[Рец. на: Соколов И. И.] Константинопольская Церковь в XIX веке

Константинопольская церковь для нас родная церковь. Никогда нелишне, а теперь особенно, присматриваться к тому, как она ведет свое дело. Чрезвычайно богатый материал для суждений и заключений всякого рода, полезных для нас в настоящий момент, дает книга о ней профессора Петербургской Духовной Академии И. И. Соколова. Полная интереса и сама по себе, эта диссертация получает особое значение, благодаря обстоятельствам времени. Скажем несколько слов о ней сначала, как об ученой работе, a потом побеседуем по тем вопросам, возбуждаемым ею, обсуждение которых имеет большую важность в данную минуту, когда все и всюду говорят о реформе нашего церковного управления.

В нашей и иностранной ученой среде трудно найти человека более проф. Соколова подготовленного к написанию истории Константинопольской церкви в XIX веке. Для этой работы требуется, прежде всего, незаурядное знание нового греческого языка. Для многих это знание может казаться делом небольшим, но только по недоразумению. Пред русским, который пытается изучать греческий язык, встают трудности почти непреодолимые. Нет грамматики, нет ни одного словаря¹. Беретесь за иностранные пособия, и тут не легче: оказывается, существует два греческих языка, из которых каждый имеет свои грамматики, свои лексиконы. При пользовании одной книгой приходится обращаться к пяти-шести пособиям. Работа делается часто мучительной, невыносимой. Проф. Соколов одолел ее. Он действительно знает греческий язык. На καθαρεύουσα он говорит без затруднений, а читает, как на родном языке. Особенно хорошо он знает язык церкви и ее управления. Несколько лет он ведет хронику православных восточных церквей в разных богословских журналах. По приглашению проф. Лопухина он написал уже раньше очерк истории Константинопольской церкви за тот же период. Но в рассматриваемом нами исследовании этот очерк растворился, как небольшая часть, изменился до неузнаваемости. Проф. Соколов привлек новый и обильный материал, большею частию никем научно не использованный. Лето 1902-го года он провел в командировке в Константинополе и других местах Востока, богатых рукописями. Главный материал добыт, во всяком случае, в Константинополе. Профессору Соколову первому из ученых удалось проникнуть в Константинопольский патриарший архив. Чтобы оценить важность этого обстоятельства, достаточно сказать, что даже пред персоналом нашего Константинопольского Археологического Института закрыты двери этого архива. Не говорим о западноевропейских ученых. Без сомнения патриархат недостаточно доверяет скромности исследователей. Его акты – свидетели сплошной драмы и трагедии. Их нельзя выпускать на свет часто по независящим обстоятельствам. Повелители Стамбула, как все тираны, не только давят жизнь райи, но и не любят, когда вопли об этом давлении доходят до Европейского уха. Приходится не только страдать, но скрывать страдания из опасения больших... С другой стороны эпоха, взятая проф. Соколовым для изучения, слишком близка к нам по времени. Многим нельзя пользоваться, ибо живы лица, деятели этой эпохи. Отсюда проф. Соколов извлекает по необходимости не все, что ему было нужно, a το, что ему было разрешено извлечь (стр. XV). Но и при таком ограничении материал, взятый из Константинопольского архива, значителен. Он устраняет возможность соперничества с проф. Соколовым на этом пути. Что бы кто ни делал, но данные архива всегда будут крупным плюсом его исследования. Нельзя затем не обратить внимания на широкое пользование печатным греческим материалом. Этот материал собран автором лично на книжных рынках Константинополя и Афин. Кто знает, с каким трудом проникают греческие книги на европейские рынки, как трудно нередко узнать о их существовании, тот вполне оценит эту сторону исследования. Только личные поиски на месте могли в данном случае привести к желанным результатам. Печатный материал не всегда, конечно, является в Константинополе доброкачественным. Ученая обработка его здесь большею частию примитивна. Но качество искупается количеством. Во всяком случае, этот материал неизмеримо выше того, которым приходится пользоваться историку средневековой Византии. Его тоже можно считать первоисточным почти во всем объеме. Нечего говорить, что труды ученых предшественников проф. Соколова имелись им всюду в полной мере. Сомнительно, чтобы кто решился указать ему на пропущенное пособие.

Подробное перечисление перечитанного и использованного проф. Соколовым дано во введении к его книге. Обилие источников и пособий уже само по себе должно было благоприятно отразиться на труде проф. Соколова. Не было нужды и возможности пустые места заполнять рискованными гипотезами; обильные факты неизбежно ведут к осторожности в выводах, усмиряют воображение. Однако возможны разные подборы фактов. Можно попасть во власть какой-либо идеи, не навеваемой фактами, и под ее давлением рассортировать последние так, что они станут говорить чуждым им языком. Такого насилия у проф. Соколова мы не заметили. Можно сказать только, что книга его проникнута ясно выраженным благожеланием и симпатиею к Константинопольской церкви. Но иного и трудно было бы ожидать: нельзя лучшие годы жизни отдать изучению предмета, который бы поднимал желчь всякий раз, когда вы беретесь за перо, чтобы писать о нем. Кроме того при другом тоне книга проф. Соколова даже не могла появиться в свет. Патриарший архив мог быть открыт только испытанному преданному Другу, а не вероломному критикану. Любовь и почтение к Константинопольской церкви не мешают автору отмечать прискорбные факты, обильно рассеянные на пространстве всей ее истории. На стр. 365, например, он с грустью говорит об отношении к нам патриархии и высшего духовенства в русско-турецкую войну. И в других случаях он не скрывает дефектов в функционировании учреждений, не пытается обелять лиц, окрашенных историей в темный цвет. Но если некоторые читатели и могут вынести впечатление, что автор иногда пускает в дело много розовой краски и слишком щедр в своей снисходительности, то у нас, лично, это обстоятельство вызывает только симпатии. Тем больше книга может научить, потому что заставит больше полюбить предмет, о котором в ней речь. Сознаемся, что у нас мало, слишком мало интересуются судьбою самой родной нам церкви, смотрят на нее с пренебрежением, коего она, во всяком случае, не заслуживает. У нас давно назрела нужда видеть то, что сделала эта церковь при мученических условиях существования, и чего она нашла силу избежать в этом аду, который называется турецкой империей. Книга проф. Соколова отвечает этой нужде и должна многих из нас вытрезвить от ни чем не оправдываемого самодовольства и самопревозношения. Некоторые читатели из нее увидят, может быть, что греки и при невообразимых условиях сумели жить и устроиться не хуже, чем те, для кого эти условия были благоприятны. А некоторые во время этого чтения, без сомнения, сделают шаг дальше и сознаются, что греки в Европейском пекле завели многие такие хорошие порядки, которые было бы неплохо завести и нам. Мы были бы особенно рады такому результату и настойчиво рекомендуем читателям изучать книгу проф. Соколова. Богатство и интерес ее содержания мы отмечаем следующим кратким перечнем. Исследование состоит из предисловия (III–XXXV), где дается обзор литературы источников и пособий, и указывается задача и план работы; вступления, в котором изображается внешнее состояние Константинопольской церкви с половины XV века до конца XVIII; трех отделов и приложений: первый отдел (72–406), состоящий из пяти глав, изображает внешнее состояние Константинопольской церкви в XIX веке; второй (407–693) дает очерк деятельности патриархов К-ой церкви XIX в.; третий ведет речь о патриаршем управлении в К-ой церкви XIX века. Приложения заключают особо 150 страниц выписок из греческих документов.

Но признавая бесспорные достоинства исследования проф. Соколова, я не могу согласиться с его оценкой теперешнего строя патриаршего управления К-ой церкви. Наше несогласие по этому пункту достаточно определилось еще в 1902 году, когда мы вместе проводили лето в Константинополе. Я не собирался выступать с книгой о К-ом патриархате, но меня глубоко интересовала церковная жизнь Константинополя, отыскавшая учреждения, столь не похожие на наши. Я старался вести беседы с возможно большим числом лиц и духовных, и светских, выслушивал самые разнообразные суждения и, в конце концов, совершенно укрепился во взглядах, которые отличаются во многом от взглядов проф. Соколова. Эти взгляды изложены в третьем отделе книги, в данную минуту самом интересном и поучительном. Дело в следующем. До второй половины минувшего столетия К-ий патриарх, говорит автор (стр. 704) получал власть пожизненно… был верховным церковно-религиозным главою всего ромейского духовенства и народа, поставлял и низлагал епископов, имел дисциплинарный над ними надзор, судил клириков и мирян по делам церковным и гражданским, управлял всею церковью и принадлежащими ей и монастырям имуществам, был и гражданским представителем ромейской райи на всем пространстве Турецкой империи, ее вождем и руководителем в общественной жизни и т. п. В своей церковно-религиозной деятельности патриарх de jure был совершенно свободен и независим от всякого вмешательства со стороны христиан – мирян, а тем более со стороны Турок. Но с 1858–60 г. многое изменилось. В 1856 был издан Гатти-Гумаюн, намечавший основы реформы, а в 1857 г. преподаны применительно к нему руководственные указания об устройстве при патриархии временного преобразовательного совета. Этот совет составился из семи митрополитов, 21 мирянина: 10 выборных представителей К-ля и 11 от вилайетов, и двух чиновников. Заседания Совета открылись 10 октября 1858 и длились в течение большей части 1859 г. Совет выработал «общие канонизмы» (γενικοὶ κανονισμοί), которые управляют теперь Константинопольским патриархатом. Важнейшие из этих канонизмов определяют a) порядок выбора и утверждения патриарха, b) устройство священного Синода и c) состав смешанного Совета².

a. Постановления, касающиеся патриарха, гласят между прочим:

Так как патриарх как в церковном отношении есть духовный вождь, так и в гражданском – посредник Высокого Правительства в деле выполнения его распоряжений касательно мирских дел христиан, то, что касается назначения лица, способного ведать дела и духовные, и народные, избрание принадлежит лучшим представителям духовенства и мирян.

Избирательное собрание составляется из клириков и мирян. Из клириков присутствуют в нем члены Св. Синода с остальными находящимися в столице митрополитами. Также должен присутствовать митрополит Ираклийский, так как, по древнему порядку, он вручает жезл патриарху. Из мирских членов присутствуют: три важнейшие сановника патриархии, члены Смешанного Совета (8), трое из старейших гражд. чиновников и двое военных, правитель Самоса, четыре члена из ученых мужей наиболее известные, 5 от торгового сословия, 1 банкир, 10 представителей наиболее известных цехов, 2 от приходов города и Босфора и 28 представителей от епархий.

Избираемый должен быть способным не только ведать духовные дела и знать каноны и чин церковный, но и пользоваться общим доверием и уважением народа.

b. Св. Синод состоит из 12 митрополитов; он должен прилагать всякое старание и попечение о всех духовных делах народа, по священным церковным канонам. Все митрополиты вселенского престола имеют равное право быть избранными в члены Св. Синода, на два года каждый, до определенному порядку. Всякое деяние Синода, бывшее без ведома и присутствия патриарха, не действительно; но также не действительно и всякое дело, решенное одним патриархом без Синода. Если патриарх нарушает свой долг и духовные обязанности и после первого и второго почтительного представления Синода оказывается не желающим принять совет и исправиться, Св. Синод, соединившись в одно собрание с членами Смешанного Совета, делает почтительное предостережение патриарху. Если он опять остается упорным, тогда оба присутствия письменно делают представление Выс. Порте и просят об удалении патриарха на покой. Если патриарх нарушает свои гражданские обязанности, то Смеш. Совет сначала один, а потом вместе с Синодом делает, как выше. Для ходатайства об удалении патриарха на покой необходимо, чтобы на это были согласны две трети того и другого состава.

c. Народный Постоянный Смешанный Совет состоит из 12 членов: из 4 архиереев и 8 мирян. Председательствует старший в ряду епископов – членов по назначению патриарха. Члены – епископы Совета избираются Синодом из своего состава, члены миряне избираются 25-ю представителями приходов Константинополя и Босфора. Члены Совета миряне не получают никакого жалования. Совет собирается правильно дважды в неделю. Совет должен наблюдать и заботиться о хорошем состоянии народных школ, больниц, и других общеполезных народных учреждений. Он ведает доходы и расходы этих учреждений, а также Константинопольских церквей. Он разбирает споры, возникающие касательно доходов всех подчиненных вселенскому престолу монастырей, относительно завещаний, посвятительных грамот, вакуфов, приданого и свадебных подарков и рассматривает все дела не духовные, какие посылает в патриархию Выс. Порта.

Подвергая оценке новый строй Константинопольского патриархата, проф. Соколов (стр. 780) совершенно справедливо утверждает: «канонисмы нисколько не изменили подлинной природы церковной власти в Константинопольском патриархате и не нанесли никакого ущерба ее существенным полномочиям». По справедливому мнению современника реформы патриарха Кирилла VII «общие канонисмы не нарушили свободы и автономности внутреннего церковного управления, не коснулись догматов и основных постановлений церкви, не поколебали коренных начал церковной власти». Также думал покойный митрополит Филарет. Но тут же проф. Соколов начинает ограничивать эти свои совершенно верные суждения и отдаваться во власть взглядов, которые мы оспариваем. Уже на стр. 782 он делает поворот и замечает: «Вселенские патриархи, занимавшие престол, после введения канонисмов, одною из существенных задач своего служения признавали пересмотр и преобразование их в строгом согласии с церковными канонами. Не их вина, если фанатизм Турок и господство физической силы препятствовали им окончательно изгнать мирское начало из церковно-административной сферы и дать полное фактическое торжество церковным канонам над узаконениями принудительного характера». Вот в чем первая вина канонизмов: вопреки канонам они вводят мирской и гражданский элемент в правовую и жизненную организацию церкви. Несколькими страницами раньше автор развивает подробнее эту мысль, добавляя к ней сетования вообще об ограничении власти патриарха. «Каковы были результаты Константинопольских преобразований, показала ближайшая действительность (стр. 776). Прежде всего, патриарх лишился своей неограниченной de jure церковно-гражданской власти... Всякий раз, как возникает животрепещущий вопрос, требующий быстрых и энергичных действий, патриарх бессилен решить его своего властию, – необходимо постановление Синода. Даже в делах второстепенных и повседневных патриарх зависит от Синода. А Синод в свою очередь не имеет постоянных членов. Вследствие подвижности состава, в Синоде могут не быть опытные члены. Иногда бывает, что патриарх в Синоде остается в меньшинстве. Много нужно ума, опытности и энергии, чтобы объединить неустойчивый состав Синода общими задачами и действиями. Самым же крупным недостатком церковной реформы надо считать образование постоянного народного Смешанного Совета, учреждения совершенно нового, прежде незнакомого церкви необыкновенного в своей организации и не оправдываемого канонами в самом своем существовании. Этот совет возник на счет и в ущерб власти патриаршей и синодальной. Он ведает народные школы, филантропические учреждения, церкви и монастыри и пр., т. е., иными словами, отнял у патриарха половину его исконной власти, лишил ее древних прав самостоятельного и независимого управления церковно-общественною жизнию ромейского народа во всей ее полноте. Нечего и говорить о том, что в правах и власти совета заключается легко находимый повод для столкновения с патриархом, до происков о низложении его с престола включительно. Таким образом, Совет вторгся в пределы церковной власти, лишил ее единства и цельности прав, нарушил ее независимость в духовно-религиозной области, расшатал крепкий пьедестал патриаршего трона и поколебал величественный de jure, престиж патриаршего достоинства, упроченный прежними султанскими прономиями. Но хуже всего то, что Народный Совет сделался проводником в патриархию мирского духа, привнес светский элемент в чисто церковные дела, придал националистическую окраску явлениям духовно-религиозного порядка, примешал политические тенденции к священным деяниям веры и церкви православной. Теперь миряне имеют громадное влияние на избрание и низложение Константинопольского патриарха, на ход и направление церковных дел, на самую судьбу великой Христовой церкви... После издания уставов «светские члены собрания, достигшие небывалого значения в церковных делах, торжествовали победу над духовенством и... церковными канонами» (стр. 778).

Нельзя не признать, что этот обвинительный акт составлен проф. Соколовым сильно и убедительно. Читателю, не приглядывавшемуся к делу пристально, трудно выйти из-под власти этих прочувствованных соображений. Тем более необходимым мы считаем внести ограничения во взгляды проф. Соколова. Господство таких взглядов в нашем церковном обществе мы признаем не только не желательным, но прямо вредным. Они могут создать совершенно неправильное и вредное для нас отношение нашей церкви и правительства к Константинопольскому патриархату и единоверному нам народу. Это не пустые опасения. Автор очень талантливой статьи «Россия и вселенская патриархия», помещенной в «Вестнике Европы» за 1902 г, намечает в конце такую задачу для нашей дипломатии в Константинополе: «одним из главных условий восстановления нормальных отношений между Россией и вселенскою патриархией, по видимому, должно быть устранение недостатков церковной организации, выработанной в 1858–60 г. В этом, быть может, заключается одновременно, как требование нашей церковной политики, также жизненная задача, предстоящая самой патриархии»³. Мы лично считаем такую политику гибелью для нашего дела на ближнем Востоке и после приведем соображения в пользу такого взгляда, а сейчас обратимся к разбору приведенных взглядов проф. Соколова по существу. Наше разногласие с ним касается не частных пунктов, а основных точек зрения. Мы неодинаково смотрим на а) природу церковной власти; б) на достоинство и значение канонов; и в) на способ, которым большие перемены входят в жизнь народа и прививаются к ней.

a) Во всех приведенных выдержках проф. Соколов склонен давать слову церковный смысл противоположный слову мирской. Мы с таким противоположением согласиться не можем. И мирянин выступает, как член церкви, и служитель церкви совершает действия, в которых нет ничего церковного. Первый может жертвовать свое состояние на постройку храма, а второй употреблять его для целей совершенно мирских. И все миряне одною стороною своего существования церковные люди, и все представители церкви живут жизнию мира. Отсюда противополагать понятия мирской и церковный – значит создавать цепь неразрешимых недоумений. Церковь есть общество всех верующих во Христа. Правда, одни в ней повелевают, а другие покоряются. Но как? Первые – никогда принудительно, вторые никогда без согласия. Где этих условий нет, там может быть все, но только не церковь в истинном смысле слова. Обходиться без этого согласия, значит утверждаться на не церковном основании. В моменты покоя и мира возможен еще порядок молчания, принимаемого за согласие, но когда церковь напрягает все средства и силы, чтобы отстоять свое положение, там необходимо активное выражение доверия со стороны ее членов и твердое обещание поддержки и содействия. А таково именно теперешнее положение Константинопольского патриархата. Государство здесь не только не покровительствует православной церкви, а скорее вредит и, во всяком случае, совершенно безучастно к ее судьбе. Но и без турок у православия на Востоке множество врагов. Империя султана представляет собою лакомый кусок для всех европейцев. Чтобы укрепить и расширить здесь свое торговое и политическое влияние, все государства тратят громадные деньги на просветительные, религиозные и благотворительные учреждения, которые ведут пропаганду такими способами и в таких размерах, о которых мы русские не имеем понятия. Лучше всех, может быть, действуют наши союзники французы. На другой день после того, как был принят закон о закрытии монашеских конгрегаций, французская палата депутатов почти единогласно вотировала громадную сумму в помощь монахам для деятельности на ближнем Востоке. Нужно видеть, что делают католические монахи на Босфоре, чтобы почувствовать, в каком критическом положении находится патриархат. И не одни католики работают здесь. Немцы выступают со своими великолепными школами, в которых, конечно, не защищают православной веры. Все стараются стащить, что можно. Для греческой церкви получается положение, очень напоминающее судьбу православия в западном крае в 16 веке. И там, и здесь на сцену неизбежно выступает сила народная. В интересующем нас случае патриарх Константинопольский, если бы он не имел поддержки со стороны этой силы, был бы только титулованным величием, совершенно бессильным пред многочисленными и могучими врагами православного эллинизма. Но такую поддержку нельзя получить принудительно. Она дается только тому, кого хочет народ, кого он избирает. Притом к такому порядку народ привык в Константинополе с незапамятных времен. Мысль о том, что он участвует в избрании патриарха, у греков не умирала никогда ни до, ни после падения К-ля. Не было выработано точных, всегда соблюдаемых, форм этого участия, но право на него всегда оставалось в народном сознании и, так или иначе, искало применения. Накануне преобразований 1858–60 г. это участие осуществлялось так же, как всегда раньше. Но не введенное в нормы закона, оно давало плачевные результаты. «Вследствие отсутствия регламентаций открывался широкий простор для всякого рода злоупотреблений... Никогда дело не обходилось без сильных интриг со стороны духовенства и мирян. Население столицы разделялось на партии, из которых каждая проводила своего кандидата, и для достижения успеха не стеснялась входить в сношения с портою и давать крупные взятки влиятельным турецким чиновникам»⁴. He подлежит ни малейшему сомнению, что порядок избрания патриарха, заведенный канонизмами, обеспечивает правильное выражение народной воли гораздо лучше, чем это было раньше. Конечно, выбранному патриарху нелегко. Нужно смотреть пристально кругом, прислушиваться ко всему со всех сторон, иначе положение его делается шатким. Но, во всяком случае, теперь удалить патриарха отнюдь не легче, чем это было до преобразований. Без сомнения было бы желательно видеть большую устойчивость патриаршего трона. Но если принять в расчет реальные условия ведения управления церковью и народом в Турции, то можно еще удивляться искусству Константинопольских иерархов держаться на троне так и столько, как и сколько они держатся. Только высокое политическое воспитание клира и народа делает возможным даже такое положение.

Но миряне участвуют не только в избрании патриарха, но и в патриаршем управлении в лице Постоянного Народного Смешанного Совета. И против этого участия возражения не могут иметь большой силы. «Канонизмы не изменили подлинной природы церковной власти в Ко-м патриархате и не нанесли никакого ущерба ее существенным полномочиям», – говорит проф. Соколов. Но тогда из-за чего же волноваться? «Совет должен наблюдать и заботиться о хорошем состоянии народных школ, больниц» и т. д. (см. приведенные выше выдержки из канонизмов). Совет ведает то, что ведать надлежит мирянам всегда и везде, а в Константинополе в особенности. Патриаршее управление есть управление не только церковное, но и народное. Утверждать, что народ нарушает права патриарха, интересуясь своими собственными делами, значит создавать безвыходное противоречие. Школы, больницы и прочие учреждения устроены и содержатся на народные деньги. И народ не смеет касаться их в лице своих представителей? Это слишком. Не спорим, у русского наблюдателя при первом взгляде Смешанный Совет может беспокоить глаз, как явление у нас необычное. Но ведь в Ко-ле необычно и положение патриарха: он там есть не только духовный вождь, но и этнарх. Отсюда мирянам открывается совершенно законное поле деятельности и участия в управлении без всякого нарушения прерогатив патриарха, как высшего духовного главы. Управлять своими делами, напр., школами, имеющими к церкви только косвенное отношение, миряне имеют право во всяком случае. Оспаривать это – значит идти против очевидности. И в притязании осуществить это право нельзя видеть ни малейшего следа недоброжелательства в отношении к духовенству. Совсем напротив: нигде в других местах мы не встретим такого явления, что в главе лучшей светской школы патриархата стоит монах (Μεγάλη γένους σχολή). Это высшая степень доверия и уважения мирян к духовенству. Конечно, можно не без успеха сетовать на влияние банкиров и купцов и на их вмешательство. Но вот вопрос: что делала бы патриархия без этих банкиров? Кто изучает просветительные и благотворительные учреждения Ко-го патриархата без предубеждения, тот не может не видеть, что все тут сделано частными богатыми лицами, теми мирянами, которые считаются нарушителями прономий патриаршего престола. У наблюдателя совершенно естественно возникает вопрос, стали ли бы эти люди тратить громадные суммы на дело, которое не стоит под контролем уполномоченных ими лиц? Гласность и контроль в денежных делах никогда и нигде не вредили ничему. А ведь Смешанный Совет, в сущности, и ведает главным образом финансовую сторону управления. Эта сторона должна быть в руках мирян еще и потому, что она всегда и везде была и есть в их руках в православной церкви. Когда идет дело о деньгах, нельзя поднимать вопроса о доверии или недоверии. Сторона, взывающая к доверию, неизбежно вызывает подозрения. Люди умные и опытные, распоряжающиеся чужими деньгами, требуют контроля и критики, и доверие считают выражением снисходительности, которая чуткого человека может только оскорблять. Если посмотреть на Смешанный Совет с точки зрения результатов его деятельности для финансов патриархии, то никто не решится утверждать, что теперь эти финансы в худшем состоянии, чем были до издания канонизмов. А ведь как раз во время их издания патриархия, благодаря отделению Болгарии, потеряла 200,000 рублей ежегодного дохода! Конечно, нужды еще много, но ее никогда не избудет Константинопольская церковь, потому что государственная власть не дает ей ничего, напротив, во всем вредит ей, потому что все средства патриаршего управления почерпаются из добровольных приношений мирян. Только строжайший контроль, широкая гласность и финансовое искусство могут давать то, что мы видим в Константинополе.

Но Смешанный Совет наблюдает не только за церковно-народным хозяйством. «Если патриарх, говорит канонизм, нарушает свои гражданские обязанности, то постоянный Смешанный Совет сначала один, а потом вместе с Св. Синодом делает почтительное предостережение патриарху. Если он остается упорным, тогда оба присутствия делают представление Выс. Порте и просят об удалении патриарха на покой». Не спорим, полномочия исключительные. Но ведь и положение Константинопольского патриарха необычно. Он не только церковный вождь, но и глава народа. Вопрос, стало быть, надо ставить так: имеет ли право народ вмешиваться в свои дела? Если да, то он может контролировать учреждение, которое ведет эти дела. При чрезвычайной сложности положения греков в Константинополе поведение патриарха в международных отношениях затрагивает народ самым чувствительным образом. Отсюда роковая неизбежная примесь «политических тенденций к священным деяниям веры и церкви православной». Тут нет никакого незаконного вторжения во власть патриарха. Сама эта власть есть смесь полномочий церковных и политических. Нельзя же представлять дела так, что глава ромейского народа будет вести политику, отрешенную от интересов этого народа. Конечно, такая «националистическая окраска» политики Ко-го патриарха вызывала события, неприятные для нас, русских. Но политика и везде вообще полна неприятностей. Для более хладнокровного перенесения их надо становиться на точку зрения народа, который причиняет эти неприятности. Рассуждая объективно, можно допускать, что ромеи заблуждаются и поступают иногда вопреки своим насущным интересам. Но это уже другой вопрос. Переучивать целые народы затруднительно, если только позволительно и возможно.

Смешение церковного и гражданского элементов во власти патриарха не может не осложнять его положения. Народ неизбежно с волнением следит за каждым шагом своего главы. Отсюда для патриарха новые опасности. Но было бы ошибочно думать, что миряне только и делают, что потрясают патриарший трон. Напротив, благодаря только им он и держится на надлежащей высоте; а в нужные моменты они выступают на его защиту самым решительным образом. Достаточно припомнить инцидент со святейшим Иоакимом в 1904 г. Восемь митрополитов, составлявших большинство синода, выступили с резкими обвинениями против маститого патриарха в нарушение общих нравственных принципов, прономий церкви и народа, канонизмов и пр., прикрывавшими личные и партийные интересы. Митрополитам просто хотелось «низложить Иоакима и посадить на престоле любезного им кандидата, ожидая от него многих и богатых милостей»⁵. Народ понял эту недостойную игру и что сделал? «В течение всего кризиса патриарху Иоакиму со всех концов его обширного патриархата были присланы многочисленные письма и телеграммы, с выражением преданности и любви. Вместе с тем Ко-ое население пользуется каждым удобным случаем, чтобы заявить патриарху о своей любви и уважении. А с другой стороны население епархий ефесской, анхиальской, милитинской и других отказалось принимать своих митрополитов, находящихся в оппозиции патриарху, и просило дать им новых архиереев, если их прежние владыки не войдут в каноническое общение с патриархом Иоакимом»⁶. Этот факт очень знаменателен и красноречив. Святейший Иоаким вышел победителем из столкновения, только благодаря поддержке народа и восьми светских членов Смешанного Совета! Отсюда вмешательство мирян даже в чисто церковные дела в Константинополе бывает чрезвычайно полезно и желательно по свидетельству самого проф. Соколова! Итак, только с первого взгляда может казаться, что канонизмы дают мирянам возможность незаконно вторгаться в не принадлежащую им область. Что им приходится затрагивать главу церкви, не их вина, потому что история прихотливо устроила смесь из церковной и гражданской власти.

b) Порядки Константинопольской патриархии представляются проф. Соколову кроме того торжеством над церковными канонами. Этим затрагивается чрезвычайно важный вопрос об изменяемости церковной дисциплины. Мы не можем входить здесь в подробное его обсуждение: это повело бы нас слишком далеко. Но и не можем обойти его молчанием. Мы приведем несколько замечаний из книги человека, который изучал этот вопрос специально и пришел к выводам, с коими нельзя не считаться. Разумеем докторскую диссертацию покойного В. Ф. Кипарисова «О церковной дисциплине». В главе «об изменяемости церковной дисциплины», проф. Кипарисов говорит: «в отношении к вопросу об условиях и пределах изменяемости церковной дисциплины и теоретически правильным и исторически оправдываемым принципом должно быть признано положение: «сохранять хорошее прежнее и прибавлять к нему хорошее новое – вот закон жизни» (стр. 221). Всякому обращающемуся за справками к «Книге Правил» мы настоятельно советуем переплести эту «книгу» с диссертацией проф. Кипарисова. Если держаться взглядов, противоположных выводам покойного Василия Федоровича, то придется вычеркнуть добрую половину нашей напр. церковной действительности. «Существует правило», – говорит Кипарисов, – «запрещающее архиереям, нисшедшим в монашеский образ, пребывать в высоком служении архиерейства». Фактическое отменение этого правила даже указывать излишне, между тем собор, оное правило издавший (Софийский собор 878; пр. 2), считается в числе руководственных соборов православной церкви». Что будет, если миряне станут настаивать на выполнении 1-го правила Capдикийского собора? Вообще с канонами надо обращаться осторожнее: это оружие обоюдоострое. Мы, во всяком случае, не считаем порядки Ко-ой патриархии нарушающими каноны. Да, в последнем счете проф. Соколов и сам признает, что канонизмы «не изменили подлинной природы церковной власти».

c) Наконец, мы неодинаково с проф. Соколовым смотрим на то, как большие реформы вызываются и входят в жизнь. Ему кажется, что новые порядки К-го патриархата являются результатом «гнусного протестантско-мусульманского похода против патриархии». А нам думается, что если бы канонизмы были только результатом сторонних происков, то они ни в каком случае не имели бы того значения, какое имеют, были бы затерты жизнию на другой день после их издания. Такова логика действительности; история не знает другой. Было бы совершенно праздным делом обсуждать вопрос, создали ли канонизмы идеальное управление. Идеального управления вообще не существует. Но они, во всяком случае, обеспечивают порядки, которые неизмеримо превосходят анархию до них царившую. Это суждение нам не раз приходилось слышать в Константинополе не только от мирян, но и от наиболее образованных представителей высшей иерархии. К сожалению, в диссертации проф. Соколова это сопоставление прошлого с настоящим не подчеркнуто в желательной степени. Достаточно вспомнить один геронтизм, чтобы не сетовать на нынешние порядки в пользу прежних. Пять митрополитов из епархий, ближайших к столице, к которым потом было присоединено еще три, были постоянными членами Синода, другие члены этого учреждения были приглашаемы более из милости, нежели из нужды в их содействии. Можно легко понять, в присутствии так составленного Синода, какова могла быть власть патриарха, всегда шаткого на престоле и чувствующего себя временным, и какова могла быть его заботливость о делах церкви? Эти несколько геронтов, разделив между собою эфории всех епархий, большею частию, чтобы не сказать всегда, раздавали архиепископства своим любимцам, своим тварям (курсив подлинника), так что архиепископские кафедры не были более наградою за добродетель и способности» и т. д.⁷. «Епископ, обязанный своим постановлением эфору, занимал у последнего под большие проценты (до 20%) деньги, которые ему нужно было выплатить за инвеституру и прочие повинности. Прибыв в епархию, новопосвященный должен был на первых же порах заботиться о мерах к уплате своего долга с нарастающими процентами. Приходилось думать также о ежегодном подарке эфору и подношении влиятельным лицам. Все это вело к многочисленным злоупотреблениям епархиальных архиереев. Мало-помалу в К-ой церкви водворилась анархия. Выведенное из терпения алчностию духовенства, население беспрестанно подавало жалобы в Порту, которая относилась к ним с полным равнодушием. Heурядица осложнялась еще полной материальной необеспеченностию вселенского престола⁸. Таково было положение дел накануне издания канонизмов. Канонизмы предназначались именно для уврачевания этих зол. Совершенно естественно, что миряне стояли и стоят за них твердо: от беспорядков страдали, прежде всего, именно они. Но это еще не все. Народный Смешанный Совет, который более всего не нравится противникам «мирского элемента», в сущности, есть исправление и улучшение учреждения, которое было создано еще патриархом Самуилом (1763–68). «Для содействия патриархии в управлении церковно-народными делами были назначены 12 светских членов из среды наиболее благоразумных греков, постоянных жителей К-ля и преимущественно фанариотов, которые и образовали так называемую «эпитропию общины» с правом заботиться о финансовом положении патриархии и наблюдать за филантропическими и просветительными учреждениями столицы». (Стр. 711). Таким образом, мысль о привлечении к делу управления мирян родилась у самих патриархов задолго до создания Смешанного Совета и, несомненно, была не капризной выдумкой, а подсказывалась действительностию, сознанием необходимости сближения и теснейшего единения с народом. Это сближение и есть главное средство усиления церковной власти. Отсюда ссылки на «протестантско-мусульманский поход против патриархии» должны быть принимаемы с большими ограничениями. Чужое злокозненное изобретение не могло так глубоко войти в народную душу. Нам не удавалось в К-ле встретить ни одного человека среди мирян, который мог бы без негодования говорить об упразднении Смешанного Совета. Стремиться к уничтожению этого учреждения, значит разрывать связь патриарха с народом, лишать его престол моральной и материальной опоры. Отсюда и нам давать своей политике на Босфоре такое направление, значит губить наше дело. Разумеется, поддерживать связи с одной патриархией легче. Но на этом все и кончается. Одна патриархия без народа есть только большое имя. Желать освободить ее от мирян, чтобы иметь возможность легче столковаться с нею, значит тоже, что добиваться восстановления во Франции империи для упрочения ее союза с империей Российской. А может быть, и хуже того. Одно очень высокопоставленное лицо из духовного мира, считающее себя знатоком русских дел, беседуя с нами в Константинополе в 1902 г., говорило, что Россия страдает, благодаря реформам Александра II: освободив крестьян, он тем расшатал положение дворянства, а дворянство есть опора трона. Практический вывод из этого силлогизма ясен. В сущности, и мы готовы ведь поставить Константинопольским ромеям такую же задачу, какую некоторые из них не прочь поставить нам. Нечего и говорить, что такая постановка задачи не желает считаться с реальными условиями. Эти условия требуют не приспособления чужих учреждений к нашим целям, а долгой и упорной культурной работы, которая могла бы завоевать нам уважение и симпатии народа. По всем признакам, настоящие руководители нашей политики на Босфоре понимают эту задачу в совершенстве. Не их вина, если запасы нашей культурности не велики, потребляются дома, так что для вывоза не остается почти ничего. Но важно уже то, что задача понята и правильно поставлена. Если мы желаем иметь точку опоры в К-ле, нам нет другого пути, как установление тесных культурных связей с ромейским населением Стамбула. Этот план, конечно, весьма сложен, но зато только он один и надежен.

В заключение мы решаемся сказать даже больше: порядки церковные Константинополя таковы, что мы не только не имеем права относиться к ним отрицательно, но должны бы кое-что из них примеривать и для собственных надобностей. Наше глубочайшее убеждение состоит в том, что К-ль сейчас в горячее время перестройки мог бы дать нам не один полезный совет. Но если обстоятельства таковы, что для подобных советов не находится места, то пусть читатели хотя отчасти заменят их изучением многоговорящей истории многострадальной родной нам церкви в XIX веке, рассказанной проф. Соколовым.