Заключение

Если попытаться, заканчивая наш труд, оценить во всей совокупности дело Юстиниана, то прежде всего напрашивается одно замечание. В управлении императора так же, как и в характере его, как человека, перемешано много худого и много хорошего, так что можно то безмерно превозносить, то настолько же и хулить государя, наполнившего своим именем весь VI-й век. Сами современники Юстиниана дали пример такого противоречивого суда; в свое время они испытывали некоторое затруднение в справедливой и определенной оценке этой сложной личности и его огромного дела. Смотря по настроению, они впадали либо в панегирик, либо в памфлет, доставляя таким образом массу материала для доводов, как поклонникам, так и врагам Юстиниана. Весьма вероятно, что истина, как всегда, находится между двумя крайностями; и нужно постараться выделить истину беспристрастно, без предвзятой мысли, без предустановленного мнения. Конечно, гораздо легче решить с плеча: почерком пера провозгласить Юстиниана великим человеком или сделать его источником всех зол в империи; но суждение, которое мы попробуем высказать, будет менее определенно, быть может менее решительно, но вместе с тем, внося более оттенков, оно быть может будет менее далеко от справедливости и действительности.

Юстиниана часто упрекают, что он ради отдаленных завоеваний разбросал силы, необходимые для охраны византийского государства; что, удовлетворяя свое бесполезное честолюбие, он истощил и разорил империю, а ради удовольствия совершения на Западе хрупкого эфемерного дела повредил и пожертвовал на Востоке существенными интересами государства. Несомненно, что Юстиниан поступил бы более благоразумно и мудро, если бы, отказавшись от нового завоевания Африки, Италии и Испании, напряг все свои усилия на защиту восточных провинций; быть может он поступил бы гораздо политичнее, если бы, решив бесповоротно разорвать узы, связывавшие его с римской церковью, он, – как это внушала ему, с ее энергическим здравым смыслом, Феодора, – примирил бы, даже ценой ереси, все восточные народы в одном веровании. Этим он избежал бы необходимости доводить до крайнего напряжения все пружины управления, истощая все живые силы империи и высасывая из нее все средства; он оставил бы государство более объединенным и сильным, способным, не ослабевая, выдержать нападения персов и арабов и, быть может, такая перемена политики изменила бы даже самый ход истории. Это было бы той политикой, которой несколько веков спустя и в той же Восточной империи, в то время обширной и сильной, должны были следовать великие государи македонской династии, и нужно признать, что эта политика была далеко не бесславна. Но, чтобы держаться ее в VI-м веке, нужно было, чтобы идеи Юстиниана отличались от идей его времени и чтобы он лучше понимал будущие интересы государства, чего едва ли можно от него требовать. Нам, знающим теперь из истории более или менее печальные последствия его гигантского предприятия, легко указывать более скромные цели и менее колоссальное честолюбие, но дело в том, что в тот век, в котором жил Юстиниан, подобная политика была невозможна. Юстиниан не был только императором византийским, он смотрел на себя, как на преемника и наследника цезарей и поставил себе задачу восстановить прежнюю римскую империю во всей ее целости. Отказаться от такого славного наследия было бы для него унижением, отречением, которого никто в VI веке не понял бы и не потерпел; в глазах современников Юстиниана и даже его хулителей, грандиозное честолюбие государя было его настоящим правом на славу ³⁰¹⁰ , доказательством, что он и по названию и на деле был действительно римским императором. И, может быть, для Юстиниана было несчастием получить такое тяжелое наследие воспоминаний, традиций и обязанностей; во всяком случае в VI веке для него было бы позором отказаться от них, да он, как и его современники, не мог даже и думать об этом. Нельзя требовать от исторических великих людей, чтобы они думали иначе, чем люди их времени, и нет никаких оснований упрекать их за то, что они не могли предвидеть отдаленного будущего.

Поэтому должно устранить подобную оценку и рассматривать царствование Юстиниана каким оно было, а не таким, каким было бы желательно, чтобы оно было. Став на эту точку зрения, прежде всего разберем цели, которыми руководился этот государь, и тогда должны будем признать, что в общем они хороши и достойны императора. У него было величественное желание, которого нельзя отрицать, восстановить римские традиции во всех отраслях управления, вновь завоевать все потерянные провинции и установить среди варварских народов верховное главенство императора. В желании уничтожить следы религиозных раздоров у него было ясное понимание жизненных интересов государства. В старательности, с которой Юстиниан покрыл границы непрерывной цепью укреплений, проявилась истинная забота обеспечить безопасность своих подданных; эта попечительность об общественном благе выступает еще резче в усилиях императора реформировать и внести лучшие нравы в управление государством. Наконец, не из одного же тщеславия, не из ребяческого желания присоединить свое имя к делу, вызывающему удивление и восторг потомства, Юстиниан предпринял реформу права и покрыл столицу и империю великолепными сооружениями. В стремлении упростить законы, сделать правосудие более обеспеченным и скорым, у него было бесспорное желание улучшить положение своих подданных, а в поразительном толчке, данном им общественным работам, нельзя не видеть любви к великому, заботу об императорском достоинстве, быть может достойную сожаления по своим последствиям, но по руководящей мысли положительно похвальную.

К несчастью для этих идей, озаряющих начало царствования, часто недоставало необходимого орудия. Чтобы сделать великое и удовлетворить потребности истинно имперской политики, нужны были громадные, неиссякаемые источники, а Юстиниану всегда стоило труда находить их. Одной из самых резких и наиболее характеристических черт его управления был постоянный недостаток денег, непрерывное несоответствие финансовых средств с грандиозными планами его политики. За недостатком денег, начатые с ничтожными средствами войны велись плачевно и затягивались до бесконечности; за недостатком денег армия пришла в расстройство и ослабела; за недостатком денег, нужных для содержания необходимой наличности войск и снабжения крепостей, приходилось прибегать к приемам крайне разорительной дипломатии. Постоянно нужно было прибегать к разным уловкам, чтобы выпутываться из скверного положения. Для удовлетворения необходимых расходов возрастала тяжесть налогов, делая их невыносимыми, но – что еще хуже – чтобы покрыть нужду в деньгах, Юстиниан должен был в общественном управлении допускать притеснения и вообще крайне печальные приемы. К этому нужно прибавить, что так тяжело и с таким трудом добытые деньги к несчастью очень часто были растрачиваемы, хотя и на грандиозные, но бесполезные сооружения, или на безумие неслыханной роскоши. Несомненно, что большая бережливость относительно бюджета и более строгий контроль над расходами заметно облегчили бы, без большой помехи для выполнения важнейших идей царствования, тяжесть общественных повинностей. Для всех государей, стремящихся вести широкие политические дела, по верному замечанию Ранке, должно быть постоянной задачей согласование требований их честолюбивых намерений с заботой о счастии народа, но Юстиниан, как Людовик XIV или Наполеон, не разрешил этой задачи. Основной порок его царствования следует искать в дурном финансовом управлении и этот порок сделал недействительными лучшие намерения императора и серьезно повредил некоторым результатам, которые он желал получить.

Действительно, если на ряду с намерениями посмотреть как они осуществлялись и к чему в конце концов привели громадные усилия, сделанные Юстинианом, то нужно будет признать, что далеко не все достойно похвалы. Мысль часто была велика, но исполнение почти всегда было спешно, несовершенно, посредственно. Реформа управления осталась совершенно безрезультатной; религиозная политика – недействительной; деспотический абсолютизм императора уничтожил в государстве всю его жизненность, всякую свободу. Если славные завоевания на Западе придали империи на время небывалый престиж, то они же, будучи довольно энергичными, были дорого оплачены бедствиями на Востоке, насилиями испорченной и жестокой выше всякой меры администрации. Умирая, Юстиниан оставил государственную казну «доведенной до крайней степени бедности» ³⁰¹¹ , «расстроенную армию, государство, предоставленное непрерывным нашествиям и насилиям варваров» ³⁰¹² , подданных – в состоянии надрывающей душу бедности ³⁰¹³ , разоренные и обезлюженные провинции, всеобщее недовольство, угрожающий сепаратизм. Но если бесспорно были таковы в конце концов последствия всей системы, то не следует забывать, что они очень сильно увеличены печальным упадком конца царствования. Несправедливо судить о Юстиниане по последним десяти годам, когда состарившийся император пережил самого себя и, на ряду с неудачами, слабостями и позором, справедливость требует осветить неоспоримые и славные результаты его трудов.

Историки VI-го века, даже те, которые не скрывают ни одного из недостатков этого царствования, единодушно хвалят 6лагоразумие, тонкость и искусство императорской дипломатии и свидетельствуют о конечном ее успехе. ³⁰¹⁴ И действительно этим ловким и гибким сочетанием политических переговоров и религиозной пропаганды Юстиниан придал для данного времени небывалый престиж и наметил в будущем своим преемникам образ действий, который в течение многих веков поддерживал силу и существование государства. В деле воссоздания империи были, конечно, слабые и эфемерные стороны, но в ходе идей это стремление было вовсе не бесполезно. Финлей очень хорошо выразился о царствовании Юстиниана: «Верный инстинкт человечности свойствен этому периоду, как одной из самых важных эпох в летописях истории. Действующая лица могли быть в нем людьми обыкновенного достоинства, но события, деятелями которых они были, произвели один из самых глубоких переворотов в обществе». ³⁰¹⁵ Как ни тяжело было господство византийцев для Запада, как ни бесполезно для Востока было завоевание Африки и Италии, тем не менее Юстиниан хоть на время отбросил наступление варваров и продолжил на несколько столетии существование римской культуры в этих странах. В истории цивилизации он оставил еще более глубокий след: и даже в настоящее время Кодекс и Св. София обеспечивают ему бессмертную память. Нельзя судить человека и дело только по чисто материальным результатам; как ни похвально само по себе уменье доставить благоденствие своему народу, но оно составляет не единственное и не самое блестящее средство для того, чтобы вписать свое имя на страницы истории. В мире идей есть еще элементы моральные и невесомые, которых также нужно принимать в расчет, и некоторые из них имеются в делах Юстиниана. У него были великие идеи, иногда лишенные меры и испорченные невыносимым тщеславием, но которые, однако, обеспечивают его памяти исключительное место в истории. Стремясь их осуществить, он мог, вследствие слишком поспешного исполнения их и за неимением необходимых средств, терпеть иногда неудачу и ослабевать, но по энергии усилия, по грандиозному намерению собрать во всей его целости наследие Рима, – он вызвал среди современников чувства удивления или ужаса и придал империи удивительный блеск. Если же в материальном отношении он истощил государство и быть может открыл двери для будущих бедствий, то тем не менее в течение времени почти полувека он обеспечил Византийской империи несравненный нравственный престиж. Одним словом, он был, к несчастью в эпоху упадка, последним великим римским императором и в силу его деятельности новый Рим, законный и признанный наследник древнего, стал еще раз столицей всего миpa, бесспорным центром оригинальной и могущественной цивилизации.