Глава I. Святая земля

День тихо умирал. Ни шороха, ни звука. Раскаленный, знойный воздух, золотистый от лучей заходящего солнца, напоен ароматом цветущих апельсиновых и лимонных садов.

Эти сады, эти благоухающие рощи, тянутся по обе стороны дороги, по которой я выезжаю из Яффы в Рамле, древнюю Аримафею, торопясь попасть туда к ночи.

Вечер приближается, весь в цветах, и эти белые словно благоухающим снегом обсыпанные деревья приветствуют его своим ароматом. Опьяняющий запах цветов льется из-за высоких темно-зеленых кактусов, которыми окружены фруктовые сады.

Четверть часа такой дороги, и мы выезжаем из садов Яффы. И передо мной изумрудной зеленью сверкнули долины Иудеи.

Святая земля!

Несколько часов тому назад я смотрел на нее издали с парохода, смущенный, несколько разочарованный, недоумевающий.

Я не отводил глаз от узенькой золотистой полоски, блеснувшей на горизонте. Пароход медленно приближался по спокойному сегодня Средиземному морю, голубому, нежному, словно шепчущему ласковые слова в полусне. Из этого голубого моря все выше и выше поднималась золотистая полоса и выросла, наконец, в высокие, песчаные обрывы. Ничего, кроме этих бесконечных обрывов, унылых, однообразных, на всем протяжении берега. Пустыня. Мертвая, песчаная.

Я проехал Яффу, этот город, похожий, как и все восточные города, на груды серых развалин. Я проехал ее дремлющие от зноя ароматным сном сады, и вот предо мною сверкает и блещет она, страна обетованная, прекрасная, цветущая.

Я смотрю на нее восхищенными, влюбленными глазами. На эту чудную страну, – под этим голубым безоблачным небом, при блеске этих золотых лучей, среди этих изумрудных долин родилась лучшая, чистейшая, прекраснейшая религия мира.

В моих скитаньях я никогда до сих пор еще не видал, действительно, изумрудного блеска полей. По ним скользят косые лучи заходящего солнца, и эта изумрудная зелень сверкает так, что больно смотреть. Ярко-красные цветы полевого мака горят на лугах словно огоньки кровавого цвета. И куда ни оглянешься кругом, по склонам невысоких пологих холмов стелется этот яркий, зеленый, сверкающий ковер, и горят на нем красные огни.

На холме, впереди, остановился караван. Силуэты дремлющих, неподвижных верблюдов резко очерчены на голубом фоне неба, кажутся изваяниями, вырезанными из черного дерева.

А вдали поднимаются толпой горы Иудеи. Темно-синие, почти черные, горящие фиолетовым отливом, лиловые, голубые, беловатые, похожие на облака, они уходят вдаль, сливаются с небом.

Все темнее и темнее скаты передних гор, все воздушнее и призрачнее становятся вершины. Длинные, длинные тени бросили от себя кудрявые оливковые деревья, черные кипарисы, холмы, пригорки.

Запад весь в пламени, горит, сияет, блещет. Розовый сумрак заката скользит по апельсиновым и лимонным садам, раскрывает цветы.

Каждая кочка, каждый куст бросили от себя темно-фиолетовую тень, и мрак ползет по земле, наполняет ложбинки, взбирается по склонам гор. Гаснут далекие вершины. Золотисто-красные полосы заката побледнели, побелели, исчезают. На темном небе сверкнула звездочка. Другая. Третья.

В кустах, словно серебряные колокольчики, зазвенели цикады. И запела ночь, сверкая звездами, дыша ароматом.

Теплая, звездная, благоуханная ночь.

Молодые лошади пугливо фыркают, проходя между двумя рядами кактусов, растущих вдоль дороги. Начались ограды. Мы въезжаем в Рамле.

Эти кактусы, такие неуклюжие, такие безобразные днем. Когда меркнут цвета и краски, когда на землю спускается волшебница ночь и наполняет все кругами видениями, грезами, снами, кошмарами, фантастическими причудливыми образами, – тогда оживают эти безобразные кактусы. Вы едете между двумя стенами воинов, сошедшихся на расстоянии нескольких шагов друг от друга. Они сейчас сойдутся, кинутся, столкнутся грудь с грудью. Вот темный силуэт одного: он припал на колено и взмахнул пращей, чтобы пустить камнем в противников. Вот другой уж кинулся вперед и взмахнул своей тяжелой палицей, которая повисла над вашей головой.

И вы едете между рядами этих великанов, поднявших оружие, между рядами этих черных рыцарей волшебницы ночи.