довольствовались только небольшими участками, данными им в вотчинное или поместное владение, и этим до того ослабили свою власть и влияние, что в Новогородской стороне князь без посадника даже в позднейшее время не мог ни дать, ни отнять клока земли³⁷. В-четвертых, наконец, взаимные междоусобия князей ослабили их влияние на общины и поставили в какую-то неопределенную зависимость от последних. Все эти обстоятельства были причиной, что наши древние города очень долго сохраняли свой исконный общинный характер, так что историк может изучать его даже по приглашении варягов, и не только в Новегороде и его пригородах, но и в других краях Руси, в которых, по-видимому, влияние варягов имело более успеха.

И. Беляев

(Из журнала Мин. Нар. Просв., 1848, № 2)